Глава двадцать третья. Нас не догонишь

Странник

Максимов с первого взгляда не узнал Энке, настолько смерть исказила черты лица. Даже в самом положении тела было что-то неестественное: Энке словно выгнул дугой эпилептический припадок.

Максимов пощупал плечо немца. Мышцы оказались каменными. Трупное окоченение развивается спустя несколько часов, а Энке двадцать минут назад был еще жив.

Максимов направил лучик фонарика на рану. У всех девяти боевиков, что лежали вокруг дома, кто-то аккуратно и умело вспорол яремную вену. Энке добивать не стали, тот, кто его убил, был абсолютно уверен в своем оружии. Ранка была точечная и не глубокая, словно укололи шипом. Кровь пошла только из-за того, что случайно был задет крупный сосуд.

«Яд, — сделал вывод Максимов. — Интересно, кто это у нас такой умелец?»

Он опустился на колено, направил луч фонарика параллельно земле. Влажный ковер из сосновых иголок был истоптан тяжелыми бутсами Энке. Следы убившего его человека читались с трудом. Он явно был легким, не более шестидесяти килограммов. И носил не более тридцать шестого размера обуви. Сама обувь была странной — подошва без рисунка и каблука.

Максимов проверил карманы Энке. Мобильный телефон не работал, стоило снять заднюю крышку, чтобы выяснить причину. Поэтому Максимов не удивился, когда не нашел записной книжки. Легконогий убийца унес с собой всю информацию, которую смог найти.

«Скольких обрадует твоя смерть и сколько будут скорбеть? — мысленно обратился Максимов к убитому. — Боюсь, что первых будет куда больше».

Он достал из кармана куртки фляжку, тщательно стер свои отпечатки, приложил к металлическому боку негнущиеся пальцы Энке, засунул фляжку в карман его плаща.

Встал, закинул на плечо ружье и, особо не таясь, пошел к домику.

Остановился на пороге, бросил взгляд на три трупа у ворот гаража. Кровь на траве в предрассветном сиреневом сумраке казалась маслянисто-черной.

— Это я! — крикнул Максимов по-английски, предупреждая о своем приходе. Толкнул дверь.

— Зачем так кричать? — громко прошептал Леон из гостиной. Свет в ней не зажигали, и по стенам все еще плескались отсветы огня.

— Да, ты прав, на кладбище не кричат.

Максимов протянул руку, помогая Эрике встать на ноги.

— Какое, к черту, кладбище? — Голос Эрики стал сиплым от пережитого страха.

— Или на братской могиле, если точнее. — Максимов перевернул кресло, легким толчком усадил в него Эрику. — Там девять трупов вокруг дома и четверо в лесу. Зрелище, предупреждаю, не для слабонервных. Впрочем, Леону не привыкать. Леон, можешь сбегать, щелкнуть их, еще один приз заработаешь.

— Иди ты… — огрызнулся Леон. Максимов пропустил ругательство мимо ушей, крикнул по-русски:

— Карина, спускайся, все кончилось.

Перевернул еще одно кресло, устроился в нем и стал протирать гладкие поверхности своего ружья.

— Что ты обо всем этом думаешь? — Эрика трясущейся рукой поднесла бокал к губам.

— Думать я буду на бегу, — ответил Максимов. По лестнице сбежала Карина. Остановилась в нерешительности на последней ступеньке.

— Не бойся, малыш. Уже все кончилось. — Максимов жестом поманил ее к себе.

Отложил ружье, взял из руки Карины, с трудом разжав ее напряженные пальцы, пистолет. Принялся тщательно полировать вороненую поверхность.

Карина присела на корточки у кресла.

— Представляешь, я видела тень на стекле. Кто-то пробирался к окну. Я хотела выстрелить… А в этот момент он закричал. И свалился вниз. Но это не я стреляла, честно!

Максимов бросил пистолет на пол, притянул Карину к себе, провел ладонью по вздрагивающему плечу.

«Если не считать лихорадочного блеска в глазах и холодных пальцев, никаких признаков стресса, — мимоходом отметил он. — Главное, что не начала палить по всем углам и не орала, как резаная».

— Не переживай. Кто-то сделал за нас всю работу Скажем ему спасибо и забудем.

— Я думала, нас убьют.

— Если честно, я тоже.

Максимов встал, прошел к камину, на ходу вытирая пальцы скомканным платком. Бросил его в огонь.

— Желающие могут оставаться, а нам с Кариной пора. — Максимов вернулся, помог Карине встать на ноги. — Эрика, как ты и обещала, вечер получился незабываемым.

Эрика издала короткий нервный смешок. Одним глотком допила мартини и со стуком поставила бокал на стол.

Карина привстала на цыпочки, прошептала что-то Максимову на ухо.

Он одобрительно кивнул.

— Леон, ты не против, если мы воспользуемся твоим мотоциклом?

Леон вышел из своего угла.

— Это не совсем удобно, — нерешительно протянул он.

— Брось ты, какие счеты между партнерами! Вечером верну.

— О! А я подумала, вы нас окончательно бросаете, — подала голос Эрика.

Максимов подтолкнул Карину к выходу; пройти в гараж можно было через кухню, примыкающую к гостиной.

Повернулся к Эрике.

— Как можно? Я только сейчас поверил в реальность клада. После таких-то аргументов. — Максимов кивнул на окно. — Тринадцать трупов — это убедительно, не так ли?

— Иными словами, наш контракт остается в силе? — Упоминание о трупах никак не сказалось на деловой хватке Эрики.

— Безусловно, — уверенно ответил Максимов. — Леон, пойдем со мной. Да оставь ты в покое ружье! Кого хотели, уже убили.

Максимов первым направился к дверям. Леон, немного помедлив, положил в кресло ружье и пошел следом.

В лесу заметно посвежело, по траве стелился легкий туман. Небо на востоке стало цвета холодной воды: прозрачное, с голубинкой.

Максимов прошел вдоль дома к воротам гаража. Указал Леону на три трупа, загородившие собой выезд.

— Давай оттащим их в сторонку.

— Может, не стоит? — Леон с сомнением посмотрел на черные разводы загустевшей крови. — Все-таки место преступления.

— Вот уж не думал, что ты решил дождаться полицию! Впрочем, дело твое. Мы на мотоцикле проедем, а как Эрика на «Порше» протиснется — ваша забота.

Леон без возражений ухватился за ноги ближайшего трупа, предоставив Максимову право тащить его за плечи, густо залитые кровью.

Тихо чертыхаясь, перенесли за угол троих. Там лежали четверо. Крови из их тел вытекло столько, что трава на два метра вокруг блестела от жирно-черной пленки.

— Всем горло вспороли, — пояснил Максимов. — Поэтому столько кровищи. Ты хоть догадываешься, кто они?

— Не имею представления.

— Смотри, пистолет-пулемет «Аграм». — Максимов носком ботинка указал на оружие, что все еще сжимал в руке один из убитых. — По снаряжению и обмундированию напоминают спецназ. Профессионалы. Но те, кто их убил, оказались на голову выше. Расчетливее, хладнокровнее и жестче. Думаю, нам крупно повезло.

Леон саркастически усмехнулся.

— Повезло, не спорь, — продолжил Максимов. — Это и дураку ясно, что действуют минимум две силы. А пока они конкурируют между собой, есть шанс увернуться от пули.

— Странно, что ты не хочешь бежать отсюда без оглядки.

— Именно это я и собираюсь сделать. Но выйти из дела — нет. Поздно. — Максимов указал на трупы. — Теперь из дела выйти можно только так.

Он прошел мимо Леона, свернул за угол. Нажал кнопку на стене. Дверь гаража поползла вверх. Не дожидаясь, пока она перейдет в вертикальное положение, Максимов нырнул внутрь.

Карина, тихо вскрикнув, отскочила за шкафчик для рабочей одежды. Она зачем-то сняла с себя платье и ничего другого надеть на себя не успела.

— Это еще что за стриптиз! — строгим голосом произнес Максимов.

Из-за шкафчика высунулась голая по плечо рука, указала на кожаный костюм, лежащий на капоте «Порше».

— Переодевайся. Я решила, если уж конфискуем байк, то в полном комплекте. Лично я не морж, чтобы в платьице на таком агрегате ездить.

Максимов, когда въезжали в гараж, лишь мельком увидел мотоцикл, стоявший в углу. Сейчас, разглядывая его элегантно хищные обводы, вынужден был согласиться с Кариной. «Хонда» с пятисоткубовым двигателем — не детский велосипед. Ветром на полной скорости прошьет до костей.

Леон за его спиной обреченно вздохнул, что Максимов истолковал как согласие, и стал раздеваться.

Он натянул кожаный комбинезон меньше чем за минуту. Тело в кризисных обстоятельствах само вспоминало армейские навыки, главное было ему не мешать, все сделает само, быстро четко и правильно.

Карина уже оседлала «Хонду». Возилась с заевшей змейкой на куртке.

Максимов подошел, рывком застегнул ее. Прошептал:

— Брысь на место!

— Но…

Прекращая дискуссию, кому сесть за руль, Максимов щелчком опустил пластиковое забрало на шлеме Карины.

Леон остался по другую сторону «Порше», и ему пришлось бросить бумаги на капот.

— Возьми, это документы на мотоцикл. И моя визитка. На всякий случай.

— Спасибо. — Максимов сгреб документы, сунул за пазуху — А где твои, галчонок? — обратился он к Карине.

Она постучала кулачком по шлему.

Из боковой двери появилась Эрика. Она успела переодеться в зеленое платье. Показала Максимову сумочку Карины. По высокой дуге бросила ее в протянутую им руку.

Максимов поймал, повесил себе на шею.

Весь лоск с Эрики сошел. Васильковые глаза поблекли, в свете мутной лампочки, освещавшей гараж, лицо приобрело нездоровый желтый оттенок. Она заученно улыбалась, но эта улыбка больше всего в ее облике диссонировала с окружающей обстановкой. Эрика поглаживала себя по горлу, словно пыталась размять застрявший в нем комок.

Леон смотрелся не лучше.

— До встречи! — Максимов надел на голову шлем, опустил забрало.

Отталкиваясь ногами, выкатил мотоцикл из гаража.

Низкое урчание мощного мотора разбудило притихший лес.

По грунтовке и асфальтовой дорожке Максимов проехал на самой малой скорости. У выезда на шоссе остановился. Достал из сумки Карины документы и кредитную карточку, спрятал за пазуху. Дал полный газ, «Хонда», как застоявшийся конь, привстала на дыбы. Карина крепче вцепилась в плечи Максимова. Вписываясь в поворот, он сорвал с груди сумочку, далеко отшвырнул в кювет.

Они пролетели мимо развязки, уводящей к Берлину. Миновав эстакаду, Максимов перестроился в крайний левый ряд, до отказа выкрутил рукоятку газа. Стрелка спидометра прыгнула к отметке двести. Пришлось припасть грудью к бензобаку, таким упругим и жестким стал напор воздуха. Карина, разгадав его замысел, протянула вперед руку с оттопыренным большим пальцем.

По пустому шоссе они неслись навстречу рассвету. К границе.

Черное солнце

Конфиденциально

г-ну Хиршбургу

«Мангуст» и «Вольхен» в 5.20 (в.м.) самостоятельно покинули объект. Отслеживание по радиомаяку невозможно. Места их вероятного появления взяты на контроль. Приняты все меры по «зачистке» объекта.

Иоганн Блюм

*

Экстренная связь

Смотрителю

Срочная эвакуация на двух человек. Документы на пересечение границы подлинные. Встреча в районе 2-56-7 «Грин».

Странник

* * *

Максимов предупредил Карину, что в этом городке в двадцати километрах от польской границы лучше говорить на английском. Русские туристы, путешествующие особняком, здесь особенно подозрительны. Приграничье испокон веку живет за счет контрабанды и контрразведки. На последнем рубеже бдительность возрастает во сто крат: здесь любой чужак видится конкурентом, подельщиком или агентом.

С тех пор, как страны СЭВ решили вернуться в лоно капитализма, у наиболее удачливых граждан возник резкий спрос на предметы роскоши, пусть и в секондхэндовском варианте. И через границы, как стада лосей на гоне, поперли косяки иномарок разной степени свежести. Законопослушный гражданин, как идеальный газ, существует только в теории. На практике даже самый рьяный патриот не упустит шанс обмануть родное государство на лишнюю сотню марок, франков, долларов или злотых.

Бизнес по экспорту авторухляди в бывшие соцстраны был циничен и прост. Хозяин машины вместе с покупателем перегонял машину до ближайшего к границе городка, получал деньги, отдавал ключи и возвращался домой своим ходом. Там он заявлял об угоне. Полиция добросовестно составляла протокол и, зевая, клала его под сукно. Потому что всем было ясно, что номера на машине давно перебиты, а сама она уже сутки как катит к Москве, где ее также никто искать не намерен, сколько ни заноси данные в компьютер. Страдали только страховые фирмы, но не настолько, чтобы разориться. Во всяком случае, крика: «Караул, грабят!» не издавали. Очевидно, негласная программа по очистке Европы от металлолома на колесах как-то предусматривала компенсацию пострадавшим. Конечно, машины угоняли и в наглую. Но таким безобразием занимались откровенные беспредельщики, которым не хватало ума научиться цивилизованным формам бандитизма.

Солнце уже поднялось на высоту, полагающуюся для десяти часов утра и по-летнему грело черепичные крыши. Пряничные домики пялили на главную улицу окошки, маленькие и тусклые, словно глазки откормленной хрюшки. Тишина вокруг стояла деревенская. Горожане давно проснулись и заняли рабочие места и наблюдательные пункты.

Максимов с Кариной сидели на открытой веранде кафе. Лениво потягивали сок через трубочки. Ждали, когда принесут заказ. После бешеной гонки по шоссе ход времени сейчас сделался ощутимо тягучим. Казалось, еще немного, и вообще остановится, увязнув в клейком сиропе провинциального утра.

Максимов не без удовольствия отметил, что у Карины стала развиваться благородная привычка хранить взаимное молчание. Трудно выносить присутствие человека, который щебечет обо всем, а точнее — о себе, любимом, когда ты молчишь. Хорошо, когда есть темы для разговора, интересные обоим, но когда можно просто молчать, думая каждый о своем, и при этом тишина не становится в тяжесть, — это счастье.

Он ожидал, что нервное напряжение у Карины выльется в водопад слов. Напрасно. Возможно, перетерпела. Мотоцикл, в отличие от автомобиля, имеет одно важное преимущество — из-за ревущего вокруг ветра говорить абсолютно невозможно. Впрочем, в молчании Карины не было ни толики упрямства или скрытого умысла. Она, как и Максимов, просто наслаждалась тишиной и покоем, словно, как и он, пришла к немудрящей истине: «К чему слова? Пронесло — и слава богу».

Кельнер принес заказ, сноровисто расставил тарелки, выдержал паузу и степенно удалился.

Карина сразу же набросилась на еду. Максимов подождал, когда закончится выпуск новостей: светящийся цветной прямоугольник телевизора, висевший над стойкой, был хорошо виден через полупрозрачные стекла кафе. Телевизионщики прозевали сенсацию. Ни слова, ни кадра о перестрелке в лесу под Берлином, ни намека на трупы арабов в доме Гаусарбайтеров.

«В августе, когда на новости сущий голод, такое невнимание к сенсации странно. Один труп утаить легко. Но тринадцать?! Положим, арабов в Берлине „зачистил“ сам Энке. А субботник кто устроил в лесу? Собрать трупы, оружие, гильзы, замыть кровь, утилизировать все так, чтобы концов не оставить. Отвести на конспиративные квартиры исполнителей. Лишних убрать, нужных увести из-под удара. Для этого нужна организация».

На секунду пред глазами с фотографической четкостью возникло мертвое лицо Энке. Максимов отогнал видение и принялся за бифштекс. Он оказался с кровью. На аппетите Максимова это уже сказаться не могло. Ассоциации и рефлексию можно оставить на десерт.

— Я видел магазинчик. После завтрака зайдем, надо купить что-нибудь из одежды. Лично я в этом комбезе чувствую себя аквалангистом без ласт.

Карина прожевала кусок мяса, проглотив, обронила:

— Жаль.

— Что?

— Байк жалко бросать. Классный агрегат.

— Ну не гнать же его через границу. С такими номерами нас не пропустят.

— Вот и говорю: жаль.

— У тебя в Москве не хуже.

— Туда еще попасть надо, — со вздохом сказала Карина. Это был первый признак постстрессовой усталости, и Максимов насторожился.

Карина отложила вилку. Подперла щеку кулаком. Отвернувшись, прищурилась на солнечный свет, разлитый по мостовой.

Максимов ел, исподтишка наблюдая за ней. Ждал. Близость смерти не проходит бесследно. Некоторые ломаются задолго до того, как опасность станет реальностью. Это худший вариант. Если не погибнут, скованные страхом, всю жизнь будут носить в себе страх. Здоровое большинство болеет страхом после. Это лишено смысла, потому что угрозы уже нет, но вполне терпимо.

— Галчонок, только честно, страшно было? — наклонившись, спросил Максимов.

Карина судорожно вздохнула и кивнула.

— Никогда не боялась так, — с трудом произнесла она. — Они так страшно кричали… И железо гаража грохотало, будто они бились об него. Это их от выстрелов так швыряло?

Максимов кивнул.

— Но страшно стало не от этого. Конечно, тоже не сахар. — Карина на секунду зажмурилась, как делают дети, вдавливая назад слезы. — Когда тень появилась в окне, я жутко испугалась. Знаешь, чего? Что не успею выстрелить первой. Никогда даже не представляла, как это страшно — бояться опоздать. А еще говорят, что в человека тяжело выстрелить!

— Теперь ты знаешь, что это страшно легко.

— Очень точно сказал: страшно и легко.

Карина поковыряла вилкой салат.

— Знаешь, Максим, никак не пойму, что со мной происходит, — задумчиво произнесла она. — Словно горная. река несет. Умом понимаю, что надо выбираться на берег. Но не хочу. И страшно, и жутко, и легкость какая-то неестественная.

— И когда это началось?

— Как папа появился, — немного подумав, ответила Карина. — А уж когда ты нарисовался, так вообще все пошло вверх тормашками. Только ты не подумай, что я жалуюсь! С вами, как… Как с «тарзанки» прыгнуть. И страшно до колик, и знаешь, что ничего не произойдет. В последнюю секунду обязательно вытащите.

— Если это комплимент, то спасибо. Только пойми, до бесконечности везти не будет.

Карина, не глядя, подняла бокал с водой, сделала глоток.

— Пока ты рядом, мне все равно.

Максимов решил, что лучше промолчать.

К кафе бесшумно подрулил «шестисотый» «мерседес». Остановился с тяжеловесной солидностью, словно адмиральский катер отдал швартовые. Из салона на мостовую вступили мужчины, такие же вызывающе элегантные, как их машина. Все были одеты в черные костюмы с черными косоворотками. Солнце играло на лакированных туфлях. Мужчины были темны лицами, черноволосы и гордо несли свои могучие, как клюв орла, носы.

«Сюда бы тех ветеранов из дивизии „Гитлерюгенд“. Стариков бы дружно кондратий хватил», — мысленно усмехнулся Максимов, рассматривая горцев.

А они дружно повернули головы налево, разглядывая «Хонду», припаркованную у тротуара. Поцокали языками. Потом медленно развернули орлиные профили, уставились на единственных посетителей кафе — Максимова и Карину. Вид затянутой в кожу Карины с низко расстегнутой на груди змейкой произвел неизгладимое впечатление. Дети гор вновь поцокали языками, но уже тише.

Пристроившись вслед старшему, гуськом поднялись по лестнице и проследовали внутрь кафе.

— Местная мафия прибыла на завтрак, — понизив голос, прокомментировал Максимов. — Куда не плюнь, всюду живет наш бывший дружный советский народ.

— А что, немцы уже вымерли? — с иронией поинтересовалась Карина.

— Можно сказать, что так. Всех пассионариев в войну повыбило. А если кишка тонка поставить чужака на место, приходится улыбаться и терпеть. В школе учила, как пала Византия?

— Византия пала под ударами османов в тысяча четыреста пятьдесят третьем, — без запинки ответила Карина.

— Вот-вот, так и учат истории. Ни уму, ни сердцу. Только кроссворды и отгадывать. — Максимов досадливо поморщился. — А погибла империя гадко. Константинополь осадили сто тысяч турок. Жило тогда в городе больше миллиона. Вместе они бы затоптали турок, как слон лягушку. Но на стены города вышла только личная гвардия императора. Сорок человек! Всего сорок против ста тысяч. Или лишь сорок из миллиона. И этот факт важнее, чем точная дата падения города. Потому что в нем отражена вся непредсказуемость и низость истории человечества. Не думаю, что им не было страшно. Только они не нашли себе оправдания и причины, чтобы не выйти на последний бой.

Карина покрутила в пальцах вилку, исподлобья посмотрела на Максимова.

— Вот ты был бы сорок первым, это точно.

— А ты?

— Что мне Константинополь? А если ты бы позвал, пошла.

Карина откинулась на спинку стула.

— Все, наелась. Теперь спать хочу. И душ не мешало бы принять.

Максимов бросил взгляд на мобильный, лежавший у локтя. Как всегда бывало, именно через секунду он и издал тихое пиликанье.

Выслушав сообщение, Максимов облегченно вздохнул.

— Порядок, галчонок. Насчет душа не обещаю, но выспаться сможешь.

— Тогда кофе не буду.

Максимов вскинул руку, подзывая кельнера. Тот уже знал, что с молодой парой следует общаться на английском. Правда, сам работник немецкого общепита был итальянцем, говорил по-английски темпераментно, но маловразумительно.

Фразу «счет, пожалуйста» он, наверно, зазубрил по самоучителю, с ней проблем не возникло. Гораздо больших усилий потребовалось, чтобы втолковать Марио, что мотоцикл нуждается в мелком ремонте. Отчаянно жестикулируя, итальянец, ломая язык и путая слова, объяснил, на какой штрассе находится мастерская, какой авенидой к ней лучше проехать и на каком кроссроуд следует повернуть. Поворачивать следовало налево, это итальянец продемонстрировал так, что чуть не смел со стола кувшин с соком. Короче, свои пять марок чаевых он отработал полностью.

«Устал я от этой европейской интеграции», — подумал Максимов.

Отсчитывая деньги, заметил, что Петрарка в белой курточке больше внимания уделяет не содержимому его бумажника, а содержимому распахнутой куртки Карины.

— Я вижу, посетителей у вас немного. — Максимов решил отвлечь не в меру похотливого кельнера.

— Си. Да. Не сезон. — Итальянец усилием воли отвел масляно поблескивающие глаза от груди Карины и преданно уставился на Максимова. — Все едут на юг. На восток только грузовики. И автобусы с туристами. Но они редко останавливаются у нас. Вы на восток?

Кельнер явно вспомнил, что информация тоже стоит денег. А пару марок еще никому не порвали карман. На кого он работал: на контрразведку НАТО, на Интерпол, на чеченских джентльменов или братков из Зеленой Гуры — черт его разберет. Скорее, на всех сразу.

— Это зависит от приговора вашего автомеханика, — уклончиво ответил Максимов. — Как ты сказал, его зовут?

— Герр Бауэр, сэр.

Итальянец развел локти, как дирижер, приготовившись выписывать в воздухе пасы руками, по новой объясняя, где обитает герр Бауэр, но Максимов встал.

Следом поднялась Карина. Итальянец резвым скачком оказался у нее за спиной, сделал вид, что помогает отодвинуть стул. При этом он скороговоркой бормотал что-то на смеси итальянского и немецкого. На такой же тарабарщине, наверно, общались с дамами варвары, понахватавшиеся в разрушенном Риме азов галантности.

«Перевозбудился, бедолага. Вот кому душ холодный нужен», — подумал Максимов.

Он не мог не признать, что вид Карины, туго затянутой в тонкий кожаный комбинезон, способен лишить покоя любого. Словно подтверждая его мысль, из кафе донеслось дружное цоканье языков.

А в Карине, несмотря на усталость и пережитое, проснулись женское коварство и хулиганская натура. Она, обходя стол, задержалась напротив итальянца, потерла пальчиком лацкан его форменной куртки.

— Белиссимо! Шикарная курточка, — проворковала она.

И бодро сбежала вниз по лестнице, громко цокая коваными бутсами.

— А воздушный поцелуй на прощанье? — подсказал Максимов, готовясь завести мотор.

— Перебьется, — ответила Карина, усаживаясь за его спиной. — Хватит с нас трупов.

«Не зарекайся», — мысленно суеверно возразил Максимов.

Мастерскую герра Бауэра они нашли быстро. Она оказалась на соседней улочке. Для ориентира и рекламы над воротами висели два колеса: каретное — как дань традиции, и автомобильное — как торговая марка.

Герру Бауэру пришлось полчаса объяснять, что мотоцикл нуждается в мелком, но гарантийном ремонте, каковой он обеспечить не сможет. Поэтому «Хонда» останется у него на день, за отдельную плату, конечно же, а вскоре либо сам англичанин, либо его черноволосая подружка, либо владелец собственной персоной приедут и, конечно же, доплатив за неудобство, отгонят мотоцикл в Берлин. Уяснив это, герр Бауэр больше вопросов не задавал. «Легенда» была не хуже других, тех, с которыми появлялись в его гараже машины, потерявшие владельца, но еще не объявленные в розыск. В том, что герр Бауэр подрабатывает перебивкой номеров, Максимов не сомневался. А чем еще заработать на жизнь автослесарю в приграничном городке?

В крохотном магазинчике они купили одежду. Решили особо не привередничать и ограничились джинсовыми комплектами. Во-первых, практично. Во-вторых, наличных хватило и не пришлось светить кредитку.

Максимов был уверен, что их все еще ищут в Берлине. Гостиница оплачена на три дня вперед, вещи остались в номере, заказаны билеты на самолет. Кому придет в голову, что они на сумасшедшей скорости рванули к границе? Возможно, и придет. Но эту догадку он собирался подтвердить только через несколько часов, позвонив Леону и дав адрес автомастерской.

А в это время тяжелый трейлер, что ждет их сейчас на окраине городка, будет нестись по Польше.

Загрузка...