Том 4. Жень-шень. Серая Сова. Неодетая весна

Комментарии

Список условных сокращений

ЛИ – «Литературное наследство».

Собр. соч. 1935–1939 – М. Пришвин. Собр. соч. в 4-х томах. М., Гослитиздат, 1935–1939.

Собр. соч. 1956–1957 – М. М. Пришвин. Собр. соч. в 6-ти томах. М., Гослитиздат, 1956–1957.

ЦГАЛИ – Центральный государственный архив литературы и искусства, Москва.

В настоящий том вошли произведения М. М. Пришвина 30-х годов, различные по жанру, характеру и даже материалу, но органически близкие и дополняющие друг друга, создающие цельную картину «единого потока живого». Недаром Пришвин считал все написанное им не рядом отдельных книг, а как бы одной непрерывно продолжающейся книгой – единственной для него книгой, в которой жизнь и творчество неразделимы. Этот его принцип убедительно сказался уже в самом выборе жанра, когда очерк естественно и незаметно переходит в художественную прозу, а в прозе Пришвина непреодолимо тянет к сказке. «Внутри моего очерка и рассказа таится цель написать правдивую сказку: 40 лет на прокрустовом ложе очерка. Каждый человек живет сказкой – это сила внутри атомной энергии», – писал Пришвин в незаконченной статье о сказке (Собр. соч. 1956–1957, т. 5, с. 718.). Пришвинское представление о сказке неоднозначно. Углубляясь в мир души человека, художник открывает в ней совершенно иной пласт жизни, невидимый поверхностному взгляду. Поэтическое, сказочное представление о мире становится внутренней сущностью человека, помогающей ему преображать окружающий мир. Вот почему начиная с самых ранних произведений Пришвина сказка – это детское и азартно-охотничье восприятие мира: ведь и старый охотник, «до гроба сохраняющий в себе своего младенца», и маленький мальчик ждут от жизни чуда. И это ожидание «небывалого» и дар удивления помогают им открывать чудесное вокруг себя на каждом шагу.

Так в «Берендеевой чаще» поэтизация жизненного материала заключается именно в сказке. Прекрасна и удивительна сказочная Берендеева чаща, в которую человек вложил свой труд, которую создал, вырастил и одухотворил творческой волей: «…Не о той Чаще надо мечтать, какой она была без человека, а какую мы должны создать себе в будущем. Саженый лес только тому нехорош, кто его никогда не сажал и брал все готовое, но если утрата Чащи побудит посадить хоть десяток деревьев, то в скором времени в таком своем лесу среди даже еще маленьких деревьев человек увидит больше радости, чем в девственной Чаще. И тогда кажется, будто это новая радость досталась, как в сказке:[30] выхватил перо у Жар-птицы и начал желанное создавать сам от себя. И так бывает, что если перышко выхватил и присоединил сам себя к созданию Чащи, то и Жар-птица далеко не улетает и тут же рядом где-нибудь невидимо помогает из материалов заболоченного леса создавать Берендееву чащу» (Собр. соч. 1956–1957, т. 2, с. 773). Так «Берендеева чаща» позднее становится прямым источником для повести-сказки «Корабельная чаща». Не случайно за какую бы большую вещь Пришвин ни брался в последний период своей жизни, в основе всегда лежала сказка – сказка-быль «Кладовая солнца», роман-сказка «Осударева дорога».

Одной из главных проблем, волновавших Пришвина в 30-е годы и на протяжении всей жизни, основой его открытий в искусстве была мысль о родственной связи человека со всеми живыми существами, населяющими мир природы: «Чтобы понимать природу, надо быть очень близким к человеку, и тогда природа будет зеркалом, потому что человек содержит в себе всю природу» (Собр. соч. 1956–1957, т. 5, с. 692).

Пришвин не наблюдает природу извне, а переживает и разделяет состояние каждого живого существа, угадывая в нем близкое и родственное. Так, очерки из книги «Золотой Рог», помимо очень конкретного показа работы зоофермы, разведения песцов и соболей, приручения оленей, отличаются характерным для Пришвина психологическим раскрытием индивидуальности каждого зверя.

В «Зооферме» Пришвин подробно показывает взаимоотношения соболя и соболюшки, сталкивается с психологическими загадками «странностей любви». В «Полярном романе» повествует о сложных историях нескольких пар песцов, которые сходятся, расходятся, меняются местами, пропадают. Ученые теряются в догадках, исследуя эти песцовые романы. Но все симпатии Пришвина на стороне старого зверовода Антоныча – человечного и простого, сердцем понимающего животных лучше всех ученых с их обезличивающими теориями. К личному началу, к сердцу призывает в своих очерках Пришвин, потому что он видит в природном мире зарождение нравственности как первичной духовности.

Это понимание и дало возможность Пришвину претворить материал своих очерков о заповеднике оленей в лирическую поэму в прозе «Женьшень». Здесь впервые Пришвин соединяет собственную биографию с вымышленной историей героя, попавшего на Дальний Восток во время, русско-японской войны 1904 года, оставшегося в Уссурийской тайге и вместе с мудрым старым китайцем Лувеном создавшим первый в стране заповедник прирученных оленей.

Если роман «Кащеева цепь» автобиографичен в полном смысле этого слова, каждый эпизод соответствует реальному факту жизни писателя, то история рассказчика в «Жень-шене» вымышленная, а «я» рассказчика – подлинно авторское «я» Пришвина, высказывающее его сокровенные мысли. В «Жень-шене» происходит то чудо преображения очерка в поэму, когда конкретный материал осмысливается философски и лирически, когда каждый образ обретает особую поэтическую емкость. Здесь мир природы неотделим от внутреннего мира автора. Позднее, осмысливая процесс работы над «Жень-шенем», Пришвин записал в дневнике 20 февраля 1948 года:

«Свою душу, себя в незнакомой природе отразил или, наоборот, незнакомую природу отразил в зеркале своей души, и это отражение природы в себе и себя в природе описал. Это было очень нелегко, и редко можно человеку найти и перенесть в искусство соответствие души своей с природой» (Собр. сон. 1956–1957, т. 3, с. 757).

В основу «Жень-шеня» легло изучение оленеводческих заповедников во время трехмесячного путешествия Пришвина в 1931 году по Дальнему Востоку.

Но еще задолго до этой поездки Пришвин неоднократно говорил о том огромном впечатлении, которое произвела на него книга ученого и путешественника В. Арсеньева «В дебрях Уссурийского края». Об Арсеньеве Пришвин пишет и в очерках из книги «Золотой Рог», и в сборнике «Моя страна», и в «Журавлиной родине»: «…Только теперь, когда судьба привела в мою комнату В. К. Арсеньева, автора замечательной книги „В дебрях Уссурийского края“, и я узнал от него, что он не думал о литературе, а писал книгу строго по своим дневникам, я понял… недостижимое мне теперь значение наивности своей первой книги. И я не сомневаюсь теперь, что если бы не среда, заманившая меня в искусство слова самого по себе, я мало-помалу создал бы книгу, подобную арсеньев-ской, где поэт до последней творческой капли крови растворился в изображаемом мире» (Собр. соч. 1956–1957, т. 4, с. 343).

Ближе всего Пришвину в книге Арсеньева образ Дерсу У зала – первобытного охотника, для которого тайга была родным домом. Дерсу – чуткий следопыт, по мельчайшим приметам умеющий найти затаившегося зверя, всем существом своим связанный с природой, непосредственный, чистый, цельный, со свежим и доверчивым взглядом на мир. Дружба Арсеньева с Дерсу Узала подобна дружбе лирического героя Пришвина в «Жень-шене» с искателем корня жизни старым китайцем Лувеном.

Даже язык, на котором изъясняются Дерсу Узала и Лувен с ужасающей грамматической путаницей и косноязычным обрубленным построение ем фраз, совпадает. Пришвин остроумно называет эту китайско-славянскую смесь языком «моя по твоя». Ломаный этот язык закрепляет лишь внешнее сходство образов Дерсу и Лувена.

Гораздо сложнее и глубже другое. В самом восприятии природы Дерсу Узала Пришвин черпает для себя что-то очень существенное. На своем наивном языке Дерсу называет всякое живое существо и всякую стихию природы словом «люди». Арсеньев в нескольких местах своей книги приводит любопытные примеры этого словоупотребления, отражающего первобытное анималистическое миропонимание Дерсу, живущего с природой единой жизнью и как бы вступающего с ней в равноправное общение. «Его старый люди», – говорил Дерсу о кабане. «Меня поразило, что Дерсу кабанов называет „людьми“. Я спросил его об этом. „Его все равно люди, – подтвердил он. – Только рубашка другой. Обмани понимай, сердись понимай, кругом понимай! Все равно люди“. В другом месте про воду, закипевшую в чайнике, Дерсу говорит: „Худой люди“. А солнце Дерсу называет „самый главный люди“» (В. К. Арсеньев. По Уссурийскому краю. М., Издательство географической литературы. 1955, с. 23, 232).

Именно в сопоставлении с этими высказываниями Дерсу совершенно по-новому звучит для нас одно из центральных лирических мест «Женьшеня», где образ камня-сердца становится символом кровной связи человека со всем окружающим его миром. «У самого моря был камень, как черное сердце… Этот камень-сердце по-своему бился, и мало-помалу все вокруг через это сердце вступило со мной в связь, и все было мне как мое, как живое. Мало-помалу выученное в книгах о жизни природы, что все отдельно, люди – это люди, животные – только животные, и растения, и мертвые камни, – все это, взятое из книг, не свое, как бы расплавилось, и все мне стало как свое, и все на свете стало как люди: камни, водоросли, прибои и бакланы, просушивающие свои крылья на камнях совершенно так же, как после лова рыбаки сети просушивают» (Собр. соч. 1956–1957, т. 3, с. 233–234).

В реалистическом сюжетном пласте повествования о жизни оленьего питомника множество конкретных деталей: выписана каждая шерстинка на теле оленя, дырочка, простреленная в ухе ланки Хуа-лу. Но как только Пришвин переходит к раскрытию своего лирического «я» и постоянной для него теме утраченной любви, превращенной в творческую любовь ко всему земному миру, – зримость описания пропадает. У каждого оленя есть имя – Черноспинник, Серый Глаз, Мигун, Щеголь, Хуа-лу – и только женщина, любимая героем, скрыта под туманным словом «она». И только про ее облик мы не знаем ничего, кроме того, что глаза ее удивительно напоминают глаза ланки оленя-цветка Хуа-лу, точно они ожили на лице женщины. Так конкретное растворяется лирически, становится музыкальным, текучим.

Не только основные события жизни героя, но и каждый реальный образ в повести обретают философски-символическое осмысление, и прежде всего центральный образ-символ – Жень-шень – корень жизни. Вначале это реликтовое растение с целебной силой, драгоценное лекарство, источник жизни, молодости, здоровья. Старый Лувен – тонкий знаток и опытный добытчик этого редкостного растения – в знак особого доверия и дружбы зовет героя посмотреть, как растет его корень жизни, который должен созреть через десятки лет. И корень жизни осмысляется уже как духовный источник бытия, питающий и направляющий человека, помогающий ему найти себя. Герой, страдающий от одиночества и утраты возлюбленной, обращает любящее внимание свое на жизнь природы и в ней творит нужное всем дело. Творчество природы углублено и обновлено преображающей ее доброй мыслью и волей человека. И это тоже рост его «корня жизни»: «Какая глубина целины, какая неистощимая сила творчества заложена в человеке, и сколько миллионов несчастных людей приходят и уходят, не поняв свой Жень-шень, не сумев раскрыть в своей глубине источник силы, смелости, радости, счастья!» (Собр. соч. 1956–1957, т. 3, с. 287).

Но и олени – не просто животные, которых так заботливо, талантливо и вдохновенно растит в своем питомнике герой повести. Через них передана основная повторяющаяся во всех книгах Пришвина тема любви как источника творчества жизни. Образ прекрасной ланочки Хуа-лу соотнесен с образом утраченной возлюбленной, которую герой не сумел удержать, и лейтмотив «охотник, охотник, почему ты не схватил ее за копытца» еще в большей мере относится к покинувшей его возлюбленной, чем к убежавшей ланочке Хуа-лу. И Хуа-лу, и поразившая его женщина с глазами оленя-цветка для героя – «прекрасное мгновенье», которое он боится вспугнуть грубым прикосновением и которое стремится сохранить в сердце и в памяти «на веки веков». Он побеждает в себе нетерпеливую страсть охотника и подходит к своей любви «человеком робко восторженным и бесконечно сильным в своем замирании» (Собр. соч. 1956–1957, т. 3, с. 231).

В «Жень-шене», как позднее в «Фацелии», с редкой пронзительностью Пришвин выразил свою глубочайшую мысль о преодолении уныния и скорби, о радости, рожденной в трудной борьбе с самим собой, о боли, закаляющей здоровую, сильную, открытую жизни душу: «Теперь, когда много лет прошло и я все испытал, я думаю, что не горе дает нам понимание жизни всей во всем родстве, а все-таки радость; что горе, как плуг, только пласт поднимает и открывает возможности для новых жизненных сил. Но есть много наивных людей, кто понимание наше жизни других людей в родстве с нами прямо приписывают страданию. И мне тоже было тогда, как будто болью своей я вдруг стал все понимать. Нет, это не боль, а радость жизни открывалась во мне из более глубокого места» (Собр. соч. 1956–1957, т. 3, с. 237).

В дневниках последних лет Пришвин раскрывает основной лейтмотив «Жень-шеня» как «страстный вызов друга». Не только память и тоска об утраченной возлюбленной, но и непрестанное ожидание любви, радостно-тревожное и затаенное предчувствие возможного счастья, сознание, что корень жизни его где-то растет, наполняет всю книгу. И совершенно органичен конец ее, рассказывающий о том, как долгожданная возлюбленная пришла, как слушали они вместе с героем на могиле Лувена «живую тишину, напоенную стрекотанием кузнечиков, сверчков, цикад и лепетом ручья»: «Говорите, говорите, говорите!»

Повесть Пришвина «Жень-шень» наиболее полно воплотила главные мысли его о гармоническом единстве человека с природой в творчестве, любви, радости жизни.

Если встреча с Арсеньевым во многом углубила замысел «Женьшеня», то знакомство с жизнью и творениями индейского писателя Вэша Куоннезина (в переводе Серая Сова), охотника и героического защитника истребляемых на севере Америки бобров, обогатило Пришвина общением с «неведомым другом». О повести Серой Совы «Странники лесной глуши» Пришвин говорил: «Чудесная книжка, свежая, искренняя. Вот так и вошел индеец в мой дом, в мое сердце».

Главным смыслом и целью жизни Серой Совы стала защита безжалостно истребляемых в диких лесах Онтарио и обреченных на вымирание животных. Это-то и побудило Серую Сову взяться за перо.

Пришвин, горячо заинтересовавшийся книгой Серой Совы, увидел в ней кровно близкое себе и решил не просто перевести ее, а проблемы, поднятые Серой Совой, остро стоящие и перед нами, выразить в вольном пересказе этой книги для русского читателя. Пришвин преломляет все через себя. По-своему осмысляя написанное Серой Совой, он как бы словесно «природняет» его к собственному творчеству.

Серая Сова пишет о своих лесных героях, не задаваясь никакими заранее обдуманными творческими намерениями. Все у него основано на сопереживании, на стремлении вызвать в читателях сочувствие и уважение к преследуемым животным. Он каждым своим словом хочет внушить людям, что звери как бы «наши младшие братья», что при настоящем доверии и доброжелательности они становятся верными, полезными и надежными друзьями и помощниками человека. И Пришвин в своем переложении автобиографии Серой Совы сохраняет эту горячую деятельную любовь автора к своим героям. Но он включает жизненный материал Серой Совы в свой собственный куда более сложный замысел. О чем бы ни писал Пришвин – о лесе, о приручении зверей, о временах года, он всегда вводит в любой свой замысел главную для него проблему «творческого поведения» – как проявления себя самого, своих жизненных исканий через любой объект изображения. Творчество для Пришвина – «вторая реальность», обогащающая первую – действительность. Писатель идет от жизни, которую рассматривает как непрерывный творческий процесс. Он включается в этот процесс, вносит в него свой активный жизненный опыт. Этот опыт, воплощенный в слове, возвращается в жизнь. Процесс мысли, догадки о жизни и воплощение своих открытий в слове непременно входит в ткань любого произведения Пришвина. Он часто вводит в них воспоминания о центральных и значительных для него биографических фактах. Так, в повесть о жизни Серой Совы он включает прошедший через все его творчество мотив побега в неведомую страну.

В предисловии к «Серой Сове» Пришвин сближает тягу индейского писателя к открытию не познанной им природы с собственным путем отроческих еще поисков каких-то таинственных стран. «И я не раз пытался рассказать о своих странствиях туда, куда-то в страну непуганых птиц; а теперь вот оттуда, из той самой страны, куда я еще мальчиком хотел убежать, сам индеец, потомок прославленного воинственного племени, пишет, что он там, в той стране, пережил» (Собр. соч. 1956–1957, т. 3, с. 576–577). И уже не в предисловии, а в самом тексте Пришвин вкладывает в уста Серой Совы свои собственные мысли о той новой стране, которую мы не просто открываем, а как бы впервые создаем своим творчеством.

И еще одна очень существенная особенность, которой Пришвин наделяет повествование Серой Совы. Это присущий ему во всем любящий, ласковый, добродушный юмор, окрашивающий отношение автора и к себе, и к своим героям. Серая Сова сам великолепно чувствует смешное в характерах и забавных повадках своих маленьких питомцев. Пришвин же, сохраняя эти сценки и эпизоды, остроумно истолковывает их, как бы разгадывая скрытые от нас мысли и соображения бобров. Он образно, не без озорства додумывает за молодую бобриху Джелли ее представления о людях: «На человека она смотрела, как на бобра, и, возможно, надеялась, что сама тоже, когда дорастет до этого большого бобра, будет сидеть рядом с ним за столом, или, наоборот, что у человека когда-нибудь вырастет хвост и он станет точно таким, как и она».

Сохраняя все своеобразие нового для него материала, Пришвин насыщает повесть «Серая Сова» главными своими мыслями о связи человека с окружающим его миром, о «едином потоке живого» и о неповторимости каждого существа, населяющего этот мир.

В творчестве Пришвина стоят особняком «Кавказские рассказы» и резко отличаются от его путевого дневника 1936 года, который он вел во время своего пребывания в Кабардино-Балкарии. Отрывки из этого дневника приводит В. Д. Пришвина в статье «М. М. Пришвин в Кабардино-Балкарии (По дневникам писателя)» («Охотничьи просторы», 1967, № 25, с. 73–81). В этом путевом дневнике по-пришвински зоркие и четкие зарисовки горной природы и психологический анализ переживаний охотника, убившего зверя, – «среднее между страхом, жалостью и раскаянием». Такие эпизоды и законченные сцены встречаются у Пришвина на другом материале в очерках из книги «Золотой Рог» и в отдельных главах «Берендеевой чащи».

Но в «Кавказских рассказах» Пришвин отказывается от личной формы переживания нового для него материала и передоверяет рассказы о различных охотничьих историях горцу Люлю – постоянному своему спутнику по Кабардино-Балкарии. Рассказы эти лишены конкретных подробностей. Это – подчеркнуто экзотичные, интонационно окрашенные короткие притчи. Все истории Люля иллюстрируют разницу между значением сначала непонятных по-русски слов «магнит» и «дермант». К концу цикла от случая к случаю проясняется смысл «магнита» как физической силы и «дерманта» как мужества. Из каждого эпизода вытекает прозрачный нравственный урок. И, как всегда у Пришвина, даже эти скупые, предельно сжатые истории насыщены юмором. В истории «Басни Крылова» – насмешка над ученым горе-охотником, черпающим свои представления о кабанах не из жизни, а из басни Крылова и потому попадающим впросак. В «Рыцаре» – малодушный художник, постеснявшийся сознаться, что никогда не ездил верхом, садится на лошадь лицом к хвосту и становится посмешищем горцев-охотников. Ему не хватило «дерманта» – мужества сказать правду, а «единственный путь к правде через дермант». В «Госте» – полная лукавства, напоминающая веселые побасенки Ходжи Насреддина история о том, как злоупотребившего кавказским гостеприимством человека с помощью иносказательного рассказа о птичке, которая «знает время, когда ей прилететь и когда улететь», вежливо выпроваживают.

Кавказские притчи Люля облечены в форму забавного анекдота или героического эпизода. Виртуозное использование сказовой интонации и местного колорита характерно для этих маленьких назидательных новелл.

В середине 20-х годов Пришвин, который часто отправлялся в дальние путешествия и открывал для себя и своих читателей неизведанные земли, понял, что это не единственно возможный вид открытий в природе, что не обязательно покидать близкие края, чтобы открыть «небывалое», ведь удивительное – рядом. Наблюдая в знакомой ему с детства средней России смену времен года и прибывающие с каждым днем приметы весны, он убеждался, что привычное, увиденное свежим взглядом, становится необычайным. И, обладая обостренным слухом, надо, как говорил Пришвин, «писать под диктовку весны» и «самому соучаствовать в деле природы».

Вот эта жажда самому увидеть раннее пробуждение природы и отразилась в его «Неодетой весне». Как всегда у Пришвина, его путевые очерки о наступлении весны автобиографичны. Действительно, все было точно так, как описано в книге, – сооружен дом на колесах, собран необходимый багаж, в путешествие отправляются Пришвин, его сын Петя, верная и близкая семье хозяйственная Ариша, любимые охотничьи собаки. Вся эта «экспедиция» двинулась на Волгу в пору весеннего разлива рек наблюдать, как ведут себя во время наводнения разные звери: зайцы, белки, водяные крысы.

Во всех живых существах, устремившихся на остров спасения, Пришвин настойчиво подчеркивает личное начало каждого, проявляющего себя в природе. Его интересует не видовое сходство, а неповторимые особенности всякой земной твари.

В самой ткани повествования «Неодетой весны» появляются законченные миниатюры – лирические стихотворения в прозе, в которых, как в классической поэзии, центральный образ переносится из мира природы в мир души и, прямо или ассоциативно, сравнивается с внутренним состоянием человека.

В «Неодетой весне» множество ключевых для Пришвина мыслей о том, что подлинно живой русский язык близок к фольклору и должен занять почетное место в художественной литературе, что точность, образность и меткость языка находим мы прежде всего у писателей-охотников: Аксакова, Л. Толстого, Тургенева, Некрасова. Отсюда стремление свой рассказ о весеннем разливе рек связать с поэмой Некрасова «Дедушка Мазай и зайцы», сознательно сохранив название деревни Вежи, о которой говорит Некрасов, и своим героем продолжить линию рода Мазаев.

Все в «Неодетой весне» окрашено жизнелюбивым юмором, органически связанным с живым чувством языка, с проникновением во внутреннюю корневую образную форму слова. Все вокруг: крестьяне, рыбаки, охотники, звери красочны и неповторимы каждый в своем языковом колорите. «Павел Иванович оживился», – говорится о местном рыбаке, – это значит, что ему повезло и в его мережу попала рыба, которой он может гордиться. Или, описывая кота, с аппетитом поглощающего какую-то шкурку, Пришвин замечает: «…Он… стал выгрызать из шкурки что-то ему очень вкусное». Не вообще вкусное, а ему. Пришвин тут сознательно прибегает к необычной, даже не совсем грамотной, с точки зрения канонического синтаксиса, расстановке слов в фразе. Неожиданное, по-детски вторгающееся в правильную литературную речь слово придает ей неповторимую свежесть звучания.

Неистощимую веселость вносит Пришвин и в озорную игру с собачьими именами. А глава «Стук-стук» шутливо пародирует одноименный таинственный рассказ Тургенева. У Пришвина загадочный ночной стук объясняется подсмотренной им забавной сценкой: Сват стоит на задних лапах, лижет живот Лады, а она от удовольствия постукивает своим «прутом» о железо машины. Пришвин всюду добродушно подтрунивает и над своими охотничьими собаками, и над сыном Петей, и над богатырем Маза-ем, и над скромницей Аришей.

А в целом – это ликующий, жизнерадостный гимн весне и всему «потоку живого» в ней. Все лирически связано. Радость жизни ширится и растет в каждом листке, в каждой травинке, в каждом по-своему спасающемся существе и в гостеприимной, необъятной и открытой всему миру душе автора. Торжество жизни осуществляется как торжество любви и преодоление одиночества. Роман Мазая и Ариши – не случайная мажорная концовка, он органически вытекает из общего замысла и включен в движение наступающей весны бытия, открывающей в человеке его лучшее. Мазай – не только богатырь и «добрый молодец», но природный мудрец, пробуждающий в людях радость жизни, весело раздувающий огонь земного полноценного чувства в душе Ариши, до встречи с ним боязливой, застенчивой, аскетически строгой.

Неотъемлемая особенность каждого настоящего писателя – удивленное и радостное открытие мира. Вот почему в творчестве Пришвина так много места занимают детские рассказы, ставшие классическими в нашей литературе.

Пришвин придавал детским рассказам огромное значение, считал их необходимой и строгой школой для каждого писателя, видел в них путь к совершенствованию мастерства, к предельному очищению стиля и мысли.

В одной из бесед о своей работе над детским рассказом Пришвин говорил: «Знаю также, что писать для детей нелегко. Надо быть очень простым, ни в чем, однако, не изменяя своему мастерству. Мне думается, что каждый писатель, пишущий для детей, должен прежде всего представить себя ребенком, то есть возвратиться мысленно в собственное детство. Для меня мои частые встречи с природой – это именно возвращение в свое детство, и в рассказах для детей я пробую смотреть на мир глазами взрослого ребенка». Это как будто парадоксальное сочетание – «глазами взрослого ребенка» не случайно. Пришвин говорит о том, что в душе писателя как бы одновременно живут все возрасты: при мудрой зрелости жизненного опыта он должен сохранять детскую свежесть отклика на мир: «Не о том я говорю, чтобы мы, взрослые, сложные люди, возвращались бы к детству, а к тому, чтобы в себе самих хранили бы каждый своего младенца, не забывали бы о нем никогда и строили жизнь свою, как дерево: эта младенческая первая мутовка у дерева всегда наверху, на свету, а ствол – это его сила, это мы, взрослые» (Собр. соч. 1956–1957, т. 3, с. 401).

В детских рассказах Пришвина познавательное и поэтическое всегда сосуществуют. Его открытия в мире природы становятся реальным достоянием читателя.

Художественное произведение имеет ценность только тогда, считал Пришвин, когда писатель реально может «прибавить в мир» какое-то свое открытие, обогатить этим читателя, подарить ему свой жизненный опыт не как сухой рецепт, а как что-то пережитое, прочувствованное и при этом обладающее выразительной силой. После рассказа о дрессировке Нерли[31] Пришвин утверждал, что он «прибавил в мир» еще одну охотничью собаку. Именно прибавил, а не просто описал. Ценность детских рассказов Пришвина – в безошибочном чувстве главного и умении это главное дать и как дело, и как «творческую игру».

Знаменательно, что Пришвин, уделяющий так много внимания первозданному и свежему детскому восприятию, не только сам совершает открытия в окружающей его природе, но заставляет и своих маленьких звериных героев делать открытия, познавать мир, учиться жить. Таков, например, рассказ «Первая стойка». Наивный щенок Ромка делает свою первую стойку не по живой дичи, а по мертвому, пугающему его своей неподвижностью кирпичу. «Перестою!» – твердит про себя Ромка. И чудится ему, будто кирпич шепчет: «Перележу!» (Собр. соч. 1956–1957, т. 3, с. 101). В рассказе «Нерль» самая догадливая из всех щенков собачонка первая додумалась до того, чтобы не драться с остальными за соски, а потихоньку сосать мать, когда все заснут, первая нашла дорогу от подстилки к миске с кашей. А в рассказе «Изобретатель» таким же догадливым в большом выводке оказался утенок, первым перебравшийся со спины матери на пол.

Эта поразительная способность Пришвина-художника чувствовать и передавать первоначальные впечатления бытия своих маленьких героев открыла путь целой плеяде талантливых детских писателей, посвятивших свое творчество природе и охоте. Виталий Бианки пишет ряд рассказов о птенцах и зверенышах – «Первая охота», «Оранжевое горлышко» и т. д. Полны жизнелюбивого юмора многочисленные рассказы Николая Сладкова о медвежатах.

Ведь без юмора, как уже говорилось, не обходится ни одна книга Пришвина, ни один его рассказ. Чаще всего он проявляется в изобретательном использовании языка, близкого к фольклору, – в пословицах и поговорках, взятых из кладовой народной речи или созданных им самим. Пристрастие Пришвина к пословицам чрезвычайно органично. Ведь пословица – это своего рода народный афоризм. В таком «сокращении весь секрет мастерства. Нужно упростить фразу, сжать слова, чтобы они стали сухими, но взрывались, как порох» (Собр. соч. 1956–1957, т. 4, с. 323). В рассказе «Ежовые рукавицы» Пришвин реализует известную метафору «держать в ежовых рукавицах». Он рассказывает, как собаку, не выдержавшую стойку, «воспитывали ежом» в буквальном смысле слова. Когда собака не вовремя бросается на тетерева, егерь Кирсан тычет ей прямо в пасть ежа.

Но наиболее интересны у Пришвина собственные пословицы и поговорки, возникающие по аналогии с народными, облеченные в забавную афористическую форму. Возьмем хотя бы такой рассказ, как «Соляная кислота». В питание волчат обязательно должна входить соляная кислота. Ее нет в молоке волчицы, и волк-отец прикармливает волчат разжеванной им пищей. Когда старый волк ленится кормить детей, волчица задает ему трепку. Рассказ завершается веселой моралью, хорошо упакованной в форму четкой, запоминающейся поговорки: «Всем волкам по серьгам: старому – взбучка, молодым – пример, маленьким – соляная кислота» (Собр. соч. 1956–1957, т. 4, с. 514).

В детских рассказах Пришвина юмор проявляется либо через оживление фольклорной речи, либо он закреплен в интимной форме теплого родственного внимания ко всей «бегающей, плавающей, летающей твари».

Говоря о животных, Пришвин любит употреблять подчеркнуто «книжные» слова и понятия, обозначающие человеческие взаимоотношения и социальные категории: «Я не мог догадаться, какое лесное существо пробило такую глубокую брешь в муравьиной республике». Или: «Во время нашего обеда собачья публика пробудилась». Или же ироническое, преувеличенно вежливое обращение к провинившемуся Ярику, перед тем как запереть его в подвал: «Пожалуйте, молодой человек!» (Собр. соч. 1956–1957, т. 3, с. 133, 551).

Примечательно очень живое, гибкое и выразительное употребление среднего рода, когда Пришвин говорит о милых его сердцу животных. «Оно» – это какой-то особый род нежности. Вот как в «Предательской колбасе» говорит он о Ярике, виновато спрятавшемся под диван: «Вскоре там показалось нечто рыжее, стало красться в обход стола, и, я думаю, мышь слышней пробежала бы, чем это большое подползало под диван» (Собр. соч. 1956–1957, т. 3, с. 524). Тот же прием в описании маленькой ланочки Кастрюльки: «И вот только, что черненькие глазки блестят, и только, что тельце тепленькое, а то бы и на руки взять и все равно сочтешь за неживое» (Собр. соч. 1956–1957, т. 2, с. 607).

В богатейшей словесной палитре Пришвина, особенно в его детских и охотничьих рассказах, не только зрительная образность, но и слуховая, не только живопись, но и звукопись. Пришвин передает услышанное, точнее – подслушанное им в лесах и болотах, на реках и полях – разноголосый гомон птиц и многозвучный мир природы. Пришвин создал необычайно разнообразный, виртуозно разработанный звукоподражательный язык. Для него нет вообще птицы, а есть бесчисленные породы с присущим каждой из них характерным языком. Недаром один из его героев в рассказе «Щегол-турлукан» говорит: «Я о каждой птице отдельно думаю».

С великолепным азартом, можно сказать, аппетитом описывает он пение щегла на специфически красочном языке птицелова. Он вводит, например, несуществующее в общелитературной речи слово «заркость», означающее особую яркость и звучность птичьего голоса. «Он (щегол. – Т. X.) – и турлуканит, и трещит, и циперекает, а как из-под циперекания турлукана пустит…; сыграл все двенадцать колен, еще пик-пикнул синицу и смолк…. Помолчал, помолчал, да как хватит на заркость: „цибить-бить!“» (Собр. соч. 1956–1957, т. 3, с. 533).

Иногда Пришвин в своих по сути дела очень реальных «сказках о природе» создает звукоподражательный язык вороны, сороки, тетерева, дергача, перепелки и затем с легким юмором переводит этот птичий язык на язык человечий. Так в детском рассказе «Филин» многообразно обыграно и переведено короткое воронье «кра»: «До чего это удивительно у ворон! Сколько слов нужно человеку, а у них одно только „кра“ – на все случаи, и в каждом случае это словечко всего только в три буквы благодаря разным оттенкам звука означает разное. В этом случае воронье „кра“ означает как если бы в ужасе крикнули: „Чер-р-р-р-рт!“» (Собр. соч. 1956–1957, т. 4, с. 496). В дальнейшем повествовании «кра» значит и «правильно», и «брать». Пришвин может построить целый сюжет на перекличке птичьих голосов, на шутливом обыгрывании их, – например, в рассказах «Дергач и перепелка», «Изобретатель» и «Курица на столбах».

В детских рассказах Пришвина язык тяготеет к фольклору и сказке. В том же характерном для него понимании внутренней формы слова сказка – это то, что не пишется, а сказывается, и в каждом детском рассказе Пришвина при всей реальности его повествования – ритмичность построения, звукопись в разговоре птиц и зверей подобны сказке. Живая, озвученная речь каждого природного существа предстает перед читателем в голосе говорящего автора. Слово Пришвина вырастает из глубочайших корней подлинно народной речи.

Т. Хмельницкая

Жень-шень^*

Впервые – в журнале «Красная новь», 1933, № 3, под заглавием «Корень жизни».

В 1934 году под названием «Жень-шень» (подзаголовок: «Корень жизни») вышла отдельным изданием и в том же году под названием «Корень жизни» (подзаголовок: «Жень-шень») – вошла в книгу «Золотой Рог» как первая часть.

Об истории создания повести «Жень-шень» Пришвин пишет в предисловии к книге «Золотой Рог»: «…Материалы добывались на улицах, на море, в горах, в тайге совершенно так же, как добывается дичь на охоте… Я направлял на какой-нибудь предмет свое холодное исследовательское внимание или привлекался к нему горячим родственным вниманием, – все равно; складывалась ли картинка на пленке фотокамеры или же на сетчатой оболочке моего глаза, – все равно: в том или другом случае снимок с предмета оставался в моем мозгу, как записки любителя зверей… По этим снимкам, действительным или мнимым, я писал потом дома картинки, как пишут для большой картины художники свои этюды. Но я не знал, что у меня получится большая картина, я писал картинки одну за другой просто по снимкам до тех пор, пока наконец не явился сюжет или повод с сильнейшим желанием соединить все написанные картинки в одном глубоком понимании всего материала. Тогда я бросил и даже как будто забыл все написанное и одним духом написал свою повесть „Женьшень“…» («Молодая гвардия», 1933, № 7, с. 50).

В материалах к повести «Жень-шень» хранится следующий рукописный набросок: «Есть бесчувственные люди, и я не о них говорю, а вот те, кто люди в том смысле, как Лувен даже воробьев понимает, вам, люди мои родные, все мое понятно, и мне теперь не стыдно вам все сказать о себе: легче слепцом с белым светом было расставаться, чем мне было кому-то уступить свое место без боя за свою подругу; часто слепой после утраты белого света начинает слышать глубокий внутренний мир и становится слепым музыкантом, но я ничем не мог заменить себе то мгновение, когда олень Хуа-лу расцвела в человека и скрылась…

Есть близкий человек у меня, он жил до революции в роскошном саду, и когда ему пришлось с ним расстаться, то было ему долго-долго так, будто настоящая жизнь была у него там в саду, а потом началась временно-призрачная. Так он сознавал себя и жил в большой нужде, часто голодный и оскорбленный, жил и работал. И однажды через много лет, осмотрев все сделанное, он вспомнил свою жизнь в саду, и эта настоящая, как казалось ему, основная жизнь, вдруг представилась призрачной и ничтожной, а вот эта борьба год за годом в тяжких условиях, оказалось, и была настоящая жизнь, и то дело, которое пришлось выполнять не как любителю в соловьином саду, а подневольному волу в тяжком ярме, – это дело дало и победу, и цвет, и смысл. Так тоже случилось со мной однажды, я как бы обернулся назад и увидел того себя (всего себя) до того мгновения, когда олень Хуа-лу расцвела в человека: мне так стыдно стало за того себя и даже не стояло вопроса о том, какая жизнь настоящая: та до встречи или эта в постоянной борьбе за правду твоего ежедневного трудного хлеба, за счастье в этом быть независимым и каждый новый день встречать, непременно проверяя вчерашний» (ЦГАЛИ).

Печатается по изданию: М. Пришв и н. Жень-шень. Корень жизни. Московское товарищество писателей, 1934.

…на щеке… – Щека – высокий отвесный склон ущелья.

…на обдуве… – «Обдув – это логовище оленей на хребте, где обдувает ветром и не бывает насекомых» (авторское примеч.).

Чумиза – злак, широко распространенный в странах Востока. Здесь – крупа или мука, изготовленная из этого растения.

После слов: «детски доверчивым» – в первой редакции следует: «Все лицо было похоже на бутон цветка с серыми лепестками, как бы он открывался – цветок от солнца и закрывался – от непогоды. И он сразу тоже заметил и прочитал по-своему мое лицо, понял меня и ему не стало никакого дела не только до моей солдатской одежды, винтовки, но, вероятно, даже и до того, что я был русский» (ЦГАЛИ).

Гольцы – «вершины гор выше леса, голые» (авторское примеч. – ЦГАЛИ).

Крепь – непроходимые заросли, труднодоступные места.

…научился понимать… – После этого следуют слова «трогательную наивность живого детского существа цветка; изображающего из себя солнце» (ЦГАЛИ).

После слов: «черные могильщики» – в машинописном автографе следует: «трехцветные скакуны – и не разберешь, прыгали они или летали. И вот я среди них с человеческим рассказом, но, конечно, тоже о солнце. Но все счастливы тем, что могут на солнце смотреть и быть на земле иногда совершенно, как маленькое солнце. Я же, человек – верно это сказано, я изгнан из этого рая и могу рассказывать о солнце, избегая встречаться с ним глазами, – я слепну от солнца, я человек и могу рассказывать о солнце, окидывая родственным вниманием все разнообразие освещенных им предметов, все лучи их собирая в единство. Было много великих поэтов и было мудрецов так много, что почти невозможно кому-нибудь вместить всю эту мудрость, и вот в этом-то прелесть жизни человеческой, но роман свой можно рассказать, и это будет новое на земле, как будто и не было на свете тех великих поэтов и мудрых людей. Это оттого происходит, что все мы встречаемся по-разному с женщиной» (ЦГАЛИ).

После слов: «среди цветов Зусухэ» – в авторской машинописи следует: «В это мгновение понял я, почему китайцы этого оленя называют цветком Хуа-лу и что не будь даже действительно целебных веществ в их пантах, все равно бы я понял, что если бы всем огромным народом тысячи лет думать о целебности такой красоты, то и будут действительно являться случаи исцеления» (ЦГАЛИ).

…связать поясным ремешком. – После этих слов в первой редакции: «Во мне боролись два человека, страстный охотник и, вероятно, поэт в том смысле, как я понимаю этих людей: это, по-моему, человек, который по себе, как человек особенный, видит во всех живых существах особенности, не только в людях, но и в животных, и в цветах, и в камнях, и в блестках инея, – увидел это, и больше ничего не надо от живого существа» (ЦГАЛИ).

После слов: «правды и красоты» – в первой редакции следует: «Но не в там было дело, что женщина эта была просто красива и походила па олень-цветок Хуа-лу, а что красота эта продолжалась бесконечно во мне, как голубая долина Зусухэ, покрытая цветами, и я в первый раз на веку своем понимал, как далеко из природы продолжился человек».

После слов: «рек и ручьев» – в первой редакции следует: «С утра до ночи мы с ней не расставались, и мы успели сказать друг другу все, и все, что встречалось нам, то становилось нашим, и так создавалась во мне эта новая земля и стала мне, как родина» (ЦГАЛИ).

В отдельном издании книги «Жень-шень», хранящейся в библиотеке писателя, окончание третьей главы после слов: «потом я» – зачеркнуто и вписан следующий абзац: «…опять стал бороться с собой и достиг опять своей высоты. Но тут раздался второй гудок парохода, она встала, оправила прическу и, не глядя на меня, вышла.

В душе у меня осталось такое же смущение, как в шатре виноградном после оленя: зачем, из-за чего я ее упустил».

После слов: «как оленя» – в первой редакции повести следует: «чтобы она не могла убежать и корень жизни моей был бы найден. А еще мне представлялось ошибочно, будто бы у „всех“ что-то есть, вроде корня, а я обделен, и раз не могу быть „как все“, то, значит, и как бы не имею настоящего законного права на существование. На самом деле, как я теперь понимаю суть дела, вся эта роковая разминка происходит именно потому, что тебе самой же природой, и тоже, значит, вполне „естественно“, предназначено идти своим путем и потом вести других за собой, а не быть овечкой в послушном стаде баранов. Я так понимаю, что моя разминка не была просто случайна, что она могла быть, а могла бы и не быть, и, если бы только удалась мне охота, и я бы наслаждался безмятежной любовью в необыкновенно прекрасной и нетронутой стране. На самом деле это была охота за мной, была приготовлена для меня клетка, замаскированная очень искусно, – хлоп! и вдруг я, как зверь, хожу в клетке от стенки к стенке. Так бы и вышло – поймал бы я или нет – все равно клетка». На полях рукой М. Пришвина: «В любви, как ка охоте за тигром, ты думаешь, что преследуешь тигра, а на самом деле он твоим следом сзади идет и цап-царап. Так…» «А еще я… сказать должен вам из моих наблюдений в природе, что и у них, у зверей, там любовь приходит не совсем „естественно“ и тоже перед каждым зверем стоит мучительная необходимость достигнуть целиком то по-своему и так создать новое качество в жизни. А еще я хотел бы сказать, что понимать эту болезнь жизни трудно, что тут мало ума и учености и необходима вот такая особенная доброта и простота, как у моего Лувена. Он-то, конечно, хорошо понимал самую суть того, что со мной происходит, но, по-видимому, он бессилен был мне скоро помочь уже по тому самому, что ведь самая суть этой любви, конечно же, состоит в самоопределении» (ЦГАЛИ).

…любовь без… черемухи. – Герой широко обсуждавшегося в печати в 20-х годах рассказа Пантелеймона Романова (1884–1938) «Без черемухи» (1926) говорит девушке: «Ведь все кончается одним и тем же и с черемухой и без черемухи… что же канитель эту разводить?»

Манзы. – Манзамн называли китайцев, осевших в пределах Уссурийского края или временно там пребывающих.

Хунхузы. – Под этим именем известны были китайские бродяги, добывавшие средства существования грабежами и разбоем.

Тазы – местное название части удэгейцев, усвоивших элементы культуры китайцев и маньчжур.

Гольды – употреблявшееся в прошлом название народа нанайцев.

Орочи (самоназвание – нани) – народность, живущая главным образом в Хабаровском крае.

Гиляки – устаревшее название народности, населяющей северную часть острова Сахалина и низовья реки Амура. Современное название – нивхи.

Горал – животное из рода антилоп. По внешнему виду напоминает козу. Обитает в горах прибрежной полосы Приморья.

…струя кабарги… – Кабарга – животное из отряда копытных, общим сложением напоминает оленя. Обитает в гористых лесах юга Сибири от Алтая до Сахалина. Мускусная железа самцов (кабарожья струя) с древних времен употреблялась в восточной медицине.

После слов: «неузнаваемо переменилось» – в первой редакции следует: «И когда я узнавал это из книг, то же было, как в первый раз, как только увидел я его в фанзе Лувена: то же мне стало, будто я свою маленькую личную боль человека вынес на суд морского прибоя и он меня стал уговаривать стараться как можно чаще приходить к морю и приучать себя думать о себе самом в сроках планеты, а может быть, и еще смелее».

На полях рукой М. Пришвина: «в этом смысле я и стал с тех пор понимать корень жизни… И я от себя продолжил это понимание» (ЦГАЛИ).

На оборотной стороне страницы, где начинается шестая глава окончательной редакции, карандашная запись рукой М. Пришвина: «Они идут. Умышленно затягивается их движение к корню жизни посредством описания пейзажей тайги, чтобы подготовить к встрече с корнем жизни, вокруг которого непрерывно играют таежные музыканты!» (ЦГАЛИ).

Даба – китайская бумажная ткань, чаще всего синего цвета.

…от бочага к бочагу… – Бочаг – яма на дне реки, ручья.

После слов: «представляя себе» – в первой редакции следует: «смутно догадываюсь, что мы пришли к источнику творческих сил, равновесие которых составляет то, что мы называем творческой личностью.

Да, сколько мудрых людей хранят как сокровища на память о чем-нибудь важном для них совершенную безделицу, и все народы отмечают свой путь памятниками замечательным личностям, но почему же я не могу в личной своей жизни понять этот таинственный корень как источник творчества и отчего бы не связать с жизнью его свою личную жизнь?

Мне стало как на берегу моря вдруг хорошо, как будто волны эти удары маятника планетного времени встретились с волной моей жизни и мой частный ритм жизни согласовался с большим» (ЦГАЛИ).

…в сиверах… – Сиверы – здесь – северные склоны горы.

Скрадывать (охотнич.) – незаметно подкрадываться к зверю или птице; спрятавшись, подкарауливать на расстоянии выстрела.

Переузок – наиболее узкое место.

Денник – хлев, в котором содержится скот.

…в оленьих отстоях… – Отстой – здесь – защищенное место.

Серая Сова^*

Впервые – в журнале «Молодая гвардия», 1938, № 9-12, под названием «Серая Сова» (Вэша Куоннезин), с подзаголовком: «Пересказ с английского Михаила Пришвина».

В книгах М. Пришвина «Зеленый шум» (М., «Молодая гвардия», 1949) и «Весна света» (М., «Молодая гвардия», 1953) подзаголовок был снят.

В основу повести М. Пришвина «Серая Сова» была положена книга «Странники лесной глуши» («Pilgrims of the Wild»), принадлежавшая перу англо-канадского автора, писавшего под псевдонимом Серая Сова.

В книгах «Зеленый шум», «Весна света» и в Собр. соч. 1956–1957, т. 3 был сделан ряд сокращений и переработано предисловие.

В главе «Кто это Серая Сова?» журнального варианта повести М. Пришвин пишет: «В Северной Канаде, где живет Серая Сова, пишется книга о бобрах, в нашем отечестве – книга о жизни пятнистого оленя. (Михаил Пришвин, „Корень жизни“). Обе книги имеют счастливую судьбу и переводятся на разные языки. Мало того: критики, эти своего рода литературные сваты, находят в той и другой книге родственную связь (на родство М. Пришвина и Серой Совы указал в предисловии к английскому изданию „Жень-шеня“ (1936) профессор Дж. Гексли. – Р. В.). Так вот и произошло знакомство по книгам писателей двух миров, индейца и русского» («Молодая гвардия», 1938, № 9, с. 100). Читая книгу Серой Совы «Странники лесной глуши», М. Пришвин записывает в своем дневнике: «…действительно, это – мой маленький брат. Жизнь совсем сходится…» (Цит. по изд.: «Серая Сова (Вэша Куоннезин)». М.–Л., Издательство детской литературы, 1939, с. 3.)

В своем очерке, посвященном Серой Сове, «Добрый воин бобрового народа» («Пионер», 1939, № 9, с. 86–87), в предисловиях к книге Серой Совы «Саджо и ее бобры» (М., Издательство детской литературы, 1940, с. 4) и неопубликованной рукописи «Заповедник Серой Совы» (ЦГАЛИ) Пришвин подчеркивает, что для него особенно привлекательны в облике канадского писателя «единство самого нежного сердца с мужественной волей, с деятельным вмешательством в „естественный порядок вещей“, его „мысль о личном участии в деле строительства страны непуганых птиц и зверей“ и то, что он „свое жизненное дело воссоздания девственной природы не разделяет со своим писательством: одно питает другое…“ „Замечательно, что этот счастливец сам создал несуществующую страну непуганых птиц и зверей“».

Печатается по изданию: «Серая Сова (Вэша Куоннезин)». М.-Л., Издательство детской литературы, 1939, с внесением позднейшей авторской правки; предисловие печатается по Собр. соч. 1956–1957, т. 3.

Охота… у Пржевальского была методом познания природы. – В неопубликованном очерке «Наша охота» (ЦГАЛИ) Пришвин пишет о знаменитом русском путешественнике М. Пржевальском: «Он является примером для всех нас, в какое полезное для науки дело может превратиться свойственная многим мальчикам охотничья страсть. И путешествия и открытия у Пржевальского выросли из его детской страсти к охоте».

…писателя Серой Совы… – Серая Сова (Вэша Куоннезин) – под этим псевдонимом выступал в печати Джордж Стенсфелд Беланн (1888–1938). Серой Совой он был прозван индейцами племени отшнбва за ночной образ жизни. В 1920 г. они объявили его своим кровным братом.

«Компания Гудзонова залива» – акционерное общество, учрежденное в 1670 г. для вывоза в Великобританию мехов. Монополизировало скупку пушнины и рыбы у индейцев на огромной территории бассейна рек Гудзонова залива, равной почти половине континента.

Форт. – Так назывались торговые посты «Компании Гудзонова залива». Первоначально имели военное значение. В дальнейшем превращались в обособленные поселения купцов и их агентов. Ставились преимущественно по берегам рек и озер, на пути индейских кочевок. С помощью системы кредитования они превращали индейских звероловов в неоплатных должников компании.

…ирокезского племени. – Ирокезы – группа индейских племен, обитавших в Северной Америке. Были объединены в союз, сыгравший большую роль в колониальных войнах европейских держав за господство в Северной Америке.

Макинаканская рубашка – теплая двубортная куртка из одеяла или пледа. Название связано с населенным пунктом Макинак в Мичигане, где находились торговые склады.

…влияния предков-индейцев… Унаследованные от них правила. – В животных, растениях или предметах неживой природы индейцы усматривали сверхъестественных покровителей или родственников. Ряд индейских племен считали своим покровителем бобра. Так, согласно легенде, одно из индейских племен произошло от союза дочери бобра и улитки, превратившейся в индейца. Считалось, что индеец наиболее удачлив в охоте на животное, почитаемое им.

…в строительстве Канадской Тихоокеанской железной дороги… – Строительство велось с середины 70-х годов по 1885 г.

…Эдуард, принц Уэльский… начинал свое историческое путешествие… – Принц Уэльский – титул наследника британского престола. Посещение наследным принцем британских колоний Северной Америки было традицией. Вероятно, здесь имеется в виду визит будущего короля Эдуарда VII в Канаду в 1860 г., сыгравший важную роль в объединении ряда британских владений в Северной Америке в доминион Канада.

…аристократического Квебека, с тремя столетиями за спиной. – Квебек – город на востоке Канады. Был основан в 1608 г. французами. В прошлом был столицей французских колоний в Америке, теперь столица одноименной провинции. Квебек – крупный культурный центр: здесь находится старейшин университет американского континента; сохранилось много средневековых сооружений, архитектурных и исторических памятников.

…безувергочные «я». – В журнальной публикации после этих слов шло примечание Пришвина:

«Признания автора о своих первых робких шагах в деле писательства чрезвычайно интересны для бесчисленных начинающих писателей нашей страны, точно так же, как Серая Сова, переполненных содержанием и не владеющих формой. Честный путь Серой Совы состоит в том. чтобы начинающему автору не очень увлекаться формальными изысканиями, а предоставить самому материалу выдавить из себя какую-то, пусть даже самую нелепую, форму. Автор замечательной книги „В дебрях Уссурийского края“ В. К. Арсеньев, во многом и как человек и как писатель напоминающий Серую Сову, лично рассказывал мне, с какими трудностями он встретился, когда писал свою замечательную книгу „В дебрях Уссурийского края“. Материалом служили его одновременно написанные четыре дневника, помню, географический, топографический и еще какие-то два. И вот случилось, что одно и то же событие в географическом дневнике было записано в среду, а в топографическом в пятницу. Создавая на основе этих четырех фактических дневников литературную вещь, автор, как и Серая Сова, честно не желая расставаться с фактической правдой, стал в совершенный тупик и спросил своего друга:

„Как же мне следует в литературном произведении написать о событии, в среду оно совершилось или в пятницу?“ – „Напиши, что в четверг!“ – ответил ему друг. И тут Арсеньев что-то понял и стал писать свободней, – и написал… Так что, думается, „литературная учеба“ не так-то уж страшна, если есть что написать. Благодаря станку Гутенберга писателем можно сделаться и в канадских лесах, и в Печорских, и в дебрях Уссурийского края, везде, где можно подозревать край непуганых птиц и зверей».

…из «Песни С урду» Сервиса… – Р. Сервис (1876–1958) – англо-канадский поэт. «Песня Сурду» написана в 1907 г.

…о Границе… – Автор говорит о границе между девственной природой и цивилизованным миром.

…свою книгу «Исчезающая Граница». – Первая книга Серой Совы вышла в 1931 г. под названием «Люди с последней границы» («The men of the last frontier»). Название было изменено издателем.

…и Шекспир имел… те же неприятности с человеком по имени Бэкон… – Существовала теория, согласно которой английскому философу Ф. Бэкону (1561–1626) приписывалось авторство шекспировских пьес.

Эмерсон Р. (1803–1883) – американский писатель и философ.

Неодетая весна^*

Впервые – почти одновременно в журналах «Пионер» (1940, № 2, 3, 4–5, 6, 7) и «Октябрь» (1940, № 4–5), с подзаголовком «Путешествие». В журнале «Октябрь» повесть включала сорок восемь глав, в журнале «Пионер» была исключена глава «Скорая любовь», главы же «Серые слезы» и «Вода» – объединены в одну. В издании: «Неодетая весна. Главы из путешествия» (Библиотека «Огонька», «Правда», 1941) повесть была сокращена до двадцати двух глав.

В ответе на анкету журнала «Октябрь» «Наши планы на 1940 год» Пришвин писал о замысле «Неодетой весны»: «В книге, которую я предполагаю закончить и выпустить в свет в первой половине 1940 года, я хочу изобразить нашу природу с животными, растениями, в живой связи между собой, как великий Дом человека. Человек в этой книге будет представлен в лице Мазая, того самого, который изображен в поэме Некрасова „Мазай и зайцы“. Правдивость бытия Мазая в современности осуществляется тем, что семья Мазаев фактически и до сих пор жива, и деревня Вежи, где жил некрасовский Мазай, и сейчас те же самые Вежи. Этот край Мазая и будет изображен как Дом человека. Форма произведения – очерковая. Описана будет экспедиция в „Доме на колесах“. Мне бы хотелось, чтобы книга, подобно недавно пересказанной мной книге. Серой Совы, была доступна и для юношества» («Октябрь», 1940, № 1).

Печатается по журналу «Октябрь», 1940, № 4–5. с исправлениями по автографу, хранящемуся в ЦГАЛИ.

…книги Жюля Верна «Дом на колесах»… – Речь идет, видимо, о романе Жюля Верна «Паровой дом» («La maison a vapeur»; 1880): герои его путешествовали по Индии в двух пагодах на колесах, которые вез стальной слон со скрытым внутри паровым двигателем.

…жена моя… – Речь идет о первой жене Пришвина Ефросинье Павловне (1883–1953). Младший сын Пришвина, Петр Михайлович, вспоминает: «Мать сопровождала отца при всех его путешествиях… была для отца живым толковым словарем народных пословиц, поговорок, примет, обрядов, сказок, песен, названии птиц, зверей, деревьев и насекомых» (ЛН, т. 70, с. 329.)

…С. А. Бутурлина – охотника из охотников… – Бутурлин С. А. (1872–1938) – зоолог и охотовед, был одним из основателей советской школы охотоведения.

…в Москве был «Торгсин»…– Название существовавших в СССР в 30-е годы магазинов, ведших торговлю на золотую валюту и золото, преимущественно с иностранцами.

Этажи леса. – В письме к М. Д. Менделеевой-Кузьминой от 8 июля 1937 г. М. Пришвин пишет: «Сын метил в аспиранты по кафедре экологии и делает работу, изучая фауну леса по ярусам, в этом году у него землеройка. Я параллельно с ним тоже изучаю лес со своей художественной стороны и населяю своими существами, тоже по ярусам. Начал с верхнего, там на вершинах живут у меня птицы Сирин и Алконост. Описать лес, чтобы он был понятен и близок людям от семи до семидесяти, – мечта, которую я лелею еще с 1905 года и никак не могу реализовать. Но, кажется, час мой наступил, и к осени эту свою вещь я напишу» (ЦГАЛИ).

…профессору экологии А. Н. Формозову… – Советский биолог, биогеограф, художник-анималист, автор научных и беллетристических книг А. Н. Формозов (1899–1973) преподавал в 1930–1934 гг. на организованной по его инициативе кафедре экологии Института пушно-мехового и охотничьего хозяйства, с 1935 г. – профессор МГУ. В библиотеке Пришвина хранится книга Формозова «Шесть дней в лесах» с многочисленными пометами писателя. «Есть в ней то, что дает книге долголетие», – говорил Пришвин автору (А. Н. Формозов. Среди природы. Изд-во МГУ, 1978, с. 255).

…Лев Толстой начинал создавать… свою зоологию, свою ботанику для детей… – Речь идет о рассказах Л. К Толстого, включенных в его «Азбуку» (1872).

…Мазай… в этих Вежах охотился с Некрасовым… – В поэме Н А. Некрасова «Дедушка Мазай и зайцы» (1880) мы читаем: «В августе около Малых Вежей с старым Мазаем я бил дупелей». В черновом автографе (ЦГАЛИ) Пришвин пишет: «Вежи были настоящим открытием для охотников, и мне захотелось своей усердной работой над описанием местности почтить память поэта, научившего меня, быть может, больше всех других понимать и любить свой народ. Должен признаться, что, кроме желания почтить память поэта, у меня была еще своя личная цель: для одной моей работы („Осударева дорога“. – Р. В.) мне нужно было подойти по-своему к стихии воды, понять ее коварное приближение при затоплении лесов, увидеть зверей, охваченных паникой… Я целый месяц работал и охотился в Вежах».

Курник – здесь – курятник.

Вага – толстая жердь, употребляемая в качестве рычага при поднимании тяжестей.

…слова… как на стене Навуходоносора. – Видимо, речь идет о словах, которые таинственная рука начертала на стене во время пира вавилонского царя Валтасара. Слова эти предвещали гибель самого царя и падение Вавилона (Библия, Книга Пророка Даниила, 5, 10–30).

У Некрасова поэтически преувеличено, будто все Вежи на сваях… – В поэме «Дедушка Мазай и зайцы» Н. А. Некрасов пишет о деревне Вежи:

Домики в ней на высоких столбах (Всю эту местность вода поднимает, Так что деревня весною всплывает, Словно Венеция).

…у самого князька… – Князек (князь) – гребень двускатной крыши.

Вентерь (или вентель) – рыболовная снасть, представляющая собой мешкообразную сеть, натянутую на ряд суживающихся книзу обручей.

Пешня. – См. коммент. Пришвина (наст, изд., т. 1, с. 103), Стр. 304. «Труба» – хвост лисицы.

Таксатор – специалист по определению качества древесных насаждений; оценщик.

…раньше времени выкунели… – Выкунеть – о молодом звере: дойти шерстью, прибраться шерстью, вырасти, возмужать.

…острогой махнул… – Острога. – См. наст. том, с. 411.

…путем Фалеса… – Ошибка памяти; древнегреческий философ Фалес из Милета (ок. 625–547 гг. до н. э.) первоосновой всего сущего считал воду, а не огонь.

…по забережью… – Забережье – низкий берег, заливаемый водой.

…идти в пяту… – значит идти по следу зверя в направлении, обратном его ходу.

…как сильвасы (или сельвасы) – от порт, «сельва» (selva) или лат. «сильва» (silva); букв.: область сплошных густых лесов в Южной Америке.

Теплинка – яма, в которой разожжен костер.

…на приглубое… – Приглубое – имеющее значительную глубину.

Кавказские рассказы^*

Впервые – в журнале «Пионер». 1938, № 1 (за исключением рассказа «Гость»), под общим названием «Мужество». В этой публикации рассказ, позднее печатавшийся под названием «Рыцарь», озаглавлен «Дон Кихот», а рассказ «Гарун» – «Мужество». Рассказ «Гость» впервые опубликован в журнале «Мурзнлка», 1937, № 1.

Нынешнее название цикл получил не сразу. В ЦГАЛИ сохранилась машинопись рассказов, входящих в этот цикл: «Желтая круча», «Сайд», «Дон Кихот», «Гарун», а также рассказа «Начальник», впоследствии в цикл не включавшегося, – под общим названием «Рассказы Люля». В журнале «Пионер» цикл назван «Мужество», а в публикации журнала «Новый мир», где цикл был в первый раз опубликован полностью, – «Желтая круча». Заглавие «Кавказские рассказы» цикл впервые получил в книге «Зеленый шум» (М., «Молодая гвардия», 1949).

В авторской машинописи «Рассказов Люля» рукой Пришвина проставлена дата – 24 ноября 1937 года.

«Кавказские рассказы» написаны после двухмесячного путешествия весной 1936 года по Кабардино-Балкарской автономной области, куда Пришвин поехал по командировке газеты «Известия». Отвечая на вопросы корреспондента газеты «Социалистическая Кабардино-Балкария», писатель сказал: «Цель моей поездки естественно вытекает из цикла работ в области художественного краеведения». В дневнике поездки по Кабардино-Балкарии Пришвин записывает: «Все знают теперь силу падающих рек и умеют этой силой пользоваться для создания света. Но силу первого взгляда человека на вещь, возбуждающего удивление и неудержимое желание поделиться своим впечатлением с другим человеком, со всеми людьми, мало оценивают и не умеют ею пользоваться. Мне захотелось этой весной поехать в такую страну, где было бы мне все ново и я мог бы увидеть все в первый раз, чтобы воспользоваться изобразительной силой первого взгляда» («Охотничьи просторы», 1967, № 25, с. 74).

В первом очерке о Кабардино-Балкарии Пришвин пишет: «В каждом другом народе мы чувствуем как бы какое-то превосходство в чем-то перед своим, и при первой же встрече хочется неудержимо отдаться их обычаям, говорить на их языке» («Известия», 6 октября 1936 г.).

Печатается по изданию: Собр. соч. 1956–1957, т. 4.

ЖЕЛТАЯ КРУЧА

…замечательный рассказчик… Люль… – В своем дневнике Пришвин пишет: «Думая о Люле, я с благодарностью вспоминаю Толстого, сумевшего во время войны возбудить дружбу к горцам, поющим в кустах воинственную песнь. Люль тоже из таких: он бы на войне сражался, как Хаджи-Мурат, но вот тот же Люль мирно сидит со мною и дружит» (ЦГАЛИ).

БАСНИ КРЫЛОВА

…гуртовой секач – взрослый самец с клыками; вожак стада.

Лисичкин хлеб^*

Впервые – в журнале «Новый мир», 1939, № 5, с подзаголовком: «Книга рассказов». Книгу предваряло следующее авторское вступление:

«Все эти рассказы явились на свет в поисках идеального рассказа для детей. А идеальным рассказом я считаю одинаково интересный рассказ для всех поколений. В своих поисках я исходил не от русской сказки и не от Льва Толстого в его рассказах о природе. Близости к детям я достигал, стараясь рассказывать им не о чем-нибудь поучительном, а о собственных своих играх взрослого человека. Давным-давно, будучи еще сам ребенком, я заметил, что взрослые играют еще гораздо более детей и тратят денег на свои игрушки гораздо больше, чем для детей. Так почему же нам надо рассказывать детям непременно о полезном и поучительном? Надо рассказывать, по-моему, прежде всего искренно детям, как взрослым, считая их в деле оценки художественного произведения, сказки, полноправными гражданами. Вторым целебным источником в моих поисках были разговоры людей между собой, когда они бывают лицом к лицу. В этих разговорах, в ритме их речи мне постоянно слышится сказка и, даже больше, чудится мне какая-то сила неоткрытая, подобная свету, если бы мы были слепые; чувствуешь какое-то светлое пятно и ощупью идешь к нему с пером, как слепой идет по свету с костылем».

Печатаются по изданию: Собр. соч. 1956–1957, т. 4.

«ИЗОБРЕТАТЕЛЬ»

Впервые – в журнале «Детская литература», 1938, № 4 (под названием: «Рассказ о диком утенке»).

Рассказ предваряло «Письмо к читателю»: «Я написал рассказ для старших дошкольников, который должен быть напечатан чуть ли не в двухсоттысячном тираже. Волнение, сопутствующее созданию рассказа, во мне еще не улеглось, и сам я с трудом могу сейчас судить, достоин ли мой рассказ такого большого тиража. Вот почему я решил предоставить его на Ваш суд и пользуюсь случаем при этом сказать от себя несколько слов о моих разных загадах.

Я загадываю написать такой рассказ, таким русским простым языком, чтобы он был понятен всему народу, независимо от образования того или другого читателя. Второй мой загад дать рассказ, который, подобно сказке, интересен для всех возрастов и соединял бы своей легендой приходящее и уходящее поколения, старого и малого. Таким образом, я хочу создать сказку без Ивана-царевича и Бабы-яги и сделаться современным сказителем».

ЛИСИЧКИН ХЛЕБ

Одновременно – в журнале «Новый мир», 1939, № 5, и в журнале «Дружные ребята», 1939, № 5.

СТАРУХИН РАЙ

Впервые – в журнале «Новый мир», 1939, № 5. Первоначальное название рассказа «Воробьи» (ЦГАЛИ).

Уветливые – кроткие, обходительные, приветливые.

ЛИМОН

Впервые – в журнале «Мурзилка», 1937, № 6.

КАК Я НАУЧИЛ СВОИХ СОБАК ГОРОХ ЕСТЬ

Впервые – в журнале «Новый мир», 1939, № 5 (под названием: «Соревнование, или Как я научил своих собак горох есть»).

В ЦГАЛИ хранятся машинописные варианты рассказа. Один из них, названный «Горох поспел (Детям)», начинается словами: «Липа цветет – пчелам мед, горох поспел – ворам на радость. И улеглись ветерки – синему морю на тишину, а вам, ребятишкам, на послушание». В варианте, названном «Любовь», после слов: «Нет, она любит меня больше Травки» – идет: «Такая любовь с надбавкой: что не просто люблю, а люблю больше других, называется ревностью. И во всякое время по призыву: „Кто больше любит меня?“ – у них начинается соревнование». В этом варианте рассказ завершается следующими словами: «Я думаю даже, что когда они вдвоем и я попрошу Ладу луку поесть, она поглядит на Травку и не откажется и от лука. Из любви ко мне и ревности, мне кажется, они что угодно съедят. Да она и везде такая любовь, и у людей то же самое: любовь заставляет делать и такое с удовольствием, за что без любви никак не возьмешься. И от этой любви синее море стоит и вы, деточки, нас, стариков, слушаетесь…»

СИНИЙ ЛАПОТЬ

Впервые – в журнале «Дружные ребята», 1938, № 4. Дата написания рассказа – 1936 год (ЦГАЛИ).

Грачевник – мелкий хворост, из которого грачи вьют гнезда^

КОПЫТО

Впервые – в журнале «Пионер», 1936, № 11. В ЦГАЛИ хранится машинопись этого рассказа с авторской правкой, где после слов: «власть Кенты над другими собаками осуществлялась в полной тишине, спокойствии» – идет следующий текст: «и даже прямо в величии. При наблюдении животных я всегда очень остерегаюсь дешевых легких сравнений с нашим человеческим миром. Между прочим, это может служить основным правилом при художестве как изучении животных. Животные должны быть интересны нам, как животные, люди, как люди. Но в этом случае я не мог себе отказать в удовольствии сделать экскурсию в человеческий мир. Я думал о той грубой собственности „первоначального накопления“, из-за которой дерутся люди нисколько не меньше, чем животные. И также я думал о той эволюции в капиталистическом мире, когда эта собственность теряет всякую вещественность, превращается даже не в золото, а в какие-то ценные бумаги, и сам собственник, подобно Кенте над копытом, сидит в тишине своего кабинета и властвует незримо над миллионом существ».

Континенталь. – Так называются все породы легавых собак, выведенные на континенте Европы.

«Венец» – здесь – верхний край копыта.

…чрезвычайно поратый – прыткий, сильный в беге.

СТРЕМИТЕЛЬНЫЙ РУСАК

Впервые – в журнале «Новый мир», 1939, № 5.

…вышли из слуха – то есть, гоня зверя, ушли так далеко, что звуки гона не доносятся до слуха охотников.

…собаки не скалывались… – Скалываться – сбиваться со следа.

…рубом рубят… – азартно, дружно и голосисто гонят зверя.

СМЕТЛИВЫЙ БЕЛЯК

Впервые – в журнале «Новый мир», 1939, № 5.

ЗЛАЯ ЛИСИЦА

Впервые – в журнале «Новый мир», 1939, № 5.

ЛАДА

Впервые – одновременно в журналах «Колхозные ребята», 1936, № 9, и «Боец-охотник», 1936, № 9.

Хвощи – от «хвостать»: хлестать, сечь.

Чутье. – Здесь – кончик носа охотничьей собаки.

…четвертое поле работает… – Поле – охотничий сезон.

ГУСИ С ЛИЛОВЫМИ ШЕЯМИ

Впервые – в журнале «Дружные ребята» 1938, № 5 (под названием: «Как Миша написал рассказ»).

ЗВЕРИ-КОРМИЛИЦЫ

Впервые – в журнале «Дружные ребята», 1938, № 8. Первоначальные варианты: «Мусины роды» и «Старая соболюшка». В авторизованной машинописи (ЦГАЛИ) автором был зачеркнут следующий вариант окончания рассказа: «Наблюдая животных, я часто вспоминаю людей. И в этом необыкновенном случае люди тоже приходят на ум: как это бывает у самых лютых хищников – зверей столько человечности, что они могут жить в дружбе с кроликами, а люди своих жалеют только».

ПИКОВАЯ ДАМА

Впервые – в газете «Комсомольская правда», 1938, 4 июля.

В газетной публикации после слов: «утята вместо цыплят» – следовало: «У кур, наверное, чувство долга, их куриное „надо“ не встречается с личным „хочется“, как у людей». А после слов: «цыплята ли это?» – «Для таких вопросов и личных вывертов с „хочу – не хочу“, „нравится – не нравится“ существует на земле человек, а она просто курица, и ей приходится делать, что велит природа, что „надо“». После слов: «от обыкновенной курицы» – было: «Бывает ли так у людей? Так спрашиваю себя, положив на колени газету и глядя на курицу. В газете пишут о маленькой, но хорошо защищенной стране, находящейся в грозной опасности.

Сумеет ли она постоять за себя?

Мне хочется думать, что если это маленькое государство, презирая опасность, в стальном единстве бросится на врага, то и большое государство уйдет, как мой Трубач в свою конуру».

Гонец (или гончая) – название породы охотничьих собак.

…в румянах. – Румяна – подпалины у гончих

…в ометах… – Омет – большая куча, в которую складывается солома после обмолота; скирда.

Дедушкин валенок^*

Впервые – в журнале «Октябрь», 1941, № 2, со следующим авторским предисловием:

«За то, что я много пишу о природе, один критик когда-то давно называл меня бесчеловечным писателем. После разъяснении Горького пора бы с этим покончить, но нет, время от времени там или тут заходит речь о моей бесчеловечности, и я пользуюсь всяким случаем, чтобы снять с себя это обвинение, основанное на недоразумении. Вот и сейчас, предлагая читателю несколько новых детских рассказов, я хочу предпослать им свои соображения о природе без человека, о человеке без природы и о человеке в природе…

Рассказы о природе для детей у нас бывают часто натуралистические или, как их принято теперь называть, „познавательные“. Вот эти-то рассказы, на мой взгляд, и являются в чистом виде „бесчеловечными“. Но я не могу назвать ни одного рассказа, написанного о природе без отношения к человеку, чтобы его можно было признать за художественное произведение.

Другие рассказы, например Андерсена, наоборот, говорят только о человеке, а природа в них играет роль чисто случайную, роль пейзажа или символа, – в этой природе зайцы ходят в штанах и еловые шишки беседуют с человеком. На этом пути изображения природы для человека, или, если по существу говорить, изображения человека без природы, создается много высокохудожественных произведений.

Зачинателем рассказов третьего рода, в которых природа дается в единстве с человеком, я считаю Льва Толстого и своими рассказами стремлюсь продолжить его дело. Но я это стал понимать только после того, как меня назвали „бесчеловечным“, то есть понимать как продолжателя дела Толстого. До тех пор я шел не от Толстого, а от себя самого, потому что я просто не могу понимать природу без человека и человека понимать без природы. В этом и состоит особенность моего дарования, и я был счастлив, когда открыл для себя, что зачинателем изображения природы в единстве с человеком был Лев Толстой».

Печатается по изданию: Собр. соч. 1956–1957, т. 4; рассказ «Лученье рыбы» – по журналу «Октябрь», 1941, № 2.

О ЧЕМ ШЕПЧУТСЯ РАКИ

В. Д. Пришвина, жена писателя, вспоминает о том, как создавался этот рассказ: «Это было в доме творчества писателей „Малеевка“ под Москвой в начале 1941 года. Мы сидели в нашем номере уже одетые, в шубах, и ждали машину из города. Пришвин был настроен легко, весело. Он велел мне открыть портативную машинку, сесть за нее и одним духом продиктовал рассказ. Помню, мы даже и работали одетыми.

Не случайно рассказ этот несет особый тон сказителя, а не писателя» (В. Пришвина. Наш дом. М., «Молодая гвардия», 1977, с. 75).

…на пыжи. – Пыж – здесь – соответствующая диаметру гильзы войлочная или иная затычка, которой закрепляют заряд пороха.

Золотой луг^*

Рассказы впервые были объединены в цикл в Собр. соч. 1956–1957.

ХЛОПУНКИ И ЗОЛОТОЙ ЛУГ

Впервые – в журнале «Красная нива», 1926, № 46.

ЖУРКА

Впервые – в журнале «Мурзилка», 1933, № 12.

ЕЖОВЫЕ РУКАВИЦЫ

Впервые – в книге: М. Пришвин. Зверь бурундук. М., Детгиз, 1935.

ЛЕСНОЙ ДОКТОР

Впервые в журнале «Дружные ребята», 1944, № 7.

КЛЮКВА

Впервые в газете «Колхозные ребята», 1935, 18 февраля.

ВЫСКОЧКА

Впервые в журнале «Мурзилка», 1940, № 11.

ЯСТРЕБ И ЖАВОРОНОК

Впервые в журнале «Мурзилка», 1948, № 6.

Из книги «Золотой Рог»^*

Впервые книга «Золотой Рог» была издана в 1934 году Издательством писателей в Ленинграде. Этой книге предшествовали публикации составивших ее очерков в журналах «Новый мир», 1932, № 11, под названием «Новая Даурия. Путешествие», и «Молодая гвардия», 1933, № 7–8, под названием «„Золотой Рог“. Записки любителя зверей».

В издании 1934 года книга «Золотой Рог» делилась на четыре части. В качестве первой части в нее вошла повесть «Корень жизни» (подзаголовок: «Жень-шень»), впоследствии издававшаяся как самостоятельное произведение; вторая часть – «Соболь», третья – «Олень-цветок» и четвертая – «Голубые песцы». Впоследствии части II–IV, под названием «Дорогие звери», были включены в Собр. соч. 1935–1939, т. 2, и в Собр. соч. 1956–1957, т. 2, где печатались с большими сокращениями.

В предисловии к журнальному варианту очерков Пришвин говорит о построении готовившегося тогда отдельного издания книги «Золотой Рог»: «В первой части ее будет повесть „Жень-шень“, то есть сотворенная мною легенда, а вторая – „Золотой Рог“, та фотографическая действительность, на основе которой я создал свою легенду. Я загадываю еще, что эта моя книга будет сложена, как научная: первая часть ее, повесть, будет результат исследования или открытия чего-то нового, а во второй части будут даны материалы, на основе которых велось исследование. Читатель моей будущей книги, наверное, с интересом обратит внимание на то, что социальный элемент ее находится именно в легенде, то есть в повести, а фактический материал, на основе которого повесть написана, получается непосредственно из интереса автора к природе нового края… Я думаю, что для тех, кто прочел мою повесть, эти простые картинки ответят на обычный вопрос читателей: „Но как же все было на самом-то деле?“» («Молодая гвардия», 1933, № 7). «На первом месте в ней (книге. – Р. В.) читатель имеет повесть „Корень жизни“, или созданную им „Даурню“, на втором „Соболь“, или „Гибель Даурии“, а все остальные рассказы и очерки являются этюдами, по которым написана повесть „Корень жизни“» (предисловие «От автора» к книге «Золотой Рог», 1934). Пришвин сожалел, что недостаток бумаги не дал возможности «прибавить к этой книге еще и свою записную книжку, а то бы перед читателем, заинтересованным вопросами творчества, „Корень жизни“ предстал бы во всех срезах своего создания и книга походила бы на те научные книги, в которых значительная часть места отводится на цитаты из „источников“» (там же). В рукописном наброске предисловия писатель таким образом обосновывает это построение книги: «Зачем это было сделано автором? Очевидно, он большое значение придает той волевой стороне художника, которая позволяет ему самому грубому жизненному факту сознательно создавать художественную атмосферу, которая как бы поднимает этот обыкновенный факт на воздух, и он, крылатый, управляемый, летит» (ЦГАЛИ).

Печатается по изданию: М. Пришвин. Золотой Рог. Издательство писателей в Ленинграде, 1934, со сверкой по авторизованной машинописи (ЦГАЛИ) и опущением кинолибретто «Гибель Даурии».

Золотой Рог – бухта в заливе Петра Великого (Японское море). Имеет рогообразную форму. На берегах Золотого Рога расположен город Владивосток.

Мятый пар – отработанный, выполнивший свою полезную работу в машине пар.

…«чти отца»… – Одна из заповедей Моисея гласит: «Чти отца своего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земли» (Библия, Исход, 20, 12).

…«в болезнях рождай!» – По Библии, изгоняя Еву из рая, бог произнес: «В болезни будешь рождать детей…» (Бытие, 3, 16).

Пантеизм – философское учение, объединяющее бога и мир, а иногда их отождествляющее.

…вот он что выводит. – После этих слов в авторской машинописи (ЦГАЛИ) идет следующий абзац: «Есть заумные люди, которым все простое и непосредственное не только недоступно, но и является предметом расшифровки на свой заумный язык с рикошетным ударом по автору: вот он кто!»

…всем ферейном… – Ферейн (нем.) – союз, общество, объединение, корпорация.

…тому и не снилось. – Далее в авторизованной машинописи (ЦГАЛИ) такие слова: «…ни на подушке, ни под подушкой, а и так получилось в один прекрасный день, что автор проснулся под подушкой, а на подушке критик сидит…»

…критик… так тебя разъяснит… – Ср. отрывок из выступления Пришвина И ноября 1932 г. на расширенном Пленуме оргкомитета Союза писателей СССР: «Я каждый год читаю для молодежи на вечерах чтения. И вот теперь прекратил. Прихожу туда и вдруг слышу: „Это Пришвин, он разъяснен“. Я начинаю читать, а мне кричат: „Вы, товарищ Пришвин, пишете как мистик“» («Литературная газета», 1932, 11 ноября).

…пишу о природе исключительно с точки зрения советского хозяйства. – Ср. в письме к М. Горькому от 15 мая 1931 г. Пришвин пишет: «…я сам, наконец, стал подумывать о ничтожестве зайцев и птиц в плане грандиозного строительства. Но нет! Ведь пушнина не малая статья дохода. Вот я и придумал свою звериную поэзию заключить в рамки звероводства… Мне думается, что журналы от моих зверей повеселеют, ведь через моих зверей люди видны, а через очерки наших рационализаторов искусства вовсе не видно людей» (ЛЯ, т. 70, с. 360).

Даурия – русское название Приамурья и Забайкалья в XVII в. Произошло от дауров (дахуров) – омонголившихся эвенков, обитавших в Приамурье к востоку от Яблоневого хребта. Позднее название Даурия сохранилось в физической географии применительно к Восточному Забайкалью.

Бохайское царство – раннефеодальное государство в Северо-Восточной Азии. Существовало с начала VIII в. по 926 г. Охватывало юго-восток современного юго-восточного Китая, юг Приморья и северо-восток Кореи. Основное население – тунгусские племена. Уровень бохай-ской культуры был очень высок.

«Еже писах, – писах». – См. коммент. к с. 602 (наст изд., т. 2).

В. К. Арсеньев. – См. коммент. к с. 65 (наст, изд., т. 3).

Ясак – подать, дань, которой облагались в Московской Руси ii царской России народы Поволжья и Сибири.

Маральник – здесь – олений питомник.

В Московском зоопаркел. – В цитированном выше письме к М. Горькому Пришвин пишет: «Считаю в биологии величайшим достижением наш Зоопарк, трудами Мантейфеля и его молодежи превращенный в биостанцию, работающую как бы не в Москве, а в недрах природы. У меня явилась мысль изучить парк и написать книгу, подобную арсеньевской „В дебрях Уссурийского края“» (ЛН, т. 70, с 360).

…в опытах Гагенбека… – Гагенбек К. (1844–1913) – основатель одной из крупнейших фирм по торговле дикими животными, создал в Гамбурге зоопарк, где звери содержались в вольерах. В книге «О зверях и людях» (1907) Гагенбек приводит страуса как пример привыкания животных южных стран к холоду.

«Борец и Плакса». – Глава «Борец и Плакса» под названием «Медведи-отцы», глава «Соляная кислота» в несколько отличающейся реакции под названием «Памятный день» и, кроме того, глава «Чайки» были впервые опубликованы в составе очерка «Звери» в журнале «Красная нива», 1931, № 22; затем в другой редакции включены в цикл «Золотой луг» в Собр. соч. 1956–1957, т. 4.

…зайцы… тумаки… – Тумак – помесь зайца беляка с русаком.

…зеленое вещество растений… – В черновике (ЦГАЛИ) заметка Пришвина: «Из биологических тем меня больше всего волнует та мастерская природы, где зеленое вещество растений перерабатывает для нашей жизни солнечный луч, так что мы действительно являемся детьми солнца. И художественный синтез, который я понимаю как превращение индивидуального в личное и общественное достояние, разве он не ближе всего стоит к синтезу жизни в зеленом растении» (ЦГАЛИ).

…ветродуйный кедрач – редкий кедровый лес.

…на известной волчьей охоте с поросенком… – Такая охота заключается в стрельбе по волкам из саней, где находятся охотники с поросенком; голодные волки, привлеченные визгом поросенка, набегают иногда на ружейный выстрел.

…волки обошлись с одной старухой точно так же, как с ящиком. – Этот эпизод изображен Пришвиным также в «Календаре природы» (глава «Волки-отцы»). – См. наст, изд., т. 3, с. 350.

…о походе Хабарова… – Хабаров Ерофей Павлович (ок. 1610– после 1667 г.) – русский мореход и землепроходец. Именем Хабарова названы город Хабаровск и железнодорожная станция на Транссибирской магистрали «Ерофей Павлович».

…книга была у меня «Новая Даурская земля»… – Речь идет о книге профессора С. Бахрушина «Казаки на Амуре», первая глава которой называется «Новая Даурская земля» (Л., Брокгауз-Ефрон, 1925).

…Япония еще не начинала с Китаем войну за Маньчжурию. – Японские империалисты начали захват северо-восточного Китая 18 сентября 1931 г.

…жизнь протопопа Аввакума… – См. коммент. к с. 405, наст, изд., т. 1.

Бабы (простореч.) – название пеликана.

…курята индейские… – Имеются в виду горные индейки, или улары – крупные птицы рода куриных семейства фазановых.

…кинорежиссер Литвинов… – В числе работ А. А. Литвинова (1899–1977) был фильм, снятый по книге В. К. Арсеньева «Дерсу Узала» («Лесные люди», 1928) и фильм «Хижина старого Лувена» (1933) по мотивам повести Пришвина «Жень-шень» и его сценарию.

Леспедеца (леспедец) – низкорослый ветвистый кустарник, растение из семейства бобовых.

…чертова дерева… – Чертово дерево – аралия маньчжурская или шип-дерево; растет в Приамурье, Восточном Китае и Корее в лиственных и смешанных лесах, образуя местами труднопроходимые колючие заросли (отсюда название).

…всевозможными Сциллами и Харибдами… – Сцилла и Харибда – в мифологии древних греков два чудовища, обитавших на прибрежных скалах по обе стороны Мессинского пролива и поглощавшие мореплавателей. Выражение: «оказаться между Сцнллой и Харибдой» – означает: оказаться между двумя враждебными силами, когда опасность угрожает с той и с другой стороны.

Яловица – шкура коровы старше полутора лет или изделие из такой шкуры.

…происходит… от лебедя или… Юпитера… – В римской мифологии плененный красотой дочери царя Фестия Леды, Юпитер сошел к ней в образе лебедя. От связи с ним родились Елена и Полидевк.

Лишенная голоса женщина… – Здесь в значении: лишенная избирательных прав.

…почетного гражданина… – Почетный гражданин – в России XIX – начала XX в. привилегированное звание для лиц. относившихся к мещанству или духовенству.

…полуостров генерал-губернатора Муравьева-Амурского… – полуостров в заливе Петра Великого Японского моря; на южном берегу его расположен г. Владивосток. Назван по имени русского государственного деятеля, генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева-Амурского (1809–1884), проводившего активную деятельность по освоению и изучению края, руководившего экспедициями по Амуру.

Залив Посьета – находится в западной части залива Петра Великого в Японском море у берега Приморского края. Назван именем русского мореплавателя, адмирала К. Н. Посьета (1819–1889).

Остров Фуругельма – находится в заливе Экспедиции Японского моря. Назван в честь И. В. Фуругельма (1821–1909) – вице-адмирала русского флота, генерал-губернатора Приморской области.

…острова Путятина… – Остров Путятина находится в заливе Петра Великого в Японском море. Назван именем Е. В. Путятина (1804–1883), русского государственного деятеля, мореплавателя, дипломата.

…падающего толкни… – Афоризм из книги Фр. Ницше «Так говорил Заратустра» (М., 1903, ч. 3, с. 281).

Чистик – морская птица, обитающая на скалах по берегам северных морей.

Каменушка – порода диких нырковых уток.

…«Собственность есть воровство». – Афоризм французского публициста, экономиста, теоретика анархизма П.-Ж. Прудона (1809–1865), автора книги «Что такое собственность?» (1840).

. Антропоморфизм – приписывание человеческих свойств различным существам и предметам.

Лещеватый – сухощавый, с узкой и плоской, как бы сдавленной по бокам грудью; узкотелый.

…под пахтой… – Пахта (обл.) – отвесная скала над водой.

Виталист (от. лат. vitalis – жизненный, животворный, живой) – последователь идеалистического течения в биологии, допускающего наличие в организмах особой нематериальной жизненной силы.

Берендеева чаща^*

Впервые – полностью в журнале «Наши достижения», 1935, № 12; 1936, № 1–3, под общим названием «Берендеева чаща».

Отдельные очерки публиковались в газете «Правда», 1935, 18 октября (под общим названием «Лесные новеллы»), и «Лесная промышленность», 1935, № 112; 1936, № 307, 309, 312, 313. Очерки «Законы сузема» и «Явзора» – в журнале «Молодой колхозник», 1936, № 1 и № 20; очерк «Антипыч» – в журнале «Пионер», 1936, № 1.

Текст, опубликованный в Собр. соч. 1935–1939, т. 4, совпадает с текстом журнального варианта, но главы, не имевшие названий в журнальной публикации, здесь озаглавлены.

Во втором томе «Избранных произведений в двух томах» (М., Гослитиздат, 1951–1952) и в Собр. соч. 1956–1957, т. 2, опубликован сокращенный текст очерков, получивший в этих изданиях заглавие «Северный лес».

Текст печатается по изданию: Собр. соч. 1935–1939, т. 4.

После слов: «интереса общества к лесной промышленности» – в авторской машинописи (ЦГАЛИ) следуют слова: «страдающей больше всего от утраты нашей молодежью „любви к лесу“».

…леса «круглого»… – Круглый лес – лесозаготовительный термин, обозначающий спиленные деревья после очистки от ветвей, коры и разделки ствола на части.

…спелые леса… – вполне зрелые, наиболее пригодные для использования.

…про староверов на Ветлуге… про паломников Светлого озера у невидимого града Китежа. – См. коммент. на с. 803–806 (наст, изд., т. 1).

…страницы историка Ключевского о лесе. – В. О. Ключевский (1841–1911), выдающийся русский историк, в «Курсе русской истории» пишет: «Лес всегда был тяжел для русского человека. В старое время, когда его было слишком много, он своей чащей прерывал пути-дороги, назойливыми зарослями оспаривал с трудом расчищенные лес и поле, медведем и волком грозил самому и домашнему скоту. По лесам свивались и гнезда разбоя. Тяжелая работа топором и огнивом, какой заводилось лесное хлебопашество на пали, расчищенной из-под срубленного и спиленного леса, утомляла, досаждала. Этим можно объяснить недружелюбное или небрежное отношение русского человека к лесу: он никогда не любил своего леса. Безотчетная робость овладевала им, когда он вступал под его сумрачную сень. Сонная „дремучая“ тишина леса пугала его; в глухом, беззвучном шуме его вековых вершин чудилось что-то зловещее; ежеминутное ожидание неожиданной, непредвидимой опасности напрягало нервы, будоражило воображение. И древнерусский человек населил лес всевозможными страхами. Лес – это темное царство лешего одноглазого, злого духа – озорника, который любит дурачиться над путником, забредшим в его владения» (В. О. Ключевский. Сочинения в 8-ми томах. М., Госполитиздат, т. 1, 1956, с. 67).

…раскапывали «Польцо»… – См. наст. изд., т. 3, с. 232–233.

…швырок, долготъе, рудсырье, стройпиловочник, телеграфный, шкуреный лес – Лесозаготовительные термины, виды лесоматериалов.

…молевой сплав – лес, сплавляемый не связанными между собой бревнами, россыпью.

…стал писать в газету обвинительный акт… – Имеется в виду статья Пришвина «Переславские кручи». Была опубликована в газете «Известия», 1935, 10 мая.

Бор шумел, как у Короленки… – Речь идет о рассказе В. Г. Короленко «Лес шумит» (1886).

Кошель – наплавное ограждение из бревен или жердей, применяемое при сплаве леса.

Запонь – плавучая преграда поперек реки, служащая для задержания леса при сплаве.

…«Учение о лесе» Морозова. – Книга выдающегося русского лесоведа, ботаника и географа Г. Ф. Морозова (1867–1920) «Учение о лесе» («Основания учения о лесе», 1920) заложила основы современного лесоводства. Ученый показал сложную взаимосвязь разнообразных компонентов леса, образующих единый природный комплекс. «Лес не есть только общежитие древесных растений, – писал Морозов, – он представляет собою общежитие более широкого порядка: в нем не только растения приспособлены друг к другу, но и животные к растениям, растения к животным, все взаимно приспособлено друг к другу, все находится под влиянием внешней среды» (Г. Ф. Морозов. Учение о лесе. М.-Л., Гослесбумиздат, 1949, с. 314). Морозов разработал учение о типах насаждений, развил представление о типах лесных пород и образуемых ими сообществ, обосновал теорию рубок и лесовозобновления.

…рудную дорогу. – Рудная дорога – дорога, проходящая по узкой возвышенности среди болот.

Сортименты– лесозаготовительная продукция, лесоматериалы, характеризующаяся определенными признаками качества: размерами, форматом и т. д.

Хлыст – очищенный от сучьев ствол поваленного дерева с неотрубленной вершиной.

Тюльки – толстые обрубки бревен.

…под черепком… – Черепок – лед, покрывающий землю под снегом.

…каракумский пробег… – восьмидесятишестидневный испытательный автопробег по маршруту длиной 9375 км, проведенный в 1933 г. советской автоколонной в тяжелых условиях пустыни Кара-Кум.

В авторской правленой машинописи «Берендеевой чащи» после слов: «баюкающие звуки» – следуют слова: «колыбельная песня для детей, охраняемых в душе своей взрослыми» (ЦГАЛИ).

Потыкушки. – См. наст, изд., т. 3. с. 458.

…На скудной почве… сосна такую силу берет, что стоит выше всех. – После этих слов в авторской правленой машинописи Пришвиным в первом варианте зачеркнуты следующие строки: «Мне ли судить, как высоко я поднялся среди своих современников, но только знаю, что почва у меня, как у сосны: на таком скудном материале мало кто на свете работает, и корни, как сосне, мне приходится пускать глубоко» (ЦГАЛИ).

Сквозной бригадир – руководитель сквозной бригады, то есть бригады, которая объединяет рабочих разных профессий, последовательно выполняющих операции всего технологического процесса. Такие бригады возникли в СССР в начале 1936 г. как одна из форм социалистического соревнования.

…по раменью, – Раменье – густой дремучий лес (обычно еловый).

В правленной автором машинописи глава «Инспектор по качеству» начинается словами: «Есть птица в дальневосточной тайге вроде рябчика видом, разве только потемней пером и чуть-чуть побольше. Такая это смирная птица, такая непуганая, доверчивая, что человек подходит к дереву с петлей на шесте, надевает петлю этому смирному рябчику на шею и тащит себе на жареное.

Мне снилась эта самая тайга, как Берендеева чаща, и эта птица необыкновенная, как птица Берендеевой чащи, а я будто бы иду хозяином среди непуганых птиц, и вот тянет меня, вот тянет неудержимо протянуть свой шест к смирному рябчику и петлею стащить его для своего костра.

Не ясно мне происхождение и странное сочетание с поэзией этого страстного желания охотника поймать, ощипать и зажарить такую живую чудесную тварь. Не раз пробовал переделаться и ходить в лесу с одной записной книжкой, – ничего не выходит: как только исчезает возможность поймать – родники Берендея пересыхают и живая поэзия леса превращается в бумажное дело.

Так у меня с птицами» (ЦГАЛИ).

…кто вы? – Инспектор по качеству, – ответил я. – Ср.: «Я… и посейчас продолжаю вести эту линию исследования жизни по качеству (как?), подобно тому как наука исследует причины жизненных явлений (почему?)» («Родственное внимание» (письмо в редакцию журнала «Колхозник»); ЦГАЛИ).

Высыпки – внезапный прилет в большом количестве пернатой дичи.

…сплотка щукой… – «Название щука удивительно подходит к этой сплотке, применяемой к лесу, который буксируют против течения: бревно лежит на бревне все выше и выше, как перья у щуки в верховом плавнике» (запись М. Пришвина; ЦГАЛИ).

…своим путиком… – Путики – участки для охоты, на которые промысловые охотники делили между собой леса.

Плица (сев.) – деревянный черпак или ковш.

Кокорина (выворотень) – нижняя часть древесного ствола с перпендикулярным к нему отрезком крупного корня.

Закорыш – жук-короед.

Боны – здесь – плавучее заграждение, устанавливаемое в русле реки при сплаве леса.

Рада. – «Лес на болоте: темная рада, значит, ель по болоту, светлая рада – сосны по болоту» (примеч. М. Пришвина; ЦГАЛИ).

Глубинный залом – многорядное беспорядочное скопление на реке бревен, вызванное препятствием в русле.

Пыж – здесь – то же, что залом.

…по зеленым наволокам… – Наволок – «значит намывной берег» (примеч. М. Пришвина; ЦГАЛИ).

Князь (или князек). – См. коммент. к с. 275 наст. тома.

Охлупь. – «На князьках северных изб хозяева ставят фигуры фантастических животных (а иногда и очень натуральных), частью для пользы, („чтобы князь не гнил“). Фигуры эти носят общее название охлупи» (примеч. М. Пришвина; ЦГАЛИ).

Бонитер (разговори.) – специалист, оценивающий продуктивность леса.

…разноцветные турухтаны со своими необыкновенными воротниками. – Турухтан – разновидность кулика; весной у самца-турухтана «шея, плечи и грудь бывают прикрыты густым капюшоном из длинных перьев, темно-рыжего, иногда черного цвета с металлическим зеленым или синим отливом. Капюшон этот может подниматься и опускаться по желанию самой птицы и играет большую роль во время поединков между самцами на току» (С. В. Покровский. Календарь природы. М., 1924, с. 206).

…как… сочинял свои путешествия… писатель, прозванный Вранченком. – Речь идет о Василии Ивановиче Немировиче-Данченко (1844–1936), авторе многочисленных путевых очерков.

…охота моя в Каракалах на архаров… – См. наст, изд., т. 3, с. 431–439.

Знамя – здесь – метка своего путика, двора.

…сосна очень сбежистая… – Сбежистое дерево – здесь – дерево, диаметр которого резко сокращается к вершине; с очень сильно утонченной вершиной.

«Не количеством мыла… надо измерять степень культуры». – Имеется в виду ставшая пословицей фраза знаменитого немецкого химика Юстуса Либиха (1803–1873): «Культура народа определяется количеством потребляемого мыла».

…под суслон… – Суслон – несколько снопов, поставленных в поле для просушки стоймя, колосьями вверх, и покрытых сверху снопом.

…в севалку дует… – Севалка (обл.) – лукошко с зерном для ручного сева.

Польник – местное название тетерева-косача.

Отпуск. – Так в северных говорах называют заговор от диких зверей или лихих людей. Тексты этих заговоров сохраняются как рукописный талисман.

«Живые помощи» – искаженное начало славянского текста псалма царя Давида; «Живый в помощи Вышняго» (Псалтырь, псалом 90,1). В народе была широко распространена вера, что тот, кто произносит этот псалом в опасную минуту или носит текст этого псалма как талисман, избавляется от опасности.

…дерево выросло полугрудником. – Полугрудником или пологрудником на Севере называют дерево с обнаженным от коры участком ствола пли дуплистое дерево.

Табачный сук – бурый сгнивший сучок.

Кособолонное дерево – дерево с винтообразно расположенными волокнами древесины.

Раскряжеванное дерево – распиленное поперек.

…«исход» предполагает впереди возможность какой-то их Палестины. – Библейские ассоциации: в Библии, в книге Исход рассказывается об исходе израильтян из Египта и о приходе после сорокалетнего странствования в обетованную землю – Палестину. Здесь «Палестина» в значении – «обетованная земля».

Затерт… как «Челюскин»… плыл, как Шмидт в дрейфующем льду. – Советский пароход «Челюскин» в 1933 г. был затерт льдами в Беринговом проливе, затем был вынесен в Чукотское море, где в феврале 1934 г. затонул, раздавленный льдами. Начальником экспедиции был О. Ю. Шмидт (1891–1956) – математик, астроном и геофизик.

Р. Вальбе