Траумновелле. С широко закрытыми глазами

Глава 7

Фридолин поспешил домой по темным безлюдным переулкам и несколько минут спустя уже входил в спальню так тихо, как только возможно, раздевшись, как и прошлой ночью, у себя в кабинете.

Он услышал ровное спокойное дыхание Альбертины и увидел, как вырисовываются под одеялом мягкие контуры ее тела. Неожиданно для него самого, сердце Фридолина переполнилось чувством нежности и защищенности. И он решил, что скоро, может быть, завтра расскажет жене историю прошедшей ночи, но таким образом, словно все, что произошло, всего лишь приснилось ему. И потом, когда она поймет и почувствует всю ничтожность и не- важность произошедшего, признается ей, что все это происходило с ним на самом деле. «На самом деле?» — спросил он себя. И в этот момент Фридолин заметил на кровати, рядом с лицом Альбертины, на его подушке что-то темное, напоминавшее своими контурами человеческое лицо. Сперва его сердце замерло, но в следующий момент он понял, что это, и, нагнувшись, поднял маску — ту самую, которая была на нем прошлой ночью, и которую он, вероятно, забыл, когда собирал пакет. Наверно, ее нашла Альбертина или горничная. Фридолин мог не сомневаться в том, что после такой находки жене многое приходило в голову, и, скорее всего, она вообразила себе нечто худшее, чем то, что с ним произошло в действительности. Но в том, как Альбертина дала ему это понять, было одновременно мягкое предупреждение и готовность к прощению. У Фридолина появилась надежда, что жена, все еще помня о собственном сне прошлой ночью, будет реагировать не слишком болезненно. В этот момент Фридолина окончательно покинули все силы, он уронил маску на пол, неожиданно для самого себя громко и с болью всхлипнул, опустился на пол рядом с кроватью и тихо заплакал, зарывшись лицом в подушку.

Через несколько секунд Фридолин почувствовал мягкое прикосновение. Тогда он поднял голову, и из глубины его сердца вырвалось:

— Я все тебе расскажу.

Сначала Альбертина подняла руку, словно безмолвно возражая; Фридолин обнял жену и, удерживая ее около себя, посмотрел на нее вопросительно и одновременно с мольбой, она кивнула, и он начал рассказывать.

За окнами уже забрезжил рассвет, когда Фридолин закончил свой рассказ. Ни разу Альбертина не перебила его любопытными или нетерпеливыми вопросами. Она чувствовала, что он ничего не может и не хочет утаить от нее. Альбертина спокойно лежала, заложив руки за голову, и долго молчала, после того как Фридолин умолк. В конце концов, он пододвинулся к жене и, наклонившись, взглянул на ее неподвижное лицо, в ее большие светлые глаза, в которых уже отражалось рассветное солнце, спросил с сомнением и одновременно с надеждой:

— Что же нам теперь делать, Альбертина?

Она улыбнулась и после короткого колебания ответила:

— Быть благодарными судьбе за то, что остались чисты после всех испытаний — как тех, которые произошли на самом деле, так и тех, которые нам только приснились.

— Ты в этом уверена? — спросил он.

— Абсолютно, так же, как я уверена и в том, что ни по событиям одной ночи, ни даже по всей жизни нельзя судить об истинной сущности человека.

— И ни один сон, — тихо сказал Фридолин, — не может быть просто сном.

Она взяла его голову обеими руками и положила к себе на грудь.

— Теперь мы пробудились, — сказала она, — надолго.

«Навсегда», — хотел добавить он, но прежде чем успел это произнести, она приложила палец к его губам и прошептала:

— Никогда не спрашивай.

Так они молча лежали, на границе между сном и бодрствованием до тех пор, пока в семь утра, как обычно, не раздался стук: в дверь, и с привычными уличными звуками, с победоносным лучом света, пробивающимся сквозь занавеси, и со звонким детским смехом не начался новый день.