Том 4. Драматические произведения

О, зачем сюда ты прибыл?

Думал ты, мой друг невинный,

Что царит здесь светлый праздник?

Посмотрел бы ты на нас

Здесь, в ночных, пустынных залах,

За безрадостным столом;

Как тогда часы влекутся,

Как замедлен разговор!

Каждый шорох заставляет

Сердце каждое дрожать!

И отец в лицо родное

Милой дочери своей

С тайным страхом и тоскою

Лишь решается взглянуть:

То дитя его родное,

Иль виденье гробовое?

Видишь, сын мой, как живут

Здесь отмеченные роком!

Ты же — мужественный дух,

Радость жизни быстролетной

И покой своей души, —

Все богатства хочешь бросить

В дома нашего пожар?

О, мой сын, ты не погасишь,

Только с нами ты сгоришь!

Ну, так с богом! Будь, что будет!

Ветвь срывается за ветвью,

Догнивает шаткий ствол;

Лишь удар — он также рухнет,

И очутится во прахе,

Осенявший наши долы

Широковетвистый дуб.

Век за веком эти ветви

Зеленели, отсыхали,

Ствол иссохнет, как они;

От деяний наших предков

Их стремлений, их борений

Не останется следа,

Не пройдет и полстолетья,

Как забудут наши дети

Род старинный навсегда.

Ночь ужасная, отец мой!

Мрак и холод, как в гробу.

Ветры вспугнутые воют

И снуют, как духи ночи;

Все, что видит глаз, в снегу,

Все холмы и все вершины,

Все деревья, все равнины;

Как мертвец, земля недвижна

В снежном саване зимы;

И глазницами пустыми

Небосвод глядит беззвездный

В необъятную могилу!

Как часы идут лениво!

Слышала их бой ты, Берта?

Только семь часов пробило.

Семь часов? А мрак уж полный! —

Ах, дряхлеют силы года,

Дни становятся короче,

Жилы медленнее бьются,

Год склонился в темный гроб.

О, настанет май веселый,

Вновь оденутся поля,

Ветерок нежней повеет,

Луг цветами запестреет.

Новый год придет, конечно,

Этот луг зазеленеет,

Забурлят ручьи повсюду,

И цветок, теперь увядший,

Долгий зимний сон оставит,

Вскинет детскую головку

На подушке белоснежной,

Прежней, ласковой улыбкой

Улыбнется светлый взор.

Каждый куст, простерший к небу

Обессиленные бурей

И беспомощные руки,

Будет зелен, как бывало.

Все, что дышит и живет

В доме радостной природы,

Все леса, долины, воды —

Новой жизнью зацветет,

Вновь с весною оживет;

Только род мой — не воскреснет!

Грустно вам, отец мой милый!

Счастлив, дважды счастлив тот,

Кто последний час встречает

Посреди своих детей.

То не смерть, а лишь разлука,

Он живет в воспоминаньях,

Жив трудами он своими,

Жив своих детей делами,

Жив у внуков на устах.

Как прекрасно пред разлукой

Семена своих деяний

В руки милые отдать,

Чтоб они, лелея всходы,

Плод забот своих вкушали,

В наслажденьи видя вместе

Наслаждение и дар.

О, как сладко, как отрадно

То, что нам отцы вручили,

Передать любимым детям,

Пережить себя на свете.

Ненавистное письмо!

Принесло оно, казалось,

Вам, отец мой, свет и радость,

А теперь, когда прочли вы,

Мысли черные пришли.

Не письмо тому причиной —

Все, что в нем, я знал заране,

Нет, уверенность слепая,

Все растущая во мне,

Что сама судьба решила

По всему лицу земному

Истребить мой древний род.

Пишут мне, что дальний родич

(Только раз его я видел,

Но наследники остались

В роде — только он, да я),

Он бездетным стариком

Умер в ночь, и я — последний

В знаменитом древнем роде,

Этот род умрет со мной.

Ах, не сын пойдет печальный

За моею колесницей, —

Нет, глашатай погребальный

Щит старинный, родовой,

Что в боях сиял со мной,

Шпагу ту, что мне служила,

Скорбно сложит на могилу. —

Есть старинное преданье,

Что идет из уст в уста:

Рода нашего Праматерь

За былые злодеянья

Здесь блуждать обречена

До поры, пока последний

Отпрыск про́клятого рода

Не уйдет с лица земного.

Вот теперь ей будет радость,

Цель ее недалека!

Я почти поверил сказке,

Перст поистине могучий

Нам паденье указал.

Я стоял цветущий, сильный

Меж троих могучих братьев, —

Всех скосила злая смерть,

Я супругу ввел в мой замок

Дивно-нежную, как ты.

Счастлив был союз наш верный,

И плодом его любовным

Были вскоре сын и дочь.

Но, когда она угасла,

Дети были мне единой

В мире радостью живой.

И берег я пуще глазу

Драгоценнейший залог.

Но — напрасная надежда!

Нашей мудрости невмочь

Бой неравный с мрачной силой.

Если жертв она просила,

Унесет в глухую ночь.

Сыну минуло три года

В день, когда, в саду играя,

Он от няньки убежал.

Дверь открытая из сада

Привела его к пруду.

Дверь всегда была закрыта,

Лишь тогда был вход свободен —

Ведь не то — он был бы жив!

Ах, твои я вижу слезы,

Вместе плачем мы с тобой,

Верно, знаешь ты развязку?

Я, несчастный, малодушный,

Поверял тебе нередко

Эти скорбные рассказы.

Что же? — Сын мой утонул;

Многие тонули раньше.

Правда, он моим был сыном,

Был единственной надеждой

Хилой старости моей,

Ну, и что же? — Он погиб!

И бездетным я умру!

Ах, отец мой!

Понимаю

Я упрек любимых уст.

Я зову себя бездетным,

Ты же, верная, со мной.

Ах, прости — владельцу клада:

Я растратил половину

В лютой буре тяжких бед,

Избалованный избытком,

Я и с целой половиной

Нищим чувствую себя.

Ах, прости, когда утрата

Слишком ярко мне горит!

Ведь утрата, точно молнья,

Что отнимет — озарит.

Да, поистине неправ я!

Разве — имя выше счастья?

Разве — я живу для рода?

Как же мне с холодным сердцем

От тебя всей жизни юность,

Жертвы радость принимать?

Дней моих остаток будет

Отдан счастью твоему!

Только с любящим супругом,

Лишь с достойнейшим тебя

Обретешь иное имя

И иное счастье с ним!

Выбирай себе свободно

Меж сынов страны любого.

Верю в выбор благородный!

Ты вздохнула? — Или сделан

Выбор? Так ли? Яромир?

Яромир фон Эшен юный?

Правда?

Смею ли, отец?

Даже самый малый облак

На твоем девичьем небе

Не укрыть от глаз отца.

Но корить тебя не стану

Я за то, что угадал

То, что знать давно обязан;

Разве я — отец суровый

Милой дочери своей?

Благороден родом он,

Также — подвигом своим;

Пусть придет — хочу я только

Испытать его — тогда

Новый день взойдет над нами:

Отойдут немедля к трону

Лены крупные, но все ж

Хватит вам для скромной доли

Достоянья Боротин.

О, спасибо!

Нет, не надо!

Только старый долг плачу я!

Развей есть бедней награда?

Ты не больше ль заслужила?

Он — не больше ль, этот рыцарь?

Он — тот самый, что однажды,

Жертвуя своею жизнью,

Жизнь твою спасал в лесу?

Это он, дитя родное?

О, с опасностью ужасной!

Я, отец, вам говорила,

Как ушла я в ближний лес

И совсем одна гуляла,

Летней ночью упиваясь,

В тихой ласке ветерка.

И, цветов благоуханьем

Погруженная в забвенье,

Далеко я отошла…

Вдруг, сквозь ночь и мглу звеня,

Лютни звон настиг меня,

Полный жалобы и стона,

Силой музыки пленя,

То голубки воркованьем

В темной зелени ветвей,

То протяжным замираньем,

Как влюбленный соловей…

Самый воздух слушал молча,

И листва осин дрожащих

Неподвижно замерла.

Я стояла, вся — вниманье,

Вся печалью исходя…

Вдруг хватают чьи-то руки,

Вижу странных пред собой

Двух злодеев, облеченных

В цвет кровавого убийства,

И кинжал сверкнул в глаза.

Уж взнесен кинжал разящий,

Мнится мне, я сражена

Прямо в грудь смертельной раной…

Чу! — кусты зашевелились,

Стройный юноша занес

Шпагу — правою рукою,

А рукою левой — лютню

На бледнеющих убийц.

Как поверг он их на землю,

Как один их победил,

Как он подвиг совершил, —

Я не помню. В смертном страхе

Потеряла я сознанье,

И когда вернулась к жизни,

Уж была в его объятьях,

Вся бессильная, больная;

Как дитя к родимой груди,

Я к устам его горячим

Льнула жаркими устами…

Но, отец мой, что могла я?..

За поступок благородный

Малый дар — любовь моя.

Вы встречались часто?

Случай

Подарил нас новой встречей

И еще — не только случай…

Для чего ж он избегает

Дружбы нежного отца?

Он — потомок знатных предков.

Но от предков получил

Только знатность — не богатство.

И такой, как он, бедняк

Должен, думал он, бояться,

Что богатый Боротин

Одарит его богато,

Но не дочь отдаст в награду.

Чтить умею благородство,

Если чтит оно других.

Пусть придет он и узнает,

Что богатый Боротин

Всем добром ему обязан,

Пусть он знает, что отец твой

Все сочтет богатства мира

Малой платой за тебя. —

А теперь — за арфу, Берта,

Хоть на краткий час попробуй

Усладить мои печали.

Поиграй немного, Берта.

Сладко спи, отец мой добрый!

Пусть взращенные тобою

На пути моем цветы —

Лягут пышными венками

На челе твоем усталом: —

Буду я его супругой,

Звать своим могу его??

То, что было лишь мечтаньем,

Высшим счастием маня,

Как из рога всех обилий

Сыплет цветом на меня.

Мне все непонятно,

Я сама — непонятна;

Все твердит и поет лишь о нем.

Расскажу я и тучам,

И ветрам могучим,

Чтобы весть разнесли о милом моем.

И в доме тесном

Мне мало места,

Скорей на вышку! Дом стал тюрьмой!

На темной ступени

В томной лени

Будить молчанье тьмы ночной!

Приди, мой милый,

Тебе вручила

Я жизнь и радость, тебе отдам.

В час блаженный,

Сокровенный

Прильни устами к моим устам.

Прочь от меня! — Прочь! — Прочь!

А, ты здесь, со мною, Берта?

Это был тяжелый сон.

На душе еще тревожно.

Вновь возьмись за арфу, Берта,

Слушать музыку мне надо.

Что ты смотришь на меня

Так ужасно, что мужское

Сердце в страхе пошатнулось,

До костей проникнул страх!

Прочь глаза! Зачем ты смотришь?

Так во сне тебя я видел,

И душа еще кипит.

Иль отца убить ты хочешь?

Так! — Теперь очнулся я, —

Ты куда, дитя?

Что со мной? — Или я грезил?

Но она стояла здесь,

Слышал я могильный голос,

Кровь моя оцепенела

Под лучами мертвых глаз! —

Но ведь это — дочь родная!

Берта! Берта!

Ах, отец, что сталось с вами?

Здесь ты, Берта! Что с тобой?

Злая девочка, скажи мне,

Для чего, как дух ночной,

По моим пустынным залам

Бродишь ты чужой походкой

И тревожишь старый сон?

Я, отец мой?

Ты, конечно!

Ты не знаешь? И, однако,

Ты недвижным, мертвым взором

Мне кинжал вонзила в грудь!

Мертвым взором?

Мертвым взором.

Что ж ты смотришь удивленно?

Так… О, нет! Еще недвижней!..

Рассказать — не сыщешь слов…

Мягче, ласковей взгляни,

Чтоб рассеять мрачный ужас

Той минуты роковой!

Все напрасно! До могилы

Страшный образ гробовой

Будет вечно предо мной!

Взор твой — лунное сиянье

Над вечерними полями, —

Но и смерть узнал я в нем!

Что я сделала такого,

Что волнует вас, отец?

Что бранить вас заставляет

Эти полные слезами

И испуганные очи?

Я покинула вас спящим,

Необдуманно ушла…

Ты ушла?.. Но здесь была ты?..

Я была здесь?..

Разве нет?

Вот на этом самом месте

Ты вонзала стрелы смерти

В сердце старого отца!

Вам приснилось…

Здесь! Я знаю!

Я сейчас была на вышке.

Тихий сон вас убаюкал.

И пошла я, вся — томленье,

На любимого взглянуть.

Стыдно, девочка! Не смейся!

Я смеюсь? Отец мой, — я?..

Не могу… Скажи… не знаю!..

В самом деле, господин,

Ваша дочь была на вышке.

С нею был я, — мы смотрели

На окрестный снег и ждали,

Не придет ли путник к нам.

Лишь заслышав резкий зов,

Мы прийти к вам поспешили.

Но я видел…

Что?

О, нет!

Господин мой, что такое?

Нет!.. Не видел ничего я!

Слишком ясно, то был сон.

Если даже разум спорит,

Если память так ясна,

Это так, — я видел сон!

Значит, яркий сон бывает

На действительность похож!

Вот рука — ее я вижу

Не ясней, чем видел это!

О, моя святая Берта,

Вижу ясно — то был сон.

Подойди поближе, Берта!

Не кори отца седого

За невольную суровость,

Оскорбившую тебя.

Ты была еще ребенком,

Но всегда так терпеливо

Ты сносила все обиды

И обидчика прощала.

И казалась ты виновной

Нежной кротостью своей.

Разве я не виновата?

Хоть не я — причина гнева,

Гнев обрушен на меня.

Ты простишь теперь мне, Берта?

Что, отец мой, вам приснилось?

Сны бывают с жизнью схожи!

Или этот озаренный

Тусклым блеском темный зал

Обманул виденьем лживым

Ваши слабые глаза?

Я нередко замечала,

Как взволнованный наш разум,

Бестолковый раб души,

Принимает лишь виденье,

Духа праздное творенье,

За живое существо.

Лишь вчера, отец мой, шла я

В старом зале наших предков

В предвечерний, серый час;

Перед зеркалом старинным

Я на миг остановилась,

Мне понравился наряд мой,

И осталась я глядеться

В потускневшее стекло.

И когда я так стояла,

Опустив свободно руки, —

Вы, отец мой, улыбнетесь,

Мне самой смеяться надо

Страху детскому тому;

Но, когда я так стояла,

Страшен был душе смятенной

Образ дикий, искаженный.

В миг, когда я опускала

Руки — пояс завязать,

Образ в зеркале высоко

Поднял руки к голове, —

И, от страха цепенея,

Вижу в зеркале туманном

Искаженные черты.

То мои черты — я вижу —

Но они чужие вместе,

Страшно сходные с моими,

Как живой похож на труп свой.

Широко открыв глаза,

Страшный дух грозит мне пальцем,

Строго смотрит на меня.

Горе нам! Праматерь!

Праматерь!

Праматерь?

Разве вы не замечали

В зале старого портрета,

Будто с вас его художник

Нежной кистью рисовал?

Часто видела его я,

С удивлением смотрела,

И живым со мною сходством

Был он дорог мне всегда.

А известно вам преданье,

Что идет из уст в уста?

С детства слышала его я,

Но отец не верил сказкам.

Ах, теперь он сам узнал,

Что не сказку вековую,

Больше — правду роковую

Пред самим собой скрывал!

Рода вашего Праматерь,

В цвете юности и счастья,

Также — прелесть, также — диво,

Также Берта, как и вы,

Принужденная родными

К нежеланному союзу,

Не забыла в новом браке

Прежних радостей любви.

И в объятиях с любимым

Раз супруг ее застал,

И пылая жаждой мщенья

За позор и преступленье,

В сердце ей вонзил кинжал.

Тот кинжал навек прикован

Здесь, на дедовской стене,

В память древнего злодейства,

В память древнего греха.

Нет Праматери покоя,

И блуждать осуждена

До поры, пока не вымрет

Весь ваш род, зачатый ею,

И покуда ни один

Отпрыск свежий, сильный, ярый

Не останется на старом

Древе рода Боротин.

И когда грозят невзгоды,

Бури носятся во мгле,

То она, покинув своды,

Бродит, бродит по земле.

И тогда все люди видят,

Как идет, скорбя, бродить,

Все грядущее провидит

И не может отвратить.

В чем же дело?

Все сказал я,

Что посмею здесь поведать,

Но не все, что знаю я,

И одно еще осталось, —

То, что слуги в этом доме,

То, что старцы втихомолку

Шепчут на ухо друг другу,

Что святыню древней сказки

От людей былых веков

Принесло в уста сынов…

Есть одно, что к стольким тайнам,

Тяготеющим над мрачным

За́мком, — верный ключ дает.

Но посмею ли сказать я

Здесь, на месте, где сейчас

Только тень ее бродила…

Господин мой, вы сурово

Брови хмурите! Нет сил…

Рвется грудь моя на части,

Самому мне станет страшно,

Но не в силах я молчать. —

Госпожа, идите ближе,

Содрогайтесь, внемля мне:

Вместе с телом опустили

В гроб кровавый только семя,

Но не самый плод греха.

Преступленье, что кровавой

Сталью ей отомщено,

Говорит преданье, было

Свершено в последний ею,

Но, увы! не в первый раз.

Сын единственный ее,

Тот, кто в вашем древнем роде

Вашим праотцем считался,

Кто в наследство получил

Имя, лены и богатства, —

Он…

Молчи!

Уж все сказал я!

Он, неведомый отцу,

Был он грешным сыном счастья,

Был плодом преступной страсти!

Грех единой страстной ночи

Не дает сомкнуть ей очи,

И бродить средь мрачных зал

Темный рок ей указал,

В каждом внуке — плод свой видеть,

Лик свой каждому явить,

Тяжкий грех в нем ненавидеть,

Жар страстей былых любить.

Так она томится годы

И, томясь, упорно ждет,

Чтобы сгинул древний род,

Но, пока открыты вежды,

Каждый ваш удар — она

С тайным страхом и надеждой

Сторожить осуждена.

Оттого — протяжно воет

Ветер в мрачных переходах,

Полон стуков мрак ночной…

Небо!

Горе!..

Что случилось?

Ты опасен для здоровых, —

Заразить безумьем можешь.

Там в ворота постучали,

Пропуск требуют. Иди

И спроси, чего хотят.

Вы бледны, отец мой; правда ль

То, что нам сказал старик?

Что звать правдой? Что звать ложью?

Мы своим должны гордиться

И своих грехов страшиться.

В роде нашем — пусть одна

В тяжкий грех вовлечена,

Нам одно должно быть страшно —

Быть похожим на нее.

Подойди ко мне, дитя,

Проводи в опочивальню,

Время сна не наступило,

Но усталым нужен отдых,

Испытал я в час единый

Больше, чем во много дней.

Не могу! Ни шагу дальше!

Дрожь в ногах! Всему — конец!

Не могу! — ни шагу дальше!

Господин, кто дал вам право

Так врываться в этот дом,

Не внимая увещаньям?

Что угодно вам — скажите?

Лишь покоя! — Час покоя,

Только краткий час покоя!

Что случилось, господин?

И откуда вы?

Из лесу —

Там напали — там — напали…

Ах, давно уж ходят слухи

О разбойниках в лесу!

Господин, я сожалею

Вас; но вы меня простите,

Если принял за другого

Ваше быстрое вторженье

И не должное сказал.

Если добры ваши мысли,

То последуйте за мной,

В верхних залах ждет вас ложе,

Отдых, пища и питье.

Не хочу!.. Уснуть нет сил!

Здесь, прошу, оставь меня,

Чтобы стать самим собою,

Надо мысли мне собрать.

Что мне делать с ним, не знаю,

Страх совсем его опутал,

Оставаться иль уйти?

Передать я должен графу,

Чтобы мог он сам, как знает,

Гостя странного принять.

Он ушел! Ушел! Что делать!

Твердо стой на страже, дух!

Господин, вот гость ваш новый.

Не тревожьтесь, милый гость,

И покой вкушайте нужный.

Верьте, вы желанны мне:

Сами вы и ваши беды

Говорят за вас вдвойне.

Пусть беда моя, не сам я,

Оправданьем служит мне.

Лишь сейчас в лесу ближайшем

Я подвергся нападенью.

Долго рыцарски сражались

Я и двое слуг моих;

Но враги всё прибывали,

И, сраженные, лежали

Слуги в собственной крови.

Тут нашел я тайный выход

И, прыгнув в глухую чащу,

От разбойников, бегущих

По пятам за мной, пытаюсь

На свободу ускользнуть.

Быстроту дает надежда,

Темный страх дает мне крылья:

Я врагов опередил

И, свободы близость чуя,

Вижу — брежжит мне за лесом

Замок ваш гостеприимный.

Я пошел, — и вот — я здесь.

И владелец не обманет

Ваших радужных надежд.

Все, что есть лишь в этом доме, —

Все к услугам вашим здесь…

Чу! Я слышу милый голос?

Это он! — Мой Яромир!

Берта!

Этот самый, Берта?

Он, отец мой! Он, отец!

Это он, отец, тот самый,

Мой спаситель дорогой!

Так приблизьтесь же друг к другу,

Мы отныне не чужие,

Обнимите дочь мою!

Вы спасли ее — по праву

Жизнь ее вам вручена!

Небеса благие дали

Мне увидеть и обнять

Вас, который мне украсил

День последний, одр мой смертный,

Кто со счастьем примирил.

Светлый ангел! Мой спаситель!

Дай прижать тебя к груди!

Если б мог я в благодарность

Жизнь отдать тебе, бесценный,

Как свою ты отдал ей!

Изумлен, не заслужил я…

Мы тобой изумлены —

Так ничтожна благодарность,

Так прекрасен подвиг твой!

Он прекрасен? Если б мог я

Вам сказать, что труден он!

Что он стоит самой малой,

Малой раны — только в память

Вечно памятного дня!

За дела ничтожные

Больно брать бесценный дар!

Скромность юных украшает,

Ты не знал себе цены!

О, не верьте же, отец!

Унижать себя он любит,

Знаю это я давно!

Знаю, он безмерно выше,

Но у ног моих он часто

Обнимал мои колени

И, терзаясь лютой скорбью,

Восклицал в слезах жестоких:

«Я тебя не стою, Берта!»

Он меня не стоит!

Берта!

Вы хотите, чтобы меньше

Подвиг ваш она ценила?

Ведь на подвиг вас влекло

Только сердца благородство, —

Так прекрасно поступать.

Дайте ж нам гореть надеждой,

Что и в наш глубокий мрак

Мимолетный луч упал,

Вы несли не просто счастье,

Нам вы счастье принесли.

Кто отвергнет благодарность,

Тот дарящего унизит,

Друг мой! гордостью своей.

Что ответить мне, не знаю!

Утомлен борьбой жестокой,

Страхом этой мрачной ночи,

Устоять едва могу я

В поединке благородном.

Вам пора напомнить было,

Что давно покой вам нужен!

Ах, отец, что было с ним?

Завтра все, дитя, узнаешь.

Ну, пойдем на отдых, Берта.

Отведет его наш Гюнтер

В лучший дедовский покой.

Сон глубокий и спокойный

Осенит его рукой

Вплоть до позднего утра.

О, мягка его подушка,

Совесть юная чиста

Светлым подвига сознаньем! —

Так — еще рукопожатье,

Так — еще одно лобзанье,

Так, мой сын, иди на отдых!

Ангел сон твой сторожит!

Спи спокойно!

До свиданья!

Доброй ночи!

Доброй ночи!

Отдохните, господин мой,

Я в покой вас провожу.

О, примите, боги замка,

Дом святой, прими меня!

Здесь не ведают порока,

Здесь — невинности чертог.

Дом святой и непорочный,

Ты, священная обитель,

Будь убежищем моим!

Ты, дыханье мрака, прочь!

Только эту — эту ночь

Подари мне рок ночной,

Завтра — стану пред тобой!

Или самый ад кромешный

По пятам за мной стремится!

Пляска страшных привидений

Предо мной, за мной, во мне!

Ужас с жадностью вампира

Кровь сосет из жил горячих,

Мозг из бедной головы!

Вот зачем сюда пришел я!

Думал — ангела обитель, —

Силу ада

Встретил здесь! —

Но куда, куда пришел я,

Тайным ужасом влекомый?

Иль не здесь покой высокий,

Где приют обрел пришлец?

Старика здесь спальня… Тише!..

Сердце! Спящих не буди.

Тише! Пусть они не знают

Сердца странного смятенья!

Тихо!

О! какие звуки!

Знаю сладость этих звуков,

Жажду прелесть их впивать.

Чу!.. Слова!.. Ее молитва!..

О, молись, молись еще,

Ты, невинная душою!

«Светлый ангел, с нами будь!»

Будь со мною, светлый ангел!

«Защити нас…» О, спаси!

От меня спаси меня!

О, нежнейшее созданье!

Нет, не в силах я сдержаться,

Должен, должен с нею быть!

Я у ног ее прекрасных,

В светлой близости к любимой,

Обрету покой и мир!

Ты могла бы надо мною,

Как над мертвым, помолиться,

И в твоем дыханьи чистом

Я восстать хочу святым!

Ах, ты здесь, мой ангел светлый,

Это я — не упрекай

И меня не отстраняй,

Дай душе моей стесненной,

Не знававшей утешенья,

На груди твоей прекрасной,

Глаз твоих в сияньи ясном —

Дай вкусить успокоенья!

Я не смею! Я не смею!

Но когда твою я прелесть

Упоенным вижу взором,

Быть к тебе хочу я ближе!

Да, я знаю, дни идут,

Чую тайными мечтами:

Чувства, скованные снами,

Вновь проснутся и вздохнут.

Пред страданьем ты молчишь?

Иль погибнуть мне велишь?

Тронься ты моей тоскою,

Дай войти мне за тобою!

Все должны преграды пасть:

Страсть — ответом будь на страсть!

Берта!.. Берта…

Ты ли это, Яромир?

Яромир, ты здесь?

Там! Там! Там! Там!

Что с тобой случилось, милый?

Отчего глядишься ты

Диким взором — в темный угол?

Здесь и там, и там, и здесь!

Здесь она! Она — нигде!

Небо! Что с тобой случилось?

Бог свидетель, я не трус!

Все снести готов, клянусь!

Чорта выведи из ада

И считай удары сердца —

Разве страх стеснит мне грудь?

Но лицом к лицу он должен

Стать со мной, как смелый враг!

Не в моем воображеньи,

Не в горячечном мозгу,

Не в груди моей — пусть ищет

Он помощника себе!

Пусть предстанет великаном,

С головы до ног — в железе,

Пусть во мгле предстанет мне,

В адском пламенном огне, —

Я могу над ним глумиться

И могу я с ним сразиться.

Пусть обрушит весь свой гнев,

Буду я пред ним, как лев,

Взор во взоры погружая,

Зубы — зубом отражая,

Равный с равным! Но не в силах

Я бороться с тонким ядом,

С льстивым вкрадчивым обманом,

Отравляющим меня!

Яромир! Мой Яромир!

О, я вижу лик прекрасный!

Но исчезнешь ты, как дым,

Под дыханием моим!

Так целует привиденье?

Может призрак так смотреть?

Чувствуй, здесь в твоих объятьях,

Чувствуй, чувствуй, я сама!

Это ты? Какое счастье

Слышать жаркий трепет сердца,

Пить дыхание твое!

Это — свет очей прекрасных,

Это — милые уста,

Это — сладостный твой голос,

Хорошо знакомый звук,

Мир в мою сводящий душу!

Ты, любимая, со мною!

Я с тобою!.. — Будь со мною!

Как дрожишь ты!

Я — дрожу?..

Кто увидит и не вздрогнет?

Я ведь — только кровь и плоть,

Не медведица в дремучем

Родила меня лесу,

Я не диким зверем вскормлен,

На челе моем начертан

Светлый лозунг: Человек!

Есть предел для человека,

Тайный есть предел — за ним

Доблесть прахом разлетится,

Взор духовный помутится,

Сила, как тростник речной,

Слышен шопот роковой:

«Стой! Ни шагу дальше! Стой!»

Ах, мой милый, дух твой болен,

Возвратись в свои покои.

Нет, скорее в ад кромешный,

Чем опять вернусь туда!

Я с доверчивой душою

В отдаленные покои

Шел с вожатаем моим.

Очи сном смежить желая,

На высоком ложе лег,

Свет погас, и в краткий срок

Слышу, сон меня овеял,

Нежно, будто белый голубь

С мирной веткою маслины,

Надо мною тихо рея,

И сужая круг за кругом

Над моим богатым ложем.

Вот — все ниже, ниже он,

И нисходит сладкий сон. —

Вдруг все члены сводит ужас,

Содрогаюсь, слышу, внемлю:

Шум возник в пустом покое,

Будто воздуха душа

Вкруг волнуется, шурша,

Звуки странные взывают,

Светы тусклые мерцают,

Ночь исполнена движеньем,

В страшный образ прах свился.

Шелестят, влачась, одежды

Там и сям, во мраке зала,

Слышно — плачут, слышно — воют,

И вблизи, из темной ниши,

Троекратный стон я слышу.

Тут с поспешностью безумной

Полог ложа я сорвал!

Ночь стоокими огнями

Дико смотрит на меня.

Вижу светлое мерцанье,

Быстролетное смыканье

Тусклых тысячи кругов,

Сотни рук ко мне простерлись,

Сотни ног ползут на ложе,

Зубы скалят чьи-то рожи;

У подножья моего

Словно лунный свет мерцает.

Лик знакомый выплывает,

С помертвевшими очами,

С дивно милыми чертами!

О, с твоими, друг, чертами!

Он глядит, открывши очи,

Прямо в душу — дикий ужас

Мой пронизывает мозг,

Я соскакиваю с ложа,

Устремляюсь чрез покой,

Призрак гонится за мной!

Словно бич жестоких фурий

В этот зал загнал меня!

Слышу милую молитву

И хочу к тебе приникнуть,

И тогда… Ты видишь?.. Видишь?..

Что, мой милый?

Ты не видишь?

Там, в углу, не видишь ты,

Словно призрак шевельнулся?

Ничего не вижу, милый,

Это — дикие мечты

Твоего больного мозга.

Ты устал, измучен, милый,

Сядь вот здесь, на этом кресле,

Буду я оберегать,

Сладкий отдых навевать.

Благодарствуй, друг мой верный!

Благодарствуй, нежный друг!

Обними меня руками,

Чтоб виденья адской ночи,

Устрашенные священным

Кру́гом, близко не пришли.

Да — теперь, в твоих объятьях,

Под твоим дыханьем нежным,

Под лучами глаз любимых, —

Снится мне — на ложе роз

Убаюкан я весною,

Свод небесный надо мной.

Кто здесь шепчет в темном зале?

Берта, ты? И вы?

Отец мой…

Что ответить вам, не знаю,

И сказать едва могу.

Вы глупцом меня зовите.

Сам бы звал себя я так,

Если б только я не видел

И не чуял в самых недрах

Каждый нерв души дрожащим,

Да, дрожащим; и поверьте,

В свете есть людей не мало

Потрусливее меня.

Как понять мне?

Ах, внимайте:

Чуть в покой богатый верхний

Он ушел, едва дремотой

Затуманились глаза, —

Возникает подле…

А!..

Уж тебя моим считают?

Или в этом страшном месте

Стало дьяволам известно,

Как ты дорог мне, мой сын?

О, зачем сюда ты прибыл?

Думал ты, мой друг невинный,

Что царит здесь светлый праздник?

Посмотрел бы ты на нас

Здесь в ночных, пустынных залах,

За безрадостным столом;

Как тогда часы влекутся,

Как замедлен разговор,

Каждый шорох заставляет

Сердце каждое дрожать,

И отец в лицо родное

Милой дочери своей

С тайным страхом и тоскою

Лишь решается взглянуть:

То дитя его родное,

Иль виденье гробовое?

Видишь, сын мой, как живут

Здесь отмеченные роком!

Ты же — мужественный дух,

Радость жизни быстролетной

И покой своей души, —

Все богатства хочешь бросить

В дома нашего пожар?

О, мой сын, ты не погасишь,

Только с нами ты сгоришь!

Прочь, мой сын, пока есть время,

Лишь глупец свой дом возводит

Там, где исстари нисходит

Злая молния небес!

Будь, что будет! Так хочу я,

С вами буду заодно, —

Пусть погибнуть суждено!

Если сын мой так помыслил,

Пусть придет на грудь мою!

Пусть отцовский поцелуй

Приобщит тебя к страданьям,

Приобщит и к упованьям,

К нашим радостям, мой сын.

И на самом колком стебле

Розы пышные цветут.

О, спасибо вам, родные!

Вижу вас перед собой

С полным радостию взором,

С упоением в очах, —

И опять цветет надежда,

И в груди моей чуть брежжат

Полустертые картины

Пролетевших милых дней:

О, привет вам, дни былые,

Горький, радостный привет!..

На отца взгляни ты, Берта…

Он не любит, чтоб глядели,

Так бывает часто с ним;

Будь же радостен, мой милый!

Ведь отец мой знает все.

Все?

И, кажется, доволен!

Как он добр сегодня был,

Ах, так ласков, добр и кроток,

Мягче, ласковей тебя,

Ты так холоден и сух,

Мне ж для чувств моих, для счастья

Слов прекрасных не найти.

Верь мне…

Верить, верить, верить!

Лучше вовсе слов не надо,

Если слов любви не знать,

Если нет огня у взгляда,

То устам не рассказать.

Говорили мне когда-то —

Люди легкие бывают,

И любовь их не горит,

Но сжигает — и погаснет;

Не предмет любви им дорог,

Только самая любовь.

Мотыльки легко целуют

Целомудренную розу,

В ней любя цветок прекрасный,

Но не розу в ней любя.

Или ты такой жестокий?

Я свяжу тебя, упрямый,

Крылья легкие свяжу я,

Чтоб сам бог не развязал.

Нежный друг мой!

Как томна!

Как она увлечена!

И без сил к сопротивленью

Предает себя теченью.

Но да будет так! И мнится,

Небо путь и мне откроет,

Заблуждаться я могу.

Не на все еще готов я,

И на дне моей души

Догорают, дотлевают

Искры прежнего огня.

Но довольно! Жар напрасный!

Гордый замок мой разрушен,

Не взнесется никогда,

Лишь развалины остались

Кровом дочери моей.

Будь, что будет! Ах, как тяжко

Оторваться от надежды,

Ранней юностью вспоенной,

Из груди оцепенелой

Вырвать знаки милых дней!

Дочь родная родилась

И прекрасною улыбкой

Улыбалась в колыбели…

Как тогда перебирал я

Все старинные рода,

И с какой заботой нежной

Ей супруга выбирал!

Самых знатных вспоминал я,

Но не мог найти достойных,

А теперь — конец всему!

С милой радостью расстаться,

Вижу ясно, так же трудно,

Как проститься с милым сном!

Смирно стой, нетерпеливый!

Как разборчивым мне быть?

Если правду говорят нам,

То, что в тьме воспоминаний,

В отдаленьи юных дней,

Лишь расплывчатою мыслью

Я в мозгу своем ношу, —

Если правда есть в сказаньи,

Будто имя родовое,

Гордость высшая моя,

Только тайными грехами…

Прочь сомненья!.. И однако!..

Вот теперь и я довольна,

Только будь приветлив, милый,

Чтоб трудилась я не даром.

Яромир!

Что?

Должен ты

Рассказать нам наконец

О твоем далеком прошлом.

Яромир фон Эшен славный,

Ты рожден на дальнем Рейне,

В нашем войске хочешь быть —

Так мне дочь моя сказала!

Что же дальше? Я не знаю.

Больше не о чем сказать.

Род мой знатный, и богатый,

И могучий. Я — бедняк;

Так я беден, что, коль сердце

И мой твердый, сильный разум,

Закаленный в испытаньях,

И моей упорство воли

За ничто считаться могут,

То и сам я — лишь ничто.

Кратко ты сказал о многом, —

Славно сказано! Ты — наш!

Видишь, сын мой, я старик;

В гроб ведет меня природа,

А глухой и темный разум

Шепчет мне, что цель близка;

Век я смерти не страшился,

И теперь не страшно мне.

Но ты видишь эту деву,

Видишь ты дитя мое?

Если б мог ты в старом сердце

И в слезах моих прочесть,

Кем была она мне в жизни,

Ты постиг бы скорбь мою.

Ведь одну ее покинуть

Должен в страшном мире я.

Сердце может ли не стынуть,

Не болеть — душа моя?

На тебя упали взоры

Пробудившейся от сна;

Ты ценить ее сумеешь,

Драгоценность сохранить!

Раз один ты жизнь ей отдал,

И, когда судьба укажет,

Снова радостно отдашь.

Я тебе ее вверяю.

Любишь ты ее?

Как жизнь!

Любишь ты его?

Себя я

Не умею так любить!

Будь над вами божья милость!

Так бери — она твоя!

Что случилось? — Кто так поздно

В двери замка постучал?

Боже, если…

Не дитя ты,

И не думай — не посмеет

Шайка дерзкая вломиться

В защищенный замок наш.

Господин мой, королевский

Капитан пришел с отрядом,

Допустить его к вам просит.

Как? Солдаты?

Да, солдаты.

Я не знаю, что им нужно,

Отвори скорей ворота.

Это — гость желанный мне.

Что приводит к нам его

В поздний час? Но — все равно:

Пусть рассказами своими

Окрылит он долгой ночи

Беспощадные часы.

Яромир, иди же в спальню,

Ты совсем еще больной!

Ты расстроен и встревожен,

Сердце бьется безуде́ржно,

Ты больной, совсем больной!

Я — больной? Тебе приснилось!

Сердце бьется быстро, бурно,

Но лишь в буре сладко мне!

Вы меня простите, граф,

Что нарушить я дерзнул

Ваш покой глубокой ночью.

За́мок мой открыт носящим

Королевские цвета:

Он для вас — открыт всегда.

Вашу дочь я счастлив видеть?

Да, единственную дочь.

Извинить меня прошу я;

Строг, прекрасная графиня,

Нашей службы грубый долг:

Он велит достигнуть цели,

Как достигнуть — все равно.

Если только страх принес я,

Должен я рассеять страх.

Та разбойников ватага —

Этих мест давнишний бич…

Да, суровый бич, я знаю!

Самой жизнию своею

Дочь обязана моя

Только доблести его:

Он — жених, ее достойный!

Яромир фон Эшен — вот он.

Сам он эту ночь в лесу

Подвергался нападенью,

Слуги пали, сам едва он

Страшной участи избег.

В эту ночь?

Да, в эту ночь.

И когда случилось это?

Три часа тому назад.

Это зять ваш?

Да, мой зять.

Если б только часом позже,

Миновала б вас беда.

Но теперь спокойны будьте,

Ничего не бойтесь больше,

Тех разбойников, тревогу

Наводящих, больше нет!

Мы давно их проследили

И сейчас на них напали.

После яростного боя

Мы победу одержали,

И толпа убийц сдалась.

Удалось бежать немногим,

Часть убита, часть в плену:

Мы идем по их следам.

Так пришел я в это место,

В этот замок я попал.

О, примите благодарность,

Благородные бойцы!

Долг еще не весь исполнен.

Сокрушен уж ствол могучий,

Но еще остались корни,

И, когда меня избрали,

Сам себе давал я клятву

Их отродье извести.

Здесь крестьяне говорят,

Будто есть вблизи от замка

В камышах прудов ближайших

И в разрушенных окопах —

Подозрительный народ.

Потому позвольте, граф,

Из твердыни вашей древней

Мне разведчиков направить,

Верных слуг моих, готовых

Всюду ловко проникать.

Мы, надеюсь, кончим скоро, —

Вкруг расставил я посты:

Если кто еще на воле

Бродит там, в кустах и в поле,

Мы схватить его должны,

Дни его разочтены:

Цепь иль смерть грозит ему.

Этот замок уж не мой;

И, пока вы здесь, да будет

Он — владеньем королевским.

Драгоценна ваша ревность,

Что дает вам правду знать

И в руках ее держать.

Похвалы не заслужил я.

Не об общем только деле

Я забочусь — о своем.

Шайка этих же убийц

В дни, когда я был придворным,

Родовой взяла мой замок,

Жгла, громила, убивала —

При одном воспоминаньи

Сердце старое дрожит.

О, ведь только долг кровавый

Отплатить я им хочу!

Буду я жесток, щадя их, —

Пусть не смерть в честно́м бою —

Будет их удел отрадный,

Нет, да будут беспощадны —

Колесо, топор, палач!

Нет! Людей судить хотите —

Лейте кровь как человек!

Если б видела графиня

Ужас тот, что видел я,

Навсегда б закрылось сердце;

Лучше суетную жалость,

Как бесстыдного бродягу,

От дверей закрытых гнать.

Остов тлеющих развалин

Жарким пламенем объят,

Старых ужас,

Женщин крики,

Плач детей, упрямо льнущих

К мертвой материнской груди,

И пустыня, и безлюдье,

И над этим — мысль одна,

Что за жаждою наживы

Эта горсть убийц трусливых…

Вы хотите затемнить

Зеркало души чистейшей,

Отразившей в светлой глуби

Мирозданья чистоту

Чистотой одной своею, —

Ядовитым вздохом мести

Вы хотите затемнить?

Дайте сладко сострадать,

Дайте ей и в падшем даже

Брата падшего любить.

Тростнику легко смеяться

Над разбитым мощным дубом.

Он разбит — в огонь его!

Слишком меток ваш язык,

То, что скоро он свершает,

Руки медлят совершить.

А, что значат эти речи?

Значат то, что я сказал.

Если б вы не здесь сказали…

Вы забыли бы досаду!

Вы разбойников защитник!

Кто в беде — всегда со мной!

Пусть придет сюда сильнейший…

Он придет, быть может, к вам!

Яромир, что слышу я!

Или ревность побудила

Оскорблять моих гостей?

Ты ли встанешь на защиту

Тех, кто сам себя обрек?

Нет! Сквозь пламень увлеченья,

Сын мой, вижу я тебя,

Лишь немного слов еще —

Ты раскаешься в ошибке,

С нами сам пойдешь туда

По следам злодеев.

Я…

Ты пойдешь!

О, никогда!

Как? Я должен ненавидеть

Бедных пасынков судьбы,

Тех, кто матерью жестокой,

Злою мачехою брошен

Вон, из рода своего,

На полночную охоту?

Тех, кто с хищными зверями

Сам жестоким зверем стал?

Тем, кто все отдать готов,

Кто раскаянья желал,

Кто идет ко мне на встречу,

Протяну ли я кинжал?

Не рукой — руке отвечу?

Кто так низок, тот — не воин!

Враг мне — тот, кто может биться,

Я для сыска не гожусь!

Если ж сам пойду вассалом

Королевским — и за мною

Этих сыщиков отряд,

Ты пойдешь ли?

Вы?

Да, я…

Жизнь людей щадить умею,

И достоинство ценить:

Но жестоким не могу я

К лучшим братьям нашим быть

И щадить так низко павших.

Долг велит нам справедливо

Трепет сердца позабыть,

Чтобы добрый жил счастливо, —

Над злодеем суд свершить!

Справедливо! Справедливо!

Чтобы дети спали сладко,

Из дому гоните псов!

Дайте меч мой! Я иду!

Жизнь на кровь зовет меня!

О, кровавой будет битва!

Жизнь прекрасна и вольна,

Нет иного блага в мире,

Тот, кто всё ей подарил,

Тот достойно поступил:

Меч мне дайте! Меч мой! Меч мой!

Прочь отсюда! На охоту!

Пусть готовятся ловцы,

Пусть готовятся к погоне

Вплоть до позднего утра, —

Меч мой! Меч мой! Мне пора!

Я, отец мой, говорила,

Что опасно болен он!

Это — правое возмездье!

Как могли они решиться

Нечестиво защититься

Под ударами судьбы!

Люди, люди! О, безумье!

Кроме нас самих, кто с нами?

Прочь из нашего челна!

Спорим мы одни с волнами!

Разве помощь нам нужна?

Если выплыть кто стремится, —

Весла тяжкие готовь!

Руки, руки — прочь с бортов,

Чтоб челну не накрениться

И на дно не погрузиться!

Что с тобою, Яромир?

О, простите! Сам не знаю!

Страсть охотника проснулась

От забавного рассказа,

Как расставите вы сеть,

Чтобы зверя одолеть.

Извинить его прошу вас!

Этой ночью приключенья,

Также многое другое,

Привели его в расстройство,

Не владеет он собой.

Он встревожен и взволнован,

Оскорбиться я не мог,

Речи нет об извиненьи.

Господин фон Эшен должен

Отдохнуть. Ведь в нашем деле

Много есть сторон хороших,

Но больным оно вредит.

Милый мой, иди за мной.

Нет, оставь! Оставь! Ты видишь,

Я здоров! Мне хорошо!

Долг велит мне предложить,

Соглашаться — ваше дело.

Позволения прошу я

Здешний долг исполнить мой.

Вам разбойники известны?

Не пришлось бы нам невинных

Потревожить без нужды?

Не известны. В ночь пришлось нам

Нападать на них сегодня,

А в кругу кровавой битвы

Мы мечей внимаем звону,

Не глядим в лицо врагу.

Но у входа в этот замок

Ждет один из верных мне,

Он, когда-то отделившись

От отряда, в плен попал,

Был свидетелем их дела,

И в лицо их всех узнал.

Кто там?

Вальтера позвать!

Яромир, не медли больше,

Отдохнуть иди в покой.

Страшно бледен ты лицом,

И в глазах пылает мрачный,

Лихорадочный огонь.

Успокойся, милый сын.

Здесь, в спокойной этой спальне,

Не смутит тебя ничто.

Яромир, тебя прошу я.

Хорошо, исполню просьбу;

Самому мне тяжело.

Подойди! В обход идем мы.

Ты идешь?

Да, капитан.

Хорошо ли ты запомнил,

И любого из злодеев,

Кто появится, узнаешь?

Не тревожьтесь, помню всех!

Ты шатаешься! Вот здесь!

Так! Теперь идите с богом.

Но сначала надо кончить

С самым легким порученьем;

Всех трудней оно сегодня,

Но велит мне долг. Ведь много

Человек считает лишним,

А солдат — считать не в праве.

Граф, должны вы мне позволить

Обыскать как можно лучше

Замка вашего покои.

Как! И самый замок мой!

Мне поручено строжайше

Обыскать здесь все жилое,

Чье бы ни было, кто б ни был,

Чтоб злодеев проследить.

Покажись вам наглецом я,

Все же долг исполню свой;

Пред высоким повеленьем

Места воли нет иной.

Сверх того, за ваших слуг

Поручиться вы не властны.

За себя еще, не так ли!

Если вас я оскорбил…

О, не надо извинений!..

Никогда мне не измерить

Пропасть ту, что разделяет

То, что есть, и то, что было.

Надо это помнить мне!

Вспомнил я о старине,

Наших предков повеленья

Здесь звучали как закон,

Мрачной силой подозренья

Не был здесь никто смущен;

Недоверие не смело

В этот зал тогда вступить,

Я же — старый, я — последний!

Верьте вашим лишь глазам!

Здесь вот мой покой — смотрите…

Спальня дочери моей…

Здесь…

Отец мой, не будите!

Вы ведь видели недавно,

Как мой зять вошел туда.

Вы стыдить меня хотите.

Нет, хочу лишь убедить!

Ну, идем!

Куда?

На волю,

По разбойничьим следам.

Вы идете?

Да, я должен!

Не вассал я королевский?

Так же твердо, как и вы,

Свой священный долг я знаю.

И теперь без промедленья

Прочь отсюда.

О, отец!

Погодите!

Тише, дочь!

Слышу здесь один лишь голос,

Он сейчас мне прозвучал!

Капитан, вы передайте

Королю, что Боротин

Не разбойников пособник,

Что жилец пещеры львиной

Не цветет здоровой силой,

Он — беспомощный и хилый,

Он — больной старик с горбом,

Но когда-то — был он львом.

Уходит с капитаном.

Он уходит, он не внемлет,

Отдает меня во власть

Безутешного томленья,

В пасть змеиную забот.

Жизнь отца могу ль ценить я

Больше жизни дорогой?

Яромир… Мой Яромир…

Нет ответа, все безмолвно,

Гробовая тишина.

Как мне страх мой укротить,

Укротить мой темный трепет?

Он, как туча грозовая,

На груди моей лежит.

Вижу в далях безответных

Звезды в тучах беспросветных.

Вижу — гаснет свет дневной,

Слышу голос грозовой.

Слышу, гром в совином взмахе

Свой полет остановил,

И душа трепещет в страхе.

Знаю, мрачной силы дрожь,

Чую, что ты мне несешь!

В сердце дрожь твою принять,

Это значит — потерять!

Нет, я знаю, в целом мире

Страха равного тебе…

О! Иметь и потерять!..

Иметь и потерять!

Где вы, дни златого мая?

Где ты, чудная страна?

Там жила я, не желая,

И себя самой не зная,

Так невинна и ясна.

Вешним цветом, птички пеньем

Очарована была,

Ни с одним глухим волненьем

Не знакомая, жила.

Если небо облак полно,

Веселилась сердцем я,

На зеркально-светлых волнах

Колыхалась жизнь моя.

В свете солнечном играя,

Кубка край меня манил,

И блаженным ядом рая

Милый мой меня поил.

Уст моих коснулся милый,

И обвил рукою стан —

И на терны я вступила,

Больше нет волшебных стран:

В розе — тьма шипов колючих,

Нет шипам ее числа,

И среди восторгов жгучих

Я укол их приняла.

Жениха я жду, тоскуя,

Он приходит — всё цветет!

Но когда в глаза взгляну я,

Голос внутренний растет,

Взор во взор, в груди — томленье,

Слышу голос вновь и вновь:

Ваши страсти — преступленье,

Ваша проклята любовь!

Мыслью мрачной и глубокой

Полон взгляд его очей,

Отстраняет он далеко,

Я боюсь его лучей;

Но, едва я отдаляюсь,

Снова кроток милый взгляд,

Над землей я поднимаюсь

И лечу к нему назад;

Как поток Харибды черной

От себя корабль стремит

И опять влечет покорный,

Так он гонит и манит;

Кто решит мои сомненья?

Кто рассеет темный страх?

Если путь мой — к преступленью,

Что так светел крыльев взмах?

Ты над этим замком дышишь,

Сила тайны полуночной,

Если ты мой зов услышишь,

Дай мне только знак урочный,

Озари звездою ночь!

Если ж смерть…

Раздается выстрел.

А! Что было?.. Выстрел!..

Знак зловещий — не пойму?

Дерзкий зов услышан мой?

Горе!.. Горе!.. Я одна!

Я одна!.. Одна!.. И холод

Дышит, веет на меня!..

Ты ли это, грешный дух?

О, твою я чую близость!

Слышу тихие шаги!

Яромир, проснись!.. Проснись!

Будь защитой Берте!.. Яромир!..

Только слово, только звук!

Спишь ли? Слышишь ли меня?

Не одна я?.. Я с тобой?..

Ты молчишь?.. Мне надо видеть,

Обнимать тебя руками,

Видеть, чувствовать, ты жив!

Погодите!.. Погодите!..

Никого!.. Окно открыто!..

Он ушел!.. Его убили!..

Ты, любовь, открыла двери,

Это — счастие мое?

Какова же боль потери

И разлуки острие?

Яромир! Уходишь прочь?

Ты уходишь?.. О, останься!

Как я, милый, трепетала,

Как боялась за тебя!

Как теперь ты?

О, прекрасно!

Если б я могла поверить!

Как ты бледен, Яромир!

Боже мой!.. Повязка…

Что?

Здесь!

О, только шутка!

Шутка?

Посмотри, рукав в крови.

Кровь? О, нет, о, нет! Пустое!

О, развей мой темный страх!

Где ты был и как ты ранен?

Отвернулся? Вздрогнул ты?

Нет, не в силах я, не в силах!

Лишь черты ее завижу,

Взор мой хочет ускользнуть,

И стремится демон лживый

Вновь назад — в больную грудь.

Изменись, душа моя!

Если путь сужден мне грешный,

Если ад сужден кромешный,

Пусть же чортом стану я!

Яромир! Ты скажешь мне!

Дай ответ, открой мне душу!

Где ты был и как ты ранен?

Я во сне поранил руку.

Не во сне! Нет, нет! Не спал ты!

Было пусто в темной спальне,

И окно открыто было!

А!

Скажи мне только, милый!

Ты не знаешь, сколько черных

Мыслей мне запало в душу.

О, смягчи их, прогони!

Где ты был и как ты ранен?

Хочешь знать — пусть будет так.

Чуть войдя в опочивальню,

Слышу выстрелы и крики…

Твой отец там, помню твердо…

Я хотел спасти… помочь…

Так стоял я, размышляя,

И внезапно вижу липу,

Что протягивает прямо

Ветви зябкие в окно.

Я за мощный ствол цепляюсь

И на помощь порываюсь,

Я спускаюсь в мрак ночной

С необдуманной мечтой.

Сто шагов едва прошел я…

Слышу выстрел… Друг, иль враг…

Я не знаю… ранен я…

Пробудился мой рассудок,

Сердце трепет обуял;

Дальше — путь еще опасней,

И назад спешу я к липе,

И она мне указала

Вновь возвратный путь сюда.

И ни разу ты при этом

Не подумал и не вспомнил

Обо мне, мой Яромир?

Подвергаясь нападенью,

Не ценил своей ты жизни,

Но она ведь — и моя.

Любишь ты не так, как я!

Если б ты был так же страстен,

Знал бы ты: любовь должна

Дорожить своею жизнью:

Эта жизнь — в руках любимой.

Боль, вонзай в меня мечи!

Только сердце замолчи!

Не терзай больную руку!

Перевязана она!

Этот шарф повязан грубо!

Боль мою пойми, жестокий,

Если сам страдать не можешь!

Есть бальзам и полотно…

Руку! вылечу тебя…

Протяни мне только руку,

Может быть, удастся мне

Хоть один из милых взглядов —

Дар прекрасный дней протекших,

Как награду, получить.

Яромир, узнать хочу я,

Не получит ли рука

Больше, чем сердечный трепет,

И да будет благодарность

Жарче, чем твоя любовь.

Посмотри, мой шарф прекрасный, —

Он прилежно вышит мной,

На него не пышный жемчуг,

Но любви смиренной слезы

Благодатные упали, —

Посмотри, как он разорван,

Ах! как сердце у меня!

Всё безмолвен, всё ты мрачен!

Ах, мой милый, странен ты,

Жар сменяется в лице

Бледным, тусклым цветом смерти,

Стянут судорогой рот,

Взор опущен боязливо.

Ты мне страшен!

Страшен — я?

Боже, что с тобой случилось?

Чу… шаги… у входа… слышишь?

Прочь!

Останься!

Нет, нет, нет!

Чу, идут! Скорее прочь!

Он ли это? Тот ли самый?

Как дрожал он, как бледнел,

Глаз своих поднять не смел он?

Небо, пусть скрывает он!

Тяжело он болен телом,

Иль душой еще больнее?

Капитан мой здесь, простите?

Нет, мой друг.

Но где же он?

Был он с нами на посту,

А теперь — найти не можем.

Думал я, что он вернулся

Успокоить вас сюда.

А отец мой?

Вместе с ним.

Успокойтесь же, графиня,

За разбойников нам страшно,

Мы открыли их следы.

Если б Курт наш целил метче,

Если б я счастливей был,

Атаман их был бы нашим.

Атаман! Вы удивитесь!

Был я близко от него,

Я опять узнал его.

Он сюда, к стене ближайшей,

Пробирался сквозь кусты,

Курт прицелился — и ладно!

Честью вам клянусь, попал он

Прямо в руку.

Боже… В руку?

Да, и кровь текла с руки!

Тяжело он пошатнулся,

И надеялись мы было,

Что на землю упадет.

Чуть завидев, что он ранен,

Я — вперед и на него!

За кушак схватил я крепко,

Придавил ему я горло,

Хоть противился он сильно,

Одолеть его я думал:

Но, в притоке страшных сил,

Крепко он меня схватил,

И среди сопротивленья

Не избегнул я паденья,

Чортов сын исчез в кустах.

Скоро я за ним погнался,

Но напрасно, — и остался

Лишь лоскут в моих руках.

А!..

Прекрасная графиня,

Верьте мне, не шутка это,

И не каждый день бывает.

Долго был в его когтях я,

И теперь, лишь стоит вспомнить,

Страх пронзает до костей,

Как, бывало, этот дьявол

В круг друзей своих вступал

С взором мрачным и горящим,

Самый смелый трепетал,

И молчанье воцарялось,

Самый дерзкий умолкал.

И тогда, как крикнет он:

«Эй, вперед, друзья, на бой!» —

Всё к оружью поспешало,

Разносился дикий вой,

И до неба долетал он,

И окрестность пробуждал он.

И вперед бросалась стая,

Черный конь его под ним,

Словно выходец из ада,

Мчится, яростью пылая,

Мечет молнии из глаз.

Где б их месть ни пронеслась,

Всюду гибнет юность, старость,

Губит всё разбоя ярость,

Всё долой! И кровь, и прах

На местах опустошенных,

В развалившихся домах!

Вы дрожите? Время близко,

За позор деяний низких

Их награда скоро ждет,

На помост палач идет.

Горе!

Прочь, лоскут ненужный,

Поплясать еще хочу!

Целиком его схвачу!

Да хранит вас бог, графиня.

Горе! Горе! Совершилось!

Он ушел?.. Но что ты, Берта?

Шарф мой!

Ты — разбойник!

А!

Хорошо же! Пусть свершилось!

Туча молнией грозила,

Тучу молния пронзила,

И дышу свободно я;

Пусть надежды ствол разбило,

Но уж это — было, было,

И теперь — свободен я!

Так, пора повязке рваться,

Цепь должна упасть давно!

Побоюсь ли я назваться

Тем, чем жить мне суждено?

Так, теперь душа открыта,

Ложь мне больше не защита,

Ложь трусливая ушла!

То, что прежде тайно знал я,

То, о чем всегда молчал я,

Мука смертная была.

Яркой молнии стрелою

Разразилася гроза;

Ничего теперь не скрою,

Я свободен пред тобою,

И смотрю тебе в глаза.

Да, несчастная, таков я,

Как меня ты назвала;

Тот, за кем солдаты рыщут,

Тот, кого проклятья ищут,

Кто в молитвах мирных жен

Вместе с чортом заклеймен;

Тот, кого отец проклятым

Назовет в кругу семьи,

Тихо шепчет: «Берегитесь,

Дети, быть таким, как он!»

Да, несчастная, таков я,

Как меня ты назвала;

Тот, кого убийцы знают,

Нежным братом называют,

Я — разбойник Яромир!

Горе мне!

Дитя, дрожишь ты?

Лишь назвать мне стоит имя,

Страх берет тебя, дитя?

Не смущайся ты душою:

То, что девам страшно слушать,

Дева, делал я шутя!

Этот взгляд — твое блаженство —

Был для путника ужасен;

Этот голос — твой любимый —

Был разбойнику защитой,

Хладный трепет наводил;

Эти руки — так лукаво

С милой слитые рукой —

Пахнут кровью пролитой!

Не качай головкой нежной,

Да, несчастная, таков я!

Очи слезы проливают,

Руки слабо поникают,

Голос падает, дрожит, —

Это я, дитя, прости.

И разбойник знает, Берта,

Строгий час, когда отверста

Грудь для слез — самой судьбой,

Счастье — плакать мне дает!

Берта, верь мне, верь мне, Берта, —

Тот, чьи очи пред тобою

Отуманены слезою,

То — разбойник Яромир!

Боже! Прочь!

О, да, права ты!

Должен помнить я, кто я!

Прочь, трусливых слез струя!

Иль разбойнику доступны

Человеческие чувства?

Воспаленный взор злодея

Влага слез не освежит.

Прочь! Отринут я всем светом,

И да будет мне ответом

Только ненависть и стыд!

Как с самим собой я бился,

Как боролся, как стремился,

У меня не спросит суд.

Пред решоткою судейской

Не за помысел злодейский,

Но за дело проклянут!

Пусть прольется чаша гнева,

Я иду на эшафот,

Но тебя, пресветлый боже,

Голос мой тебя зовет!

Слышишь зов мой, Всемогущий,

Видишь ты, что грудь хранит?

Милосердно судишь, боже,

Ты души не уничтожишь,

Что раскаяньем горит!

Средь разбойников возрос я,

Среди них я возвышался,

Был свидетель дел кровавых

И не знал иных примеров

Человеческого долга,

Духа светлого ученья

И обычаев святых:

Проклянешь ли, Милосердный,

Ты меня, подобно людям?

Ведь разбойника я сын!

Я не проклят тем, что связан

С делом тех, кого любил;

Сам отец своей рукою

Преступленье мне открыл.

Сам ты знаешь, как, стряхнувши

Золотые грезы детства,

Ужас он в себе обрел;

Рок свой черный проклинал он,

Тщетно выхода искал он,

Он искал! — и не нашел.

Знаешь сам ты, как все ночи,

Этой девы встретив очи,

От своих злодейских дел

Отрешиться я хотел!

Знаешь ты… но слов не надо!

Сердце сломлено, но нет

Состраданья мне отрады.

Все ты знаешь, Вечный Свет!

От нее — пощады нет,

И меня она страшится…

И теперь всему конец!

Пусть же кровь моя прольется,

Разве ты уж не убил?

Что ж ты можешь, мой палач?

Яромир!.. Постой!

Что слышу?

Это — милой Берты взгляд!

Вновь свое я слышу имя,

Жизнь с крылами золотыми

Возвращается назад.

Берта! Только слово, Берта!

Нет, оставь!

О, не оставлю!

Как могу, пловец несчастный,

Чудом спасшийся от бури,

До конца лишенный сил,

По пустыне вод носиться

И на берег не стремиться,

Где маяк мне засветил?

О, прими меня! Прими!

Все, что было в прежней жизни,

Что в душе моей осталось,

Все за твой единый взгляд

Брошу в бездну я назад;

Словно творческой рукою

Обновлен теперь мой дух!

Я у ног твоих простерся

И раскаяньем горю!

О, прими меня! Прими!

О, как мать, веди молиться,

Как дитя, — твой Яромир!

Только б мне не оступиться

На пути в безвестный мир!

Научи туда стремиться,

Где блаженство и покой,

Научи меня молиться,

Быть святым, как ты, с тобой!

Берта! Берта! Всё не хочешь

Взор направить благосклонный

На молящего меня?

О, не будь же, Берта, строже,

Чем судья суровый Тот,

Кто в последний час пред казнью

Солнца светлыми лучами

Позлащает эшафот…

О, я слышу… трепет сердца…

Ты вернулась… Ты моя…

Берта! Друг мой! Дева! Ангел!

Расступись земля теперь,

В небеса открыта дверь!

Яромир, ах, Яромир!

Сожалений, слез не знаю!

Вызов бросил я судьбе,

Целый мир я презираю,

Если есть любовь в тебе!

Светлой мыслью я ликую,

Нет позора впереди,

Чувств бывалых цвет увядший

Вновь цветет в моей груди!

Вновь с людьми я связан, Берта,

Силой новых светлых уз,

И нисходят духи с неба

Прославлять святой союз:

Цвет невинности лилейный

И любви златистый плод,

Дух Надежды легковейный

В неземном венце идет:

Высоко вздымайтесь, волны,

Гребни, яростию полны, —

В пристань тихую мою

Я, смеясь, стремлю ладью.

А теперь внимай мне, Берта!

Прежде, чем тебя узнал я,

Я о бегстве помышлял,

Далеко, на дальнем Рейне,

Малый замок у меня,

По единому веленью

Там богатства ждут меня.

Там никто меня не знает,

Все привыкли почитать,

В этот мирный, тихий замок

Мы должны с тобой бежать.

Там найду я путь свой новый,

Новой жизнью буду жить.

И немного лет промчится —

Прежний путь нам будет сниться,

Как сказанья старины,

Как предутренние сны.

Мне — бежать?

Могу ли медлить?

А отец?

Дитя! А я?

Хорошо: мы будем вместе,

Здесь найдут меня и свяжут,

Заковать, убить прикажут

На глазах твоих, дитя.

Дочь примерная, останься,

За седым отцом ходи,

Забавляй, веди его

Вон туда, к местам проклятым,

Где на ложе, бурей смятом,

Черной кровью залито́м,

Спит твой милый вечным сном!

Покажи на лобном месте

Эти тлеющие кости!..

Стой!

Ты хочешь?

Да, хочу!

Жизнь моя! Спасибо, Берта!

А теперь — скорей отсюда!

Здесь меня они настигнут,

Тайный след уже открыт.

Этот замок весь обрыщут,

Каждый здесь покой обрыщут,

Подозренье их не спит.

В стороне теперь шпионы

В укрепленьях старых бродят,

Но давно разбойник знает

Эти древние хода;

Там пока укроюсь, Берта,

Но придет заветный час

И навеки свяжет нас.

В час полночный всё живое

Непробудным сном уснет,

Вместе с полночью глухою

Тихо друг твой подойдет.

В старых сводах, где в гробницах

Предки спят в согласном сне,

Есть одно окно бойницы,

Ты придешь туда ко мне.

Быстрый знак подашь мне милой,

Легковейною рукой,

Полечу я от могилы

Встречу жизни молодой.

На старинные гробницы

Подозренье не падет,

Там любовь должна укрыться,

Чтоб лететь потом вперед.

Так придешь ты?

Да, приду я.

Так ты хочешь?

Да, хочу.

Ну, прощай, идти я должен,

А не то врасплох застигнут:

В руки им живой не дамся.

Но, дитя, достань мне меч!

Меч? Не в силах! Никогда!

Чтоб, опасностью теснимый,

Сам ты собственную жизнь…

О, дитя, спокойна будь,

С той поры, как ты решила,

Слово клятвой закрепила,

Вновь ценю я эту грудь.

Разве острый меч мне нужен,

Чтоб свободу получить?

Этой склянки мне довольно.

Склянку прочь!

Дитя, к чему!

Как могу я быть спокойной?

Знать, что яд в руках твоих,

И душою не терзаться?

Если так, дитя, — возьми!

Меч теперь, достань мне меч!

Меч! Зачем?

Что вижу я?

Не висит ли на стене

Там кинжал?

Оставь! Оставь!

Не бери его из ножен,

Тяжкий грех на нем коснеет,

В час несчастный и зловещий

Этим ржавым острием

Рода нашего Праматерь

Лютой смерти предана.

Здесь висит он на стене —

Тайный знак ночного рока,

Что над родом тяготеет.

Видел он однажды кровь,

Кровь вернуться может вновь.

Что ты смотришь неподвижно?

Сильный, ты дрожишь? И мне

Страх могильный объял душу!

Трупом веет на меня!

Гибну! Гибну! Цепенею!

Прочь! Кинжал кровавый знаю!

Не касайся до него!

Мой привет тебе, союзник!

Это ты, я знаю, ты!

Ты со мной — и вот всплывают

Детства дальнего картины,

Глухо скрытые за далью

Жизни, страстью и печалью,

Словно горы голубые

Милой родины моей…

Ведь на утре дней веселых

Я знавал, знавал тебя;

С этих пор за ночью жизни

Ты мерцал, пугая взор,

Как кровавый метеор.

В ту таинственную ночь,

Первый плод греха вкушая,

Черный долг свой исполняя,

Страх не мог я превозмочь,

И увидел в тайном страхе,

Что не мой, не мой кинжал,

Твой, о, твой клинок торчал

Из горячей, первой раны!

С той минуты роковой

Жив твой образ предо мной!

Так привет тебе, союзник!

Вижу свет манящий твой,

И судьба зовет на бой!

Мой ты! Будь навек со мной!

Ах, помедли!

Прочь… Назад!

Что такое? Что случилось?

Ты мерцал на той стене,

Но как будто свет слепящий

Исходил из острия…

Робким, матовым лучом

Свет мерцал в одетых мраком

Долах темного былого,

И из ранних юных лет

Тихо образы поплыли

И предчувствия смутили…

Этот зал привет послал,

Эти стены улыбнулись,

И в груди своей как будто

Самого себя обрел я!

И потом — погас, исчез,

Словно молния с небес.

О, оставь кинжал кровавый!

Я — кинжал мой? Никогда!

Мой кинжал! Он мой! Он мой!

Право, сталь его крепка!

С каждой пробой, с каждым взмахом

Расстаюсь я с тайным страхом,

С ним судьба моя легка!

Он вполне меня достоин;

Дорогое острие!

Буду верен и спокоен —

Ты разишь одним ударом,

Золотое лезвее!

Ну, прощай!.. Прощай, дитя!

Будь светла. В грядущем — свет!

В полночь: помни свой обет!

Здесь вы, юная графиня?

Как не страшно вам одной

Проводить в пустых покоях

Эту сумрачную ночь?

Ведь поистине страшнее

Не видал я никогда.

Там визжит и воет буря,

Здесь прокрался в замок ужас

И смущает разум наш,

В мраке лестниц слышен ропот,

В переходах темных шопот,

А в могильном склепе предков

Скрипы тлеющих гробов;

Голова моя кружится,

Дыбом волосы встают.

Кой о чем еще услышим,

Ведь опять Праматерь бродит.

Исстари об этом знают

И в смертельном страхе ждут:

Это злое предвещает —

Преступленье, иль беду.

Преступленье, иль беду?

Ах! Беду и преступленье!

Не сбиралось ли несчастье

Эту жизнь испепелить?

Так к чему же преступленье?

Грудь и так поражена.

О, к чему же, Справедливый,

Проклинать еще и совесть

И удваивать проклятье,

Жечь нас молнией двойной?

Разве мало нам одной?

Ах, отец ваш престарелый

Бродит в бурю на дворе,

Предоставлен ярой вьюге

И кинжалу злых убийц.

Ты сказал: кинжал? Какой?

Я дала? Он взял?

Графиня,

Не теряйте вы отваги.

Эти трепетные знаки —

Лишь неясные намеки,

Близкой бури предвещанья:

Но не всякий гром — разит,

И огонь небесный — в длани

Сам Отец всегда хранит.

Да, ты прав. В господней длани.

Прав ты. — Я хочу молиться!

Нас он может защитить,

Погубить и заступиться,

Покарать и пощадить.

Озаряется окрестность,

Светят факелы в полях,

То преследуют злодеев,

Укрывающихся здесь.

Мать святая, Всеблагая,

Дай мне, сердце облегчая,

От печали отдохнуть;

Вырви скорбь рукой волшебной

И пролей бальзам целебный

В эту раненую грудь.

Наши стали тесным кругом,

Загражден везде проход,

Убежать никто не может —

Пусть их прячутся теперь!

О, укрой своим покровом

Бесконечно дорогого,

Он вернулся вновь к Тебе!

Сохрани его, Святая,

Невредимым в лютой стае,

Под мечами и в огне.

Был бы с нами ваш отец —

Нет, он бродит в темном поле!

Он теперь остался б с нами,

Если б… Страх меня берет!

О, восстань от звездных тронов.

Сохрани его, молю,

Обездолен он судьбой!

Все, что милому грозило,

Пусть прольет святая сила

Над моею головой!

След как будто бы нашли!

Все бегут сюда, к стенам,

Пусть дерется сколько хочет, —

Никогда он не уйдет!

Отврати! Я умоляю!

В небо руки простираю!

Иль — кончай! кончай! кончай!

Чу! Кричат.

Кричат!

Снова тихо.

Снова тихо…

Боже правый! Это голос…

Кто кричал?

Не может быть!

Смерть отрадней!

Кто кричал?

Нет, пустое. Все столпились

Вкруг чего-то, что недвижно

Распростерто на земле.

На земле? лежит?

Не в силах

Так далеко видеть я,

Острый выступ стен мешает

Видеть все, что происходит.

Но, сдается мне, под липой,

Осенившей то окно…

Как? под липой?

Да, как будто.

Там под липой? на земле?

Да. Так, кажется, сказал я. —

Боже правый! Яромир!

Спит спокойно он, графиня.

Спит? Он спит — и не проснется?

Чу! Идут. — Спросить должны мы,

Что внизу случилось с ними.

Эй, постель и перевязку!

Ах, скажите, господин…

Здесь вы, юная графиня?

Не был я к тому готов;

Оказать хотел я помощь,

А не злую весть нести…

Ваш отец…

А он?

Кто он?

А… разбойники?

Не в силах

Были мы настичь… Отец ваш…

Нет? За весть благодарю вас!

За какую весть?

За то…

Жду, хотела вам сказать я,

Жду я вести с нетерпеньем…

Вот она в словах немногих:

Тяжко ранен ваш отец.

Ранен? Как, отец мой ранен?

О, ходить за ним я буду,

Раны буду я лечить!

На груди моей девичьей

Исцелится мой отец!

Как я рад, что весть дурную

Вы встречаете так твердо.

Я готовился к иному.

Так его я слышу голос!

Я сейчас иду туда…

Нет… Пусть будет всё готово,

Уж несут его сюда.

Поразил его разбойник…

А, разбойник!

Да, разбойник,

Кто ж еще? Ах, вы не знали…

Мы окрестность обыскали,

Был средь нас и ваш отец,

Все старанья были тщетны,

Он остался помогать нам,

Глубоко тая обиду,

Что нанес невольно я.

Чу, — кусты зашевелились,

Слышу оклик часовых.

Нет ответа. С громким кличем,

Близкой радуясь добыче,

Люди бросились туда.

И в одном из переходов,

Средь развалин древних сводов,

Где далеко мгла лежит,

Вал у замка сторожит,

Видим, чья-то тень бежит.

Ваш отец стоял всех ближе,

С высоко поднятой шпагой

Он бросается с отвагой

За разбойником в проход.

Раздается крик глухой,

Мы бросаемся туда,

Ваш отец упал на землю

Без дыханья, без движенья,

Сам себя не помнил он, —

И во грудь кинжал вонзен.

Что? Кинжал?

Да, так, графиня.

Что? Кинжал?

О, да, кинжал.

Прочь! К нему! К нему! К нему!

Нет, останьтесь здесь, останьтесь.

Вот, несут.

Отец мой! Боже!

О, пустите!

Успокойтесь!

Так убьете вы его.

Тише.

Тише? — О, пустите!

О, отец! Отец! Отец мой!

Это ты, родная Берта?

Радость, бедное дитя!

О, несчастное дитя!

О, несчастное дитя!

Я, отец мой, вам не в радость,

Не к лицу мне похвала,

Тяжела моя вина.

Если в миг тот роковой

В дымном факелов мерцаньи

Взор меня не обманул,

Если тот, о ком я думал,

Он тогда был предо мной, —

Плачь, родная, над собой! —

Где же Яромир?

Не знаю.

Дочь моя! Где Яромир?

О, отец, отец!

Пусть так!

И прости, прости тогда,

Ты, последняя надежда!

Пусть же солнце закатилось,

Луч последний, догорай,

Сумрак ночи, наступай!

Время спать, — да, время спать.

Радость, бедное дитя,

Плачь, терпи, страдай, умри!

Нет тебе благословенья,

На земле — одно мученье,

Ты ведь — дочь моя родная,

Ты — из рода Боротин.

О, молчите, господин!

Ваша раненая грудь

От речей страдает боле…

О, позволь, слуга мой верный,

Раз еще, у края гроба,

Этой злой пустынной жизни,

Да, пустынной, но прекрасной, —

Раз еще взглянуть в глаза;

Эту радость, эти муки,

В миг последний, в миг разлуки

Затаить навек глубоко

В человеческой груди.

Дай в последний раз изведать

Сладость горького напитка,

А потом — бери, Судьба!

Нет, не смерть, отец мой, нет!

Нет, не надо умирать!

Кто без вас отцом мне будет?

О, не надо умирать!

Хочешь детскими руками

Колесом Судьбы ты править?

Не сдержать руке земной

Колесницы громовой.

Пойман только что разбойник;

У пруда лежал он, прячась

В камышах прибрежных, мы же

Привели его сюда.

А! Разбойник!

Правый боже!

Юный? Стройный и высокий?

Нет, почти уже старик.

Говорить он с вами хочет;

Что-то важное расскажет

И для вас и для себя.

Как осмелился убийца

Человека час последний…

Нет, мой милый, пусть войдет.

Если грешен предо мною,

Я хочу его простить.

Если ж я ему нанес

Оскорбленье иль обиду,

Должен я очистить совесть

От проклятья бедняка.

Пусть войдет.

Солдат уходит.

Мой господин!

Неудобно это ложе;

В вашу спальню родовую

Дайте вас перенести.

Нет! Я здесь хочу остаться,

В этом зале, мне священном!

Игр веселых он свидетель,

Знал он юноши мечты,

Видел он деянья мужа,

Пусть и старца видит смерть.

Здесь, где души древних предков

Веют тихими крылами,

Где с высоких стен глядит

Длинный ряд достойных ликов

И о славе говорит,

На наследника взирая,

Здесь, где предков дух царит,

Я — последний — умираю.

Господин мой, милосердья!

Об одном я вас молю:

Слово милости изречь!

Я могу в ответ на милость

Вам поведать весть такую,

Что недуг тяжелый лечит,

Радость светлую несет.

Нет, увы, целящей вести,

Как сказал ты, для меня,

Но клянусь на этом месте

(Друг — свидетель будет мой), —

Если честен голос твой,

В нас найдешь ты состраданье

И за тяжкие деянья.

Так внимайте и простите!

Двадцать лет прошло с тех пор,

И, тогда уже — преступник,

Я однажды в летний вечер

Мимо замка проходил;

Я стерег свою добычу

И приметил под стенами,

Возле ближнего пруда,

Что прекрасный нежный мальчик —

Года три ему лишь было —

За кремнем кремень бросает

В воды светлые пруда.

Боже правый!

Что я слышу!

Был красив его наряд,

Шею белую ребенка

Яркий камень украшал.

Я, обрадован добыче,

Оглянулся — мы одни,

Нет у пруда никого.

Заманить его хочу я,

Отвести хочу от замка,

Плод, цветок ему дарю,

И веселый, славный мальчик

Все послушней и послушней

Под вечернею зарей

В темный лес идет за мной.

Это сын мой, сын мой был!

Мы-то думали — погиб он,

Утонул в глухом затоне —

Шляпа плавала в пруду!

Ты, безумец, рад чему-то?

Иль в разбойничьей груди

Место есть для состраданья?

Пощадил его он разве?

Да, его я пощадил!

Умертвить хотели братья,

Чтобы детские уста

Тайный след наш не открыли;

Я противился упорно,

И, когда друзья клялись,

Что не должен он вернуться

Из глуши и мглы лесной

В отчий дом родимый свой, —

Я сжился с малюткой сирым,

Сын ваш, граф, моим стал сыном,

Вас забыл и весь свой род

И меня отцом зовет.

Боже! Сын мой! Жив он! Жив!

Но живет среди злодеев!

Разве он?..

Таков, как я!

Он разбойник? Нет! Неправда!

Ты молчишь! Окаменел!

Сын — разбойник! А! Разбойник!

Лучше б нежный рот его

Залит был водой коварной,

Легче было б мне тогда,

Легче имени не знать мне,

Чем злодею быть отцом.

Ах, за что я проклинаю?

Боже! Праведен твой луч!

Сам ли он избрал тот жребий?

Приведи его ко мне,

И разбойник дорог мне.

Здесь теперь он, в этом замке.

Здесь?

Но вам он не знаком.

Незнакомец тот, который

Здесь пристанища искал…

Яромир?

Он самый, да!

Дьявол ты! Злорадный дьявол!

Ложь свою возьми назад!

Это он, мой господин!

Отрекись!

Я не могу!

Отрекись!

Граф!

Взять его!

Благородный рыцарь!

Прочь!

Он ушел, не скажет: нет!

Так скорей крушитесь, стены,

Мрачной гибели — привет!

Рушьтесь, крепкие колонны,

Что держали шар земной, —

Отца зарезал сын родной!

Смерть, врата свои открой!

Часто, часто плакал я,

Что лишился сына я.

Был бы рыцарь, феодал,

Кто бы род наш продолжал;

Вот судьбы коварной месть!

Сын, наследник, правда, есть,

Жизнь дана ему судьбой,

Чтоб покончить счет со мной!

Все напрасны были пени,

Жалость душу не спасет.

Предки! Здесь я — не последний!

Сын мой жив! — На эшафот!

Что у ног моих кровавым

Светом светит на полу?

Это тот кинжал, которым

Рана вам нанесена!

Это? Это — тот кинжал?

Ты — кровавое железо,

Ты — то самое, которым

В лютой ярости слепой

Кровь супруги пролил предок,

На тебя смотрю — и стало

Взору смертному светло!

Вы теперь дивитесь мне?

Сын мой в этом неповинен!

Силы тайные и злые

Шаткой правили рукой.

Повтори, старик, сказанье

О Праматери несчастной,

О позоре родовом,

О семье, в грехе зачатой,

Погибающей в грехе!

Ясно ль вам, как знак кровавый

Из седого мира предков

Ярким пламенем бежит?

От отца, смотрите, к сыну,

И от прадеда — к потомку,

Возрастая и крутясь,

Он стремит, клубясь потоком,

Опрокинул все плотины,

Чрез поля, леса и долы,

И легко смывает след

Человеческого счастья,

Мчится дикая река,

Размывая берега!

А! вздыбясь, кипит вода,

Пошатнулись стены зданий,

Свод старинный потрясен,

Мнится мне, я вознесен!

Ты, остерегающая,

Матерь злая злых детей,

Ты ль грозить пришла ко мне?

Торжествуй и радуйся!

Скоро, скоро сгинет род твой,

Осужден и проклят сын,

Мертв последний Боротин.

Боже! Порвалась повязка!

Горе, мертв!

Его уж нет!

Бледны хладные ланиты,

Не вздыхает больше грудь.

Да, в мученьях жизнь провел он,

И в мучениях ушел.

— Мир тебе, душа святая!

Ах, и добродетели,

Словно ангельские силы,

Вознесут с земли унылой

Дух твой в лоно светлое!

Спи до утренней зари,

Господин! Что жизнь скупая

Отняла у счастья злобно,

Пусть хоть смерть тебе вернет!

Долг заплачен благочестью!

А теперь, друзья, вперед,

Месть за черные деянья

На главу убийц падет!

Что хотите вы?

За мной!

Милосердный боже! Стойте!

Это сын его! Внимайте!

Сын единый господина!

О, графиня Берта! Сжальтесь!

Кто-то звал: графиня Берта,

Это я зовусь так: Берта…

Нет, одна, совсем одна!

Тише! Здесь лежит отец мой,

Так спокоен, недвижим,

Тише. Тише. Тише. Тише.

Ах, как тяжко голове,

Взор мой смутен, взор так смутен…

Знаю я, что здесь случилось,

Сколько дел совершено,

Размышляя, вспоминаю,

Ах, но светлый, светлый знак,

Что в мозгу моем горит,

Спутал образы былые.

Стой! сказали ведь они,

Будто мой отец разбойник?

Не отец! Нет, не отец!

Яромир — злодея имя!

Сердце девушки одной

Из груди ее украл он,

Вместо любящего сердца,

Положил он скорпиона

В холодеющую грудь,

И теперь грызет он гневно,

Мучит девушку до смерти…

Сын убил отца родного…

А, мой брат пришел сюда,

Мертвый брат мой возвратился!

Брат… постой! Иду туда!

В ваши черные гробницы!

Лютый, сердце мне точи,

Мучь, но только — замолчи!

Ах, хочу я лишь уснуть,

Лишь уснуть, уснуть, уснуть,

Грезы сонные так сладки,

Тяжки сны лишь наяву!

Что блеснуло на столе?

Знаю блеск той склянки милой!

Мне дарил ее жених,

Как подарок для невесты!

И, даря, шепнул он мне,

Будто в этой колыбели

Залегла и дремлет дрема!

О, дремотной дремы сладость!

Ах, уста мои пылают,

Дай мне пить, прильнув у края,

Только — тихо — тихо — тихо.

Вот и место и окно!

Здесь в окопах полусрытых

Буду ждать, во тьме укрытый,

Чтобы счастья пробил час.

Прочь, мучительные мысли!

Черной тучей вы нависли

Над расслабленной душой!

Твердый дух, не знавший страха,

Вы смутили горстью праха,

Праздных призраков игрой!

А! Когда он был убит,

Тот, кто сам убить стремился,

Разве дух мой устрашился?

Кто страшиться мне велит?

Если в равной, честной стычке

Мой кинжал врага сразит —

Жизнь за жизнь, гласит обычай,

Право строгое гласит!

Чья душа трепещет в страхе,

Если враг лежит во прахе?

Прочь сомненья! Что со мной?

Был суровей я душой!

Если прав я в деле был,

Что за страх меня смутил?

Что мне сердце жарко жжет,

Кровь зачем хладна, как лед?

И зачем в проклятый миг,

В миг свершенья, тайно мнилось,

Будто дьявол сам настиг,

Сила неба отвратилась?

Я бежал в проход глухой,

Слышу — враг идет за мной,

Слышу — дышит надо мной,

Вот сейчас возьмет рукой, —

И нежданно в этот миг

Слышу тайный сердца крик:

«Прочь кинжал! Проси прощенья!

Сладко смерти искупленье!»

Но, как пламенный язык,

Гнев разбойника возник,

Душу яростью проник!

Взору чудится жужжанье,

Духи, как луны сиянье,

Мчатся в пляске круговой,

И кинжал уж сжат рукой,

Красен пламень роковой!

Слышу крик: «Спасай себя ты!»

И взношу кинжал проклятый,

А, попал! Мгновенный взмах —

За спиною слышу: «ах!»

Голос слабый и знакомый,

Смертной скованный истомой.

Слышу этот вскрик дрожащий,

И безмерный обнял страх,

Ужас, душу леденящий,

Я безумьем поражен!

Трепет! Дрожь! Хочу бежать!

Словно Каина печать

На челе моем пылает!

Все старанья, все стремленья

Заглушить не в силах крик,

Все звенит в моих ушах

Страшный отзвук, тайных страх,

И несется, полный яда,

Смех чудовищный из ада —

И противиться нет сил:

Не врага ты истребил! —

Кто идет из-за развалин,

Кто спешит ко мне сюда?

О, безумный, путь возвратный

Не найдешь ты никогда!

Если тигр хоть раз единый

Утолил свой дикий гнев,

Ярость стала господином,

Алчет крови жадный зев.

Слава богу! Счастье с нами!

Убежал от стражи я,

Но еще я сжат стенами,

И слабеет мощь моя.

Сына нашего ищу я,

Пусть со мною Яромир

Припадет к ногам отцовским,

О, тогда пощада будет,

Или — пусть покончит с сыном

И с отцом — один удар!

Слышу я отцовский голос!

Яромир? Ты здесь?

Я здесь.

Будь благословен.

Спасибо!

Не давай благословенья,

Ведь разбойник — проклят он.

Ты, отец, откуда прибыл?

Тайный ход иль верный лом

Вел тебя в объятья сына?

Я бежал из рук врага!

Окружон врагом у пруда,

Был я к графу приведен,

Но болезнь его смутила

Слуг его, и я бежал!

Ты бежал! Хвалю тебя!

Сам я также спасся бегством!

Не цветет с тобой нам счастье

Средь людей, душой невинных,

Только в сумраке лесном

Мы — разбойники — живем.

И друг друга <мы> достойны,

Духом равен сын отцу!

Сын? Он все еще не знает!

Ты зовешь меня отцом.

Разве нет? Ну, переменим.

Ты отца возьми назад,

И назад возьму я сына!

Для чего теперь молчать?

Час решенья наступает,

Пусть завеса упадет!

Друг, пора тебе узнать,

С кем ты в жизни крепко связан,

Кто сей дар тебе вручил.

Но храни мне благодарность:

Жизнью ты не мне обязан,

Но сберег я жизнь твою.

Не тебе? Что говоришь ты?

Да, мой сын — не сын он мой!

Я — не сын твой? Не отец ты

Мне, разбойник Болеслав?

Я — не сын твой, нет, старик?

Дай подумать, дай поверить,

О, как сладко верить мне!

Значит, был же, был когда-то

С теми я, кого искал,

Значит, в первый час рожденья

Бог меня не проклинал?

В святотатственную книгу

Богом я не занесен?

Мог любить я, мог стремиться,

Жизнь моя — не страшный сон?

О, чудовище порока!

От меня ты укрывался,

Видел ты, как я терзался,

Слышал тайной муки крик —

И немел твой злой язык!

Ты кощунственно проник

В грудь невинного ребенка,

В незапятнанный мой храм,

Лик отца украл ты там,

И поставил свой — пред богом,

Над божественным порогом!

О, чудовище обмана!

В час, когда, склонив колени,

Я молился — и горел

В сердце пламенном мне образ

Неизвестный и святой,

И отцом его назвал я,

И его благословлял я, —

Ты во храм мой проникал,

Уст моих благословенье

Ты, убийца, принимал!

Повтори еще, скажи,

Что отца родное имя

Ты украл, как вор трусливый,

Что не твой я сын, злодей.

Сын мой!

Нет, молчи, молчи!

Повторяй слова убийства,

Не священные слова!

Я не сын твой! Я не сын твой!

За такую весть — спасибо!

Ненавидел я тебя,

Чуть добро и зло узнал я,

Чуть узнал я имя бога;

Оттого смертельным взором,

Как убийственным кинжалом,

Грудь ребенка ты пронзал;

Оттого, рукой кровавой

Щеки полные лаская,

Бледный страх ты насылал,

Нежно ты ко мне склонялся,

Над убитыми смеялся,

Смехом рот кривился злой:

«Будь мужчиной, будь со мной!»

Я ж глупец, глупец слепой,

В глубине души не слышал

Потаенных голосов,

В кротким сердцем я боролся,

Изнемог в борьбе бесплодной,

Изливал любовь свою

На кровавые седины

Палача души невинной!

Негодяй, верни назад,

Что рожденье мне сулило,

Сердца радостный покой,

Счастье жизни, сердцу милой,

Дух невинности младой!

Боже! Выслушай меня!

Кто ты, где отец мой милый?

Отведи меня к нему!

Пусть он будет земледелом,

Утучнившим землю предков

Потом хмурого чела, —

Этой жизни многотрудной

Дай отдаться вместе с ним,

Бороздить пласты земли

Неподатливой и скудной,

И слезами орошать

В землю брошенные зерна,

И с надеждой робкой ждать

Зеленей на пашне черной.

Пусть он будет бедняком,

Будем с ним в душе влачиться,

В жалкой хижине ютиться,

В нищете и страхе жить,

Хлеб и рубище делить!

Под лучом звезды осенней

Будет ложем мне земля,

Стану я душой блаженней

И богаче короля,

Очи сном угомоня.

Отведи к нему меня!

Хорошо, иди за мной!

Он — не бедный земледелец,

И не знает нищеты,

Нет, он сильный властелин,

Здесь, в стране, его все знают,

Всем князьям родным считают,

Перед ним трепещет мир,

Он — отец твой, Яромир.

Так воспрянь же духом, сын,

Не обижен ты судьбою,

Здесь ты — полный господин,

Стань уверенной стопою,

Гордый граф фон Боротин!

А!..

Твой первый детский лепет

Раздавался в залах замка,

Здесь узрел ты свет дневной,

Здесь, хозяина целуя,

Сам не ведая, не чуя,

Жался ты к груди родной…

Нет!

Поверь, сказал я правду!

Мы пойдем с тобой к нему.

Голос строгого закона

Для разбойника ужасен,

Для родного сына он

Будет, может быть, смягчон.

Поспешим, пока не поздно,

Тяжко раненный лежит он,

С ложа встанет ли, не знаю,

Нынче ночью он упорно

В переходах мрачных замка

По следам гнался за нами,

И кинжалом поражон.

Страшный чорт! Злорадный чорт!

Ты разишь единым словом!

Нет оружия при мне,

Но взамен его природа

Ярость лютую гиены

Зубы, когти мне дала,

Чтоб терзать тебя больнее,

Чтоб послать ехидну в ад!

Эти руки посильнее,

Чем слова твои и взгляд!

Он сошел с ума! На помощь!

Это правда? Это правда,

Что сказал мне негодяй?

То, о чем лишь помысл бледный,

Лишь предчувствие одно

Возбуждает дрожь и трепет,

Останавливает кровь?

Неужели правда? — Да!

Да! Сомнений больше нет!

Да — взывает бедный разум,

Да — взывает мрак души,

Образ страшный и зловещий,

Проносясь перед глазами,

Головой окровавленной

Мне кивает: да, да, да!

Стон печальный, похоронный,

Прозвучавший в страшный час

Из груди его сраженной,

Слух наполнил навсегда…

Замер он, шепнув мне: «да!»

Он отец мой, он отец!

Сын ему я, сын ему!

Кто сказал такое слово?

Это слово и убийца

В тайниках души дрожащей

От себя скрывает в страхе.

Кто сказал? Отцеубийца!

Сын — убийца! Сын — убийца!

Все, что мир святого знает,

Что прекрасным называет,

Недоступным и святым,

Не сравнится с ним одним.

С милых уст бальзам струится,

Тот, на ком его рука,

Лютой бури не боится,

Видя свет от маяка;

Но безбожник исступленный,

Кто заносит на отца

Свой кинжал рукой презренной, —

Проклят, проклят — до конца!

Слышу, слышу в исступленьи

Голос вечного Суда:

Всем преступникам прощенье,

Мне — убийце — никогда!

Разрывай свои оковы,

Яд порока, проступай,

Ад, ворота отворяй,

Отмыкаются засовы,

Выходите, своры ада:

Ложь в веревках и сетях

С языком своим лукавым,

Зависть с пропастью в очах,

Смерть с ножом своим кровавым,

Лживой клятвы тонкий яд!

Дикий пес богохуленья

Злобно скалит волчьи зубы

На того, кто ласков с ним!

Выходите все на свет,

Вам преграды больше нет!

За блужданье, за скитанье

Не грозит вам наказанье,

Не сравнимы все деянья

С тем, что сделал я один!

Я ли сделал? Я ли это?

Я ль виновен пред судьбою?

Пусть кинжала лезвее

Взнесено моей рукою —

Преступленье — не мое!

Знаю, это сделал я!

Но меж раной и ударом,

Меж убийством и кинжалом,

Между действием и мыслью —

Пропасть страшная лежит,

Не могли ее заполнить

Никакие мысли мудрых,

Ни порывы мощной воли,

Ни науки человека,

Ни живая сила духа,

Ни кичливые открытья,

Что живут не дольше дня;

В недрах пропасти играют

Силы мрачные с судьбой,

Кости черные бросают

За грядущий род людской.

Да, моя была здесь воля,

Но судьбе дано свершить,

Как ни плачу я от боли,

Мне судьбы не отклонить.

Кто сказать открыто смеет:

Так хочу, да будет так!

Все поступки — лишь метанья

В ночь случайности, во мрак,

Сохранит, иль уничтожит —

Кто узнает в вечном сне?

Я могу метанья множить,

Но решать — дано не мне!

Сила мрака, ты не смеешь

Крикнуть мне: «Убийца — ты!»

Я удар ударом встретил,

Но отца убила — ты!

Кто стоит передо мной?

Что мне шепчет мрак ночной?

Дай понять мне знак туманный!

Да, ты шепчешь: лечат раны,

Исцелить велишь больного…

Благодарствуй, вестник добрый,

Бог тебя благослови!

Упоительной надеждой

На его выздоровленье

Ты вернул меня любви.

Да, он должен исцелиться,

Пусть утихнет боль от ран,

Их не сын отцу наносит —

Злого ада злой обман,

Я хочу к ногам приникнуть,

Эти раны целовать,

Лютый пламень жгучей боли

Слез потоком освежать.

Нет, над этой мрачной далью

Темной силе власти нет,

Но над солнцем и звездами —

Все хранящий отчий свет.

Силы мрачные не властны

Над деянием ужасным,

И не случай здесь царит;

Это бог рукою властной

К неизвестной, но прекрасной,

Светлой цели нас стремит.

Он и мною руково́дит,

Лишь руки я знать не мог;

Тот, кто в скорбь меня приводит,

Мне в блаженстве недалек.

Что я слышу? — О, спасибо!

О, шепчитесь, звуки рая,

Сладко пойте, пойте мне,

Словно лебеди ныряя

В моря пенистой волне.

Вашей сладости небесной

Лейте в сердце мне струю,

Вашей песнею прелестной

Усыпляйте скорбь мою.

Знаю, в сладостном напеве

Мир душа моя найдет;

Тот, кто звал в громовом гневе,

Вашим голосом зовет.

Есть надежда на прощенье?

Вы не скажете мне: нет,

И врата уже открыты,

Мира вестникам привет!

Встаньте, братья!

Поднимайте

Гроб на траурный порог,

В тьме гробницы

Мирно спится

Тем, чья жизнь полна тревог.

Как меняетесь вы быстро,

Голоса духов незримых!

Полны сладости единой

Пели вы, как рой пчелиный,

Так за что ж теперь, казня,

Тайно жалите меня?

То не звуки жизни мирной,

Так звучит напев могильный!

Церковь свет бросает в ночь —

Тише, сердце! Не пророчь!

Только б видеть, видеть, видеть!

Пусть мне гибель суждена!

Если мира

В этом мире

Сын лишил тебя родной,

Там в награду,

Вместо сына,

Твой Отец навек с тобой.

И слепого

Он обрящет,

Как Он Каина нашел,

Преступленью

Есть отмщенье,

Справедливый суд тяжел.

Что там было? Что я видел?

Это правда, правда, правда?

Или очи отражают

Только сны души туманной,

Вместо мира светлого?

В месте мрачном и глухом

Был обширный божий дом.

Смертно бледные ланиты

Флером траурным повиты;

В алтаре — господень лик

Отвернулся и поник,

Будто знают эти очи

Тайный ужас долгой ночи.

И, возмездием горя,

Мрачный хор из алтаря

Властно требует отмщенья

За ночные преступленья.

На помост пустой взнесен,

Слуг толпою окружен,

Бледным светом свеч облитый,

Раной красной и открытой

Бледный там грозит мертвец,

Мертвый мой лежит отец.

Тем временем свечи гаснут в церкви.

Как? Отец? Сказать нет силы!

Тот лежит, кого убил я:

Что бы ад мне ни вопил —

Не отцом моим он был!

Я ведь только человек,

Пусть дела чернее ночи,

Все же — то дела людские,

А над жизнию отца —

Дьявол сам бы содрогнулся…

Я о голосе природы

Прежде слышал и читал;

Если вправду был отцом он,

Отчего же он молчал?

Должен был он громко крикнуть

В миг, когда кинжал взнесен:

«Стой! Кого разишь? Опомнись!

Ты к убийцам сопричтен!»

Если б та, кого люблю я,

Та, к кому стремлюсь с тоскою,

Если б мне была сестрою,

То откуда — жар страстей,

Что влечет так жадно к ней?

Бред безумный и больной!

Так ли любит брат родной?

Нет! Пусть факел Гименея

Озаряет, пламенея,

Нашу страстную любовь —

Здесь сольется наша кровь!

Вижу свет, туман редеет,

Всколыхнулась мгла, плывет;

Смелым сердцем бог владеет,

Пусть решенья час пробьет!

Разве слово иль хотенье

Грех помогут искупить?

Нет с дороги возвращенья,

Раз вступив, не отступить.

Не на счастье я родился,

Цвет не цвел невинный мне:

Тот, кто с чортом породнился,

Предан будь ему вполне.

Обладать мне ею надо,

Пусть грозит ей пламень ада,

Пусть небесная гроза

Мечет молнии в глаза!

Ад кромешный, дай любое

Имя ей! — в честном бою

Назову ее женою,

Вырву милую мою!

Наступает час решений,

Дела требует, зовет

Час зловещий привидений!

Вот — окно! Вперед! Вперед!

(Взбираясь наверх.)

Страшно, милая? Не бойся,

Ждать недолго, успокойся,

Сладко грезить, сладко спать,

Сладко друга обнимать.

Приучил ты нас не спать,

Не пытайся убежать!

Стой, не двинешься ты с места!

Где товарищ твой, скажи?

Здесь ты с ним расстался?

Здесь.

Я не вижу никого.

Капитан, вот здесь в окне

Видел я, мелькнуло что-то,

Мне казалось, человек

В это узкое отверстье

Торопливо проскользнул…

Это он, клянусь! Наверно

В подземельях тайных замка

Хочет скрыться он от нас!

Нас он больше не обманет,

Где бы ни был он — всегда

Мщенья меч его достанет.

Так за мной, друзья! Туда!

Так! Я здесь! — Душа, мужайся! —

Веет ужасом от стен,

Тихо сказанное слово

Возвращается в мой слух,

Словно кто-то незнакомый

Произнес его… Куда бы

Ни пошел я, предо мной

Лента по полу влечется,

Черно-красная, как кровь.

Возмущается природа,

Трепет ужаса в груди,

Но за ней — иди, иди…

А! Кто холодом обжег?

Чья рука? — Моя, моя!

Как недвижна, холодна,

Прежде кровию полна,

А теперь — рука убийцы,

Холодна рука убийцы!

Пустяки! Нас ждет покой.

Пробил свадьбы час ночной.

Жду невесты дорогой!

Берта!

Кто зовет меня?

Это ты! — Теперь — все благо,

Возвращается отвага!

Дева, дай тебя обнять,

Бледность с щек твоих согнать!

Отступаешь ты назад?

Устремляешь мрачный взгляд?

Разве свадьбы час печален?

Веселей, любовь моя!

Видишь, счастлив я и весел,

Будь и ты такой, как я!

Знаю я, подруга, басни,

В целом мире нет смешней!

Это — злая ложь, я знаю,

Но смешная, странная!

Эти басни — смейся, Берта! —

Говорят, что ты — сестра!

Ты — сестра моя! Невеста!

Смейся, смейся, без конца.

Нет, тебе я не сестра.

Говоришь ты жалобно.

Смейся, смейся, ты — сестра!

А отец… Бежим! Готов я!

Ты готова?

Где отец твой?

О, молчи!

Где отец твой?

Не буди ты в сердце гнева.

Кроток я с тобою, дева,

Но когда и мрак и ад

Из глубин души звучат

В возрастающем напеве,

Ярый лев в пустынном гневе —

Пес в сравнении со мной…

Кровь поет в глубоких недрах,

И тому, кто близок сердцу,

Так же близок мой кинжал!

Замолчи!

Где отец твой?

Кто велит держать ответ?

Где отец? Да знаю ль я?

Ты твердишь о бледном старце

В сединах святых кудрей!

Я настиг его, ты знаешь,

И теперь — он спит, он спит!

Часто, часто хочет встать,

Но опять, опять ложится,

И смыкаются зеницы,

Засыпает он, ропща…

Ты смеешься надо мной?

Прочь! Бежим с тобой отсюда!

Головой качаешь бледной?

Клятвы жаркие забыла,

Так любовь мою ты ценишь?

Смелый подвиг ценишь мой?

Все, что было драгоценно,

Весь покой души бесценной,

Мир и небо продал я,

Чтобы крикнуть: «Ты моя!»

Если б знала ты страданья,

Если б ведала терзанья,

Муки ада, бремя зла,

Сердце, кровью залитое,

Приняла душой святою, —

Ты б нежней со мной была,

Ты б меня не предала!

Воротись!

Вернуться? Мне?

Нет! Ни шагу без тебя!

Я уйду — и ты — за мной!

Сам отец твой пусть придет,

Пусть в объятия возьмет,

Пусть открытых ран устами

Заклеймит меня словами:

«Проклят будь, убийца!» — Ложь!

От меня ты не уйдешь!

Воротись!

Нет, никогда!

Чу! идут!

Пускай идут!

Только — жить с тобою, Берта,

Иль с тобою умереть!

Прочь! Беги! Еще не поздно!

Вторая дверь выломана.

Берта! Прочь! Бежим со мной!

Мне не быть твоею Бертой!

Я — покойная Праматерь,

Сын греха! Я — мать твоя!

То — ланиты Берты милой,

То — любимой Берты грудь!

О, приди! Проснулись силы,

Страсть и радость — с нами будь!

Здесь, взгляни, наряд мой брачный!

Горе! Призрак! Лик обманный!

Все напрасно! Я с тобой!

Берта! Лик сияет твой!

Ты одна душе желанна!

Так приди, погибший!

А!

Сдайся! Ты умрешь, убийца!

Выйди с миром, дух мятежный.

Совершилось! В час ночной

Вам хвала, благие силы!

Вскройся, ящик гробовой!

То Праматерь в сон могилы

Возвращается домой.

Не уйдешь теперь!..

Мертвец!

Боже, помощи прошу!

Видишь, руки я сложила

И уста твердят молитву;

Ах! Твердить слова святые —

Это значит ли молиться!

Нет, не с праздными словами,

Но с боязнью робкой реешь

Ты, душа, вокруг любимых,

А без помыслов молитва

Смерть, не помощь принесет!

С чистым помыслом, бывало,

Лику Богочеловека

Я молитвы возносила,

Он — мой Брат и мой господь,

Я испрашивала помощь

Через братскую любовь.

Ах, какой надеждой робкой

Грудь исполнена была!

Сердце прядало, волнуясь,

Злое горе отходило,

Так весна освобождает

От шершавой оболочки

Нежной дланью — первый лист;

Зеленеет он надеждой,

Покидая зимний сон,

Вешним духом опьянен;

Далека казалась помощь,

Я же верила — придет!

Если даже невозможно,

Невозможное вздохнет!

Как теперь все изменилось!

Или бог уже не тот?

Или он не внемлет зову? —

Ах, все тот же, тот же бог,

Сил довольно у него,

И ничто не изменилось,

Кроме сердца моего.

Страху темному здесь место,

Мрак и тучи впереди;

Золотая вера детства

Отлетела из груди.

Всем сомненьям грудь открыта,

Я колеблюсь, как во сне;

И страстей крыло разбито,

И надежды нет во мне.

Факел веры дотлевает,

Слышу страха голоса!

Кто чудес не пожелает,

Тем закрыты чудеса!