Томек в стране фараонов

XII Приведения

– Аллах акбар!

– Салам!

Приходящие совершали омовение и садились, скрестив ноги, на пышных подушках низкого столика. Стены были увешаны ковриками без ворса – килимами, на полу был расстелен ковер. Никто не начинал беседы, все ждали… Женщины внесли огромное блюдо с запеченными курами и большой поднос с рисом. Расставили миски с разными кушаньями и приправами, поставили тарелку с хлебцами балади.

Приступили к еде. Брали рис, ели его с куриным мясом. Отломив хлеб, обмакивали его в разные приправы, чаще – в самые острые. Сидевшие здесь люди вели бурную, полную риска жизнь, поэтому они предпочитали сильные специи. Молчали… Даже те, кто уже утолил голод, жевали до тех пор, пока не закончил есть последний, ибо считали себя не только небедными, но и воспитанными людьми. Вошел араб с суровым лицом и с горящими глазами. Многим европейцам он был известен, как «владыка Долины», «потомок фараонов» или просто «фараон». Арабы же называли его «железным фараоном». Он приветствовал собравшихся, среди которых находился и европеец, и уселся за стол. Есть он не стал. Подождав, когда женщины все уберут, он начал:

– Проклятые гяуры! Они здесь и всюду суют свой нос!

– Может, Аллах поможет, и они пойдут по другой, не нашей тропе?

– Садим, ты обнаружил ту тропу? – с нажимом спросил вожак.

Салли, наверное, узнала бы невысокого и немолодого араба, к которому был обращен вопрос. Она хорошо разглядела его на каирской улице перед входом в дом Ахмада аль-Саида, пользующегося доверием англичан чиновника хедива. Он обратил на себя ее внимание пугливым и таинственным видом. Зато его не узнали бы ни Томек, ни Новицкий, хотя совсем недавно с ним разговаривали: так надежно укрывали его тогда арабское одеяние и невзрачная внешность.

– Да, я сказал им, чтобы искали в Эль-Курна…

– Клянусь бородой пророка, если семья Расула об этом узнает… – ужаснулся кто-то.

– Ничего, они будут молчать. У них не всегда чисто, – перебил вожак.

– У нас грозный противник, – задумчиво произнес европеец. – Они умеют обращаться с оружием. Вчера они чуть было не узнали Гарри, когда он нес службу в Долине царей, а потом провели в горах ночь, когда была буря, и остались целыми…

– Клянусь Аллахом! – воскликнул третий. – Пережили такую бурю? Может, это джинны?

– Если бы они были джиннами, – со злостью ответил «фараон», – мы бы с ними справились.

Все посмотрели на него с суеверным страхом. Они всем были обязаны ему, он сделал их богатыми. Надо было только слушаться и делать, как он велит; он действительно был твердым и «железным» человеком. Они съехались с разных концов страны – с севера, из Каира, из Асуана, из Нубии и Судана, где было у них «южное дело». Эти последние знали его дольше всех. Собравшиеся молча ждали.

– Гяуры… Они должны уйти в тишину, – решил он.

– А женщина и мальчик? – спросил европеец.

– Женщину достаточно напугать. Садим, ты! – указал он.

– А гяуры? Кто займется ими? – кому-то хотелось знать все.

– Это дело владыки Долины, – ответил вожак. – Их уже нет.

Присутствующие тихо перешептывались. Подали кофе, за которым обсудили деловые вопросы. В Европе дела шли неплохо, туда удалось перевезти новую партию настоящих античных реликвий и подделок. Дела на севере, связанные с гашишем и опиумом, процветали, на юге тоже все было как следует.

Все были довольны. «Железный владыка», как обычно, взял на себя самую трудную часть заседания.

«Вот это настоящий владыка, – думали собравшиеся. – Воистину фараон…»

Салли снился сон.

По дороге опасности на поля Яру двигался умерший. Он миновал четверо врат опасности Яру и встал на берегу Извилистой реки, отделявшей его от Страны мертвых. Перевозчик с лицом Новицкого, улыбаясь, ждал магической формулы… Умерший склонился к его уху и прошептал ее:

– О, ты, кто срезает камыши, перевозчик… О, небесная сила, открывающая солнечный диск. О, Ра, господин света, перевези меня, не оставляй здесь одного.

– А как называется эта лодка? – хитро спросил перевозчик.

– Мне известны названия всех частей, из которых она состоит, – ответил путник.

– Садись, братишка, – разрешил перевозчик. – Только на корму, а не на нос, только это даст тебе счастье… А что у тебя в руке?

– Подарок для Озириса, – ответил путник, и Салли увидела небольшой узелок, который он прижимал к груди, и вдруг так быстро, как бывает только во сне, с изумлением узнала в путнике Томека.

– Не бойся, братишка, Озириса, – сказал перевозчик. – Он свой парень. Я, правда, не могу с тобой идти, у меня здесь много работы, да ты и сам справишься…

– В Зале Двух правд[107] ничего не удастся скрыть, – сказал путник. – Мне это известно. Тот, кто не признает правды, будет наказан. Скромность получит богатство, а беззаконие никогда не достигнет цели.

У входа в Зал Двух правд ждала богиня Гептер-Гор с двумя головами – львицы и крокодила, в руках она держала по ножу. Путник остановился, чтобы произнести обращение:

«Приветствую тебя, Великий Бог! Господин Двух правд! Я пришел к тебе, господин мой! Меня привели, чтобы я увидел тебя. Я знаю твое имя, знаю имена сорока двух, окружающих тебя… Я принес тебе Две правды».

Томек – теперь Салли была уже окончательно уверена в этом – вышел в зал. Салли осмотрелась его глазами. На троне восседал правитель суда Озирис.

Весами добра и зла заведовал Анубис, только вместо головы шакала Салли увидела спокойное лицо Вильмовского. У записывающего приговор Тота было лицо отца Салли, господина Аллана. Томек с серьезным видом кивнул им, затем приветствовал уважаемый трибунал и протянул на ладони свое сердце, уста и глаза. «Это первый этап суда, – подумала Салли. – Все, что за свою жизнь он слышал, видел и думал, было чисто и благородно. Сейчас начнет оглашать длинную декларацию своей невиновности».

– Я удалил из себя свои грехи.

– Я не грешил против людей.

– Не обворовывал бедных.

– Не отравлял.

– Не убивал.

– Не подсылал убийц.

– Не сделал никому зла.

– Я чист, я чист, я чист, – повторил Томек, а Тот и Анубис улыбались ему.

Затем трибунал начал допрос. Проверяли, говорит ли путник правду. Его сердце положили на одну чашу весов, а на другую – символ богини Маат, перо. Салли задрожала. Чаша колебалась то в одну, то в другую сторону. Когда же перевесила чаша с пером, чудовище, называемое Ам-Муту, или Пожиратель мертвых – с мордой крокодила, головой и передней частью туловища льва и с задней частью гиппопотама – широко отворило ужасающую пасть.

В эту минуту Томек развязал узелок и поднес то, что там было, Озирису. В сиянии свечей сверкнула фигурка фараона. Озирис триумфально поднял ее.

Чаши весов дрогнули и выровнялись. Озирис встал и торжественно провозгласил путника «оправданным». Тот с лицом старого Аллана подвел Томека к Озирису. Вместе с Салли они посмотрели ему в лицо и обомлели. У Озириса было лицо Смуги. Он многозначительно приложил палец к губам, веля им молчать.

– Ты имеешь право пребывать в благословенных Полях Яру, чтобы жить там вечно и счастливо.

Салли проснулась, с облегчением вздохнула, увидев Томека рядом. Она пересказала свой сон за завтраком, ночное видение засело в голове молодой женщины, буди-то тревогу.

– Очевидно, Озирис к нам расположен, – улыбнулся Томек.

Однако Новицкий не разделил его веселья:

– Сны бывают, как предчувствие. Может, это предостережение?

– Ну, ты был всегда чертовски суеверен, – уже открыто рассмеялся Томек.

– Ой, не шути, братишка! Озирис – важная персона, – заметил Новицкий не то шутя, не то серьезно.

– Чем мы сегодня займемся? – быстро сменила тему Салли.

– Мы кое-что обещали нашему мальчику, и он это заслужил, – напомнил Новицкий. – Хотя с другой стороны… признайся, Томек, не свербит тебя, чтобы нанять с десяток арабов и где-нибудь в уголке покопать? Так забавляются все здешние европейцы. А вдруг найдем какую-нибудь древнюю гробницу и назовем ее именем Салли…

– Не шути, капитан, сам ведь говорил, что такими вещами не шутят.

– Да говорил, говорил, – отбивался Новицкий. – А ведь мы с тобой, братишка, были бы первыми поляками, ищущими здесь сокровища.

– Хватит пока приключений, подождем отца и Смугу, – твердо сказал Томек. – Давайте-ка выберемся в Мединет Хабу, в эту коптскую деревню. Вы не забыли, что нам дали рекомендательное письмо к одному ее жителю? Знакомому того коптского священника, которому Патрик оказал в Каире такую ценную услугу? Может быть, что-нибудь узнаем? Во всяком случае, ничего лучшего, особенно для Патрика, нам не придумать, – заключил Томек.

Если бы только он мог знать, как скоро эти слова подтвердятся с точностью наоборот.

– Ну что ж, решили, так решили. У тебя, братец, есть голова на плечах! А я и забыл об этом письме, – сдался Новицкий. – Мне бы лишь не ползти на вершины, а так я с вами.

– Ты, как лакей, Тадек, и не можешь много разговаривать, – весело засмеялся молодой Вильмовский.

– Ой, братишка, не дразни меня, – ответил на то моряк и, намекая на сон Салли, шутливо добавил: – А то на другой берег не перевезу.

Отдых, чувство дружеской общности, мягкое сияние утреннего солнца отодвинули в прошлое напряжение недавней борьбы с безжалостной стихией. Им хотелось вдоволь насладиться наступившей разрядкой, и они выбросили из головы все тревожные мысли. Лишь Салли не оставляло внутреннее беспокойство. Все еще находясь под впечатлением сна, она не могла удержаться от напоминаний о необходимости соблюдать осторожность. Тем более, что сама она решила остаться в лагере, чтобы привести в порядок свои заметки.

– Милая ты моя голубушка… Да от нас все как от стены горох, ты ведь и сама в этом убедилась.

Новицкий со смехом комментировал предупреждения Салли, когда в их лагере появился Беньковский. Он приехал проститься. По этому случаю все планы были отодвинуты в сторону: беседа с интересным гостем была важнее. Новицкий вернулся к теме, которую раньше они, как он выразился, только «начали», и задал вопрос археологу:

– А вы здесь, на раскопках, наверное, первый поляк?

– Один из первых, – поправил Беньковский. – Первым был граф Михаил Тышкевич.

– Опять аристократ, – скривился Новицкий.

– В 1861 году он вел раскопки в Карнаке. Нанял 60 крестьян, сам сидел в плетеном кресле под зонтиком, следил, чтобы землекопы ничего не украли.

– Ну и лентяй, – Новицкий никак не хотел распроститься с нелюбовью к аристократам.

– Но ему пришлось быстро свернуть свои дела, как раз в это время ввели правило, что нужно получать официальное разрешение на раскопки.

– Что-нибудь он раскопал? – заинтересовался Томек.

– Так, мелочи: алебастровую статуэтку Изиды, чернильницу, несколько скарабеев, деревянную шкатулку, золотое кольцо…

– Одним из первых поляков, подошедших к Египту с научной точки зрения, был Юзеф Сулковский, – сказал Томек. – Он первый египтолог – выходец из нашей отчизны, так ведь?

– Ах, господи, – вздохнул Новицкий, – когда придет время для поляков, которые смогут трудиться под собственным знаменем, во славу своего края, а не на чужой службе.

– Вы верно сказали, – поддержал его Беньковский. – Только ведь мы, поляки, и на чужой службе работали для Польши…

На минуту все трое задумались. Потом Беньковский продолжил:

– А вы знаете, что в австро-венгерском посольстве в Каире работают двое поляков, Антоний Стадницкий и Тадеуш Козебродский. Помогают они, чем могут, своим соотечественникам. Благодаря их связям здесь, в Египте, сделал блестящую карьеру молодой археолог Тадеуш Смоленьский.

– Не слышал о таком, – заинтересовался Томек.

– В Египет он приехал в 1905 году поправить здоровье и, благодаря поддержке наших дипломатов, его взял к себе сам Гастон Масперо. Он быстро достиг выдающихся результатов. Масперо считал его одним из самых талантливых среди своих сотрудников. К сожалению, в 1909 году болезнь легких его унесла.

– Не везет, так не везет, – вздохнул Новицкий. – Мало того, что взъелись на нас соседи-захватчики, так еще и хворобы разные утаскивают на другие материки и уничтожают там самых лучших…

– Вы, конечно, правы, – произнес Беньковский. – Смоленьский болезненно переживал разлуку с Польшей. Он писал друзьям, что мечтает трудиться на родине и для родины, но, раз уж судьба того не хочет, честь поляка требует, чтобы появился хороший египтолог с Вислы.

– Браво, браво! – воскликнул Новицкий. – Всегда узнаешь поляка.

В таких приятных разговорах прошел почти весь день. На прогулку до Мединет Хабу они отправились где-то около четырех часов, совсем замучив нетерпеливо ждущего их Патрика. Пошли пешком, не торопясь сначала посреди полей, затем, как обычно, по песку. Деревенька размещалась в небольшой котловине среди гор. Они уже видели пальмы, сады, куполообразные хатки. По дороге, естественно, обсуждали Бельковского, его бесценные для них знания о здешних памятниках.

Патрик был освобожден от опеки над собакой, которая осталась с Салли, и потому лез, по своему обыкновению, в самые неподходящие места, а их среди скал хватало. В небольшой впадине, куда он вознамерился спуститься, ему почудились какие-то неясные фигуры. Патрик остановился и хотел было побежать обратно, к Томеку и Новицкому. Но тут из-за скал появилось несколько людей, они шли беззвучно, как привидения. Один схватил мальчика, который не успел даже крикнуть, предупредить «дядей». Моряк обернулся в последнюю минуту, и на него упала огромная сеть. Он безуспешно бился в ней, успел еще заметить неподвижно лежавшего на песке Томека, затем последовал удар по голове, и он потерял сознание.

Они уже не чувствовали, как их связали и потащили в темное ущелье, где уже ждали готовые в путь верховые лошади. Привязанные к лошадям, без сознания они отправились в неведомое путешествие.