Трава - его изголовье

4

До прибытия домой остался один день. Стояло прекрасное осеннее утро с ясным голубым небом и разреженным воздухом, холодным, словно ключевая вода. Над долинами и рекой повис туман, осеребрив паутины и усики диких клематисов. Но перед обедом погода стала меняться. Ветер пригнал с северо-запада тучи. Стемнело рано, и еще до наступления вечера пошел дождь.

Рисовые поля, огороды и фруктовые деревья были сильно повреждены грозами. Деревни казались полупустыми, редкие прохожие молча рассматривали Каэдэ, неохотно кланяясь только под строгими взглядами стражников. Каэдэ терялась в догадках, узнают ли ее местные жители, кроме того, она не понимала, почему не ремонтируются дома, почему никто не работает на полях, не собирает оставшийся урожай.

Девушка не находила себе места. Иногда сердце замирало от дурного предчувствия, доводя ее до обморока, иногда неистово стучало от возбуждения и страха. Последние мили пути казались бесконечными, и все же твердая поступь коней приближала девушку к цели. Больше всего она боялась возвращения.

Каэдэ угадывала знакомые с детства места, и в горле вставал ком, но когда они наконец подъехали к стенам сада и воротам родительского дома, девушка растерялась. Неужели она здесь когда-то жила? Небольшое скромное строение, даже без укреплений и стражи. Ворота распахнуты настежь. Раку вошел во двор, и Каэдэ ахнула.

Шизука уже спустилась с лошади:

– Что случилось, госпожа?

– Сад! – воскликнула Каэдэ. – Что с ним? Повсюду виднелись следы неистовых гроз. Ручей перегораживала вывернутая с корнем сосна. Падая, дерево повредило каменный фонарь. Каэдэ вдруг вспомнила, как его устанавливали. Внутри горел свет, был праздничный вечер, вероятно, день поминовения предков: огоньки плыли вниз по течению, мамины руки гладили ее по волосам.

Каэдэ в недоумении взирала на разрушенный сад. Это не просто буйство грозы. Очевидно, месяцами никто не ухаживал за кустами и мхом, не чистил пруды и не подстригал деревья. И это ее дом? Одно из красивейших имений Западного Края? Что стало с могущественным кланом Ширакава?

Раку нетерпеливо встряхнул гривой. Уставший конь призывно заржал в ожидании, что его сейчас расседлают и накормят.

– Где стража? – спросила Каэдэ. – Где все? Воин эскорта, которого она называла Рубец, подъехал к веранде, наклонился вперед и прогремел:

– Эй! Есть кто-нибудь?

– Не заходи внутрь, – крикнула Каэдэ. – Подожди меня. Я пойду первой.

Длиннорукий придерживал Раку за уздечку. Каэдэ соскользнула с коня, и ее подхватила Шизука. Дождь перешел в мелкую морось, которая покрывала капельками влаги волосы и одежду. В саду стоял неприятный запах сырости и гнили, болотистой земли и опавших листьев. Каэдэ почувствовала, что образ дома ее детства, который она хранила в сердце восемь лет, вдруг ярко вспыхнул в памяти и навсегда потух.

Длиннорукий передал уздечку одному из солдат, вытащил меч и зашагал впереди. Каэдэ и Шизука последовали за ним.

Каэдэ сняла сандалии и ступила на веранду, деревянные доски показались ей знакомыми. Однако запах дома оставался чужим, будто здесь жили посторонние люди.

Послышался тревожный шорох, и Длиннорукий прыгнул вперед в темноту. Вскрикнула девушка. Длиннорукий вытащил ее на веранду.

– Немедленно отпусти, – приказала Каэдэ, придя в бешенство. – Как ты смеешь трогать ее?

– Он всего лишь защищает тебя, – пробормотала Шизука, но Каэдэ не слушала.

Она подступила к девушке, взяла ее за руки и посмотрела в лицо. Та была ростом с Каэдэ, с мягкими чертами и светло-карими, как у отца, глазами.

– Аи? Я твоя сестра, Каэдэ. Помнишь меня?

Глаза девушки наполнились слезами:

– Сестра? Это, правда, ты? На секунду из темноты мне показалось, что передо мной наша мама.

Каэдэ обняла сестру, чувствуя, как слезы катятся по щекам:

– Она умерла?

– Два месяца назад. Перед смертью мама вспоминала о тебе. Она мечтала увидеть тебя, но известие о свадьбе успокоило ее душу. – Аи замолчала и отстранилась от Каэдэ. – Почему ты приехала сюда? Где твой муж?

– До вас не дошли вести из Инуямы?

– В этом году нас одолевали тайфуны. Погибло много людей, пропал весь урожай. До нас докатились только слухи о войне. После очередной бури по нашей территории промчалась армия, но мы так и не поняли, с кем они едут воевать и почему.

– Армия Араи?

– Это были люди клана Сейшу из Маруямы и с юга. Они намеревались присоединиться к господину Араи в борьбе против клана Тогана. Отец был в ярости, потому что он считает себя союзником господина Йоды. Он пытался остановить противника. Встретил вооруженные отряды у Священных Пещер. Они предложили договориться, но отец пошел в атаку.

– Отец сражался с ними? Он погиб?

– Нет. Он, конечно же, потерпел поражение, и большинство наших людей погибло, но он жив. Он считает Араи предателем и выскочкой. Как никак, а Араи присягнул Ногучи, когда тебя отдали в заложницы.

– Клан Ногучи свергнут, я больше не заложница, и я союзница Араи, – сказала Каэдэ.

У сестры расширились глаза.

– Не понимаю. Ничего не понимаю. – Аи словно только что заметила Шизуку и солдат вокруг. Она беспомощно опустила руки. – Прости, ты, должно быть, очень устала. Вы после долгой дороги. Люди, наверное, голодны. – Аи нахмурилась, как ребенок, и растерянно прошептала: – Что же делать? Мне почти нечего вам предложить.

– Разве слуг не осталось?

– Я велела людям спрятаться в лесу, когда мы услышали топот копыт. Думаю, они вернутся до наступления ночи.

– Шизука, – сказала Каэдэ. – Иди на кухню и посмотри, что там есть. Приготовь ужин и напитки для мужчин. Пусть переночуют у нас. Мне понадобится десять человек для охраны. Длиннорукий отберет лучших. Остальные должны возвращаться в Инуяму. Если они по дороге причинят вред моим людям или владениям, то заплатят за это жизнью.

– Госпожа, – поклонилась Шизука.

– Я провожу вас, – сказала Аи и пошла в дом.

– Как вас зовут? – спросила Каэдэ Длиннорукого.

Он опустился на колени:

– Кондо, госпожа.

– Вы воин господина Араи?

– Моя мать происходит из клана Сейшу. Мой отец, буду с вами откровенен, из Племени. Я сражался на стороне Араи в Кушимото, и меня приняли на службу.

Каэдэ молча смотрела на воина. Кондо был не молод. В волосах появилась проседь, на шее – морщины. Каэдэ задумалась о том, кем он был в прошлом, какую работу выполнял для Племени, можно ли ему доверять. Однако без надежного человека не обойтись. Кто-то должен командовать солдатами, ухаживать за лошадьми, защищать дом. Кондо спас Шизуку, его боялись и уважали остальные люди Араи, к тому же он в совершенстве владел боевыми искусствами.

– Вероятно, мне понадобится ваша помощь в ближайшие несколько недель, – сказала Каэдэ. – Я могу положиться на вас?

Он поднял глаза. В сгустившихся сумерках она не могла разглядеть выражения лица собеседника. Длиннорукий улыбнулся – блеснули белые зубы – и произнес искренним, даже преданным, голосом:

– Госпожа Ширакава может всецело располагать мной.

– В таком случае принесите присягу, – велела Каэдэ и покраснела, словно присвоила себе чужие права.

Вокруг глаз Кондо тотчас появились морщинки. Он коснулся лбом циновки и дал присягу Каэдэ и ее семье, однако девушке показалось, что в голосе воина проскользнула ироническая нотка. Люди из Племени всегда лицемерят, хладнокровно подумала она. Более того, они держат ответ только перед собой.

– Выберите десять человек, которым вы доверяете, – сказала Каэдэ. – Посмотрите, сколько корма осталось для лошадей и достаточно ли в конюшне места.

– Слушаюсь, госпожа Отори, – произнес Длиннорукий, и ей снова послышалась в голосе усмешка. Интересно, что поведала ему Шизука?

Вскоре вернулась Аи, взяла Каэдэ за руку и тихо спросила:

– Пойдем к отцу?

– В каком он состоянии? Он ранен?

– Небольшая рана, но это пустяки по сравнению с нашими несчастьями, смертью матери, людскими потерями… Иногда отец забывается и не понимает, где находится. Он разговаривает с привидениями и духами.

– Почему он не покончил с собой?

– Сначала отец хотел умереть, – расплакалась Аи, – я проявила слабость и остановила его. Мы с Ханой не отходили от отца, молили, чтобы он не покидал нас. Я спрятала оружие. – Она повернула заплаканное лицо к Каэдэ. – Это я во всем виновата. Мне не хватило мужества. Я должна была помочь ему умереть, а затем убить себя и Хану, как настоящая дочь воина. Но я не смогла. Я не посмела ни забрать жизнь сестры, ни оставить ее одну. Поэтому мы живем в позоре, и это сводит отца с ума.

Каэдэ вспомнила, что сама собиралась покончить с собой, когда услышала, что господина Шигеру предали. Но вместо себя она убила Йоду. Каэдэ коснулась щеки Аи и ощутила влагу ее слез.

– Прости меня, – прошептала Аи.

– Не плачь, – сказала Каэдэ. – Зачем тебе умирать? – Аи исполнилось всего тринадцать лет, и она никому не причинила зла. – Зачем нам выбирать смерть? Мы будем жить. Где Хана?

– Я отослала ее в лес вместе с женщинами.

Каэдэ не знала сострадания. Теперь оно проснулось в ней, душераздирающее, словно горе. Каэдэ вспомнила о том, как к ней явилась Белая Богиня. Милосердная госпожа утешила ее, пообещав вернуть Такео. Но вместе с обещанием богини возникла необходимость сострадания. Каэдэ должна взять на себя заботу о сестрах, о своем народе, о будущем ребенке. Во дворе Кондо выкрикивал приказы, воины дружно отвечали ему. Заржал конь, на его голос откликнулся другой. Дождь усилился, выстукивая знакомый ритм.

– Я должна увидеть отца, – сказала она. – Затем накормим солдат. Кто-нибудь из деревни поможет нам?

– Перед смертью матери к нам пришли крестьяне. Они жаловались на высокие налоги, на состояние дамб и полей, на потерю урожая. Отец разгневался и отказался разговаривать с ними. Аямэ убедила крестьян оставить нас в покое, сославшись на болезнь госпожи. С тех пор началась неразбериха. Селяне боятся отца, говорят, будто он проклят.

– А как же соседи?

– Иногда отца навещает господин Фудзивара.

– Я его не помню. Что он за человек?

– Мне он показался странным. Довольно элегантный и холодный. Говорят, он высокого происхождения и раньше жил в столице.

– В Инуяме?

– Нет, в настоящей столице, где правит Император.

– Значит, он из благородных?

– Похоже. Он разговаривает иначе, чем здешний народ. Я едва его понимаю. Он кажется всезнающим. Отец любил разговаривать с ним об истории и о классической литературе.

– Что же, если господин Фудзивара еще раз приедет к отцу, то я спрошу у него совета.

Каэдэ замолчала, борясь с усталостью. Руки и ноги болели, в животе ощущалась тяжесть. Очень хотелось лечь спать. Глубоко в душе она чувствовала вину за то, что не испытывает горя. Хотя она остро переживала смерть матери и унижение отца, в сердце не осталось места для скорби.

Каэдэ огляделась. Даже в сумерках было заметно, как истерлась циновка, в глаза бросались водяные разводы на стенах, порванные ширмы. Аи проследила за ее взором.

– Мне очень стыдно, – прошептала она. – Нужно столько сделать, а я ничего не умею.

– Я смутно помню, как было раньше, – сказала Каэдэ. – Здесь все сияло.

– Маме так нравилось, – согласилась Аи, сдерживая рыдания.

– Мы восстановим дом. Все будет, как прежде, – пообещала Каэдэ.

Из кухни послышалось чье-то пение. Каэдэ узнала голос Шизуки. Звучала та же самая песня, которую она исполняла при первой встрече – любовная баллада о деревне и сосне.

Как ей хватает мужества петь? – подумала Каэдэ, когда в комнату вошла Шизука с лампой в руках.

– Вот, нашла на кухне, – сообщила она. – К счастью, огонь в плите еще горит. Рис и ячмень готовятся. Кондо послал людей в деревню за неотложными покупками. Вернулась прислуга.

– С ними должна быть наша сестра, – сказала Аи с облегченным вздохом.

– Да, она принесла охапку трав и грибов и настаивает, чтобы их приготовили.

Аи залилась румянцем.

– Сестренка совсем одичала, – объяснила она.

– Я хочу поговорить с ней, – сказала Каэдэ. – Потом проводишь меня к отцу.

Аи вышла – из кухни послышались короткие пререкания – и вернулась с девятилетней девочкой.

– Это наша старшая сестра, Каэдэ. Она покинула дом, когда ты была еще малышкой, – сказала Аи Хане и подтолкнула ее вперед. – Поздоровайся с сестрой.

– Добро пожаловать домой, – прошептала Хана, упала на колени и поклонилась Каэдэ.

Каэдэ наклонилась, взяла девочку за руки и подняла. Затем вгляделась в ее лицо.

– Я была младше тебя, когда уехала из дома, – сказала она, изучая ясные глаза, по-детски округлую фигуру.

– Девочка похожа на вас, госпожа, – отметила Шизука.

– Надеюсь, она будет счастливей меня, – ответила Каэдэ, привлекла к себе Хану и обняла ее.

Хрупкое тело задрожало, и Каэдэ поняла, что девочка плачет.

– Мама! Я хочу к маме!

Глаза Каэдэ наполнились слезами.

– Тише, Хана, успокойся, сестренка, – попыталась утихомирить ее Аи. – Прости, – обратилась она к Каэдэ. – Девочка до сих пор переживает. Ее никто не учил, как вести себя.

Она научится, подумала Каэдэ, как и я. Научится не показывать свои чувства, поймет, что жизнь состоит из страданий и потерь, она будет плакать, когда никто не видит, или не заплачет вообще.

– Идем, – сказала Шизука, взяв Хану за руку. – Покажешь мне, как готовить грибы. Таких я никогда еще не видела.

Они переглянулись с Каэдэ, и Шизука радушно и бодро улыбнулась.

– Какая приятная женщина, – отметила Аи, когда они ушли. – Она давно с тобой?

– Мы встретились несколько месяцев назад, незадолго до того, как я покинула замок Ногучи, – ответила Каэдэ.

Сестры надолго замолчали. Дождь усилился, с крыши словно спадали завесы из стальных стрел. Уже почти стемнело. Я не могу сказать Аи, что Шизуку подослал ко мне сам господин Араи, что она участник заговора Племени против Йоды, думала Каэдэ. Аи слишком юна, она никогда не покидала владений семьи Ширакава и ничего не знает о мире.

– Полагаю, нам следует пойти к отцу, – сказала Аи.

В это мгновение из дальнего утла дома послышался громкий крик:

– Аи! Аямэ! – Кто-то приближался, не переставая жаловаться: – Ах, они все ушли и оставили меня одного. Эти недостойные женщины!

Он вошел в комнату и замер, увидев Каэдэ.

– Кто здесь? К нам пожаловали гости? Кто приехал в столь поздний час, несмотря на дождь?

Аи встала и подошла к отцу:

– Это Каэдэ, ваша старшая дочь. Она вернулась домой.

– Каэдэ?

Он шагнул вперед. Каэдэ с почтением поклонилась, коснувшись лбом пола.

Аи помогла отцу опуститься. Он встал на колени перед Каэдэ.

– Поднимись, поднимись, – нетерпеливо велел он. – Пусть мы увидим худшее друг в друге.

– Отец? – спросила она, поднимая голову.

– Я падший человек, – сказал он. – Мне предстояло умереть. А я живу. Я пуст, живой покойник. Посмотри на меня, дочь.

Ужасная перемена в самом деле обезобразила отца. Он всегда отличался сдержанностью и чувством собственного достоинства. Теперь от него осталась лишь тень. От виска к левому уху шел едва затянувшийся шрам, вокруг раны были сбриты волосы. Облик его вызывал жалость: босой, в изорванном платье, с многодневной щетиной на лице отец не походил на самого себя.

– Что с вами случилось? – спросила Каэдэ, пытаясь сдержать гнев.

Она вернулась спустя восемь лет в поисках убежища в утраченный дом своего детства, а он оказался почти разрушенным.

Отец устало отмахнулся:

– Какая разница? Все пропало, все уничтожено. Твое возвращение – это последний удар. Что сталось с твоей женитьбой и с господином Отори? Только не говори мне, что он мертв.

– Не по моей вине, – с горечью ответила Каэдэ. – Его убил Йода.

Отец сжал губы и побледнел.

– До нас не доходит никаких вестей.

– Йода тоже погиб, – продолжила она. – Араи взял Инуяму. Клан Тогана свергнут.

Отец заметно встревожился при упоминании имени Араи.

– Подлый предатель, – пробормотал он, уставившись в темноту, словно там собрались духи. – Араи нанес поражение Йоде? – После паузы он продолжил: – Кажется, я снова оказался на стороне проигравших. Моя семья проклята. Впервые я радуюсь, что у меня нет сына-наследника. Клан Ширакава сгинет с лица земли, и никто не пожалеет об этом.

– У вас есть три дочери! – резко возразила Каэдэ.

– Моя старшая дочь тоже проклята, она приносит смерть любому мужчине, кто с ней свяжется!

– Господин Отори стал жертвой заговора. Мой брак устроили для того, чтоб заманить его в Инуяму в руки Йоды.

По крыше дома непрерывно барабанил дождь. Молча вошла Шизука с лампами, поставила их на пол и опустилась на колени рядом с Каэдэ. Я должна держать себя в руках, подумала Каэдэ. Нельзя говорить правду.

– Так ты вышла замуж или нет? – озадаченно спросил отец.

Сердце неистово забилось. Каэдэ никогда не лгала отцу. Теперь она не могла открыть рта. Она склонила голову, словно поверженная горем.

– Можно я расскажу, господин Ширакава? – прошептала Шизука.

– Кто это? – спросил он у Каэдэ.

– Моя служанка. Она приехала ко мне в замок Ногучи.

Он кивнул Шизуке:

– Что вы хотите мне поведать?

– Госпожа Ширакава и господин Отори тайно венчались в Тераяме, – тихо произнесла Шизука. – Ваша родственница выступала свидетельницей, но она погибла в Инуяме вместе с дочерью.

– Маруямы Наоми нет в живых? Дела оборачиваются все хуже и хуже. Теперь владения унаследует семья ее приемной дочери. Мы будем вынуждены отдать в придачу Ширакаву.

– Я ее наследница, – сказала Каэдэ. – Маруяма составила завещание в мою пользу.

Отец безрадостно рассмеялся:

– Право на владение поместьями оспаривается уже много лет. Муж – кузен Йоды, его поддерживает клан Тогана и многие из клана Сейшу. Ты напрасно рассчитываешь, что они уступят имения.

Каэдэ скорей почувствовала, чем услышала, как за спиной беспокойно зашевелилась Шизука.

– Тем не менее я намерена попытаться.

– Тебе придется сражаться за наследство, – презрительно бросил он.

– Тогда я буду сражаться.

Некоторое время они сидели молча в темной комнате. Тишину нарушал лишь нескончаемый дождь.

– У нас осталось мало людей, – сказал отец с горечью в голосе. – Помогут ли тебе Отори? Полагаю, тебе нужно снова вступить в брак. Они выдвинули кандидатуру?

– Пока рано думать о женитьбе. Срок траура еще не подошел к концу, – ответила Каэдэ и глубоко вздохнула. – У меня, кажется, будет ребенок.

Отец снова обратил на нее взор, пробившийся сквозь мрак.

– Шигеру даровал тебе дитя?

Она кивнула, не смея произнести ни слова.

– Прекрасная новость, – сказал он, вдруг не к месту повеселев. – Надо это отпраздновать! Человек может умереть, но семя его живет. Настоящее счастье!

Если раньше разговор велся полушепотом, то теперь отец кричал на диво громко:

– Аямэ!

Каэдэ невольно вздрогнула. Она с испугом поняла, что разум отца расстроен и находится на грани помутнения. Каэдэ постаралась отбросить страх. До сих пор ей верили, а потом будь что будет.

Вошла служанка Аямэ и опустилась на колени перед Каэдэ.

– Добро пожаловать домой, госпожа. Простите нас за столь печальный прием.

Каэдэ встала и помогла подняться Аямэ. Они обнялись. Только теперь Каэдэ заметила, как постарела ее верная служанка. И все же девушка ощутила родной запах, знакомый с детства.

– Принеси вина, – приказал отец. – Я хочу выпить за внука.

Каэдэ задрожала от страха, словно называя ребенка чужим именем, она предопределила его жизненный путь.

– Пока еще рано, – тихо произнесла она. – Не стоит праздновать.

– Каэдэ! – как в детстве, по имени окликнула госпожу Аямэ. – Не говори так, не искушай судьбу.

– Принеси вина, – громко повторил отец. – И закрой ставни. Почему мы сидим в холоде?

Аямэ направилась к веранде, но тут послышались шаги и раздался голос Кондо:

– Госпожа Отори!

Шизука подошла к двери.

– Пусть войдет, – сказала Каэдэ.

Кондо ступил на деревянный пол и опустился на колени у входа. Каэдэ заметила, как он мельком оглядел помещение, вмиг оценив планировку дома и его обитателей. Кондо обратился к ней, не к отцу.

Нам удалось раздобыть в деревне немного провизии. Я отобрал людей, как вы просили. Молодой человек по имени Амано Тензо обещал позаботиться о лошадях. Я прослежу, чтобы солдаты поужинали, и поставлю на ночь стражу.

– Спасибо. Поговорим утром.

Кондо поклонился и молча вышел.

– Кто это? – потребовал ответа отец. – Почему он не обратился ко мне и не спросил моего мнения и позволения?

– Кондо служит мне, – сообщила Каэдэ.

– Если это один из людей Араи, то я не потерплю его в моем доме.

– Я же сказала, он служит мне. – Каэдэ теряла терпение. – Мы заключили союз с господином Араи. Он контролирует большую часть Трех Стран. Он наш правитель. Вы должны смириться с этим, отец. Йода погиб, и все изменилось.

– Значит ли это, что дочерям теперь дозволено дерзить отцу?

– Аямэ, – позвала Каэдэ служанку. – Проводи отца в комнату. Сегодня он будет ужинать у себя.

Каэдэ не стала выслушивать протесты и впервые в жизни повысила на него голос:

– Отец, я устала. Поговорим утром.

Аямэ взглянула на нее так, что Каэдэ отвернулась.

– Делай, что я велю, – хладнокровно приказала она, и служанка послушно увела отца.

– Вам следует перекусить, госпожа, – сказала Шизука. – Садитесь, я принесу ужин.

– Проследи, чтобы всех накормили, – ответила Каэдэ. – И закрой ставни.

Потом она долго лежала, вслушиваясь в шум дождя. Домашние и солдаты разместились под кровом. Все были накормлены, хоть и скудно, и, если верить Кондо, находились в безопасности. Каэдэ вспоминала события дня, думала о проблемах, которые надо решить: об отце, о Хане, о запущенном имении Ширакава, о домене Маруяма. Как же потребовать и сохранить то, что принадлежит ей по праву? Как жаль, что она не родилась мужчиной. Ради сына отец сделал бы все что угодно.

Каэдэ знала, что обладает неженской жестокостью. В замке Ногучи она, не задумываясь, заколола ножом стражника, а Йоду убила намеренно. Каэдэ решила, что никому не позволит раздавить себя, и приготовилась сражаться до конца. Она вспомнила госпожу Маруяму. К сожалению, мне не довелось узнать вас лучше, думала Каэдэ. Я не успела многому научиться. Простите, что причинила вам боль. Если бы только я могла быть с вами откровенной. Каэдэ словно увидела перед собой красивое лицо, услышала ее голос: Вверяю тебе мои земли и мой народ. Заботься о них.

Я позабочусь, пообещала она. И не подведу вас.

Каэдэ страдала от нехватки знаний, но это можно исправить. Она твердо решила научиться управлять имением, общаться с земледельцами, командовать воинами и вести их в бой – всему, что продолжатель рода постигает с рождения.

Отцу придется помочь мне, думала она. Довольно ему думать только о собственных несчастьях.

Ее вдруг охватил страх или стыд или и то и другое. Во что она ввязывается? По силам ли ей это? Может, она околдована или проклята? Наверняка ни одна женщина еще не мыслила, как она. Кроме госпожи Маруямы. Беспрестанно повторяя свое обещание родственнице, Каэдэ наконец заснула.

Утром она попрощалась с людьми Араи, велев им не задерживаться. Они с радостью отправились в путь, рассчитывая присоединиться к военным действиям в Восточном Крае до наступления зимы. Каэдэ с облегчением рассталась с отрядом Араи, ведь прокормить такую ораву здоровых мужчин – нелегкое дело. Потом она распорядилась привести в порядок сад и заняться уборкой дома. Покраснев от стыда, Аямэ призналась, что у них нет денег, чтобы заплатить работникам. Почти все фамильные драгоценности и сбережения клана Ширакава пропали.

– Придется взяться за дело самим, – сказала Каэдэ, и когда работа начала спориться, отправилась в сопровождении Кондо на конюшню.

Восторженный молодой человек с почтением приветствовал хозяйку дома. Амано Тензо когда-то приезжал с отцом в замок Ногучи. Теперь ему было около двадцати, но Каэдэ знала его еще ребенком.

– Хороший конь, – сказал он, выводя и седлая Раку.

– Это подарок сына господина Отори, – ответила она, гладя коня по гриве.

Амано засиял лучезарной улыбкой:

– Лошади из конюшен клана Отори славятся выносливостью и прекрасным чутьем. Говорят, они способны без устали скакать по затопленным лугам, и сам речной дух им покровительствует. С вашего позволения, мы отведем коня к нашим кобылам, чтобы в следующем году появились жеребята.

Каэдэ пришлись по сердцу его прямодушие и словоохотливость. По сравнению с остальной территорией, конюшня находилась в наилучшем состоянии, хотя помимо Раку, гнедого жеребца Амано и четырех коней команды Длиннорукого, в ней оставались только три боевые лошади, уже старые, а одна даже хромая. Навес крыши украшали черепа коней, ветер свистел сквозь пустые глазницы. Каэдэ знала, что существует обычай таким странным способом защищать и успокаивать животных, но ныне мертвых оказалось больше, чем живых.

– Да, очень скоро нам понадобятся лошади, – сказала она. – Сколько у нас кобыл?

– Всего три.

– Можно купить еще до зимы?

Амано приуныл:

– Война, голод… нынешний год принес много бедствий для Ширакавы.

– Я хочу осмотреть имение, – заявила она. – Поехали вместе.

Раку поднял голову и навострил уши. Казалось, он всматривается и вслушивается. Жеребец радостно заржал, когда приблизилась Каэдэ, но продолжал глядеть вдаль.

– Полагаю, он скучает по хозяину, – отметил Амано. – Пусть это вас не беспокоит. Он приживется у нас и справится с тоской.

Каэдэ похлопала по светло-серой гриве. «Мне тоже его не хватает, – прошептала она. – Справимся ли мы с тоской?» Каэдэ почувствовала, как укрепляется связь между ней и конем.

Она провела в седле все утро, исследуя окрестности в компании Кондо и Амано. Спустя несколько Дней служанки со слезами радости на глазах встречали у дверей дома Шойи Киеси, первого вассала отца. Шойи был тяжело ранен в бою, и все полагали, что он умер. Он прекрасно знал имение, деревни и местных крестьян. Каэдэ сразу смекнула, что может почерпнуть от него множество важных сведений. Сначала Шойи посмеивался над ней, находя странным и забавным, что подобные вещи интересуют девушку, однако его удивило, как быстро она запоминает и схватывает суть дела. Он согласился обсуждать с ней хозяйственные проблемы. Каэдэ никогда не забывала, что Шойи не одобряет ее действий, и все же доверяла ему.

Отец почти не интересовался повседневными делами по управлению имением, и Каэдэ оставалось только сетовать на его легкомысленность и равнодушие. Он целыми днями читал и писал в своих комнатах. Каэдэ каждый вечер заходила в покои отца и терпеливо наблюдала за ним. Он часами вглядывался в сад, где без устали работали служанки, и молчал, лишь иногда бурча что-то себе под нос и жалуясь на судьбу.

Каэдэ умоляла отца поделиться своими знаниями:

– Относись ко мне, как к сыну.

Но он не воспринимал просьбы всерьез:

– Жена должна быть послушной и по возможности красивой. Мужчины не любят чересчур умных женщин.

– Никому не помешает толковый собеседник, – возражала Каэдэ.

– Мужчины не разговаривают с женами, они разговаривают друг с другом, – отвечал отец. – В любом случае, у тебя нет супруга. Ты нашла бы себе лучшее применение, если бы снова вышла замуж.

– Мне не выйти замуж, – убеждала она. – Поэтому я должна учиться. Все обязанности хозяина дома мне придется выполнять самой.

– Ты, несомненно, выйдешь замуж, – пресек разговор он. – Кто-нибудь устроит брак.

К счастью, сам отец и не думал заняться этим.

Она продолжала приходить каждый день, опускалась на колени, когда он готовил чернила и брал кисточки. Каэдэ наблюдала за каждым штрихом. Она умела читать и писать гладкой скорописью, которой обучали всех девочек, но отец использовал мужской почерк, и очертания иероглифов напоминали прочные и непреодолимые тюремные решетки.

Каэдэ терпеливо наблюдала, и наступил день, когда он дал ей в руки кисть и велел написать иероглифы для слов «мужчина», «женщина» и «ребенок».

Каэдэ была от природы левшой и взяла кисть в левую руку, но, заметив, как нахмурился отец, переложила ее в правую. В результате пришлось прилагать больше усилий. Она писала смело, копируя движения кисти отца. Он долго смотрел на ее произведение.

– Ты пишешь как мужчина, – сделал он вывод.

– Представь, что я и есть мужчина. – Каэдэ почувствовала на себе его взгляд и подняла глаза.

Отец взирал на дочь, будто на незнакомку, чужеземную гостью, которая встревожила и одновременно очаровала его.

– Любопытно проверить, – сказал он, – способны ли девушки к учебе. Ведь у меня нет и уже не будет сына…

Господин Ширакава замолчал и устремил пустой взор вдаль. Впервые он упомянул, хоть и косвенно, о смерти жены.

С того момента он учил Каэдэ всему, что полагается знать образованному юноше. Аямэ отчаянно порицала затею, как почти все в доме, включая Шойи, но Каэдэ не обращала на них внимания. Она быстро впитывала знания, которые нередко приносили огорчение.

– Отец рассказывает мне, почему миром правят мужчины, – жаловалась она Шизуке. – Каждое писание, каждый закон утверждает и оправдывает их превосходство.

– Так устроен мир, – ответила Шизука.

Той ночью они лежали рядом и перешептывались. Аи, Хана и остальные женщины спали в соседней комнате. Ночь была спокойной и холодной.

– Не все так считают. Может, есть другие страны, где люди мыслят иначе. Даже здесь находятся такие, кто смеет думать по-другому. К примеру, госпожа Маруяма… – Голос Каэдэ стал еще тише. – Потаенные…

– Что ты знаешь о Потаенных? – рассмеялась Шизука.

– Ты сама рассказывала давно, когда только пришла в замок Ногучи. Потаенные верят, что Бог создал всех людей равными. Тогда я подумала, что и ты, и они, вероятно, сумасшедшие. Но теперь, когда я узнала, что даже Просветленный плохо отзывается о женщинах – по крайней мере так утверждают монахи и священники, – я уже сомневаюсь в своей правоте.

– Чего же ты хотела? – спросила Шизука. – Историю, священные тексты и даже стихи пишут мужчины. Нам не под силу изменить этот мир. Остается лишь научиться выживать в нем.

– Среди женщин тоже есть писатели, – возразила Каэдэ. – Я слышала несколько рассказов в замке Ногучи. Но отец запрещает мне их читать, они якобы совратят мой ум.

Иногда Каэдэ казалось, что отец специально подбирает такие сочинения, в которых авторы жестко оценивают женщин, хотя не исключено, что других просто нет. В особенности ей не нравился Кун-Фу-цзы, вызывавший неизменное восхищение отца. В тот вечер, когда прибыл гость, она как раз записывала мысли мудреца под диктовку.

Погода резко изменилась. Влажный воздух пропитался холодом. Над долинами повис туман, смешанный с дымом костров. В саду от влаги поникли тяжелые головки хризантем. Последние недели служанки шили зимнюю одежду, и Каэдэ с благодарностью приняла стеганое нижнее белье, которое теперь носила под платьем. Приходилось много сидеть и писать, а в холодной комнате быстро замерзали руки и ноги. Скоро придет время устанавливать жаровни… Каэдэ с тревогой ожидала наступления зимы, к холодам дом был еще не готов.

К двери подбежала Аямэ и с тревогой произнесла:

– Прибыл господин Фудзивара.

– Я оставлю вас, – сказала Каэдэ, положила кисточку и встала.

– Нет, не уходи. Соседу будет интересно познакомиться с тобой. Несомненно, он приехал узнать новости из Восточного Края.

Отец отворил дверь и вышел поприветствовать гостя. Он обернулся, позвал Каэдэ, а затем опустился на колени.

Двор был полон всадников и слуг. Господин Фудзивара выходил из паланкина, стоявшего рядом с большим плоским камнем. Насколько Каэдэ помнила, камень установили в саду именно для этой цели. Она надеялась, что гости догадались захватить с собой съестные припасы, но удивилась тому, что кто-то добровольно выбирает перемещение в паланкине. Вслед за отцом Каэдэ опустилась на колени. Один из слуг расстегнул сандалии господина Фудзивары, и тот ступил в дом.

Каэдэ успела взглянуть на него, прежде чем вежливо опустила глаза. Высокий и стройный, с правильными чертами бледного лица, гость производил приятное впечатление. Каэдэ обратила внимание на элегантную одежду, сшитую из изысканной ткани неброских цветов. От него исходил привлекательный аромат благовоний, свидетельствующий о смелости и оригинальности. Фудзивара грациозно ответил на поклон отца и произнес замысловатую приветственную фразу.

Гость прошел мимо недвижно сидевшей девушки, и она вновь ощутила исходящее от него благоухание.

– Моя старшая дочь, – непринужденно заметил отец, следуя за гостем внутрь. – Отори Каэдэ.

– Госпожа Отори? – переспросил Фудзивара. – Я хотел бы увидеть ее.

– Подойди к нам, дочь, – нетерпеливо позвал отец.

– Господин Фудзивара, – робко пробормотала Каэдэ.

– Она прекрасна, – отметил дворянин. – Разрешите познакомиться поближе.

Каэдэ подняла глаза и встретилась с ним взглядом.

– Прелесть.

В прищуренных оценивающих глазах светилось восхищение, а не вожделение. Это удивило Каэдэ, и она улыбнулась, едва заметно, но неосторожно. Он в равной степени изумился, и строгая линия губ смягчилась.

– Извините за нескромность, – сказал Фудзивара и перевел взгляд на принадлежности для письма и свитки. Любопытство взяло верх. Он удивленно поднял бровь: – Урок?

– Ничего особенного, – смущенно ответил господин Ширакава. – Девичья шалость. Вы сочтете меня потворствующим отцом.

– Напротив, я очарован. – Фудзивара поднял страницу с записями Каэдэ. – Вы позволите?

– Да, конечно, – сказал отец.

– Какой превосходный почерк. Трудно поверить, что он принадлежит девушке.

Каэдэ залилась румянцем. Слова гостя вновь напомнили, насколько дерзко лезть в мужские дела.

– Вам по душе Кун-Фу-цзы? – напрямую обратился к ней господин Фудзивара.

– Боюсь, мое отношение к нему противоречиво, – ответила она и смутилась еще сильнее. – На мой взгляд, Кун-Фу-цзы слишком строг.

– Дочка, – запротестовал отец, но губы Фудзивары вновь сложились в нечто похожее на улыбку.

– Древний мудрец не мог предвидеть, что вы с ним так близко познакомитесь, – беспечно отметил гость. – Полагаю, вы недавно приехали из Инуямы. Должен признаться, мой визит отчасти связан с желанием узнать новости о последних событиях.

– Я приехала около месяца назад, – поправила Каэдэ. – И не совсем из Инуямы, а из Тераямы, где похоронен господин Отори.

– Ваш муж? Я не знал. Приношу мои соболезнования.

Фудзивара окинул взглядом ее фигуру. Он все подмечает, подумала Каэдэ. Просто пожирает меня.

– Йода велел убить моего мужа, – тихо сказала она. – И в результате сам пал от руки Отори.

Фудзивара еще раз выразил искреннее сочувствие, а Каэдэ вкратце рассказала об Араи и о положении дел в Инуяме. За формально любезными фразами Каэдэ ощутила настоятельное желание услышать больше подробностей. Это несколько обеспокоило ее и в то же время пришлось по душе. Что бы она ни сказала, Фудзивара выражал неподдельное изумление. Девушке льстил такой откровенный интерес к ее особе.

– Изменник Араи когда-то присягал на верность Ногучи, – вмешался отец, вспомнив старую обиду. – После его предательства мне пришлось сражаться с кланом Сейшу на собственной территории, а некоторые из них – мои родственники. Меня обманули и задавили численно.

– Отец! – попыталась остановить его Каэдэ. – Господину Фудзиваре это не интересно, и чем реже мы будем вспоминать о позоре, тем лучше.

Гость попытался разрядить обстановку:

– Насколько мне известно, господин Ширакава был ранен в бою.

– Меня слегка задело, – ответил он. – Я призывал смерть и хотел покончить с жизнью, но дочери не отпускают меня.

Каэдэ не могла больше слышать жалоб отца. К счастью, разговор прервала Аямэ. Служанка принесла чай и небольшие кусочки сладкой бобовой халвы. Каэдэ подала угощенье и удалилась, чтобы не мешать беседе. Фудзивара проводил ее взглядом. Каэдэ надеялась, что сможет перемолвиться с ним словом без присутствия отца.

Она не решалась назначить встречу сама, но надеялась отыскать способ осуществить свое желание. Несколькими днями позже отец сказал, что пришло послание от господина Фудзивары, который приглашает Каэдэ погостить и осмотреть его коллекцию картин и сокровищ.

– Тебе удалось заинтересовать Фудзивару, – сказал он не без удивления.

Довольная, хотя и встревоженная, Каэдэ передала через Шизуку распоряжение Амано седлать Раку и сопровождать ее в резиденцию господина Фудзивары, находящуюся на расстоянии часа езды.

– Вы должны ехать в паланкине, – настойчиво посоветовала Шизука.

– Почему?

– Господин Фудзивара служил при дворе. Он человек благородных кровей, а вы собираетесь явиться к нему верхом на коне, словно бравый вояка. – Шизука старалась выглядеть очень серьезной, потом не выдержала и рассмеялась: – Если бы вы были юношей и прискакали на Раку, он бы вас никуда не отпустил! Однако вам необходимо произвести хорошее впечатление. Женщина должна подать себя правильно. – Шизука с сомнением посмотрела на Каэдэ. – Боюсь, вы покажетесь ему слишком высокой.

– Господин Фудзивара признался, что считает меня красивой, – обиженно ответила Каэдэ.

– Нужно стремиться к тому, чтобы мужчина находил вас безупречной вроде старинной керамики или картины Сэссю. Тогда он постарается заполучить вас в свою коллекцию.

– Я не хочу быть частью чьей-то коллекции, – воскликнула Каэдэ.

– А чего вы хотите? – отбросив шутки, спросила Шизука.

– Я хочу возродить мои земли и получить то, что принадлежит мне по праву, – таким же тоном произнесла Каэдэ. – Для этого нужно добиться всей полноты власти.

– В одиночку с такой задачей не справиться, – ответила Шизука. – Хорошо бы привлечь в союзники господина Фудзивару, но вам необходимо показать себя с лучшей стороны. Пошлите гонца, пусть передаст, что вам приснился дурной сон, и нынешний день не благоприятствует визитам. Пообещайте приехать послезавтра. Мы выиграем время.

Гонец отправился в дорогу, а Каэдэ отдала себя в распоряжение Шизуки. Первым делом Шизука вымыла девушке волосы, выщипала брови, очистила кожу лица с помощью отрубей, умастила тело благовониями и сполоснула снова. Затем она просмотрела все платья в доме и выбрала из гардероба покойной матери нарядное облачение, хотя и не новое, но пошитое из качественной ткани. Цвета одежды – серый, как на голубином крыле, и розовый, как у клевера, – подчеркивали мрамор кожи Каэдэ и иссиня-черные блики на волосах.

– Вы, конечно, достаточно хороши, чтобы привлечь внимание господина Фудзивары, – отметила Шизука. – Но важно еще и заинтриговать его. Не рассказывайте слишком много. Полагаю, он относится к тому типу мужчин, которые питают слабость к тайнам. Попробуйте поделиться с ним кое-какими секретами, и, уверяю вас, господин Фудзивара будет покорен.

Ударили первые морозы, ночью стало очень холодно, но днем светило яркое солнце. Окружавшие дом горы пестрили кленами и сумахом, алеющими, словно пламя на фоне темно-зеленых кедров и голубого неба. Каэдэ вышла из паланкина в саду резиденции Фудзивары. Беременность обострила восприятие девушки, и ее глубоко тронула царившая вокруг красота. Неуловимому мгновению мирной осени предстояло неминуемо исчезнуть, растаять под сильными ветрами, что, завывая, приносят грозы с гор.

Дом был просторней, чем в имении Ширакава, и лучше обустроен. В саду струилась вода, журча по древним камням и впадая в пруды, где лениво плавали золотые и красные карпы. Казалось, сад тянулся бескрайне, до самых гор; вдалеке, вторя эхом ручью, шумел водопад. В безоблачном небе парили могучие орлы.

На пороге Каэдэ встретил приветливый юноша. Он провел ее через широкую веранду в гостиную, где уже ждал господин Фудзивара. Девушка ступила внутрь и опустилась на колени, коснувшись лбом пола. Циновка была свежей и новой, бледно-зеленого цвета, с едва уловимым запахом.

Шизука осталась ждать на веранде. В комнате стояла тишина. Каэдэ чувствовала, что ее изучают, и ждала, когда заговорит хозяин. Она попыталась запомнить как можно больше деталей обстановки. К великому облегчению, он наконец обратился к ней с вежливым приветствием.

– Я очень доволен, что вы нашли время посетить мой дом, – сказал господин Фудзивара, и они обменялись любезностями.

Хозяин поместья изъяснялся столь витиевато и образно, что девушке иногда приходилось только догадываться о значении слов. Каэдэ отвечала мягким грудным голосом. Она старалась меньше говорить, надеясь, что он найдет ее загадочной, а не скучной.

Вернулся молодой человек с чайными принадлежностями, и господин Фудзивара собственноручно заварил чай, насыпав зеленый порошок в пенящуюся жидкость. Чашки были шершавые, розово-коричневые, приятные глазу и на ощупь. Каэдэ с восхищением вертела в руках свою чашку.

– Посуда из Хаги, – сказал он. – Из родного города господина Отори. Мои любимые из всей чайной утвари. – После паузы Фудзивара спросил: – Вы туда поедете?

Конечно, следует поехать, мелькнуло у Каэдэ. Если он, в самом деле, был моим мужем, и я ношу его ребенка, я должна навестить его дом и семью.

– Я не могу, – просто ответила она, подняв взгляд.

Как всегда при воспоминании о смерти Шигеру и роли, которую она сыграла в отмщении, нахлынули слезы, затуманили взгляд.

– Всегда находятся причины, – уклончиво сказал он. – Взять мою ситуацию. Мой сын и могила жены находятся в столице. Вы, вероятно, не слышали об этом, но меня попросили покинуть двор. Мои писания пришлись не по вкусу императору. После того как меня сослали, город дважды сотрясало землетрясение, разразилось несколько пожаров. Многие решили, что небеса прогневались из-за несправедливого изгнания безобидного ученого. Приносились молитвы, меня слезно просили вернуться, но пока меня устраивает жизнь здесь, и есть причины, чтобы не повиноваться сразу, хотя, конечно, в конце концов, придется прийти к согласию.

– Господина Шигеру почитают как божество, – сказала она. – Сотни людей каждый день приходят помолиться к его усыпальнице в Тераяме.

– Господин Шигеру, увы, мертв, а я все же живой. Мне еще рано превращаться в бога.

Он поведал ей сокровенное о себе, и теперь Каэдэ чувствовала, что должна ответить тем же.

– Родственники Шигеру желали ему смерти, – заявила она. – Поэтому я отказалась от поездки в столицу.

– Я мало знаю о клане Отори, – признался он, – если не считать превосходных керамических изделий, которые производят в Хаги. Члены семейства Отори пользуются репутацией людей замкнутых и скрытных. Думаю, это их право. Говорят, предки клана неким образом связаны с императорской семьей. – Его веселый, даже немного шутливый тон вдруг резко сменился, словно на него нахлынули новые чувства, как бывало уже не раз. – Простите, если проявляю излишнее любопытство, но как погиб господин Шигеру?

Каэдэ почти ни с кем не делилась воспоминаниями о трагических событиях в Инуяме, ей давно хотелось излить душу. Когда Фудзивара напрямую заговорил об этом, Каэдэ вновь ощутила его искреннее желание узнать о том, что ей пришлось пережить.

– Я не могу говорить об этом, – тихо сказала она. Каэдэ решила не торопиться с откровениями – пусть он помучится догадками. – Мне слишком больно.

Фудзивара опустил глаза на чашку в руке. Каэдэ представился момент изучить его: скулы – словно изваяние из камня, чувственный рот, длинные тонкие пальцы. Он поставил чашку на циновку и посмотрел на Каэдэ. Она задержала на секунду взгляд, подождала, пока упадет слеза, и отвела свои очи.

– Возможно, потом… – едва слышно произнесла она.

Они сидели пару минут молча, недвижно.

– Вы заинтриговали меня, – наконец сказал он. – Это удается немногим женщинам. Позвольте показать вам мой скромный дом, небольшую коллекцию.

Она поставила чашку на пол и грациозно встала. Фудзивара наблюдал за каждым ее движением, но без хищнической страсти, как другие мужчины. Каэдэ поняла, что имела в виду Шизука. Если этот благородный человек будет покорен, то он захочет присоединить ее к своей коллекции. Какую цену он готов за это заплатить, и что она в праве требовать?

Шизука поклонилась до пола, когда они проходили мимо, и из тени снова появился молодой человек. Каэдэ еще раз обратила внимание на его тонкие кости и девичью хрупкость.

– Мамору, – сказал Фудзивара, – госпожа Отори великодушно согласилась взглянуть на наши скромные произведения искусства. Пойдем с нами.

Молодой человек поклонился, и Фудзивара добавил:

– Учись у нее и наблюдай. Она совершенна.

Каэдэ последовала за ними в ту часть здания, где находились двор и сцена.

– Мамору – актер, – пояснил Фудзивара. – Он исполняет женские роли. Мне нравится ставить драмы в этом тихом месте.

В зале оказалось не просторно, но изысканно. Гладкие деревянные колонны подпирали резную крышу, за ними на стене была нарисована ветвистая сосна.

– Вы должны приехать на представление, – сказал господин. – Скоро мы приступим к репетиции «Ацумори». Ждем прибытия нашего флейтиста. Но до этого мы покажем «Сукновальню». Мамору может многому у вас научиться, и мне бы хотелось услышать ваше мнение о его игре.

Каэдэ промолчала, и он продолжил:

– Вы знакомы с драмой?

– Я видела несколько пьес еще в замке Ногучи, – ответила она. – Но мне мало известно об этом искусстве.

– Ваш отец сказал, что вы были заложницей у Ногучи.

– С семилетнего возраста.

– Какую любопытную жизнь ведут женщины, – отметил Фудзивара, и девушке стало не по себе.

Из театра они прошли в другую приемную, дверь из которой вела в небольшой сад, освещенный солнечными лучами. Однако солнце уже спустилось низко к горизонту. Скоро оно скроется за вершинами гор, и долину покроют зубчатые тени. Каэдэ поежилась от холода.

– Принеси жаровню, – распорядился Фудзивара. – Госпожа Отори замерзла.

Мамору сразу же исчез и вернулся с пожилым слугой, который нес небольшую жаровню с раскаленными углями.

– Садитесь рядом, – сказал Фудзивара. – В это время года недолго заболеть.

Не произнося ни слова, Мамору снова покинул комнату, все его движения были грациозны, почтительны и бесшумны. Вернулся он с сундучком из адамова дерева, который осторожно опустил на пол. Он выходил еще три раза и уставил пол коробочками и сундуками, изготовленными из разных пород древесины: дзельква, кипарис, вишня. По цвету и кольцам искусно полированных изделий можно было судить о возрасте деревьев, о склоне, на котором они произрастали, о временах года, жарких и холодных, о дожде и ветре, что их обдували и поливали.

Фудзивара открывал шкатулки одну за другой. Внутри лежали предметы, обернутые в несколько слоев ткани. Материя была красива сама по себе, хотя, очевидно, очень стара – тончайший шелк нежных тонов. Однако то, что она под собой скрывала, превзошло все ожидания Каэдэ. Разворачивая каждое сокровище, господин клал его перед девушкой на пол и просил взять его в руки, приложить к губам или бровям, поскольку ощущение от его прикосновения и запах не менее важны, чем вид. Он аккуратно заворачивал, каждый предмет перед тем, как показать следующий.

– Я редко их достаю, – сказал он с любовью в голосе. – Они обесцениваются с каждым недостойным взглядом. Снимать ткани – уже приятно. А разделить удовольствие с человеком, чей взор обогащает красоту этих шедевров, – одно из великих и редчайших наслаждений.

Каэдэ молчала, она ничего не знала о стоимости и происхождении находящихся перед ней предметов: чашка той же розово-коричневой керамики, хрупкая и прочная одновременно, нефритовая фигурка Просветленного, сидящего в цветке лотоса, золотая лакированная шкатулка, простая и в то же время замысловатая. Каэдэ просто смотрела, и ей казалось, что красивые вещи имеют глаза и наблюдают за ней.

Мамору не остался разглядывать сокровища, но спустя долгое время, а для Каэдэ время словно остановилось, он вернулся с большой плоской коробкой. Фудзивара достал картину – зимний пейзаж с двумя черными воронами на снегу на переднем плане.

– Сэссю, – прошептала Каэдэ, впервые открыв рот.

– Не совсем Сэссю, а один из его учителей, – поправил он. – Говорят, ребенок ничему не может научить родителей, но в случае с Сэссю надо признать, что ученик превзошел учителя.

– Разве не говорят, что голубизна краски глубже, чем голубизна цветка? – спросила она.

– Полагаю, вы согласны с этим высказыванием.

– Если ни ребенок, ни ученик не станет еще мудрее, то никогда ничего не изменится.

– И многие будут этим очень довольны!

– Только те, у кого есть власть, – сказала Каэдэ. – Они цепляются за свое право властвовать, а Другие смотрят на них и желают того же самого. Амбиции составляют суть всех мужчин, поэтому они жаждут перемен. Молодые свергают старых.

– А у женщин есть амбиции?

– Их никто не удосуживается спросить, – Взгляд Каэдэ вернулся к картине. – Два ворона, селезень и утка, олень и лань – их всегда рисуют вместе, всегда парами.

– Так задумано природой, – сказал Фудзивара. – Это один из пяти принципов учения Кун-Фу-цзы.

– И единственный для женщин. Он видит в нас только жен.

– Для этого женщина и предназначена.

– Разве она не может быть правителем или другом?

Каэдэ посмотрела ему в глаза.

– Вы довольно дерзки для девушки, – ответил он, едва не рассмеявшись. Каэдэ покраснела и вновь устремила взгляд на картину.

– Тераяма славится собранием работ Сэссю, – отметил Фудзивара. – Вы видели там картины?

– Да, господин Отори просил господина Такео попытаться сделать с них копии.

– Такео – его младший брат?

– Приемный сын.

Меньше всего Каэдэ хотела говорить с Фудзиварой о Такео. Она решила перевести беседу на другую тему, но в голову не приходило ни одной мысли, кроме рисунка горной пташки, который ей подарил Такео.

– Полагаю, он отомстил за Шигеру? Должно быть, Такео – отважный юноша. Сомневаюсь, что мой сын способен ради меня на подвиг.

– Такео всегда был немногословен, – произнесла Каэдэ, желая, но в то же время боясь рассказать о нем. – Внешне он не казался отважным. Любил рисовать. А оказался бесстрашным воином.

Каэдэ вдруг услышала собственный голос со стороны и резко замолчала от страха выдать себя.

– Вот как, – произнес Фудзивара и снова обернулся к картине.

– Я не имею права вмешиваться в вашу жизнь, – наконец заговорил он, переведя взгляд на Каэдэ, – но вы, конечно же, выйдете замуж за сына господина Шигеру.

– Не все так просто, – ответила она, стараясь выглядеть непринужденно. – У меня здесь земли, к тому же я претендую на поместье Маруяма. Если я оставлю владения и поеду с Отори в Хаги, то могу потерять все.

– Мне кажется, у вас немало тайн для столь юного возраста, – пробормотал он. – Надеюсь, вы когда-нибудь мне их поведаете.

Солнце опускалось за горы. Тени от огромных кедров почти дотянулись до дома.

– Вечереет, – сказал. Фудзивара. – Жаль расставаться, но я обязан отправить вас домой. Буду ждать скорого возвращения. – Он завернул картину и положил ее в коробку.

Каэдэ уловила легкий запах древесины и листьев руты, с помощью которых отгоняли насекомых.

– Сердечное спасибо, – поблагодарила она и поднялась.

В комнату молча вошел Мамору и низко поклонился проходящей мимо Каэдэ.

– Смотри на нее, Мамору, – сказал Фудзивара. – Наблюдай за тем, как она ходит, как отвечает на поклон. Сможешь повторить, будешь называться настоящим актером.

Они попрощались. Господин Фудзивара сам вывел Каэдэ на веранду, подождал, пока она сядет в паланкин, и послал в сопровождение вассалов.

– У тебя все прекрасно получилось, – отметила Шизука, когда они приехали домой. – Ты заинтриговала его.

– Фудзивара презирает меня, – возразила Каэдэ. Она до изнеможения устала от встречи.

– Он презирает женщин, но в тебе видит нечто иное.

– Нечто противоестественное.

– Может быть, – рассмеялась Шизука. – Или нечто уникальное и редкое, чего нет больше ни у кого.