Торквемада и испанская инквизиция

Глава IV. ИЗАБЕЛЛА-КАТОЛИЧКА

Льоренте соглашается с предшествовавшими ему писателями, рассматривая испанскую инквизицию как институт, отличный от инквизиции, учрежденной для расправы над альбигойцами и другими еретическими течениями того же времени. Это отличие состоит лишь в том, что она представляет собой дальнейшее развитие организации, созданной Иннокентием III и усовершенствованной Григорием IX.

Прежде чем прступать к рассмотрению этой, как ее называют, Новой инквизиции, полезно остановиться на положении в Испании при католических монархах Фердинанде и Изабелле, в чье царствование сей трибунал был учрежден в Кастилии.

В течение семисот лет с тем или иным успехом, в той или иной степени на Пиренейском полуострове господствовали сарацины³⁵ .

В 711 году сюда вторгся бербер³⁶ Тарик, задумавший разгромить королевство вестготов Родерика и расширить мусульманский мир до гор на севере и от моря до моря с запада на восток. Когда мусульманские племена потерпели неудачу, повздорив между собой, из Африки переправился Абдуррахман Омейяд, пожелавший основать независимый эмират, в десятом веке ставший Кордовским халифатом.

Постепенно христиане консолидировали свои силы в горных крепостях на севере страны, куда их оттеснили захватчики, и, предводимые Альфонсом I, основали королевство Галисия. Затем, смело нападая на мавританских завоевателей, они проложили себе путь на равнины Леона и Кастилии и уже в следующем веке отогнали сарацин к югу от реки Тахо. Продолжая свое наступление, они и далее теснили врага, полные решимости скинуть его в море, и могли добиться успеха, если бы не приход Юсуфа бен Текуфина. который перечеркнул победы христиан, отбросил их обратно за Тахо, и, став хозяином на юге страны, основал империю Альморавидов.

Вслед за сарацинами пришли альмохеды – последователи Махди,- и страну пятьдесят лет раздирала борьба между Крестом и Полумесяцем: Кастилия, Леон, Арагон и новообразованное королевство Португалия встали плечом к плечу в стремлении сокрушить общего врага – Наваса де Толоса.

В 1236 году Леон и Кастилия, объединившиеся теперь в одно королевство, в союзе с Арагоном вырвали у мавров Кордову; в 1248 году была освобождена Севилья, а в 1265 году Диего Арагонский изгнал сарацин из Мурсии и тем самым отобрал у мусульман часть Гранады, завладев побережьем Средиземного моря и Атлантики почти до Кадиса, в котором противник удерживался вплоть до того времени, когда Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская своим браком объединили обе короны после смерти (в 1474 году) Энрике IV, брата Изабеллы.

Фердинанд привнес в этот брак Арагон, Сицилию, Сардинию и Неаполь, а Изабелла – Кастилию, Леон и остальную испанскую территорию, за исключением Гранады и той части средиземноморского побережья, которая находилась у мавров. Таким образом, путем объединения этих королевств в единое государство было создано могущественное Королевство Испанское, к владениям которого Колумб вскоре присовокупил целый Новый Свет.

Но, даже укрепленное этим браком, королевство по-прежнему требовало консолидации и даже покорения. Волнения в Кастилии, достигшие высшей точки во времена правления безвольных Хуана II и Энрике IV, привели к росту беззакония, подобного которому не найти ни в одном государстве той эпохи. Анархия стала полновластной хозяйкой в стране, и Пулгар³⁷ оставил нам подробное описание царившего в те годы хаоса:

Дворянство не только заразилось всеобщим беззаконием и разложением, но и само выступило в роли главаря преступников. Каждый – сам себе судья, господин, тиранящий и грабящий своих вассалов, распоряжавшийся их жизнью и смертью, бессовестно злоупотреблявший своей силой. Конечно, подобный дворянин не многим лучше разбойника с большой дороги: нисколько не заботящийся о монархии, пока монархия оставила его без присмотра, готовый взбунтоваться против любой попытки пресечь его разбой.

Подавить эти и прочие неуправляемые элементы, покончить с хаосом, поразившим все части королевства, – вот какую цель юная королева сразу поставила перед собой. Такая задача могла бы устрашить разум менее мужественный и дух менее сильный.

А были и другие настоятельные дела, требовавшие её постоянного внимания, если она хотела сохранить за собой место на шатающемся троне Кастилии, который унаследовала от брата.

Альфонс V Португальский со своей армией нарушил границы Кастилии, оспаривая права Изабеллы от имени своей племянницы Хуаны.

Энрике IV оставил трон незанятым, но его жена, Хуана Португальская, вскоре после его смерти родила девочку, которую объявила его дочерью. Король Португалии, преследуя собственные интересы, признал девочку своей законной племянницей. Однако общественное мнение не сомневалось, что ребенок зачат вне брака, и за девочкой закрепилось прозвище «Бельтранка», по имени Бельтрана де ла Куэвы – известного всем любовника матери. О том, что думал по этому поводу сам Бельтран де ла Куэва, можно лишь догадываться: в завязавшейся борьбе за корону Кастилии он сражался под знаменами королевы Изабеллы.

Война занимала все внимание католических монархов и требовала немалых средств. Личный вклад Изабеллы в эту борьбу был весьма значительным. Итогом напряженной войны стало поражение сторонников португальского претендента в битве при Торо в 1476 году, после чего Изабелла прочно утвердилась на троне и стала вместе с Фердинандом управлять Кастилией и Арагоном.

Мемуары тех лет сохранили для нас описание ее внешности: стройная двадцатипятилетняя женщина среднего роста, с прекрасными формами и изящной фигурой, зеленовато-голубыми глазами и приветливым, привлекательным лицом, запоминающимся неизменной безмятежностью. В действительности, как говорит нам Пулгар, Изабелла отличалась таким самообладанием, что не только совершенно скрывала вспышки гнева, но даже в детстве могла «прятать свои чувства, не выдавая ин жестом, ни выражением лица страха, которому подвержены все женщины». Он добавляет, что она была очень щепетильна в отношении одежды и выезда, сдержанна в жестах, остроумна и не лезла за словом в карман, что среди забот правительственных – причем, забот весьма обременительных – она выкроила время для изучения латыни и понимала все, что говорилось в ее присутствии на этом языке.

Хотя Изабелла была католичкой ревностной и весьма милосердной, тем не менее, в своих приговорах она чаще склонялась к наказанию, чем к помилованию. Она внимательно выслушивала советы, но всегда поступала по-своему. Изабелла никогда не отказывалась от выполнения того, что сама пообещала, кроме тех случаев, когда ей приходилось отступать под давлением обстоятельств. Ее упрекали (заодно с супругом) в недостаточной щедрости, потому что, считая королевские наследственные владения существенно уменьшенными из-за раздаривания поместий и замков предыдущими правителями, она всегда была очень осторожна в подобных подарках.

«Король, – обыкновенно говорила Изабелла, – должен заботливо сохранять свои домены, поскольку с утратой оных теряются средства, необходимые для того, чтобы его уважали и любили, и сила, необходимая для того, чтобы боялись».

Таков портрет, оставленный нам Пулгаром. Учитывая, что он пишет о царствующем монархе, в его описаниях можно заподозрить лесть, поскольку во все времена панегиристы не скупились на изъявления искусной несдержанной восторженности, когда дело касалось изображения царствующей особы. Впрочем, восторженные эпитеты в адрес этой одаренной, отважной женщины вполне уместны.

Поступки говорят о ее характере более красноречиво, чем это может сделать перо какого бы то ни было летописца. Свершения Изабеллы – за одним мрачным исключением, которое является темой этого повествования, – вполне подтверждают все, что Пулгар и прочие ставят ей в заслугу.

Не прежде, чем расправившись с внешними врагами, оспаривавшими ее право на корону, она приступила к подчинению тех, кто сопротивлялся ее власти внутри страны. В сих титанических трудах Изабелла опиралась на поддержку Аминго де Кинтанильи, своего канцлера, и Хуана Ортеги, королевского ризничего. Именно они предложили ей организовать братства для борьбы с терзавшим страну разбоем. Создание эрмандада³⁸ имело целью – с разрешения и под руководством короля – обеспечить мир и защиту достояния королевства. Изабелла с готовностью одобрила предложенное, и братство было немедленно основано, а средствами к его существованию послужили сборы с тех, кто был заинтересован в этом.

Превосходно организованное, это полувоенное-полугражданское сообщество столь эффективно выполняло доверенное ему дело, что двадцать лет спустя (в 1498 году) стало возможным упразднить его и заменить более простой и менее дорогостоящей системой полиции, которая теперь уже могла поддерживать восстановленный порядок.

В отношениях с беспокойным и непокорным дворянством Изабелла использовала методы, сходные с теми, которые применил в подобном случае ее сосед Людовик XI Французский. Она награждала государственными должностями в соответствии с заслугами, невзирая на происхождение – до той поры только высокое происхождение давало право на высокие посты. Карьера юриста объявлялась отныне открытой и для представителей средних классов, а любой пост ниже короны был доступен для юристов, которые благодаря этому стали верными союзниками монархов.

Дворяне не отважились восстать, но в недвусмысленных выражениях протестовали против этих двух нововведений, нанесших ощутимый ущерб их престижу. Оки заявляли, в частности, что учреждение эрмандада – это проявление недостаточного доверия к «верноподданному дворянству», и предлагали монархам назначить четырех представителей их сословия в состав высшего совета, управляющего делами государства, тем самым восстановив структуру власти, существовавшую при предыдущем короле Энрике IV.

На это королевская чета возразила, что эрмандад является временным институтом, который охотно принят страной и который им угодно сохранить. Что до государственных постов, то лишь монархам принадлежит право определять степень влиятельности исполнительных органов и назначать людей на высокие должности. Дворяне, добавляли они, – вольны по своему усмотрению остаться при дворе или удалиться в свои владения; что же касается самих монархов, то до тех пор, пока угодно будет Богу сохранять за ними высокое положение, которым Он соблаговолил их наделить, они не будут уподобляться королю, приводимому им в пример, и не станут марионетками в руках «верноподданного дворянства».

Такой ответ привел дворян в замешательство, поскольку дал понять, что наступили перемены и что дни беззаконий эпохи Энрике IV безвозвратно прошли. Заставить их осознать возникшую ситуацию – это уже что-нибудь да значило. Но предстояло сделать гораздо больше, чтобы подчинить дворян изменившимся условиям, и Изабелла неуклонно продолжала проводить избранную политику и последовательно добивалась выполнения своих требований, чему Пулгар в своих «Хрониках» приводит конкретные свидетельства:

Адмирал, испугавшись гнева короля, решил выдать своего сына на суд королевы. Тогда коннетабль³⁹ Кастилии – дядя Фабрика – взялся быть заступником. Он приехал с доном Фабриком в Вальядолид и, умоляя Изабеллу учесть, что молодому человеку всего лишь двадцатый год и что он согрешил из юношеской опрометчивости, просил ее вынести ему суровый приговор, если она предпочитает уступить своим капризам, или проявить снисхождение, что следовало бы признать справедливым.

Но королева не склонна была проявлять милосердие к подданным, которые проявляют неуважение к ее королевскому сану. Она была неумолима. Изабелла отказалась принять во внимание доводы защитника и подвергла провинившегося унижению: его провели в тюрьму по улицам города в сопровождении конвоя. Короткое время спустя она сослала его на Сицилию, запретив возвращаться в Испанию под страхом жесточайшего наказания.

Однако случилось так, что дон Рамиро де Гусман не посчитал свою честь достаточно отомщенной изгнанием врага. Однажды ночью, когда двор выехал в Медину-дель-Кампо, он вместе с несколькими своими сторонниками устроил засаду и напал на адмирала, чтобы вернуть тому побои, понесенные от его сына. От этого унижения адмирала спас его эскорт. Но когда Изабелла услышала об этом происшествии, она объявила Рамиро бунтовщиком, конфисковала его земли в Леоне и Кастилии и арестовала бы его самого, если бы, спасаясь от гнева королевы, он не сбежал в поисках убежища в Португалию».

Не менее решительными были ее действия в отношении прославленного дворянства Сантьяго.

В Испании существовало тогда три военно-религиозных ордена: рыцарство Алькантара, безбрачное рыцарство Калатрава, ставшее преемником рыцарства Тамплиеров, и рыцарство Сантьяго. Последний орден был основан для зашиты паломников, направлявшихся в Компостеле, чтобы поклониться мощам Святого Иакова-апостола, который первым принес христианское учение на Пиренейский Полуостров (Иезуит Мариан принадлежит к числу тех, кто сомневается в достоверности появления Св. Иакова в Испания и наличии его останков в Компостеле, но полагает, что «нежелательно расстраивать людей набожных такими спорами»). Эти паломники, большей частью из Франции, представляли собой существенный источник доходов для страны, и важно было обеспечить им защиту от грабителей, наводнивших большие дорога. Кроме того, рыцарство Сантьяго принимало участие в крестовом походе за освобождение испанских земель от мавров, в знак чего на белых плащах рыцари вышивали красный крест. Они приобрели настолько огромное влияние и богатство, завладев замками и поместьями во всех частях Испании, что должность Великого магистра ордена стала одной из самых важных и могущественных в королевстве – слишком могущественной, по мнению Изабеллы, чтобы находиться в руках подданного.

Это мнение она взялась отстаивать в 1476 году, когда смерть дона Родриго Манрике оставила сей пост вакантным. По своему обыкновению Изабелла без долгих колебаний села на лошадь и отправилась в Уэте, где состоялось собрание членов ордена с целью избрания нового Великого магистра, и там решительно заявила, что на столь славный и могущественный пост может быть избран только король.

Это предложение не вызвало у рыцарей восторга: Фердинанд был арагонцем и оставался для кастильцев чужеземцем, несмотря на то, что два королевства объединились. Однако благодаря настойчивости Изабеллы удалось найти компромисс. Собрание согласилось избрать Фердинанда на пост Великою магистра при условии, что в качестве своего представителя он назначит кастильского дворянина, дабы исполнять обязанности, соответствующие этой должности. На этом и порешили. Алонсо де Карденас – верный подданный сюзерена – был назначен королевским представителем. Таким образом. Изабелла добилась, чтобы назначение Великого магистра влиятельнейшего рыцарского ордена стало королевской прерогативой.

Еще более, чем в любом из упомянутых выше случаев, решительная и смелая натура королевы проявилась при разгроме мятежа, вспыхнувшего в Сеговии в начале ее царствования.

Во время войны с Португалией католические сюзерены поручили свою старшую дочь, принцессу Изабеллу, заботам Андреса де Кабрера – сенешаля⁴⁰ замка в Сеговии – и его жены, Беатрис де Бобадилья. Кабрера, человек требовательный и беспристрастный, в свое время сместил с должности лейтенанта Алонсо Мальдонадо, заменив его братом своей жены Педро де Бобадилья. Мальдонадо устроил заговор, чтобы отомстить за себя. Он испросил у Бобадильи разрешения забрать несколько каменных глыб из замка под предлогом, что они требуются ему для его собственного дома, и послал несколько своих людей, чтобы вывезти их. Эти люди, спрятав под одеждой оружие, проникли в замок, зарезали часового и пленили самого Бобадилью, тогда как Мальдонадо с остальными своими людьми захватил замок. Обитатели, услышав шум, бежали в крепостную башню вместе с инфантой, которой к тому времени исполнилось пять лет. Укрепившись там, они отразили натиск Мальдонадо. Наткнувшись на эту преграду, мятежник приказал выставить Бобадилью вперед и пригрозил осаждённым, что, если они не сдадутся, он тут же казнит пленного.

На эту угрозу Кабрера твердо ответил, что ни в коем случае не откроет ворота перед бунтовщиками.

Тем временем к замку стеклось множество горожан, встревоженных шумом и на всякий случай вооружившихся. Им Мальдонадо искусно внушил, что ради защиты их интересов выступил против невыносимой тирании губернатора Кабреры, и призвал рука об руку с ним отстоять свободу и завершить столь превосходно начатое дело. Простой народ по большей части принял его сторону, и Сеговия оказалась в состоянии настоящей войны. На улицах шли непрерывные сражения, и вскоре ворота самого города оказались в руках повстанцев.

Считается, что сама Беатрис де Бобадилья, выбравшись неузнанной из замка, ускользнула из Сеговии и принесла королеве весть о случившемся и вытекающей отсюда опасности для ее дочери.

Услыхав об этом. Изабелла немедленно бросилась в Сеговию. Лидеры мятежа, узнав о ее появлении, не посмели зайти в неповиновении так далеко, чтобы закрыть перед ней ворота. Тем не менее, у них достало дерзости выехать ей навстречу и попытаться воспрепятствовать въезду ее свиты. Советники королевы, видя настроение толпы, убеждали ее быть осмотрительной и уступить их требованиям. Но ее гордость только вспыхнула от этого осторожного совета.

«Помните, – воскликнула она, – что я – королева Кастилии, что этот город – мой, что никаких условий не может быть для моего въезда в него. Я въеду, и со мной – все те, кого я считаю необходимым видеть возле себя».

С этими словами Изабелла послала эскорт вперед и въехала в город через ворота, захваченные ее сторонниками, а затем прорвалась к замку.

Туда стеклась разъяренная толпа: она напирала на ворота, пытаясь ворваться внутрь.

Королева, не обращая внимания на увещевания кардинала испанского и графа Бенавенте, находившихся вместе с ней, приказала распахнуть ворота и пропустить всех, сколько могло вместиться. Народ вливался во внутренний двор замка, шумно требуя выдать сенешаля. Навстречу вышла хрупкая прекрасная юная королева, одинокая и бесстрашная, и, когда наступила изумленная тишина, спокойно обратилась к толпе:

«Чего вы хотите, люди Сеговии?»

Покоренные ее чистотой, охваченные благоговением перед ее величием, они забыли свой гнев. Уже смиренные, жители высказали жалобы на Кабреру, обвиняя его в притеснениях и прося Изабеллу о смещении губернатора.

Королева немедленно пообещала удовлетворить эту просьбу, что привело к резкому повороту событий: из толпы, всею несколько минут назад изрыгавшей угрозы и проклятия, теперь раздавались крики приветствий.

Она приказала направить к ней представителей, которые изложили бы причины недовольства правлением Кабреры, и возвратиться к своим домам и трудам, предоставив ей судить администрацию.

Когда Изабелла ознакомилась с выдвинутыми против Кабреры обвинениями и убедилась в их беспочвенности, она объявила о его невиновности и восстановила в должности, а побежденный народ смиренно подчинился ее постановлению.

В 1477 году Изабелла направилась в Андалусию – в этой провинции, как и повсюду, закон и порядок перестали существовать. Въехав в Севилью, она сразу объявила о намерении предъявить счет виновным. Но при одном лишь слухе о приближении королевы и о цели ее приезда несколько тысяч жителей, совесть которых не была спокойна, поспешили покинуть город.

Встревоженные таким оттоком населения, севильцы умоляли королеву вложить в ножны меч правосудия, поясняя, что после кровопролитных междоусобиц, годами раздиравших округ, едва ли найдется семья, в которой не было бы нескольких нарушителей закона.

Изабелла, мягкая и милостивая по натуре – что делает ее согласие на введение инквизиции чрезвычайно прискорбным фактом, – вняла этим объяснениям и простила все преступления, совершенные после смерти Энрике IV. Но она не была столь же снисходительной к тем, кто творил беззаконие, управляя от ее имени. Зная о судьях, которые занимались торгом и вымогательством при вынесении приговоров, Изабелла уволила их и сама установила размеры выплат, которые следовало впредь соблюдать.

Обнаружив массу неоконченных судебных разбирательств, которыми беспорядок последних лет обременил провинцию, она принялась за чистку авгиевых конюшен правосудия. Каждую пятницу вместе со своим советом королева проводила заседания в большом зале севильского алькасара⁴¹, на которых заслушивала иски самых смиренных из своих подданных; и так убедительно и решительно она взялась за дело, что за два месяца разобрала такое множество судебных процессов, какого хватило бы на долгие годы.

При вступлении на престол Изабелла нашла королевскую казну истощенной, причиной чему были посредственное управление двух последних правителей и расточительные подарки, которые Энрике IV и Хуан II делали дворянам. Это привело католических сюзеренов в серьезное замешательство, и они пускались на различные уловки, чтобы изыскать деньги, необходимые для войны с Португалией. Теперь, когда война подошла к концу, они оказались даже без средств для жизни, достойной королей.

Изабелла провела тайное расследование, выясняя, какие подарки были розданы ее братом и отцом, и аннулировала те из них, которые явились результатом прихоти или безответственности; вновь прибрала к рукам доходные владения, некогда безрассудно отчужденные, и возобновила сбор налогов, выплачиваемых до сей поры лишь старательно взимавшим свои подати бандитам.

Кроме того, королева обнаружила национальные финансы совершенно расстроенными. При предыдущем царствовании вседозволенность достигла небывалого уровня: за три года было санкционировано открытие не менее ста пятидесяти монетных дворов. Это привело к таким злоупотреблениям, что, казалось, почти каждый испанец печатал свои собственные деньги и «чеканка монет стала ведущим производством в стране».

Королева сократила количество монетных дворов до пяти и ввела строжайший контроль за выпуском денег, посредством чего освободила торговлю, прежде сдавленную тисками мошенничества. Неуклонное продвижение к процветанию стало почти немедленным результатом этой мудрой меры.

Восстановив порядок в стране, Изабелла уделила должное внимание и двору, активно взявшись за очищение морали, изгоняя отвратительную распущенность, царившую во времена ее брата.

Сама придерживаясь строгого целомудрия, она требовала столь же безгреховного поведения от приближенных к ней женщин и заставила всех знатных дам при дворе подчиниться строжайшему надзору. Искренне любившая короля, Изабелла была известна своей ревностью: стоило ему слишком пристально посмотреть на какую-нибудь даму из ее свиты, Изабелла сразу же находила способ, чтобы удалить ее от двора. Она следила за тем, чтобы прислуживавшим ей пажам давалось хорошее образование – за умением они должны были избежать праздности, которая неизбежно ведет к духовному опустошению и безнравственности. В конце концов, как указывает Берналдес (Берналдес был священником дворцового прихода до самой смерти королевы. Он оставил достаточно подробное повествование о католических сюзеренах, богатое интересными деталями), королева распространила свои реформы морали на женские монастыри, которые нуждались в этом не меньше двора, и исправила или покарала великую распущенность, поразившую все монашеские ордена.

Нет такого хроникера эпохи правления Фердинанда и Изабеллы, который не отметил бы великой набожности королевы. Берналдес сравнивает ее со Святой Еленой, матерью императора Константина (Общественное внимание привлечено к воспоминаниям о Святой Елене уже тем, что в Риме была обнаружена серебряная коробочка, которая, как утверждается, была подвешенной к кресту. Приобретение ее на Святой земле, конечно же, приписывается Святой Елене, и, как полагают, она сама привезла коробочку в Рим), и восхваляет ее преданность Святой вере и покорность Святой церкви. Берналдес, конечно, много писал и об учреждении инквизиции, введение которой, как и другие современные ему и последующие хроникеры, горячо одобрял. Однако он, возможно, был в значительной мере необъективным, поскольку вынужден был считаться с той поддержкой, которую королева оказала инквизиции в Кастилии. Что касается самой Изабеллы, то в чистоте и искренности ее веры нас убеждает событие, последовавшее за сражением при Торо, которое окончательно решило спор о короне в ее пользу: королева босой пришла в церковь, дабы отслужить благодарственный молебен.

Тем не менее, несмотря на ее пылкую набожность, в признании папы мирским господином Кастилии нет вины самой Изабеллы.

С тринадцатого века могущество церкви в Испании возросло под влиянием распространения догмы о духовном главенстве Рима над всеми католическими церквами мира.

Духовенство приобрело огромное влияние с удивительной легкостью: ему предоставилась возможность воспользоваться опрометчивой и глупой расточительностью предшественников Изабеллы.

Люций Мариний сообщает, что доходы четырех архиепископов – в Толедо, Сантьяго, Севилье и Гранаде – достигли 134 тысяч дукатов⁴², тогда как доходы двадцати епископов составляли около 250 тысяч дукатов.

Окруженная сонмом духовных наставников, к которым она относилась с большим уважением, Изабелла все же открыто заявила о своем несогласии с ущемлением прав Короны духовенством. Главное из этих злоупотреблений, без сомнения, поощряемых самим папой, состояло в предоставлении иностранцам наиболее почетных и доходных приходов испанской церкви вопреки прерогативе Короны делать назначения епископов, которые затем подлежали лишь утверждению папой. Тогда Изабелла, чрезвычайно набожная и окруженная священнослужителями, отважилась вступить в борьбу с папским престолом и ужасным папой Сикстом IV так же бесстрашно, как прежде противостояла своим разбойным дворянам. Пожалуй, это является лучшим доказательством несгибаемости и твердости ее характера.

Тлевшее в глубине души негодование вспыхнуло ярким пламенем, когда папа, игнорируя назначение ею капеллана Алонсо де Бургоса на вакантное епископство Куэнское, определил в эту епархию своего племянника Рафаэля Риарио, кардинала Сан-Систо.

Уже дважды она добивалась папской конфирмации⁴³ священников, назначенных ею на другие епархии – архиепископство Сарагосы и епископство Таррагоны,- и каждый раз ее назначение отклонялось в угоду ставленника папы.

Непреклонный, упрямый Сикст разразился ответом, характерным для его надменного нрава. Он заявил, что распределение всех приходов христианского мира является исключительно его правом, и снизошел до объяснения того, что власть, волею Божьей дарованная ему на земле, не подлежит ограничению чьей-либо волей, кроме его собственной, и что это обусловлено интересами католической веры, в которой именно он является верховным арбитром.

Но его упорство наткнулось на столь же стойкое упорство испанской стороны. Католические сюзерены ответили отзывом своего посла от папского двора и соответствующим предписанием всем испанским подданным в Риме.

Отношения стали натянутыми; нависла угроза открытого разрыва между Испанией и Ватиканом. К тому же, сюзерены уведомили папу, что намерены созвать церковный собор, дабы разрешить спор, а не было в истории такого папы, который мог бы с абсолютным спокойствием отнестись к созыву Вселенского собора с целью обсуждения его указов. Каков бы ни был результат, после подобного собора его авторитет оказался бы под сомнением (предписания папы всенародно обсуждаются!), и влиянию Его Святейшества был бы нанесен серьезный ущерб. Отметим, что это была испытанная угроза, которая должна была привести упорствующего папу к более резонному строю мыслей.

Изабелла заставила Сикста почувствовать силу воли, противостоящей ему; и, как никто другой осознавая ее решимость, он понял, что не стоит идти дальше. Поэтому, вопреки своему прежнему притязанию на то, что власть, полученная им от Бога, не может быть ограничена ничьей волей, кроме его собственной, папа полностью уступил.

Три королевских избранника получили конфирмацию на вакантные должности, и Сикст дал обещание, что впредь не будет делать назначения в епархии Испании, оставляя тех священнослужителей, которых назовут католические сюзерены.

Следует добавить, что после этой знаменательной победы Изабелла использовала полученную власть с такой благочестивой мудростью, искренностью и благоразумием, что, последуй папа ее примеру в назначении высокопоставленных сановников, это принесло бы величайшую славу церкви, поскольку Изабелла твердо придерживалась правила предоставлять епархии лишь в распоряжение людей неоспоримых достоинств.

Добившись своего. Изабелла получила большие возможности для обуздания своенравного духовенства, ограничив его власть областью духовной.

Монархи полностью восстановили законность: ни в одной другой стране Европы права граждан не были столь хорошо подкреплены и столь надежно защищены законами. Больше не было произвольных заключений в тюрьму и конфискаций – справедливость соблюдалась неукоснительно. Несправедливые и нестабильные в прошлом поборы были упразднены и заменены разумными и умеренными налогами.

В этой цветущей стране, где уже удалось достичь значительных высот во всех областях общественной жизни, где столько сил было отдано делу прогресса и цивилизации, вдруг появилось печально известное, зловещее учреждение, деятельность которого свела на нет все выдающиеся заслуги правления Изабеллы.

За труды на благо государства католическим сюзеренам хвалу воздаст каждый человек, и какие бы времена он ни жил.

Но громко звучала похвала и по иному поводу, и произносили ее все современники и многие более поздние историки – некоторые, без сомнения, были искренни в поддержке фанатизма, сеящего смерть по стране, другие же не отважились высказать иного мнения.

А историк Мариано провозглашает введение инквизиции в Испании самой славной страницей царствования Фердинанда и Изабеллы:

Ради справедливости отметим, что в нынешней римской церкви, чьей прискорбной и неотъемлемой частью являлась испанской инквизиция, трудно найти человека, который не признал бы ее черной зловещей тенью, затмившей одну из ярчайших страниц истории европейской цивилизации.