Торквемада и испанская инквизиция

Глава XXIII. ПРОЦЕСС ПО ДЕЛУ ХОСЕ ФРАНКО (окончание)

Так, благодаря настойчивым усилиям инквизиторов, обвинитель после годичного расследования в конце концов смог вновь обратиться к своему изначальному обвинению в адрес Хосе Франко.

21 октября 1491 года он представил суду в качестве своих доказательств полное досье, что и было отмечено нотариусами трибунала. Обвинитель попросил привести Хосе, чтобы тот выслушал дополнения к изначальному обвинению. Дополнения основывались на материалах, полученных от Хуана д'Оканья и Бенито Гарсии, и гласили, что Хосе обзывал бранными словами распятого ребенка, «в действительности адресуя эту брань Господу нашему Иисусу Христу и Святой католической вере», и что он наносил мальчику многочисленные побои и ножом вскрыл ему вены на руках. После этого Гевара обратился к инквизиторам с просьбой передать подсудимого в руки гражданских властей, как того требует справедливость.

Однако он не упомянул о том, что мальчика похитил брат Хосе и что Хосе в числе прочих привел ребенка в пещеру. Это красноречиво свидетельствует о степени доверия к словам д'Оканья.

Ответом Хосе было решительное отрицание всего сказанного обвинителем. Юноша заявил о своей непричастности к тому, что не соответствует его собственным признаниям.

Тогда Гевара обратился к суду с ходатайством о рассмотрении доказательств обвинения. Трибунал принял решение удовлетворить его ходатайство, и Гевара предъявил досье, страницы которого мы уже пролистали.

Пять дней спустя обе стороны вновь предстали перед судом. Обвинитель обратился к их преподобиям с просьбой не раскрывать имен свидетелей до завершения процесса. Доктор Вильяда изъявил готовность удовлетворить и эту просьбу Гевары, но предоставил защите еще три дня на подготовку возражений по материалам обвинения.

Через своих адвокатов Хосе попросил предоставить ему копии показаний всех сообщников с указанием имен свидетелей, а также места и времени совершения проступков, приписываемых ему.

Но Гевара немедленно опротестовал это прошение и настаивал, чтобы в переданных защитникам копиях показаний не указывались не только имена свидетелей, но и обстоятельства происшествия, которые позволили бы Хосе догадаться о свидетелях. Казалось бы, чисто формальное возражение, ибо после очных ставок оно вряд ли имело смысл. Но определенный смысл в этом все-таки был, ибо д'Оканья и Бенито почти не имели очных ставок, а впоследствии необходимость в очных ставках с кем-либо из других узников отпала, поскольку их уже не приходилось принуждать к показаниям против Хосе.

Однако преподобный инквизитор надменно ответил, что будет поступать в соответствии с требованиями справедливости, и приказал нотариусу передать Хосе копии всех показаний против него. Но из жалобы адвокатов Хосе от 28 октября (то есть по истечении отведенных трех дней) становится понятным, что затребованные ими подробности так и остались за семью печатями.

Из того факта, что адвокат Санс столь энергично протестовал, защищая интересы Хосе, со всей очевидностью следует, что на тот момент вину последнего в ереси нельзя было считать установленной. В противном случае Санс (в соответствии с клятвой, данной им при вступлении на роль защитника) обязан был подать краткое изложение дела и отказаться от дальнейшего участия в процессе.

Хосе отверг все голословные утверждения, порочащие его и приписывающие ему активное участие в распятии мальчика, и заявил, что не может вести свою защиту, поскольку в переданных ему копиях свидетельских показаний не указано время и место приписываемых ему преступлений, а также имена свидетелей, сделавших эти заявления. Однако, полагая, что таковыми свидетелями являются Бенито Гарсиа, Хуан Франко и Хуан д'Оканья, он как сможет ответит на предъявленные ему обвинения.

Ответ защиты состоял в отрицании этих показаний как неприемлемых на том основании, что они не согласовываются между собой, затрагивают различные обстоятельства, ни в чем не подтверждая друг друга, и полностью противоречат признаниям тех же свидетелей на очных ставках с подзащитным, когда каждый из них признавал правдивость показаний Хосе. Следовательно, в одном из этих случаев свидетели лгали и потому не заслуживают доверия суда.

Далее он потребовал, чтобы авторов этих показаний не рассматривали в качестве свидетелей, ибо они являются соучастниками совершенного преступления. В заключение Хосе заявил, что эти действия предприняты ими ему в отместку. Именно его полное и искреннее признание предоставило инквизиторам факты о случившемся и имена преступников. Последние решили: если для них смерть уже неизбежна, то и Хосе должен умереть.

На самом деле он говорил только правду и был всегда лишь свидетелем, а не участником преступления – вот на чем Хосе построил свою защиту и просил не придавать значения наветам.

Ответ Гевары являет собой образчик инквизиторского судопроизводства и определенно пришелся по душе членам трибунала.

Обвинитель отклонил предположения Хосе о враждебности и мстительности свидетелей и утверждал, что они признались «из благочестивых устремлений, дабы не брать на душу греха лжесвидетельства». В их числе, указал он, был и Бенито Гарсиа, считавший величайшей своей ошибкой принятие христианства и твердо решивший умереть иудеем, чего бы ему это не стоило. Как мы увидим далее, лишь у позорного столба он вновь отрекся от иудейской веры, чтобы заслужить «милосердное» удушение.

Гевара убеждал инквизиторов считать показания свидетелей благонамеренными и доказательными. А поскольку, утверждал он, упомянутый Хосе Франко не сделал добровольного признания, их преподобиям следует допросить его под пыткой, как предписывает поступать закон в подобных обстоятельствах.

Суд согласился с обвинителем и составил список из пятнадцати вопросов, которые следовало задать подсудимому.

2 ноября инквизиторы Вильяда и Санто-Доминго в сопровождении нотариуса спустились в тюремные кельи. «С любовью и снисхождением» они посоветовали Хосе правдиво ответить на следующие вопросы:

Из каких мест был ребенок, впоследствии распятый преступниками?

Чей это ребенок?

Кто привел его в пещеру?

Кто первый затеял это предприятие?

Они пообещали в случае честного ответа отнестись к Хосе со всем милосердием, какое допускается законом и их совестью.

Хосе имел основания не доверять подобным обещаниям. Свое первое признание он сделал три месяца назад под обещание о прошении и теперь убеждался, что доверчивость привела его к гибели.

Однако он рассказал о событиях в пещере, развернувшихся через две недели после распятия, когда заговорщики собрались для совершения колдовского обряда. Хосе слышал, как на вопрос Тазарта о мальчике Хуан Франко ответил, что ребенок привезен из такого места, где никто не заметит его исчезновения. Хосе добавил, что Хуан Франко «подтвердил это и в своем признании».

(Когда этот вопрос задали Хуану Франко, он приписал упомянутые слова Тазарту.)

Хосе заявил, что не помнит ничего сверх уже сделанных им признаний.

Преподобные отцы осудили его упрямство и сказали, что, поскольку он не говорит всей правды об известных ему событиях – а это они могут доказать, – им придется применить иные меры. Они вызвали палача Диего Мартина и передали заключенного в его руки, приказав отвести его в комнату пыток, раздеть догола и привязать к «лестнице», чтобы, если понадобится, применить к нему пытку водой.

Это и было сделано: Хосе раздели догола и так безжалостно прикрутили к лестнице, что веревки глубоко врезались в тело, доставляя юноше неописуемые мучения. Через некоторое время, отпущенное, по-видимому, жертве для осознания ужаса дальнейших пыток, вошли инквизиторы.

Они вновь посоветовали Хосе ради себя самого рассказать обо всем и даже убеждали, что долг богобоязненного иудея – говорить правду. Они вновь обещали проявить милосердие, если он честно и исчерпывающе ответит на их вопросы, а в заключение предупредили, что, если в ходе пытки прольется его кровь или он получит увечье или даже умрет, вина за это падет только на него и никоим образом не на их преподобия.

Напуганный умелым нагнетанием угроз, Хосе попросил повторить вопросы и обещал постараться в своих ответах.

– Откуда, – вновь спросили его, – привезли мальчика, впоследствии распятого в пещере близ Ла-Гвардии?

– Хуан Франко, – ответил несчастный, – привез его из Толедо.

Он добавил, что Хуан Франко объявил об этом при всех и некоторое время скрывал его в « La Hos » (сокращение от «1аhosteria» (ucn.) -трактир, харчевня, постоялый двор) в деревне Ла-Гвардиа, прежде чем привел в пещеру.

Невозможно найти объяснение молчанию Хосе по этому поводу вплоть до применения «лестницы». Почему он не сделал соответствующего заявления на первом признании или во время одного из последовавших допросов? Нельзя исходить из предположения, что он стремился выгородить Хуана Франко, ибо полностью выдал его другим признанием. Не объясняется ли это признание стремлением испугавшегося юноши угодить инквизиторам? Вполне может быть, потому что и сам Хуан Франко лишь впоследствии признал истинность этого утверждения. Можно еще предположить, что животный страх перед пыткой пробудил память молодого иудея. Но и такое объяснение выглядит неубедительно.

– Где находится La Hos? – был следующий вопрос.

– В лугах возле реки Альгадор, – ответил Хосе и пояснил, что Хуан Франко рассказывал им, что поехал торговать пшеницей в Толедо и что, продав ее, направился на постоялый двор, у ворот которого встретил мальчика. Он заманил мальчика на телегу, угостив его нугой (nuegados – что-то вроде конфет из муки, сахара и орехов), и увез его в Ла-Гвардию.

Хосе ничего не знал ни о родителях ребенка, ни о том, в каком именно районе Толедо был похищен мальчик, поскольку Хуан Франко не упоминал об этом.

– Кто предложил осуществить это дело? Иудеи вовлекли в него христиан или, наоборот, христиане вовлекли иудеев?

Он ответил, что братья Франко из Ла-Гвардии, опасаясь инквизиции, сначала предполагали произвести колдовство над освященной облаткой (в этом они уже признались 11 октября), а затем обратились к Тазарту за советом о более действенном колдовстве. Он предложил им раздобыть христианского мальчика. Когда Хуан Франко привез ребенка, было решено вырезать у него сердце, чтобы над сердцем и освященной облаткой произвести колдовство большей силы.

– Почему его решили умертвить через распятие, а не иным образом?

По мнению Хосе, распятие было выбрано с целью надругательства над Иисусом Христом.

– Какие именно надругательства над ребенком были совершены и кем?

В своем ответе подсудимый обвинил всех присутствовавших, перечислив непристойные выражения (уже известные инквизиторам по предыдущим показаниям), которые в те времена употребляли как иудеи, так и другие недоброжелатели христианства в Испании (как, впрочем, и повсюду). Нет необходимости подробно излагать здесь содержание этого признания.

Хосе утверждал, что зачинщиком издевательств был Тазарт (что вполне понятно, поскольку именно Тазарт предложил похитить мальчика), остальные же следовали его примеру. Хосе признался, что и сам произносил некоторые из упомянутых ругательств.

– Для чего понадобились сердце и гостия? Какие благие намерения должны были осуществиться в результате этого колдовства?

Узник ответил, что колдовство должно было привести к тому, чтобы ни инквизиторы, ни кто-либо еще не могли причинить вреда участникам заговора. В противном случае обидчики евреев были бы обречены на смерть от бешенства.

– Какую пользу из всего этого извлекали иудеи?

Оказывается, Тазарт убедил их, что вследствие колдовства все христиане Испании либо погибли бы, либо приняли бы иудаизм. Таким образом, закон Моисеев торжествовал бы на этой земле.

– Кому надлежало передать сердце и гостию для выполнения задуманного колдовства?

– Абенамиусу из Саморы.

– Абенамиус сам проводил бы магический обряд?

– Нет. Он приказал бы сделать это колдуну из Саморы.

– Знаком ли Хосе или кто-нибудь из его сообщников с этим колдуном? Известно ли его имя?

Он не мог определенно ответить на этот вопрос инквизиторов. Тазарт говорил, что знаком и с Абенамиусом, и с колдуном, у которого сам обучался магии.

– Сколько раз заговорщики собирались, прежде чем решились на распятие ребенка?

Ему известно, что заговорщики (все, кроме него) уже собирались в той же пещере для отправления колдовского обряда еще до распятия мальчика. Хосе тоже приглашали присоединиться к ним, но ему все это было не по душе, и он в тот раз не пошел на встречу.

– Известны ли подсудимому христиане, соблюдавшие субботу, еврейскую пасху и другие иудейские ритуалы?

Хосе утверждал, что однажды Бенито пришел к ним в Темблеке, провел с ними субботу и, в соответствии с иудейскими обычаями, ел «adafinas» и пил кесарево вино. В другой раз он расспрашивал их о посте на праздник Пурим, и Хосе был уверен, что Бенито соблюдал этот пост.

Кроме того, Хосе назвал Диего де Эпильона, соблюдавшего с тремя дочерьми и сыном субботы и втайне следовавшего закону Моисееву; вдову Хуана д'Оригуэла, соблюдавшую иудейские посты; Хуана Верместо из Темблеке, который придерживался иудейского великого поста.

Нотариусы отметили в своих записях серьезное значение этих признаний и необходимость возбуждения соответствующих расследований.

– Почему похищенную облатку сочли освященной?

По словам Хосе, когда сообщники собрались в полночь (уже после распятия), Алонсо Франко объявил, что похитил облатку из дароносицы в церкви в Ромерале, подменив ее на неосвященную.

– Действительно ли Тазарту вместе с облаткой передали и сердце?

Хосе полагал, что так и было, но не был в этом уверен. Он также ничего не знал о дальнейшей судьбе этих предметов.

– Кто раздобыл другую облатку – ту, которую отдали Бенито? Когда ее похитили?

Вторую облатку принес Алонсо, и она была из церкви в Ла-Гвардии. Но Хосе не знал, выкрал ее сам Алонсо или это сделал кто-то другой.

Эти показания Хосе подтвердил через два дня и добавил при этом, что братья Хуан и Гарсиа Франко вдвоем похитили мальчика. Пока один из них ходил в Ла-Гвардию оповестить об этом сообщников, другой оставался с ребенком в La Hos. Кроме того, он утверждал, что на отправленном Абенамиусу письме стояло шесть подписей. Хосе помнил, кому принадлежали пять из них – Тазарту, Алонсо Франко, Бенито Гарсие, самому Хосе Франко и его брату.

Мы уже отмечали, что история с письмом окутана таинственностью. Что стало с ним? Бенито вез его вместе с гостией. Как же получилось, что его не обнаружили при аресте на постоялом дворе Асторги? Если бы письмо было найдено, мы увидели бы его в досье Хосе, поскольку на нем стояла и его подпись. Инквизиторы же ни разу не использовали этого послания в расследовании (по крайней мере, мы не встречаем никакого упоминания об этой улике в ходе допросов). Возникает единственное правдоподобное объяснение – возможно, оно подтвердится, когда увидят свет досье остальных обвиняемых, – которое сводится к тому, что обнаруженная при аресте Бенито гостия вовсе не та, которую вместе с письмом он вез в Самору на рубеже 1487 и 1488 годов.

3 ноября в комнате для пыток появился восьмидесятилетний Са Франко. Ему, как и Хосе, уготована была «лестница». Но одного запугивания оказалось недостаточно, чтобы развязать язык старому иудею. Он ничего не добавил к своим прежним признаниям. Тогда палач приступил к своему ремеслу и подверг старика ужасной пытке.

Уже после первой кружки воды Са Франко согласился отвечать па вопросы и перечислил проклятия, которыми преступники осыпали распятого мальчика, а также признался, что этот вид расправы был избран в насмешку над муками Иисуса Христа. Он подтвердил, что сначала проклятие произносил Тазарт, затем иудеи повторяли его и уже после них это делали христиане. Старик признался, что распятие и колдовство имели целью наслать на инквизиторов и всех христиан смерть от бешенства.

В тот же день к «лестнице» привязали Хуана Франко. Впрочем, в большем не возникло необходимости, поскольку он сразу же дал удовлетворившие инквизиторов признания относительно брани, которой осыпали распятого мальчика.

4 ноября подтверждение этим показаниям было получено от Хуана д'Оканья, признавшего факт поношений и заявившего, что первыми к ним прибегли иудеи, которые затем заставили христиан последовать их примеру. Он не смог вспомнить точно прозвучавшие слова, произнесенные, по-видимому, на иврите.

Следующим допрашиваемым был Бенито, которого инквизиторы сразу предупредили, что им уже известна истина. Он согласился, что прозвучало множество ругательств, и назвал их, и в основном они совпадали с тем, что уже было известно инквизиторам.

«Кто, – спросили его, – первым произносил эти выражения?»

Подсудимый отвечал, что начало положили Са Франко, его сын и Тазарт (то есть иудеи), а он сам и прочие христиане повторяли вслед за ними.

Наконец, 5 ноября, Алонсо Франко представил полное подтверждение всего того, в чем признались другие обвиняемые.

Теперь дело быстро близилось к завершению. 7 ноября Хосе вновь предстал перед судом, и – зловещий признак – на сей раз его привели одного. Адвокат исчез, осознав, что долг перед Бегом не позволяет продолжать защиту того, в чьей ереси не остается сомнений. Сам Хосе, видя это, безусловно, должен был понять, что погиб и что ему следовало оставить последние надежды.

Зато присутствовал обвинитель Гевара, и доктор Вильяда объявил, что теперь суд располагает достаточными доказательствами. Он распорядился предъявить обвиняемому копии последних показаний, полученных в комнате пыток, и представить три дня на ознакомление.

Но Хосе столь длительный срок не потребовался: осознав, что все потеряно, он признал показания свидетелей по поводу произнесенных им проклятий справедливыми за несколькими исключениями, отрекшись от наиболее богохульных и оскорбительных выражений.

После этого Гевара официально внес запрос о вынесении приговора. Инквизитор Санто-Доминго объявил слушание дела закрытым и распустил присутствовавших, предупредив, что о решении суда они узнают через три дня, когда вновь соберутся для объявления приговора.

Но еще до этого инквизиторы приказали привести всех узников (кроме Хуана Франко) в аудиенц-зал, где в присутствии сообщников каждый должен был подтвердить сделанные им признания.

Цель процедуры состояла в установлении полного единодушия в деталях.

После этого привели Хуана Франко, и он подтвердил, что именно он похитил мальчика из Толедо, что они распяли его, что он сам вспорол бок ребенка и извлек сердце, что его брат Алонсо вскрыл вены на руках мальчика и прочее – все, в чем сознался прежде, – и заявил, что впоследствии он и Алонсо Франко зарыли тело жертвы в землю.

Хуан Франко поддержал также утверждение Бенито о том, что в день похищения они направились в Толедо вдвоем и договорились вести свои поиски в разных районах города. Далее он показал, что увидел ребенка у ворот кафедрального собора (известных как «Пуэрта-дель-Пердон», о чем уже говорилось в его признаниях (документов о которых у нас нет).

На следующий день Гевара обратился к суду с ходатайством относительно умерших Мосе Франко, Иосифа Тазарта и Давида Перехона, запросив у их преподобий приказ о казни их манекенов, о конфискации их имущества и о мерах в отношении наследников.

Это произошло 15 ноября, а 16-го развернулась последняя сцена этого затянувшегося расследования, и разыграли ее на центральной площади Авилы.

Там, возле церкви Святого Петра, возвели помосты для аутодафе. На одном столпились восемь узников в одиозных желтых санбенито. Рядом с ними установили три манекена. На другом расположились инквизиторы – доктор Вильяда и фра Санто-Доминго со своими собратьями из служб Святой палаты: нотариусами, обвинителем Геварой, осведомителями и альгвасилами. У платформ собралось большинство жителей Авилы и множество людей из близлежащих деревень, из чего становится понятно, что о предстоящем аутодафе оповестили заранее. Настрой против иудеев был необычайно высок – то была разгневанная бушующая толпа, собравшаяся порадоваться справедливому возмездию. Авила, по сути дела, оказалась в осаде, и ни один еврей не смел выйти из дома без риска быть растерзанным прямо на улице.

Нотариус Антонио Гонсалес зачитал приговоры, в формулировках которых содержался полный перечень преступлений каждого из обвиняемых. Нет надобности перечислять их здесь, поскольку мы уже ознакомились с ними – это было бы повторением материалов «Testimonio».

Узников осудили на передачу гражданским властям – в руки губернатора дона Альваро де Сант'Эстебана, который, предупрежденный за несколько дней, прибыл в сопровождении своих лейтенантов и стражников.

Положенный призыв к милосердию и справедливости прозвучал, осужденных окружили люди губернатора и выпроводили из города к месту сожжения. Инквизиторы приказали своим нотариусам сопровождать их, чтобы зафиксировать последние признания у столба.

В досье Хосе содержится не только запись о его собственном признании вины, сделанном в последние мгновения, но также аналогичные признания Бенито Гарсии, Хуана д'Оканья и Хуана Франко – все записи сделаны рукой нотариуса Гонсалеса. Далее в том же досье имеется копия письма властям Ла-Гвардии с перечнем преступлений и формулировками вынесенных приговоров – эти сведения надлежало обнародовать там, где преступники сотворили свое гнусное деяние.

Из этого письма мы узнаем, что Бенито, вопреки своим обещаниям умереть иудеем, что бы ему ни пришлось перенести, запросил у церкви духовного очищения и тем заслужил милость быть удушенным еще до разжигания костра.

Подобно ему, Хуан д'Оканья и Хуан Франко вняли уговорам монахов и объявили о возвращении в лоно матери-церкви, из которой тайно дезертировали. Но иудеи – упорный дряхлый старец, которому было уже за восемьдесят, и его сын – стойко держались своей веры и отказались ценой предательства уклониться от уготованной им мучительной агонии. И потому со злобой, казалось, почти сатанинской, тела жертв долго жарили раскаленными щипцами, прежде чем развели под ними медленный огонь,

«Они отказались, – пишет преподобный нотариус, – обратиться к Богу или Деве Марии или хотя бы прибегнуть к знаку креста. Не молитесь за них, ибо они низвергнуты в ад».

В заключение нотариус просит власти Ла-Гвардии следить за тем, чтобы указанное Хуаном Франко место захоронения останков Святого Младенца оставалось нетронутым: их величества и кардинал Испании могут пожелать посетить это место. По мнению нотариуса, следовало бы отметить это место, поскольку Богу может быть угодно сделать эту землю чудотворной.

Следует добавить, что письмо нотариуса сопровождалось распоряжением зачитать приговоры с амвона церкви Ла-Гвардии в ближайшее воскресенье, причем промедление каралось отлучением.

В Авиле же антиеврейские настроения после этого события настолько возросли, что жизнь всякого еврея оказалась под угрозой. В деле имеется запись о том, что одного из них на улице забили камнями до смерти. Поэтому еврейская община города обратилась к монархам с петицией, прося заступничества, и Фидель Фита обнаружил письмо короля с приказанием обеспечить их безопасность и обещанием применить самые суровые меры к тем, кто будет досаждать им.