Третий шимпанзе

Большинство людей более тщательно подходят к выбору сексуального партнера, чем (другие два вида) шимпанзе. По каким критериям выбираем мы супругов или половых партнеров, каким образом у каждого из нас складывается его собственный стандарт красоты?

Однажды вечером, когда я находился в лагере вместе с коренными жителями Новой Гвинеи, мужчинами из племени форе, разговор коснулся женщин и секса, и мои друзья из племени форе рассказали о своих вкусах:

Самые прекрасные женщины — из форе. У них красивая черная кожа, густые курчавые волосы, полные губы, широкие носы, маленькие глаза, приятный запах, а груди и соски имеют идеальную форму. Женщины из других племен Новой Гвинеи менее привлекательны, а белые женщины непередаваемо уродливы. Просто сравните ваших белых женщин с нашими и увидите, почему, — у них белая кожа, нездорового цвета, как у альбиносов, волосы, как веревки, иногда желтого цвета, как сухая трава, или рыжего, как ядовитые улитки, а губы тонкие и носы узкие, как лезвие топора, глаза большие, как у коровы, а когда потеют, от них идет отталкивающий запах, а груди и соски неправильной формы. Когда приготовишься покупать жену, найди форе, если хочешь, чтобы была красивой.

Я не последовал этому совету в том числе и потому, что нахожу этих «непередаваемо уродливых» женщин привлекательными. Но ведь я был воспитан на идеалах моего общества, а мои друзья форе — на своих. Дарвин заметил, что все известные ему народы — китайцы, готтентоты, чернокожие африканцы, фиджийцы и все остальные — оценивают красоту по собственной внешности. Неужели в области человеческой красоты и сексуальной привлекательности действительно не существует универсальных правил? Если нет, то наследуем ли мы наши особенные вкусы в отношении потенциального супруга генетически, или усваиваем их, глядя на других представителей нашего общества? И действительно, каким образом мы выбираем половых партнеров и супругов?

Возможно, вы удивитесь, узнав, что эта проблема встала по-новому в ходе эволюции человека как вида — или, по крайней мере, приобрела для нас намного большую важность, чем для двух других видов шимпанзе. Как мы видели в третьей главе, привычная нам система половых отношений у человека, в основе которой в идеальном случае находятся пары, поддерживающие продолжительные отношения, является нововведением, возникшим именно у человека. У карликовых шимпанзе имеет место нечто противоположное половой избирательности: самки спариваются с несколькими самцами подряд, кроме того, самки часто вступают в сексуальные отношения друг с другом, как и самцы с самцами. Обыкновенные шимпанзе неразборчивы, но не настолько, — у них самец и самка могут иногда отойти от остальных и на несколько дней образовать пару, — но по стандартам человека отношения у них все равно будут считаться промискуитетом. Люди же намного более тщательно выбирают половых партнеров, поскольку воспитание человеческого ребенка без помощи отца — дело сложное (по крайней мере, у охотников и собирателей), а также потому, что секс становится составной частью того цемента, который связывает друг с другом родителей, воспитывающих общих детей, и которого нет между другими мужчинами и женщинами, часто имеющими дело друг с другом. Выбор спутника жизни или полового партнера — не столько изобретение человека, сколько возобновление того, что практиковалось у многих других (номинально) моногамных животных, поддерживающих продолжительные связи в парах; это нечто было утрачено нашими шимпанзе-подобными предками. Среди разборчивых животных можно назвать многие виды птиц, а также представителей человекообразных обезьян, в частности, наших дальних родственников гиббонов.

Как мы видели в четвертой главе, изображение человеческого общества, как основанного на моногамных парах, является идеалом, а в действительности сосуществует с достаточно распространенными внебрачными связями. При этом также происходит отбор половых партнеров, и женщины, изменяя мужу, склонны к большей разборчивости в поисках партнера, чем изменяющие женам мужчины. Таким образом, выбор супругов и половых партнеров является еще одной важной чертой, определяющей человеческие качества. Этот выбор также лег в основу нашего восхождения из состояния шимпанзе, как и изменения таза, о которых подробно написано в работах по физической антропологии. В следующей главе мы увидим, что наша разборчивость в выборе партнеров сыграла, возможно, центральную роль в происхождении наиболее заметных внешних отличий между современными людьми. То есть, многое из того, что представляется нам расовыми различиями, возникло, быть может, в качестве побочного эффекта тех стандартов красоты, по которым мы выбираем своих половых партнеров.

Вопрос о том, как мы выбираем спутников жизни и половых партнеров, представляет не только теоретический, но и в значительной степени личный интерес. Большинство из нас озабочены этой проблемой большую часть жизни. Те, кто еще ни с кем не связал свою жизнь, проводят время в мечтах о том человеке, с которым мы могли бы построить отношения или вступить в брак. Вопрос заинтригует еще больше, если мы сравним, какие черты возбуждают разных представителей одной и той же культуры. Подумайте, каких мужчин или женщин вы находите сексуально привлекательными. Так, например, если вы мужчина, то предпочитаете ли вы блондинок или брюнеток, женщин с небольшим или с пышным бюстом, с большими или маленькими глазами? Если вы женщина, то нравятся ли вам мужчины с бородой или чисто выбритые, высокие или маленького роста, улыбчивые или хмурые? Возможно, вас не может увлечь кто угодно, привлекательны для вас только определенные типы. Вы все можете припомнить кого-либо из ваших друзей, который после развода нашел новую супругу (супруга), точь-в-точь похожего на первого. Один мой коллега перебрал длинную вереницу не особенно красивых, худеньких и круглолицых подружек с каштановыми волосами, пока не нашел наконец ту, с которой у него сложились прочные отношения и на которой он женился. Какими бы ни были ваши личные предпочтения, вы обязательно заметите, что у некоторых из ваших друзей вкусы совершенно другие.

Конкретный идеал, к которому стремится каждый из нас, является примером так называемого «поискового образа». (Поисковый образ представляет собой мысленную картину, с которой мы сравниваем предметы и людей вокруг нас, чтобы быстро опознать что-либо, например, бутылку Perrier среди остальных бутылок на полке в супермаркете, или собственного ребенка на площадке среди других детей.) Как формируется наш личный поисковый образ, по которому мы ищем партнера? Стремимся ли мы найти кого-то знакомого, похожего на нас самих, или нас больше возбуждают те, кто кажется нам экзотичным? Решились бы в действительности большинство европейских мужчин жениться на полинезийках, появись у них такая возможность? Ищем ли мы кого-то, кто будет дополнять нас, тем самым реализуя наши потребности? Так, например, без сомнения существуют зависимые мужчины, которые женятся на женщинах, ведущих себя по отношению к ним по-матерински, но насколько типичны такие пары? Психологи в поисках ответа на этот вопрос изучили множество супружеских пар, измеряя у них всевозможные характеристики, касающиеся внешности и не только, а затем попробовали разобраться, кто каким образом подбирал себе партнера. Полученный результат можно описать просто: с помощью цифр. Используется для этого статистический показатель, называемый коэффициентом корреляции. Если вы распределите 100 мужей, в соответствии с некой характеристикой (например, по росту), и также распределите 100 их жен в соответствии с той же характеристикой, то коэффициент корреляции будет описывать, находится ли обычно муж в той же позиции в распределении мужей, как его жена в распределении жен. Коэффициент корреляции, составляющий плюс один, будет означать идеальное соответствие: самый высокий мужчина женится на самой высокой женщине, тридцать седьмой по росту мужчина женится на тридцать седьмой по росту женщине, и так далее. Коэффициент корреляции, составляющий минус один, будет означать, что в парах объединились противоположности: самый высокий мужчина женится на самой низкорослой женщине, тридцать седьмой от начала списка в порядке убывания по росту мужчина женится на женщине, тридцать седьмой от конца такого же списка женщин, и так далее. Наконец, нулевой коэффициент корреляции будет означать, что соответствие роста мужей и жен носит абсолютно случайный характер: высокий мужчина с равной вероятностью может жениться как на женщине маленького роста, так и на высокой. В примере мы говорили о росте, но коэффициенты корреляции можно рассчитать для чего угодно, например, для доходов и IQ.

Если вы измерите достаточно показателей у супружеских пар, то обнаружите следующее. Не удивительно, что наиболее высокие коэффициенты корреляции — как правило, около + 0,9, — выявляются для религиозной принадлежности, этнического происхождения, расы, социально-экономического положения, возраста и политических взглядов. То есть, большинство мужей и жен оказываются принадлежащими к одному и тому же вероисповеданию, этническому происхождению, и т. д. Возможно, не покажется удивительным и то, что следующие в ряду наиболее высоких коэффициентов корреляции, составляющие обычно около + 0,4, будут относиться к личным свойствам, показателям характера и интеллекта, таким, как экстравертность, аккуратность и IQ. Неряхи склонны заключать браки с неряхами, хотя вероятность брака между неряхой и человеком, одержимым чистотой и порядком, не так низка, как вероятность брака политического реакционера и представителя левого крыла.

Что же можно сказать о соотношении физических характеристик мужей и жен? Ответ на этот вопрос не придет в голову сам собой после рассмотрения нескольких супружеских пар. Это потому, что мы отбираем спутников жизни по внешнему виду не настолько тщательно, как делаем это при спаривании породистых собак, скаковых лошадей и мясного скота. Но все же мы делаем такой выбор. Если вы измерите характеристики достаточно большого числа пар, то в конечном счете получите неожиданно простой ответ. В среднем, супруги сходны друг с другом в небольшой, но все же значительной степени почти по каждой из рассматриваемых физических особенностей.

Это верно для всех очевидных особенностей, которые первыми придут в голову, когда вас попросят описать ваши идеальные представления о любимом человеке — его или ее рост, вес, цвет волос, цвет глаз и цвет кожи, — но верно и для поразительно широкого круга других характеристик, которые вы, скорее всего, не упоминали при описании идеального полового партнера. Среди этих черт находятся столь разные особенности, как ширина носа, длина мочки уха или среднего пальца, обхват запястья, расстояние между глазами и объем легких! Экспериментаторы пришли к такому выводу в отношении столь разнообразных по составу групп, как поляки, живущие в Польше, американцы из Мичигана, африканцы из Чада. Если вам не верится, то в следующий раз, когда будете на торжественном ужине, где собралось много супружеских пар, попробуйте обратить внимание на цвет глаз (или оценить длину мочки уха), и затем возьмите карманный калькулятор и рассчитайте коэффициент корреляции.

Для физических характеристик коэффициенты в среднем составляют + 0,2, — этот показатель не так высок, как корреляция черт характера и личных особенностей (+ 0,4) или религии (+ 0,9), но все же значительно выше нуля. Для некоторых физических характеристик корреляция оказывается даже выше 0,2 — так, например, поражает показатель 0,61, относящийся к длине среднего пальца. Люди, по крайней мере неосознанно, уделяют большее внимание длине среднего пальца потенциального супруга, чем цвету его или ее волос или интеллекту!

Таким образом, люди вступают в брак с себе подобными. Одним из лежащих на поверхности объяснений этого является сходство соседей: мы обычно живем в районах, характеризующихся определенным социально-экономическим статусом, религией и этническим составом. Так, например, в больших американских городах выделяются богатые и бедные районы, а также еврейский квартал, китайский квартал, итальянский квартал, черный квартал и так далее. Приходя в церковь, мы встречаем людей одной с нами религии, а занимаясь многими повседневными делами, как правило, общаемся с людьми сходного социально-экономического статуса или политических взглядов. Поскольку у нас, таким образом, намного больше возможностей встретить людей, похожих, а не отличных от нас в этих отношениях то, конечно же, и больше шансов вступить в брак с представителем той же религии, социально-экономического статуса и т. п. Но районы, в которых мы живем, не состоят из групп людей, объединенных по длине мочки уха, поэтому должна быть какая-то иная причина, по которой супруги часто оказываются похожими друг на друга и в этом отношении.

Другая очевидная причина того, что мы вступаем в брак с теми, кто похож на нас, заключается в том, что брак — это не просто выбор; это переговоры. Мы не отправляемся на поиски человека с подходящим цветом глаз и длиной среднего пальца и не заявляем этому человеку: «Ты выйдешь за меня замуж/женишься на мне». Большинство из нас делают предложение вступить в брак, а не заявляют об этом в одностороннем порядке, и это предложение является кульминацией своего рода переговоров. Чем более сходными оказываются политические взгляды, религиозная принадлежность и личные особенности мужчины и женщины, тем меньше проблем будет у них в ходе переговоров. Таким образом, соответствие черт характера оказывается в среднем больше для женатых пар, чем для тех, кто только встречается, больше для счастливых пар, чем для несчастливых, и больше для пар, которые остаются женатыми, чем для тех, кто разводится. Но все же этим никак не объясняется сходство длины мочки уха у супругов, которое разве что в исключительных случаях указывается в качестве одного из факторов развода.

Остается еще одна причина, помимо сходства близко живущих людей и легкости переговоров, определяющий, на ком вы женитесь, и это, конечно же, сексуальная привлекательность, в основе которой лежит внешность. Само по себе это неудивительно. Большинство из нас осознают собственные предпочтения в отношении таких заметных особенностей внешности, как рост, телосложение и цвет волос. Но поначалу удивительным кажется то, что важную роль играют также многие другие физические черты, которые мы обычно не замечаем на сознательном уровне, например, мочки уха, средние пальцы и расстояние между глаз. Тем не менее все эти черты вместе неосознанно влияют на молниеносные решения, которые мы принимаем, как только нас познакомили с новым человеком и какой-то внутренний голос говорит нам: «Она как раз для меня!»

Приведу пример. Когда меня познакомили с моей будущей женой, Мэри сразу же показалась мне привлекательной, и я ей тоже. Теперь, вспоминая об этом, я могу понять, почему: мы оба кареглазые, приблизительно одного роста и сходного телосложения, волосы у нас похожего цвета, и так далее. Но вместе с тем я чувствовал, что в Мэри есть некая черта, не вполне соответствующая моему идеалу, хотя не мог понять, какая именно. Это оставалось для меня загадкой до тех пор, пока мы с Мэри впервые не отправились вместе смотреть балет. Я дал Мэри мой бинокль, а когда она передала его обратно, обнаружил: она сдвинула окуляры так близко, что я смог посмотреть в бинокль, только раздвинув их снова. Тогда я понял, что у Мэри глаза расположены ближе, чем у меня, и что у большинства женщин, за которыми я ухаживал прежде, глаза были расположены широко, как и у меня самого. Но, благодаря мочкам ушей Мэри и другим достоинствам, я смог примириться с разницей расстояния между глазами. Тем не менее эпизод с биноклем помог мне впервые отметить, что широко расположенные глаза всегда были для меня особенно привлекательными, хотя прежде я этого не осознавал.

Итак, мы склонны вступать в брак с теми, кто похож на нас. Но постойте! Самым похожим на любую женщину будет мужчина, с которым у нее половина общих генов, то есть отец или брат! Аналогичным образом, наиболее подходящей спутницей жизни для мужчины будет мать или сестра! Но большинство из нас, соблюдая запрет инцеста, не женятся, конечно же, на собственных родителях или сиблингах противоположного пола. Я говорю лишь о том, что люди склонны вступать в брак с теми, кто похож на родителя или сиблинга противоположного пола. Наше поведение, имеющее место в действительности, можно описать строками популярной песенки 1920-х годов.

Причина, по которой спутники жизни часто оказываются похожи друг на друга, состоит в том, что многие из нас ищут того, кто будет напоминать собственного родителя или сиблинга противоположного пола, который, в свою очередь, похож на нас. В детстве уже начинает складываться поисковый образ будущего полового партнера, и на этот образ оказывают огромное влияние те представители противоположного пола, которых мы видим наиболее часто.

Для большинства из нас это наши мать (или отец) и сестра (или брат), а также близкие друзья детства.

В этот момент вы, возможно, уже повернулись к супругу или спутнику жизни, достали портновский метр и обнаружили огромное несоответствие между своими и его (ее) мочками уха. Или, возможно, достали фотографию матери или сестры, сравниваете внешность ее и вашей супруги и не находите ни малейшего сходства. Возможно, вы готовы выбросить эту книгу, сочтя ее содержание совершенной чепухой. Но если даже ваша жена не является точной копией вашей матери, не бросайте эту книгу и также не беспокойтесь по поводу того, не стоит ли вам посетить психиатра по поводу патологии вашего поискового образа. В конце концов, следует помнить:

1. Исследования непротиворечиво показывают, что такие факторы, как религия и личные черты, влияют на выбор супругов намного более, чем внешность. Я только хочу указать на тот очевидный факт, что физические черты имеют некоторое влияние. На самом деле, я могу даже предположить, что в отношении физических черт у случайных половых партнеров будет намного более высокий коэффициент корреляции, чем у супругов, поскольку случайных партнеров мы можем выбирать исключительно на основе внешней привлекательности, не обращая внимания на религиозные или политические взгляды. Эту гипотезу еще предстоит проверить.

2. Помните также, что на ваш поисковый образ способны оказывать влияние любые представители противоположного пола, которых вы регулярно видели в период взросления. В число этих людей входят товарищи по играм и сиблинги, а не только родители. Возможно, ваша супруга напоминает девочку, жившую по соседству, а не вашу мать.

3. Наконец, не забывайте, что наш поисковый образ складывается из множества независимых физических особенностей, поэтому в результате у большинства из нас имеется небольшое, усредненное сходство с нашими супругами во многих чертах, а не очень близкое сходство в немногих чертах. Эта идея высказана в так называемой «теории о рыжих и пышногрудых». Если мать и сестра мужчины обе были пышногрудыми рыжими, он, возможно, вырос, привыкнув считать пышногрудых рыжих весьма привлекательными, но рыжих сравнительно немного, а пышногрудых рыжих еще меньше. Более того, даже при выборе случайных половых партнерш предпочтения мужчины будут, скорее всего, зависеть и от других внешних особенностей, а при выборе жены несомненно сыграют роль ее мнение по поводу детей, политики и денег. Таким образом, если рассматривать группу сыновей рыжеволосых полногрудых женщин, то окажется, что нескольким из них повезло найти девушку, похожую на мать в обоих этих отношениях, тогда как некоторым придется остановить свой выбор на полногрудой, но не рыжей, а другим на рыжей, но не полногрудой, и при этом большинству достанутся обыкновенные, не полногрудые, брюнетки.

Сейчас вы, возможно, возразите, что мои рассуждения касаются только обществ, в которых супруги выбирают друг друга самостоятельно. Друзья из Индии и Китая сразу же напомнят мне, что этот обычай является особенностью XX века в США и в Европе, где в прошлом все обстояло иначе, как и в большей части современных стран, — родители выбирали и выбирают супругов и договариваются о браке будущих молодоженов. Часто жениха и невесту даже не знакомят до самого дня свадьбы. Может ли каким-то образом то, о чем я написал, действовать в случае таких браков?

Конечно, не может, если говорить только о законных браках. Но сказанное выше все же будет приложимо к выбору партнеров для внебрачного секса, в результате которого в результате зачинается значительный процент детей, как было выявлено при исследовании групп крови американских и британских новорожденных (см. главу 4). Более того, я могу предположить, что если внебрачное отцовство часто случается даже в обществах, где женщина имеет возможность проявлять свои сексуальные предпочтения при выборе мужа, то это явление может оказаться еще более распространенным в странах, где брак заключается по договору семейств и выбор у женщины есть только в отношении партнера для внебрачной связи.

Таким образом, дело не только в том, что мужчины племени форе предпочитают женщин форе калифорнийкам, и наоборот. Наш поисковый образ намного более конкретен. И все же понимание этого еще не дает ответов на некоторые вопросы. Унаследовал ли я поисковый образ, подталкивающий меня искать ту, что похожа на мать, или же научился этому? Если бы мне предложили выбирать в качестве половой партнерши либо мою сестру, либо незнакомку, я, конечно же, отказался бы от секса с родной сестрой, как, возможно, и с двоюродной, но предпочел бы я троюродную сестру посторонней женщине (поскольку троюродная сестра более похожа на меня самого)? Можно вообразить убедительные эксперименты, которые бы дали ответ на эти вопросы, — так, например, можно было бы держать мужчину в большой клетке с его двоюродной и троюродной сестрами, а также с кузинами, имеющими с ним общего предка в четвертом, пятом и шестом колене, и подсчитать, сколько раз он занимался любовью с каждой из них, а затем повторить эксперимент со многими другими мужчинами (или женщинами) и их кузинами/кузенами. Но такие эксперименты, увы, трудно осуществить с людьми, зато они были проведены с несколькими видами животных, и полученные результаты позволяют многое понять. Я приведу здесь только три примера: про перепела, предпочитающего своих кузин, и про надушенных мышей и крыс. (Наших ближайших родственников, шимпанзе, мы не можем использовать здесь в качестве примера из-за их неразборчивости в связях.)

Рассмотрим сначала случай с японским перепелом, птицей, которая бывает либо коричневой, либо белой. Растет перепел, как правило, со своими биологическими родителями и сиблингами. Однако до вылупления птенцов яйца из разных гнезд можно поменять, и в результате произойдет перекрестный обмен приемными птенцами. Таким образом, птенец перепела будет воспитываться приемными родителями и расти вместе с «псевдо-сиблингами», — то есть, птенцами из той кладки, где он вылупился, но с которыми у него нет генетической общности.

Для того, чтобы проверить предпочтения самца перепела, его помещали в клетку с двумя самками и наблюдали, с какой из них он проводит больше времени вместе или спаривается. Оказалось, что самцы предпочитали самку того цвета, как самка, с которой они выросли. Кроме того, когда самцу, предпочитающему коричневых самок, позволили сделать выбор между коричневыми самками, которых он прежде никогда не видел (хотя некоторые из них были его родственницами, с которыми он был разлучен до вылупления), он предпочел свою троюродную сестру той, с которой у него имелся общий предок в четвертом колене, либо не состоящей с ним в родстве самке, но при этом также предпочитал двоюродную сестру родной сестре. Очевидно, что самцы перепела, подрастая, запоминают внешность своих сестер (или матери), с которыми они воспитываются, а затем ищет партнершу, в большой мере, но не слишком, похожую на этот образ. У биологов для этого существует затейливый термин: принцип оптимального умеренного сходства. Как и многие другие вещи в нашей жизни, инбридинг хорош в меру, — немножко инбридинга, но не слишком близкого. Так, например, среди неродственных коричневых самок самец предпочтет незнакомую той, с которой он вместе вырос (то есть псевдосестре, которая как бы нажимает у самца кнопку, напоминающую ему о недопустимости связей со слишком близкими родственниками).

Подобным образом мыши и крысы в детстве усваивают, по каким именно особенностям они будут искать партнера, но для них при выборе более значимым оказывается запах, а не внешний вид. Когда родителей, которые воспитывали мышек-самочек, многократно опрыскивали духами Parma Violet, то повзрослев, эти самки предпочитали самцов, опрысканных Parma Violet, неопрысканным. («Хочу парня, такого парня, который пахнет, как мой милый папочка».) В другом эксперименте детеныши крыс, самцы, воспитывались матерями, которым опрыскивали соски и влагалище веществом с лимонным запахом; когда самцы взрослели, их помещали в клетку с самкой крысы, в некоторых случаях пахнущей лимоном, в некоторых — нет. Велась видеозапись всех таких встреч, а затем ее просматривали, обращая внимание на продолжительность основных событий. Оказалось, что когда самцы, выращенные надушенными матерями, оказывались в клетке с надушенной самкой, они делали садку и эякулировали быстрее, чем в случае с ненадушенной самкой, тогда как для самцов, чья мать оставалась ненадушенной, было верно противоположное. Так, например, сыновья крыс, пахнувших духами, приходили в такое возбуждение от пахнувшей духами половой партнерши, что эякуляция у них наступала всего через одиннадцать с половиной минут, тогда как с ненадушенной самкой это происходило через семнадцать минут. А у сыновей ненадушенных крыс уходило более семнадцати минут на секс с надушенной партнершей, и лишь двенадцать — с ненадушенной. Очевидно, что самцы приучились испытывать сексуальное возбуждение от запаха своей матери (или от отсутствия запаха); они не получили эти знания по наследству.

Что показывают эти эксперименты на перепелах, мышах и крысах? Вывод ясен. Животные этих видов, подрастая, учатся узнавать своих родителей и сиблингов, а потом внутренняя программа направляет их на поиски особи, достаточно похожей на родителя или сиблинга противоположного пола, — но это не должны быть сами мать или сестра. Возможно, они наследуют некий поисковый образ, по которому опознают крысу вообще, но очевидно, что представлениям о том, какой именно должна быть красивая, подходящая в качестве партнера крыса, они научаются.

Мы можем тут же представить, какого рода требуется эксперимент, чтобы получить однозначное подтверждение этой теории для человека. Следует взять для исследования среднюю благополучную семью, каждый день опрыскивать отца духами с запахом пармских фиалок, а на соски матери в течение всего периода грудного вскармливания брызгать лимонным маслом, а потом двадцать лет подождать и увидеть, с кем создадут семью сыновья и дочери. К сожалению, здесь мы придем в отчаяние, столкнувшись с многочисленными препятствиями, мешающими установить в этом вопросе научную истину в отношении человека. Но некоторые наблюдения за событиями, произошедшими без вмешательства экспериментаторов, все же позволяют осторожно подобраться к истине.

Рассмотрим табу, наложенное на инцест. Ученые все еще обсуждают, является ли само это табу у человека инстинктивным или усвоенным. Но в данной главе мы рассматриваем другой вопрос: известно, что мы каким-то образом получаем табу на инцест, но научаемся ли мы, к кому его применять, или же приобретаем эту информацию генетически? В обычной ситуации мы вырастаем в окружении ближайших родственников (родителей и сиблингов), поэтому наше последующее избегание их в качестве половых партнеров может быть как генетическим, так и усвоенным, но и в случае усыновления или удочерения неродные по крови братья и сестры также склонны избегать инцеста, что наводит на мысль о научении такому избеганию.

Это заключение подкрепляется интересными данными, полученными при наблюдениях в израильских кибуцах, поселениях-коммунах, в которых дети живут, воспитываются и учатся вместе, в большой группе. Таким образом, дети из кибуца с рождения и до совершеннолетия живут в близких отношениях друг с другом, как будто они братья и сестры в огромной семье. Если бы сходство было главным фактором, определяющим, с кем мы вступаем в брак, то большинство детей из кибуца должны были бы найти партнеров для брака в своем же кибуце. В действительности же при рассмотрении 2769 браков, заключенных воспитанными в кибуцах детьми, лишь в тринадцати случаях супруги оказались из одного и того же кибуца. Все остальные дети, повзрослев, вступали в брак с теми, кто вырос в другом кибуце.

Даже эти тринадцать случаев оказались исключениями, подтверждающими правило: в каждой из пар одним из партнеров был переехавший в тот кибуц в возрасте старше шести лет! Среди детей, воспитывавшихся с рождения в постоянной группе ровесников, не только не сложилось ни одного брака, но также не наблюдалось никаких гетеросексуальных отношений ни в подростковом, ни во взрослом возрасте. Удивительно существование такого ограничения в отношении почти трех тысяч молодых мужчин и женщин, у которых были ежедневные возможности вступать друг с другом в половые отношения, тогда как возможностей вступить в отношения с людьми, не относящимися к их кибуцу, было намного меньше. Это наглядная иллюстрация того, сколь важным является для формирования наших сексуальных предпочтений период с рождения и до шести лет. Мы усваиваем, пусть и неосознанно, что люди из нашего ближайшего окружения этого периода не могут быть избраны в качестве половых партнеров, когда мы повзрослеем.

Похоже, что мы научаемся в том числе и той части нашего поискового образа, которая говорит, кого следует искать, а не только части, указывающей, кого избегать. Так, например, моя знакомая, сама стопроцентная китаянка, выросла в сообществе, где все остальные были белыми. Затем она, уже взрослой, переехала в район, где жили много мужчин-китайцев, и в течение некоторого времени у нее бывали отношения и с китайцами, и с белыми, но затем она поняла, что привлекательны для нее именно белые. Она дважды выходила замуж, оба раза за белых. Личный опыт подтолкнул ее расспросить своих подруг-китаянок о том, в какой среде они выросли. Оказалось, что большинство подруг, выросших в белых анклавах, также впоследствии вышли замуж за белых мужчин, а те, кто воспитывался в китайских районах, — за китайцев, хотя во взрослом возрасте у всех этих женщин была возможность выбирать из большого числа как белых, так и китайцев.

Таким образом, те, кто окружает нас в детстве, пусть и сами не рассматриваемые как потенциальные спутники жизни, формируют, тем не менее, наши представления о красоте и поисковый образ.

Подумайте о себе: какой тип мужчин или женщин вы находите внешне привлекательным, и как у вас мог выработаться такой вкус? Могу предположить, что большинство людей, как и я сам, смогут найти связь своих предпочтений с внешностью родителей, сиблингов или друзей детства. Поэтому пусть вас не отпугнут всякие расхожие обобщения по поводу сексуальной привлекательности типа: «Джентльмены предпочитают блондинок», «Мужчины редко выбирают девушек, которые носят очки», и т. п. Каждое из таких «правил» относится только к некоторой части людей, и найдется много мужчин, чьи матери были брюнетками, носившими очки. К счастью для моей жены и для меня — и она, и я брюнеты в очках, и родители наши также были брюнетами в очках, красота — понятие субъективное.

Глава 6. Половой отбор и происхождение человеческих рас

Людей из разных частей света можно распознать с первого взгляда по так называемым расовым характеристикам. Но те же самые черты, такие как цвет кожи, волос или глаз, форма грудей и гениталий, играют большую роль в том, как мы выбираем своих спутников жизни и половых партнеров. Таким образом, наш внешний вид и наши стандарты красоты развивались в тандеме, а результаты этого развития в разных регионах оказались разными.

«Белый человек! Смотри сюда, три человека стоят в ряд. Этот парень, номер один, он с острова Бука, а вот другой парень, номер два, он с острова Макира, и вот парень номер три, с острова Сикаиана. Ты не понимать? Ты не совсем прямо смотреть? Думаю, глаза, которые ты надеть, совсем испортиться?»

Нет, черт возьми, глаза, которые я надел, не были безнадежно испорчены. Это была моя первая поездка на Соломоновы острова, в юго-западной части Тихого океана, и я сказал своему насмешливому проводнику на пиджин-инглише, что я отлично вижу разницу между тремя мужчинами, стоящими в ряд. У первого была совершенно черная кожа и курчавые волосы, у второго — кожа намного светлее, а волосы тоже курчавые, а у третьего волосы более прямые, а глаза более раскосые. Единственное затруднение, которое я испытывал, было вызвано тем, что я прежде не знал, как выглядят жители того или иного из Соломоновых островов. К концу моего первого путешествия по Соломоновым островам я уже тоже мог определить, кто с какого острова, по цвету кожи, волос и глаз.

В отношении этих переменных Соломоновы острова представляют собой человечество в миниатюре.

Просто взглянув на человека, даже неспециалист часто может определить, откуда этот человек родом, а профессиональные антропологи способны иногда определить не только страну, но и конкретный регион происхождения. Так, например, если взять по одному человеку из Швеции, Нигерии и Японии, то все мы без труда определим, кто из какой страны. Наиболее заметными внешними отличиями у одетых людей являются, конечно же, цвет кожи, цвет и форма глаз, цвет и характер волос, телосложение и (у мужчин) характер роста волос на лице. Если бы идентифицируемые люди были раздеты, мы могли бы заметить различия в количестве волос на теле, в размере, форме и цвете грудей и сосков у женщин, форме половых губ и ягодиц, а у мужчин в размере и угле расположения пениса. Из всех этих переменных характеристик складываются так называемые расовые различия. Эти отличия людей в разных географических областях давно уже представляют огромный интерес для путешественников, антропологов, узколобых фанатиков, политиков, а также всех прочих. И, поскольку ученые ответили на такое множество сложных вопросов о малоизвестных и не имеющих для нас особой важности видах, то вы, конечно же, рассчитываете, что они нашли ответ и на один из самых банальных вопросов о нас самих: «Почему люди из разных регионов выглядят по-разному?» Мы не сможем до конца разобраться в том, как человек выделился среди остальных животных, если не рассмотрим, как, в ходе этого процесса, человеческие популяции обрели черты, наиболее заметно отличающие их друг от друга. Тем не менее тема человеческих рас настолько провокационна, что Дарвин исключил всякое ее рассмотрение из своей знаменитой книги 1859 года «О происхождении видов». Даже сегодня мало кто из ученых осмеливается изучать происхождение рас, опасаясь, что их назовут расистами всего лишь за интерес к этой проблеме.

Есть и другая причина, по которой мы не понимаем, с какой целью возникли расовые различия человека: сам вопрос оказался неожиданно сложным. Через двенадцать лет после создания труда, объясняющего происхождение видов естественным отбором, Дарвин написал другую книгу, на 898 страниц, в которой происхождение человеческих рас объяснялось нашими половыми предпочтениями, о которых я писал в предыдущей главе, а роль естественного отбора полностью исключалось. Несмотря на столь подробное рассмотрение, многих читателей убедить все же не удалось. И в наши дни созданная Дарвином теория полового отбора (как он сам ее назвал) все еще вызывает разногласия. Современные биологи, как правило, ссылаются на естественный отбор, объясняя внешние различия человеческих рас, — особенно когда речь идет о цвете кожи, отношение которого к воздействию солнечных лучей кажется очевидным. И все же биологи не могут прийти к согласию даже в том, почему естественный отбор привел к темной коже у жителей тропиков. Я же объясню, почему, как мне кажется, естественный отбор сыграл второстепенную роль в происхождении рас, и почему кажется верной позиция Дарвина, видевшего здесь ведущую роль полового отбора. Таким образом, внешние расовые отличия человека представляются в значительной степени побочным эффектом изменившегося жизненного цикла человека, который был основной темой второй части этой книги.

Во-первых, посмотрим на вопрос в нужном ракурсе, для чего нужно учитывать, что расовые различия наблюдаются не только у человека? При достаточно большом ареале обитания у большинства видов животных и растений, в том числе у всех видов высших приматов, за исключением карликовых шимпанзе, чье распространение географически ограничено, наблюдается географическое разнообразие. Различия между разными типами некоторых видов птиц, таких как белоголовая воробьиная овсянка из Северной Америки и желтая трясогузка из Евразии, настолько существенны, что опытные любители, наблюдая за птицами, могут приблизительно определить место рождения конкретной птахи по окраске ее оперения.

То, в чем проявляются различия у приматов, во многом совпадает с характеристиками, отличающимися у людей в зависимости от географии проживания. Так, например, выделяют три расовых группы горилл, из которых у гориллы с западных равнин тело меньше, чем у других рас, и шерсть, скорее, серого или бурого цвета, тогда как у горных горилл шерсть самая длинная, а у восточных горилл с равнин шерсть черная, как и у горных. «Расы» белоруких гиббонов также отличаются по цвету (может быть черной, бурой, рыжеватой или серой) и длине шерсти, размеру зубов, по тому, насколько выдаются вперед челюсти и насколько выступают костяные надбровные выступы. Все черты, которые я здесь перечислил в качестве различий между популяциями гориллы или гиббона, различаются и у разных популяций человека.

Как определить, представляют ли заметно отличающиеся популяции животных из разных географических областей разные виды или же составляют один вид, но разные его расы (также называемые подвидами)? Как объяснялось во второй главе, выяснить это можно на основе интербридинга в нормальных условиях: представители одного и того же вида могут, как правило, скрещиваться с другой разновидностью, если им доступна такая возможность, тогда как представители разных видов этого не делают. (При этом близкородственные виды, которые не стали бы «сходиться» в естественной ситуации в дикой природе, не будут скрещиваться: например, львы и тигры скреститься могут только в ситуации, когда самец одного вида помещен в клетку с самкой другого, и другого выбора у него нет.) По этому критерию все ныне живущие популяции человека принадлежат к одному и тому же виду, поскольку в некоторой степени интербридинг происходит всякий раз, когда налицо контакт людей из различных регионов, — даже между столь внешне несхожими народами, как африканские банту и пигмеи. У человека, как и у других видов, популяции могут переходить одна в другую через переходные ступени, из-за чего определение того, каким образом популяции объединяются в расы, оказывается условным. Исходя из того же критерия интербридинга, большие гиббоны, называемые сиамангами, являются отдельным видом, отличным от гиббонов меньшего размера, поскольку и те, и другие обитают в природе в одной местности и не скрещиваются. Этот же критерий позволяет считать, что неандертальцы были видом, отличным от вида Homo sapiens, поскольку скелетов их гибридов не обнаружено, несмотря на несомненный контакт кроманьонцев и неандертальцев (см. главу 2).

Расовое разнообразие является характерным для человека в течение как минимум нескольких тысячелетий, а возможно, и намного дольше. Уже около 450 года до н. э. греческий историк Геродот описал пигмеев западной Африки, чернокожих эфиопов и племя голубоглазых и рыжеволосых на территории России. Древние рисунки, мумии из Египта и Перу, а также тела людей, сохранившиеся в торфяных болотах Европы, подтверждают, что несколько тысяч лет назад волосы и черты лица отличались почти настолько же, как и в наши дни. Происхождение современных рас можно проследить и с еще более древних времен, по меньшей мере, десять тысяч лет назад, поскольку черепа, черепа, обнаруживаемые в окаменелостях той эпохи из различных частей света, отличаются по многим из тех же характеристик, которые отличают череп современного человека из тех же регионов. Более спорными представляются работы некоторых антропологов, с которыми остальные не согласны, но в которых заявляется о преемственности расовых характеристик черепов на протяжении сотен тысяч лет. Если же данные этих исследований верны, то некоторые детали, составляющие расовые особенности человека, наблюдаемые сегодня, могли сформироваться еще до «Большого скачка», то есть их возникновение относилось бы ко временам Homo erectus.

Теперь давайте обратимся к вопросу о том, что внесло наибольший вклад в формирование этих внешне заметных отличий у человека, связанных с географией его проживания: естественный отбор или половой отбор. Рассмотрим сначала аргументы в пользу естественного отбора, то есть отбора по характеристикам, способствующим выживанию. Сегодня ни один ученый не станет отрицать того, что естественный отбор действительно явился причиной многих межвидовых различий, например, того, что у львов лапы с когтями, тогда как у нас пальцы, которыми удобно захватывать предметы. Никто не станет также отрицать, что естественным отбором объясняются некоторые проявления географической изменчивости («расовые различия») у некоторых видов животных. Так, например, ласки из арктических районов, где зимой лежит снег, меняют летнюю, бурую шубку на зимнюю, белую, тогда как обитающие в более южных районах круглый год остаются бурыми. Это расовое различие способствует выживанию, поскольку белые ласки на коричневом фоне были бы очень заметны своей возможной добыче, тогда как на фоне снега они оказываются замаскированными.

Точно так же естественный отбор объясняет, конечно же, некоторые из географических различий человека. У многих чернокожих африканцев, но не у шведов, наблюдается гемоглобин серповидных эритроцитов, поскольку этот ген защищает от малярии, тропической болезни, от которой иначе умирало бы множество африканцев. Среди других локально наблюдаемых особенностей человека, которые без сомнения сформировались под действием естественного отбора, можно назвать большие грудные клетки у индейцев Анд (помогает получать кислород из разряженного воздуха высокогорья), компактное телосложение эскимосов (помогает сохранить тепло), стройные формы жителей южного Судана (помогает терять тепло, охладиться), и узкие, как щелочки, глаза жителей северной Азии (хорошая защита глаз от холода и от солнечных лучей, отражающихся от снега). Все эти примеры вполне понятны.

Можно ли подобным образом объяснить, как естественный отбор привел к тем расовым различиям, которые в первую очередь приходят в голову, а именно, различиям цвета кожи, цвета глаз и волос? Если да, то можно ожидать, что одна и та же черта (например, голубые глаза) будет повторяться в различных частях света на территориях со сходным климатом, и что ученые должны прийти к согласию по поводу того, какую пользу она приносит.

Может показаться, что проще всего разобраться с такой особенностью, как цвет кожи. Наша кожа может иметь большой спектр цветов, от различных оттенков черного, коричневого, бронзового и желтоватого до розового, с веснушками или без. При попытках объяснить это разнообразие естественным отбором обычно излагают следующие соображения. В солнечной Африке кожа у людей почти черная. Такой она (предположительно) является и у других народов из солнечных мест, например, из южной Индии и Новой Гвинеи. Утверждается, что кожа становится светлее, если двигаться от экватора на север или на юг, и самая светлая кожа у жителей северной Европы. Очевидно, что темная кожа появилась у тех, кому часто приходилось подвергаться воздействию сильного солнечного излучения. Это похоже на то, как под летним солнцем (или в соляриях) загорает кожа у белых людей, но загар является обратимой реакцией на солнечный свет, а не постоянной и генетически обусловленной. Также очевидно, насколько полезно иметь темную кожу в солнечных районах: это обеспечивает защиту от солнечных ожогов и рака кожи. Белые, которые проводят много времени под лучами солнца, часто страдают раком кожи, и пораженными заболеванием оказываются открытые части тела, например, голова и руки. Разве это не кажется очень убедительным?

Да… но в действительности все не так просто. Начнем с того, что рак кожи и солнечные ожоги поражают лишь небольшое число людей и довольно редко оказываются причиной смерти. В качестве факторов естественного отбора они обладают крайне слабым воздействием по сравнению с инфекционными болезнями детского возраста. Вследствие этого было предложено много других теорий, объясняющих тот самый теоретически заявленный градиент цвета кожи, наблюдаемый при движении от полюса к экватору.

Одна из наиболее популярных альтернативных теорий отмечает, что ультрафиолет способствует выработке витамина D в том слое кожи, который расположен под основным пигментированным слоем. Таким образом, у жителей солнечных тропических регионов кожа в результате эволюции могла стать темной, чтобы исключить риск заболеваний печени, вызванных избытком витамина D, тогда как у жителей Скандинавии, где надолго затягивается сумрачная зима, кожа стала светлой, чтобы защитить от риска рахита, возникающего из-за недостатка витамина D. Существуют две других популярных теории: что темная кожа защищает внутренние органы от перегрева инфракрасными лучами тропического солнца, или, вовсе наоборот, что темная кожа помогает жителям тропиков не замерзать, когда температура падает. А тем, кому и этих четырех теорий недостаточно, можно предложить еще четыре версии: что темная кожа выполняет в джунглях роль камуфляжа, что светлая кожа менее чувствительна к обморожениям, что темная кожа защищает от отравления бериллием в тропиках, что бледная кожа в тропиках приводит к недостатку уже другого витамина (фолиевой кислоты).

Теперь, располагая как минимум восемью теориями, мы едва ли можем похвастаться, что понимаем, почему у людей из солнечных регионов темная кожа. Но само по себе это еще не отрицает положения о том, что естественный отбор некоторым образом привел к тому, что в солнечных регионах люди в ходе эволюции приобрели темный цвет кожи. В конце концов, возможно, что темная кожа дает сразу несколько преимуществ, и в этот вопросе ученые однажды разберутся. Однако наиболее серьезным возражением против любой теории, основанной на идее естественного отбора, будет то, что сама связь темного оттенка кожи и солнечного климата проявляется далеко не всегда. Коренные жители некоторых регионов, получающих сравнительно мало солнечного света — таких как Тасмания, — имеют очень темную кожу, тогда как в солнечных регионах юго-восточной Азии цвет кожи коренных жителей характеризуется умеренной интенсивностью. У американских индейцев не бывает черной кожи, даже в самых солнечных частях Нового Света. Если учитывать влияние облачного покрова, то наименее освещенными регионами в мире, получающими в день в среднем менее трех с половиной часов солнечного света, окажутся отдельные части экваториальной Западной Африки, южного Китая и Скандинавии, население которых имеет, соответственно, самую черную, самую желтую и самую бледную кожу в мире! На Соломоновых островах — а они все обладают сходным климатом, — на небольших расстояниях друг от друга можно встретить популяции с угольно-черной кожей и с более светлой. Очевидно, что солнечный свет не единственный фактор отбора, определивший цвет кожи.

Первой реакцией антропологов на эти возражения становится такой контраргумент как фактор времени. С его помощью пытаются объяснить светлую кожу у некоторых народов в тропиках тем, что данные народы переселились в тропики недавно, и чтобы их кожа стала черной, попросту времени не хватило. Так, возможно, например, что предки американских индейцев добрались до Нового Света лишь 11 000 лет назад (см. главу 18): возможно, этого срока не хватило, чтобы эволюция сделала кожу жителей тропической Америки черной. Но если вы собираетесь ссылаться на фактор времени, чтобы устранить несообразности в теории о зависимости цвета кожи от климата, тогда следует также учесть фактор времени для народов, цвет кожи которых, как принято считать, служит подтверждением этой теории. Одним из наиболее ярких подтверждений климатической теории могла бы стать светлая кожа скандинавов, живущих в холодных, темных и туманных северных странах. Но, увы, скандинавы населяют Скандинавию в течение еще более короткого срока, чем американские индейцы живут на Амазонке. Еще примерно 9000 лет назад Скандинавия была покрыта ледовым щитом, так что там едва ли могли обитать люди, независимо от того, темной была их кожа или бледной. Современные жители Скандинавии добрались туда лишь четыре или пять тысяч лет назад, в результате расселения на новые территории земледельцев с Ближнего Востока (см. главу 10) и племен, говоривших на индоевропейских языках, с юга России (см. главу 15). Либо жители Скандинавии приобрели бледный оттенок кожи очень давно, в каком-то ином регионе с другим климатом, или — уже оказавшись в Скандинавии, и тогда у них на это ушло вдвое меньше времени, чем провели на Амазонке индейцы, кожа которых темной не стала.

Единственным народом в мире, по поводу которого мы можем быть уверены, что последние 10 000 лет он провел в одном и том же регионе, были коренные жители Тасмании. Расположенная к югу от Австралии, в тех же умеренных широтах, что и Чикаго с Владивостоком, Тасмания в прошлом соединялась с Австралией, пока ее не отрезало из-за повышения уровня моря 10 000 лет назад, когда она и стала островом. Поскольку у коренных жителей Тасмании были лодки, пригодные лишь для плавания протяженностью несколько миль, мы знаем, что они произошли от поселенцев, которые пешком пришли на Тасманию во времена, когда та соединялась с Австралией, и оставались там до тех самых пор, пока их не уничтожили британские колонизаторы в XIX веке (см. главу 16). Если у какого-то народа и было достаточно времени на то, чтобы под влиянием естественного отбора приобрести цвет кожи, соответствующий климату региона, то есть умеренной зоны, это тасманийцы. Но у них была черная кожа, приспособленная, по высказанному выше мнению, для жизни на экваторе.

Если в случае с цветом кожи аргументы в пользу естественного отбора кажутся слабыми, то в отношении цвета волос и глаз доказательств естественного отбора практически не назвать. Корреляции с климатом недостаточно, чтобы говорить о закономерности, и нет даже сколько-нибудь правдоподобных теорий, касающихся предполагаемых преимуществ, которые дает тот или иной тип пигментации. Светлые волосы распространены в холодной, дождливой и сумеречной Скандинавии, но также и среди аборигенов жаркой, сухой, солнечной пустыни центральной Австралии. Что общего у этих двух регионов, и каким образом способствует выживанию светлый цвет волос как у шведов, так и у аборигенов? Помогают ли ирландцам веснушки и рыжие волосы в ловле лепреконов? Голубые глаза распространены в Скандинавии и, как можно предположить, помогают дальше видеть в сумерках среди тумана, но доказательств этим рассуждениям еще не нашли, и все мои друзья, обитающие в хуже освещенных и туманных горах Новой Гвинеи, видят вполне хорошо темными глазами.

Наиболее абсурдной покажется попытка объяснить на основе естественного отбора такие расовые черты как особенности гениталий и вторичные половые признаки. Являются ли полукруглые груди адаптацией к летним дождям, а конусообразные — к зимним туманам, или наоборот? Помогают ли выступающие наружу малые половые губы у женщин бушменов защищаться от преследующих львов или сокращать потери влаги в пустыне Калахари? Вы, конечно, не думаете, что мужчины с волосатой грудью имеют возможность не замерзать без рубашки в Арктике, не так ли? А если вы все же придерживаетесь такого мнения, то прошу объяснить, почему у женщин грудь не бывает волосатой, как у мужчин, ведь женщинам также требуется спасаться от холода.

Подобные факты заставили Дарвина задуматься о безнадежности попыток связать расовые отличия человека с выдвинутой им самим концепцией естественного отбора. Наконец он отказался от попыток это сделать, высказавшись лаконично: «Ни одно из внешних различий между расами человека не оказывает никакой непосредственной или же особой пользы». Дарвин предложил другую теорию, введя понятие, которое он назвал «половым отбором», и противопоставив его естественному отбору; он посвятил целую книгу объяснению этой теории. Идеи, лежащие в ее основе, несложны для понимания. Дарвин отмечал, что многие особенности животных не несут очевидной ценности для выживания, но при этом явно играют роль в поисках половых партнеров: либо эти черты привлекают особей противоположного пола, либо запугивают соперников того же пола. Напомним знакомые примеры: хвосты самцов павлина, гривы львов, ярко-красные ягодицы самок павиана в период течки. Если конкретному самцу особенно хорошо удается привлекать самок или запугивать самцов-соперников, этот самец оставит большее число потомков и передаст свои гены, то есть свои особые черты, — и это будет результат полового, а не естественного отбора. Та же самая логика относится и к чертам самки.

Для того, чтобы половой отбор работал, эволюция должна породить одновременно два изменения: у одного пола должна появиться некая черта, а другому полу она должна в то же самое время начать казаться привлекательной. Самки павиана едва ли могли себе позволить сверкать алыми ягодицами, если бы это зрелище вызывало у самцов павиана отвращение вплоть до импотенции. Но при условии, что черта есть у самки и нравится самцу, половой отбор может привести к закреплению любой случайной особенности, если та не слишком препятствует выживанию вида. В действительности многие черты, сформированные половым отбором, кажутся довольно произвольно выбранными. Путешественник из космоса, не видевший ранее людей, никак не сможет предугадать, что именно у мужчин, а не у женщин, будет борода, и что находится борода на лице, а не над пупком, и что у женщин ягодицы не имеют красного или синего цвета.

То, что половой отбор действительно имеет место, по крайней мере у птиц, доказал с помощью изящного эксперимента шведский биолог Мальте Андерссон; он провел опыт с длиннохвостой вдовушкой, птицей из Африки. У самца этого вида в брачный сезон хвост вырастает в длину до 20 дюймов, тогда как у самки он имеет длину всего 3 дюйма. Некоторые самцы полигамны и имеют до шести самок в своем гареме за счет того, что у других самцов ни одной самки нет. Биологи предположили, что длинный хвост служит условным сигналом, с помощью которого самцы привлекали самок в гарем. В порядке эксперимента Андерссон отрезал часть хвоста у девяти самцов, так что длина оставшегося хвоста составила всего 6 дюймов. Затем он приклеил отрезанные части к хвостам девяти других самцов, так что у них получились хвосты длиной 30 дюймов, и стал дожидаться, где самки построят свои гнезда. Оказалось, что самцы с искусственно удлиненными хвостами привлекли в среднем в четыре раза больше самок, чем самцы с искусственно укороченными хвостами.

Возможно, нашей первой реакцией на эксперимент Андерссона будет мысль: что за глупые птицы! Вы только представьте, самка выбирает будущего отца ее птенцов только по тому, что у него хвост длиннее, чем у других самцов! Но не станем чересчур задаваться, лучше вспомним, что мы выяснили в предыдущей главе по поводу выбора партнеров самим человеком. Являются ли принятые у нас критерии хорошими индикаторами генетических достоинств? Не придают ли некоторые мужчины и женщины непропорционально большого значения размеру определенных частей тела, которые по существу являются всего лишь условными сигналами, влияющими на выбор полового партнера? Почему наша эволюция привела к тому, что мы вообще обращаем какое-то внимание на красоту лица, совершенно бесполезную для его обладателя в борьбе за выживание?

У животных некоторые из черт, различающих расы (подвиды), сформировались под действием полового отбора. Так, например, гривы у львов различаются по длине и цвету. Самцы астрапии, обитающего в Новой Гвинее семейства райских птиц, имеют вычурные хвосты, которыми привлекают самок; при этом у разных популяций хвосты приобрели разные цвета и формы. Если двигаться с запада на восток, то сначала встречаются широкие фиолетовые хвосты, потом короткие и в основном белые, очень длинные и белые, длинные и фиолетовые — и вновь широкие и фиолетовые. Аналогичным образом выделяются две группы белого гуся: птицы голубого цвета более распространены в западной Арктике, а белые — в восточной Арктике. Птицы каждого цвета предпочитают партнеров того же цвета. Возможно, форма женских грудей и цвет кожи также являются результатом половых предпочтений, которые от региона к региону произвольным образом различаются?

Написав 898 страниц, Дарвин уверился, что ответом на этот вопрос будет решительное «да». Он отметил, что при выборе спутников жизни и половых партнеров мы обращаем чрезмерное внимание на груди, волосы, цвет глаз и кожи. Он отметил также, что в разных регионах мира люди определяют красоту груди, волос, глаз и кожи по сходству с тем, что им привычно. Таким образом, фиджийцы, готтентоты и шведы вырастают, усваивая собственные, произвольно сложившиеся стандарты красоты, и популяция поддерживается в соответствии с этими стандартами, поскольку индивидуумам, слишком сильно отклоняющимся отданных представлений о красоте, сложно найти себе пару. Дарвин умер еще до того, как появилась возможность проверить его теорию с помощью точных научных методов, изучающих, как в действительности люди выбирают партнеров. Множество таких исследований проводилось в последние десятилетия, и их результаты обобщенно представлены в пятой главе. Там я показал, что люди склонны вступать в брак с теми, кто похож на них самих во всех возможных деталях, в том числе и по цвету волос, глаз и кожи. Объясняя причины такого нарциссизма с нашей стороны, я говорил, что стандарты красоты вырабатываются у нас путем импринтинга при общении с окружающими в детстве, особенно с родителями и сиблингами, которых мы видим чаще всего. Но наши родители и сиблинги — это еще и люди, на которых мы более всего похожи внешне, поскольку у них с нами общие гены. Таким образом, если вы светлокожий голубоглазый блондин, выросший в семье светлокожих голубоглазых блондинов, то именно такой тип внешности вы будете считать наиболее красивым и такого полового партнера будете искать. В то же время мои темнокожие и темноволосые друзья из Новой Гвинеи выросли среди других новогвинейцев, и научились считать светлокожих голубоглазых блондинок чрезвычайно отталкивающими.

Чтобы проверить теорию о воздействии импринтинга на выбор партнера, можно было бы провести такой эксперимент: отправить нескольких шведских младенцев в приемные семьи в Новую Гвинею, или перманентным способом окрасить некоторых шведских родителей в черный цвет. Потом, подождав двадцать лет, можно наблюдать, предпочтут ли выросшие дети качестве половых партнеров шведов или новогвинейцев. Увы, и в этом случае поиски истины в отношении человека терпят крах при столкновении с проблемами практического характера, но при этом такие опыты строгими научными методами можно провести на животных.

Возьмем в качестве примера белых гусей, у которых выделяются группы с голубым и с белым оперением. Чем вызвано то, что белые гуси в дикой природе предпочитают белых гусей голубым: наследственностью или научением? Канадские биологи помещали гусиные яйца в инкубатор, а потом подсаживали гусят в гнездо к «приемным родителям». Когда гусята вырастали, они выбирали себе партнера того цвета, какого были приемные родители. Если гусят воспитывали в большой смешанной стае, где присутствовали и голубые, и белые птицы, то когда птенцы вырастали, у них не проявлялось предпочтений в отношении цвета возможных партнеров, голубого или белого. Наконец, когда биологи окрасили некоторых гусей в розовый цвет, то у птенцов таких гусей выработалось предпочтение окрашенных в этот цвет гусей. Следовательно, цветовые предпочтения у гусей не наследуются, а возникают в ходе научения, путем импринтинга образа родителей (а также сиблингов и товарищей по играм).

Каким же образом, по моему мнению, сложились такие различия у людей, населяющих разные регионы? Наши внутренности оставались недоступными нашему зрению, и их формировал только естественный отбор, в результате чего, например, у африканцев из тропической зоны, а не у шведов, выработался эволюцией гемоглобин серповидных эритроцитов, защищающий от малярии. Многие заметные черты нашей внешности также были сформированы естественным отбором. Но, как и у животных, на формирование внешних черт, по которым мы выбираем наших партнеров, оказывает большое влияние половой отбор.

Для нас, людей, такими чертами в первую очередь являются кожа, глаза, волосы, груди и гениталии. В каждом регионе эти черты менялись в тандеме с нашими эстетическими предпочтениями, приводя к разным результатам, — какими именно они будут, определяется в этом процессе весьма случайным образом. То, у какой именно популяции человека оказывается в результате определенный цвет глаз или волос, может отчасти быть проявлением того, что биологи называют «эффектом основателей». Сущность его в том, что если несколько особей начнут заселять пустую Территорию, а затем их потомки размножатся, заселяя собой эти земли, то гены этих немногочисленных основателей могут и в течении многих последующих поколений доминировать в сложившейся в результате популяции. Точно так же, как у некоторых райских птиц оперение стало желтым, а у некоторых — черным, так и у популяций человека: у одних волосы стали светлыми, а у других — черными, у некоторых глаза имеют голубой цвет, у других — зеленый, соски у некоторых оранжевого оттенка, а у других — коричневые.

Тем самым я не хочу сказать, что климат совершенно не имеет отношения к цвету кожи. Я признаю, что у тропических народов цвет кожи в среднем темнее, чем у народов умеренной полосы, хотя находится и много исключений, и что это, возможно, обусловлено естественным отбором, хотя у нас нет уверенности в отношении того, какие именно механизмы действовали в данном случае. Я хочу только сказать, что половой отбор имеет настолько сильное влияние, что в результате корреляция цвета кожи и интенсивности воздействия солнечных лучей носит весьма неравномерный характер.

Если вы все еще скептически относитесь к тому, что характеристики внешности и эстетические предпочтения могут развиваться вместе, при этом порождая случайным образом заданные и разные для разных регионов конечные результаты, то задумайтесь о наших переменчивых предпочтениях в области моды. Когда я был школьником, в начале 1950-х, женщины считали красивыми мужчин с очень короткой стрижкой и чисто выбритых. С тех пор мы были свидетелями быстро сменяющих одна другую мужских мод, в том числе моды носить бороду, длинные волосы, серьги, красить волосы в фиолетовый цвет, делать прически типа «ирокеза». Если бы какой-нибудь мужчина осмелился появиться в таком виде в 1950-е годы, то у девушек он вызвал бы отвращение, и его успех в поисках спутницы был бы равен нулю. Это не потому, что короткие стрижки лучше были приспособлены к атмосферным условиям последних лет сталинской эпохи, а лиловый «ирокез» обеспечивал лучшую выживаемость в постчернобыльские времена. Нет, внешность мужчин и вкусы женщин менялись в тандеме, и эти перемены происходили намного быстрее, чем эволюционные изменения, поскольку мутации генов не требовалось. Либо женщины стали отдавать предпочтение коротким стрижкам, поскольку их носили хорошие мужчины, либо мужчины стали делать короткие стрижки, поскольку такие нравились хорошим женщинам, либо происходило и то, и другое сразу. То же самое касается внешности женщин и вкусов мужчин.

Для зоолога внешне заметные географические различия, в которые вылился у человека половой отбор, покажутся весьма впечатляющими. В этой главе я приводил доказательства того, что в большой степени это наше разнообразие является побочным результатом одной важной особенности жизненного цикла человека, а именно, разборчивости при выборе супругов и половых партнеров. Я не знаю ни одного вида диких животных, у которого цвет глаз различных популяций мог бы быть зеленым, голубым, серым, коричневым или черным, а цвет кожи географически варьируется от бледного до черного, тогда как волосы могут быть рыжего, соломенного, каштанового или черного цвета, русыми или белыми. Нет пределов, за исключением пределов, установленных сроком эволюции, тому, какими расцветками может украсить нас половой отбор. Если человечество просуществует еще 20 000 лет, я могу предсказать, что будут существовать женщины, имеющие от природы зеленые волосы и красные глаза, — а также мужчины, полагающие, что такие женщины наиболее привлекательны.

Глава 7. Почему мы стареем и умираем?

Мы постоянно инвестируем ресурсы в ремонт собственных тел, подобно тому как вкладываем средства в ремонт наших автомобилей. К несчастью для нас и для всех других животных, ресурсы, которые естественный отбор счел нужным заложить в программу нашего самовосстановления, ограниченны. В результате мы когда-то стареем и умираем, правда, хотя бы стареем не так быстро, как наши родственники-обезьяны.

«Мама, почему умер дедушка? А ты когда-нибудь умрешь? А я тоже умру? Почему?»

Смерть и старение составляют тайну, о которой мы часто спрашиваем в детстве, которую отрицаем в юности и неохотно начинаем признавать в зрелые годы. Когда я учился в колледже, то почти не задумывался о старении. Теперь, когда мне пятьдесят три, я решительно нахожу этот вопрос намного более интересным. Ожидаемая продолжительность жизни среди взрослых белой расы в США в данный момент составляет семьдесят восемь лет для мужчин и восемьдесят три года — для женщин. Но мало кто из нас доживет до ста лет. Почему так легко дожить до восьмидесяти, так трудно — до ста и почти невозможно до 120? Почему люди, имея доступ к самой лучшей медицинской помощи, и животные, содержащиеся в клетках, получающие достаточно корма и не сталкивающиеся с хищниками, неизбежно дряхлеют и умирают? Это наиболее очевидный в жизни факт, но его причины вовсе не очевидны.

Само то, что мы стареем и умираем, объединяет нас со всеми остальными животными. Тем не менее, если говорить о деталях, то в течение нашей эволюционной истории мы добились большого прогресса в этой области. Не зафиксировано никаких сведений о том, чтобы особь какого бы то ни было вида обезьян прожила столько, сколько живут белые жители США, и даже до пятидесяти лет обезьяны доживают лишь в исключительных случаях. Таким образом, мы стареем медленнее, чем наши ближайшие родственники. Отчасти это снижение темпов старения могло возникнуть в недавнюю эпоху, примерно во времена «Большого скачка», поскольку среди кроманьонцев довольно многие доживали до шестидесяти, тогда как среди неандертальцев мало кто жил дольше сорока.

Медленное старение имеет решающее значение для образа жизни человека, поскольку последний зависит от передаваемой информации. Когда стал возникать язык, у нас появилась возможность передавать намного больше информации, чем прежде. До изобретения письма старики являлись хранителями этой передаваемой информации и опыта (в современных племенах остаются таковыми и в наши дни). В условиях, в которых жили охотники и собиратели, знания даже одного человека, которому перевалило за семьдесят, могли дать целому клану возможность выжить, а не умереть от голода и не быть уничтоженным. Таким образом, большая продолжительность жизни сыграла важную роль в нашем переходе от животного состояния к человеческому.

Очевидно, что наша способность доживать до пожилого возраста определялась в конечном счете достижениями культуры и технологии. Защититься от льва легче, если есть копье, а не просто камень для метания, и еще легче, имея хорошую винтовку. Тем не менее одного прогресса культуры и технологии было бы недостаточно, если наш организм не перестроился бы тоже таким образом, чтобы прослужить дольше. Ни одна обезьяна в клетке зоопарка, даже при наличии современных технологий, созданных человеком, и ветеринарного ухода, не доживает до восьмидесяти лет. В этой главе мы увидим, что наши биологические особенности модифицировались, приспосабливаясь к большей продолжительности жизни, которую сделали возможной наши культурные достижения. Например, я предполагаю, что использование кроманьонцами инструментов было не единственной причиной большей в среднем продолжительности их жизни по сравнению с неандертальцами. Важно и то, что примерно во времена «Большого скачка» наши биологические особенности явно изменились, в результате чего мы стали стареть медленнее. Возможно даже, что в то же самое время эволюционно возникла менопауза, признак, сопутствующий старению, но парадоксальным образом позволяющий женщинам жить дольше.

Короче говоря, культурные и биологические изменения должны были происходить параллельно, чтобы обеспечить большую продолжительность жизни. Среди этих перемен можно назвать изменения нашей половой анатомии, физиологии, поведения и предпочтений, о которых рассказывалось в главах с третьей по шестую, а замедление старения является последним из тех изменений жизненного цикла, которые сделали возможным большие успехи третьего вида шимпанзе.

Подход ученых к вопросу старения зависит от того, интересует ли их так называемое проксимальное объяснение или же объяснение первоначальных эволюционных причин. Для того, чтобы понять различие этих подходов, рассмотрим вопрос: «Почему скунсы плохо пахнут?» Химик или специалист по молекулярной биологии ответит: «Потому, что они выделяют химические соединения, содержащие определенные молекулярные структуры. В соответствии с принципами квантовой механики эти структуры вызывают появление дурных запахов. Эти химические вещества пахли бы плохо, какой бы ни была биологическая функция этого запаха».

Но ученый, занимающийся эволюционной биологией, посмотрит на этот вопрос иначе: «Потому, что скунсы легко попались бы хищникам, если бы не защищали себя с помощью дурного запаха. Естественный отбор привел к тому, что скунсы стали выделять дурно пахнущие химические вещества; те скунсы, у которых запах был самым ужасным, выжили и смогли произвести на свет больше всего детенышей. Молекулярная структура этих химических веществ — просто случайная деталь; скунсам подошли бы и любые другие дурно пахнущие вещества».

Химик предложил проксимальное объяснение: то есть, раскрыл механизм, непосредственно отвечающий за наблюдаемое явление, которое требовалось объяснить. Специалист же по эволюционной биологии предложил объяснение первоначальных причин: ту функцию, или цепь событий, которая вызвала наличие данного механизма. Химик и специалист по эволюционной биологии отвергли бы друг друга, не признав «настоящего объяснения».

Точно также и исследования, рассматривающие старение, проводятся независимо двумя группами ученых, которые практически не общаются друг с другом. Одна из групп стремится найти проксимальное объяснение, а другая — объяснение первоначальных причин. Специалисты по эволюционной биологии стараются понять, почему вообще естественный отбор допустил такое явление, как старение, и полагают, что на этот вопрос они нашли ответ. Физиологи же задаются вопросом о том, какие клеточные механизмы стоят за старением, и признают, что все еще не знают ответа. Я же полагаю, что мы не сможем понять явление старения, если не будем одновременно искать объяснений обоих типов. В частности, я полагаю, что объяснение эволюционных (первоначальных) причин поможет найти физиологическое (проксимальное) объяснение старения, которое до сих пор не удавалось обнаружить ученым.

Перед тем как продолжить свои рассуждения, я должен предвосхитить возражения моих товарищей-физиологов. Они склонны полагать, что в нашей физиологии присутствует нечто такое, что делает старение неизбежным, и что эволюционные соображения значения не имеют. Так, например, одна из теорий объясняет старение тем, что со временем человеческой иммунной системе становится все труднее и труднее отличать наши собственные клетки от посторонних. Физиологи, придерживающиеся этого мнения, основываются на негласно принятом предположении, что естественный отбор не может создать иммунную систему, не имеющую этого фатального дефекта. Обосновано ли это мнение?

Чтобы оценить правомерность этого возражения, рассмотрим механизмы биологической репарации, так как старение можно представить просто как неустраненные повреждения или износ. С используемым здесь словом «ремонт» в первую очередь ассоциируется тот, который вызывает у нас наибольшее раздражение, — ремонт автомобилей. Наши автомобили стареют и умирают, а мы тратим деньги на то, чтобы отсрочить наступление этих неотвратимых событий. Точно так же мы постоянно, пусть и не осознавая этого, ремонтируем самих себя на всех уровнях, от молекул и до тканей или целых органов. Наши механизмы самовосстановления, как и в случае с требующим таких затрат ремонтом автомобилей, можно разделить на два типа: устранение повреждений и плановая замена.

В примере с автомобилями устранением повреждений будет замена бампера, которая осуществляется только тогда, когда бампер помялся при столкновении; мы не заменяем бампер в плановом порядке, одновременно со сменой масла. Наиболее заметным примером устранения повреждений в нашем теле является заживление ран, с помощью которого мы восстанавливаем поврежденные участки кожи. Многие животные способны продемонстрировать в этом отношении более впечатляющие результаты: у ящериц отрастает оторванный хвост, у морских звезд и крабов — конечности, у голотурий — кишечник, а у немертин — их ядовитое жало. Неразличимо для нашего зрения на молекулярном уровне восстанавливается наш генетический материал, ДНК, и в его отношении применяется исключительно устранение повреждений. У нас есть ферменты, распознающие поврежденные участки в спирали ДНК и восстанавливающие их, не затрагивая при этом неповрежденных участков ДНК.

Другой тип ремонта, плановая замена, также знаком любому автовладельцу. Мы периодически меняем масло, воздушный фильтр и свечи, чтобы устранить слегка изношенные элементы, не дожидаясь, когда машина совсем сломается. В природе подобным образом, по заранее намеченному плану, происходит смена зубов: в течение жизни у человека бывает два комплекта зубов, у слонов — шесть, а у акул — неопределенное число. Нам, людям, приходится всю жизнь довольствоваться тем скелетом, с которым мы родились, но вот у омаров и других членистоногих регулярно сменяется наружный скелет: они сбрасывают старый панцирь, и на его месте вырастает новый. Еще одним весьма показательным примером плановой замены является непрерывный рост наших волос: как бы коротко мы их ни стригли, отстриженная часть будет восстановлена за счет роста.

Плановая замена происходит также на микроскопическом и ультрамикроскопическом уровнях. Мы постоянно заменяем многие наши клетки: те, которые выстилают кишечник, — каждые несколько дней, на внутренней поверхности мочевого пузыря — каждые два месяца, а красные кровяные тельца — каждые четыре месяца. На молекулярном уровне происходит постоянная смена белковых молекул, со скоростью, характерной для конкретного белка; тем самым исключается накопление поврежденных молекул. Если вы сравните то, как ваш любимый человек выглядит сегодня и на фотографии, снятой месяц назад, то выглядеть он, возможно, будет одинаково, но при этом многие молекулы, из которых состоит его тело, будут уже другими. Шалтая-Болтая не могла собрать вся королевская конница и вся королевская рать, а нас природа разбирает на части и собирает вновь каждый день.

Таким образом, значительная часть тела животного может быть восстановлена при необходимости или заменена в плановом порядке, но то, насколько много можно заменить, в большой степени зависит от части тела и от биологического вида. В том, что возможности биологической репарации у человека ограничены, нет ничего физиологически неизбежного. Если у морских звезд отрезанные конечности могут вырасти заново, то почему такой возможности нет у нас? Что мешает нам иметь шесть комплектов зубов, один за другим, как у слона, а не только молочные и постоянные? В этом случае мы могли бы становиться старше, не нуждаясь в пломбах, коронках и вставных зубах. Почему бы нам не защитить себя от артрита? Всего-то и нужно, что регулярно заменять суставы, как это делают крабы. Почему бы нам не исключить возможность сердечных заболеваний, регулярно заменяя сердце, подобно тому, как немертины заменяют свои ядовитые жала? Можно предположить, что естественный отбор был бы на стороне мужчин и женщин, которые не умирали бы от сердечных заболеваний в возрасте около восьмидесяти, а продолжали жить и производить на свет потомство, по меньшей мере, до 200 лет. Почему же при всем том мы не можем восстановить или заменить все части нашего организма?

Ответ, конечно же, будет затрагивать расходы, которые повлечет за собой такая замена. Здесь также полезно провести параллели с ремонтом автомобиля. Если верить заявлениям компании «Даймлер», их машины настолько хорошо сделаны, что даже если вы не будете проводить вообще никакого технического обслуживания — даже смазывать механизмы и менять масло, — то ваш «мерседес» все равно прослужит вам много лет. По окончании этого срока он, конечно же, развалится из-за накопившихся повреждений, которые будут носить непоправимый характер. Поэтому обладатели «мерседесов» все же, как правило, предпочитают регулярно проводить техническое обслуживание своего автомобиля. Друзья, у которых есть «мерседесы», рассказывают, что это обходится очень дорого, и каждая поездка на сервисную станцию стоит сотни долларов. Тем не менее они считают, что такие расходы оправданы. «Мерседес», проходящий техническое обслуживание, прослужит намного дольше того, который никогда не обслуживался, а регулярное обслуживание старого «мерседеса» обойдется намного дешевле, чем если бы вы выбрасывали старый автомобиль и покупали новый каждые несколько лет.

Так рассуждают владельцы «мерседесов» в Германии и в США. Но представим, что вы живете в Порт-Морсби, столице Папуа — Новой Гвинеи и мировой столицы автомобильных столкновений, где всякая машина, весьма вероятно, станет ломом в течение года, независимо от регулярности обслуживания. Многие автовладельцы Новой Гвинеи не тратят денег на техобслуживание автомобиля; вместо этого они откладывают деньги на неизбежную покупку новой машины.

Аналогичным образом и то, сколько животному «полагается» вкладывать в биологическую репарацию, зависит от затрат, требуемых для этого, и от того, насколько больше окажется продолжительность жизни животного при условии проведения ремонта по сравнению с продолжительностью жизни без оного. Но вопросы типа «сколько полагается» относятся к сфере эволюционной биологии, а не физиологии. Естественный отбор направлен на то, чтобы обеспечить особи максимальное воспроизводство потомства, которое доживет до момента, когда также сможет произвести на свет потомство. Таким образом, эволюцию можно считать стратегической игрой, в которой побеждает та особь, чья стратегия позволит оставить после себя наибольшее число потомков. Поэтому для понимания того, как мы стали такими, какими являемся сейчас, полезно рассуждать, как это принято в теории игр.

Вопрос о продолжительности жизни и о вложении ресурсов в биологическую репарацию входит, в свою очередь, в обширную группу эволюционных вопросов, рассматриваемых с помощью теории игр и заключающихся в том, почему для всякой выгодной особенности существует некий максимально возможный уровень. Существует много биологических особенностей, в отношении которых, как и о продолжительности жизни, можно задаться вопросом о том, почему естественный отбор не сделал что-либо у конкретного вида более длинным, или более крупным, или более быстрым, или не дал виду чего-то в большем количестве. Так, например, люди высокого роста, или же умные, или умеющие быстро бегать, обладают очевидным преимуществом перед низкорослыми, глупыми или медленно бегающими, — особенно в течение большей части человеческой эволюции, когда еще приходилось защищаться от львов и гиен. Почему эволюция не сделала нас в среднем более крупными, более умными и более быстрыми, чем мы сейчас есть?

Задачи проектирования, с которыми имеет дело эволюция, оказываются сложнее, чем может показаться на первый взгляд, из-за того, что естественный отбор действует для особи в целом, а не для отдельных частей тела. Выживаете и оставляете после себя потомство или не справляетесь с этими задачами вы в целом, а не ваш крупный мозг или быстрые ноги. Увеличение одной из частей тела животного может быть выгодно ему по некоторым очевидным причинам, но в остальных отношениях окажется вредным. Так, например, эта единственная увеличенная часть может не сочетаться с остальными частями тела того же животного, или же будет забирать себе энергию, предназначенную для других частей.

Специалисты по эволюционной биологии выразят эту сложность одним волшебным словом — «оптимизация». Естественный отбор, как правило, придает каждой детали организма животного такой размер, скорость или количество, которыми будет обеспечено выживание и репродуктивный успех этого животного в целом, с учетом основных особенностей строения организма. Таким образом, сама по себе никакая черта не способна обеспечить максимальную ценность. Напротив, каждая черта стремится к некоему оптимальному, среднему показателю, не слишком большому и не слишком маленькому. Благодаря этому животное в целом добивается большего успеха, чем если бы отдельная черта оказалась увеличена или уменьшена.

Если в отношении животных эти рассуждения кажутся абстрактными, подумайте о технике, которой мы пользуемся каждый день. Те же по сути принципы применяются как в техническом проектировании, то есть в создании людьми машин, так и в эволюционном проектировании, то есть формировании животных путем естественного отбора. Возьмем в качестве примера машину, являющуюся предметом моей гордости, мой «фольксваген жук» 1962 года, кроме которого у меня в жизни автомобилей не было. (Те, кто увлекается машинами, помнят, что именно в 1962 году на «жуках» заднее окно впервые стали делать крупнее.) На гладкой равнинной дороге и при попутном ветре мой «фольксваген» может ехать со скоростью 65 миль в час. Владельцам «BMW» это определенно покажется недостаточным. Почему бы мне не выкинуть на свалку мой крошечный 4-цилиндровый двигатель в 40 лошадиных сил и не поставить вместо него 12-цилиндровый, мощностью в 296 лошадиных сил двигатель с «BMW 750IL», на котором ездит мой сосед, и не промчаться на скорости 180 миль в час по скоростной автостраде?

И даже я, почти совсем не разбираясь в автомобилях, понимаю, что такое решение непригодно. Для начала, огромный двигатель «BMW» не поместится в моторный отсек моего «фольксвагена», так что отсек пришлось бы увеличить. Далее, двигатель «BMW» должен устанавливаться спереди, а у «фольксвагена» моторный отсек сзади, так что мне пришлось бы менять коробку передач, привод и многое другое. Заменить пришлось бы также амортизаторы и тормоза, поскольку в моей машине они рассчитаны на то, чтобы сделать движение плавным и останавливаться со скорости 65, а не 180 миль в час. К тому времени, когда я закончил бы переделку своего «фольксвагена», предназначенную для того, чтобы поставить двигатель «BMW», от моего прежнего «жука» почти ничего не осталось бы, и все эти модификации обошлись бы в огромную сумму денег. Я полагаю, что мой крошечный двигатель в 40 лошадиных сил является оптимальным, в том смысле, что я не мог бы увеличить среднюю эксплуатационную скорость моей машины, не пожертвовав другими ее эксплуатационными характеристиками, — а заодно и другими аспектами собственного стиля жизни, также требующими значительных денежных вложений.

Законы рынка со временем приводят к исчезновению таких технических нелепостей, как «фольксваген» с двигателем «BMW», но все мы можем вспомнить уродливые сооружения, которые просуществовали довольно долго. Для тех, кто разделяет мой интерес к военному флоту, хорошим примером будут британские линейные крейсера. В годы, предшествовавшие Первой мировой войне, и в военные времена британский военно-морской флот спустил на воду тринадцать военных кораблей, так называемых линейных крейсеров, которые конструкторы сделали того же размера и с тем же числом крупнокалиберных орудий, что у линейных кораблей, но с намного большей скоростью движения. Получив максимально возможную скорость и огневую мощь, линейные крейсера сразу же вызвали интерес общественности, а пропаганда преподносила их как сенсацию. И все же, если взять линкор водоизмещением 28 000 тонн, оставить вес крупных орудий почти таким же, и значительно увеличить вес двигателей, при этом сохраняя общий вес около 28 000 тонн, неизбежно придется урезать вес каких-то других частей. В случае с линейными крейсерами особенно урезали броневой пояс, а кроме того, вес малых орудий, внутренних отсеков и зенитных вооружений. Результаты такого субоптимального общего конструкторского решения оказались фатальными. В 1916 году корабли военно-морских сил Великобритании «Индефатигейбл», «Куин Мэри» и «Инвинсибл», участвовавшие в Ютландском сражении, взорвались практически сразу после того, как в них попали снаряды немецких кораблей. Линейный крейсер «Худ» взорвался в 1941 году, всего через восемь минут после начала боя с немецким линкором «Бисмарк». Крейсер «Рипалс» был потоплен японской авиацией несколькими днями позже атаки японцев на Перл-Харбор, тем самым обретя сомнительную славу первого крупного военного корабля, уничтоженного с воздуха в ходе морского сражения. Руководство британского флота получило убедительные доказательства того, что значительное усиление отдельных элементов не приводит к оптимальному функционированию целого, и линейные крейсеры были сняты с производства.

Короче говоря, инженеры не могут совершенствовать отдельные детали в отрыве от машины в целом, поскольку отдельная часть потребует урезания денежных средств и пространства, которые могли бы быть использованы для других деталей, и не позволит увеличить их вес. Вместо этого инженеры ищут ответа на вопрос о том, какое именно сочетание деталей позволит оптимизировать эффективность работы машины. Точно так же и эволюция не может совершенствовать отдельные черты в отрыве от животного в целом, поскольку всякая структура, фермент или фрагмент ДНК потребляет энергию и занимает место, которые могли бы быть использованы на что-то иное. Естественный отбор склоняется к такой комбинации различных черт, которая обеспечит животному максимальные репродуктивные результаты. Следовательно, как инженеры, так и специалисты по эволюционной биологии должны оценивать, какой компромисс потребуется при увеличении чего бы то ни было, то есть, не только преимущества, но и издержки, которые оно за собой повлечет.

Рассуждать подобным образом в отношении нашего жизненного цикла сложно из-за того, что в нем присутствует много черт, которые, как может показаться, сокращают, а не увеличивают, нашу способность производить на свет потомство. Старение и смерть — лишь один из примеров; в качестве других можно назвать менопаузу у женщин, рождение одновременно только одного ребенка, роды не чаще раза в год, начало репродуктивной активности не ранее двенадцати-шестнадцати лет. Разве не оказал бы предпочтение естественный отбор такой женщине, у которой половая зрелость наступала бы в пятилетием возрасте, беременность длилась бы всего три недели, которая регулярно рожала бы по пять близнецов сразу, у которой не наступала бы менопауза, которая вкладывала бы большое количество биологической энергии в восстановление своего организма, доживала бы до 200 лет и, благодаря всему этому, оставляла бы после себя сотни потомков?

Задав этот вопрос в таком виде, мы допустили, что эволюция может менять в нашем организме отдельные детали, не затрагивая остальных, и не принимали в расчет скрытые издержки. Так, например, невозможно сократить срок беременности до трех недель, не меняя ничего ни в организме матери, ни в организме ребенка. Следует помнить, что в нашем распоряжении имеется лишь ограниченное количество энергии. Даже у тех, кто получает большую физическую нагрузку и употребляет высококалорийные продукты — например, у лесорубов, или у марафонских бегунов в период тренировок, — организм может усваивать не более 5000 калорий в день. Каким образом распределить эти калории между восстановлением собственного тела и воспитанием детей, если наша цель состоит в том, чтобы вырастить как можно больше детей?

Одна крайность состоит в том, чтобы вложить всю энергию в детей, не оставив ничего на биологическую репарацию, но тогда наше тело постареет и выйдет из строя еще до того, как мы воспитаем своего первого ребенка. Другой крайностью было бы вложение всей имеющейся в нашем распоряжении энергии в поддержание тела в хорошем состоянии; тогда мы, возможно, прожили бы долгую жизнь, но у нас не хватило бы энергии на рождение и воспитание потомства, поскольку это требует больших усилий. Естественный отбор, однако, должен отрегулировать относительно друг друга затраты энергии на репарацию и на репродукцию так, чтобы обеспечить максимальный репродуктивный результат, рассматриваемый в среднем за всю жизнь особи. Эта задача для разных биологических видов решается по-разному, в зависимости от таких факторов как риск неожиданной смерти, репродуктивные особенности вида и издержки, требуемые для разных типов репарации.

Рассуждая таким образом, можно делать проверяемые на практике предположения о том, как должны различаться животные по механизмам репарации и темпам старения. В 1957 году Джордж Уильямс, специалист по эволюционной биологии, привел некоторые поразительные факты о старении, понять сущность которых можно только с позиций эволюционного подхода. Рассмотрим несколько приводимых Уильямсом примеров и представим их иначе, на языке физиологии, описывающем биологическую репарацию; при этом медленное старение будет показателем хороших механизмов ремонта.

Первый пример касается того, в каком возрасте животное впервые участвует в размножении и производит на свет детенышей. Этот возраст у разных видов сильно различается: у людей крайне редко случается, чтобы у кого-то в возрасте младше двенадцати лет появлялись свои дети, тогда как всякая уважающая себя мышь уже в два месяца способна обзавестись мышатами. Животным, относящимся к тем видам, у которых начало размножения возможно только в достаточно поздние сроки, как у человека, требуется вкладывать много энергии в ремонт, чтобы гарантированно дожить до репродуктивного возраста. Таким образом, мы можем предполагать, что инвестиции в ремонт будут возрастать вместе с возрастом, в котором становится возможным размножение.

Например, более позднему, чем у мышей, возрасту начала размножения у человека соответствует то, что мы, люди, стареем намного медленнее, чем мыши, то есть, как можно предполагать, репарация нашего тела происходит намного эффективнее. Даже при изобилии пищи и самой лучшей медицинской помощи мышь лишь в редких случаях доживает до двух лет, тогда как для человека считается печальным не дожить до семидесяти двух. Эволюционная причина в том, что человек, вложивший в восстановление энергии не более, чем это делает мышь, умер бы задолго до достижения половой зрелости. Таким образом, восстановление человеческого организма более оправдано, чем восстановление организма мыши.

Из чего складываются на практике эти предполагаемые дополнительные затраты энергии? На первый взгляд, возможности репарации у человека производят жалкое впечатление. Ампутированная рука не отрастает заново, и наш скелет не заменяется регулярно, как это происходит у некоторых беспозвоночных, срок жизни которых непродолжителен. Однако, такие внушительные, но не часто происходящие замены целой структуры не обязательно оказываются наиболее весомыми пунктами в списке издержек на ремонт конкретного животного. Самым же затратным пунктом оказывается невидимая глазом замена множества клеток и молекул, происходящая каждый день. Даже если вы каждый день все свое время проводите, валяясь в постели, вам нужно получить с пищей около 1640 калорий, если вы мужчина (для женщин этот показатель составляет 1430 калорий) просто чтобы поддерживать в порядке свое тело. Большая часть энергии, полученной в результате метаболизма и направляемой на обслуживание организма, предназначена именно для этих невидимых плановых замен. Поэтому, как я полагаю, мы ценимся больше мыши, поскольку у человека в самовосстановление вкладывается большая доля энергии, а на другие цели, например, на сохранение температуры тела или на заботу о потомстве, — меньшая.

Второй пример, который я хочу рассмотреть, связан с риском непоправимого ущерба. Некоторые повреждения организма потенциально устраняются репарацией, но возможны и такие, которые гарантированно приводят к гибели (например, если вас съест лев). Если велики шансы, что завтра вас слопает лев, нет смысла сегодня платить стоматологу за начало лечения зубов. И стоит, не переживая из-за порчи зубов, немедленно заняться производством потомства. Но если риск смерти от происшествий с непоправимыми последствиями низок, тогда возможно получить выгоду в виде увеличившейся продолжительности жизни, от вложения энергии в дорогостоящие механизмы репарации, замедляющие старение. Таким же образом рассуждают владельцы «мерседесов», в Германии и в США выделяющие средства на смазку машин, а в Новой Гвинее предпочитают этого не делать.

В биологии, рассуждая аналогичным образом, мы замечаем, что риск стать жертвой хищника для птиц ниже, чем для млекопитающих (поскольку птицы могут улететь от преследователей), а для черепах ниже, чем для большинства других рептилий (поскольку черепаху защищает панцирь). Следовательно, у птиц и черепах есть возможность получить большую выгоду от наличия механизмов репарации, пусть и дорогостоящих, по сравнению с не умеющими летать млекопитающими и рептилиями без панциря, которых вскоре все равно съедят хищники. И действительно, если сравнить домашних питомцев, получающих достаточно корма и защищенных от хищников, то птицы живут дольше (то есть, медленнее стареют), чем млекопитающие того же размера, а черепахи живут дольше рептилий того же размера, не имеющих панциря. Лучше всего защищены от хищников морские птицы, такие как буревестники и альбатросы, гнездящиеся на островах далеко в океане, где нет хищников. Жизненный цикл у них почти столь же неспешен, как у человека. Некоторые альбатросы начинают размножаться лишь в возрасте десяти лет, а продолжительность их жизни нам до сих пор нам неизвестна: она оказалась длиннее, чем срок службы металлических колец, которые начали надевать этим птицам биологи несколько десятилетий назад, чтобы определить их возраст. За те десять лет, которые альбатрос еще не приступил к размножению, в популяции мышей могли смениться шестьдесят поколений, большая часть из которых была съедена хищниками или умерла от старости.

В качестве третьего примера рассмотрим самцов и самок одного и того же вида. Мы можем предполагать, что большую выгоду принесут механизмы репарации и более медленное старение тому полу, у которого ниже смертность от несчастных случаев. У многих, возможно, даже у большинства видов, этот показатель у самцов выше, чем у самок, отчасти из-за того, что самцы больше рискуют, участвуя в схватках и бесстрашно демонстрируя себя. Это, конечно же, верно и в отношении современных мужчин в наши дни, и так же обстояли дела, возможно, в течение всей истории человека как вида, — именно мужчины чаще погибают в войнах с мужчинами из других групп, а также в схватках с представителями своей группы. Кроме того, у многих видов самцы крупнее самок, а исследования, в которых изучались благородные олени и птицы семейства трупиаловых, показали, что в условиях недостатка пищи для самцов вероятность умереть выше, чем для самок.

Более высокий уровень смертности от несчастных случаев среди мужчин коррелирует с тем, что они и стареют быстрее женщин, и смертность по причинам, не связанным с несчастными случаями, среди них также выше, чем у женщин. В настоящее время продолжительность жизни женщин примерно на шесть лет больше, чем у мужчин; отчасти эта разница объясняется тем, что среди мужчин больше курильщиков, чем среди женщин, но то же различие в продолжительности жизни представителей разных полов наблюдается и среди некурящих. Эти различия заставляют предположить, что эволюция запрограммировала человека таким образом, что женщины вкладывают больше энергии в самовосстановление, тогда как мужчины — в сражения. Иными словами, репарация мужчины не в такой степени оправданна, как репарация женщины. При этом я не хочу подвергнуть несправедливой критике битвы, в которых участвуют мужчины, поскольку они служат важной эволюционной цели, преследуемой этими мужчинами: приобрести жен и обеспечить ресурсы для своих детей и своего племени, в ущерб другим мужчинам, их детям и их племени.

Последний пример, который я здесь приведу, показывает, что некоторые удивительные для нас проявления старения становятся понятны только с эволюционной точки зрения, и касается этот пример такого исключительно человеческого феномена как продолжение жизни после завершения репродуктивного возраста, в особенности после наступления у женщин менопаузы. Поскольку двигателем эволюции служит передача генов последующим поколениям, другие виды животных редко живут долго после завершения репродуктивного возраста. Природа запрограммировала их так, чтобы смерть совпадала с завершением фертильности, так как после этого поддержание тела в хорошем состоянии уже не несет эволюционных выгод. И человек, как мы замечаем, является здесь исключением, в причинах которого необходимо разобраться, поскольку заложенные в нас программы приводят к тому, что после наступления менопаузы женщины живут еще несколько десятилетий, а мужчины доживают до такого возраста, в котором большинство из них уже не занимается производством потомства.

Но стоит задуматься над этим, как причины становятся очевидными. Активная фаза заботы о потомстве у человека необычно затягивается, продолжаясь почти два десятилетия. Даже те представители старшего поколения, у которых уже выросли собственные дети, играют важнейшую роль для выживания не только детей своих детей, но и всего племени. Они выступают в качестве носителей значимых знаний, что играло особенную роль в эпоху до возникновения письменности. В связи с этим природа запрограммировала у нас возможность поддерживать остальные части организма в приемлемом состоянии даже в возрасте, когда репродуктивная система женщины уже не может функционировать.

Вопрос, над которым приходится серьезно задуматься, состоит в том, зачем изначально естественный отбор запрограммировал наличие менопаузы у женщин. Ее, как и старение, нельзя назвать физиологически неизбежным явлением. У большинства млекопитающих, в том числе у мужчин, а также у шимпанзе и горилл обоих полов, с возрастом происходит постепенное снижение, а лишь затем окончательное прекращение фертильности, тогда как у женщин наблюдается резкое завершение фертильности. Почему же у нас сложилась такая своеобразная черта, которая может показаться приводящей к снижению плодовитости? Не поддержал бы естественный отбор существование женщины, у которой фертильность сохранялась бы до последнего вдоха?

Возможно, менопауза у женщин стала результатом двух других исключительных особенностей человека: исключительно высокого риска для матери при деторождении и опасности, которую представляет смерть матери для ее потомства. Вспомним описанное в третьей главе соотношение размеров человеческого ребенка и его матери: человеческий младенец весом 7 фунтов рождается у матери весом 100 фунтов, тогда как крошечный, весом всего 4 фунта детеныш гориллы рождается у матери весом 200 фунтов. В результате деторождение представляет опасность для женщины. До появления современного акушерства женщины часто умирали при родах, тогда как у горилл и шимпанзе материнской смертности в родах практически не случается.

Вспомним также описанную в третьей главе огромную зависимость человеческих младенцев от родителей, особенно от матери. Поскольку человеческие дети развиваются очень медленно и после отлучения от груди даже не в состоянии сами себя прокормить (в отличие от детенышей обезьян), смерть матери в обществе охотников и собирателей с большой вероятностью становилась фатальной для ее детей, при этом их выживание без нее представлялось возможным в возрасте, намного более позднем, чем для приматов любого другого вида в такой ситуации. Таким образом, мать из племени охотников и собирателей, имея нескольких детей, рисковала их жизнью при каждых последующих родах. Поскольку ее суммарный вклад в воспитание уже имеющихся детей рос по мере их взросления, а также поскольку риск смерти, с которым сопряжено деторождение, также с возрастом увеличивался, шансов выиграть в этом опасном мероприятии у нее было тем меньше, чем старше она становилась. Если у вас уже есть трое детей, все еще зависимых от матери, зачем рисковать этими тремя ради четвертого?

Возможно, это снижение шансов на успех и привело путем естественного отбора к прекращению фертильности женщины в форме менопаузы, нацеленному на то, чтобы защитить предшествующие вложения матери в ее детей. Поскольку для отцов деторождение не влечет за собой никакого риска, у мужчин менопауза не возникла. На примере менопаузы, как и в случае со старением, можно увидеть, как эволюционный подход разъясняет те черты нашего жизненного цикла, которые иначе могли бы показаться нелогичными. Возможно даже, что менопауза возникла не ранее, чем 40 000 лет назад, когда кроманьонцы и другие анатомически современные люди стали часто доживать до возраста шестидесяти и более лет. Неандертальцы и более ранние люди обычно не доживали до сорока лет, так что менопауза не принесла бы их женщинам никаких выгод, если бы наступала в том же возрасте, как у современной Femina sapiens.

Таким образом то, что продолжительность жизни современного человека дольше, чем у человекообразных приматов, стало возможным не только благодаря культурным приспособлениям, таким как орудия для добывания пищи и защиты от хищников. В ее основе лежат также биологические приспособления, а именно менопауза и возросший вклад организма в биологическую репарацию. Независимо от того, сложились ли эти биологические приспособления именно в период «Большого скачка» или ранее, они относятся к тем изменениям жизненного цикла, которые позволили третьему виду шимпанзе обрести человеческий облик.

Последний вывод, который мне хотелось бы сделать по поводу эволюционного подхода к старению, будет таким: данный подход подрывает позиции, в течение долгого времени преобладавшие в физиологическом рассмотрении процесса старения. В геронтологических трудах присутствует навязчивая идея поисков «причины старения» — желательно, единственной, и во всяком случае не более нескольких основных причин. На моей памяти как биолога на звание «Той самой причины» претендовали гормональные изменения, ухудшение состояния иммунной системы и упадок деятельности нервной системы, при этом ни один из кандидатов не располагал убедительными доказательствами в свою пользу. А эволюционный подход приводит к мысли, что эти поиски причины останутся тщетными. Одного, или даже нескольких преобладающих механизмов старения существовать не может. Напротив, под действием естественного отбора происходит выравнивание темпов старения всех физиологических систем, в результате чего старение складывается из бесчисленных одновременных изменений.

В основе этого предположения лежит следующее. Нет смысла осуществлять дорогостоящее обслуживание одной-единственной части тела, если остальные части придут в упадок быстрее. Естественный отбор не позволяет отдельным системам испортиться намного раньше остальных, поскольку в таком случае затраты на дополнительную репарацию именно этих нескольких систем обеспечат большой рост продолжительности жизни, и такие затраты будут оправданны. Точно так же владельцы «мерседесов» не станут устанавливать дешевые свечи, вкладывая при этом большие средства во все остальные детали своих машин. Если бы они поступали так глупо, это означало бы вдвое сократить срок службы дорогостоящего автомобиля вместо того, чтобы вложить всего на несколько долларов больше ради хороших свечей. Но не имеет смысла также тратить огромные средства на бриллиантовые свечи, если остальные части автомобиля проржавеют и развалятся раньше, чем износятся такие свечи. Таким образом, оптимальной стратегией как для владельцев «мерседесов», так и для человеческого организма, будет восстановление всех частей наших машин и тел с такой регулярностью, чтобы окончательный выход из строя всех систем произошел бы одновременно.

Мне представляется, что эта печальная картина соответствует действительности, и что наша жизнь завершается скорее в соответствии с этим эволюционным идеалом, чем под действием «причины старения», столь долго и безуспешно разыскиваемой физиологами. Признаки старения можно обнаружить повсюду. Я уже замечаю у себя признаки износа зубов, значительное ухудшение работы мускулов, заметное снижение слуха, зрения, обоняния и вкусового восприятия. У женщин все названные каналы имеют большую остроту восприятия, чем у их ровесников-мужчин, какую бы возрастную группу мы ни сравнивали. Впереди меня ждет целый перечень хорошо известных проблем: слабость сердца, склерозирование артерий, повышенная хрупкость костей, замедление почечной фильтрации, снижение сопротивляемости иммунной системы и потеря памяти. Этот список можно продолжать почти до бесконечности. Эволюция, судя по всему, устроила организм так, чтобы все наши системы изнашивались, а в репарацию мы вкладывали бы лишь столько, сколько будет оправданным.

С практической точки зрения этот вывод кажется огорчительным. Если бы существовала одна-единственная, главнейшая причина старения, устранение ее дало бы нам источник вечной молодости. Эта мысль во времена, когда старение считалось в основном явлением гормонального характера, подтолкнула некоторых к попыткам добиться чудесного омоложения стариков с помощью гормональных инъекций или пересадки половых желез из молодого организма. Одна из таких попыток стала сюжетом рассказа сэра Артура Конан Дойла «Человек на четвереньках», в котором пожилой профессор Пресбери, безумно влюбившийся в молодую женщину, отчаянно желает омолодиться, но вместо этого после полуночи начинает бегать на четвереньках, как обезьяна. Великий Шерлок Холмс находит причину: профессор стремился обрести молодость, делая себе инъекции сыворотки обезьяны-хульмана.

Я мог бы предостеречь профессора Пресбери, что близорукая одержимость проксимальным объяснением причин уводит его по ложному пути. Задумайся он о первоначальных эволюционных причинах, ему стало бы понятно, что естественный отбор никогда не позволил бы нам дряхлеть под воздействием одного-единственного механизма, которое можно было бы устранить простым лечением. Возможно, это и к лучшему. Шерлок Холмс очень беспокоился по поводу того, что могло бы случиться, если бы люди все же нашли такой эликсир жизни:

«Здесь кроется опасность для человечества, и очень грозная опасность. Вы только вдумайтесь, Уотсон: стяжатель, сластолюбец, фат — каждый из них захочет продлить свой никчемный век. И какой же зловонной клоакой станет тогда наш бедный мир!»

Холмс с облегчением узнал бы, что, как нам сейчас представляется, в действительности этого никогда не произойдет.