Из ранних редакций*

К *** (Зачем безвременную скуку)

Четверостишие (второе) в черновике, отброшенное при обработке:

Душа в томительном обмане

Ценить не в силах счастья час,

Я слезы лью, грущу заране,

Увяли чувства, ум погас.


ДОЧЕРИ КАРАГЕОРГИЯ

После стиха «Он, молча, над твоей невинной колыбелью» – в черновом тексте следовало:

Злодейства дерзкого обдумывал удар.

Ты улыбалася лица его веселью,

Когда за чашею в кругу седых бояр,

Ласкаемый кровавою победой,

Он оживлял пиры беспечною беседой.

Но дни его кинжал предательский1 пресек;

И ты, прекрасная, отца мятежный век

Невинной жизнию пред богом искупила.


К МОЕЙ ЧЕРНИЛЬНИЦЕ2

Сохранился черновой набросок, по-видимому относящийся к этому стихотворению:

Стихи собою сами,

Волнуяся, струями

Рождались и текли,

И робкие девицы

С улыбкою прочли

Их легкие страницы.

В автографе зачеркнуто после стиха «Неслыханной дотоль»:

Любовница свободы,

Ты с нею заодно

Прославила вино

И прелести природы

И смеху обрекла

Пустых любимцев моды

И речи и дела.


КТО ВИДЕЛ КРАЙ, ГДЕ РОСКОШЬЮ ПРИРОДЫ

Стихотворение несколько раз переделывалось. В рукописи вместо этой третьей строфы были первоначально две другие:

Всё мило там красою безмятежной,

Всё путника пленяет и манит,

Как в ясный день дорогою прибрежной

Привычный конь по склону гор бежит.

Повсюду труд веселый и прилежный

Сады татар и нивы богатит.

Холмы цветут, и в листьях винограда

Висит янтарь, ночных пиров отрада.

И шелковиц и тополей прохлада,

В тени олив уснувшие стада,

Вокруг домов решетки винограда,

Монастыри, селенья, города,

Залива шум и говор водопада,

И средь валов летучие суда,

И яркие лучи златого Феба,

И синий свод полуденного неба.

После этой строфы в рукописи была еще следующая:

Приду ли вновь, поклонник муз и мира,

Забыв молву и жизни суеты,

На берегах веселого Салгира

Воспоминать души моей мечты?

И ты, мой друг, задумчивая лира,

Ты, верная певица красоты,

Певица нег, любови и разлуки,

Найдешь ли вновь утраченные звуки?

Последнюю строфу Пушкин начал перерабатывать, но не кончил переработки. Она получила такую незаконченную форму:

Когда луны сияет лик двурогий

И луч ее во мраке серебрит

Немой залив и склон горы отлогий,

И хижину, где поздний огнь горит,

И с седоком приморскою дорогой

Привычный конь над бездною бежит,

И в темноте как призрак безобразный

Стоит вельблюд, вкушая отдых праздный


ДИОНЕЯ

В первоначальной редакции стихотворение называлось «Идиллия» и начиналось четверостишием:

Подруга милая! Я знаю, отчего

Ты с нынешней весной от наших игр отстала;

Я тайну сердца твоего

Давно, поверь мне, угадала.


УМОЛКНУ СКОРО Я

Обрабатывая стихотворение для печати, Пушкин отбросил начальные стихи:

Нет, поздно, милый друг, узнал я наслажденье:

Ничто души моей уже не воскресит;

Ей чуждо страсти упоенье,

И счастье тихое меня не веселит…

Увял во цвете лет!.. но если в день печали

и т. д.

Кроме того, в предшествующей беловой редакции стихи, начиная с девятого, читались:

Позволь одушевить прощальный лиры звук

    Счастливым именем прекрасной.

    Не бойся ветреных невежд,

    Не бойся клеветы ревнивой…

    Не обмани моих надежд

    Своею скромностью пугливой:

Когда меня навек обымет хладный сон

и т. д.


ГРОБ ЮНОШИ

В беловом автографе вместо стиха «И без него друзья пируют» и следующих:

И без него друзья пируют,

Других уж полюбить успев,

И друга редко именуют

В беседе златовласых дев.

Из ветрениц, которых очи

Он прежде втайне привлекал,

Которым он и дни и ночи

И думы сердца посвящал,

Из милых жен, его любивших

и т. д.

Кроме того, в черновой рукописи имеются следующие стихи: вместо «К чему?..» и т. д.:

Не воззовет!.. его гробница

Уединенна и темна,

На урне спит ночная птица,

И близ холма журчит волна…

После стиха «Ручей журчит и шепчет лес»:

Не выдет он взглянуть на горы,

Осеребренные луной…

Не улыбнется он, и взоры

Не встретят утра над рекой…

Стих «Под наклоненными крестами» читался: «Под суеверными крестами».


К ОВИДИЮ3

Во всех рукописных текстах последних шести стихов нет, и после стиха «Не славой – участью я равен был тебе» следовали два заключительных:

Но не унизил ввек изменой беззаконной

Ни гордой совести, ни лиры непреклонной.

В беловой рукописи имеются примечания:

1) Ко всему стихотворению.

Мнение, будто Овидий4 был сослан в нынешний Аккерман, ни на чем не основано. В своих элегиях он ясно назначает местом своего пребывания город Томы (Tomi) при самом устье Дуная. Столь же несправедливо и мнение Вольтера, полагающего причиной его изгнания слишком нежную благосклонность Юлии, дочери Августа. Овидию было тогда около пятидесяти лет, а развратная Юлия десять лет тому прежде была сама изгнана своим родителем. Прочие догадки ученых не что иное, как догадки. Поэт сдержал свое слово, и тайна его с ним умерла.

Alterius facti culpa silenda mihi.

Ovidius.[19]

2) К стиху «Но если гневный бог досель неумолим».

Овидий провел5 девять лет в своем изгнании, а не двадцать, как говорит Шатобриан.


АЛЕКСЕЕВУ6

Окончание стихотворения.

Я был рожден для наслажденья,

В моей утраченной весне

Как мало нужно было мне

Для милых снов воображенья.

Зачем же в цвете юных лет

Мне изменило сладострастье?

Зачем же вдруг увяло счастье

И ни к чему надежды нет?

И что ж, изменой хладнокровной

Я ль стану дружество бесить,

И снова тактики любовной

Уроки тайные твердить?

Нет, милый! если голос томный,

Обман улыбки, нежный взор,

Умильный вид печали скромной

Тобой владеют до сих пор,

Люби; ласкай свои желанья,

Надежде и еврейке верь.

Как тень пройдут любви мечтанья,

И станешь то, что я теперь.


ВЯЗЕМСКОМУ7 (Язвительный поэт, остряк замысловатый)

Черновое продолжение послания.

Когда б еще я был рифмач миролюбивый,

Пред знатью преданный, услужливый, учтивый,

Как Шаликов9, добра хвалитель записной,

Довольный изредка журнальной похвалой,

Невинный фабулист или смиренный лирик.

Но Феб во гневе мне промолвил: будь сатирик.

С тех пор бесплодный жар в груди моей горит,

Браниться жажду я – рука моя свербит.

———

Будь мне наставником в насмешливой науке,

Едва лукавый ум твои поймает звуки,

Он рифму грозную невольво затвердит,

И память темное прозванье сохранит.

———

Клим пошлою меня щекотит остротой.

Кто Фирс8? ничтожный шут, красавец молодой,

Жеманный говорун, когда-то бывший в моде,

Толстому10 верный друг по греческой методе.

И можно ль комара тотчас не раздавить

И в грязь словцом одним глупца не превратить?

А шутку не могу придумать я другую,

Как только отослать… Толстого……

———

И в глупом бешенстве кричу я наконец

Хвостову: ты дурак, а Стурдзе11: ты подлец

———

Так точно трусивший буян обиняком

Решит в харчевне спор надежным кулаком.


ПЕСНЬ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ12

К стиху «Твой щит на вратах Цареграда» в рукописи примечание:

Но не с гербом России, как некто сказал, во-первых потому, что во время Олега Россия не имела еще герба. Наш Двуглавый орел есть герб Римской империи и знаменует разделение ее на Западную и Восточную. У нас же он ничего не значит.


ИНОСТРАНКЕ

В черновой рукописи последнее четверостишие читается:

Я буду помнить, друг любимый,

В уединенной тьме ночей

Твой поцелуй неутолимый

И жар томительный очей.


ПРИДЕТ УЖАСНЫЙ ЧАС

После стиха «И сяду близ тебя печальный и немой» в черновике зачеркнуты недоработанные стихи:

Лампада бледная твой хладный труп осветит.

Мой взор… движенья не заметит

———

Не поразит судьбы коварная измена.

Коснусь я хладных ног – себе их на колена

и т. д.


РАЗГОВОР КНИГОПРОДАВЦА С ПОЭТОМ13

В рукописи после стиха «Старушки чудное преданье»:

Меня не знал в то время свет,

Но мне внимала вся природа,

Воистину я был поэт,

Но для себя, не для народа.

После стиха «Искал вниманья красоты»:

Мои слова, мои напевы

Коварной силой иногда

Смирить умели в сердце девы

Волненье сладкого стыда.

После стиха «Боготворить не устыдился?»:

Ах, лира, лира! что же ты

Мое безумство разгласила?

Ах, если б Лета поглотила

Мои летучие листы

И память мертвой красоты

Сокрыла б темная могила!..

После стиха «Судьбою так уж решено»:

С кем поделюсь я вдохновеньем?

Одна была… пред ней одной

Объятый грустным упоеньем,

С неизъяснимою тоской –

Там, там, где тень, где лист чудесный,

Где льются вечные струи,

Я находил язык небесный,

Язык поэтов и любви…

В первом издании к стихотворению было сделано примечание:

Заметим, для щекотливых блюстителей приличий, что Книгопродавец и Поэт оба лица вымышленные. Похвалы первого не что иное, как светская вежливость, притворство, необходимое в разговоре, если не в журнале.


К МОРЮ14

В рукописи после стиха «Там угасал Наполеон» имеются следующие строфы, не вошедшие в печатный текст:

Печальный остров заточенья

Без злобы путник посетит,

Святое слово примиренья

За нас на камне начертит.

Он искупил меча стяжанья

И зло погибельных чудес

Тоской, томлением изгнанья

Под сенью душной тех небес.

Там, устремив на волны очи,

Воспоминал он прежних дней

Пожар и ужас полуночи,

Кровавый прах и стук мечей.

Там иногда в своей пустыне,

Забыв войну, потомство, трон,

Один, один о юном сыне

С улыбкой горькой думал он.


ПОДРАЖАНИЯ КОРАНУ (IX. И путник усталый на бога роптал)

Первоначально Пушкин изложил этот отрывок в следующих необработанных стихах:

В пустыне дикой человека

Господь узрел и усыпил,

Когда же протекли три века,

Он человека пробудил.

Бог рек: под кладязем пустынным,

Скажи, давно ли здесь лежал.

– Мне сон мой показался длинным:

Я здесь полсуток верно спал.

Сюда же, по-видимому, относятся и следующие наброски:

Я не дремал – но усыпленье

. . . . . . . . . .

Мне снился сон изнеможенья,

И пролетали надо мной

Разнообразные виденья.

Приснились мне древа и воды,

Увидел я и шум и тень…


19 ОКТЯБРЯ (1825 ГОДА)15

Пропущенные и замененные строфы рукописной редакции.

Эпиграф: Nunc est bibendum. Horatius.[20]

1.

После стиха «Минутное забвенье горьких мук»:

Товарищи! сегодня праздник наш.

Заветный срок! сегодня там, далече,

На пир любви, на сладостное вече

Стеклися вы при звоне мирных чаш.

Вы собрались, мгновенно молодея,

Усталый дух в минувшем обновить,

Поговорить на языке Лицея

И с жизнью вновь свободно пошалить[21]

2.

На пир любви душой стремлюся я…

Вот вижу вас, вот милых обнимаю.

Я праздника порядок учреждаю…

Я вдохновен, о, слушайте, друзья:

Чтоб тридцать мест нас ожидали снова16!

Садитеся, как вы садились там,

Когда места в сени святого крова

Отличие предписывало нам.

3.

Спартанскою душой пленяя нас,

Воспитанный суровою Минервой,

Пускай опять Вольховский сядет первый,

Последним я, иль Брольо17, иль Данзас18.

Но многие не явятся меж нами…

Пускай, друзья, пустеет место их…

Они придут; конечно, над водами

Иль на холме под сенью лип густых

4.

Они твердят томительный урок,

Или роман украдкой пожирают,

Или стихи влюбленные слагают,

И позабыт полуденный звонок.

Они придут! – за праздные приборы

Усядутся; напенят свой стакан,

В нестройный хор сольются разговоры,

И загремит веселый наш пеан19.

13.

После стиха «Ты в день его Лицея превратил»:

Что ж я тебя не встретил тут же с ним,

Ты, наш казак20, и пылкий и незлобный,

Зачем и ты моей сени надгробной

Не озарил присутствием своим?

Мы вспомнили б, как Вакху приносили21

Безмолвную мы жертву в первый раз,

Как мы впервой все трое полюбили22,

Наперсники, товарищи проказ…

Первая редакция этой строфы:

Мы вспомнили, как Вакху в первый раз

Безмолвную мы жертву приносили,

Мы вспомнили, как мы впервой любили,

Наперсники, товарищи проказ…

И всё прошло, проказы, заблужденья…

Ты, освятив тобой избранный сан23,

Ему в очах общественного мненья

Завоевал почтение граждан.

В строфе «И первую полней, друзья, полней» – четыре последних стиха:

Златые дни, уроки и забавы,

И черный стол, и бунты вечеров,

И наш словарь24, и плески мирной славы,

И критики лицейских мудрецов25!

После стиха «Он взял Париж, он основал Лицей»:

Куницыну26 дань сердца и вина!

Он создал нас, он воспитал наш пламень,

Поставлен им краеугольный камень,

Им чистая лампада возжена…

Наставникам, хранившим юность нашу,

Всем честию – и мертвым и живым,

К устам подъяв признательную чашу,

Не помня зла, за благо воздадим.


И. И. ПУЩИНУ27

В неоконченном послании И. И. Пущину 1825 г. за стихом «Твой колокольчик огласил» следовало:

Забытый кров, шалаш опальный

Ты вдруг отрадой оживил,

На стороне глухой и дальней

Ты день изгнанья, день печальный

С печальным другом разделил.

Скажи, куда девались годы,

Дни упований и свободы,

Скажи, что наши? что друзья?

Где ж эти липовые своды?

Где ж молодость? Где ты? Где я?

Судьба, судьба рукой железной

Разбила мирный наш лицей,

Но ты счастлив, о брат любезный,

На избранной чреде своей.

Ты победил предрассужденья

И от признательных граждан

Умел истребовать почтенья,

В глазах общественного мненья

Ты возвеличил темный сан.

В его смиренном основанье

Ты правосудие блюдешь,

Ты честь . . . . . .

. . . . . . . . . .

Загрузка...