Траумновелле. С широко закрытыми глазами

Глава 5

Было уже четыре часа утра, когда Фридолин поднялся по лестнице в свою квартиру. Прежде всего доктор отправился в кабинет и тщательно запер маскарадный костюм в шкафу. Он не хотел будить Альбертину, поэтому снял одежду и обувь перед тем, как зайти в спальню. Фридолин осторожно зажег неяркий светильник на прикроватном столике. Альбертина лежала спокойно, закинув руки за голову, ее губы были полуоткрыты. У нее было такое выражение лица, которого Фридолин прежде не видел. Он наклонился к ней, и на ее лбу тут же, словно от прикосновения, появилась морщинка, лицо странным образом исказилось, и внезапно она так пронзительно рассмеялась во сне, что Фридолин испугался. Непроизвольно он позвал жену по имени. Она, словно отвечая ему, рассмеялась снова абсолютно чужим, даже зловещим смехом. Фридолин снова окликнул ее. На этот раз Альбертина медленно, с трудом открыла глаза и удивленно посмотрела на мужа широко раскрытыми глазами, будто не узнавая.

«Альбертина!» — позвал он в третий раз. Казалось, только теперь она пришла в себя.

В ее глазах плескались враждебность, страх и ужас. Она подняла руки, словно в отчаянии, слегка приоткрыв рот.

— Что с тобой? — дрожащим голосом спросил Фридолин. И так как: жена продолжала смотреть на него широко открытыми от ужаса глазами, ласково добавил:

— Это я, Альбертина.

В ответ она тяжело вздохнула, руки упали на кровать.

— Уже утро? — отстраненно спросила Альбертина.

— Скоро наступит, — ответил Фридолин. — Минуло четыре. Я только что пришел домой.

Жена молчала, и он продолжил:

— Советник умер. Он был уже мертв, кода я пришел, — но я, конечно, не мог сразу оставить родственников одних.

Альбертина кивнула в ответ, но, казалось, почти не слушала его или не понимала, о чем он говорит. Она смотрела сквозь него куда-то в пустоту. В этот момент Фридолину показалось, какой бы безумной ни была эта мысль, что ей известно все, что с ним произошло этой ночью. Наклонившись, он провел рукой по лбу жены. По ее телу пробежала легкая дрожь.

— Что с тобой? — снова спросил Фридолин.

Но Альбертина лишь медленно покачала головой. Он погладил ее по волосам.

— Альбертина, что с тобой?

— Я спала, — рассеянно ответила она.

— Что тебе приснилось? — мягко спросил он.

— Ах, многое, сейчас не могу все вспомнить.

— Может, все-таки вспомнишь?

— Сон был запутанный, я так устала. Ты, наверное, тоже устал?

— Совсем нет, Альбертина. Я вряд ли буду сегодня спать. Ты же знаешь, когда я поздно прихожу домой, самое разумное — сразу же сесть за стол. Как раз в такие утренние часы… — тут он осекся. — Расскажи мне свой сон, — Фридолин постарался улыбнуться жене.

Альбертина ответила:

— Тебе лучше ненадолго прилечь.

Некоторое время он колебался, но затем уступил желанию жены и лег рядом, стараясь не касаться ее. «Меч между нами», — подумал Фридолин, вспомнив о полушутливом замечании, которое он в свое время отпустил в похожей ситуации. Супруги молча лежали с открытыми глазами, чувствуя, что одновременно близки и бесконечно далеки друг от друга. Фридолин, подпер голову рукой и стал смотреть на Альбертину. Он лежал так очень долго, словно, вглядываясь в лицо женщины напротив, хотел проникнуть в ее мысли.

— Твой сон! — внезапно повторил он. Альбертина, казалось, ждала этого и протянула ему руку; он взял ее скорее рассеянно, чем нежно, и стал привычно играть с тонкими пальцами. Между тем, она начала:

— Ты помнишь мою комнату в маленькой вилле, где я жила с родителями в лето нашей помолвки?

Он кивнул.

— Сон начинается с того, что я захожу в эту комнату, не знаю откуда, но вхожу туда, словно актриса на сцену. Я знаю лишь, что родители в отъезде и что я в доме одна. Меня это удивляет, так как на следующий день должна быть наша свадьба. Но подвенечного платья все еще нет. Или я ошиблась? Я открываю шкаф, чтобы посмотреть, там ли оно, и вместо свадебного платья вижу тысячи разных нарядов: роскошных платьев, оперных костюмов, восточных одежд. «Какой из них выбрать для свадьбы?» — думаю я. В этот момент дверцы шкафа внезапно захлопываются, или он исчезает, я уже не помню. В комнате очень светло, хотя за окном темная ночь… В этот момент появляешься ты, тебя привезли рабы на галере, и я вижу, как они в тот же момент растворяются в темноте. Ты очень дорого одет, весь в шелке и золоте, на боку у тебя висит кинжал на серебряной цепочке. Ты стоишь под моим окном и помогаешь мне выбраться к тебе. Оказывается, что я тоже очень красиво одета, настоящая принцесса. Мы оба стоим на поле в сумерках, и тонкий серый туман поднимается почти до колен. Перед нами хорошо знакомый пейзаж: мы на берегу озера, впереди — горы; я вижу еще деревенские домики, они стоят там, словно игрушечные. А мы вдвоем — я и ты, мы парим… или нет, мы идем по этому туману, и я думаю: это наше свадебное путешествие. Потом мы уже не парим — мы идем по лесу, который ведет к вершине, и внезапно оказываемся высоко в горах на поляне, которая с трех сторон окружена лесом, а позади — уходящей ввысь отвесной скалой. Над нами было небо какого-то невероятного синего цвета, сплошь усыпанное звездами. «Это наше брачное ложе», — подумала я. Ты взял меня за руки и подарил мне свою любовь.

— Надеюсь, ты мне свою тоже, — заметил Фридолин, скрывая злую усмешку.

— Думаю, я подарила тебе еще больше, — серьезно ответила Альбертина. — Но… как бы это объяснить… несмотря на страстные объятия, наша нежность была грустной, словно в предчувствии несчастья. Вдруг наступило утро. Луг оказался солнечным и пестрым, лес вокруг был усеян восхитительной росой, на скале играли лучи солнца. Нам уже давно пора было возвращаться обратно, к людям. И тут случилось нечто страшное: наша одежда исчезла. Меня охватил ни с чем не сравнимый страх, ужасный стыд и одновременно ярость по отношению к тебе, словно ты один был виноват во всем, что случилось. И все эти чувства — страх, стыд и ярость — бушевали во мне с такой силой, как никогда в жизни. Ты же, осознавая свою вину, как был, голым, начал спускаться вниз, чтобы раздобыть нам одежду. Когда ты ушел, мне сразу стало гораздо легче. Мне не было жаль тебя, мне вообще не было до тебя никакого дела. Я была рада, что осталась одна — я была счастлива, бегала по лугу и пела — это была мелодия танца, которую мы слышали на балу. Мой голос звучал замечательно, и мне хотелось, чтобы меня услышали в городе, внизу. Я не видела его, но я знала, что он там. Этот город далеко внизу был обнесен высокой стеной. Такой причудливый, удивительный город, я не могу его описать. Не восточный и не старонемецкий, немного и то и другое, в любом случае, это был город, давно затонувший под водой. Я лежала на лугу — и была гораздо красивее, чем когда-либо на самом деле, как вдруг из леса вышел мужчина. Он был одет в светлый современный костюм и, как я сейчас понимаю, походил на того датчанина, о котором я тебе вчера рассказывала. Увидев меня, мужчина вежливо поздоровался и, пройдя через луг, подошел к скале и стал внимательно на нее смотреть, словно обдумывая, можно ли ее покорить. В то же время я увидела тебя. Ты ходил по затонувшему городу, от дома к дому, от магазина к магазину, потом прошел под аркой и попал в место, похожее на восточный базар. Везде ты покупал для меня самые красивые вещи, которые только мог найти: платья, белье, туфли, украшения; ты складывал покупки в маленькую желтую кожаную дорожную сумку, в которой, как ни странно, для всего хватало места. За тобой постоянно следовала толпа людей, я не видела их, но слышала их глухой угрожающий ропот. Затем я снова увидела датчанина, который остановился около скалы. Я увидела, как он выходит из леса и идет мимо меня — я знала, что за это время он обошел весь мир. На этот раз он выглядел по-другому, но я знала, что это — он. Датчинин снова остановился перед скалой и снова исчез, и опять вышел из леса, и снова, и снова. Это повторялось два, три или сто раз. Это был все время тот самый датчанин, но выглядел каждый раз по-разному, каждый раз здоровался со мной, и, в конце концов, проходя мимо, остановился и стал внимательно меня разглядывать. Я засмеялась каким-то странным, чужим смехом, соблазняя его, датчанин протянул ко мне руки. Я хотела убежать, но не смогла, и через мгновение он уже лежал рядом со мной на лугу.

Она замолчала. У Фридолина пересохло в горле, в темноте он заметил, как Альбертина закрыла лицо руками.

— Странный сон, — сказал он. — Это все?

И когда Альбертина отрицательно покачала головой, он попросил:

— Рассказывай дальше.

— Это непросто, — сказала она. — Не знаю, как выразить это словами. Это длилось много дней и ночей. Не было больше ни времени, ни пространства. Я уже была не на той поляне, окруженной лесом и скалой, а на огромном лугу. Покрытый цветами, он простирался, куда хватало взора, до самого горизонта. Я была там давно, и уже давно, вот что странно, не с одним мужчиной. Было ли вокруг нас еще две, три или тысячи пар, видела ли я их или только слышала то одних, то других — я не могу этого сказать. Но таких чувств, как страх и стыд, не сравнимых по силе с теми, что испытываешь в действительности, — на этот раз я абсолютно не чувствовала. Ощущение умиротворения, свободы и счастья — вот что переполняло меня в тот момент. Но при этом я ни на мгновение не переставала видеть тебя. Да, я видела как тебя схватили солдаты, по-моему, там были и духовные лица; какой-то огромный мужчина связал тебе руки, и я знала, что вскоре будет твоя казнь. Я думала об этом без сострадания, без трепета, словно откуда-то издалека. Тебя отвели на какой-то внутренний двор в крепости. Я видела, как ты стоял там обнаженный, с руками, связанными за спиной. Ты тоже видел меня и того мужчину, с которым я была, и все остальные пары — весь бесконечный поток наготы, который пенился вокруг нас с тем мужчиной, и частью которого мы с ним были. В этот момент, отдернув красные занавеси, в сводчатом окне появилась молодая женщина в пурпурной мантии и с диадемой на голове. Это была княгиня. Она посмотрела на тебя строгим вопрошающим взглядом. Ты стоял один, остальные держались в стороне, прижавшись к стене, и я слышала их злобное угрожающее бормотание и шепот. Княгиня перегнулась через парапет. Стало тихо, и она подала тебе знак подойти ближе. Я знала, что она решила помиловать тебя. Но ты не замечал ее взгляда или не хотел замечать. Внезапно ты оказался прямо напротив нее. Твои руки, как и раньше, были связаны, на плечи наброшено черное покрывало. Но при этом ты не вошел в ее покои, а парил в воздухе напротив окна. Княгиня держала в руке лист пергамента — твой смертный приговор, в котором были записаны твоя вина и причины, по которым тебя осудили. Она спросила тебя (я не слышала слов, но знала это) готов ли ты стать ее любовником, в этом случае ты будешь помилован. Ты отрицательно покачал головой. Меня это абсолютно не удивило, это было в порядке вещей, иначе и быть не могло, ведь ты поклялся хранить мне верность несмотря ни на что. Тогда княгиня пожала плечами, махнула рукой в пустоту, и ты оказался в подземелье. Тебя хлестали плетьми, но я не видела людей, которые их держали. Ты истекал кровью, я видела потоки крови, они, словно полноводные ручьи, текли по твоему телу. Я осознавала свою жестокость, но она не казалась мне удивительной. И тут снова появилась княгиня. Ее волосы были распущены и струились по обнаженному телу, она держала диадему обеими руками и протягивала тебе; и я знала, что княгиня была той самой девушкой на датском берегу, которую ты видел тогда обнаженной в купальне. Княгиня не произнесла ни слова, но весь смысл ее присутствия, ее молчания заключался в том, что она спрашивала тебя, хочешь ли ты стать ее мужем и править страной. Ты снова отказался, и она в тоже мгновение исчезла. Тут я увидела, как для тебя ставят крест, но не на том дворе, нет — на цветущем лугу, на котором я лежала в объятиях мужчины среди сотен других пар. Затем я снова увидела тебя: ты один, без всякой охраны, спешил по старинным переулкам, и я знала, что эта дорога предначертана тебе, и любые попытки бегства бессмысленны. Вскоре ты начал подниматься в гору по лесной тропе. Я ждала твоего появления с напряжением, но без всякого сочувствия. Все твое тело было покрыто ранами и рубцами, но они больше не кровоточили. Ты взбирался все выше, тропа становилась уже, лес остался позади, и вот ты уже стоишь на краю луга, и мне кажется, что ты невообразимо далеко. Ты с улыбкой посмотрел на меня, словно говоря, что выполнил мое желание и принес все, что было нужно: платья, туфли и украшения. Но твое поведение показалось мне безрассудным и бессмысленным сверх всякой меры, именно потому, что из-за верности мне ты отказался от руки княгини, перенес пытки и теперь поднялся сюда, чтобы принять ужасную смерть. Я побежала к тебе — ты тоже бросился ко мне навстречу, и через некоторое время мы уже не бежали, а парили в воздухе. Но внезапно я перестала тебя видеть и поняла, что мы пронеслись мимо друг друга. Тогда мне пришло в голову, что, когда тебя будут распинать на кресте, ты должен, по крайней мере, слышать мой смех. И начала смеяться — так пронзительно и так громко, как только могла. С этим смехом я и проснулась.

Альбертина замолчала и продолжала лежать, не двигаясь. Фридолин тоже не шевелился и не произносил ни слова. В этот момент все слова показались бы тусклыми, лживыми и бессмысленными. Чем дальше рассказывала Альбертина, тем смехотворней и бессмысленней казались Фридолину его собственные приключения. И он поклялся себе до конца разобраться в сегодняшней истории, а затем рассказать все честно Альбертине. Это будет его месть за сон, в котором она предстала перед ним как неверная, жестокая и вероломная. В этот момент ему казалось, что он ненавидит жену так же сильно, как когда-то любил.

Только сейчас он заметил, что до сих пор сжимает в руках ее пальцы. И как ни казалось ему, что он ненавидит Альбертину, но при взгляде на эти тонкие, холодные и такие доверчивые пальцы, он почувствовал привычную нежность, к которой примешивался теперь оттенок горечи. И невольно, помимо своего желания, он прикоснулся губами к руке, прежде чем отпустить ее.

Альбертина продолжала лежать с закрытыми глазами, и Фридолину показалось, что он видит, как все ее лицо озаряет счастливая, блаженная и бесстыдная улыбка. Он почувствовал необъяснимое желание наклониться к ней и поцеловать бледный лоб.

Однако он взял себя в руки, сказав себе, что эта нежность — лишь следствие будоражащих событий, которые произошли с ним этой ночью. «То, что мне сейчас действительно необходимо — это постараться хотя бы на время забыть об этом и немного поспать. В конце концов, я смог заснуть в ту ночь, когда умерла моя мать, тогда почему сегодня я должен терзаться размышлениями и провести ночь без сна?» — подумал он и пододвинулся к Альбертине. Казалось, она уже задремала. «Между нами меч, — снова подумал он. — Мы заклятые враги, хоть и лежим рядом друг с другом».

Но это были только слова.