Тот, кто держит за руку

Глава 8.

Что-то безостановочно трезвонит на прикроватном столике, и я спросонья не сразу понимаю, что это такое… Будильник? Нет, это истерически вопит мой сотовый, и вопит, судя по тяжести в голове, ощущаемой мной, прямо посреди ночи.

Кидаю взгляд на часы — так и есть, час ночи… Стону и быстро нажимает кнопку приема звонка.

Алло? — сиплю я в трубку полуживым голосом.

Марк, я не знаю, что мне делать, — слышу голос, полный панического ужаса, — у Енаса высокая температура… вдруг у него кровь сварится или что там еще может случиться! Кажется, его даже вот-вот стошнит… и он постоянно плачет… Плачет, плачет и плачет… Боже, Марк, я не знаю, что мне делать!

Мелисса — а голос принадлежит именно ей — кажется и сама сейчас расплачется, настолько она перепугана и растеряна. Ощущаю это даже на расстоянии…

Мелисса, это ты? — решаюсь уточнить я, все еще не до конца проснувшись и не совсем понимая, о чем идет речь. Но она как будто бы и не слышит меня, продолжая все в том же истерическом духе:

Ты же доктор, правда? Пожалуйста, приезжай и помоги нам, я очень тебя прошу. Вдруг Ёнас умрет, что я тогда маме скажу?

Так, успокойся, — вылезаю из постели и начинаю выискивать глазами свою одежду. — Я не думаю, что у мальчика что-нибудь серьезное… Ты заглядывала ему в горло? — Возможно, это банальная ангина… — Просто дай ему жаропонижающее. У вас есть что-нибудь подходящее: парацетамол или ибупрофен?

Боже, я не знаю, — стонет Мелисса, — этим всегда мама занималась!

А где ваш отец?

Он на работе, — отвечает она истерически, а потом умоляюще полуплачет: — Марк, приезжай и сделай что-нибудь… Я просто не знаю, к кому мне еще обратиться.

Я плечом прижимаю телефон к своему уху и начинаю натягивать джинсы.

Ты правильно сделала, что позвонила мне, — убежденно говорю я. — Я скоро приеду. Дай мне полчаса, хорошо?

Только побыстрее! — восклицает Мелисса, и я ложу трубку, только тут понимая, что не знаю их домашнего адреса… К счастью, телефон тут же тренькает, сообщая о входящем сообщении: Мелисса прислала смс с адресом. Молодчина!

Выискиваю в интернете адрес ближайшей дежурной аптеки, и уже через пятнадцать минут закупаюсь всем, что, как мне кажется, может нам понадобиться, а потом забиваю адрес Веберов в навигатор и спешу по указанному адресу.

Мелисса открывает почти мгновенно… Без своей боевой раскраски «аля-злобная фурия» она выглядит совсем маленькой и в данном случае крайне несчастной — едва просохшие дорожки недавних слез слабо отсвечивают в свете уличного фонаря на ее бледных щеках.

Идем! — она тянет меня в дом, и я едва избегаю столкновения с диваном, который в полумраке чужого дома представляется неким доисторическим монстром, заступившим мне дорогу.

Как Ёнас? — интересуюсь я на ходу, продолжая маневрировать в узком пространстве дома. Я к такой тесноте не привычен и почти ощущаю приступ клаустрофобии!

Все также горит, — шепчет Мелисса, распахивая ярко-желтую дверь с именем брата на ней. — Я измерила температуру: у него тридцать восемь и шесть… Это очень много?

Думаю, он это переживет, — подхожу к кровати мальчика и ласково ему улыбаюсь. — Ну, как ты тут, малыш? Давай-как проверим для начала твое горлышко, хорошо…

Мальчик смотрит на меня настороженно, едва сдерживая горючие слезы.

Я доктор, — говорю ему снова, — и мы быстро поставим тебя на ножки. Обещаю!

Открываю рабочий чемоданчик, который отец подарил мне еще на первом курсе, и достаю деревянную лопатку…

Ну, скажи «А», малыш… Вот так, молодец!

Начинаю привычные манипуляции, знакомые мне до оскомины, и Мелисса следит за мной в нетерпеливом ожидании, замерев за моим правым плечом, подобно изваянию.

Горло совсем немного воспалено, — наконец констатирую я обыденным голосом, — и легкие абсолютно чистые. Должно быть, это обычный летний грипп, так что и волноваться не стоит. Собьем твоему брату температуру и утром он будет как новенький… ну почти как новенький. Завтра ему лучше все же остаться дома… Он ведь ходит в садик, не так ли?

Девочка утвердительно кивает, по всей видимости побаиваясь еще верить в такой простой диагноз.

А я между тем отмеряю нужную доза жаропонижающего детского сиропа, и вместе с Мелиссой мы уговариваем мальчика его выпить. Тот послушно проглатывает клубничное «лакомство» и в изнеможении падает на подушку…

Скоро ему станет лучше и он уснет, — улыбаюсь взволнованной Мелиссе. — Тебе бы тоже не помешало прилечь… Выглядишь измученной.

Ты уверен, что с ним все будет хорошо? — осведомляется она недоверчиво, и мне приходится награждать ее своим профессиональным «я же доктор — лучше знаю» взглядом. А потом начинаю укладывать в чемоданчик стетоскоп и другие предметы, и девочка следит за каждым моим движением с настороженной внимательностью… Наконец она произносит:

А вдруг ему опять станет плохо… Что мне тогда делать?

Поверь, он теперь проспит до утра. Ты зря волнуешься!

А если все-таки, — не унимается она. — Может быть, ты мог бы еще остаться немного… совсем чуть-чуть. Пожалуйста!

Смотрю в ее испуганные просящие глаза и понимаю, что не могу ей отказать. Врач я в конце концов или нет…

Хорошо, я побуду еще немного, пока у Ёнаса не спадет температура, — обещаю Мелиссе, и та расплывается в благодарной улыбке.

Спасибо, Марк, спасибо большое, — она почти пританцовывает на месте, и мне все кажется, что она вот-вот кинется мне на шею с объятиями. Но Мелисса этого не делает, нет, она вдруг смущенно замирает и тихо произносит:

Извини, что втянула тебя в это, но я, правда, не знала, куда мне еще обратиться… Отец ночами работает, а у тетки все равно нет машины, чтобы приехать… да и не очень хотелось ей звонить, если честно. Спасибо, что приехал… теперь я у тебя в долгу…

Я тихонько посмеиваюсь, наслаждаясь ее смирением, которое, как я догадываюсь, мало свойственно этой мятущейся душе. Сопоставляю ее «да пошел ты» с нынешним «извини, теперь я у тебя в долгу» и не могу поверить, что один и тот же человек может быть таким разным…

Ты мне ничего не должна, — отвечаю ей просто, и неожиданная идея высвечивается на моем лице лукавой полуулыбкой. — Но кое-что я у тебя все же попрошу…

Лицо Мелиссы тут же делается воинственным и она складывает руки на груди, подобно щиту.

И что же ты хочешь? — хмурит она свои черные бровки. И я догадываюсь, что она предполагает какое-то непристойное предложение… Намеренно тяну время, чтобы она сама немного накрутила себя, а потому после с легкостью согласилась на мою просьбу, посчитав ее достаточно терпимой. — Ну, мы так и будем тут стоять… Говори уже.

Хочу, чтобы ты бросила курить! — отвечаю я наконец, и Мелисса абсолютно по-девчачьи закатывает глаза. Она явно вздохнула с облегчением.

И это то, что ты хочешь?! — презрительно отзывается она. — Чтобы я бросила курить? — и уже более яростно выплевывает: — И как же тогда я по-твоему должна все это пережить, если брошу курить?! Да я ведь загнусь на хрен.

Отлично, — преспокойно смотрю на нее с укором в глазах, — тогда в следующий раз, когда твой брат подхватит воспаление легких или заразится краснухой, к примеру, мне больше не звони. Я, знаешь ли, не Скорая медицинская помощь, так что…

Смену настроений на лице девочки стоило бы увидеть каждому: из воинственной фурии она снова превратилась в испуганного ребенка — замысловатые названия детских болезней определенно внушили ей вполне понятный ужас.

Ладно, не будь таким гадким, — примирительно цедит она сквозь зубы. — Думаешь, ты такой хороший, да? Думаешь, я вот так возьму и сразу брошу смолить ради тебя? Ненавижу таких умников, как ты.

Не ради меня, — поправляю ее я, — а ради себя и своего брата. Пассивное курение очень вредит детскому организму… Ты же не хочешь вредить Ёнасу, правда?

Мелисса продолжает хмуриться, но по ее молчанию я понимаю, что выиграл этот раунд, и потому примирительно предлагаю:

— Хочешь я куплю тебе никотиновый пластырь? Он хорошо помогает.

Девчонке так и хочется послать меня куда подальше, вижу это по ее лихорадочно поблескивающим глазам под растрепанной челкой, которые почти прожигают во мне две огромнейшие дыры.

Я и сама могу это сделать, умник, — цедит она почти беззлобно. — Так и знала, что не стоило тебе звонить.

Я был твоим единственным вариантом, — напоминаю я ей и для пущего эффекта добавляю: — Представь, не приедь я вовремя, у твоя брата могла бы кровь в венах свариться… Жуть, правда?

Да ты брешешь, — говорит она с недоверием. Но я, опять же, вижу, что она не совсем в этом уверена…

Так ты бросаешь курить или нет? — любопытствую я, и девочка упрямо дергает плечиками.

Я подумаю об этом, — говорит она дерзко, а потом другим тоном добавляет: — Так ты останешься или как?

Я же обещал. Иди отдыхай!

Нет, я лягу здесь. — Мелисса ложится рядом с братом, утыкаясь лицом в его светлую макушку. — Пусть ты мне и не нравишься, — ворчит она глухо, — но я все равно благодарна тебе за помощь.

Приятно слышать! — посмеиваюсь я, откидываясь на спинку кресла — те раньше величали вольтеровскими — и начиная рассматривать комнату, залитую бледным светом маленького настольного ночника. Та кажется почти мизерной, заставленная детской кроватью и платяным шкафом, к которому сбоку прилажен миниатюрный письменный стол с кучей детских книжек, сложенных идеальными стопками. Похоже, малыш Ёнас большой любитель чтения…

Дыхание Мелиссы между тем выравнивается и она засыпает почти мгновенно, должно быть, все эти треволнения абсолютно вымотали ее. Ёнас тоже уснул, и я встаю проверить его температуру. Почти спала…

Что такое? — сонно гнусавит его сестра, почувствовав мое приближение.

Ничего, спи, — шепчу ей негромко, снова проваливаясь в мягкое, так и манящее собой кресло. Потом еще немного брожу взглядом по светло-голубым обоям, усыпанным, словно звездами, корабликами и морскими чайками, и уже решаю было отправиться домой, как веки сами собой отяжелевают, и я погружаюсь в глубокий, умиротворяющий сон.

Меня будят легкие шаги по комнате, и я неспешно открываю глаза, недоумевая онемению во всем теле, особенно в шее, которая словно одеревенела.

Проснулся, — Мелисса бросает опасливый взгляд на спящего брата. — Осторожней, не разбуди Ёнаса.

Кое-как разминаю затекшее тело и выскальзываю из комнаты вслед за девочкой, которая в полной боевой окраске дожидается меня на кухне.

Ну, как тебе спалось в мамином кресле? — насмешливо хмыкает она, засовывая в рот горсть сухих шоколадных хлопьев. — Наверное, круто отдохнул…

Я потираю все еще онемевшую шею.

В школу собралась? — спрашиваю я при этом. — А с Ёнасом кто останется?

Она хрустит хлопьями и сообщает, что скоро должен вернуться отец.

Кем он работает? — интересуюсь я, наконец, удосужившись спросить об этом.

Он охранник в ночном клубе. Не ожидал?

В этот момент за дверью гремят ключами и в дом входит Маттиас Вебер собственной персоной, легок на помине, что говорится: у него красные от бессонницы глаза да и в целом он выглядит еще помятее, чем обычно. Его слегка расфокусированный от усталости взгляд скользит сначала по мне, а потом обращается к дочери, которая невозмутимо запихивает в рот новую порцию хлопьев.

Ёнас заболел, — с полным ртом сообщает она отцу. Как ей удается при этом не подавиться, остается для меня загадкой!

Что с ним? — хмуро осведомляется тот, не удостоив меня даже приветственного кивка. И направляется к холодильнику…

Марк говорит, это летний грипп, — отвечает она так невозмутимо, словно наличие чужого взрослого парня в доме рано поутру ее абсолютно не напрягает, наоборот, мне слышится в ее голосе вызов, причины которого мне абсолютно не понятны. — Поэтому Ёнас останется сегодня дома, так что присмотри за ним, о'кей?

Отец Мелиссы распахивает дверцу холодильника и все так же хмуро обозревает его пустые полки.

Ты хоть бы продуктов прикупила, что ли? — пеняет он дочери. — Хочешь, чтобы мы от голода передохли…

Я переминаюсь с ногу на ногу, ощущая острую потребность оказаться подальше как от самого этого дома, так и от его обитателей с их странными, чуждыми моему пониманию взаимоотношениями.

Мог бы для разнообразия и сам в магазин сходить, — огрызается Мелисса, а потом более спокойно добавляет: — Дай денег и я после школы что-нибудь прикуплю…

Мне теперь что ли полдня голодом сидеть, — возмущенно бубнит тот, исследуя недра своего портмоне и протягивая дочери измятую двадцатку.

Та разглаживает ее руками и сует в задний карман своих джинс. А я с ужасом прикидываю, что же такое можно купить на двадцать евро, когда у тебя в холодильнике, что говорится, шаром покати?

Нет, отчего же, папочка, можешь пожевать хлопья, как и я! — кидает между тем на ходу Мелисса, направляясь к дверям. — Я на автобус опаздываю… Марк, ты доктор, расскажи ему про лекарство! — с этими словами она бросает меня наедине со своим папашей и даже ни разу не оглядывается.

Пару минут мы оба молча смотрим друг на друга, пока Маттиас не произносит:

Так ты, типа, настоящий доктор? Малой и правда заболел?

Да, летний грипп, я думаю. Скоро пройдет.

Мой собеседник удивленно хмыкает «летний грипп, вы только подумайте», а потом подходит к коробке с хлопьями, оставленной Мелиссой, и запускает в нее свою немаленькую ручищу.

Давайте ему побольше пить, — говорю я быстро, пытаясь избежать неловкой тишины. — А если снова поднимется температура, то лекарство на столе в комнате мальчика, просто отмерьте нужную дозировку…

Лады, доктор, — отвечает тот, запихивая в рот сухие хлопья, подобно собственной дочери, но смотреть, как это делает взрослый накачанный мужик как-то особенно неприятно. — Вы лучше скажите, как там моя жена? Есть какие-то изменения?

Меня неожиданно возмущает этот его вопрос, и я раздраженно кидаю:

Вообще-то мне у вас стоило бы об этом спрашивать.

Правда? — абсолютно серьезно пожимает тот плечами. — Так я вчера не был в больнице… Был занят. Ну ладно, может сегодня туда загляну… Если малому станет лучше, — добавляет он невозмутимо. — И запихивая в рот новую пригоршню хлопьев, как бы извиняясь добавляет: — Без машины туда совсем не просто добираться.

Чувствую, как начинаю задыхаться в тесном пространстве этой маленькой кухоньки рядом с этим… ограниченным человеком. Прощаюсь и быстро выхожу в неумолчное утреннее пение звонкоголосых птиц, приветствующее меня своими веселыми серенадами.

В душе у меня подобной веселости не ощущается — сегодня птичье пение определенно не помогает.