Тоуд-триумфатор

VII ПОД ЗНАКОМ ШЛЯПЫ И БАШМАКА

Недели, последовавшие за решением Рэта и Крота отправиться дальше по обнаруженному ими притоку, стали для Крота самым увлекательным и счастливым временем, и все его ожидания, связанные с экспедицией, полностью оправдались.

Рэту, как зверю практическому, не склонному к чувствительности, несвойственно было изъясняться красивыми словами. Он предпочитал вечером подводить итог дня короткими фразами вроде: «чудом спаслись», или: «не для слабонервных», или: «тяжелый случай».

Что до счастья, то Рэт выражал его удовлетворенными вздохами и безмятежным молчанием, иногда, в очень редких случаях, добавляя к этому что-нибудь вроде: «Ну, Крот, старина, кажется, дело оказалось стоящим».

Еще реже Рэт настолько забывался, что начинал мурлыкать песенку, как когда-то в молодые годы, когда они с Кротом только познакомились. Он то мычал, то напевал, а слова подставлял подходящие настроению и моменту.

У Крота не было сдержанности Рэта; он выражал свое удовлетворение и радость по поводу всего, что они видели и испытывали, и болтал без умолку по вечерам, пока они разбивали лагерь на ночь.

Местность, мимо которой они плыли, была более гористой, чем на их родных берегах, и богаче травами и вереском, а Река текла здесь быстрее. На поворотах часто случались глубокие омуты; в их зловещие глубины солнечный свет не проникал, и они казались мутными и загадочными. В таких местах воздух был сырой и холодный. А там, где берега густо заросли травами и кустарником, всегда казалось, что уже вечереет, даже в солнечный день.

— Мы еще не так далеко отплыли, как ты думаешь, Крот. Нам ведь ничего не видно, кроме берегов, а Река здесь очень петляет, и от этого возникает ошибочное впечатление, что пройдено большое расстояние, — объяснял Рэт.

Рэту приходилось править очень осторожно, потому что при таком течении и внезапных поворотах в один прекрасный момент они могли оказаться на порывистом ветру, на бурных волнах Реки, чьи воды текут, куда им заблагорассудится. По этой причине, а еще и потому, что Рэту стало казаться, что на Реке запахло опасностью, они продвигались медленно, а в иные дни просто не трогались с места.

Когда растительность на берегах несколько поредела и пошел более спокойный пейзаж, они не стали лишать себя удовольствия помедлить и полюбоваться окрестностями, тем более что как раз началась сильная жара. Путешественники причалили к подсохшему берегу подальше от солнцепека, чтобы провизия не испортилась от жары, масло не прогоркло, а запасенная для питья вода осталась холодной и свежей.

Крот, который ведал провиантом экспедиции, использовал разные способы предохранения продуктов от порчи: в первую очередь погружал их в воду, завернув в вощеную бумагу, на веревочке, чтобы можно было легко и быстро вытащить.

Заботились они и о своем лагере — старались с него глаз не спускать ни на минуту. Они слыхали, что в этих краях ласки и горностаи еще подлее и коварнее, чем даже в Дремучем Лесу.

— Будь осторожен, Рэтти, — предупреждал его Выдра. — Мой дед рассказывал, что не многим путешественникам, побывавшим в верховьях, удалось вернуться и рассказать о своих приключениях…

У Крота и Рэта было изрядно сухих припасов на случай крайней необходимости, и, когда свежие продукты кончились, они все равно изо всех сил старались разнообразить свое меню. Это был сезон сочных трав, и Крот никогда не проходил мимо кустика мяты или зарослей кресс-салата, чтобы не остановиться и не набрать немного к обеду или к ужину.

Труднее было с молочными продуктами. Неделю-другую путешественникам пришлось обходиться без них. Но когда они уже совсем отчаялись попробовать когда-нибудь молочка, необитаемая часть берега кончилась и показалась ферма с водяной мельницей. Здесь они уютно и с удобством переночевали две ночи в амбаре. Фермер отлучился куда-то на день-другой по делам, а его жена и дочка очень радушно приняли путешественников.

Друзья были приятно удивлены, узнав, что рассказы о Береге Реки и его обитателях достигли и здешних мест, а особенно истории «о знаменитом мистере Тоуде из Тоуд-Холла».

— Вы хотите сказать: «о пресловутом, печально известном мистере Тоуде»? — переспросил Рэт, думая, что фермерша и ее дочка оговорились.

— О нет, сэр, — с чувством сказала фермерша. — Это вы небось имеете в виду какого-то другого джентльмена, коли так о нем отзываетесь. Тот мистер Тоуд, о котором я говорю, в одиночку спас Город от разрушения благодаря храбрости и искусству управлять летающей машиной…

— Должен вам возразить… — начал было Рэт, но Крот удержал его, чтобы дать хозяйке возможность договорить.

— Ну да, ваша правда, сэр, — тепло сказала она, — я должна была сказать «благодаря своей невиданной храбрости».

— Конечно, конечно, — кивнул Крот, все еще удерживая Рэта твердой рукой.

— А еще, — подхватила дочка фермера, — мне нравится рассказ о том, как мистер Тоуд жил несколько месяцев у епископа, а тот и знать не знал, кто он такой. А он жил себе задаром! Вот уж хитро, так хитро! А если кто и скажет, что так не годится поступать, так найдутся и другие, которые скажут на это, что сам-то епископ… Он бессердечный человек, уж поверьте… Так вы говорите, что знакомы с мистером Тоудом и он даже узнал бы вас, проезжая мимо в своем автомобиле?

— У него нет ав…

— Конечно узнал бы, — вмешался Крот, пока Рэт не испортил все дело. — Хотя, разумеется, он слишком значителен и слишком занят, чтобы тратить время на обмен приветствиями с простыми смертными, как мы!

— Вот жалко-то! — доверительно сказала жена фермера. — Я всегда говорила: если людям жаль времени поздороваться, значит, неправильно они живут! В прежние-то времена тут было куда больше лодок, а потом провели этот канал и его честь закрыл выход в Реку…

— Так вы, значит, считаете канал частью Реки? — спросил Рэт, потому что этот вопрос был весьма существенным для них с Кротом.

— Ясное дело, считаем. Тот мелководный вонючий пруд за Городом, что у них называется Рекой, никогда Рекой не был. Нет уж, если вам охота посмотреть на настоящую Реку, то вы на верном пути. Вот только…

Лицо ее помрачнело.

— Да? — встрепенулся Рэт, которого живо интересовало все, что связано с Рекой и ее повадками.

— Может, и незачем мне об этом говорить такому сведущему в судоходстве джентльмену, как вы, но… Надеюсь, вы не поплывете дальше таверны «Шляпа и Башмак», что за Латбери?

— А почему нет? — спросил Крот, опасаясь, что ответ он уже знает.

— Так вы, значит, ничего не знаете? — оторопела женщина.

— А почему вы упомянули именно эту таверну? — спросил Рэт.

— Пусть там вам и объяснят, если у них ума хватит говорить об этом…

— …И вообще говорить, — добавила дочка многозначительно.

— Может быть, все-таки вы нам расскажете? — попросил Крот.

— Вообще-то нам негоже много болтать об этом. Я сказала только потому, что думала — вы сами знаете. Спросите лучше в «Шляпе и Башмаке», они… — И она принялась деловито прибираться в комнате, давая понять, что больше говорить ничего не намерена.

Понимая, что пора в путь, Рэт и Крот простились с хозяйками и, снабженные новыми припасами свежей еды, пошли к своим лодкам. Когда они уже собрались отчалить, подоспела фермерская дочка. Она принесла им сандвичи, завернутые в тряпочку и перевязанные ленточкой.

— Вы не держите зла на маму, что она так уперлась. Просто она родом из Латбери, а у них не принято говорить об этом.

— Там что, опасно? — спросил Рэт. — Она это имела в виду?

— До таверны-то нет, — сказала девушка. — Но дальше я бы ни за что не поплыла, особенно на таких хлипких лодочках, как ваши…

— Не поплыли бы? — сказал Рэт. — Но мы думали…

У девушки в глазах появилась тревога.

— Даже и не думайте плыть дальше! Обещайте, что не поплывете. Она вами поужинает за милую душу, и пикнуть не успеете!

— Кто? — спросил Крот. Он и сам знал кто.

— Латберийская Щука, сэр, — сказала девушка испуганным шепотом. — Она нынче опять взбеленилась.

Поблагодарив ее за сандвичи и добрый совет и уже отчалив, они услышали ее последний отчаянный крик:

— Не дальше таверны! Лучше бы вы мне это пообещали!

Крот и Рэт помахали ей и прокричали что-то успокаивающее, но обещать ничего не стали. Ведь если бы все экспедиции сворачивались только из-за досужих разговоров, слухов, страхов и предрассудков местного населения, неизведанные и дикие места никогда не были бы исследованы и цивилизованы.

Теперь их путь лежал мимо заброшенных деревень. От некоторых не осталось ничего, кроме заросших травой приподнятых над Рекой террас, на которых паслись теперь овцы и коровы. На месте других еще сохранились с прежних времен остовы домов и развалины церквушек и фабрик с разрушенными трубами, котлами, ржавыми листами железа, которые лежали, как упали или были свалены десятки лет назад.

Потом Река петляла в старом-старом лесу. Трухлявые пни когда-то вырубленных деревьев, акры молодой поросли — все это напоминало о временах, когда то, что давал лес, использовалось чаще, чем сейчас. Вот здесь поработали углежоги, а там плетельщики корзин резали ивняк и раскладывали для просушки.

Встречались старые рассохшиеся мостки, уходившие под воду, иной раз попадалась баржа с толстой обшивкой, вытащенная на берег, или другая, лежавшая наполовину на суше, наполовину в воде, потерявшая всякую надежду на спасение.

Но такого рода разрушения и распад не казались мрачными и не нагоняли тоску на двух отважных исследователей, потому что природа быстро возвращала то, что было взято у нее, а потом брошено: на руинах зарождалась новая жизнь, и ее побеги тянулись вверх. Корма разбитой и рассохшейся баржи цвела желтыми ноготками, а неподалеку от заросшей травой узкоколейки, где они на три дня разбили лагерь, нашли себе пристанище летучие мыши и ласточки-береговушки. На заре и в сумерках у них начиналась бурная жизнь с быстрыми перелетами и веселым писком.

На местах старых вырубок зеленели молодые деревца, а груды древесных отходов перегнивали и становились землей.

— Посмотри-ка туда! — то и дело восклицал Крот, призывая Рэта разделить с ним радость. И указывал он обычно не на разобранную по кирпичику мельницу, а на пробивающуюся между кирпичами жимолость, которая ловила первые утренние лучи солнца своими каплевидными цветками; не на старый мост обращал он внимание Рэта, а на крестовник, который упрямо цеплялся за кирпичную кладку, борясь с куманикой, заполонившей все вокруг; и даже не на заржав ленные ворота запущенного ничейного участка, а на черного дрозда, усевшегося на них, и на бабочек, роящихся вокруг лиловых соцветий сирени, которая так разрослась, что закрыть ворота было уже невозможно.

Для Крота это были дни безмятежного счастья. Он хотел бы, чтобы они никогда не кончались. Однажды, в особенно мирную и благостную минуту, он наконец рассказал Рэту кое-что из своего памятного разговора с Барсуком.

Рэт говорил мало, предпочитая, как всегда, молча слушать, глядя на перемещавшиеся тени, на закатное солнце, иногда кивая головой и то и дело набивая трубку. Такая уж у Рэта была манера, и Крот это хорошо знал.

— Кротик, — сказал наконец Рэт, — ты упомянул о какой-то одежде, календаре и прочих вещах в доме Барсука. Что это за вещи?

«Очень похоже на Рэтти, — улыбнувшись про себя, подумал Крот, — так долго молчать, а потом приступить сразу к самому важному».

— Признаюсь, — ответил он, — я долго думал, можно ли заговорить с ним об этом, ведь разговор у нас был очень доверительный, но… Барсук сказал, что расскажет все, когда придет время. Я не знаю, что нас ждет, Рэтти, но, как я уже говорил, для меня одна из целей нашей экспедиции — приблизиться к тому таинственному, что мы зовем Дальними Краями. Я знаю, что мы сильно рискуем, пытаясь попасть из одного мира в другой, — путешествие, из которого, возможно, нет возврата. Ты только вчера говорил о своем предчувствии, что экспедиция будет опасной и мы, затеявшие ее, и наши друзья, которые помогли нам снарядить ее, должны осознавать этот риск. Могу еще добавить: я чувствую, что в ближайшие дни он увеличится и опасность приблизится к нам вплотную…

— У меня такое же ощущение, раз уж ты заговорил об этом, — признался Рэт, еще энергичнее запыхтев трубкой, так что огонек ее осветил его мордочку и стало видно, с какой добротой и нежностью он смотрит на друга.

— Что ж, — сказал Крот, — тогда я бы очень сожалел, если бы утаил от тебя рассказ Барсука. Не думаю, что он был бы против, скорее наоборот, потому что знание его истории позволит нам лучше понять некоторую угрюмость этого мудрого животного и его удивительную способность к состраданию. Я постараюсь изложить все как можно проще: то, что, как я сначала подумал, принадлежало Барсуку в молодости, на самом деле вещи его пропавшего сына…

— У Барсука был сын! — воскликнул потрясенный Рэт.

— Не буду входить в подробности, но позволь мне рассказать то, что я понял. Отец Барсука пришел на Берег Реки с запада, из диких и суровых мест, и поселился с женой в Дремучем Лесу. Он не боялся опасностей. А молчаливая и мрачноватая природа Дремучего Леса отчасти гармонировала с его собственным довольно замкнутым нравом. В те времена ласки и горностаи были гораздо наглее и опаснее, и отцу Барсука, а потом и самому Барсуку пришлось немало постараться, прежде чем они навели порядок в лесу. Барсук жил уединенно, редко кто на Берегу Реки видел его, многие даже не знали о его существовании.

О той, которую полюбил Барсук, мне ничего не известно, кроме того, что у них была семья и вся она, за исключением одного сына, погибла в Дремучем Лесу, в этом сыром, малопригодном для жизни месте. Жена пыталась убедить Барсука переехать, отправиться вверх по течению, как мы с тобой сейчас, потому что она тоже слыхала о Дальних Краях и стремилась в те зеленые, благодатные края, чтобы там обосноваться и зажить семьей.

Но Барсук был упрям и отказался трогаться с места. Он сказал, что-то, что хорошо для него, подойдет и его сыну. Матери не удалось настоять на своем, и в конце концов она тоже погибла, трагически, как и ее дети, в темной чаще Дремучего Леса, при обстоятельствах (Барсук в них особо не вдавался), которые не улучшили репутацию ласок и горностаев.

Барсук так и не простил себе ее смерти и не смог до конца примириться с потерей, и его сын тоже. Он вырос, возмужал и решил осуществить мечту покойной матери о путешествии вверх по Реке, о прекрасных краях. Он решил оставить все страхи, ссоры и мучительные воспоминания здесь, в Дремучем Лесу. Отец и сын долго спорили, и в конце концов один из них ушел, а другой остался. И об ушедшем больше никто никогда не слышал, хотя Барсук и предпринимал поиски и наводил справки. Он так и не узнал, что сталось с сыном.

— Но хоть что-нибудь ему удалось узнать, Крот?

Крот помолчал немного.

— Только одно, — наконец ответил он, — что его сын доплыл до места, называемого Латбери, и что по дороге его предупреждали, что дальше плыть не стоит. Но упрямство и решимость возобладали над благоразумием, и он все же отправился дальше, один, и с тех пор никто ничего о нем не слышал.

— Латберийская Щука? — прошептал Рэт.

— Может быть…

— И все эти годы…

— И все эти годы несчастный Барсук хранил то, что напоминало ему о сыне, в этой маленькой комнате, и жил со скорбью о своей утрате. Он потерял двух самых дорогих существ при самых несчастных обстоятельствах.

— Но он ведь мог попробовать поплыть следом…

— Он пробовал, но было уже поздно. И все же…

— Да, Крот?

— И все же, он говорит, что иногда ночами, стоя на берегу где-нибудь между твоим домом и домом Выдры, глядя на звезды и нарождающуюся луну, он чувствует, что Река подает ему знаки, что где-то там, Далеко, его сын жив и тоже сейчас стоит на берегу и мечтает, чтобы Река донесла отцу добрую весть, чтобы внушила Барсуку надежду дожить до того дня, когда разрешатся все их споры и отец с сыном наконец примирятся.

— Значит…

— Да, Рэтти, думаю, Барсук надеется, что мы сможем передать его сыну его последнее «прости», добравшись туда, куда сам Барсук доплыть не смог. Наше путешествие — еще один шанс для Барсука.

Вскоре после этого разговора, воспринимая теперь свой поход как нечто еще более значительное (они ведь идут по стопам любимого сына Барсука), двое друзей плыли мимо обширных полей. Впереди маячил маленький городок, за ним впервые появились холмы, а немного дальше горы. Сердца Крота и Рэта учащенно забились. Конечно, у каждого было свое представление о том, какие они, Дальние Края, и все же оказывалось, что они не так уж отличаются от действительности.

Самые отдаленные вершины, разумеется, были недосягаемы для их экспедиции. Но холмистая и поросшая лесом местность, лежавшая впереди по курсу, была недалеко, хотя, конечно, если течение усилится, добраться туда будет не легко.

— Забудь о Щуке, — сказал Рэт. — Посмотри-ка лучше, какая здесь стремнина. Будет трудно, но ведь нужно проверить, как далеко мы сможем добраться, а, Крот?

— Поплыли! — Кроту не терпелось вновь встретиться с цивилизацией. — Посмотрим, не тот ли это самый Латбери, о котором мы столько слышали. Может, нам удастся найти таверну.

Река обвивала городок широкой лентой. Но дома, сады и дороги, которые им попадались, выглядели совершенно необитаемыми.

— Наверно, сегодня воскресенье, — предположил Крот, не желая видеть все в черном свете.

Рэт только хмыкнул, пододвинув поближе свое оружие. Чем дольше он смотрел на Латбери, тем грязнее, неухоженнее и заброшеннее казался ему городишко. Место, где остановилось время. Город, который жизнь обходит стороной.

— Смотри! Там кто-то есть! — воскликнул Крот, указывая на старую осыпающуюся стену у берега.

Существо, одетое в темное, — как будто была зима, а не разгар лета — стояло неподвижно и в упор смотрело на них, не отвечая на их приветствия. Потом еще одно высунулось из-за угла дома, потом третье опасливо отодвинуло занавеску полуоткрытого окна. И никто не желал с ними здороваться.

Друзья продвигались очень медленно и твердо решили пока не покидать лодки и не выходить на разведку, потому что местные вели себя крайне недружелюбно, если не враждебно.

— Лучше нам проплыть поскорее этот городок, найти где-нибудь неподалеку место для лагеря и укрепиться там. Надо быть осторожными, все время держаться вместе. Главное — не дать им нас разделить. Вместе гораздо безопаснее, когда все вокруг настроены так враждебно.

Они поравнялись с Латбери в полдень, но путь был так извилист, а двигались они так осторожно, что было уже шесть вечера, когда Река наконец повернула к северу от последнего дома в городке. Они почувствовали некоторое облегчение. Латбери был не из тех мест, куда хочется приехать дважды.

Скоро впереди показался старый каменный мост. Около него со стороны Латбери стояло грязное, обшарпанное строение, явно обитаемое, о чем свидетельствовал дым с копотью, поднимающийся из труб. Подплыв поближе, они обнаружили причал и облупившуюся вывеску «ШЛЯПА И БАШМАК», а чуть пониже — подпись: «СТАРЫЙ ДОБРЫЙ ЭЛЬ И СПИРТНЫЕ НАПИТКИ». А еще ниже они прочитали довольно нетрадиционное и не слишком гостеприимное объявление для усталых путешественников, нуждающихся в ужине и ночлеге:

Вывеска гостиницы тоже выглядела не очень традиционно. Художник избегал теплых, ярких тонов, в которых обычно рисуют вывески гостиниц, чтобы привлечь постояльцев. Вместо этого к доске с надписью «Шляпа и Башмак» на средневековый манер гвоздями были прибиты видавшая виды шляпа и забрызганный грязью башмак.

— Зайдем и посмотрим, нельзя ли тут что-нибудь узнать о Латберийской Щуке. — Рэт сказал именно то, чего Крот и опасался. Будь его воля, он послал бы подальше это гиблое место и убрался бы отсюда подобру-поздорову.

— Я захвачу дубинку, — сказал он. — Мне что-то совсем не нравится этот притон…

— Не стоит, Крот. Мы не собираемся ни с кем ссориться и задирать местных, — сказал Рэт и разумно добавил: — Но лодки оставим с той стороны моста, на всякий пожарный. Там они будут у нас на глазах, и мы сможем быстро добежать до них в случае чего.

Дверь таверны заскрипела несмазанными петлями и открылась. За ней оказалась маленькая прихожая с тремя дверьми. На той, что была прямо напротив входа, висела надпись корявыми буквами: «ПОСТОРОННИМ СЮДА НЕЛЬЗЯ».

На второй, той, что налево, они прочитали: «И СЮДА ТОЖЕ», поэтому открыли третью.

Дверь вела в большое, облицованное камнем помещение, темное и промозглое, в котором собралось довольно много народу. Некоторые отчужденно стояли, опершись на стойку бара и прихлебывая из высоких пивных кружек, другие сгрудились на скамьях за грубо сработанными деревянными столами и тоже потягивали пиво, закусывая похлебкой с размоченным в ней хлебом и негромко переговариваясь.

Как только Крот и Рэт вошли, разговоры стихли и вся компания уставилась на двух чужаков. В комнате преобладали представители (и далеко не лучшие!) двух видов животных, которых Крот и Рэт недолюбливали: ласок и горностаев. Ласки в основном уединялись у стойки, горностаи же, а их было больше, были более компанейскими. Встречались тут и крупные, и помельче, и тощие, и толстые, но реакция на приход посторонних у всех оказалась одинаковая — неприятное любопытство.

— Жратва кончилась, — проворчал чей-то голос из-за стойки, и друзья разглядели высокого мертвенно-бледного субъекта, по-видимому хозяина заведения.

— Кроме картохи, — прохрипел голос его жены откуда-то сверху и изнутри. — Дай им вчерашней.

— Ну что ж… — протянул Крот. Решив принять его раздумье за заказ, хозяин поднялся на несколько ступенек и крикнул:

— Эй, вы, гусыни, две двойные порции!

Потом он снова повернулся к посетителям и положил свою отвратительную лапу на ручку насоса, весьма похожего на полицейскую дубинку.

— А как насчет выпивки? Что будете?

— Я как раз подумал, — ответил Рэт, стараясь говорить как можно тише, потому что все присутствующие по-прежнему молчали и ловили каждое слово чужака, — о старом добром эле, о котором написано на вывеске.

— Да ну! — издевательски выдавил хозяин, изучая их с нарастающей неприязнью.

— Так какой эль у вас есть? — не сдавался Рэт.

— Трех сортов, — ответил хозяин. — Только распивочно. «Полицейский пунш», не угодно ли? Потом еще «Проклятье епископа», ежели вам это больше по вкусу. А самый забористый — «Суд присяжных», но последний разливаем порциями по пинте, так что сами потом домой не доберетесь.

— Ну что ж, тогда, — сказал Рэт, которому не терпелось поскорее закончить этот разговор, — нам по пинте «Полицейского пунша».

С пенными кружками они сели к столу. Трое горностаев неуклюже подвинулись, чтобы освободить для них место. Через несколько минут перед Кротом и Рэтом появилось по тарелке картошки. Интерес к вновь прибывшим уже начал угасать, и разговоры в таверне возобновились.

— Сколько с нас? — спросил Рэт, видя, что хозяин топчется около них в ожидании.

— Зависит от того, сюда вы или туда…

— Я не совсем понял, — сказал Рэт.

— А чего тут не понять? Проще пареной репы: сюда — это значит вниз, а туда — вверх.

— Вы имеете в виду: вниз по Реке и вверх по Реке?

— А он что говорит! — вмешался в разговор один из сидящих рядом горностаев.

— И цены будут разные? — спросил Крот, чуя какой-то подвох.

— Если вы сюда, то есть возвращаетесь в Латбери, тогда по два пенса три фартинга с каждого за картошку и по одному пенни за пинту пива, короче, с вас полкроны — и разойдемся!

Горностаи перемигнулись и опять замолчали, выжидая, согласятся ли посетители с такими расчетами или станут торговаться.

— Ну а если мы направляемся вверх по течению? — спросил Рэт.

— Если так, хотя я лично не посоветовал бы, тогда можете брать задаром «Проклятья епископа» сколько выпьете и еще сколько влезет картошки.

— Задаром?

— Ну! Только вы ж не собираетесь… туда!

— Собираемся, — твердо сказал Крот. — Мы действительно направляемся вверх по течению. Вы ведь это называете «туда»?

Впервые хозяин не нашелся что сказать, и в таверне опять воцарилось молчание, только на сей раз в нем было больше удивления и любопытства, чем враждебности.

— Я бы на вашем месте туда не совался.

— Но мы сунемся, — сказал Рэт. — Поэтому возьмите с нас настоящую цену, и мы, пожалуй, пойдем.

— Да вы рехнулись! Ладно, жратва и выпивка бесплатные, а за разговоры возьму с вас по четыре пенса.

Рэт заплатил нужную сумму, и теперь все вроде остались довольны. Картошка была приличная, зато пиво отвратительное, так что друзья сделали по глотку, не больше.

— Вы что, взаправду собрались вверх по течению? — спросил один из горностаев, и в вопросе его слышалось даже некоторое уважение.

— Да, — спокойно ответил Крот. — А что, есть причины этого не делать?

Горностаи захохотали, и скоро вся таверна к ним присоединилась. Но как только они увидели, что Крот и Рэт вовсе не смеются и тверды в своем намерении, один из горностаев спросил:

— А ты что, сам не знаешь, приятель?

— Чего не знаю?

— Да этих самых причин… Латберийская Щука.

— И что щука? — храбро спросил Крот. Рэт не мог не восхититься тем, как отважно держится обычно робкий Крот.

— Только не говорите, что не слыхали про нее!

— Немного слышали по пути сюда, — осторожно ответил Рэт. — Может, вы расскажете нам побольше?

Горностая не пришлось просить дважды, и, подбадриваемый приятелями, сгрудившимися вокруг него, и несколькими ласками, что подошли послушать, он с удовольствием живописал кровавые подробности зверств Латберийской Щуки (лодки для нее что семечки) и ее рацион (особенно она любит младенцев, ягнят и молочных поросят).

— Однажды фермеры с окрестных пастбищ (это было еще до того, как Председатель суда купил эту землю и всех оттуда выгнал в шею) перегоняли скот через Реку. Они думали, так скорее доберутся на рынок в Латбери, да не вышло у них, не вышло. Слишком много голов недосчитались.

— Щука съела коров? — изумился Крот.

— Двоих зараз заглатывает! — радостно подтвердил один из горностаев. — Вот поэтому и построили мост. Фермеры боялись ходить через Реку. А теперь здесь и фермера днем с огнем не сыщешь.

— А кто-нибудь когда-нибудь видел Щуку? — спросил Рэт, сомневаясь в рассказанном.

— Она хитра, как черт, и слишком быстрая, чтоб ее увидеть. Разве что ее огромную тень на воде, но слышали ее не раз и видели знаки…

— Слышали? — переспросил Крот, вытаращив глаза. — Знаки?

— Ну! Слышали, как она плещется в сумерках. Говорят, это она хвост тренирует, чтобы плавать быстрее, и хвостом волну поднимает.

— Так что же делать путешественникам, если они хотят проплыть мимо того места, где она живет? — задал Рэт вполне разумный вопрос.

— Немного найдется желающих плыть туда, — мрачно сказал рассказчик. — Там и дорог-то теперь нет, и кто в своем уме — жить там не станет. Там только совсем пропащие живут, те, что свихнулись от этой Щуки. Ну, если уж вам так приспичило, единственное, что молено сделать, это вытащить вашу лодку ниже по течению и тянуть ее посуху, тем более в июне и июле.

— То есть сейчас? — уточнил Крот. Горностай важно кивнул, даже глаза зажмурил от наслаждения собственным рассказом:

— У нее сейчас выводок.

— И что же, никто не попытался убить Латберийскую Щуку? — солидно поинтересовался Рэт. — Она ведь уже, должно быть, очень стара.

— О, не совершайте такой ошибки, сэр! (Теперь они уже разговаривали с Рэтом и Кротом очень уважительно.) Ей-богу! Многие то же самое говорили, а через несколько лет течением приносило их лодки и еще их шляпы и башмаки. Эта тварь не жрет шляпы и башмаки.

— Ну! — подтвердил хозяин, прибирая свои денежки. — А почему, думаете, таверна называется «Шляпа и Башмак»?

— Но ведь не потому же… — забеспокоился Крот.

— Именно поэтому! — ответил хозяин. — Отсюда они и уходили, от этого самого порога, набив животы дармовой едой и… приняв для храбрости, а потом…

— А почему вы отпускали им бесплатно? — перебил Рэт.

— Древний обычай, — важно изрек хозяин. — В старые времена это воодушевляло молодых на бой со Щукой. Теперь, конечно, не старые времена, верно, ребята?

— Это точно.

— Но мы сохраняем традиции.

— А шляпа и башмак, те, что висят там, снаружи… Это ведь только так, для вывески, правда? — спросил Крот.

— Нет, не для вывески, — отрезал хозяин. — Старый Том может рассказать вам про того последнего, извините за выражение, дурака, что поплыл вверх по Реке.

— Ясное дело, могу, — подтвердил подоспевший Старый Том. — Ночь тогда выдалась сырая и холодная. Я помню, как он пришел…

— Покороче, Том! Нечего тянуть резину, а то они помрут, пока ты закончишь!

— Это был барсук, — сказал хозяин. — Очень крупный. Верно, Том?

— Точно, молодой и здоровый. Он был тут задолго до вас, почти все, кто здесь сидит, еще и не родились. Сидел на этом самом месте, где вы сейчас сидите, сэр, — сказал Том, обращаясь к Рэту.

Рэт почувствовал себя крайне неуютно и слегка подвинулся.

— Предупреждали его, да он никого не слушал. Они все такие, барсуки. Встал и пошел, а через три дня принесло его шляпу и башмак. Все, что от него осталось. Вот мы их и вывесили, в знак уважения к нему и как предупреждение другим.

— Ну, теперь вы все знаете, — сказал хозяин. — Почему я и говорю: вы не поплывете…

— Нет, поплывем, — сказал Крот и решительно встал, — и немедленно! Пошли

Рэтти! Еще немного таких разговорчиков — и мы никогда не уйдем!

Хозяин и завсегдатаи проводили их до выхода с пивными кружками в руках. Они щурились на ярком солнце и опасливо перешептывались, как женщины на публичной казни. Друзья успели еще выслушать последние напутствия и советы, предостережения и уговоры остаться, пока наконец Рэт не велел Кроту отчаливать.

Таверна и ее завсегдатаи медленно удалялись и в конце концов скрылись из виду.