Том 3. Повести и рассказы

Цыган и Жучка

Управляющий привез из города двух щенков – Цыгана и Жучку. Они уже ели овсянку и обещали стать псами большими и крепкими.

Породы они были плебейской, но что-то в них было от овчарки.

Управляющий сказал:

– Из этой дряни выйдут цепные псы. Мы их воспитаем.

У кирпичного сарая, где стояла молотилка, была пристройка, тоже из кирпича, вроде чулана. Туда заперли щенков.

Кривой и старый сторож Феодор, у которого всегда тряслись руки и ноги, как в лихорадке, приносил псам воду и пищу раз в сутки, после обеда.

Он приотворял дверцу и говорил:

– Эй, вы! Твари Божьи! Вот вам пропитание!

В чулане было темно. И глаза у щенков горели, как рубины, красноватыми, мрачными огоньками.

Цыган и Жучка тосковали и жалобно скулили. Они помнили мягкую, теплую материнскую грудь, сладковатое приятное сучье молоко и веселое солнце, о котором напоминал им тонкий луч на земляном полу, падавший от дверной щели.

Скучно жить в кирпичной тюрьме без матери и солнца. И сердце становится темным, как злая ночь вокруг. И хочется укусить человека, почуять запах крови и, пожалуй, глотнуть теплой, соленой влаги.

Цыган напорол себе лапу на гвоздь и долго ее зализывал. Цыган знает вкус крови.

Однажды днем подошли молодые люди к чулану, и стройная, нежная девушка с печальной улыбкой сказала спутникам:

– В этом чулане два щенка. Их Фома Фомич хочет сделать цепными… Мне их жалко… Темно им бедным и скучно.

А молодой инженер, с невинными серыми глазами, сказал деловито:

– Нельзя, Лиза, быть такой сентиментальной. Полкан совсем ослеп. А ночью без собак беда. Вон Воловий хутор опять ограбили и у Сердюковых жеребца увели.

– Я хочу их посмотреть, – сказала девушка.

Позвали Феодора, и он дрожащими руками отпер чулан и приотворил его.

Послышалось глухое ворчанье. И все почувствовали острый запах.

– Ой, ой, ой… – сказал инженер, – вот злые будут.

Девушка, которую инженер назвал Лизой, вздрогнула:

– Голубчик Феодор! Ты их не выпускай на двор, пока у нас в столовой огонь горит. А то мы по саду гуляем вечерами. А я их боюсь.

И, подумав, прибавила:

– И жалко мне их и боюсь.

– Мы их недельки через две выпустим, – прошамкал старик, – а пока Полкан служит…

Наконец, управляющий сказал:

– Сегодня нашим псам бенефис.

– Чего-с? – не понял старик.

– Псы пусть гуляют сегодня, говорю.

И вот, когда в саду стало тихо, и молодежь со смехом и пением вошла в дом и разбрелась по комнатам, Феодор подошел к террасе: в столовой было темно.

Тогда старик побрел к чулану.

– Твари Божии! Пожалуйте!

Ночь была лунная. От поднятых кверху оглоблей телеги лежали на серебристо-белой земле две тени, длинные и черные. Было тихо. И казалось, что так всегда будет, и так земля до скончания мира не зашелохнет.

Цыган и Жучка нерешительно вышли из чулана на раскоряченных лапах, слабых от непривычки бегать.

До тюрьмы своей жили они при солнце, а на заре вечерней засыпали мирно у материнской груди. Просыпались на заре утренней.

Теперь новый неведомый мир открылся перед ними.

Цыган стал, как вкопанный, и, глядя на большую червонно-матовую луну, протяжно и тоскливо завыл.

Прихрамывая, пошел старик сторожить по усадьбе. И псы за ним, нюхая землю.

Вон пахнет мята, вон клевером сладко потянуло, потом дегтем, навозом, еще чем-то… А вот запах суслика, запах соблазнительной дичины, возбуждающий, от которого топорщатся уши и приятно вздрагивает сердце.

Обходит старик хлев, амбары, дом управляющего, потом господский дом…

Дурманно пахнет акация белая: это сад, с глубокими аллеями.

А луна воздвиглась и замерла там, в вышине, и как будто протянула к земле белые нити.

Цыган и Жучка, тоскуя, рыщут.

Все им чудится, что идет кто-то. Ждут и ждут. Но нет ничего. И круг за кругом обегают они под луною.

Хочется им солнца. А солнца нет. А мать забыли они. И молока им не надо.

В темно-лиловых кустах – враг, конечно. Кто? Бог знает. Легкий, слабый запах. Птица какая, что ли?

И лает Жучка и вторит Цыган, пробуя голос:

– Враг… Враг… Враг…

Ковыляет старик, стуча в доску.

– Ну, что там еще, твари! Цыц! Не лаять зря!

А псы опять:

– Враг… Враг… Враг…

И так всю ночь, а чуть светает, ведет старик псов в темный чулан, где нет солнца никогда.

Там, во мраке, справят свою черную свадьбу Цыган и Жучка. И, может быть, умрут там. И лишь светится тонкий лучик на пороге. О чем-то былом вспоминают псы, глядя на него. Но память туманится, туманится…

И уж кажется: Бог с ним, с солнцем, с молодостью… Да и есть ли оно? Солнце-то? Не от фонаря ли свет в щели?

А ночь? Разве уж так плоха она? Пусть…