Торговый дом Гердлстон

ГЛАВА IV ГАМИЛЬТОН МИГГС, КАПИТАН «ЧЕРНОГО ОРЛА»

Глава фирмы только-только успел вернуть себе душевное спокойствие, после того как он выполнил свой тяжкий долг и объяснил вдове Хадсон ее финансовое положение, когда его чуткий слух уловил звук тяжелых шагов в конторе. И тут же послышался грубый голос, который в выражениях, куда более энергичных, чем те, что обычно раздавались в этих респектабельных стенах, осведомился, можно ли видеть хозяина или нет. Ответ, по-видимому, последовал утвердительный, потому что грузные шаги начали быстро приближаться, а затем два мощных удара в дверь возвестили, что посетитель находится по ту ее сторону.

— Войдите! — крикнул мистер Гердлстон, кладя перо.

Вслед за этим приглашением ручка опустилась, и дверь медленно повернулась на петлях. Однако в комнату проник только сильный аромат спиртных напитков, за которым не последовало ничего более существенного.

— Входите же, — нетерпеливо повторил коммерсант.

При этом втором разрешении из-за косяка медленно возникла густая копна черных волос. Затем лоб цвета меди и пара косматых бровей, а вслед за ними — два глаза, желтоватых и нездоровых, которые словно стремились выскочить из глазниц. Глаза эти неторопливо оглядели сперва главу фирмы, а затем и весь кабинет, после чего, словно успокоенная осмотром, появилась и остальная часть лица: расплющенный нос, большой рот, нижняя губа которого отвисала, обнажая ряд пожелтевших от никотина зубов, и наконец всклокоченная черная борода, начинавшаяся от самых скул и неопровержимо свидетельствовавшая, что ее владелец ел за завтраком яичницу. За головой не замедлило последовать и туловище, но, впрочем, все тем же манером, свойственным больше анаконде, и наконец на пороге возник весь человек целиком. Это был коренастый моряк в неизменной куртке и синих штанах. Свою клеенчатую шляпу он держал в руке. Скрипя подошвами и неприятно ухмыляясь, он двинулся к коммерсанту, протягивая в знак приветствия волосатую руку, испещренную татуировкой.

— Здравствуйте, капитан, — сказал Гердлстон, подымаясь и сердечно тряся руку вошедшего. — Рад вас видеть целым и невредимым.

— И я рад вас видеть, сэр, очень рад.

Голос у посетителя был низкий и хриплый, а походка — неуверенная, словно после тяжелого запоя.

— Я вошел эдак осторожно, — продолжал он. — Я ж не знал, кто тут может у вас сидеть. Когда мы, значит, с вами беседуем, нам лишние уши не нужны.

Гердлстон чуть-чуть приподнял косматые брови, как будто этот намек на общие его секреты с капитаном пришелся ему не слишком по вкусу.

— Может быть, вы все-таки присядете? — сказал он.

Капитан взял плетеный стул и отнес его в самый дальний угол кабинета. Затем он внимательно осмотрел стену, постучал по ней костяшками пальцев и наконец сел, продолжая время от времени с опаской поглядывать через плечо.

— Чего-то на меня трясучка находит, — объяснил он владельцу фирмы. — Ну, и оно спокойнее, когда знаешь, что позади-то никого нет.

— Вам следовало бы побороть это отвратительное пристрастие к горячительным напиткам, — нравоучительно заметил мистер Гердлстон. — Так проматываются драгоценнейшие дары, которыми награждает нас провидение. Это не доведет вас до добра ни в этом мире, ни в том.

Однако этот разумнейший совет, казалось, не произвел на капитана Гамильтона Миггса ни малейшего впечатления. Более того, он испустил довольно громкий смешок и, хлопнув себя по колену, заметил вслух, что его хозяин «ловкая штучка», и несколько раз повторил это выражение с нескрываемым восхищением.

— Ну что же, — сказал Гердлстон после короткого молчания. — Дети есть дети, а моряки — моряки. Когда восемь месяцев треволнений и тяжкого труда завершаются полным успехом — я горжусь, что могу произнести эти слова! — почему бы не позволить себе небольшого удовольствия? К другим я не отношусь с той же строгостью и взыскательностью, с какой сужу свои собственные поступки.

Но изложение столь благородных принципов также не растрогало закоснелого Миггса, а только еще больше его развеселило и подвигло его сделать еще несколько восхищенных замечаний относительно интересных свойств характера его хозяина.

— Я должен поздравить вас с очень удачным грузом и пожелать такой же удачи и в следующем вашем плавании, — продолжал коммерсант.

— Слоновая кость, и золотой песок, и шкуры, и камедь, и кошениль, и черное дерево, и рис, и табак, и фрукты, и орехи. Хотел бы я посмотреть на груз получше этого! — вызывающим тоном ответил моряк.

— Прекрасный груз, капитан, да, да, прекрасный! Если не ошибаюсь, во время плавания вы потеряли троих людей?

— Да, их трое у меня концы отдали. Двоих доконала лихорадка, а одного змея укусила. И что это за матросы нынче пошли, хоть убей, не пойму. Когда я ходил простым матросом, мы бы постыдились дохнуть от таких пустяков. Да вот хоть меня взять: я шестнадцать раз переболел гнилой лихорадкой, валялся и с желтой лихорадкой и с дизентерией. А на Андаманских островах меня кусала черная кобра. И холерой я тоже болел. Я тогда плавал на бриге у Сандвичевых островов. И всей-то нашей команды было три матроса и семь покойников. И все это с меня — как с гуся вода. И дальше тоже так будет. Только вот что, хозяин, не найдется ли у вас тут хлебнуть чего-нибудь покрепче?

Старший компаньон встал и, взяв из шкафа бутылку рома, наполнил довольно большой стакан. Моряк с жадностью его осушил и с удовлетворенным вздохом поставил на стол.

— А скажите-ка, — сказал он с неприятной фамильярной усмешкой, — небось, вы очень удивились, что мы вернулись, а? Ну, скажите честно, как мужчина мужчине.

— Отчего же? Ваше судно хоть и старое, да зато крепкое. Ему еще плавать и плавать, — ответил коммерсант.

— Плавать и плавать! Да разрази меня бог! В Бискайском заливе мы чуть было не пошли на дно кормить рыб. Ну и ночка была, доложу я вам: штормяга задувал с вест-зюйд-веста и дул, проклятый, уже третий день, так что нам солоно пришлось. Еще когда мы из Англии уходили, старое корыто только-только держалось на воде. Ну, а солнышко вытопило всю смолу из швов — палец пролезет, если не вся ладонь! Два дня и одну ночь мы не отходили от помп — текло оно, как решето. Фортопсель у нас прямо с раксами сорвало. Я уж думал, не видать нам больше Лондона.

— Раз оно выдержало такой шторм, то прекрасно может сделать еще один рейс.

— Отправиться-то оно отправится, — угрюмо сказал моряк, — только назад не вернется, это уж как пить дать.

— Что с вами сегодня, Миггс? Вы просто на себя не похожи. Мы высоко ценим вас как храброго и мужественного человека — разрешите, я вам еще налью! — который не побоится маленького риска, когда есть ради чего рисковать. Смотрите, вы лишитесь своей репутации, если не возьмете себя в руки!

— «Черный орел» еле держится на воде, — не сдавался капитан. — И вам придется с ним что-то сделать, так он плавать больше не может.

— И что же с ним надо сделать?

— Поставить в сухой док и хорошенько его подштопать. Не то он не успеет даже из Ла-Манша выйти.

— Прекрасно, — холодным тоном сказал коммерсант. — Раз вы настаиваете, значит, судно придется ремонтировать. Но, разумеется, это сильнейшим образом отразится на вашем жалованье.

— Как это?

— В настоящее время вы получаете пятнадцать фунтов в месяц и пять процентов комиссионных. Мы платим вам столько ввиду риска, которому вы подвергаетесь. Мы поставим «Черного орла» в сухой док, и с этих пор вы будете получать десять фунтов в месяц и два с половиной процента комиссионных.

— Эй, погодите-ка! — закричал моряк. Его медно-багровое лицо совсем потемнело, налитые желчью глаза злобно заблестели. — Вы эти штучки со мной бросьте, черт бы вас подрал! — прошипел он и, подойдя к столу, оперся на него так, что его сердитое лицо почти вплотную приблизилось к лицу коммерсанта. — Меня голыми руками не возьмешь, приятель, потому что я свободный британский моряк и надо мной хозяев нет!

— Вы пьяны, — сказал старший компаньон. — Сядьте!

— Жалованье мне убавлять! — ревел капитан Миггс, все больше разъяряясь. — Это мне-то! После того, как я служил вам верой и правдой, жизни своей не жалея! Вы только попробуйте, хозяин, только попробуйте! А что, если я возьму и расскажу про то, как закрашивались грузовые марки? Что тогда будет с фирмой «Гердлстон»?! Да вы мне жалованье удвоите, лишь бы это дельце не выплыло на свет божий!

— О чем вы говорите?

— О чем? Ах, вы не знаете, о чем я говорю? Где уж там! Это же не вы велели нам ночью замазать государственные марки и поставить их повыше, чтобы можно было взять лишний груз. Это, значит, не вы распорядились, а?

— Вы собираетесь утверждать, будто я отдал вам подобное распоряжение?

— Само собой! — гремел рассерженный моряк.

Гердлстон ударил в гонг, который стоял у него на столе.

— Гилрей, — спокойно распорядился он, — сходите за полицией.

Капитан Гамильтон Миггс был несколько ошеломлен этим неожиданным ходом своего противника.

— Потише, потише, хозяин, — сказал он. — Чего это вы затеваете?

— Я намерен потребовать вашего ареста.

— Это за что же?

— За угрозы, запугивание и попытку вымогательства.

— Свидетелей-то не было, — ответил моряк с некоторым вызовом, но уже явно струсив.

— Нет, были, — заметил Эзра Гердлстон, входя в кабинет. Он давно уже стоял между дверями, отделявшими кабинет от конторы, и слышал большую часть разговора. — Но, кажется, я перебил вас. Вы говорили, что замараете доброе имя моего отца, если он откажется повысить вам жалованье.

— Я ж ничего дурного не думал, — сказал капитан Гамильтон Миггс, тревожно переводя взгляд с отца на сына. В молодости он был хорошо известен полицейским властям и не имел ни малейшего желания возобновлять знакомство с ними.

— Кто закрасил эти грузовые марки? — спросил коммерсант.

— Я.

— Вам кто-нибудь велел это сделать?

— Нет.

— Попросить полицейского войти, сэр? — осведомился Гилрей, заглядывая в дверь.

— Пусть немного подождет, — ответил Гердлстон. — А теперь, капитан, вернемся к сути нашего разговора: поставим ли мы «Черного орла» на ремонт в сухой док и снизим вам жалованье, или же вы сочтете возможным отправиться в новое плавание на прежних условиях?

— Отправлюсь, будь оно трижды проклято! — отрезал капитан и, сунув руки в карманы куртки, вновь развалился на стуле.

— Совершенно правильное решение, — одобрительно произнес его суровый хозяин. — Но божба — весьма греховная привычка. Отошли полицейского, Эзра.

Молодой человек усмехнулся и вышел, оставив отца вновь наедине с капитаном.

— Если вы ничего с ним не сделаете, портовый инспектор все равно его в плавание не выпустит, — заметил моряк после долгого молчания, во время которого он успел перебрать в памяти все свои обиды.

— Ну, разумеется, мы что-то сделаем. Нашу фирму никто не обвинит в скупости, хотя мы избегаем излишних расходов. Надо будет покрасить и просмолить корпус, а также перебрать такелаж. Это ведь добротное старое судно, и под командой превосходного моряка — мы же знаем вам цену, капитан, — оно совершит еще немало рейсов.

— Мне-то платят за риск, хозяин, как вы только что сами сказали, — заметил капитан, — а вот как насчет тех, кто за него ничего не получает, — мои помощники, команда?

— Дорогой капитан, во всяком деле есть свой риск. Без риска в нашем мире прожить невозможно. Вы знаете, что сказано о тех, кто отправляется в море на кораблях: они видят чудеса пучины морской, но зато и подвергаются опасности. Землетрясение может разрушить мой дом на Эклстон-сквер, ураган может сокрушить его стены, однако же я не думаю об этих опасностях. Так почему же вы убеждены, что с «Черным орлом» обязательно должно случиться несчастье?

Моряк ничего не ответил на эти рассуждения, хотя они его и не убедили.

— Ну ладно! — сказал он угрюмо. — Я же согласился — и делу конец, так что говорить об этом больше нечего. Вам зачем-то нужно посылать в плавание дырявые лохани, и вы мне хорошо платите, чтобы я на них плавал. Это меня устраивает, и вас это устраивает. Ну, и об чем разговор?

— Справедливо. Хотите еще рому?

— Нет.

— Почему?

— А потому, что люблю быть в своем рассудке, пока разговариваю с вами, мистер Гердлстон. Вот уйду из вашей конторы и буду пить до дальнейших распоряжений. А дело делать и заодно дурманиться не желаю! Когда прикажете выйти в море?

— Когда разгрузитесь и снова погрузитесь. Недели через три или через месяц. К тому времени я жду Спендера с «Девой Афин».

— Если только с ними по дороге ничего не приключится, — заметил капитан Гамильтон Миггс с прежней нехорошей усмешкой. — Когда мы возвращались, он был в Сьерра-Леоне. Сам-то я зайти в порт не мог, потому что у тамошней полиции был ордер на мой арест: я всадил в одного черномазого хороший заряд дроби.

— Это был дурной поступок, Миггс, очень дурной, — проникновенно произнес коммерсант. — Вы обязаны заботиться об интересах фирмы. Нам слишком невыгодно, чтобы из-за подобной причины наши корабли лишались возможности заходить в такие хорошие порты. А вызов в суд вам вручили?

— Другой черномазый привез его на борт.

— Вы его прочли?

— Нет, бросил в море.

— А что стало с негром?

— Да видите ли, — ухмыльнулся Миггс, — когда я, значит, бросал вызов за борт, черномазый-то за него держался. Ну, и полетели они в воду вместе. А я поднял якорь и ушел в море.

— А акулы там водятся?

— Попадаются.

— Право же, Миггс, — сказал коммерсант, — вы должны научиться обуздывать свои греховные страсти. Вы нарушили шестую заповедь[2] и лишили «Черного орла» возможности торговать с Фритауном.

— Тоже мне торговлишка! — ответил моряк. — С английскими колонистами дела не сделаешь. Мне подавай настоящих черномазых, которые понятия не имеют о законах там или цивилизациях и всякой другой такой чуши. Вот с ними я полажу.

— Я часто задумывался над тем, как вам это удается, — с любопытством заметил Гердлстон. — Вы умеете взять полный груз там, где самые лучшие и степенные наши люди и мешка орехов не получат. Как вы этого добиваетесь?

— Это многим бы хотелось узнать, — ответил Миггс, выразительно подмигивая.

— Значит, это секрет?

— Да от вас-то чего скрывать: вы же не шкипер, и меня не убьете, если я вам и скажу. Ну, а так-то, я, конечно, не хочу, чтобы эта штука всем была известна.

— Как же все-таки вы этого достигаете?

— А вот послушайте, — ответил Миггс. К этому времени он, казалось, совсем успокоился и рассказывал о своих подвигах с большим удовольствием. — Я с ними напиваюсь. Вот как это у меня получается.

— Ах так!

— Да, в том-то вся и штука. Господи боже ты мой! Да когда эти хваленые капитаны с сертификатами, всякие там графские племянники да двоюродные братцы являются туда, так они смотрят на вождей и разговаривают с ними, будто Мафусаилы какие-нибудь! До того спесью надуваются, что сюртук самого господа бога им и в жилеты не пригодится. Ну, а я, значит, приглашаю всю эту братию к себе в каюту, какие они там ни есть черные и голые, да и попахивает от них не слишком чтобы приятно. А потом я, значит, вытаскиваю ром, и начинается у нас «выпей сам, передай бутылочку соседу!». Глядишь — у них языки и развязались. А я сижу и помалкиваю да мотаю на ус, какой у них есть товар. А уж когда я знаю, что покупать, так было бы довольно странно не купить. К тому же они не хуже христиан любят, чтобы с ними обходились уважительно, и помнят, что я их компанией не брезговал.

— Прекрасный способ, Миггс, чудесный способ, — сказал коммерсант. — Фирма чрезвычайно высоко ценит ваши услуги.

— Ну, ладно, — сказал капитан, вставая со стула, — у меня от этой болтовни совсем в глотке пересохло. Я, конечно, готов пить запанибрата с вождями черномазых, но будь я проклят, если стану… — Он умолк, но угрюмая улыбка на губах его собеседника показала, что тот понял намек. — А вот скажите-ка, — продолжал Миггс, фамильярно толкая хозяина локтем, — если бы мы, скажем, да пошли на дно в Бискайском заливе, так вышло бы, что вы маленько просчитались, а?

— Почему же?

— А потому, что уж очень намного мы были застрахованы. И приключись с нами беда в начале плавания, вы бы положили в карман не одну тысчонку, уж я-то знаю! Да только вернулись мы с грузом, который принесет больше, чем страховка. И, значит, потопни мы на обратном пути, так вы остались бы в чистом убытке, и попал бы боцман в собственную удавку, как говорит Шекспир.

— Подобных случайностей мы предусмотреть не можем, — с достоинством ответил коммерсант.

— Ну, пожелаю вам доброго утра, хозяин, — буркнул капитан Гамильтон Миггс. — Если я вам понадоблюсь, так найдете меня в известном вам заведении, в «Петухе и курослепе». Это, значит, в Ротерхите.

Когда капитан вышел из конторы, Эзра отправился к отцу в кабинет.

— Чудак! — заметил он, кивнув на дверь, через которую удалился Миггс. — Я услышал, что он ревет, как разъяренный бык, и решил, что мне следует послушать. Но иметь такого человека на службе очень полезно.

— Он просто полудикарь, — ответил его отец, — и прекрасно чувствует себя среди дикарей. Вот почему он так хорошо с ними ладит.

— И тамошний климат ему тоже, кажется, не вредит.

— Не вредит его плоти, ты хочешь сказать. Но его безнравственности можно только ужасаться. Впрочем, вернемся к делу. Будь добр, повидайся со страховщиками и уплати взнос за «Черного орла». Если окажется возможным, то увеличь сумму страховки. Но действуй очень осторожно, Эзра, с большим тактом. В следующее плавание «Черный орел» отправится в пору равноденственных штормов. И если с ним все-таки что-нибудь случится, то фирме незачем оставаться в убытке.