Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, где доказывается, что вдохновенье может нахлынуть из прошлого, что изобретатели иногда повторяют на новой головокружительно высокой ступени технические идеи минувших лет

Дания в эпоху наполеоновских войн на словах заявляла о своем нейтралитете, а на деле готовилась перейти на сторону Наполеона. Чтобы помешать этому, английская эскадра летом 1807 года переплыла Зунд и появилась перед Копенгагеном.

Корабли развернулись в боевой строй, как перед началом канонады. Но молчали пушки судов. Медленно, в полном молчании, эскадра плыла к берегам.

Вдруг словно стая огненных птиц бесшумно снялась с кораблей и, быстрее стрижей, понеслась к городу. Послышался тихий, но все возрастающий визг. Он крепчал, достиг пронзительной силы.

И тогда замелькали высоко в воздухе темные стремительные тела. Языки визжащего пламени простирались за ними огненными хвостами. Длинные дымные следы оставались позади и, как арки, стояли в небе.

Раздавались дробные тупые удары и треск. Это птицы падали вниз, грудью прошибали кровли. Загудел набат. Зарево занялось над городом.

Странные снаряды, пущенные с кораблей, поджигали дома. Горожане тащили насосы, подвозили бочки с водой. А снаряды летели и летели. И, казалось, конца не будет этой огненной стае.

Один из снарядов с огненным хвостом шлепнулся в колонну вражеских солдат. Люди шарахнулись в стороны, ряды смешались. Пламя упрямо хлестало из снаряда, и он бешено скакал по мостовой, рыская из стороны в сторону, словно выискивая себе жертву.

Город пылал. Снаряды отплясывали на улицах неистовый огненный танец. Купол из дымных арок навис над городом.

Пять дней продолжался жестокий обстрел, вошедший в историю войн, как «сожжение Копенгагена ракетами». Англичане выпустили на город 40 тысяч ракетных снарядов.

Что такое ракеты? Это одновременно и орудие и снаряд.

Пушка, стреляя, откатывается назад. Откатится и остановится. Ее толкает сила отдачи. Но если бы выстрел следовал за выстрелом, как в пулемете, то толчок за толчком подгонял бы орудие и оно бы двинулось в путь безостановочно, пятясь назад, как рак.

Ракета похожа на пушечный ствол, но тяжкие вздохи выстрелов сливаются в ней в одно могучее дыхание. Воя, хлещет из ствола пламенная струя порохового газа, и он летит, гонимый силой отдачи, жерлом назад, распуская огненный хвост. Это не безвредный ствол; в нем заключен разрывной заряд.

Ракета — очень старое оружие. В 1680 году в Москве основали первое «ракетное заведение». В нем впоследствии работал Петр I: сам делал ракеты. А с конца XVII века ракетное дело в России поднялось на необычайную высоту. Подымало его массовое производство отличного русского пороха.

Датский посланник Юст Юль доносил своему правительству:

«Трудно представить, какая масса пороху истлевается за пирами и увеселениями при получении радостных вестей, на торжествах и при салютах, ибо в России порохом дорожат не более, чем песком, и вряд ли найдешь в Европе государство, где бы его изготовляли в таком количестве и где бы по качеству и силе он мог сравниться со здешним».

Только для салюта в честь заключения мира с Портою Оттоманскою, под Москвою на Ходынке 16 июля 1775 года было выпущено в воздух 42 тысячи ракет: больше, чем англичанами при сожжении Копенгагена.

В 1853 году по кокандской крепости Ак-Мечети (современный город Кзыл-Орда) было выпущено множество боевых ракет, подвезенных на верблюдах и с успехом заменивших пушки. Всемирным уважением был окружен конструктор и исследователь ракетной артиллерии, русский генерал-лейтенант Константинов, работавший в это время.

Но с конца прошлого века ракеты стали забывать. И затем они, казалось бы, бесследно исчезли. Гремели пушки первой мировой войны, — о ракетах ни слуху, ни духу.

Началась вторая мировая война, и снова появилось на свет и засияло в грозном ореоле слово «ракета». Немцы на нашем фронте испытали на себе сокрушающую силу советских ракетных снарядов — прославленных «катюш».

Сегодня парад ракет служит апофеозом торжественного парада на Красной площади. На грузовиках проносятся потомки славных «катюш» — ракеты ближнего боя, уложенные в каркасы метательных установок, словно пачки великанских карандашей в пенал исполина. Тягачи провозят ракеты среднего действия, массивные, как колонны Большого театра.

Ракетные установки стоят на страже нашей Родины. Ракетой сбит шпион Пауэре, пробиравшийся к жизненно важным узлам страны по пустынным путям субстратосферы.

У нас впервые в мире изобретена трансконтинентальная ракета, путь которой, как арка, опирается на отдаленные континенты. Сообщения ТАСС рассказывают об испытаниях трансконтинентальных ракет, лишенных боеголовок, но пересекавших тысячи километров земли и моря и ложившихся точно в заданный квадрат в районе Тихого океана. Выкована новая ядерно-ракетная стратегия, в грозном свете которой померк и обесценился хваленый американский военный морской флот и военно-воздушные силы.

Американцы в безумной гонке вооружений затратили громадные средства на создание призрачного фронта радиолокационной защиты, глядящего с Востока на Запад, обманывая перепуганных налогоплательщиков, что именно с Запада на Восток к ним прилетят советские ракеты. Но Н. С. Хрущев сообщил в своей предвыборной речи, что советскими учеными создана глобальная ракета, установленная на спутнике, обращающемся вокруг планеты, и поэтому могущая прибыть с любой стороны и упасть с неба в любую точку земли, где поднимет голову агрессор.

Пушки горожан пробили стены средневековых рыцарских замков. Ракеты не разрушили еще никаких оборонительных стен, но они пробили громадные бреши в бастионах «холодной войны», показав, что при современном вооружении война равносильна мировой катастрофе, и нет другой разумной политики, кроме политики мирного сосуществования и всеобщего разоружения.

Беспримерно мощное оружие — советская ракета—голосует за мир.

Новое ракетное оружие — пишут во всех газетах.

Старое изобретение явилось к нам из глубины веков, как забытая там «машина времени» писателя Уэллса.

Не одна ракета возвращается к нам из прошлого.

Лет 90 назад, казалось, окончательно распростились с гладкоствольными орудиями, заряжаемыми с дула. Повсюду воцарилась нарезная артиллерия, заряжаемая с казны.

Стали с улыбкой вспоминать старинные неуклюжие пушки, в которых и заряд и ядро забивались в дула, а затем поджигался фитиль. То ли дело нарезные пушки! Все на их стороне: и скорострельность, и дальнобойность, и пробивная способность, и точность боя.

И если поднимался разговор о пушках будущей войны, то уж, конечно, только о нарезных, с какими-нибудь диковинными стволами. Или о совсем фантастических — центробежных или электромагнитных.

Но прошло семьдесят лет. Наступила война наших дней. И что же? Никакой фантастической электрической артиллерии на фронте не оказалось. Зато снова возродились гладкоствольные, заряжаемые с дула орудия, словно тени покрытых ржавчиной, предков.

И очень ими довольны — превосходно к месту пришлись.

Говорят, что дальнобойность мала? А она и не всюду требуется. Часть орудий все равно выставляют на передний край и громят ими передний край врага. Говорят, что пробивная способность низкая? А к чему она нужна, пробивная способность, если бьют по пехоте да осколочными снарядами?

Говорят, снаряды ложатся не точно? Ну и пусть ложатся. В современном бою нередко стреляют без прицела. Кроют по площадям. Месят врага с землей. Тут такая сгущается плотность огня, такой огненный шквал бушует над врагом, что не имеет смысла целиться: ты промахнешься — угодит сосед. Война теперь другая, и во многих случаях в самый раз придутся в современном бою гладкоствольные орудия.

Их знает каждый — это минометы.

Скорострельность миномета известна. Иной ловкач одним минометом по две мины одновременно держит в воздухе. Нет орудия легче миномета. Миномет — это пушка на спине. Нет орудия проще миномета. Что такое миномет? — Одна труба.

Только что-то не слишком походит миномет на своего гладкоствольного предка.

Старые пушки стреляли круглым ядром, а миномет продолговатой миной, похожей на каплю с плавниками, вроде рыбьего хвоста. Ни дать, ни взять — небольшая авиабомба. Значит, миномет — потомок не только старинной ядерной пушки, но и авиабомбы.

У старинной пушки был неуклюжий деревянный лафет, а у миномета костыли из легких стальных труб. Есть в них что-то от велосипедной рамы. Значит, миномет — потомок отчасти и велосипеда.

Миномет стреляет так. Мину погружают в дуло, и она скользит вглубь и напарывается капсюлем на жало, торчащее в дне ствола. Происходит выстрел. Капсюль и жало! Никаких фитилей. Значит, миномет сродни не только старинным пушкам, но и современному оружию центрального боя.

Сложна родословная миномета. Если внимательно разобрать миномет по деталям, то в немногих этих деталях мы сможем узнать черты многих современных машин.

Значит, не просто вернулась к нам из глубины веков старинная гладкоствольная пушка. Она вернулась к нам обновленная и преображенная всеми последними достижениями техники — легкий скорострельный меткий миномет.

Представьте себе, что каким-то чудом прямо из XVII столетия перенесся в наши времена видный тогдашний инженер. Настоящий инженер XVII века—в парике с косичкой, белых чулках с бантами и туфлях на высоких каблуках.

Повели его осматривать наши заводы. Все его поражает до крайности: и размеры цехов и сложность машин. Страшно поражен всем инженер, ко не показывает виду. Не желает ударить лицом в грязь перед потомками. Пусть, мол, не думают, что в XVII веке жили какие-нибудь простаки.

Проходит инженер по цехам, небрежно играя тросточкой, словно все ему знакомо, словно все это он и раньше предвидел.

— Покажите мне, — говорит, — водяное колесо, которое движет эти машины.

Задает он этот вопрос неспроста. В его век учили, что мир неизменен. Времена проходят, а суть вещей не меняется. Было в то время два двигателя: ветряк и водяное колесо. И развитие техники представляли себе так: пройдут века, будет больше водяных колес, будут больше водяные колеса. Вот и думает инженер: где-нибудь да должно тут быть водяное колесо.

Идут на гидроэлектрическую станцию. Показывают турбины:

— Вот вам водяные колеса!

Умилился инженер, увидав знакомую технику. Разводил руками. Расспрашивал о подробностях. На прощание отвешивает галантный поклон и говорит с улыбкой:

— Что же, господа, так я и знал. Никуда вы не ушли от водяных колес. Выросли размеры, усложнились детали, а существо дела осталось. Ничто не меняется в этом мире!

И уезжает обратно в свой XVII век.

А в мире многое изменилось.

Водяное колесо во время оно приводило в движение машины при помощи деревянных валов и зубчаток с зубцами, похожими на пальцы садовых граблей.

Так описывал тогдашнее производство старинный писатель:

«Сначала река наталкивается на мельницу… Потом ее зовут к себе сукновальни, находящиеся по соседству с мельницей… Опуская и поднимая тяжелые песты или — лучше сказать — молоты, река освобождает сукновалов от утомительной работы… Быстрое течение приводит в движение много водяных колес… Покрытая пеной река медленно движется далее…Мало-помалу распадаясь на много рукавов, река суетливо кружится, заглядывает в отдельные мастерские, тщательно отыскивая, где имеется надобность в ее службе: при варке, просеивании, вращении, растирании, орошении и мытье».

Благодарный писатель расчувствовался и преувеличил услужливость реки. Река не искала мастерских. Наоборот, мастерским приходилось искать реку. Это были маленькие мастерские. Много ли потянет водяное колесо! Река не хотела работать на двух плотинах, установленных рядом одна за другой. Мастерским приходилось разбредаться вдоль реки, подальше друг от друга. Мастерские ютились у рек по деревням. В те времена не могли возникнуть большие промышленные города. Люди не могли соединиться в одно место для работы. Они были прикованы к своим деревням голубыми цепями рек.

Так продолжалось до тех пор, пока не изобрели паровую машину. Пар взорвал голубые оковы. Мастерские и фабрики вырвались из-под власти реки и свободно расселились по земле.

Паровая машина могла работать где угодно — только подвози топливо. Подвозили же топливо сами паровые машины — паровозы и пароходы. Мастерские вырастали в огромные заводы и толпой теснились поближе к сырью и топливу. Появились большие промышленные города. Заводам было удобно вместе. Машиностроительные заводы были рядом с металлургическими предприятиями. Текстильные фабрики стояли бок о бок с химическими заводами и заводами текстильных машин.

Все это сделала паровая машина — мать промышленных городов. Наступила пора безраздельной власти пара. Люди ушли от водяных колес и, казалось, навсегда.

— Видали водяного? — спрашивали тепловики, гурьбой проходя мимо одинокого строителя водяных колес. И косились на него свысока, как шоферы на последнего извозчика.

Но уже зародилась в мире одна неотвязная забота, которая омрачала их славу. Чем больше появлялось паровых машин, тем сильнее начинала грызть людей забота о топливе. Вся жизнь теперь держалась на топливе, а леса вокруг городов редели и исчезали, и нефть и каменный уголь тяжелым трудом приходилось добывать из-под земли. Пришлось сызнова вспомнить о даровой энергии рек.

Снова зашевелились сторонники водяных колес.

— Мы умеем строить огромные водяные колеса колоссальной силы, — теребили они фабрикантов. — На Алтае, в России, еще сто лет назад русский мастер Фролов строил колеса высотой с десятиэтажный дом.

— И смотреть не хотим, — отмахивались фабриканты. — Что нам толку от вашей силы, если ее нельзя передать в города на заводы?

Инженеры умолкали. Они умели передавать силу станкам. Длинные, жужжащие валы пересекали просторные цехи. От станков тянулся к валам шелестящий лес ремней. Но страну пересечь рядами валов и ремней, протянуть их за сотни километров от рек, к городам и заводам — это немыслимо! Этого инженеры не умели.

Так продолжалось до тех пор, пока не появилась электротехника. Она сделала явью то, что казалось чудесным. Трудами инженеров-электриков и, в особенности, русского изобретателя Доливо-Добровольского силу стало возможно передавать на огромные расстояния без валов и ремней — по тонким проводам, протянутым от генераторов к электромоторам.

Отныне ничто не мешало применению силы воды. Водяные двигатели торжественно возвращались на почетное место. Теперь это были водяные турбины. Они состояли в таком же, пусть сложном, но все же родстве с водяными колесами, как минометы с ядерными пушками. Турбины срослись с генераторами в одно. Роторы тех и других пронизывала общая ось, и они вращались вместе, как на общем вертеле.

Теперь сторонники водяных двигателей сказали тепловикам:

— Придется вам потесниться… Довольно коптить небо!

И тепловики потеснились.

Появлялись гидроэлектрические станции. Громадные плотины взнуздывали реки. Вода ревела, турбины вращались, длинноногие мачты уносили в далекий город тихо гудящие провода.

Так отступило в тень и всесильной властью электричества снова вернулось на свет великое изобретение. Этого не понял инженер XVII века. Все разглядел, все заметил гость из-за трехсот лет: и плотину, и шлюзы, и улитку турбин. Не заметил лишь безделицы: тонких проводов на стальных голенастых мачтах.