Передают, будто император Николай Павлович имел мариниста Айвазовского в интимных фаворитах. У этого художника было много странных привычек: свои картины он писал, макая швабру в ведро с краской, а живопись потом разрезал и выставлял по частям. Виртуозность и темперамент в нем были таковы, что Николай произвел его в адмиралы и подарил часть Ялты.
Видели, например, такие сцены:
Плывет по морю Айвазовский в шверботе, а по берегу скачет верхом на коне монарх и кричит в восторге:
— Ты, Айвазян, царь морей, а я царь земель!
Этот союз земли и воды был прочен и просуществовал до самой смерти обоих.
Раджа Бходжа управлял государством мудро и справедливо. Он выстроил крепости на границах, обнес города неприступной стеною, на башнях расставил дозорных в тюрбанах. Он призвал в свое войско множество раджпутов и сикхов, обеспечил наилучшим вооружением, дал им боевых коней, колесницы, верблюдов и мощные отряды слонов. Он украсил их доспехи золотом, серебром и дорогими камнями, он повелел им стеречь границы и водворять спокойствие на проезжих дорогах. Благодаря принятым раджой Бходжею мерам держава его процветала: в столицу стекалось лучшее, что только есть во Вселенной. Каждый вечер в царском дворце пировали, и души раджи и друзей услаждались там стихами поэтов. Первым из них был великий поэт Калидаса. Раджа всякий раз давал Калидасе большие подарки — так что благодаря щедрости Бходжи росла слава поэта, тот же, в свою очередь, не уставал прославлять неоскудевающее великодушие раджи, своего повелителя. А городская молва доносила слухи о том до самых отдаленных селений.
Однажды брамины в дальней глуши собрались потолковать.
— Хотя мы не можем жаловаться на свое положение, будучи под властью столь мудрого и просвещенного самодержца, оно как-никак оставляет желать лучшего, — сказал один.
— Все вокруг нас — какая-то тупая деревенщина, — сказал другой. — Священные обряды в пренебрежении, редко кто хочет тут слушать возвышенные гимны Ригведы, приносить богам жертвы молоком и сливочным маслом. Только и знают, что роются в земле, не помышляя о высоком, а нам с ними хоть пропадай.
Посовещавшись, брамины решили, что нет у них лучшего выхода, кроме как отправиться в столицу и там просить у раджи.
— Раджа чтит поэзию. Говорят, он дает Калидасе золотую монету за каждую строчку.
— А за четыре строки добавляет немалый рубин.
— А за поэму дает ожерелье.
— А за большую поэму — слона.
— А за драму, которая шла всего лишь вечер, подарил ему город со всеми доходами и таможнями на три дня пути по торговому тракту.
Подобными разговорами брамины скоротали дорогу к столице. В тени городской стены путники остановились поразмыслить.
— Мы должны обратиться к радже с разумным стихотворением.
— Я полагаю, раджа не потерпит никакой лжи, пусть даже возвышенной.
— Поэзии приличествует полная прямота.
— Скажем ему просто и недвусмысленно.
— Что нам надо, о том и попросим.
— Итак, начинаем.
Один из браминов тут же сорвал лист священного фикуса и принялся чертить на нем острой палочкой:
О, поддержи, раджа, браминов даровитых…
— Нехорошо, — сказал другой.
— Чем же? — спросил тот, который сочинил поэтическую строчку.
— По двум причинам. Прежде всего, вместо «поддержи» раджа, конечно, услышит «подержи», задумается и не обратит внимания на последующее и более для нас важное. Нужно, чтобы мысль государя как бы скользнула по самой поверхности стиха до того места, которое представляется нам решительным, а именно там запнулась, углубилась и остановилась. Может быть, тогда он все сделает по нашей просьбе.
— Каков же второй недостаток? — спросил третий брамин.
— Второй заключается в слове «даровитых». Это ведь мы ожидаем даров от раджи, а не он от нас. Не к лицу нам именовать себя в таком положении даровитыми.
— Тогда попробуем иначе:
О, даровитый раджа…
— Нет, нет. Мы не знаем, окажется ли раджа в нашем случае даровитым или бездарным…
— Бездарными будем тогда мы, а не раджа.
— Раз так, давайте постараемся обойти этот скользкий вопрос. Заявим радже прямо, как есть:
О, одари, раджа…
— Звучит прекрасно. Но о каком даре пойдет у нас речь далее? Вдруг радже придет в голову одарить нас боевым слоном? Хороши же мы будем — кормить такое огромное животное, когда у самих во рту уже день ни крошки.
— Слона-то можно, пожалуй, продать.
— Продать? В неизвестные руки? А там он вернется в царское стойло — и не видать нам более государственной милости. Стоит позаботиться о нашей будущей судьбе, а не только о внешних достоинствах стихотворения. Продать — да что мы, слоновые торговцы? Мы не получим, конечно, хорошей цены, да к тому ж запрещает и каста.
В спорах о слоне наступил вечер, а с ним и ночь. К утру брамины все же немного продвинулись в своем деле: постановили, что начать стихотворную мольбу нужно кратким и выразительным «дай»:
О дай, раджа… —
и на том согласились. Теперь пришел черед решить, чего бы им такого у раджи попросить, чтобы он им дал.
— Золота мы у Бходжи просить не будем, о серебре умолять не станем — пусть идет серебро мастерам, а желтый металл — торгашам худородным. Ни мечей с рукоятками в изумрудах, ни копий стальных с перламутровым древком мы не желаем, а с ними щиты в бирюзовых гвоздях пускай повелитель оставит себе, чтоб одаривать воинов. Скажем лучше:
О дай, раджа… —
чего-нибудь нам малого, да верного, а там положимся на его несомненную щедрость.
Еще через пару часов пререканий получилось у них нечто в таком роде:
О дай, раджа, поесть,
Дай каши с жирною подливкой… —
а дальше — ни с места.
Шел мимо Калидаса.
— Вот у кого надо спросить.
Калидаса приблизился.
— Калидаса, — обратились к нему брамины и вкратце объяснили суть своих затруднений.
— Дайте посмотреть, — сказал Калидаса. — Ганеша! — воскликнул он и прочитал вполголоса:
О дай, раджа, поесть…
— Какая непосредственность выражений! Какая точность мысли и верность речи!
Дай каши с жирною подливкой…
— Да я словно сам наяву вижу это замечательное кушанье! Сладостный пар ласкает лицо мне, и зерна риса сверкают, как влажный кварц на речной отмели! Это ли не верх совершенства! Такое произведение невероятно трудно создать и почти невозможно закончить! Все же я попытаюсь.
С этими словами он быстро набросал на листе третью строчку и тут же удалился.
Брамины двинулись ко дворцу раджи. У ворот они услышали глашатая, который громко орал:
— Великая милость! Сегодня раджа Бходжа не встанет с трона, пока не исполнит сокровенных желаний своих преданных подданных! Никто да не пренебрежет щедрым великодушием государя!
«Мы пришли в самое время», — подумали брамины.
Дворец был переполнен. Раджа сидел на высоком троне, украшенном райскими птицами. Вокруг стояла блестящая стража в шелку и в кольчугах. Присутствующие объявляли желания, а царь все исполнял.
— Хочу стать фельдмаршалом, — говорил седой генерал.
— Да будет по твоему желанию, — отвечал Бходжа с милостивой улыбкой.
— Прошу дозволения торговать в столице дарами моря, — просил купец.
— Хочешь — торгуй, — отвечал государь.
— Мне нужна древнейшая книга Лилавати для роковых вычислений, — клянчил астролог.
— Иди в нашу царскую библиотеку, там возьми.
Звездочет шел в книгохранилище.
Женщины, которым давали жемчуга, кораллы, а кому — запястья в карбункулах, получали свое и, веселясь, удалялись. Постепенно становилось пусто. Взор царя медленно обводил стены в поисках кого-то и лишь мельком скользнул по трем браминам, которые теперь были совсем одни в ожидании, когда же наступит их очередь.
Вдруг в дверях раздался шум и звон, возникло тихое смятенье, и два воина в пышном вооружении ввели Калидасу. Царь посмотрел в лицо поэту. Тот нетвердо стоял на ногах.
— Калидаса, — сказал Бходжа с мягким укором, — мне всегда было известно, что нрав твой строптив и скверен. Несмотря на мое неизменное благоволение, ты ведешь себя так, словно вечно чем-то недоволен. Невзирая на даримые мною дары, ты подчас употребляешь свое немалое дарование не впрок и распускаешь обо мне в народе насмешливые стишки. Но я не гневаюсь. Я понимаю природу поэта: она требует воли в речах. Пойми же и ты, поэт, природу государя: она требует воли в дарах. Итак, выскажи свое желание и немедля дай мне его исполнить, ибо я не встану с этого места, пока все мои подданные не будут удовлетворены.
Калидаса не отвечал.
— Почему ты молчишь? — спросил раджа во второй и в третий раз. — Неужто ты уподобился тем святым подвижникам, которые постоянным воздержанием довели себя до того, что у них последние чувства иссякли? Но ты на них вовсе не похож, ибо, сдается мне, совершенно пьян! Или ты молчишь оттого, что у тебя язык заплетается?
— О раджа, — отвечал ему Калидаса, — я молчу потому, что моего желания ты не исполнишь.
— Негоднейший из подданных! — воскликнул Бходжа. — Во что ты ставишь наше могущество и царские клятвы! Немедленно говори!
— Тогда выслушай сначала тех бедных браминов, которые вон притаились в углу и трясутся от страха. Ты и на их-то жалкую просьбу вряд ли найдешь, что ответить!
В гневе царь взглянул на браминов и велел начинать. Те вышли на середину все трое и загнусавили хором:
О дай, раджа, поесть.
Дай каши с жирною подливкой…
Услыша это, раджа вскочил с трона, глаза его засверкали, он готов был дать знак страже, а стража уже обнажала мечи, когда зазвучала третья строка:
И простоквашу белую, как лунное сиянье.
«Где же я достану им такую простоквашу? — пронеслось в голове у раджи. — Я могу завалить кашей Кашмир и Кашгар, я могу вылить в Малабарское море океан похлебки, но где — да будет мне Шива свидетель! — где добыть им такой простокваши?» — и он опустился на прежнее место.
— О великий раджа, — сказал ему тогда Калидаса. — Ты уже исполнил свою клятву, когда согласился выслушать стихи этих обездоленных певцов по моей просьбе. А их желание удовлетворить нетрудно: ведь третья строка — моя.
— Будь по-твоему, — тихо ответил Бходжа.
И царь повелел всегда давать тем браминам риса и фиников.
А Калидаса прямо из дворца отправился к своей потаскухе. Он звал ее Деви, то есть Богиня.
У поэта Высоцкого в песне Говорящего Попугая —
Я Индию видел, Иран и Ирак,
Я индиивид, а не попка-дурак… —
замечательная народная этимология: индивид оттого, что Индию видел. Подразумевается формирование личности и рост души в прямой связи с впечатлениями от зарубежных поездок.
Л. Г., сына двух поэтов, однажды застали: сидел на ковре на четвереньках и пил с полу чай с заезжим монголом.
Все говорят из Паскаля: «Не философов Бог, а патриархов».
Не всякий Бог нам подходит. Который Бог — не личность, он уже и не Бог. Может быть, нужно поставить в начале всего — Личность? Но какие виды мы припишем личности, чтоб сделать ее Божеством? Придется нам опереться только на Библию, а это вывод и правда совсем не философский.
Можно ли, однако, лишить Божество общего значения в сфере чистой мысли? Верно ли, что Божественное философов — на самом деле пустой вымысел? Если вымысел, то есть «плод мысли», то чего стоит догматическое богословие?
Но чем мысль хуже пищеварения? Или зрения и слуха? Или осязания? Что за шовинистический экзистенциализм? И что за апартеид интеллекта?
Мнение Платона о лучшем качестве бытия, когда оно вечное, основано на наблюдениях за небесным сводом. Неподвижные звезды выглядят бессмертными. Они сияют.
Возможно, истинное бытие приходится на грань исчезновения.
То, что существует, имея силу, вес и толщину, скорее всего живет в неверном правиле.
А Платон, понимая, что вещество не вечно, придал вечность невещественному и тем невидимому сообщил много силы.
Однако древняя глубокая интуиция говорит о достоинстве постоянства. На ней основано пристрастие к золоту.
Золото вечное, оно блестит, оно имеет толстое бытие. Его можно зарыть в землю, а потом взять «с той стороны». Золотая броня защищает душу от духа тьмы. На небесах всё из золота.
Может быть, мы переносим на Бога качества сакрального царя, вождя, обвешанного блестящими амулетами?
Все, что из известного списка прекрасно по существу — улыбка ребенка, плеск малой волны, легкое дуновение, — все это исчезает и возникает. Оно не в бытии, а на границе небытия. Согласимся ли мы вместо Вечного Бога на шаткий призрак? Заставим ли мы Его вникать в наши невесомые забавы?
Платонический взгляд: истина есть нечто неподвижное. Существует лишь то, что существует вечно. Вывод: Бог существует вечно,
Тут можно сомневаться. Выражения «Бог существует» и «Бог не существует» в равной мере бессмысленны. Когда их произносят, то не имеют в виду логическую формулу. Например: «Жив Господь!» — воскликнул К. и шумно перекрестился.
Но верен ли сам платонический взгляд?
Да не заподозрят меня в принадлежности к какому-нибудь тайному клану. Сама мысль об этом внушает ужас: принадлежать, играть роль, войти в историю. Бессмертие человеческой памяти, слава в отдаленном потомстве, честь стояния при больших делах. Ах.
Бога следовало бы поставить выше Бытия и единства.
Следовательно, логически рассуждая, Бог может не существовать и не быть единым. Поэтому утверждения «Бог един», «Бог существует» должны рассматриваться не как тезисы, а как выкрики.
Библейская космогония подразумевала, что течение времени началось с Четвертого Дня, когда были созданы светила. Все, что появилось до того, в том числе и Слово, времени не причастно. Поэтому нельзя сказать, что было время, когда Сын не существовал. Это значило бы подчинить Логос времени, а не наоборот.
Мы привыкли думать, что для реализации времени достаточно перемены отношений. Это не так, если говорить о предвечных сущностях. Например, «Аминь» явился прежде мира, и ангелы могли отвечать «Аминь!» всякий раз, как Бог произносил «Да будет». В Откровении Иоанна этот Аминь отождествляется со Христом, то есть с Логосом. Христос есть Истина (Аминь) прежде всего в таком вот смысле.
Удивительна история с омо- и омиусианством. Первое считают истиной, второе — ересью. Но если довольно сложная система взглядов радикально меняет смысл из-за одной буквы, это может означать только, что она неустойчиво сформулирована. Хорошо построенная мысль должна восстанавливаться при искажениях. С другой стороны, даже сильно заблуждаясь разумом, тела людей ведь не перестают существовать. Почему должны гибнуть души?
А святой Феофил говорил так:
— Человек ни смертен, ни бессмертен, но свободен. К чему склонится, тем и удовольствуется.
Вот мнение, которое приходится считать тонким.
Примерно то же говорил Еврипид, но в тоне не столь оптимистическом:
А жить
Не то же ли, что мертвым быть?
А философ Демонакт на вопрос, бессмертна ли душа, отвечал: «Бессмертна. Но не более, чем все остальное».
Некто Ш., родом из Москвы, крестился в православную веру и отправился в Израиль, имея широкие планы. Здесь из них ничего, кроме суеты, не получилось, и Ш. уехал в Париж.
Не Христос на осле в Иерусалим въезжает,
А осел на Христе из Иерусалима съезжает —
говорил по этому поводу мой друг Авель.
Ш. уверял меня, что в смерти Сократа виноват Аристофан. Подоплека та, что «поэт убил философа». Ссылался на слова Сократа из Апологии: «Меня убивает комедия».
Ш. не понимает, что Сократ говорил нарочитую чепуху. Вот Платон — тот и правда хотел изгнать поэтов из Государства. Но кто будет столь скучен и глуп, чтобы вменить мечту в вину мечтателю?
Когда в аристофановых «Облаках» разочаровавшийся в философии Стрепсиад поджигает сократову мыслильню, пафос его действенной апологетики чрезвычайно смешон. Он кричит: «Они богов бесчестили!» — вспомнил о богах.
Известно, что, пока шло представление, Сократ все время стоял. Вокруг были еще мраморные силены из свиты Диониса, лицами похожие на Сократа: лысые, бородатые, курносые. Итак, Сократ на сцене, Сократ в рядах, и эти силены. Несколько силенов до сих пор там валяются за орхестрой.
В дословном переводе Премудрость — это вторая сефира, Хохма, а Логос — третья, Бина. Как могли иудеохристиане тех лет вникать в тринитарные споры?
Литератор П. сообщил нам, чем занимаются три Божественные Ипостаси в свободное время. Они играют. Во что же они играют? В какую игру? Мой друг Авель думает, что в «пьяницу». Я был уверен, что в «носы».
Литератор П. пишет: «Религия жива, пока в ней есть ереси».
Мне показалось, что у него короткие ноги. Спросил. Действительно, короткие.
Профессор П. пишет, что он спросил одного индуса о змеях.
— В нашей деревне… — ответил индус.
Дальнейшая речь этой деревенщины передана примерно так. Жители деревни делятся на два класса: «знающие змей», то есть понимающие космическую символику безногой рептилии, и «не знающие». Представителей первого класса змеи не жалят.
А про профессора И. мне насплетничали, что он верит в «пришельцев».
Какие у нас суеверные светочи!
Свет определяется отличием от местного тепла. Любое тело излучает сообразно своей температуре. Но если кванты излучения чужды температуре тела, то это уже не тепло, а свет. Источник света (как Солнце) сам для себя источник всего лишь тепла, а для Земли его тепло есть свет, так как Земля в двадцать раз холоднее.
В среднем один квант тепла света Солнца распадается на двадцать квантов земного тепла. Это мера формообразующей способности солнечного света. Когда квант света входит в область земной жизни, он может просто распасться, и тогда его формообразующая потенция исчезнет бесследно. Но он также может, распадаясь, передать эту потенцию в систему пигментов растения или глаза животного, и тогда рассеется лишь часть ее, а остальное создаст форму, информацию, усложнит структуру. Речь здесь о структуре, о форме, а не об энергии. Энергия может оставаться постоянной: сколько пришло как свет, столько ушло как тепло. Поэтому свет — обычный видимый свет — первая форма.
Существенно также, что форма может исчезать бесследно. Это противоречит оптимистической интуиции, будто бы «ничто в мире не пропадает».
В отличие от того, что думали об этом прежде, вечной оказывается материя, а форма гибнет. И мы не можем выводить бессмертия души из естественных наук: у нас нет для этого ни фактов, ни вынуждающей логики. Ясно только, что бессмертная душа не может быть формой, а если она форма, то не бессмертна.
Придется считать душу за нечто совсем особое.
Можно верить, будто бы существует особый потусторонний мир, где продолжают свое бытие тени рассеявшегося света, образы распавшихся частиц, лишенных энергии и массы. И там они ожидают всеобщего восстановления. Так же и человеческие души.
Стараются различить «видимый свет» и «свет Божества». Однако и видимый, физический свет имеет творящую природу.
Хотят заставить Бога творить все сразу.
Но с точки зрения вечности нет никакой разницы, сотворен ли мир мгновенно или имеет историю. Выражение «Да будет свет» можно рассматривать просто как удачную интуицию, а дальнейшую космогонию изображать по науке. Ведь свет есть первая форма.
Физик Л. сказал:
— Нравятся мне эти ваши полунауки: экономика, экология, социология.
На чем же основано мнение, что физика является «полной наукой»?
Мой друг Авель утверждает, что на ее происхождении от астрологии. Верили, что боги обитают в небесах, на звездах, и что звезды — это боги. Будущее зависит поэтому от богов-светил, управляющих нижним миром. Это верно, во всяком случае, относительно Солнца и весьма вероятно — насчет Луны. В прочих влияниях можно теперь сомневаться. Но раньше верили, конечно, что, зная точные правила перемещения светил, можно предвидеть будущее. Подобный взгляд руководил Кеплером и Ньютоном. Механически небесные системы довольно просты, и математика также оказалась проста. Только в последние годы выяснили, что поведение сколько-нибудь занятных систем в принципе непредсказуемо. Так что репутация физики стоит на суевериях и обманутых надеждах. Законы физики формулируются строго, но будущего из них мы все равно не узнаем.
На это можно возразить о внутренней красоте правил высокой науки. Но и на это можно что-нибудь возразить: что-то ведь нравилось физику Л. и в наших полунауках.
Академик О. сказал:
— Если бы я верил в Бога, я верил бы в Солнце. Оно светит и греет.
Стукач Ю. говорил:
— Я не хочу в рай. Там скучно, все одинаковые.
В доникейское время иные богословы думали, что воплощение твари произошло из-за того, что умы наскучили чистым созерцанием истины.
В сущности, и тот, и эти сомневаются в ценности платонического неподвижного совершенства. Вечность скучна. Звезды жалки. Все, что имеет толстое бытие, не представляет ничего интересного. Третьего Храма не будет.
Говорят: «Страна должна знать своих стукачей». Так ли это? Может быть, мы хотим чего-то слишком хорошего? Чего мы вовсе недостойны?
Может быть, лучше их не знать?
Нашу свободу обеспечивает отсутствие точных доводов в пользу бытия Божия и бессмертия души.
Говорят о нравственном атеисте: он не боится посмертных казней и не имеет надежд на награду. Его нравственность выше и чище.
Но и деист, и теист в наше время ничем к вере не принужден.
Можно, конечно, утверждать, что нравственность атеиста нравственнее безнравственности деиста или теиста.
Нет омерзительнее зрелища толпы, подвывающей харизматическому вождю. Здесь же уместно распространиться о природе лжи и о жабах.
О лжи. Лгать человеку не свойственно. Есть, конечно, счастливцы, наделенные таким живым и поверхностным воображением, что ложь проникает в их тело почти мгновенно, и оно не сопротивляется, выдавая себя лишь блеском бегущих глаз. Большинство же вынуждено насиловать голосовые связки и память. Поэтому голос лжеца двоится и дребезжит. А вечно теснимая память понемногу рассасывается и перестает быть.
Когда же они говорят перед народом, приходится особенно напрягать мускулы под нижней челюстью, выставлять ее вперед, а углы рта при этом уходят книзу. Возникает образ жабы.
Так выглядели герои первой половины двадцатого века — о ком говорят: «Ах, какой это был оратор!»
Некто Терапиано описал в воспоминаниях.
Заспорили однажды Адамович и Ходасевич, можно ли употреблять слово «матерний» наподобие «дочерний», как прилагательное. А речь шла, конечно, о поэте, который написал что-то про «матернее чувство» или «душа» — что-то такое. Спорили они и ни к чему не приходили. Ходасевич говорит — можно, Адамович — нельзя. Позвали Георгия Иванова. Тот решил, что ведь было у Баратынского:
За матернею сестрою
Долго замужем была
и т. п.
Сюда нужно добавить: «отцерня дочь» и «матерновый падчер».
Да и сам Пушкин писал:
На царевне обвенчался.
И Набоков пишет о каком-то своем дяде: «Путешествовал, знал страсти». Тоже, значит, «индиивид».
Выражение Иисуса «Пять мужей было, и кто сейчас — не муж» — пословица. Дама из Самарии рассуждала сама с собою:
— Разве это муж?! — и так всякий раз, как ей случалось обзавестись спутником жизни. Она и воскликнула поэтому:
— Он (т. е. Иисус) мне всю мою жизнь рассказал!
Она так всю жизнь и говорила: «Разве это муж?!»
Нужно помнить, что разговор Христа с самаритянкой происходил в большую жару у колодца, и оба они, конечно, шутили.
Мертвые хоронят своих мертвых.
— Я думаю, — говорил мой друг Авель, — что отец молодого человека был жив. Он не хотел огорчать отца и поэтому сказал Иисусу: «Дай похороню его, а потом пойду за Тобою».
Владыка Н. скончался в библиотеке Ватикана.
— Поступок даже слишком экуменический, — отозвался один из отцов американской автокефалии.
О Н. говорили разное. Мой друг А. П. на личной аудиенции нарочно обращался к нему «монсиньор».
— Дерзок, дерзок, — посмеивался Н.
Отец Александр Мень говорил: «Теологи злые».
И верно: они любят свою мысль. Вот Бердяев — он ведь тоже жалел свою прошлую социалистическую мысль, даже когда увлекся христианством. «Вот так зарождаются ереси!» — шепнул католический богослов другому на умственной вечеринке у Бердяева, послушав речи хозяина дома. Действительно, теологи злые.
Отец Гавриил и я сильно напились в Вене.
Наутро я застал его сидящим на краешке перед огромными недопитыми пузырями. Он проснулся и произнес проповедь.
— За что мы так любим. Богоматерь? За то, что именно Она побудила Спасителя совершить Его первое чудо.
Еще вечером я спросил, как его фамилия.
— Бультман.
Мы были уже пьяны.
— Тот самый Бультман?
— Тот самый.
— Неужели тот самый?
Я все не мог поверить, что радикал-теолог-протестант преобразовался вдруг в православного попа.
— Ну конечно, тот самый. Кто же еще?
Оказалось, племянник. Вот оно — первое чудо.
А отец Даниил, когда справлял двадцатилетие монашеской жизни, решил попотчевать соотечественников польскою водкой. Собрались. Стали распечатывать бутылку «из Польши». Попробовали, а там вода. Чудо произошло на таможне.
По слухам, архимандрит А. целомудрием не отличался. Неофит М. толкался однажды у них на приеме. Там была еще безумная мать с мальчиком-дегенератом. М. хотел куда-то пройти. Мать его двинула сзади, дитя вцепилось слева. М., человек с прошлым, не выдержал:
— Да что тут за бардак!
Отец-архимандрит принял на свой счет и обиделся ужасно.
Католические миссионеры вошли в проблему: как перевести для китайцев «Отче наш», где про хлеб насущный — они-то ведь хлеба не едят. Вышли из положения весьма прямолинейным путем: «Рис наш насущный даждь нам днесь».
С японцами было еще проще. Перевели — «пын» наш насущный.
«Пын» означает по-японски «простая пища». Слово происходит от латинского «панис», хлеб. Его занесли в Японию испанские монахи в шестнадцатом веке.
В Париже все люди, близкие к церкви, глубоко уважали престарелую мать Бландину. Она скончалась. На панихиду явилось много народу, среди прочих по случаю оказался С., наездом из Штатов.
Газета писала: «Как, должно быть, радовалась душа покойной, видя среди провожающих ее в последний путь великого писателя земли Русской!»
О «пришельцах» много говорят в России и ничего не слышно в Израиле. Наверное, неподходящая почва. Космонавт Сытин считает, что пришельцы сами не уверены в собственном существовании. Тут что-то есть: в шатком колеблющемся воздухе нашей последней Империи им легче угнездиться.
Пришельцы взяли к себе в летающее судно американского гражданина Адамского, увезли в космос и показали обратную сторону Луны. Нечто очень похожее случилось с автором «Книги Еноха». Архангел Уриил возил его по всем планетам, объясняя правила движений ночного светила. Поэтому фамилия Адамский наводит на подозрения. Не имеем ли мы дело с репликой на «Книгу Адама»?
Вскоре затем пришельцы похитили супружескую пару Джинс. Они задержали их автомобиль в пустынном месте, определили рост, взвесили, еще что-то измерили, сфотографировали и отпустили. Супруги Джинс лишились памяти, и чтобы вернуть ее, потребовался сеанс гипноза.
Над Петрозаводском, кажется, в 1974 году долго висела огромная светящаяся тарелка. В стеклах многих домов образовались небольшие оплавленные пробоины. Их вынули и куда-то увезли.
Верят, что пришельцы настроены антимилитаристски. Они часто суетятся над войсками при маневрах, могут заставить заглохнуть моторы танков. Самолеты при приближении к тарелкам рассыпаются в сверкающую пыль.
Интересно, кто взорвал зимой 1984 года военные склады в Североморске?
Нужно ли душе вечное бытие?
Не может ли она обойтись только трепетом, собственным своим «дзинь-дзен»?
Тогда мы возымели бы умственную радость думать, что душа — это легкая невесомая форма, в которую облекла себя вечная, тяжкая, косная материя.
Может быть, Бердяев это предчувствовал и поэтому ставил свободу выше Бога. Но если логически Бог может не существовать, вопрос о свободе устраняется. Логика в отношении начал вещей не лучше простых заклинаний и неотличима от суеверий.
Много говорили о драконе в озере Лох-Несс.
Один человек купил надувных детских крокодилов, черепах, змей, составил из них поезд и стал нырять с аквалангом в каком-то озере в Грузии. Чудовище вскоре было замечено, снято на пленку. Послали одну экспедицию, потом вторую. Стали писать статьи: почему именно в этом озере до сих пор водятся мозозавры. Шутник любил ходить на заседания ученых комиссий.
Примерно третья часть евреев — левиты. Их можно отличить по более тонким лицам, рукам. Они часто светлые.
Левиты — особый народ. Псалом 132 — один из самых древних. В нем описывается помазание Великого Первосвященника, главы племени. Церемония происходила на горе. «Братья» в псалме — это и есть левиты.
Как приятно братьям
И как хорошо быть вместе —
Словно лучшее масло
Когда с головы стекает,
Стекает на бороду — браду Ааронову
Да по каймам его одеяний,
Словно роса Хермона
Стекает на Сионские выси,
Ибо там изрек Яхве,
Благословляя жизнь вовеки.
Современный богослов иронизирует:
— Бога (Отца) представляют себе в виде бородатого старика.
А как Его еще можно себе представить? В виде бритого горожанина?
Приходится слышать. Иногда падение единственной капли наполняет душу волшебным звоном. Между тем, вечное капанье — ужасная пытка. А как же вечный Бог? И как быть?
Вся написанная музыка скучна, еще скучнее, чем хаос. Но бывает, в момент ее рожденья мы слышим как бы другую музыку. Ради другой музыки играют эту.
Так можно оправдать богословие.
Во время недавней революции толпа стала свергать статую Дзержинского. Она весила семь тонн. Пришлось звать два крана, когда свергли.
Иные думают, что скульптуру следовало сохранить. Ведь в Италии, говорят, стоит для памяти Муссолини. На это возражают, что в Италии изображения служат памятником, а у нас идолом. Поэтому нужно свергнуть.
Фамилию «Кчсвами» следует произносить с южноафриканским акцентом. Первые согласные звучат в ней как нависающий щелчок.
Речь проповедника о Законе:
— Мы повсюду видим Закон. У природы — законы природы. У воров — воровской закон.
Если не ошибаюсь, это был субботник или пятидесятник.
Табга (Табха) — от «Гептапегон».
Немия — от «ихневмон».
Далманут — от «Магдала». Гимл прочтен как Нун и Хе — как Тав.
Генисарет — метатеза от «Кинерет».
В современном иврите есть два слова «варвар». Одно так и означает «варвар». Второе — «болтун». Соответствующий глагол «лебарбер», дословно — «варварствовать», значит «говорить попусту».