Трепет Звёзд (СИ)

=== Глава 16 === Зубы змеи

Три года тянулись как-то слишком долго, и друзьям, не стремившимся покидать чудесные горные просторы, казалось, что время словно затормозило свой ход. Это было всего лишь иллюзией, но у некоторых, например, у Артура, подобные мысли вызывали уныние.

Однако компании, состоявшей из творческих личностей, их образ жизни определённо нравился, и потому никто из друзей даже не думал о том, чтобы вернуться в город, снова став прежними людьми, жаждавшими открыть для себя новые грани бурного существования.

Друзья часто устраивали совместные встречи, на которых делились своим творчеством и различными идеями. Обычно такие мероприятия выдавались очень душевными, так как все, за исключением Кевина, относились к ним с трепетом, а также желали обменяться друг с другом приятным теплом.

Эверитт периодически создавал очередные плоды своего стихотворного творчества, которыми, как и в предыдущие годы, делился не слишком часто. Сочинять проникновенные рифмованные строки он безмерно любил, однако считал, что, продемонстрировав их другим, предаст какую-то частичку самого себя, ради которой это все и делалось.

В душе юноши все было по-прежнему спокойно. Его отношение к миру не менялось, но и бурных эмоциональных всплесков он не испытывал. Им овладевало холодное равнодушие, не позволявшее ему дарить тепло друзьям, уже свыкшимся с его холодной натурной.

Осенняя пора подходила к концу, и в горах, климат в которых не отличался мягкостью, с каждым днём все сильнее холодало. На острых горных пиках посверкивали густые снежные шапки, а тучи, клубившиеся на чёрное небосводе, становились всё более зловещими, словно предвещая вместе с приходом зимы многочисленные беды.

Но Лия, Кевин, Артур и Марк, влюбившиеся в эти живописные места, не планировали что-то менять. Воодушевляясь великолепными видели, они устраивали творческие встречи, на которых делились своими впечатлениями, обсуждали философские вопросы и многие проблемы, какие волновали только их скромную компанию.

Этот ноябрьский денёк не стал исключением. Как это происходило чаще всего, компания собралась в доме Лии, безмерно любившей гостей. Несмотря на то, что деревенский дом девушки не отличался роскошью, она с огромным удовольствием принимала в нем своих друзей и обычно тщательно готовилась к их приходу. Так это и случилось в этот раз.

Посреди гостиной, уставленной книжным шкафом, несколькими мягкими креслами, обшитыми атласом, резной тумбочкой, и растениями, робко высовывавшими свои головки из глиняных горшков, Лия расположила небольшой стол, вокруг которого выставила несколько стульев. Стол она украсила вазой с роскошными красными цветами, которые ей не так давно подарил Артур, и, конечно, книгами, без наличия которых друзья не представляли себе своих «литературных вечеров». И, помимо этого, девушка повесила на стену картину, которую ей совершенно случайно посчастливилось найти, когда она ради интереса осматривала имущество, некогда принадлежавшее бывшим хозяевам и оставленное ими по причине не слишком великой важности. Такая обстановка придавала комнате своеобразный уют.

Удобно рассевшись, компания начала мирную беседу. Лия, выглядевшая осчастливленной, с ликующим видом описывала свои впечатления о книге, прочтением которой занималась всю текущую неделю. Друзья с удовольствием слушали её, периодически вставляя в обсуждение свои реплики. Молчал только один человек, и им, к всеобщему удивлению, был Артур. Парень, чем-то заметно опечаленный, сидел около окна и, пока все увлечённо беседовали, смотрел на редкие снежинки, медленно падавшие с померкшего неба.

— Артур, с тобой все в порядке? — заволновалась Лия, когда Марк, отвлекшись от разговора, стал пристально наблюдать за скучающим другом.

— Да, — все отлично, — с натянутой улыбкой заверил её Артур, по виду которого, однако, этого уж точно нельзя было сказать. На лице Кевина, что сидел к Артуру ближе всех, появилась равнодушная ухмылка. Лия, все ещё изрядно обеспокоенная, подошла к Тассеру и что-то шёпотом спросила у него, однако тот практически проигнорировал её вопрос, дав односложный и совершенно несодержательный ответ.

— Не скрывай от нас, если с тобой что-то не так. Мы тебя поддержим, ты же знаешь, — произнесла Риченс, осторожно коснувшись руки друга. Но Артур её одернул.

Неестественная бледность, словно маска, исказила лицо юноши, его брови были чуть продёрнуты, губы слегка дрожали, а зеленые глаза странно блестели, словно он замышлял что-то недоброе. Устремив взгляд в одну точку, расположенную где-то за окном, он молча сидел в окружении друзей, даже не думая делиться с ними причиной своего беспокойства.

Внезапно Артур рывком соскочил со своего места и, окинув друзей многозначительным взглядом, проговорил сквозь зубы:

— Пожалуй, я пойду, а то что-то мне нездоровится… Тошнит.

— Да, конечно, — растерянно и обеспокоено ответила Лия, уже приготовившись проводить друга, намеревавшегося покинуть творческий вечер.

Но неожиданно Артур остановился. Его взгляд холодным лезвиями пронзил мягкий полумрак, царивший в комнате, и остановился на одинокой фигуре Кевина Эверитта, хранившего равнодушное спокойствие.

Некоторое время Тассер постоял на месте, буравя друга подозрительным взглядом. Алебастровая бледность начала сходить с его привлекательного лица, обращаясь пунцовым румянцем, и, кажется, с ним происходило что-то нехорошее.

С трудом сглотнув и сделав шумный вдох, Артур неестественно громко произнёс, обращаясь к Кевину:

— И всё же, я останусь. А вот покинуть нашу встречу я рекомендую тебе, так как ты здесь лишний, и ты — причина моей тошноты.

Тассер старался говорить спокойно, но горячее пламя злобы прожигало всё его тело, заставляя голос дрожать, срываясь на не свойственные ему повышенные тона. Лия, всё ещё оживавшая его окончательного решения, не сводила с друга обеспокоенного взгляда, однако ему уже явно было все равно.

— Катись к чертям, безмозглое ничтожество, ты нам здесь не нужен. Ты испортил жизнь не только себе, но и всем нам. Тебе уже двадцать три года, а ты все ещё живёшь в своих мечтах, будто тебе даже тринадцати нет, да ещё и вовлекаешь нас, идиот! — сквозь зубы процедил Артур, испепеляя Кевина взглядом, полным нескрываемой ненависти. — Ты лишил нас личной жизни, лишил карьеры, лишил всего! Теперь мы из-за тебя и твоей тупости вынуждены прозябать в этом захолустье. Ведь иначе нашему малышу будет одиноко! Иначе этот малыш пойдёт и вскроет себе вены, потому что ему грустно, как сопливая девочка-подросток! Так что давай, утирай сопли и сваливай отсюда поскорее, чтобы никто из нас тебя, придурка, больше не видел. Продолжай свою блистательную карьеру в этой чертовой деревне. А мы поедем домой и начнём нормальную жизнь. Ну, по крайней мере, я. Нянь у тебя больше не будет, живи как хочешь, я сыт твоей рожей по горло! Тошнит ужасно.

— Артур, что с тобой? Ты спятил?! — воскликнула Лия, шокированная поведением друга. Девушка несколькими рывками подобралась к парню и, взяв его руки, попыталась успокоить. Уж чего-чего, а такого инцидента посреди мирного творческого вечера, что уже успели войти в обычай в их уютной компании, она не ожидала.

На забавном лице Марка, внимание которого теперь тоже было приковано к главному яблоку раздора, промелькнула тень испуга и ребяческой растерянности, свойственной ему даже в таком возрасте. Он явно жаждал поскорее уйти, чтобы не стать свидетелем разгорающегося конфликта, но в то же время, понимая серьёзность ситуации, не мог себе позволить такой фривольности.

И вот они сошлись в едином танце. В танце безрассудного гнева и неукротимой ненависти, одолевающей каждого из бывших приятелей. Непроницаемый лёд, сковывающий душу Кевина, и всепожирающее пламя, бушующее в нутре Артура.

Боль, отвращение и гнев, безудержно пульсирующий в висках, застилающий видения. Чёрное пламя ярости и нерушимый лёд вездесущей ненависти, разрывающие двух несчастных танцоров на части, в крах уничтожающие нити дружбы, крепко державшейся на протяжении приятных восьми лет.

— Хватит, пожалуйста, — умоляла Лия, сильнее нагнетая ситуацию своим певучим голосом. Кажется, Артур, ослепший от гнева, готов был занести над её беззащитной головой первое, что бы попалось ему под руку, лишь бы избавиться от ноши, которую она создавала ему своей нежелательной навязчивостью.

— Лия, не надо, Артур прав, хоть и ведёт себя не совсем адекватно, — внезапно чуть запинающимся голосом произнёс Марк, встав со своего места. — Всему существует предел, а мы его уже перешагнули, а потому пора возвращаться.

И Лия согласилась. Отпустив Артура, она виновато посмотрела на Кевина и, ничего ему не сказав, вернулась на своё место. Так, тихо, без драк и отчаянных перепалок, и закончилась счастливая дружба, державшаяся на наивных и бессмысленных убеждениях.

Несмотря на то, что холодные нити ярости туго опутывали все его тело, сковывая движения, Кевин хранил спокойствие. Теперь его гнев был несколько другим, не таким, как у того испуганного подростка, мечтающего размазать по стенке негодных одноклассников. Но мысли не изменились, и жажда ухода из этого мира все ещё кротко таилась в глубинах его души.

Так вот оно — истинное лицо людей, наглейшим образом называвших его своим друзьями. Вот он настоящий лик жалкого, подлого раба собственных страстей, пытавшегося путём лжи разжечь тёплые и светлые чувства в окаменевшем сердце Кевина.

— Что ж, вижу, вы сняли свои грязные маски, ничтожные лицемеры. Но раны, нанесённые шипами, что хранились на внутренней их стороне, ещё долго будут гноиться и кровоточить, внемлите моим словам. Прощайте, несчастные создания, погрязшие в пучине собственной глупости.

С этими словами Кевин поспешил удалиться, чтобы больше никогда не видеть мерзкие лица этих людей, продолжавших за ним пристально наблюдать своими маленькими, как у свиней, глазками. Нечестными, несправедливыми и поистине ничтожными, полными тупости и приторной лжи.

Скрипнула дверь, затем послышался хлопок — и холодное дуновение промозглого ветра, коснувшегося лица Кевина своими колкими щупальцами. Но ему уже было всё равно.

Для того чтобы вернуть прежнее мировоззрение, Эверитту понадобился всего лишь один миг. Мятежный дух воспрянул ото сна, в котором он находился на протяжении восьми лет, ненависть, боль и отчаянная жажда покинуть мир вновь проявилась во всей своей красе, и теперь юношу ждала лишь одна дорога, состоявшая всего лишь из единственного судьбоносного испытания.

А ведь Кевин доверял этим жалким предателям, пользовавшихся им ради достижения эфемерного удовольствия. Он считал, что с ними можно быть искренним, можно даже выдавать им свои тайны, такие, как убийство брата или стихотворения, исполненные тихим безумием. Они же полагали обратное. Он был всего лишь игрушкой в их мерзких руках, всего лишь вещью, которой они забавлялись в порыве горячих «душевностей». Всего лишь «малышом», которого они «нянчили», чтобы тот ненароком не «вскрыл вены», не справившись с досадной обидой.

Теперь Кевин Эверитт ощущал очередной порыв ненависти ко всему миру, смотревшему на него своими глазами, полными приторных и накрученных слез, полными лжи и губительных страстей, полными лицемерия и глупости.

Огонь уже не пылал в его черствой душе, но оковы льда, плотно стискивавшие каждый её уголок, становились всё крепче и всё больнее давили на его сознание, искажая видения. На его лице было абсолютное спокойствие, но не та безмятежность, в океане которой он млел в раннем детстве, а нечто нездоровое, поистине безумное и не способное измениться с годами.

Оказавшись дома, Кевин судорожно схватил бумагу и ручку и, настрочив длинное и высокопарное стихотворение, оглядел окружающее пространство затуманенным взором. Вокруг всё было по-прежнему спокойно, жизнь текла своим чередом, словно ничего не случилось, словно совсем скоро в эти темноватые стены должны были вновь ступить Артур, Марк и Лия. Изменилось лишь одно — мировоззрение Кевина. И теперь его, принявшего окончательное решение, уже было не остановить. Да и не нашлось бы людей, способных это сделать, ведь море одиночества, в которое Кевин вновь окунулся с головой, теперь буквально захлестывало молодого Эверитта и в то же время приносило ему безрассудное наслаждение.

Спустя два дня терзаний, оставив позади скромную хижину, Кевин отправился на самую вершину массивного горного изваяния, которая, словно пика, пронзала собою густо чернеющий небосвод.

Скользкий туман полз по крутым склонам, извивался, словно змея, метался по жилистым горным телам, не зная, в какую сторону ему податься. Но Кевин знал. Теперь он прекрасно знал, что делать. Он определил свою дальнейшую судьбу, и отныне его, полного уверенности, на пугало ничто.

В глазах Эверитта не было слез, как у того маленького беззащитного девятилетнего ребёнка, по случайности не справившегося с гневом, его тело не опутывали нити холодного страха. Юноша чувствовал себя свободно и абсолютно уверенно и прекрасно осознавал, на что собирался пойти, и такая перспектива отнюдь не ужасала его — наоборот, она проносила ему ликующую и непонятную радость. И, конечно, гордость тем, что он наконец оставит этих жалких лицемеров, судьба которых отнюдь не обещала им приятных сюрпризов. Кевин уйдёт гордо, в то время как Лии, Марку и в особенности Артуру придётся ещё долго помучиться, насквозь прогнивая от собственной никчёмности.

Вот Эверитт уже подобрался совсем близко к горному уступу, вот он уже последний раз шумно вздохнул холодный, пахнущий приближающейся зимой воздух.

— Прощайте, жалкие ничтожества, вы ещё не раз пожалеете о собственной беспредельной глупости. Вас ждёт поистине мучительное прозябание, — прошептал он, обращаясь ко всему миру. Но ему не внемлил никто, кроме змеи-тумана, подбиравшемуся всё ближе, жаждавшему вонзить в его горячую плоть свои острые, как лезвия зубы, вдоволь напившись его бурлящей крови.

И, сделав резкое движение, Кевин сорвался вниз, в глубокую пропасть, овеянную густой дымкой. Змея, настигнув жертву, стиснула его горло в неразъёмный хватке.