Том II

О литературных партиях в Риме в век Августа. Сочине ние Н. Благовещенского.

Г. Благовещенский с большим тактом избирает всегда предметами своих сочинений очень интересные и с тем вместе малоизвестные у нас вопросы из истории римской литературы. Этим удачным выбором отличаются его рассуждения о римских ателланах ', о римских пантомимах, о начале римской комедии, о судьбах римской трагедии. Нельзя не прибавить, что изложение у него бывает так же интересно, как и самый предмет; потому его сочинения с ученым достоинством соединяют и чисто литературное.

Новое его рассуждение имеет самый живой интерес, излагая исти-рию явлений, совершенно подобные которым мы замечаем и в нашей литературе, и в ясном примере представляя, каково значение и каков будет конец тем литературным прениям, которые часто занимают наших современников и которые почти в таком же виде (только о других именах) происходили и в Риме. «Изучение классической древности, — говорит он, — интересно, между прочим, в том отношении, что она представляет нам собою мир отживший, замкнутый, в котором мы можем проследить каждое событие, каждое явление от начала его до конца. Мы усматриваем не только самое явление, но и результаты, к которым оно привело, чего не видим при изучении эпох, более близких к нам по времени, потому что будущее их нам неизвестно. Потому нередко правильное понимание истории древнего мира дает нам до некоторой степени возможность верно судить если не о всех, то, по крайней мере, о некоторых аналогических явлениях в современной нам жизни. В этом замкнутом мире мы находим, между прочим, решение и таких общечеловеческих вопросов, которые всегда и везде составляли предмет жарких споров, а потому в настоящее время невольно обращают на себя внимание людей образованных и мыслящих. Говоря это, я имею здесь исключительно в виду вопросы литературные и эстетические. В литературе каждого народа, в пору его деятельной жизни и развития, одно направление сменяется другим, или даже одновременно существует несколько направлений, и каждое из них находит своих приверженцев и представителей, не согласных между собою во взгляде на искусство. При известной степени зрелости и развития общества наступает перемена вкуса и, вместе с тем, эстетического взгляда на искусство, и в литературе начинается борьба между старым и новым направлением. Подобное явление не раз встречаем мы и в римской литературе». С точки зрения, на которую становится г. Благовещенский, история древнего мира приобретает самый живой интерес для нашего времени. Изложив факты, рассказываемые г. Благовещенским, мы почти не должны будем указывать параллельность их с явлениями, среди которых стоим мы сами, — так велико и очевидно сходство.

Движение римской поэзии состояло в постепенном ее подчинении греческому влиянию, имевшему следствием обработку языка и художественной формы. Это новое направление считало в век Августа своими представителями Виргилия и Горация. Приверженцы старины не щадили ни того, ни другого нововводителя. Все произведения Виргилия были осыпаны ожесточенною бранью; так, Октавий Авит написал целое сочинение в доказательство того, что Виргилий присвоивает себе чужие стихи; на его «Буколики» была написана пародия («Антибуколики»); на «Энеиду» также была составлена сатира или пародия («Бич Энеиды», Aeneidomastix). Пародии некоторых стихов его дошли до нас. Многие выражения, употребленные Виргилием, называли варварскими, мужицкими. Таким же упрекам подвергался и Гораций. Не были щадимы и писатели, которым обязана усовершенствованием латинская проза. Так, Цицерона упрекали за нововведения в языке и даже называли его аллоброгом, говоря, что он пишет не по-латыни, а на варварском языке. Грамматисты и реторы, занимавшиеся преподаванием стилистики, не считали новых писателей заслуживающими изучения, а классическими авторами признавали одних старинных писателей, в которых восхищались именно тем, что было их величайшим недостатком. Ветхие, вышедшие из употребления слова и обороты превозносились похвалами. Это «литературное староверство», по удачному выражению г. Благовещенского, не признававшее великими писателями Цицерона, Виргилия, Горация, предпочитавшее им Ливия Андроника, Энния, Луцилия, существовало в Риме очень долго. Персий, живший с лишком столетне спустя после Виргилия и Горация, говорит, что еще в его время были л-юди, восхищавшиеся «надутым» произведением старинного поэта Ат-тия и «Антиопою, у которой слезное сердце облокотилось на горести» (выражение, взятое из старинного поэта, которым восхищаются эти отсталые люди и над которым смеется Персий). Конечно, оскорбляемые поэты и приверженцы их принуждены были не щадить обидчиков; у Горация много едких выходок против его хулителей; Виргилий навеки заклеймил своих литературных врагов, Бавия и Мевия, знаменитым стихом:

Q іі Bavium non odit, amet tua carmina, Maevi.

«Кому сносен Бавий, пусть тот восхищается твоими стихами, Мевий». Мало того: новые писатели, принужденные нападками, должны были доказывать, что старинные поэты, подражать которым хотели их заставить, не выдерживают эстетической критики; Гораций должен был, в оправдание нововведениям, обнаруживать грубые недостатки Луцилия, Пакувия и других писателей, чрезмерно прославляемых приверженцами старины. Одним словом, дело происходило совершенно так же, как происходит теперь перед нашими глазами.

Но важность не в' том, как едки и остроумны были взаимные упреки, — важность в том, которая сторона признана за справедливую беспристрастным потомством, на чьей стороне был перевес нравственных и художественных сил. Виргилий и Гораций стояли за нововведения. А кто были их противники? «Бавий» и «Мевий» сделались синонимами слов: «дурной писатель и дурной человек». Мало того: имена их дошли до нас только благодаря тому, что они упомянуты у Виргилия, которого старались терзать своими гнилыми зубами. То же будет с Бавиями и Мевиями всех времен. Утешительно, по крайней мере, это, если неутешительна самая борьба с такими жалкими противниками.