Томек на тропе войны

II Бледнолицый и краснокожий братья

Томек вскрикнул от боли, но ни на секунду не потерял сознания. Срываясь с обрыва, Томек крепко прижался к противнику. Получилось так, что индеец очутился под Томеком, тем самым защитив его от прямого удара о скалу. Томек почувствовал только страшную боль в руках, которыми он обхватил индейца. Спустя некоторое время он с усилием высвободил свои окровавленные руки, все в ранах и ссадинах. Попытался было распрямить пальцы – и зашипел от боли. К счастью, это были только поверхностные раны, о которых он тут же забыл, взглянув на лежавшего без движения индейца.

Томек встревоженно наклонился над ним. Навахо потерял сознание. Узкая струйка крови сочилась из-под лежащей на камне головы индейца. Томек осторожно приподнял ее. Кожа на затылке была глубоко рассечена, но заплетенные в косички волосы ослабили удар – череп, кажется, не поврежден. Томек внимательно осмотрел покрытое ссадинами тело краснокожего и не нашел серьезных повреждений. Только правая щиколотка утратила свою форму из-за раздувающейся опухоли.

Томек быстро стянул с себя остатки рубашки и разорвал ткань на полосы. Одной из них он перевязал кровоточащую рану на голове индейца, а потом принялся бинтовать опухшую щиколотку. Индеец глухо застонал.

«Видишь, до чего ты довел! – буркнул про себя Томек. – Какого черта вздумалось тебе убивать меня?»

Индеец продолжал лежать без движения. Томек стал лихорадочно соображать, как помочь раненому противнику. Обратно не взобраться – отвесная десятиметровая стена, – а спускаться надо по крутому, усеянному камнями склону.

Недолго раздумывая, Томек принял решение. Он взвалил индейца на правое плечо так, чтобы его голова лежала на спине, а ноги – на груди, и осторожно ступил на склон.

Сходить было нелегко. С трудом удавалось найти надежную опору. Томек то скатывался вместе с каменистой осыпью, то падал на колени и наконец почувствовал, что изнемогает. Пришлось несколько раз присесть и перевести дух. Индеец, неподвижно лежавший на его плече, с каждым шагом словно становился тяжелее. Но Томек не думал о себе, не обращал внимания на усталость и раны. Стиснув зубы, он шел и шел, сосредоточенно прислушиваясь к дыханию раненого противника. Благодаря чудовищному усилию в конце концов он очутился у подножия горы.

Здесь Томек положил индейца на землю. Затем отыскал большой яйцевидный кактус, срезал с него колючки, отделил от толстого ствола и принес к лежавшему на земле навахо. Разрезать кактус было делом одной минуты. Добыв сочную мякоть, он принялся выжимать из нее сок на лицо индейцу.

Прошло довольно много времени, пока лицо навахо судорожно не дернулось от боли. Он раскрыл глаза, но, увидев над собой лицо Томека, быстро опустил веки. Казалось, он снова потерял сознание, но нет, опять взглянул, уже осмысленно, и наконец открыто впился взглядом в лицо бледнолицего врага.

– Ну вот ты и очнулся, – сказал Томек, пытаясь улыбнуться.

– Ты победил меня, так не щади, добей! – прошептал навахо.

– Какой злой дух в тебя вселился?! – вскипел Томек. – То ты без всякого повода пытаешься меня убить, то теперь меня самого хочешь превратить в трусливого убийцу!

– Шериф Аллан послал тебя следить за мной…

– Что за чепуха! – воскликнул Томек. – Никто меня не посылал следить за тобой, и я тебя вовсе не победил. Я просто хотел посмотреть на мексиканскую сторону, потому и взобрался на эту одинокую вершину. На тебя я наткнулся по чистой случайности. Не знаю, почему ты напал на меня, – видимо, причина была, если уж мы дрались, как два петуха. Мы упали с обрыва, и ты ударился головой о камень. Вот как выглядит эта моя «победа».

– Но ведь ты живешь у шерифа Аллана, – с горечью повторил навахо, пытаясь заглянуть Томеку в глаза.

– Если ты знаешь, что я живу у Аллана, то должен знать и то, что живу я там всего несколько дней. Я приехал из далекой заморской страны за этой молодой скво[10], с которой вместе отправлюсь в Англию.

– Угх! Значит, ты и в самом деле не принадлежишь к людям шерифа?!

– У меня с ними ничего общего, – заверил индейца Томек. – Но давай лучше подумаем, как тебе помочь? К несчастью, ты крепко пострадал во время падения.

– Значит, мой бледнолицый брат не янки?[11]

– Нет, я поляк, моя родина находится далеко за Большой Водой, – пояснил Томек, довольный, что навахо назвал его «бледнолицым братом».

– Угх! И впрямь злой дух затуманил мне глаза, чтобы я не увидел правду. Надо быстро исправить ошибку, может быть, еще не поздно… – лихорадочно говорил навахо, пытаясь подняться на ноги, но тут же покачнулся и упал бы, если бы Томек не поддержал его в последний момент.

– Ты с ума сошел?! У тебя же нога вывихнута! – возмутился белый юноша.

– Помоги мне взобраться на вершину горы, дорога каждая минута! – ответил индеец, опираясь на руку Томека.

– Здесь нам не взобраться, – возразил Томек. – Лучше обойти гору кругом, до тропы…

– Если мой бледнолицый брат хочет убедить меня, что наша встреча была случайна, то… поможет мне как можно скорее взобраться на вершину горы, – нетерпеливо сказал навахо.

– Ну-ну! Что ж, попробуем!.. – вздохнул Томек, с опаской посмотрев на крутой склон.

Шаг за шагом карабкались они по косогору. От усилия и боли лицо молодого навахо побледнело и покрылось испариной. То и дело он спотыкался и падал, хотя Томек изо всех сил поддерживал его. Не обращая внимания на острую боль, волоча по земле вывихнутую ногу, индеец упорно отказывался передохну́ть – он спешил на вершину горы.

Томек уже почти выбился из сил; ноги подгибались, рот с трудом ловил воздух, а ведь было проделано всего полпути. Но индеец, видимо, знал здесь каждый кустик; вместо того чтобы взбираться на гору напрямик, он выбрал дорогу наискось, находя неизвестные Томеку удобные проходы. И вот уже выступ, на который они упали с вершины, в нескольких десятках метров справа.

Индеец все больше выказывал тревогу. Неожиданно он присел на склоне. Заслонив ладонью глаза от солнца, он долго всматривался в расстилавшуюся перед ними волнистую прерию.

– Угх! Есть, есть, вон там, на востоке! – воскликнул он, указывая рукой.

Томек напряг зрение. Вдали, на небольшом возвышении, он увидел всадника, глядящего на вершину горы.

Молодой навахо замахал руками, громко закричал на неизвестном Томеку языке, но таинственный всадник стоял неподвижно, словно каменное изваяние. Слишком далеко было до него, чтобы он мог услышать этот крик. И заметить их на темно-зеленом склоне он тоже не мог. Томек понял, что, если бы навахо находился сейчас на вершине, на обломке скалы, всадник прекрасно бы видел его на фоне светлого неба.

– Он не может нас ни увидеть, ни услышать, – крикнул Томек, обращаясь к своему спутнику.

– Выстрели вверх из револьвера! Он наверняка услышит выстрел! – откликнулся навахо. – Скорей, скорей! Смотри, он уезжает!

И впрямь всадник уже стал спускаться с холма; скакун его все быстрее устремлялся к границе Соединенных Штатов.

– Стреляй! – закричал навахо, хватая Томека за руку.

Томек хотел достать револьвер, но так и не нащупал рукоятку: кобура была пуста.

– Я потерял револьвер: наверно, выпал из кобуры, когда мы дрались! – воскликнул он.

– Ищи скорей – или я опозорен! – с отчаянием взмолился индеец.

Томек, словно у него появились свежие силы, бросился к скале, где предполагал найти потерянный револьвер. Спотыкаясь, ползя на четвереньках, он добрался до основания большого обломка скалы. Руками попытался ухватиться за его край, но, даже встав на цыпочки, не смог дотянуться. Он был слишком измучен, чтобы взбираться по почти отвесной скале, и решил найти проход, по которому спустился, неся на плечах бесчувственного индейца. Наконец это удалось, и он очутился наверху скалистого обломка.

После коротких поисков он увидел свой черный револьвер на щебне, покрывавшем склон. С торжествующим криком схватил оружие, но, к несчастью, ствол был забит землей. Пока Томек прочистил его шомполом, всадник, ветром мчавшийся по прерии, очутился напротив одинокой вершины. Томек поднял револьвер и выстрелил пять раз подряд. Но, увы, таинственный всадник не услышал выстрелов. Как раз в этот момент он скрылся за поворотом горы, заглушившей эту пальбу.

Томек понял, что больше ничем не может помочь. Чтобы не терять времени, он не стал перезаряжать револьвер, а сунул его в кобуру и направился помочь индейцу, взбиравшемуся по склону горы.

Стойкость молодого навахо и то упорство, с которым он карабкался наверх, вызвали уважение Томека.

Томек был сообразительным парнем. Он не сомневался, что индеец очутился на одинокой горе для того, чтобы встретиться с таинственным всадником. И встреча, надо думать, была важная, если он кинулся в смертельную схватку, предположив, что Томек выслеживал его по приказанию шерифа Аллана.

Немало потребовалось времени, пока они добрались до вершины. Индеец просто изнемогал. И рана на голове, и вывихнутая нога причиняли значительную боль, но он делал вид, будто не обращает на это никакого внимания. Видимо, все время думал только о таинственном всаднике, потому что не успели они очутиться на вершине, как он сразу бросился к северному ее краю, откуда хорошо была видна прерия на американской стороне.

Томек и навахо напрягали зрение, высматривая всадника. Однако его нигде не было видно. Индеец еще больше помрачнел. Наконец он прервал молчание:

– Может ли мой белый брат найти ружье?

– Сейчас. Наверное, стоит у скалы. Пусть мой краснокожий брат подождет меня здесь, – ответил Томек.

Ружье было на месте. Томек с легкостью нашел его. Это было старое, уже довольно изношенное оружие. Томек тщательно его осмотрел; он знал, что неказистые на вид ружья трапперов[12] и краснокожих отличаются иногда большими достоинствами. На длинном стволе ружья виднелись насечки. Так по обычаю Дикого Запада отмечалось число убитых врагов. Томек посчитал насечки. Их было тринадцать подряд, потом, поодаль, еще четыре.

Индеец был слишком молод, чтобы все насечки на стволе ружья относились к его победам. Вероятно, унаследовал ружье от прославленного воина. Но уже то, что юный навахо имеет такое ружье, доказывает – среди своего племени он человек непростой.

Придя к такому выводу, Томек решил внимательно присмотреться к навахо, поэтому возвращался осторожно, прячась за обломками скал. Так он смог подойти к навахо незаметно. Индеец сидел на земле и, опершись локтями о колени, уткнулся лицом в ладони.

Томек изумился: неужели краснокожий плачет? Невероятно. Слезы никак не вязались с его мужественным поведением. И все же Томек не ошибся: из-под судорожно прижатых к лицу пальцев текли слезы. Навахо и правда плакал. Были ли это слезы боли, отчаяния или разочарования? Этого Томек не знал, но понял, что подглядывать за человеком в минуту его слабости неблагородно. Он осторожно отступил назад и только спустя какое-то время вернулся к спутнику.

Сидя на земле, индеец поправлял волосы, растрепавшиеся во время борьбы. Рядом лежал обрывок рубахи, которым Томек перевязал ему рану. На лице индейца уже не было видно волнения, так прекрасно он владел собой. Увидев Томека, он произнес:

– Мой белый брат нашел ружье. Хорошо. Мне уже пора, я должен спешить.

Томек положил ружье рядом с краснокожим и сказал:

– Ты плохо сделал, мой краснокожий брат, что снял с головы повязку. Из раны еще идет кровь.

Навахо посмотрел на него. Он долго вглядывался в глаза белого юноши, но, видимо, так и не обнаружил в них хитрости или коварства, потому что грустно улыбнулся и ответил:

– Краснокожие больше всего нравятся бледнолицым тогда, когда кости краснокожих белеют в прерии. Все индейцы для бледнолицых – паршивые собаки, цепляющиеся за землю, которую хотят иметь белые. Навахо, апачи и сиу умеют биться с врагами. Я – навахо. И если кто-нибудь из белых или краснокожий полицейский, служащий у белых, встретил бы меня, раненного, в прерии, то доставил бы к шерифу как человека, подозреваемого в нападении. Я сказал это потому, что ты, мой брат, приехал сюда из-за Большой Воды, чтобы взять с собой белую скво, и скоро уедешь с ней на свою родину.

– Я уже много раз слышал, как подло ведут себя белые люди с индейцами, но никак не думал, что среди вас нашлись предатели, служащие угнетателям. Ведь американская земля принадлежит вам, это ваша родина.

– Мой брат так же молод, как я, но Маниту[13] одарил его большим умом. Мой белый брат должен уже сидеть в совете старейшин своего племени. Если бы все белые говорили и поступали так, как ты, то индейцам никогда не пришлось бы выкопать топор войны, выступая против них. Увы, даже не все индейцы понимают, что надо держаться сообща. Среди нас оказались и предатели. Сущие паршивые краснокожие собаки!

– Я понимаю тебя, потому что моя страна тоже не знает свободы. И у нас немало предателей. Но надо подумать о твоих ранах. Давай подложим кусок рубашки под повязку, из которой торчат перья. Подожди, я тебе помогу! Вот так! Теперь хорошо. А ногу мы сейчас вправим и перевяжем.

Томек ловко вправил вывих и перевязал ногу обрывками рубашки. Несмотря на боль, индеец над чем-то задумался, но лишь после длительного молчания выразил свое опасение:

– Мой белый брат живет в доме шерифа Аллана, и, если вернется израненный и в изорванной одежде, шериф наверняка станет спрашивать, что случилось. Что мой брат ответит?

– Прежде всего я постараюсь, чтобы Аллан меня не увидел таким. Потом вызову из дома моего приятеля, боцмана Новицкого, и попрошу его принести мне свежую рубашку.

– Ты говоришь о белом мужчине высокого роста, который тоже живет у шерифа?

– Ты видел боцмана Новицкого? Когда? – вопросом на вопрос ответил Томек, подозревая, что навахо следил за всеми обитателями ранчо Аллана.

– Я работаю у шерифа ковбоем.

– Ах вот в чем дело! – улыбнулся Томек. – Значит, мы вместе можем вернуться домой.

– Нет, я со стадом нахожусь на ближнем пастбище. Если шериф увидит нас вместе, он легко обо всем догадается. А как ты объяснишь свой необычный вид другу?

– Об этом не беспокойся. Скажу, что упал с лошади на колючий кактус. Боцман Новицкий добрый товарищ – никогда не задает вопросов больше, чем надо.

– А малая белая скво? – не унимался индеец.

– Если ты думаешь о Салли, то можешь быть совершенно спокоен. Она поверит всему, что я скажу, а ее мать – сама доброта и любит меня. Они живут в далекой стране, которая называется Австралия. Их ферма находится в прерии на опушке огромного леса. И вот как-то раз маленькая скво заблудилась в этом лесу. Все окрестные фермеры не могли ее отыскать. Мне же повезло, и я случайно нашел ее. Она вывихнула ногу, прям как ты сейчас, и не могла одна вернуться домой. И она, и ее мать сделают все, что я попрошу. Не беспокойся ни о чем.

– Зачем мой белый брат ездит по разным далеким странам?

– Мы с отцом и двумя его друзьями ловим диких животных и продаем в Европу. И потом на них можно посмотреть в специально отведенных для этого местах.

– Угх! Красный Орел уже слышал о таких людях, которые ловят диких животных.

– Ого, у моего брата красивое имя, – заметил Томек. – Могу я называть тебя Красным Орлом?

– Все меня так зовут, – ответил навахо. – А теперь идем к нашим лошадям.

– Красный Орел не должен тревожить больную ногу. Я тебя понесу на спине. Бери оружие и садись, – предложил Томек.

После краткого колебания индеец сел Томеку на закорки, и двое юношей двинулись вниз по склону. Несмотря на всю силу и выносливость, после всех сегодняшних передряг Томеку понадобилось несколько раз передохну́ть, прежде чем они добрались до лошадей. Мустанг навахо сразу же почувствовал людей – начал фыркать и бить копытами о землю. Навахо свистнул. Мустанг заржал и успокоился.

Когда Томек встал рядом с лошадью, индеец слез с его спины, отвязал конец лассо от ветви, не выпуская из рук ружья, схватился за длинную гриву мустанга и ловко вскочил на него.

– Пусть мой белый брат сядет сзади меня, – предложил он.

– Не стоит. Мой конь всего в нескольких шагах отсюда, – ответил Томек.

Он нашел свою лошадь, запрыгнул в седло, и они быстро спустились с горы на широкую равнину. Молча ехали галопом. Только спустя полчаса навахо осадил коня.

– Здесь наши пути расходятся, – сказал он. – Ты, мой белый брат, поскачешь на северо-запад, а я – прямо на север, на свое пастбище.

– А когда Красный Орел приедет на ранчо Аллана? Я хотел бы кое о чем поговорить, – сказал Томек.

– Постараюсь вскоре встретиться с моим белым братом.

– Буду ждать. До свидания!

Томек дружески помахал рукой и повернул коня к ранчо.

Индеец неподвижно сидел на мустанге, чуть подавшись вперед, держа в обеих руках длинное, с насечками ружье. Как только белый юноша немного отъехал, указательный палец индейца дотронулся до курка.

«Только мертвые не выдают тайны», – подумал навахо, вскидывая ружье к плечу.

Он был уже готов выстрелить, как вдруг вспомнил, что новый знакомый даже не спросил его о таинственном всаднике.

«Ведь это же я хотел его убить, а он не только не воспользовался победой, но и помог мне, как другу. Этот белый ничего не знает о Черной Молнии и, значит, не может нас предать».

Навахо медленно, с видимым облегчением опустил ружье и прошептал:

– О великий Маниту! Я ненавижу белых и готов погибнуть в борьбе с ними. Но я не могу убить человека, который поступил со мной так великодушно.