Третья Мировая война: нерасказанная история

ГЛАВА 3: ГОСУДАРСТВА АЛЬЯНСА

Решимость и военная мощь Запада с 1918 года была критически ослаблена иррациональной надеждой на мир. Это было неудивительно, учитывая, что после Первой Мировой войны весь потенциал развитых индустриальных стран впервые был полностью привлечен к уничтожению врага, широко распространив глубокое отвращение к войне. Волна пацифизма, захлестнувшая в 1930-х израненную войной Европу, была пропитана искренним эмоциональным беспокойством, которое часто совершенно ослепляла здравомыслящих людей, не давая им видеть очевидное. В то же самое время, когда начался восход Гитлера, например, на ежегодных конференциях партии труда Великобритании ставился вопрос не просто о сокращении, а о ликвидации Королевских ВВС.

На другой стороне, характер и цели мира виделись несколько иначе. «Мир — говорил Ленин. — Означает конечной целью установление коммунистического управления во всем мире». Политика СССР, и внутренняя и внешняя, с конца Первой и до начала Третьей Мировой войны не только полностью соответствовала этому принципу. Третья Мировая войны была ее неизбежным следствием.

Конечно, множество марксистов и на Западе и на Востоке, воспринимали изречение Ленина не более чем аксиому. Были и западные художники, писатели и другие интеллектуалы в 1930-х, которые с энтузиазмом приняли коммунизм, так как им казалось, что это именно то, что может дать измученному человечеству надежду на лучший мир. Некоторые из них позже утверждали, что их ввели в заблуждение относительно истинной природы коммунизма и его методов. В целом, это оправдание было воспринято со скептицизмом.

Существовало и много честных людей, которым просто претила сама мысль о войне, дикой и ужасной бойне и очевидно бессмысленной жестокости. Среди них, тех, кого Ленин назвал «полезными идиотами» и нашлось так много тех, кого можно было использовать. В свободном и обеспеченном обществе они процветали в изобилии.

После Второй Мировой войны, которая во многих отношениях была не более чем продолжением Первой, появилась новая и страшная опасность, исходящая от нового оружия массового уничтожения. Человечество оказалось достаточно умно, чтобы изобрести и производить его, но недостаточно мудрым, чтобы обрести уверенность.

Советская политика была направлена на продвижение и использование в пользу СССР страха перед ядерным апокалипсисом. Так называемые «движения за мир» в западных странах имели одну цель, будучи ненавязчиво организованными и в значительной степени оплачиваемыми СССР с целью максимального использования «полезных идиотов», которым зачастую оказывались порядочные и даже иногда выдающиеся люди. Движения за мир процветали в пятидесятые годы. Это было время «Стокгольмского призыва», «Всемирного совета мира» и других движений, тайно управляемых из Москвы и щедро финансируемых из так называемого «фонда мира». Основной целью этого мирного наступления были Соединенные Штаты Америки.

Сегодня, когда так много известно о действиях глубоко преступного режима, под игом которого Советский Союз страдал более полувека, трудно поверить, что люди, живущие в странах, не находящихся под советским игом, могли оказаться настолько глупы. После окончания Второй Мировой войны Советский союз захватил и поработил три свободных народа на побережье Балтийского моря (Латвия, Литва и Эстония); силой удерживал с своем составе две другие страны (Белоруссия и Украина), не желавшие находиться в подневольном состоянии; продолжал убивать собственный народ ради сохранения господства Коммунистической партии Советского Союза (КПСС); силой установил жестокие и непопулярные режимы в Восточной Европе; финансировал и организовывал подрывную деятельность в демократических странах, которые, решаясь на проявление смелости, находились слишком далеко от его границ, чтобы захватить их силой; простроил стену, разделившую Европу, с минными полями, собаками и вооруженной охраной, чтобы удерживать не преступников, а обычных граждан, вторгся в Афганистан, вел себя по отношению к собственным гражданам с жестокостью, которой нет описаний, лгал и обманывал там, где нечестность могла дать преимущества… подпитывая растущий на западе страх перед ядерной войной, превращая эти опасения в подозрительность и неприязнь к нации, лидеры которой были избираемы народом, которое не убивало миллионы и не порабощало другие страны — Соединенным Штатам. Было бы глупо утверждать, что в западной демократии нет недостатков. Уродливые недостатки произрастали в изобилии, иногда они были столь чудовищны, что приводили особенно чувствительных и интеллектуальных людей в отчаяние. Но было бы верхом абсурда предполагать, что они были хуже мрачного, непримиримого, репрессивного и некомпетентного марксистского произвола, что политика Советского Союза была единственным источником мира, а главная угроза ему исходила от Соединенных Штатов. Тем не менее, именно эту информацию несла советская пропаганда и распространяли его агенты, знали они, что делают, или нет.

В 1980-м в антиядерном оркестре поднялось настоящее крещендо. Массовые демонстрации были организованы в Германии, Франции, Нидерландах, Бельгии, Великобритании и Соединенных Штатах, и каждый раз Америка была представлена форменным злодеем. Звучали призывы «Сократить арсеналы милитаристского Запада» и дать миролюбивому Советскому Союзу и его преданным союзникам возможность в ответ сократить свои. Однако, можно с уверенность полагать, что в советских городах таких митингов не состоялось.

Ловкость, с которой использовались Ленинские «полезные идиоты» и та степень, в которой подлинные страхи честных людей превращались в орудие советских интересов по сокрушению их собственных правительств, были просто невероятны. Однако, в конце концов, здравый смысл начал отыгрывать позиции у массовой истерии. Несостоятельность призывов к одностороннему ядерному разоружению проявилась еще более четко, а утверждения об односторонней вине США за гонку ядерных вооружений воспринимались все более критически. К лету 1983 года обстановка стала спокойнее, однако было нанесено много вреда, он не был непоправимым. Мирное наступление Советского Союза, в конце концов, сошло на нет, усилия, направленные на разрушение обороноспособности западных стран не принесли ожидаемого эффекта.

Следует также заметить, что хотя рост ядерных арсеналов обеих сверхдержав вызывал общественное беспокойство, на западе, по крайней мере, от правительств неуклонно требовалось не забывать объяснять собственному народу, что делается и почему, вместо того, чтобы с мрачным видом проводить ту политику, которую они считали нужным. В Советском Союзе, конечно же, такой задачи никогда не стояло.

В дополнение к общим проблемам, порожденной ею самой, ядерная политика являлась одной из причин раскола между западными союзниками, хотя, конечно, не единственной. Другой было некоторое недопонимание, вызываемое разницей в стиле действия правительств по обе стороны атлантического океана. Неопределенность и мягкость демократического правительства после одних выборов сменилась жесткой и вызывающей политической линией, республиканской эпохи, хотя все еще проявлялось заметная несогласованность перехода от политики вчерашнего дня к политике сегодняшней. Это не было привлекательным для европейских лидеров, за некоторым исключением в виде премьер-министра Великобритании. Им была по душе более терпеливая и последовательная смена политического курса, перетекающего один в другой, так как слишком часто приходилось смиряться с более сбалансированной и менее авантюрной, чем хотелось бы некоторым политикой, как ценой за достижение согласия в рядах Европейского союза. Последний так и не восстановился в качестве мирового политического игрока после провала проектов Европейского оборонительного союза и Европейского политического союза в 1954 году. Впоследствии много времени было потрачено впустую в попытках заново создать институты, которые могли бы заменить огромные усилия по формированию Соединенных Штатов Европы. Националистический угар генерала де Голля, а затем, хотя и менее вопиющая, но не менее разрушительная Британская политика полумер в отношении любого позитивного шага на пути к новой структуре Европы привели к тому, что союз растратил большинство времени на то, что можно буквально назвать «вопросами хлеба и масла»[11], чем на поиски путей того, как Европе получить в мире политическое влияние, адекватное ее экономической мощи и ее интересам во всем мире.

Так было до 1981 года, когда программа Геншера-Коломбо, закулисно поддерживаемая Исполнительным Комитетом за Объединение Европы, показала путь к новому механизму и стала новым актом политической воли. Принятие в 1983 году этих предложений членами Европейского Сообщества, которое вскоре увеличится присоединением Испании и Португалии, обеспечило возможность принятия решений и первичный аппарат обеспечения их практической реализации. Большая заслуга этой программы заключалась в принятии более-менее дееспособного органа, а именно Европейского совета, состоящего из глав правительств государств-членов сообщества, что обеспечило создание верховного руководящего органа по общим вопросам, выходящим за рамки отдельных стран сообщества и, что еще более важно, для совместного принятия решений в вопросах внешней политики представителями государств-членов. И теперь, наконец, удалось включить в список его задач выработку единой оборонной политики и взаимодействия между вооруженными силами стран-членов Сообщества.

Это было достигнуто за счет двух мер, обе из которых были, казалось, довольно просты, когда были приняты, но чтобы принять их, потребовался прыжок через институциональные препятствия, возводимые теоретиками Сообщества на пути любого прагматического развития. Европейский совет принял Акт Объединения, заявив, что представляет собой единый орган, целью которого является принятие решений. Кроме того, было принято решение о создании секретариатов для подготовки и исполнения решений в области внешней и оборонной политики. Внешняя политика согласовывалась и, гармонизировалась насколько это возможно временными бюрократическими органами, состоящими из официальных представителей государства, председательствующего в Сообществе в данное время. Но так как оно менялось каждые шесть месяцев, оказывалось затруднительно обеспечить непрерывность политической линии. Эффективность принятия решений также падала.

Было ясно, что как только решение о включении вопросов обороны в сферу деятельности Союза было принято, этих договоренностей оказалось совершенно недостаточно. Решения в сфере обороны должны были приниматься либо длительное время, с учетом времени, необходимого для разработки оперативных концепций, на которых основывались требования к технике, а затем с учетом длительного времени, необходимого на ее производство, либо же приниматься в очень сжатые сроки в кризисных или иных чрезвычайных обстоятельствах, требовавших совместных действий. Необходимый минимум штабных офицеров требовался для мониторинга долгосрочных процессов и подготовки необходимых материалов и разведывательных данных (например, информации о расположении сил), необходимых для принятия срочных решений в рамках Альянса и управления в случае кризисных ситуаций. Логика этого аргументы оказалась достаточной, чтобы одолеть французские колебания, в то время как Великобритания, наконец, признала, что для поддержания необходимого уровня обороны, который правительство Консерваторов считало необходимым и не нарушая его монетаристских принципов, требовались некоторые радикальные меры повышения эффективности. Единственным доступным путем представлялось сотрудничество с другими государствами Западной Европы как в области производства вооружений, с гораздо более высокой степенью стандартизации, так и в отведении определенной степени специализации ролей вооруженных сил государств-членов. Этот новый институциональный механизм не мог обеспечить резких и быстрых результатов, но по крайней мере задавал рамки, в которых было возможно более совершенное и скоординированное планирование после того, как будут приняты необходимые решения в области улучшения обычных вооруженных сил европейских стран Альянса в свете обстоятельств, о которых пойдет речь ниже.

В дополнение к разобщенности Европейского сообщества, продолжались и постоянные разногласия между Европой и США по поводу роли, которую они должны играть по отдельности или совместно в защите своих интересов по всему миру. Эти разногласия проявлялись с особой резкостью в области ядерной политики и ситуации на Ближнем Востоке. Ядерный аргумент представлял проблему для американцев, полагавших, что пойдя на разработку и размещение в Западной Европе модернизированных тактических ядерных вооружений (ТЯО) они пошли на поводу у Европейцев, ощущавших угрозу, исходящую от развертывания на территории Советского Союза усовершенствованных систем, очевидно нацеленных на Западную Европу. Решение этой актуального и жизненного важного раскола во мнениях по крайней мере частично было вызвано началом серьезных переговоров с Советским Союзом в конце 1981 года, последовавших за Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ), которые будут описаны в следующей главе, а также, отчасти, вследствие пересмотра роли, которую надлежало играть Европе в рамках Атлантического Альянса. В то время, как было справедливо и правильно, что европейцы хотели иметь на совей территории ядерные ракеты, эквивалентные направленным на них, либо попытаться договориться о ликвидации или сокращениях такого орудия обеими сторонами, это не имело никакого отношения к одному из самых жестких вопросов, с которым могли столкнуться главы западных стран в случае войны, а именно: применить ли ядерное оружие первыми, если они окажутся не в состоянии сдержать обычными силами советское наступление на Западную Европу.

Новое ТЯО логически требовало стать частью общей схемы сдерживания, которая хорошо работала с момента, когда Советский Союз приобрел ядерное оружие, а именно, что удар вызовет ответный удар. Популярный аргумент против размещения этого оружия на территории Западной Европы был несостоятелен потому, что подавляющее большинство стран не признавали, что одностороннее разоружения Запада вызовет аналогичное разоружение Востока. Приход этого вопроса в сферу общественной дискуссии, привел, однако, к фокусировке внимания на гораздо более реальной и сложной проблеме, присущей доктрине гибкого реагирования. Она включала предположение, что при определенных обстоятельствах, то есть в случае советского нападения на Европу обычными силами, которое будет невозможно успешно остановить обычными западными вооруженными силами, предстояло принять решение, следует ли запретить удар и оставить обширные области Западной Европы под советской оккупацией или же прибегнуть к ограниченному и избирательному применению ядерного оружия, дабы остановить военные действия. Это позволяло добиться оперативной паузы, в ходе которой возможно было бы завершить конфликт, в то же время демонстрируя готовность Запада в любой момент принять все меры, чтобы предотвратить победу СССР.

Причина, по которой западные лидеры могли столкнуться с этим мучительным выбором, была проста и понятна: их обычные вооруженные силы сами по себе были недостаточны, чтобы при любых обстоятельствах гарантировать, что наступление гораздо более мощной машины советских вооруженных сил будет остановлено. Эта ситуация была печальным наследием решений 1950-х, когда США все еще обладали ядерным превосходством и угроза воспользоваться этим превосходством была достаточна, чтобы предотвратить — и при необходимости положить конец — любой агрессии против Европы. Особенно привлекательным для политиков было не просто подавляющее превосходство западной стороны в то время, но и экономия средств, которая позволяла им наслаждаться сокращением обычных вооруженных сил Европы. После того, как западное ядерное превосходство исчезло, и ядерный паритет был достигнут и даже несколько сместился в советскую сторону, финансовые выгоды от опоры на ядерное оружие еще долго властвовали в умах недальновидных западных политиков, которые, наконец, просто убедили себя в том, что Запад не мог позволить себе необходимый уровень обычных вооруженных сил в свете необходимости подержания уровня социальных расходов, которые казались необходимыми для предотвращения дальнейшего распада западного общества.

Некоторыми из невоспетых гениев в новом «Геншеровского типа» Секретариате Обороны удалось запустить и обеспечить принятие европейскими политиками идеи о том, что народное недовольство против ядерного оружия может создать плодотворную почву для другого аргумента: а именно о том, что спорной, чтобы не сказать предосудительной возможности применения Западом ядерного оружия можно избежать, если бы были усилены обычные вооруженные силы стран Запада. Если бы появился реальный шанс остановить или, по крайней мере, значительно задержать советское наступление обычными силами, то решение о том, применять ли ядерное оружие в Европе будет возложено на советские силы. Таким образом, ТЯО потребуется западной стороне для гарантии недопущения его использования советами, а не для менее приемлемого первого ядерного удара со стороны Запада.

Создание адекватных этой задаче обычных западных вооруженных сил не однозначно не могло быть достигнуто за счет увеличения расходов отдельных европейских стран и могло было быть достигнуто только повышением эффективности совместной оборонительной политики и более справедливым распределением нагрузки. Это могло было быть обеспечено только за счет единой и работоспособной европейской оборонительной политики.

Это имело также дополнительное преимущество, так как очень помогало в устранении одной из основных причин для разногласий между Западной Европой и Америкой. Соединенные Штаты долгое время считали, что вносят больше, чем свою долю в защиту интересов Запада. Например, концепция сил оперативного развертывания, например, в Индийском океане предполагала, что в ней могут быть задействованы силы, которые могли бы войти в состав американских подкреплений, перебрасываемых в Европу в случае войны. Поэтому, в глазах американцев было очевидно справедливым предположение, что для того, чтобы Соединенные Штаты могли использовать свои силы в районах, где Европейцы не могли создать военное присутствие, но имели в них интересы, не менее нуждающиеся в защите, чем американские, европейцы должны «выбрать слабину». То есть, они должны будут взять на себя исправление любых слабых мест, которые могли бы возникнуть в результате того, что США будут вынуждены действовать в общих интересах Запада где-то в другом месте. Против подобного хода мысли в западной Европе существовали некоторые возражения, не только из-за дополнительных расходов, которые потребовались бы, чтобы нарастить европейские силы для затыкания американских дыр в Европе, но и потому, что это означало автоматическую поддержку западной Европой американской политики в остальной части мира, которая, возможно, не будет должным образом согласована и в которой, возможно, не будет достигнуто компромисса. Это предостережение подкреплялось «манифестом несогласия», которым сочли существующие противоречия между некоторыми аспектами американской политики на Ближнем Востоке и политикой Европейского сообщества. На европейский взгляд казалось, что американцы оказались слишком подвержены еврейскому лобби в Соединенных Штатах и не могли навязать политику умеренности Израилю, хотя тот зависел от них финансово и в области поставки военного оборудования, а также потому, что Соединенные Штаты не принимали, или не могли заставить принять Израиль признать необходимость решения ближневосточного конфликта с учетом мнения палестинцев и создания независимого палестинского государства.

Учитывая разногласия в области, в которой было наиболее вероятным, что Соединенным Штатам, возможно, придется предпринять военные действия или, по крайней мере, использовать военную силу в роли сдерживающего фактора, было особенно трудно ожидать, что западноевропейцы, так сказать, дадут карт-бланш американской политике, заранее согласившись с «выборкой слабины» в Европе.

В промышленно развитых западных странах, а также в Японии было очевидно, что если арабский экспорт нефти сократиться, промышленности тоже придется затормозить — или даже, в отдельных случаях остановиться. Нежелание предыдущей администрации США, находившейся под давлением мощных политических групп (особенно, Нью-йоркских) принять простой факт, что для обеспечения бесперебойных поставок нефти должны сильнее учитываться интересы арабов в поиске решений палестинского вопроса, была главным препятствием на пути прогресса. Оно также вызывало разногласия в отношениях США с Европой, где правительства были в состоянии взглянуть на ситуацию на Ближнем Востоке менее ограниченным взглядом, нежели американская администрация. Обеспечение поставок нефти и решения палестинского вопроса, хотя и не вызывали опасных внутренних разногласий в США, представляли собой серьезную проблему. Политика европейских стран, как в области их ответственности в рамках НАТО, так и в области возможности совместных действий вне зоны ответственности НАТО, должна была быть направлена на стимуляцию Вашингтона на активный поиск выхода из этой деликатной проблемы.

В поиске путей выхода из этого тупика значительную (и неожиданную) помощь оказал премьер-министр Израиля с его фактической аннексией Голанских высот в конце 1981 года, которая вызвала отмену подписания стратегического соглашения с США и открытую критику Европы. Эти действия, вызвавшие обострение отношений Соединенных Штатов и Израиля, наконец, сделали последний шаг для того, чтобы стала возможной новая политика в отношении Ближнего Востока, которая бы предполагала разумный учет позиции арабских стран и, в то же время, соответствовала бы взглядам Западной Европы. Оно сняло последние препятствия для молчаливого принятия Западной Европой доктрины «выбора слабины» и, таким образом, предоставила еще один аргумент за улучшение обычных вооруженных сил стран Западной Европы.

Были еще два важных последствия. Страны Западной Европы сильнее стремились к гармонизации внешней политики по сравнению с Соединенными Штатами. Казалось, они понимали, что западноевропейская позиция может быть услышана только в случае, если Европа продемонстрирует мускулы и независимость, показывая миру, что она не обязательно является лишь сателлитом США. Это также в значительной степени брало начало в резкой оппозиции политики по Ближнему Востоку, и когда эта конкретная проблема встала на путь разрешения, для Европы стало легче мыслись в категориях общих с США действий по продвижению интересов всего западного мира. Но как только решение приложить усилия было принято, существующих мер по координации защиты интересов Запада оказалось недостаточно. Время от времени проходили так называемые Западные Саммиты, как, например, прошел в Гваделупе в 1978 году, но эти встречи включали не все вопросы, которые стороны считали необходимыми и тем более, не имели никаких средств продвижения принятых решений, позволивших бы проверить их эффективность. Обычным ответом на подобную критику было то, что консультации в рамках Североатлантического Альянса позволяли влиять на ситуацию по всему миру. Это было формально верно в том отношении, что консультаций было достаточно. Реализация принятых решений, однако, была другим вопросом, так как зона ответственности и операций Североатлантического Альянса была наменяно ограничена Европой, Средиземным морем и Северной Атлантикой, таким образом, не включая в себя многие страны и регионы, в которых угрозы интересам запада в настоящее время воспринимались как наиболее острые. Требовались новые механизмы, и они были частично выработаны как раз вовремя, до начала Третьей Мировой войны.

На Западном саммите 1982 года была не только предпринята попытка сформулировать политику, которой должен был следовать весь западный мир в целях обеспечения необходимых материалов и использования своего экономического преобладания в качестве инструмента влияния на события в мире и предотвращения дальнейшего советского авантюризма, но и сделаны первые пробные шаги в создании основы, на которой могли быть представлены подобные решения и разработаны дальнейшие конкретные решения. Простое расширение сферы операций НАТО, которое могло показаться более простым, было невозможно, так как не все его члены готовы были с этим согласиться. Западный Политический Штаб стал загадочным названием органа, на который присутствующие на саммите главы правительств возложили эти новые задачи и который получил всего два года, чтобы начать их реализацию и убедительно доказать свою полезность.

Однако основную причины разногласий по обе стороны Атлантики — разницу в темпе и стиле — решить было труднее. На протяжении большей части своей истории Атлантический Альянс часто назывался «Атлантическим сообществом», однако это название было не более чем дипломатической риторикой. Концепция «сообщества» разваливалась, когда Альянс сталкивался с проблемой, как, например, после Суэцкого кризиса, когда отношения между США, Великобританией и Францией оказались особенно напряженными. Были приняты резолюции в попытке его создания, но на практике ничего не происходило, за исключением двух дополнений к списку задач Альянса, которые вносили важный вклад в его потенциал, но никогда не позволяли достичь полного взаимодействия. Одним из них было то, что Альянс должен включать и экономическую политику. Этим, однако, в настоящее время занимались и многие другие международные организации, так что значение постановления для НАТО не имело особого значения. Другие оказалось более плодотворным. Союзники договорились об улучшении взаимодействия по вопросам, представляющим общий интерес. Это позволило расширить их зону влияния с первоначальной зоны ответственности НАТО на все другие районы мира. Забегая вперед, это позволило говорить о появлении вне территориальных проблем, которые было невозможно решить без участия Альянса и, как часть операций Альянса, принимать скоординированные меры по их решению.

В поздние годы концепция «атлантического сообщества» превратилось в лимбо[12] нереализованных теорий из-за роста и развития Европейского сообщества, которому большинство Европейских членов Альянса оказались готовы посвятить гораздо больше сил, чем призрачному «атлантическому». Эта дихотомия в 1960-е получила меткое пропагандистское прозвище «двух столпов», согласно которому Альянс должен был состоять из Соединенных Штатов и Канады с одной стороны и объединенной Европы с другой. Это также не было полностью реализуемым. Это предложение в действительности было немногим более, чем еще одним препятствием на пути реализации того, что могло быть верно охарактеризовано как «сообщество по обе стороны Атлантики».

Основной причиной сложностей на пути построения «Атлантического сообщества» были, конечно, различия в размерах и влиянии между США и странами Западной Европы. После Второй Мировой войны, Соединенные Штаты были единственной западной страной, которая стремилась навязать свой власть в мире и предпринимала для этого усилия в то время, как бывшие империи западной Европы переживали потерю своего прежнего положения на мировой арене, которым они когда-то наслаждались. И они не всегда были готовы смириться с ролью региональных стран среднего могущества.

Была и еще одна трудность, так как методы американской политики не были направлены на участие в интегрированном сообществе. Для союзников было трудно выставить свои предложения на мучительное общественное обсуждение и механизм принятия решений, что являлось основным методом в США с их жестким разделением властей. Как только решение будет принято, оказывалось мало надежд, на то, что американцы окажутся готовы пройти все это снова, чтобы рассмотреть предложения, поступающие из-за границы. Следовательно, по трезвой оценке на обеих берегах, Альянс продолжал функционировать в режиме «Трансатлантической сделки». Эта фраза была использована одним из выдающихся американских представителей при НАТО в качестве называния книги об этих отношениях. Суть сделки заключалась в гарантиях американцев рассматривать нападение на Западную Европу как нападение на сами США, и гарантиях Западной Европы внести справедливый вклад в общую оборону. Единственным опасностями для «сделки» было то, что Европейцы могут не найти справедливой американскую оценку; или же если Соединенные Штаты в силу чрезвычайных обстоятельств сочтут необходимым отвлечение внимания и своих сил от Европы, как, например, в случае с Вьетнамом, когда такое отвлечение в целом не одобрялось Европейцами и, более того, оказалось безуспешным.

Резкий стиль политики республиканской администрации в первые годы 80-х и растущая озабоченность Соединенных Штатов положением на Ближнем Востоке, Юго-западной Азии и Центральной Америке совпала по времени с усиление идущих из Европы криков о ядерном разоружении. Он также совпал по времени с негативными действиями, предпринятыми по инициативе мелких политических партий в Бельгии и Голландии, которые привели к сокращению их вооруженных сил и, одновременно, заявленному нежеланию разрешать размещение большего объема ТЯО на их территории. Было также отмечено, что в когда в Европе активно обсуждался вопрос об экономических санкциях в ответ на советскую войну в Афганистане в военное положение в Польше, Соединенные Штаты оказались не в состоянии воспользоваться коротким периодом, когда они могли ввести единственную санкцию, которая была понятна и человеку и давала бы широчайшие возможности — а именно остановить экспорт зерна в Советский Союз. Этого не было сделано не из-за сомнений в ее эффективности, а потому, что американские фермеры, чьи голоса имели важное значение для американской администрации, не пожелали отказаться от огромных продаж продукции в советский союз, от которых в значительной степени зависело его сельское хозяйство.

К счастью для запада, война разразилась в это время, а не позже. Соединенные Штаты и Европа встали на разные пути.

ГЛАВА 4: ЯДЕРНЫЕ АРСЕНАЛЫ

В начале 1970-х годов между Советским Союзом и Соединенными Штатами был достигнут ядерный паритет. Договор об ограничении стратегических вооружения (ОСВ), подготовленный в мае 1972 года устанавливал потолок на количество стратегических баллистических ракет. Также был подписан договор об ограничении систем противоракетной обороны. Вместе эти договоры предполагали, что обе сверхдержавы приняли принцип взаимного гарантированного уничтожения. На самом деле, это было не так. Для СССР ядерное сдерживание было очевидно направлено на способность выжить, сохранить боеспособность и победить в условиях ядерной войны. США полагались на достижение постоянного технологического превосходства, не оставлявшего советам шансов на это. По обе стороны в 1970-х наблюдался резкий рост количества боеголовок, в основном, за счет введения ракет с разделяющимися головными частями индивидуального наведения (РГЧ ИН), а также заметный рост эффективности систем наведения и, следовательно, точности их доставки. Соединенные Штаты удвоили количество своих стратегических боеголовок с примерно 5 000 в 1970 до более чем 11 000 в 1980. В СССР их количество выросло с примерно 2 500 в 1970 до 5 000 в 1980, хотя этот показатель должен был вырасти примерно до 7 500 в ближайшие несколько лет. В то же время, точность стратегических ракет улучшилось по обе стороны. Круговое вероятностное отклонение (КВО — радиус от точки прицеливания, в который укладывается 50 % попаданий) снизилось с 600–900 (для ракет, запускаемых с земли, но не с подводных лодок) до 180–200 метров.

Технологическое преимущество США над СССР в стратегических вооружениях в 1980 было гораздо меньшим, нежели десять лет назад. Кроме того, общая поражающая способность американского стратегического арсенала (на военном жаргоне «контр-военного потенциала» или CMP), которая в конце 1970-х была в три раза выше, чем у СССР, была достигнута и превзойдена Советским Союзом в начале восьмидесятых. США сохраняли некоторые преимущества с бомбардировщиках и подводных лодках (из тридцати американских подводных лодок стратегического назначения постоянно находились на боевом дежурстве до двадцати, в то время как у Советского Союза — не более десяти), кроме того, в области противолодочной обороны (ПЛО) методы западных флотов определенно находились впереди. Тем не менее, в межконтинентальных баллистических ракетах (МБР) СССР продолжит оставаться далеко впереди до принятия на вооружение американской ракеты «Трайдент-2» — баллистической ракеты подводных лодок (БРПЛ) — и очень точной ракеты, которая будет принята на вооружение во второй половине восьмидесятых годов.

С принятие Советским Союзом гораздо более продвинуты механизмов защиты правительства и промышленности, а также гражданской обороны стало ясно, что в первой половине восьмидесятых для СССР открылось то, что аналитики, как правило, с подачи Генри Киссинджера называют «окном возможностей». Несмотря на огромные технические трудности полностью скоординированного первого стратегического ядерного удара против американских МБР наземного базирования и уверенности, что даже при достижении оптимального результата значительная часть стратегических ядерных сил Соединенных Штатов уцелеет, а также оставшиеся нетронутыми американские подводные ядерные силы окажутся в состоянии ответить, для СССР открылась ясная возможность использовать свои стратегические ядерные силы для политического давления в международных отношениях. Если же это не позволит добиться решающих результатов, всегда оставалась возможность ведения открытой обычной войны против НАТО в Европе. Но в любом случае это «окно возможностей» останется открытым не более, чем на несколько лет.

Где велись действительно бурные дебаты в области международной ядерной политики (то есть того, что некоторые военные недобро называли «военной метафизикой»), так это в вопросе о тактическом ядерном оружии (ТЯО) ближнего радиуса действия, который вносил критический раскол и неопределенность в западный альянс. В начале восьмидесятых годов, СССР оказался в состоянии использовать сложившееся на западе беспокойство по поводу ядерной угрозы с наибольшей эффективностью через массовую пропагандистскую кампанию и «полезных идиотов».

При всей привычной неуклюжести Советского Союза не было никаких сомнений в том, что его манипуляции западной озабоченностью по поводу ядерного оружия были наиболее искусными.

Когда в 1960-х американское ядерное превосходство уступило место состоянию примерного равновесия между сверхдержавами, их уязвимость к ударам межконтинентальными баллистическими ракетами приобрела, возможно, меньшее значение, нежели уязвимость европейских союзников перед ядерным ударом. Независимо от любых преимуществ, которые могли дать сверхдержавам повышение точности, снижение уязвимости или сокрытие пусковых установок, повышение их мобильности и так далее, оставался просто факт: они не могли пострадать от первого удара противника настолько, чтобы потерять возможность разрушительного ответа. Важнейшим вопросом, поставленным в начале 1970-х, было то, в насколько тяжелом положении должны оказаться европейские союзники в случае войны, чтобы США решились на масштабный ракетно-ядерный удар по Советскому Союзу. Если бы угроза ужасного ответного удара поставила бы готовность любого американского президента сделать это под сомнение (а так не могло не быть), что можно было бы сделать, чтобы найти приемлемую альтернативу? Так европейская неопределенность относительно возможности положиться на США и принять на себя ужасный по своим последствиям ядерный удар ради союзника далеко за границей, породила широкое обсуждение проблемы ТЯО и его модернизации, обсуждения, которые сделали многое, чтобы привести Альянс в смятение и предложить Советскому Союзу возможность, которой он не преминул воспользоваться.

Принятие в конце 1970-х годов на вооружение Советским Союзом баллистических ракет СС-20[13] и бомбардировщиков «Бэкфайер» (используется классификация НАТО) дало Варшавскому договору качественно новые возможности для нападения на Западную Европу, хотя советская военная мысль рассматривала их лишь как новые средства прежней политической линии. Учитывая дальность ракет СС-20 в 3000-4 000 миль[14] (против 1 000-2 500 для заменяемых ею ракет СС-4 и СС-5[15]), у СССР появилась возможность поразить практически любую цель в Западной Европе со своей территории. В то же время ни одна ракета наземного базирования не могла достичь целей за пределами Восточной Европы на территории самого СССР. Немногочисленные самолеты альянса, способные нести ядерное оружие, также не могли с уверенностью рассчитывать на прорыв к целям, даже имея достаточную дальность полета. Оставались, правда, 400 БРПЛ «Посейдон», находившиеся в распоряжении Верховного Главнокомандующего Объединенными силами НАТО в Европе (SACEUR), но использовать их означало спровоцировать советский удар по континентальной части Соединенных штатов, за которым, разумеется, последовал бы ответный удар американскими МБР.

Европейская озабоченность дисбалансом в области тактического ядерного оружия привело к тому, что в декабре 1979 года НАТО приняло решение в течение следующего десятилетия разместить на территории Европейских стран 572 американские ракеты большей дальности и точности, чем те, что имелись на тот момент. Таким образом, в Германии предполагалось разместить 108 баллистических ракет средней дальности «Першинг-2», имевших дальность до 1 000 миль и радарную систему управления, обеспечивавшую повышенную точность, чтобы заменить ракеты «Першинг-1А». В это же время должны были быть размещены 464 крылатые ракеты наземного базирования (КРНБ)[16], имевшие дальность около 2 400 километров[17] и высокоточную систему наведения с коррекцией по профилю местности TERCOM. Из них 160 предполагалось разместить в Великобритании, 96 — в Федеративной Республике Германии, по 48 в Бельгии и Нидерландах и 112 в Италии. Это решение, единогласно принятое советом НАТО сопровождалось предложением о проведении переговоров с СССР по сокращению тактических ядерных средств. Решение о развертывании и предложение о контроле рассматривались как единый вопрос.

На западе развертывание современных ракет воспринималось как не более чем меры по исправлению критически опасного дисбаланса. В Советском Союзе, однако, как уже заявлял в октябре 1979 года в своей безуспешной попытке предотвратить планируемое решение НАТО Брежнев, это однозначно воспринималось как попытка изменить стратегический баланс в Европе и дать Западу решающее превосходство. Это воспринималось как стремление США получить возможность удара по советской территории (этому вопросу в СССР всегда придавалось особое значение) без использования стратегических ядерных сил и угрозы ответного удара по американскому континенту.

Немедленное предложение остановить развертывание ракет СС-20 могло бы выбить у НАТО почву из-под ног. Они уже были развернуты и в середине 1981 года насчитывали в общей сложности около 250 единиц, а до окончательной численности — 300 их планировали довести в 1982. Так как на Советский взгляд это не привело бы ни к чему более, чем к усилению программы НАТО, прибегать к этому маневру не сочли нужным и это предложение не было заявлено. Аргумент СС-20 был потерян и эти ракеты смогли лишь заменить менее эффективные СС-4 и СС-5 меньшей дальности, которые, в качестве бонуса были перенаправлены на то, чтобы держать с советской территории под прицелом весь Китай. Таким образом, шаг НАТО был воспринят Советским Союзом как новый и угрожающий вызов, хотя на одна из размещаемых в Европе ракет не была готова на 1983 год.

Принятое по вопросу ТЯО решение начало создавать общественную обеспокоенность в Европе. Размещение имеющих большую дальность, точность и мобильность «Першингов-2» и КРНБ воспринималось как повышение угрозы ядерной войны в Европе, которая не нанесет вреда США. Существовала обеспокоенность, что американская военная мысль может склониться к идее ограниченной ядерной войны, которая, тем не менее, несомненно будет ограниченной ядерной войной в Европе.

За предложением со стороны НАТО о начале переговоров об ограничении ТЯО последовали предварительные переговоры между США и СССР в Женеве осенью 1980 года, которые были прекращены, когда сменилась администрация США. Мало что было достигнуто, помимо несколько более четкого определения позиций сторон, которые хотя бы пришли к соглашению, что переговоры должны оставаться двусторонними и включаться вопрос о средствах наземного базирования, размещенных в Европе, хотя Советы все еще надеялись включить в переговоры вопрос о так называемых средствах передового базирования (FBS), а также БРПЛ и самолетах, способных нести ядерное оружие, размещенных на авианосцах США в европейских водах.

Новая администрация США не предприняла никаких попыток возобновить переговоры. Этому не способствовала и предложение Брежнева, озвученное на 26-м съезде Партии в феврале 1981 года, как только начались эффективные переговоры, о моратории на новые ракеты средней дальности. Развертывание СС-20 к тому времени близилось к завершению. Одна новая ракета вступала в строй каждые пять дней. НАТО требовалось еще два-три года на развертывание.

Хотя многие на западе увидели в предложении Брежнева не более чем вопиющий цинизм, оно отражало подлинное различие с тем, что делалось ранее, и это было настолько явным, что в НАТО предположили, что советский образ мышления последовал совершенно новому принципу. Кроме того, они настолько соответствовал состоянию общественного мнения в Западной Европе, что предложение Брежнева приветствовали некоторые силы (в тому числе оппозиционная Партия Труда в Британии) как весьма полезное.

Обстоятельства, которые наиболее поспособствовали тому, что президент де Голль вывел Францию из военной составляющей НАТО в 1966 году теперь выглядели наиболее слабо. Одним из главных его возражений было то, что альянс был слишком сильно завязан на США и превратился в не более чем инструмент отстаивания американских интересов в Европе. Сейчас же, в начале восьмидесятых, наблюдалась тенденция к отделению оборонных интересов США от Европейских. Создавалась ситуация, которая, возможно, была бы более по душе де Голлю. Однако существовало мало сомнений в том, что эта тенденция была расценена многими думающими людьми на Западе как представляющая серьезную угрозу Североатлантическому Альянсу и миру в целом.

Чтобы предотвратить это опасно нарастающее расслоение интересов, было чрезвычайно важно, чтобы обновление тактического ядерного оружия происходило в тесной взаимосвязи с переговорами между СССР и США об его сокращении.

Было предельно ясно, что американская администрация должна была понять (возможно, в Вашингтоне это не воспринималось так серьезно, как должно было бы), что обеспокоенность европейских союзников и очень громкое выражение народного недовольства, которым оно проявлялось, должно было быть ослаблено, и это могло быть сделано только одним образом — подлинным шагом Соединенных Штатов к серьезным переговорам с Советским Союзом по контролю над вооружениями.

В сентябре 1981 года новый госсекретарь в США и советский министр иностранных дел встретились в Нью-Йорке, чтобы обсудить возможность возобновления переговоров по ТЯО, которые могли начаться в конце ноября того же года. В Европе все же имелись значительные сомнения в том, что Соединенные Штаты были совершенно серьезны в новом стремлении прийти к соглашению. Развеять их было возможно только значительными усилиями со стороны администрации США, направленными на то, чтобы убедить европейскую общественность в том, что предпринимались действительно реальные шаги. Эти были процесс, которые, в конечном счете, привели к тому, что стало известным как Договор СНВ 1984 года. Тем не менее, нельзя было сказать, что он шел полным ходом. Его кульминация на саммите в январе того же года, как считалось, имела не больше общего с президентской кампанией, чем обычные деловые переговоры.

Договор о контроле над вооружениями являлся преимуществом для консерваторов в год выборов, хотя обременил и либералов. Этот момент подчеркнут тот факт, что процесс его ратификации сенатом США был завершен к лету. Переговоры оказались трудными (результаты их были различными, но примерно в равной степени удовлетворили обе стороны), но не слишком, и, как и ожидалось, затянувшимися, однако работа над заброшенным договором по ОСВ-2 в июне 1979 сохранила много времени выработанными формулировками и определениями типов вооружений.

Новый договор оправдал свое название — СНВ — что означало «Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений». Этот термин, предложенный американцами в начале новых переговоров, был принят Советами с серьезными опасениями, не столько потому, что они не проявляли явного стремления к сокращению вооружений, а потому, что они хотели сохранить преемственность с достигнутым ранее процессом в рамках ОСВ-2. Однако замена понятия «ограничение» понятием «сокращение» пользовалось столь широкой популярностью в странах Варшавского договора (едва ли меньшей, чем в западной Европе) и даже (что ограничивалось всеми силами) в СССР, что его принятие было неизбежным.

В отличие от договора ОСВ-2, который заключался только на пять лет, договор СНВ был бессрочным. В дополнение к сокращениям, ключевой особенностью СНВ было то, что он включал также временное соглашение, заключенное в прошлом году и устанавливающее ограничения на ТЯО в Европе.

Однако должна была быть проделана большая работа по остальной части договора, так как США настаивали раннем соглашении по ТЯО, которое должно было сопровождаться развертыванием первых новых КРНБ «Томагавк» в Великобритании и Италии в конце 1983 года, за которым последует их размещение в Западной Германии и Бельгии, но не в Нидерландах, выразивших отказ. С декабря 1979 года, когда НАТО было впервые принято решение о модернизации своего ТЯО, были обнаружена любопытная и неоднозначная связь между принятием этого решения и контролем над вооружениями. Если не предпринять серьезных дипломатических усилий по контролю над вооружениями и снижению запросов военных (или, по крайней мере, уменьшением количества вооружений), нельзя быть уверенным, что любая из европейских стран будет готова принять эти ракеты и, очень вероятно, некоторые из них откажутся вовсе. В то же время, если программа модернизации ТЯО не будет реализована, НАТО не будет иметь твердой позиции на переговорах, без которой вряд ли будет возможно обеспечить вывод чего-либо из 250 советских ракет СС-20 или 350 более ранних СС-4 и СС-5, которые все еще находились на боевом дежурстве.

Первые стадии переговоров по контролю над ТЯО были не легки. Отчасти это было вызвано взаимными подозрениями в условиях напряженной международной обстановки после советского вторжения в Афганистан, кризиса в Польше и прихода к власти кардинально новой администрации в США. Но были и трудности, проистекающие из явных противоречий интересов сторон: США хотели сосредоточиться в первую очередь на ракетах наземного базирования, которыми советский Союз мог поразить любую цель в Европе. В эту категорию подпадали многие СС-20, размещенные к востоку от Урала. СССР в свою очередь, желал сокращения вооружений, дислоцированных за пределами Европы, но которые могли быть развернуты на американских пунктах передового базирования, в частности, самолетах, таких как F-111 и F-4 и даже некоторых палубных самолетах А-6 «Интрудер» и А-7 «Корсар», которые могли атаковать цели на советской территории с трудом, но все же представляли значительную опасность. Наконец, так как советские ракеты СС-20 были оснащены РГЧ с тремя боевыми блоками (в то время как «Першинг-2» и КРНБ несли лишь одну боеголовку), США желали рассчитывать потолок, исходя из количества боеголовок, в то время как СССР хотел брать за основу пусковые установки. Также оставался каверзный вопрос о британских и французских ядерных силах, которые Советский Союз желал также принимать во внимание, тогда как Великобритания и Франция хотели, чтобы этот вопрос был опущен.

Ни один из этих вопросов не был близок к решению, когда переговоры (пока что не в формате нового договора СНВ) начались в середине 1982 года. Это было новое начало, которое дало возможность выхода их тупика. Основным прорывом было то, что была предпринята попытка определить новый класс оружия, которое, будучи развернутым как тактическое, фактически являлось стратегическим по характеристикам и назначению, и которое могло быть увязано с другим стратегическим вооружением, которое было сочтено подходящим под действие ОСВ.

Любая демаркационная линия в отношении ядерного оружия была до некоторой степени произвольной, однако этот подход позволял признать, что из ТЯО Соединенных Штатов под определение стратегического подпадали только КРНБ «Томагавк» и развернутые «Першинг-2», а также дислоцированные в Европе бомбардировщики F-111. С советской стороны, внимание должно было быть уделено ракетам СС-4, СС-5 и СС-20, а также бомбардировщикам «Бэкфайр», «Бэджер» и «Блиндер» советской Дальней авиации. Это позволяло исключить все самолеты и ракеты меньшей дальности, которые, возможно, будут рассматриваться в рамках других переговоров и устранили проблемы, такие как включение в договор советских средств, направленных на Китай и некоторые американские самолеты средней дальности, базирующиеся в Соединенном Королевстве. Формат переговоров по-прежнему не позволил затронуть английские и французские стратегические ядерные вооружения, однако было принято решение отложить этот вопрос до следующего этапа переговоров.

Это новое расширенное определение стратегических наступательных вооружений было быстро принято, и переговоры переключились на вопрос об учете подпадающих вооружений. В прошлом, основной единицей учеты были пусковые установки или самолеты-носители, а также выделяемые в специальную категорий ракеты с разделяющимися головными частями и бомбардировщики с крылатыми ракетами воздушного базирования (КРВБ). Американцы попытались ввести новые правила полного учета, при котором будут учитываться такие параметры как мощность, точность и количество боеголовок. Они оказались сложны в разработке, порождали трудность проверки и в любом случае встретили сильное сопротивление советской стороны. В конце концов, американцы отказались от этих новых правил, но взамен начали мощное давление, требуя строгих ограничений на ракеты с РГЧ и расширения сотрудничества в контроле за исполнением принятых решений. Основной уступкой со стороны США было признание того, что масштабное развертывание подводных лодок-носителей крылатых ракет (КРПЛ), которое в то время предполагалось Вашингтоном, подорвет любые соглашения. Эта уступка привела к отставке секретаря ВМС США.

Целью переговоров было добиться соглашения, устанавливающего лимит в 2 000 единиц стратегических наступательных вооружений (бомбардировщиков, МБР и БРПЛ) с каждой стороны (для сравнения, в договоре СНВ-2 в 1979 фигурировала цифра в 2 250). Тем не менее, новый лимит включал также вооружения, развернутые в Европе. Норма включала ракеты с РГЧ ИН (в том числе СС-20) и самолетов-носителей КРВБ (1 000) и МБР с РГЧ ИН (650). Советы сделали жест, сократив 50 своих гигантских «тяжелых» МБР (до 250) и заявили, что США следовало бы изъявить желание создавать оружие такого же размера (что было маловероятно). Каждая из сторон будет иметь возможность свободно перемещать эти вооружения по своей территории без ограничений, но не более 200 единиц может размещаться в Европе. В НАТО решили, что этой цифры было бы достаточно для удовлетворения ее потребностей в Европе. Поскольку это означало сокращение на четверть запланированных к размещению самолетов и ракет, договор был с готовностью воспринят как значительное — и многостороннее — достижение по контролю над вооружениями.

Таковой была ситуация, достигнутая в середине восьмидесятых, когда человечество двигалось вперед, к своему неопределенному и непонятному будущему. Обе стороны стояли, словно задумчивые гиганты, каждая охраняя запасы оружия, более чем достаточные, чтобы уничтожить все население планеты. Обе искренне надеялись, что никакое из этих смертоносных вооружений никогда не будет использовано, но их надежды возлагались на различные подходы. С советской стороны целью было предложить западным демократиям выбор между ядерной войной на уничтожение с одной стороны и принятием поглощения коммунистическим миром с другой. Если вопрос дойдет до применения силы, согласно советской концепции, удар будет нанесен обычными силами, но он будет достаточно мощным, чтобы сделать применение ядерного оружия ненужным. На западной стороне наиболее предпочтительным было обладание достаточными неядерными силами, чтобы остановить первый удар обычными средствам. Это означало заставить советы выбирать между прекращением войны и применением ядерного оружия, что повлекло бы ужасные и непредсказуемые бедствия с обеих сторон и в результат не дало бы каких бы то ни было преимуществ никому.

Надежды запада возлагались, таким образом, на создание адекватного неядерного арсенала, в чем к первой половине 1980-х обнаружились тревожные недостатки. Мы должны рассмотреть вопрос: что было сделано, чтобы исправить их, насколько эффективно это было сделано, и насколько глубок был провал.

ГЛАВА 5: ОРУЖИЕ

Новые инструменты поля боя, то есть системы вооружений, разработанные на основе передовых технологий, часто остаются неиспытанными в реальном бою в течение многих лет. С другой стороны, Израильтяне, например, использовали американскую технику в войне 1973 года, да и сами американцы еще недавно имели возможность опробовать новые системы в ходе войны во Вьетнаме. Некоторые новые советские образцы вооружений успешно проявили себя в руках Египтян в 1973 году, а сам Советский союз был в состоянии обкатывать новую технику на огромном полигоне, в который превратился Афганистан в 1980 году. Например, в вертолетах СССР достиг очень значительных успехов, модификации Ми-24, известные как «Хайнд-Д и — E»[18], оказались очень полезны для подавления очагов сопротивления моджахедов. Кроме того, в Афганистане Советский союз широко использовал минные заграждения. Хотя мины производятся во многих других странах, от них было мало пользы. Также, они опробовали некоторые виды боевых отравляющих веществ.

Но такие войны, однако, сильно отличались от войны, разгоревшейся между великими державами летом 1985 года. На полях боя в северо-западной Европе техника и тактические приемы — некоторые из которых радикально отличались от прежних — еще никогда не испытывались в бою.

Общим мнением было то, что танк, несмотря на потерю прежнего могущества в атаке на подготовленные оборонительные позиции, оставался ключевой единицей на поле боя. И со стороны Запада и со стороны СССР были проведены крайне значительные улучшения танков. В основном, они касались лучшей защиты, большей смертоносности вооружения, улучшенных систем управления огнем.

В танковом парке США, хорошо зарекомендованный М60А3 (сменивший М-60А1), заменялся на новый танк М1 «Абрамс». Некоторые танки этого типа поступили в армию США в начале восьмидесятых, но только к 1985 «Абрамс» стал широко распространенным типом танка. Он был оснащен передовым 1500 л.с. газотурбинным двигателем. Первые модификации этого танка были вооружены 105-мм нарезной пушкой. Но сейчас «Абрамс» оснащался 120-мм гладкоствольной пушкой, такой же, которой был оснащен немецкий танк «Леопард-2». По планам, все танковые батальоны в армии США в Европе (USAREUR) должны были быть перевооружены этими танками к лету 1985, однако из-за бюрократических проволочек лишь чуть больше половины американских частей в Европе были оснащены «Абрамсом» с новым орудием.

Все еще продолжался спор между сторонниками нарезных или гладкоствольных орудий как наиболее эффективных убийц танков. Несомненно, он продолжиться и далее, так как использование этих типов орудий союзниками во время войны не дало убедительных доказательств той или иной точки зрения[19].

Британский «Чифтен» все еще был столь же эффективен, как и любой другой танк на поле боя. У него был мощный и надежный двигатель, очень эффективная 120-мм нарезная пушка, новый лазерный дальномер вкупе с прибором ночного видения, а также очень хорошо зарекомендовавший себя стабилизатор вооружения, впечатляющая броня и высокая скорость[20]. На вооружение поступил новый «Челленджер», великолепно защищенный броней «Чобхем» (названа в честь фирмы-разработчика) и оснащенный той же 120-мм нарезной пушкой. Это был великолепный танк, но после принятия на вооружение в 1984, в войска НАТО в Европе поступило примерно 100 единиц, прежде чем началась война.

В немецком Бундесвере, на смену «Леопарду-1» пришел заметно улучшенный «Леопард-2». Помимо новой мощной пушки, «Леопард-2» был оснащен полностью интегрированной системой управления огнем и стабилизатором вооружения, более быстродействующей и обеспечивающей высокую вероятность поражения цели первым же выстрелом, а также новыми подкалиберными снарядами с повышенной бронепробиваемостью. В 1981 году была запланирована закупка двух тысяч этих танков к 1987, но не больше половины от этого количества поступило в войска к 1985.

С советской стороны тоже было много улучшений. Новейший танк Т-80 поступил на вооружение незадолго до начала войны, но основным танком армий стран Варшавского договора был Т-72, пришедший на смену Т-64[21]. Последний до сих пор был широко распространен, в особенности среди других стран Варшавского договора*. Производившийся в Харькове, на Украине, Т-64 был оснащен мощной 125-мм гладкоствольной пушкой с автоматом заряжания, и мог выпустить восемь снарядов в минуту на дистанцию до 2000 метров. Он имел экипаж в три человека, улучшенную броню[22], новый 780 л.с. двигатель, передовые приборы ночного видения и (подобно «Чифтену») лазерный дальномер. Однако, этот танк не пользовался большой популярностью у танкистов. Они находили его ненадежным. У него часто разлетались гусеницы. По сути, они создавался в спешке, как ответ на перспективный американский танк MBT-70, так и не принятый на вооружение. Его приемник, Т-72, появился на Урале. Первоначально, он был оснащен той же 125-мм пушкой, что и Т-64, однако вскоре был вооружен новой, более эффективной пушкой того же калибра. Следующая модель танка, Т-80, была создана в Ленинграде и продемонстрировала еще более улучшенное бронирование, новый двигатель[23] и новую подвеску. На вооружении Красной армии в 1985 году находились сравнительно небольшое количество Т-80.

Советские танки, как правило, имели более простую и грубую конструкцию, чем западные. Они были, в целом, менее технически сложными, им не хватало мощности двигателей и надежности. Гораздо более низкий уровень сложности в советской бронетехнике был очень заметен. Это было следствием требований производить танки, которые могли быть укомплектованы экипажами с относительно низким уровнем интеллекта и образования[24].

Все три типа советских танков, которые, в основном, можно было встретить в ходе войны, весили около 40 тонн. Вес западных танков был значительно большим. Что касается огневой мощи, то вооружение танков НАТО позволяло им поражать цели на дистанции до 4000 метров. Требование обеспечить превосходство в дальности огня возникло уже давно, так как она огня давала реальное преимущество, и был смысл пожертвовать другими характеристиками, чтобы обеспечить его. Конечно, дальность огня советских танковых пушек никогда не достигала подобного уровня*. В основе западных проектов танков лежало положение, что противники Варшавского договора должны были быть готовы столкнуться с численно превосходящими силами, которые сами будут выбирать место и время атаки, учитывая огромное количество танков. Это означало, что поражение противника должно было начинаться на максимальной дальности, чтобы к тому времени, как враг сможет открыть ответный огонь, его численное превосходство было бы нивелировано. Следовательно, ключевой характеристикой становилась дальность ведения огня. Конечно, эффективность огня на больших расстояниях, таких как 3000 или 4000 метров в значительной степени завесила от видимости, а также от открытого характера местности. В плохую погоду, при наличии тумана или дыма или на холмистой местности, было трудно, а часто и невозможно увидеть цель на такой дальности. Тактические приемы с использованием танков с большой дальностью огня, таких как «Чифтен» должны концентрироваться вокруг поиска позиций с наибольшей дальностью прямой видимости. Натовские системы управления огнем с лазерными дальномерами обеспечивают высокую вероятность поражения цели первым же выстрелом. Тепловизионные прицелы, подобные тем, что установлены на американские «Абрамсы» и другое оборудование, полезное в ведении огня в условиях плохой видимости, значительно повысило огневую мощь союзных танков[25].

В условиях необходимости скорейшего сокращения количества танков противника, средства разведки на поле боя приобретали первостепенное значение. К сожалению, НАТО все еще испытывало проблемы с необходимым для этой цели оборудованием. Например, британский проект, известный как «Надзиратель» или под полным неуклюжим названием «Беспилотный летательный аппарат разведки и целеуказания средней дальности» (для удобства сокращаемого до акронима MRUASTAS) был отменен в 1980 году. Однако новая система — «Феникс» — которая могла бы успешно восполнить пробел в британских возможностях по ведению эффективной стрельбы с закрытых позиций как раз готовилась к принятию на вооружение. Были разработаны новые боеприпасы, способные поражать танки на дальности до 30 километров, однако имело место значительное отставание в средствах, позволяющих определять цели для них. Дроны, или то, что более точно именовалось «дистанционно-пилотируемый летательный аппарат» (ДПЛА) — например франко-канадско-немецкий дрон CL-289, в пределах своих возможностей, оказывали значительную пользу в определении защищенных целей в глубине позиций противника. Однако наиболее отработанным и надежным средством, доступным к началу войны, все еще оставались разведывательные группы, оснащенные датчиками, которые были просты и надежны. Однако разведгруппы, конечно же, небыли столь гибки и управляемы, как другие системы. К людям, ведущим наблюдение, также предъявлялись высокие требования.

Устройства, известные как авиационный радар бокового обзора также сыграли полезную роль. Они позволяли определять с самолетов скопления танков противника, которые затем могли быть подвергнуты площадным ударам. Однако до возможности точно определять цели в глубине позиций противника оставалось еще далеко.

На вооружении американских войск состояла интересная и перспективная вертолетная система SOTAS («система дистанционного обнаружения, захвата и сопровождения целей»), представляющая собой радар индикации подвижных целей. Они только начали поступать на вооружение в середине 1985 года. Несколько вертолетов, оснащенных такой системой к началу войны, доказали свое самое высокое значение в отслеживании перемещающихся вражеских машин и предоставлении адекватной информации командирам дивизий, чтобы позволить им массированно атаковать второй эшелон противника в качестве прелюдии к запланированной контратаке. Удары по второму эшелону или «последующим силам» уже давно рассматривались как один из наиболее эффективных способов замедления продвижения советских сил. Все, что могло способствовать этому, было важно. Другая система слежения, «система дистанционно-контролируемых акустических датчиков на поле боя» (или REMBASS, на неотесанном языке технических сокращений, который столь свободно порождает военная техника), как ожидалось, поступит на вооружение НАТО в 1983 или 1984 году, однако она оказалась одной из боевых систем первостепенного значения, которая задержалась в пути на службу.

Это было нелепо, но в августе 1985 года развитие средств для ударов по защищенным целям в глубине позиций противника надолго опережало системы поиска целей для таких ударов. Для 155-мм орудий НАТО появились новые американские снаряды, включая управляемые снаряды «Копперхэд». Для использования «Коппехэд» требовался отраженный от цели лазерный луч, испускаемый устройством под названием целеуказатель. Затем снаряд наводился на этот луч. Проблема заключалась в том, чтобы удержать лазерный целеуказатель направленным на танк-цель в течение времени, необходимого на полет снаряда. Для этой цели использовались разведывательные группы — решительные люди, обученные использованию этого оборудования и имеющие средства связи, необходимые для того, чтобы синхронизировать подсветку цели и ведение огня орудиями в пятнадцати километрах от них. Однако следовать за целями, движущимися на скорости 30 км/ч по сельской местности, было нелегко. Кроме того, в 1985 году лазерные целеуказатели все еще были громоздкими, их было нелегко скрыть и с ними почти невозможно передвигаться скрытно.

«Система дистанционной постановки противотанковых мин» (RAAMS), которая также могла использоваться в артиллерийских системах, оказалась важным и смертоносным дополнением «Копперхэд». Эти мины были очень эффективным в поражении днища танков, где броня составляла не более 20 мм. Несколько залпов батареи 155-мм орудий позволяли оперативно ставить небольшие минные поля в районах скопления вражеских танков, сковывая их подвижность и давая больше возможностей для использования «Копперхэд».

Новый и крайне полезный снаряд поступил на вооружение американских войск в Европе в 1984 году под названием «Система поиска и уничтожения бронетехники» или, сокращенно SADARM. Артиллерийский снаряд этого типа взрывался в воздухе, рассеивая суббоеприпасы, которые начинали спускаться на парашютах, осуществляя поиск целей. Их системы испускали импульсы в миллиметровом диапазоне и, в случае получения ответа (который мог поступать только от танка или самоходной артиллерийской установки), поражал цель в верхней полусфере. Хотя это было практически экспериментальное средство в 1985 году, оно показало себя высокоэффективным. 5-й и 7-й корпуса армии США использовали ограниченные запасы этих снарядов с большим удовольствием. Крайне высокая важность скорейшего сокращения численного преимущества советских танков полностью оправдала усиленное финансирование этого проекта в начале 1980-х годов.

Артиллерийские орудия (в отличие от ракетного вооружения), конечно же, имели самое высокое значение. К счастью, западные союзники давно приняли единый калибр орудий в 155 миллиметров. Буксируемая гаубица такого калибра FH-70 совместной разработки Великобритании, Германии и Италии состояла на вооржении уже несколько лет. Была востребована и самоходная версия этого орудия SP-70. Эти орудия, находившиеся в эксплуатации в 1985 году, как и ожидалось, проявили высокую выживаемость на поле боя и высокую гибкость и эффективность за счет улучшенных боеприпасов и дальности стрельбы до 29 километров. Они заслуживали быть востребованными[26]. В гораздо больших количествах присутствовали, однако, хорошо знакомые американские САУ М-109 и М-110, которые по-прежнему оставались основным средством ведения артиллерийского огня.

Хотя численное превосходство бронетехники стран Варшавского договора было наиболее опасным, его сокращение не было единственной задачей артиллерии. Традиционная задача ведения контрбатарейного огня с целью ослабления артиллерии противника по-прежнему играла важнейшую роль. С обеих сторон следовало ожидать, что после каждого столкновения орудия противника будут перемещены в другое место, чтобы избежать ответного огня. Возможность использования современных технологий для засечки артиллерии противника становилась слишком важной, чтобы ею пренебрегать. В противном случае, запросы на ведение огня, по-видимому, будут массовыми и, скорее всего, будут намного превышать возможности таких орудий как FH-70, М-109 и М-110, слишком ясно демонстрируя относительный недостаток артиллерии в армиях НАТО.

Советский союз располагал тяжелыми 122-миллимитровыми реактивными системами залпового огня БМ-21, способными выпускать сорок ракет одиночными или очередями, а также способом, изящно именуемым «рябь», когда один огромный, оглушительный и разрушительный залп следует один за другими. Его 240-мм преемник поступил на вооружение летом 1985 года[27]. Огромная огневая мощь реактивных систем залпового огня могла подавлять только производимым шоком. В ответ на разработку советских реактивных систем залпового огня, НАТО начала разработку американо-германо-британской системы залпового огня (РСЗО), способной выпустить два блока по шесть ракет, одиночными пусками или «рябью» на расстояние 40 километров. Она оказалась столь удачной, что первые батареи РСЗО были введены по всех армиях стран НАТО в 1984 году[28], обеспечив им некоторое представление о мощи подобных систем и том, чего следовало ожидать от противника.

Множество реки каналов в Федеративной Республике Германия представляли собой отличную систему инженерных заграждений. Камеры для установки подрывных зарядов входили в проекты новых мостов до середины семидесятых, однако с тех пор проекты больше не включали систем самоуничтожения. Усилия саперов, требующиеся для сноса всех крупных переправ через реки, обещали быть огромными. Все могло бы быть гораздо проще, если бы даже скромные средства были направлены на разработку быстрых систем сноса. Как следствие, многие крупные мосты остались нетронутыми.

Советские танки в свое время должны были иметь возможность плавать, однако это закончилось полным провалом, и в 1985 году СССР не имел на вооружении плавающих танков[29]. Тем не менее, все типы советских основных боевых танков были герметичны и оснащены шноркелями для забора воздуха. Их самоходные орудия (САУ) и бронетранспортеры имели возможность плавать.

Где недавний советский опыт, вероятно, действительно сослужит им хорошую службу, так это в использовании вертолетов. Их Ми-24 «Хайнд», особенно модификаций «Д» и «Е», которые были изначально разработаны в качестве боевых, то есть летающих платформ для вооружения, дали м самый ценный возможный опыт в ходе оккупации Афганистана и теперь представляли из себя грозную систему вооружений. Они были оснащены разнообразным оружием («Хайнд-Д» в настоящее время получил пулеметную турель) и имели мощное бронирование, в то время как Советы достигли больших успехов области тактики. Эти две мощные боевые машины были, конечно же, гораздо более боеспособными гораздо менее уязвимы, чем Ми-24, на базе которых они были разработаны и которые все еще состояли на вооружении. Их пилоты были обучены действовать без поддержки с земли. Можно было быть уверенным, что их потери будут высоки, однако эффективность этого нового высокотехнологичного инструмента войны, вероятно, будет подтверждена в столкновениях со всеми основными препятствиями каждый раз, когда они будут вылетать на поддержку бронетанковых сил. Шаблоны действий позволяли ожидать, что за ударом «Хайндов», вероятно, последует высадка сил, численностью, по крайней мере, до роты, десантными вертолетами «Хип», последняя модификация которого — Ми-8 «Хип-Е» был приспособлен для штурмовых ударов. Подобные глубокие вертолетные десанты, естественно, вызвали у командиров беспокойство относительно возможности дезорганизации тыла, однако реальной целью, на реализацию которой будут направлены эти десанты, будет состоять в поддержке или возобновлении основного танкового наступления.

Отнимет ли вертолет звание самого смертоносного врага танка у другого танка? В этом отнюдь не было определенности. В случае войны должно было быть гарантировано, что «Хайнду» не будет позволено стать безоговорочным королем нижнего эшелона воздушного пространства. Тем не менее, вертолет действительно выглядел кандидатом на роль наследника танка.

Другими вертолетами, поддержавшими этот вызов наравне с «Хайндом», были хорошо обкатанный американский UH-1 «Кобра»[30] и тем более новые АН-64 «Апач», оснащенные противотанковыми ракетами «Хеллфайер» с лазерным наведением по принципу «выстрелил и забыл». Сколько-нибудь масштабных боев непосредственно между вертолетами противоборствующих сторон, вероятно, ожидать не следовало, хотя обе стороны осуществляли поспешные разработки в этой области в начале 1980-х[31]. С учетом той техники, что состояла на вооружении, лучших результатов следует ожидать там, где будет проявлено больше воображения. Будет очень вероятно, что те из западных стран, которые обладают сравнительно небольшим количеством вертолетов, будут стремиться сохранять свои драгоценные машины для особых случаев, тогда как обладающие большим их количеством будут активно и смело использовать их в бою с самого начла войны. «Линкс», принятый на вооружение британской армии в начале 1980-х и оснащенный противотанковыми ракетами «ТОУ» («Управляемая по проводам противотанковая ракета с оптическим наведением»), например, будут иметь тенденцию избегать прямого контакта с атакующими советскими войсками. «Линксы», которые, надо сказать, являются более уязвимыми, чем специализированные боевые вертолеты, могут сыграть очень важную роль в ситуациях с четко выраженными прорывом противника. Действуя с малой высоты, укрываясь за неровностями местности и используя дальность ракет «ТОУ» в 4 000 метров, «Линксы» будут в состоянии оставаться вне зоны действия ПВО противника, при этом нанося высокоэффективные удары. Высокая подвижность этих машин и смертоносность ракет «ТОУ» делает их органичным элементом контратаки сил противника. Использование разбрасывателей мин (или RDM — систем дистанционного минирования), позволит отвлекать или задерживать советскую бронетехнику, что значительно повысит эффективность действий «Линксов» и других противотанковых вертолетов. Вертолеты Соединенных Штатов будут действовать точно также, однако совершая более глубокие вылазки за пределы линии фронта, во взаимодействии с самолетами-штурмовиками, такими как А-10 «Тандерболт». Удары по силам второго эшелона будут иметь большое значение.

Франко-Германский ПТРК «ХОТ» («Околозвуковая с оптическим наведением, телеуправляемая» <противотанковая ракета>), используемый французскими и немецкими вертолетами, имела дальность от 75 до 4 000 метров и бронепробиваемость, достаточную чтобы уничтожить любой танк, состоявший на вооружении в середине 1980-х годов, не мог не стать ценным дополнением к противотанковому арсеналу НАТО.

Роль, отводимая вертолетам, вероятно, будет особенно важной из-за тесной связи с действиями сухопутных войск. Ожидается, что «настоящая» война в воздухе развернется на больших высотах и в глубине. 2-еи 4-е ОТАК (Объединенное Тактическое Авиационное Командование) настроены на первоочередное достижение превосходства в воздухе в условиях численного превосходства и действительно грозной противовоздушной обороны Варшавского Договора. Бомбовые и химические удары по аэродромам НАТО позволяли им рассчитывать на успех, особенно в сочетании с внезапностью, что приведет к снижению ресурсов и гибкости западных союзников. Химическая защита может серьезно снизить эффективность действий наземного персонала и увеличить время между вылетами. Однако имелись защищенные капониры, а системы предупреждения были улучшены, чтобы обеспечить выживание как можно большего числа самолетов, атакованных на земле.

Остановка, где это возможно и истощение сил противника в его прифронтовой полосе станут основной наступательной задачей военно-воздушных сил Союзников. Сухопутные войска на ранних стадиях получат сравнительно малую авиационную поддержку, за исключением случаев, когда она станет крайне необходимой. Разрушительные противотанковые возможности американских А-10 «Тандерболт», несмотря на то, что их полномасштабное использование приведет к высоким потерям, будут особенно эффективны в чрезвычайных обстоятельствах, а также в ходе поиска и уничтожения советской бронетехники во взаимодействии с противотанковыми вертолетами, что будет описано в следующей главе.

В составе сухопутных войск США к лету 1985 многие БТР М-113 были заменены на новые БМП М2 «Брэдли». «Брэдли» была уже не новым «боевым такси», а полноценной боевой машиной, способной дать пехотинцам возможность вести огонь из-под прикрытия брони, поддерживать пехоту огнем ракет «ТОУ» и 25-мм пушки «Бушмейстер» с электроспуском, способной поражать легкобронированную технику, а также подавлять вражескую пехоту осколочно-фугасными снарядами. Транспортируемые пехотинцы могли нести ПТРК «Дракон» средней дальности. Пехотинцы все еще не могли чувствовать себя в полной уверенности за ее броней, но, безусловно, теперь могли лучше показать себя под атакой вражеских танков, чем раньше.

Если была такая область, где ОВС НАТО в Европе в середине 1980-х испытывали отчаянный дефицит, то это была противовоздушная оборона. Единое планирование ПВО НАТО в начале восьмидесятых только начало приобретать реальные очертания в соответствии с программой Группы Планирования Противовоздушной Обороны. Она должна была включать все авиационные командные и контрольные службы (как наступательные, так и оборонительные), системы раннего предупреждения, системы «свой-чужой» (классификация целей на дружеские и вражескими), многофункциональную систему распределения целей (MIDS) и системы ПВО. В рамках этой программы, начатой в 1980-м и предназначенной для выполнения в течение пятнадцати лет, как бы не было печально, был достигнут весьма малый прогресс за пять лет, оставшихся до войны. Похоже, НАТО собиралось на войну с очень неравномерной системой ПВО, которая, как и многое другое, отчаянно требовала стандартизации.

ПВО в среднем и высоком эшелонах на Центрально-европейском театре военных действий обеспечивалась системами «ХОУК» («перехватчик, управляемый на всей траектории полёта») и «Найк». «Пэтриот», система, намного превосходящая и, возможно, способная заменить обе эти, действовала (как заявлялось разработчиками) «с уровня верхушек деревьев до очень больших высот». Она оказалась дорогой в разработке и, в целом, не была развернута в Европе прежде, чем началась война, хотя поступила на вооружение в начале 1985 года. Ее отсутствие было ощутимым. В низком эшелоне, ПВО была представлена «Рэпиером». Новый тип «Рэпиера» на гусеничной платформе был принят на вооружение в начале 1980-х годов и чрезвычайно усилил ПВО Северной и Центральной групп армий НАТО на Центрально-европейском ТВД. На самых малых высотах, прикрытие осуществлялось американскими переносными зенитно-ракетными комплексами «Рэд ай» (в британских и канадских частях — «Блоупайп»), однако их было слишком мало, и в обороне слишком часто образовывались бы уязвимые места. Американский ПЗРК «Стингер» начал вытеснять «Рэд ай» в 1981 году и, в целом, был принят на вооружение USAREUR к 1985. Эта ракета имела пассивную инфракрасную (ИК) головку самонаведения и действовала независимо после первоначального определения цели оператором и пуска. Это был большой шаг вперед в области низковысотной ПВО. Среди союзников по НАТО «Стингер» первой приняла Федеративная Республика Германия, за которой последовали и остальные. Он находился в широком (но, к сожалению) не всеобщем использовании на Центрально-европейском ТВД в 1985 году. Американские, немецкие и голландские подразделения имели системы ПВО, не сильно отличавшиеся от советских зенитных орудий с радарным наведением ЗСУ-23-4. Дивизионная ПВО армии США (DIVADS) получила немецкие самоходные зенитные орудия на танковом шасси «Гепард», вооруженные сдвоенной 35-мм пушкой, которые были дорогостоящими, но вполне способными доказать свою ценность в отражении воздушной атаки даже при стоимости 4 миллиона долларов за единицу[32]. Одно из преимуществ НАТО заключалось в том, что советские летчики не имели ни подготовки, ни достаточного технического оснащения для того, чтобы летать так низко, как это делали во 2-м и 4-м ОТАК. Таким образом, они были подвержены более раннему радиолокационному обнаружению и последующему обстрелу.

Жизненно важной проблемой НАТО в области обеспечения управления воздушным боем являлись системы «Свой-чужой». Это был тот случай, когда была крайне необходима рационализация и усовершенствование. На этом вопросе стоит остановиться.

Чтобы быстро получить важнейшую информацию о том, является ли приближающийся самолет вражеским, система «свой-чужой» запрашивала его, отправляя быстрый набор сигналов и получая в ответ другую от так называемого ответчика. Если ответ был правильным — то есть, как и ожидалось — самолет являлся своим. Если нет — вражеским.

Эта система, уже давно используемая, являлась адекватной, когда война была менее комплексной, электроника менее развитой, а в воздух, особенно на низких высотах, не был столь забит. Она едва ли была адекватной к 1980-м. Она могла быть выведена из строя, случайно или намеренно. Можно было выдать «ложный» сигнал, имитирующий верный ответ. Передача запроса и ответа могла быть засечена и выдать источник, сделав его мишенью для управляемого или самонаводящегося оружия. Это было одно сплошное белое пятно. Что было хорошо в 60-е, едва ли подходило для более высокой нагрузки в 80-е. Солдат в окопе со «Стингером» имел при себе передовую систему «свой-чужой», однако, если он ошибется и нажмет на спуск, когда не следует, он может уничтожить пилота и самолет стоимостью 20 миллионов долларов. Актуальность проблемы была показана в первые дни арабо-израильской войны 1973 года, когда египтяне сбили восемьдесят один израильский самолет и шестьдесят девять собственных.

С начала 80-х, насущная потребность новой системе идентификации для НАТО была осознана и запущена программа ее замены. Ее стоимость оценивалась в по крайней мере 250 миллионов долларов, поэтому замена нынешних систем, в которые уже были вложены около 2 миллиардов, вряд ли могла быть завершена до конца столетия. НАТО пришлось идти на войну с теми системами «свой-чужой», которые были в наличии и все больше и больше полагаться на процедурные методы в области контроля воздушного пространства.

Советские системы ПВО, с которым предстояло столкнуться в вероятной войне, были представлены широким диапазоном от SA-2 до SA-14[33], новое поколение которых начиналось с SA-8. Мобильный средневысотный SA-6 и переносной маловысотный SA-7 бесспорно, проявили себя много лет назад на Синае. Их преемники были еще более эффективными, смертоносными и мобильными. Зенитная установка с радарным управлением ЗСУ-23-4 все еще находилась на вооружении в 1985. Несмотря на ее возраст, в НАТО в ближайшем будущем не предвиделось появления установки, способной сравниться с ней в количестве. Это был, вероятно, самый страшный элемент средств войсковой ПВО стран Варшавского договора[34].

Столь долгожданная американская «автоматизированная тактическая система управления огнем» (TACFIRE) начала поступать на вооружение артиллерийских подразделений USAREUR в 1981 и к 1985 была хорошо отработана, значительно увеличив оперативность реагирования и управления. Британская «боевая полевая система артиллерийского целеуказания» (BATES) является еще одним примером применения микропроцессорной техники для централизованного управления артиллерией, обеспечивая точную передачу информации о целях от артиллерийских корректировщиков в течение микросекунд и обеспечивая очень быстрое реагирование, необходимое для ударов по перемещающимся целям. Использование этой системы, хотя она имела свои недостатки, стало качественным скачком для британской артиллерии, и, как и ожидалось, сделало многое, чтобы компенсировать нехватку орудий в двух британских корпусах СГА. В обоих случаях, как с TACFIRE, так и с BATES, ошибки правительств, американского не менее, чем британского, в области своевременного и надлежащего финансирования, привели к опасным задержкам ввода этих бесценных систем в эксплуатацию.

Удачей НАТО в 1985 году было то, что концепция «Разбивания наступления», исследования и разработки в рамках которой начались уже в 1978 году в США, несмотря на угрозу прекращения финансирования, была, по крайней мере частично спасена. Эта программа была попыткой обеспечить адекватный неядерный ответ на танковое наступление превосходящими силами, с улучшением возможностей поражения первого эшелона сил противника, но с акцентом на поражение сил второго и третьего эшелона, на глубину до 160 километров. Это был первый совместный проект армии и ВВС США, который включал авиационные средства обнаружения и целеуказания (TAWDS) и армейские элементы наземного базирования. Полноценное использование потенциала «Разбивания наступления» зависело от развития таких систем, как упоминавшаяся ранее вертолетная SOTAS. Ракеты «Пэтриот» (которые изначально задумывались как ракеты «земля-воздух», но также могли быть использованы в качестве ракет «земля-земля») могли наводиться как с наземного центра управления, так и с воздушного командного пункта, если наземный пункт управления будет выведен из строя. Важным элементом «Разбивания наступления» должны были стать суббоеприпасы с наведением на конечном участке траектории. Каждая малокалиберная бомба (или «смарт-бомба», как стали называть эти «умные» боеприпасы) была оборудована системой поиска целей и имела ограниченные возможности маневрирования. Искатель цели посылал сигнал в миллиметровом диапазоне, что исключало возможность ложного срабатывания. Затем он фиксировал ответный сигнал и наводил боеприпас на цель. К сожалению, финансирование США программы «Разбивания нападения» было сокращено в начале 1980-х, и к 1984 году система находилась на вооружении лишь частично.

В области химического оружия (ХО) наступательные возможности и принципы его использования стран Варшавского договора были хорошо известны. Войска химической защиты, численностью до 150 000 человек находились в каждом подразделении Красной армии, вплоть до батальона. Около 15 процентов всех советских артиллерийских снарядов и до 50 процентов тактических и стратегических ракет были химическими. Было также большое количество авиационной техники, оснащенной выливными системами.

Практика включала применение нелетальных и выводящих из строя средств в ходе артиллерийской и авиационной подготовки. Такие вещества распадаются в считанные минуты. Слезоточивые газы (CS[35]), используемые для разгона демонстраций, являются хорошими примерами таких веществ. На Западе были известны и военные версии DM и DC[36], вызывающие такие дополнительные эффекты как тошнота, головокружение, снижение воли к борьбе. Такие газы как хлор и фосген, смертельные при достаточной концентрации, в начале 1980-х считались малоэффективными из-за ненадежности.

Более стойкие на местности средства, в том числе кожно-нарывные — например горчичный газ и нервно-паралитические газы, такие как крайне опасные табун (GA) и зоман (DC) — предназначались для защиты флангов и блокирования отдельных районов, не предназначенных для их захвата, а также ударов по аэродромам, часто в сочетании с бомбами замедленного действия.

Цель применения химического оружия двояка: нанести противнику потери и заставить его использовать в полной мере прибегнуть к защитным мероприятиям и снизить эффективность действий.

Для тех, кто не имел опыта работы в условиях полномасштабной химической защиты, трудно понять, насколько она снижает эффективность. Костюмы химической защиты крайне неудобны, в них крайне жарко, физический труд крайне утомителен. Штабным офицерам, не подвергающимся сильным физическим нагрузкам, тем не менее приходиться работать в противогазах и толстых перчатках. Уплотнение люков, окон и дверей требует отнимает времени и требует повышенной осторожности. Обеззараживание требует не только соответствующего оборудования и обильного водоснабжения, но и оперативной медицинской помощи, которая отнимает внимание и ресурсы, нужные для решения других важных задач. Люди, конечно, быстро привыкают в той или иной степени к неудобствам и начинают соблюдать предосторожности, но они редко выдают более 50 процентов своих возможностей и быстрее устают.

Было известно, что химическая защита в странах Варшавского договора хуже, чем на Западе, где была в наличии отличные британские костюмы химзащиты и другое оборудование, а также индикаторы и другие профилактические меры. Другие страны НАТО следовали им в той или иной степени. Большим недостатком стран Запада было отсутствие возможности оперативно ответить, даже у USAREUR. Запасы отравляющих веществ в США когда-то были высоки, но ухудшились или были рассредоточены так, что как выражались к 1980 году (в частности, председатель Объединенного комитета начальников штабов), можно сказать, что практически не существовали. Однако одна за другой страны ОВС НАТО в Европе с конца 1970-х начали понимать, что только возможность ответного удара может дать эффективную защиту против советского химического оружия.

Интерес представляли, в первую очередь так называемые бинарные снаряды, содержащие два вещества, которые не являлись токсичными по отдельности, становились таковыми при смешивании. Хотя были технические трудности (например, малое время полета снаряда давало мало времени на эффективное смешивание веществ), их большим преимуществом была безопасность хранения, что обеспечивало меньшую обеспокоенность союзных стран в мирное время. Бинарные химические снаряды были рекомендованы к производству в США в начале 1980-х, однако до лета 1985 было невозможно хранить их в Европе. Полезным шагом в этом направлении, однако, были двусторонне соглашения между США с ФРГ и Великобританией, в области производства и хранения таких боеприпасов для 155-мм орудий. Они должны были храниться в мирное время в США и быть доставлены в угрожаемый период.

Таким образом, в 1985 году вооруженные силы СССР были хорошо подготовлены к использованию химического оружия в наступательных целях, но не слишком хорошо оснащены средствами защиты. Другая сторона была хорошо (а что касается Великобритании, то очень хорошо) подготовлена к обороне, но возможность ответного удара имели, в основном, лишь вооруженные силы США. Конечно, было маловероятно, что при нападении Варшавского договора с использованием химического оружия союзники не смогут воспользоваться поддержкой США. Однако, это означало задержку ответных мер со стороны Запада и давало советам преимущество. Почти наверняка они собирались этим воспользоваться.

Советы без сомнения используют химическое оружие, с самого начала наступления, так что западные союзники были реально подготовлены к этому. Кроме того, было весьма вероятно, что два американских корпуса не подвергнуться химическим атакам, так как будет справедливо предположить, что верховный главнокомандующий ОВС НАТО в Европе использует свои полномочия, чтобы нанести ответный удар. Это было хорошо известно на другой стороне, как и то, что другие союзники будут не смогут некоторое время нанести ответный удар, по крайней мере своими собственными силами. Союзники осознавали, что если в случае войны будут выполнены все надлежащие мероприятия, их потери от химического оружия не будут высокими.

В области авиации в предвоенные годы Альянс, в целом, был вынужден полагаться на ту технику, которую имел и, в лучшем случае, улучшить ее, продлевая срок службы, вместо того, чтобы разрабатывать далеко идущие нововведения. Однако, учитывая финансовые ограничения, испытываемые военно-воздушными силами союзников, положение было не так уж и плохо.

Например, был принят на вооружение EF-111, постановщик помех на базе F-111, способного развивать скорость Мах 2 на высоте, и превышать скорость звука на малых высотах. Высокая маневренность повышала его шансы на выживание. EF-111 был оснащен десятью мощными генераторами помех, а также системами предупреждения об облучении радарами зенитных систем и самолетов противника, предупреждавших экипаж об опасности. Эти самолеты, принятые на вооружение в 1983 должны были оказаться очень эффективными в сопровождении глубоких воздушных операций. Во времена Второй Мировой войны глубокие рейды авиации должны были прикрываться истребителями, или, в случае невозможности, полагаться на собственное вооружение в борьбе с перехватчиками противника. Так действовала, например, 8-я американская воздушная армия. В 1980-х самолеты в глубоких рейдах должны были быть защищены в первую очередь радиоэлектронными средствами, предназначенными для защиты от вражеских зенитных орудий, ракет или перехватчиков. EF-111 был замечательным примером современных тенденций.

TR-1, переоборудованная версия старого U-2 (который пресса окрестила «самолет-шпион»), высотный (потолок — 21 000 метров) и дальний (свыше 3 000 километров) разведывательный самолет был предназначен для сбора тактической информации. Этот самолет также имел определенный плюс. Он был оснащен передовыми средствами электронного противодействия (ECM) и интегрированной аппаратурой, дающей возможность прицельных радиопомех против вражеских радаров (PLSS), а также радиотехнической разведки (РТР). Он был принят на вооружение в начале 1980-х.

Та же история повторилась и с F-4G, модифицированной версией F-4E «Фантом», оснащенной новейшими радиоэлектронными средствами и противорадиолокационными ракетами, самой совершенной из которых была AGM-88 «HARM» («high-speed anti-radiation missile» — «Высокоскоростная противорадиолокационная ракета»), которая как раз поступала на вооружение, когда началась война.

F-15 «Игл» все еще находился на вооружении, в том числе его новейшая модификация «Страйк Игл», с улучшенной электроникой и лучшей всепогодностью. F-16 «Файтинг Фалкон», который начал поступать на вооружение в 1981, представлял собой реальный шаг вперед. Его оборудование включало в себя многорежимный радар при форме корпуса, дающей хороший обзор, индикацию на лобовом стекле, встроенные средства противодействия (полосы фольги, служившие обманками для вражеских ракет) и темповые ловушки, а также средства радиоэлектронной борьбы и встроенную авиапушку с 500 20-мм снарядами. Самолет был способен развивать скорость Мах 2, имел потолок свыше 15 000 метров и дальность свыше 2 000 километров. Это был самый большой шаг вперед в области западных истребителей, чем когда-либо. F-18 «Хорнет», одноместный многофункциональный истребитель-бомбардировщик, имеющий еще более продвинутый внешний вид, был привлекателен для авиации флотов, страдал от многих задержек в проектировании и еще не поступил на службу, когда началась война[37].

Высокое значение имело дальнейшее развитие самолета дальнего радиолокационного обнаружения и управления (АВАКС) Е-3А «Сентри». В планере Боинга-707 было размещено оборудование, превратившее самолета в мобильную, гибкую, устойчивую к помехам систему связи и управления, способную вести наблюдение за всеми типами летательных аппаратов, пилотируемыми и беспилотными, над любой местностью, в любую погоду, на больших, средних и малых высотах. РЛС нижнего обзора дала самолету до тех пор отсутствовавшие уникальные возможности. «Сентри» мог действать в течение шести часов, на удалении 1 000 миль от базы, имея максимальную скорость 530 км/ч и потолок в 8 700 метров. Подробнее его действия будут описаны в следующей главе. Его ввод в строй в 1980 и принятие на вооружение НАТО в 1982 ознаменовало собой большой шаг вперед.

Улучшенный «Харриер» был принят на вооружение корпусом морской пехоты США в 1983 году под обозначением AV-8B и КВВС под обозначением GR-5 год спустя. В конце 1970-х, администрация США предприняла не одну попытку убить «Харриер». К счастью, Конгресс остался тверд, и этот крайне ценный международный (США/Великобритания) передовой самолет вертикального взлета и посадки (СВВП) был спасен.

Три основных события, произошедших в конце 1970-х-начале 80-х годов указывали на интеграцию воздушных и собственно морских сил в современных военно-морских операциях. Во-первых, это было появление мощных бомбардировщиков с океанским радиусом действия, таких как советские «Бэкфайеры», вооруженные противокорабельными ракетами, во-вторых, это было расширение потенциала дальних противолодочных самолетов (ДПЛС), таких как «Нимрод». В-третьих, повысился радиус действия истребителей защиты кораблей берегового базирования, что стало возможным благодаря дозаправке в воздухе. Возможности этих сил были значительно расширены, причем очень недорогой ценой, после изобретения в Британии палубного трамплина, впервые установленного на HMS «Инвинсибл», который часто именовался авианосцем, но скорее относился к классу крейсеров. Его использование значительно повысило боевую эффективность СВВП «Харриер» и дало возможность переоборудования торговых судов-контейнеровозов в эскортные авианосцы. К сожалению, только один такой корабль, британский «Травеллер» находился в строю в середине 1985 года.

Противолодочная оборона (ПЛО), всегда бывшая трудной, сложной и дорогостоящей, стала еще более сложной с внедрением эффективных акустических покрытий подводных лодок. Это привело к резкому снижению дальности обнаружения активных гидролокаторов, применение которых, однако, осталось практически незаменимо для точного определения местоположения подводной лодки и наведения оружия. К счастью, развитие пассивных гидролокаторов, на которые акустическое покрытие не оказывало влияния, достигло больших успехов к 1985 году. Они заключались, в основном, в разработке трех систем. Для обнаружения на очень дальних дистанциях применялась система под названием SURTASS («буксируемая по поверхности система слежения»), буксируемая океанскими кораблями; буксируемая тактическая система, пригодная для использования фрегатами/эсминцами и подводными лодками под названием TACTASS («тактическая буксируемая гидроакустическая система слежения»); дальние противолодочные самолеты (ДПЛС), оснащенные значительно улучшенными пассивными гидроакустическими буями. Все эти меры будут накладывать существенные ограничения на мобильность вражеских атомных ударных подводных лодок.

Все чаще систематическое развертывание как активных, так и пассивных гидролокаторов кораблей, подводных лодок и самолетов стало рассматриваться как основа эффективной борьбы с подводными лодками. Оно не могло быть достигнуто без эффективного применения информационных технологий. Посредством них данные о любом контакте с подводной лодкой на любом театре военных действий могли быть приобщены, после занимающей считанные секунды передачи, к данным по контакту с другой лодкой и прочей разведывательной информацией, обработаны, проанализированы, сравнены и сохранены для дальнейшего использования. Таким образом, можно было поддерживать постоянно обновляемую картину действий подводных лодок противника, доступную в электронном виде для командира любых сил НАТО, ведущих противолодочную оборону, на любом уровне, в море или на берегу. Кроме того, обеспечение командования и управления силами, участвующими в широкомасштабных воздушно-морских боевых операций в постоянно меняющейся обстановке, требовало разработки и принятия на вооружение узконаправленных, защищенных и безопасных средств связи на тактическом уровне.

Среди наиболее важных образцов морского/авиационного вооружения следует упомянуть «Стингрей» — высокоэффективную авиационную или корабельную самонаводящуюся противолодочную торпеду и «Каптор» — самодвижущуюся управляемую противолодочную мину. Противолодочная модификация вертолета «Линкс» поступила на вооружение Королевского ВМФ в начале 1980-х годов и была особенно полезна в качестве платформы для размещения управляемого вооружения. Противокорабельная ракета подводных лодок «Гарпун»[38] была еще одним эффективным новым оружием, используемым подводными лодками НАТО. Без этих систем вооружений весьма скромные военно-морские силы и морская авиация НАТО оказались бы в крайне невыгодном положении, пытаясь защитить морское судоходство и военно-морские силы от тотальной атаки советского военно-морского флота и морской авиации.

Боевая мощь ВМФ США, а следовательно, и НАТО, в середине 1985 года повысилась с первыми плодами двух замечательных программ, а именно вступлением в строй ракетных крейсеров типа «Тикондерога» с системой «Иджис» («Иджис» представляла собой интегрированную компьютерную систему управления ПВО) и превращением линкоров класса «Айова» времен Второй Мировой войны в нечто среднее между линкором и авианосцем, получившем прозвище «Бэттлиер»[39]. Бывшие крупнейшие надводные боевое корабли были переоснащены современной микроэлектроникой в сочетании с ракетным вооружением и получили возможность отслеживать воздушные, надводные и подводные цели в радиусе сотен миль и уничтожать их различным вооружением, включавшим 16-дюймовые орудия и управляемые ракеты классов «поверхность-воздух» и «поверхность — поверхность». Огромные размеры и тяжелая броня обеспечивали высокую боевую живучесть, а американские морские пехотинцы получили возможность надежной и сокрушительной огневой поддержки корабельными орудиями, дополненной поддержкой с воздуха, обеспечиваемой самолетами вертикального взлета и посадки[40].

В завершение нашего далеко не полного обзора, мы переходим к «Торнадо», многоцелевому боевому самолету (MRCA), объединившему в себе роли истребителя-бомбардировщика и разведывательного самолета, а также существовавшему в варианте усовершенствованного перехватчика. Хотя он и являлся совместной союзной (Великобритания/ФРГ/Италия) первостепенной важности, он несколько раз едва не ушел в небытие из-за бюджетных проблем. К счастью, «Торнадо» выжил, хотя выпускался в количествах меньших, чем это должно было быть. Его роль мы подробно рассмотрим в следующей главе, непосредственно посвященной войне в воздухе.

Боевые действия в Европе в августе 1985 продолжались три недели. Тем не менее, они потребовали от сторон, которые по большей части были решительны и хорошо вооружены, максимального напряжения сил. Цена за неэффективность и нерешительность со стороны НАТО была высока. Война не продлилась достаточно долго, чтобы разработать на ее основе какое-либо оборудование, ни даже извлечь максимум возможностей из того, что были знакомы и давно использовались. Но она была достаточно долгой, чтобы обнажить слабые места. Кроме того, она была достаточно долгой, чтобы очень ясно продемонстрировать, не только то, чего будет стоить неядерная оборона (которая будет достаточно эффективной), не подготовленная в течение длительного времени, но и то, что ядерной войны едва ли можно избежать, если жалеть сил на дорогостоящие альтернативные средства. Успех НАТО был бы большим, если бы улучшения техники и оборудования, рассмотренных выше, были бы сделаны раньше, или если бы эта техника имелась в большем количестве, или если бы некоторые системы, никогда не принятые на вооружение, не были бы задушены в зародыше. Все это Запад мог бы использовать, чтобы предотвратить катастрофическое использование тактического ядерного оружия со всеми его ужасными последствиями. Это бы оказалось проще.

Как говорилось в старой Римской пословице «Си вис пасем, пара беллум» — «Хочешь мира — готовься к войне».

Или, если адаптировать ее к реалиям конца двадцатого века — «Хочешь ядерного мира — готовься к неядерной войне. Но будь готов заплатить за это».

ГЛАВА 6: ВОЗДУШНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Гибкость военно-воздушных сил остается столь бесспорной, что люди уже начали уставать от повторения этой фразы. От этого факта никуда не деться, однако требуются годы, чтобы выработать фундаментальную доктрину их применения. Конечно, требуется не более десяти лет для разработки основных систем авиационного вооружения и четыре-пять лет для подготовки летчиков. Так что не удивительно, что в конце 1970-х годов, не более чем через десять лет после перехода НАТО от стратегии массированного возмездия к стратегии гибкого реагирования, военно-воздушные силы союзников по-прежнему продолжали активные разработки в области тактических приемов, которые позволили бы им быть готовыми к войне в центральной Европе в новых стратегических и политических реалиях. Было неудивительным и то, что реорганизация советских вооруженных сил в сторону более гибкой концепции (об этом ниже), начала приносить свои плоды только в начале 80-х.

В ВВС США (USAF) и британских Королевских ВВС (RAF) на протяжении 1970-х львиная доля ассигнований приходилась на тактическую авиацию. ВВС США сделали акцент на современных истребителях — F-15 «Игл», F-16 «Файтинг Фалкон», а также противотанковых штурмовиках А-10 «Тандерболт». В ВВС прочих стран следует отметить англо-французский «Ягуар», удивительный самолет вертикального/сокращенного взлета и посадки «Харриер», F-4 «Фантом», закупленные в США в 1960-е, а также сухопутные варианты палубных F-7 «Корсар». Большинство их этих самолетов было в строю уже несколько лет. К 1985 году ВВС имели почти пятнадцатилетний опыт работы с СВВП «Харриер», например, опыт действия с временных площадок вокруг их базы в Гютерсло и передовых баз на северогерманской равнине.

Полученный опыт рассредоточения техники сослужил хорошую службу — когда утром 5 августа Гюстерло был атакован советскими «Фенсерами», ни одного «Харриера» не было на аэродроме, хотя некоторые вертолеты «Пума» КВС и чартерные самолеты, эвакуирующие вежи гражданского персонала были застигнуты на поле и понесли тяжелые потери. Пилоты «Харриеров» знали местность вокруг и поддерживали особенно тесную взаимосвязь с 1-м Британским корпусом Северной группы армий (СГА). Это взаимодействие проистекало из многих лет совместных учений, так как британская военная доктрина отводила авиации все возрастающую роль в борьбе с бронетехникой противника. Она предусматривала использование скорости самолетов, чтобы обойти передовые эшелоны вражеских бронетанковых соединений с флангов, чтобы атаковать их в 10–20 километрах тылу, в критически важной точке, где бронетехника перестраивается из походных порядков в боевые. Успех этой тактики, как и многого другого, зависел от воздушной разведки и быстроты реагирования. Она должна была принести успех в войне, как и оправдать потери авиации, которые будут высоки, по крайней мере, некоторое время. Но эта тактика не могла оказать непосредственное воздействие на обстановку на линии фронта, когда требовалось остановить прорыв танков противника. Эффект от нее проявиться позже. В ослаблении мощи противника на передовой, армия полагалась, в основном, на дальнобойные противотанковые ракетные комплексы (ПТРК), а также противотанковые вертолеты, осуществляющие атаки на подскоке, укрываясь за складками местности или лесом. «Харриеры» и «Ягуары», конечно, могли осуществлять непосредственную воздушную поддержку, когда крики о помощи с передовой становились слишком громкими и настойчивыми.

В этих случаях потери, как правило, были высоки, и размен танков на самолеты был оправдан лишь в самых крайних случаях.

Англо-германо-итальянский «многоцелевой боевой самолет» (MRCA) принятый на вооружение под обозначением «Торнадо» в качестве специализированного дальнего перехватчика в Великобритании и в роли истребителя-бомбардировщика в континентальных странах, был новой перспективной разработкой. ВВС Германии (GAF)[41] в силу политических соображений и географической логики были прочно привязаны к защите собственного воздушного пространства, непосредственной поддержке сухопутных войск ЦГА (Центральная группа армий) и СГА, а также перехвату и борьбе с авиацией противника над его собственной территорией. К 1984 году GAF получили большую часть причитавшихся им «Торнадо» и передали функции ПВО самолетам F-4 «Фантом» и сохранившимся с 1960-х F-104 «Старфайтер».

Каждая из армий стран Альянса также имела, в той или иной степени, военно-транспортную авиацию и вертолеты. Вертолеты были одним из неизвестных факторов в операциях большого масштаба и интенсивности, которому предстояло быть испытанным в Третьей Мировой войне. В общем, они стали универсальной и зачастую неотъемлемой частью армий всех стран, в том числе Варшавского договора. Но, как и следовало ожидать, потери были высоки и вопрос, как долго вертолеты смогут присутствовать на полях сражений в затяжной войне, оставался открытым. Армия и ВВС США, имея за плечами опыт Вьетнама, массово использовали вертолеты в качестве средства огневой поддержки и материально-технического обеспечения, с большим мастерством и часто оказывая решающее значение на местах. Немецкие и британские вертолеты в первые дни войны почти полностью были задействованы для поддержания снабжения в тыловой зоне СГА. Угроза, которую представляли для небронированных транспортных средств вооруженные разведывательные самолеты ВВС СССР, была серьезно недооценена. Дороги оказались блокированы уничтоженными грузовиками снабжения и машинами беженцев. Чтобы справиться с хаосом и неразберихой на линии фронта, неуклонно откатывающейся на запад, требовалось безостановочное использование вертолетов, чтобы доставлять боеприпасы и горючее на фронт.

Советские войска не имели такой проблемы, так как всегда любили вертолеты и создавали специализированные машины под конкретные задачи и с различным вооружением. Они должным были выступать в роли летающих боевых платформ, двигаясь впереди и над наступающими танками, выступая в роли противотанковых средст и станций радиоэлектронной борьбы (РЭБ). Они даже были способны нести ракеты «воздух-воздух». Неудивительно, что они легко и в большом количестве сбивались американскими ЗРК «Пэтриот» (которые поступили на вооружение, но еще не были обкатаны), британскими «Рэпиер» и французскими «Роланд» и «Сикас», развернутыми армиями НАТО. Тем не менее, командиры сухопутных сил Альянса на всех уровнях признавали, что необходимость принять дополнительные меры для защиты от шальных вертолетов противника, не была в должной мере осознанна.

Организация поддержки с воздуха, нанесение ударов в уязвимые места противника в быстро меняющейся обстановке боя придавала важное значение тактическим разведывательным самолетам, обеспечивающим высокую скорость получения информации и реакции. Эта роль отводилась, как правило, истребителям, оснащенным специализированным оборудованием и со специально подготовленными экипажами. Над морем, патрулирование вели самолеты морской авиации, отслеживая надводные корабли и подлодки противника. Ближе к берегу и поддерживали вертолеты наземного базирования. Весь Западно-Европейский театр был прикрыт Наземными средствами противовоздушной обороны НАТО (NADGE), включающей радиолокационные станции обнаружения и, в дополнение к истребителям-перехватчикам, зенитно-ракетные комплексы (ЗРК) для войсковой и объектовой обороны. В случае, если потребность в воздушной разведке намного превышало возможности ограниченного числа самолетов и экипажей, вопрос, следовало ли наращивать их количество, оставался спорным. Больше самолетов в одном месте означало уменьшение их числа в другом. Чтобы дать некоторое представление о масштабах, стоит отметить, что ВВС США имели примерно в пять раз больше самолетов, чем КВС и Люфтваффе вместе взятые.

На широком поле деятельности разведки — и оно было действительно широким — скептики всегда опасались, что в крупномасштабной войне разведывательные системы западных союзников с их компьютеризированными «центрами сбора» будут перегружены. Так и случилось. Поток данных со спутников, самолетов ДРЛО, станций радиоэлектронной разведки, фотографической разведки и множества других источников был огромен, и хотя компьютеры быстро переваривали его и услужливо выдавали обратно, они не обладали способностью к мышлению. Когда началась война, центры обработки информации были укомплектованы неопытными или не имевшими достаточно практики офицерами, и это снижало скорость обработки важнейших данных. Так, например, случилось после Гданьского инцидента, который будет описан в конце этой главы, когда важнейшей информации о параметрах частот советского «Кукера» потребовалось сорок восемь часов, чтобы достичь действующих подразделений, которые столь отчаянно в ней нуждались. Но кривая обучения в войне всегда является крутой, и время обработки и оценки данных значительно снизилось впервые же несколько дней. Тем не менее, нагрузка на человека, связанная с почти подавляющим объемом данных, льющимся от станций разведки, компьютеров и систем связи была очень велика и оставалась таковой на протяжении всей войны.

Командование британских и немецких военно-воздушных сил уже давно осознавало потребность в истребителе завоевания превосходства в воздухе нового поколения, способного заменить в 1980-х годах их «Фантомы». Это было обусловлено необходимостью борьбы с растущей ударной мощью фронтовой авиации стран Варшавского Договора, с целью не дать ей поддерживать наземные силы на Центрально-Европейском ТВД. По политическим причинам это должен был быть многонациональный совместный проект. Совместные разработки начались в Великобритании, ФРГ и Франции, странах, имевших аналогичные потребности. Это благонамеренное сотрудничество не помогло проекту ни на йоту, даже наоборот. Различия в спецификациях и сроках не могли быть согласованы, стоимость «Торнадо» начала выходить за отведенные рамки, оставляя в буквальном смысле мало места в военных бюджетах Великобритании и Федеративной Республики Германии. Франция оставила свои планы и свои разработки при себе, тогда как британское и немецкое командования смирились с мыслью, что им придется эксплуатировать свои «Фантомы» до конца десятилетия. Это было неудачей. Великобритания могла утешить себя только появившейся возможностью пополнить военно-воздушные силы почти восьмьюдесятью «Харриерами». Это было крайне желательным для поддержки наземных сил, но это не могло повилять на общий результат, если Великобритания и Германия будут вынуждены вступить в войну в середине 1980-х, имея истребители, разработанные двадцать лет назад под концепции двадцатилетней давности. За исключением «Торнадо», они не будут располагать современными истребителями завоевания превосходства в воздухе.

Малым северным странам НАТО по их общему признанию, удалось найти наиболее простое решение проблемы в виде закупок американских истребителей-бомбардировщиков F-16 «Файтинг Фалкон» в середине 1970-х. Хотя принцип «покупать американское», ставивший много палок в колеса идее создания европейской аэрокосмической промышленности, делал это решение довольно спорным, война показала, что норвежские, бельгийские, голландские и датские военно-воздушные силы сделали нужный и своевременный выбор. Хотя по отдельности их ВВС были не слишком значительны, более 200 F-16 «Файтинг Фалкон», имевших хорошие показатели по всепогодности и в ночное время, вместе с новыми «Мираж-2000» французских ВВС, сделали многое для компенсации нехватки сил КВВС и Люфтваффе в этом регионе.

Военно-воздушные силы Франции не могли, конечно же, быть включены в состав боевых подразделений НАТО, и ни в какие формальные планы и расчеты НАТО. Однако ПВО Франции было связано с NADGE, а военные связи с НАТО были тесными. Хотя Франция имела заинтересованность в новых истребителях-бомбардировщиках, эта необходимость не была столь острой, как в Германии или Великобритании. В начале 1980-х, ВВС Франции начали программу замены ранних перехватчиков «Мираж» на истребители-бомбардировщики «Мираж-2000». Замена проходила удовлетворительно, и выполнение программы было гарантировано. В роли истребителя-бомбардировщика «Мираж-2000» дополняли англо-французские «Ягуары». ВВС Франции, имевшие хорошие возможности по рассредоточению самолетов, и использующие свои внутренние линии связи представлялись, как и оказалось впоследствии, современными, сбалансированными и эффективными.

Именно в это время не афишируемым, но показательным материалом стал «Доклад Спинни». Франклин С.Спинни был аналитиком, который возглавил исследовательскую группу в США, которой Пентагон поручил ежедневный мониторинг состояния самолетов своей тактической авиации. Он вскрыл тревожные факты. Что было не менее важно, он обнаружил, что надежность и ремонтопригодность самолетов фронтовой авиации ВВС США были намного ниже, чем было необходимо для интенсивных операций в условиях войны. Спинни представил свой доклад в 1980, сделав болезненный вывод, что «Наша стратегия, направленная на постоянное наращивание технической сложности, сделала высокотехнологичность и боеготовность взаимоисключающими».

С таким выводом, хотя и не повсеместно, но достаточно широко совпадал реальный опыт в военно-воздушных силах, чтобы доклад сделался чрезвычайно неприятным для чтения. Однако, несмотря на свою остроту, доклад был серьезен и оказал значительное влияние на последующие события. Естественно, он был обнародован, однако те комментаторы в СМИ, которые вцепились в него, увидев лишь критику, упустили тот момент, что Спинни критиковал сложность техники, а не высокие технологии. Не могло быть и речи об отказе военно-воздушных сил он достижений науки и техники, ибо это обернулось бы против них самих. Тем не менее, военно-воздушные силы начали, иногда даже по непосредственным причинам изменения, изменения, в соответствии с выводами Спинни.

В то время, как значительные увеличения оборонных расходов в США в 1980 и 1981 финансовых годах (ФГ), согласно пятилетним прогнозам, касательно ВВС США было направлено на стратегические силы (это было обусловлено политическими и стратегическими соображениями), значительные средства направлялись и на фронтовую авиацию. Они расходовались на дальнейшую закупку истребителей F-15 «Игл» и F-16 «Файтинг Фалкон», штурмовиков А-10 «Тандерболт» и еще восемь заправщиков КС-10, которые должны были стать важным элементом для переброски в Европу флотов фронтовых истребителей и бомбардировщиков. Также в 1983 финансовом году, возможно, с оглядкой на «доклад Спинни», было выделено не менее 3,6 млрд. долларов США на приобретение запасных частей и меры по повышению надежности техники.

К началу войны некоторые из А-10 «Тандерболт» ВВС США были модернизированы в сторону улучшения показателей по всепогодности и возможностям в ночное время, однако советские ЗРК в некоторой степени сводили на нет это преимущество. Если же будет достигнута внезапность, или оборона противника будет подавлена, тяжеловооруженные «Тандерболты» могли нанести значительный ущерб танкам противника, однако в менее благоприятных условиях, их потери будут неприемлемо высоки. Учитывая это обстоятельство, штаб 4-го Объединенного Тактического Авиационного Командования (4 ОТАК) и ЦГА с некоторым запозданием — за год до войны — приняли новую тактику, направленную на изменение схемы взаимодействия между ударными вертолетами армии США и «Тандерболтами» ВВС. Согласно принятой концепции, вертолеты, находясь в засаде, совершают атаку на подскоке и открывают огонь по бронетехнике противника за тридцать секунд до подхода «Тандерболтов», снова уходят, а затем снова поднимаются, чтобы дать танкам противника «еще тридцать секунд внимания» после ухода штурмовиков. Идея пришла от пилотов вертолетов «Кобра», американской армейской авиации, которые считали, что их действия могли быть наиболее эффективны, если будут направлены на советские ЗСУ — радарно-управляемые зенитные орудия — и ЗРК, непосредственно прикрывающие танки от ударов с воздуха. Если они будут уничтожены, «Тандерболты» будут иметь неограниченные или, по крайнем мере, более широкие возможности в плане нанесения ударов по своим целям. Командование наземных сил было настроено более скептично. Угроза, исходящая от танков противника, была повсеместной, а возможности сосредоточить достаточно противотанковых средств в нужное время в нужном месте не было. Все средства должны были быть направлены на главный источник угрозу. «Тандерболты» могли и не появиться.

В теории эта тактика выглядела многообещающе, однако вне реальных боевых действий нельзя было сказать, насколько она верна. Поэтому новая тактика первоначально была осторожно принята 8-й боевой авиационной дивизии американского Корпуса армейской авиации, Финтен, Германия, имевшей на вооружении новые вертолеты ААН-64 производства Hughes Helicopters, действующие совместно с «Тандерболтами» ВВС США, перебрасываемыми на передовые базы в Германии с основных баз в восточной Англии. Лесистые холмы в районе Фульды, к примеру, должны были обеспечить отличное прикрытие для действующих из засады вертолетов с ракетами «Хэллфайер». Зенитные установки противника, как и предсказывалось, были отчетливо видны на фоне приземистых советских танков Т-72 и БМП. По крайней мере временное ошеломление и потеря боеспособности наземной ПВО давала относительно медленным «Тандерболтам» возможность наносить сокрушительные удары по танкам противника. К счастью, эту тактику удалось отработать и широко внедрить за два года до войны. Вертолетные атаки на танки противника, иногда с поддержкой А-10 «Тандерболт», предполагающие плотное взаимодействие между Корпусом армейской авиации и ВВС США, таким образом, должны были стать частным явлением и мощным элементом обороны на всем протяжении Центрального фронта.

Пятилетний план, проистекающий из 1983 финансового года, предусматривал также существенное увеличение часов налета в ВВС США, которые были сокращены, так же, как в ВВС европейских стран под давлением бюджетного дефицита в конце 1970-х. Хотя программа подготовки в ВВС США и так хватало, чтобы вызвать зависть летчиков по другую сторону Атлантического океана, большая часть изменений была направлена на тоже, что следовало делать Европе — а именно, укреплять и развивать то, что уже имелось, а не зря надеяться на лучшее.

Королевские ВВС Великобритании были единственными военно-воздушными силами Альянса, выполнявшими все роли, отводимые авиации (в США функции морской авиации выполняла Авиация ВМФ США). Поэтому будет поучительным исследовать некоторые проблемы, с которыми они столкнулись за пять лет до войны.

Хотя британское правительство утвердило и в целом, поддерживало 3-х процентный ежегодный рост оборонительных расходов в реальном выражении, что было согласовано с Советом НАТО в 1977 году, каждый год приносил большие трудности, вызванные необходимостью сдерживать рост расходов сверх установленного военного бюджета. От чего-то постоянно приходилось отказываться или откладывать. Грозная «килевая волна» невыполненных обещаний бежала впереди оборонной программы. Когда давление на экономику увеличилось, пришлось урезать и существующие программы вследствие роста текущих расходов — процесс, который в британских оборонных кругах с горечью стали называть «нарезкой колбасы». В годы экономического спада были урезаны летные часы, расход топлива для наземной техники и, (что казалось почти невероятным), многие солдаты и офицеры были отправлены в отпуска для экономии средств. Остро не хватало обуви, в особенности летных ботинок.

Как и ВВС США, КВВС во второй половине семидесятых пострадали от оттока опытных специалистов, так как заработная плата и перспективы на гражданской жизни были большими, особенно во времена, когда экономике было трудно держаться на плаву. Уровень опыта во фронтовой авиации начал вызывать тревогу. Последующие сокращения часов полетов и обучения, хотя и были достаточно эффективны в плане экономии средств здесь и сейчас, бросали длинную и грозную тень на состояние боеготовности в последующие годы. Они упал настолько, что министр обороны Великобритании был вынужден серьезно рассмотреть эту ситуацию летом 1981 года и принять новую серию того, что в Британии именовалось «пересмотром оборонной политики» — хорошо понятным эвфемизмом для дальнейшего сокращения оборонительных расходов. На этот раз, на 20 процентов сократился бюджет британского надводного флота. Так как Королевский военно-морской флот был основной силой НАТО в Восточной Атлантике (EASTLANT) и в районе Пролива, это означало сокращение примерно на 15 процентов надводных сил сопровождения в зоне EASTLANT.

Две другие британские службы также не остались невредимы, но КВВС, по крайней мере, было позволено сохранить на службе две эскадрильи истребителей «Фантом». Это усилило противовоздушную оборону Соединенного Королевства, а также продемонстрировало признание исключительной важности британских островов в случае войны как передовой базы для американских сухопутных и воздушных подкреплений и тыловой базы военно-воздушных сил Верховного главнокомандующего ОВС НАТО в Европе (SACEUR) на случай сильного ухудшения обстановки на земле Германии.

Явно прослеживался упор на повышение вооруженности и материально-технических запасов. Это было неявным признанием того факта, что если война придет в Европу, она, скорее всего, будет идти в неядерной фазе значительно дольше, чем готовы были признать любые прежние программы планирования и подготовки. И если были быть веские причины оставаться ядерной державой, нехватки обычных боеприпасов и других ресурсов больше, чем на несколько дней не должно было быть среди таковых.

Военно-морские сокращения вызвали резкий шок, но когда боль утихла, стало понятно, что они были неизбежны. Наконец открылись некоторые реалии, главным образом то, что крайне затратный технологический рост пришелся на то время, когда в большей части мира кончились деньги. Те, кто не проявлял никакого интереса к текущим делам поняли, что в конце 1970-х баланс стратегического и тактического ядерного оружия был неблагоприятным для Альянса. До тех пор, пока этот дисбаланс не будет выправлен сокращениями на советской стороне или развертыванием Альянсом новых средств в ближайшие шесть-семь лет, для Советского Союза действительно открывалось окно возможностей. Для Альянса и его военно-воздушных сил начинались действительно опасные годы, и мы должны подробно и трезво рассмотреть эту ситуацию.

Если бы еще раз пришлось прибегнуть к британской модели, все было бы намного хуже, если бы не надежные основы, заложенные в семидесятые. Самолеты, такие как «Торнадо», морской разведчик/самолет ДРЛО «Нимрод», а также «Блиндфайр»- последняя всепогодная модификация зенитно-ракетного комплекса «Рэпиер» оставались в числе мировых лидеров в мировой лиге. Кроме того, требовалось сохранить старые самолеты путем оставления их на вооружении на больший срок, чем это планировалось изначально, а также решить другие проблемы, связанные с растущей уязвимостью аэродромов в Великобритании для растущих советских ВВС и нехваткой запасных пунктов базирования — особенно в связи с необходимостью принимать крупные подкрепления из Соединенных Штатов и давать возможность передислокации самолетам из континентальной части Европы. Общий уровень опыта во фронтовых эскадрильях был слишком низок, кроме того, до конца десятилетия планировался сохраниться большой люфт, связанный с отсутствием тактического истребителя последнего поколения над линией фронта в Германии. Следует отменить, что развитие средств РЭБ шло настолько хорошо, насколько это было возможно и этим выделялось из общей картины. Драгоценные немногочисленные дополнительные средства поступали на вооружение — и было предельно ясно, что оборонительная доктрина должна была строиться на принципе максимально эффективного использования того, что было в распоряжении или поступит в него в ближайшей перспективе.

Из этого вынужденного аскетизма неизбежно прибывали некоторые положительные моменты. Некоторые изменения были радикальны. Открытие всех видов службы, не связанных с прямым участием в боевых действиях для женщин, например, обеспечило увеличение ценного количества новобранцев. Кроме того, это обеспечило резерв специалистов обоих полов для вспомогательных служб. ВВС США пошли еще дальше и допустили женщин в летный состав. Это произошло незадолго до того, как женщины были допущены к службе на боевых должностях. И так уж вышло, что первую наступательную операцию вооруженных сил США в Третьей Мировой войне предстояло провести 29-летней женщине. Этот момент заслуживает более пристального внимания.

Несколько лет ВМФ СССР использовал базу в Конакри в Гвинее, западная Африка, где также расположилась база, предназначенная для обслуживания самолетов дальней морской разведки «Беар», а иногда и бомбардировщиков «Бэкфайер» по поддержке самолетов-заправщиков. Таким образом, их самолеты могли волной прокатиться по северной Атлантике, а на следующий день — обратно. Все это было хорошо известно благодаря американским и британским системам слежения и для советской морской авиации было бы наивно воздержаться от использования Конакри в случае войны. Когда вечером 4 августа 1985 году четыре «Беара», два «Бэкфайера» и заправщик приземлились на аэродроме, ВВС США ответили незамедлительно.

В полночь, четыре бомбардировщика В-52D под командованием майора Эда Лоджа из состава дислоцированного на авиабазе Марч Калифорнийского авиакрыла, имея в общей сложности 120 тонн фугасных авиабомб на борту, поднялись со своей базы военного времени во Флориде и взяли прямой курс на Конакри. Они подошли к цели по ясному голубому небу спустя девять часов. Истребителей противника не было, а советские ЗРК, которые только начали прибывать на базу, были легко подавлены станциями РЭБ бомбардировщиков на подходе к цели. Взлетно-посадочная полоса, станции управления и топливные склады были взяты в прицел и систематически уничтожены В-52, словно вспахавшими их с высоты 10 000 метров. Успех был полным. Аэродром был разрушен до такой степени, что советский флот не предпринял никаких попыток восстановить его.

Некоторые из более мудрых лидеров Африки увидели в этом определенную мораль. Марионеточным и суррогатным режимам следовало гарантировать, что их покровители будут иметь силу и возможность защитить их от опасностей, когда этого не могли сделать география и политические соображения. Гвинее с болезненными последствиями не удалось предвидеть подобных рисков.

После возвращения на базу во Флориде и объявления о вручении медалей экипажам бомбардировщиков, средства массовой информации наэлектризовались, узнав полное имя командира соединения — Эдвина Тинкл Лодж. Она была первой из небольшой группы женщин, окончивших Академию ВВС США и принятых на обучение в Военно-транспортное авиационное командование в 1970-х, где она отличилась в качестве пилота и командира экипажа. С небольшой помощью от своего конгрессмена, она была переведена в бомбардировочное авиакрыло В-52 на авиабазе Марш, предназначенное для широкого спектра неядерных бомбардировок. Налет на Конакри стал лишь одной из них.

В целом, военно-воздушные силы стран Альянса не последовали примеру ВВС США, несмотря на общую нехватку опытных пилотов, обусловленную недобором в «голодные» 1970-е годы. Основная трудность заключалась в ограничении летных часов, налагаемых правительствами по экономическим причинам. Со временем, меры по компенсации этого должны были быть приняты и в КВВС, например, сохранение опытных пилотов во фронтовой авиации помогло компенсировать общее снижение опыта, которое в начале 1980-х усугубилось в связи с необходимостью перевода «сливок общества» на поступившие на вооружение «Торнадо». Важным шагом в решении этой проблемы было то, что британское правительство и советники Казначейства наконец отринули ошибочные представления, что экономия денег путем урезания летных часов и подготовки может стать «прикосновением Мидаса». Но потребовались дорогого стоивший рост аварийности, чтобы убедить их в глупости решения держать военно-воздушные силы на земле. Наметился устойчивый курс на повышение надежности оборудования и оптимизацию материально-технического обеспечения в зоне действия фронтовой авиации — везде, где позволяло военное счастье. Эта политика полностью себя оправдала, когда началась война. Доклад Спинни, как оказалось, возымел долгосрочные последствия.

Меры, принятые в КВВС были характерны для всех программ совершенствования, осуществляемых военно-воздушными силами Альянса. Преимущества таких мер дали о себе знать, и были подтверждены в ходе тщательных оценок учений, моделирующих условия войны, проводимых независимыми многонациональными группами НАТО. Но некоторые инновации в использовании гражданских ресурсов, принятые в Великобритании, носили особый характер и заслуживают упоминания, как сыгравшие положительную роль в сохранении роли Великобритании в качестве стратегической базы Альянса.

В связи с этим стоит упомянуть, что в 1979 году Стратегическое Авиационное Командование (САК) США впервые публично заявило о намерении выделить восемьдесят В-52Д для поддержки войск НАТО. Бомбоотсеки В-52Д были расширены в 1967 году, что позволило им вмещать до 28 000 кг бомб свободного падения. В 1977 году модернизация конструкции самолетов и авионики позволила продлить их ресурс и улучшить прицельность бомбометания. В сентябре 1978 года, В-52 7-го бомбардировочного авиакрыла из Карс-велл, шт. Техас, впервые приняли участие в учениях НАТО «Холодный огонь». После этого они все чаще начали учения по отработке действия на Европейском континенте.

В нескольких случая отрабатывался полет через Атлантику, удар по «вражеским» силам в Западной Европе и возвращение на базы в Техасе и Калифорнии с дозаправкой в воздухе. В 1981 году началось практиковаться развертывание этих самолетов на передовых оперативных базах, таких как Бриз Нортон и Мархэм в Великобритании. Таким образом повышалась скорость ответа без политических последствий, которые бы вызвало из постоянное базирование. Однако это усугубляло неутихающую проблему того, что базы в Великобритании становились сильно переполненными и, следовательно, более привлекательной целью для противника. В то же время, постоянное развертывание сил САК в Лайесе на Азорских островах, начавшееся в 1983 году, несколько облегчило проблему переполненности. Тем не менее, это не устранило ее полностью.

Хотя к концу Второй Мировой войны в Великобритании насчитывались сотни аэродромов, к 1982 году КВВС и ВВС США использовали менее пятидесяти — причем последним требовалась обширная материально-техническая поддержка как для тактического, так и для стратегического авиакрыльев, развернутых в Великобритании. О восстановлении старых военных аэродромов не могло быть и речи, и в течение ряда лет КВВС рассматривали возможность использования гражданских аэропортов с их современными взлетно-посадочными полосами и наземной инфраструктурой. Но независимо от доброй воли со стороны национальных и местных органов власти, на пути использования аэропортов в военных целях всегда стояли коммерческие, конституционные и коммуникационные проблемы. К 1984 году, однако, двадцать три аэропорта приобрели двойное назначение и использовались как вспомогательные базы КВВС и ВВС США. Рационализация гражданских и военных средств связи была главным препятствием, но как только это было сделано, а общественная оценка угрозы стране возросла, другие трудности отпали. Планы предполагали использование гражданских аэропортов в качестве рассредоточенных баз на восемь самолетов, и, тем самым рассредоточение драгоценных воздушных яиц вместо того, чтобы складывать их в несколько наземных корзин.

Трудность заключалась в необходимости проводить операции без надлежащих технических средств и запасов материально-технического обеспечения. В глазах летчиков средством облегчить эту задачу было использование гражданского флота вертолетов, который включал до сотни машин, обслуживающих нефтяные месторождения в Северном море. Компании-операторы охотно выразили готовность сыграть свою роль в национальных планах и с готовностью согласились на схему, согласно которой в чрезвычайной ситуации они должны будут выделить до четырех вертолетов для каждой из основных баз КВВС или ВВС США таким образом, чтобы сформировать воздушный мост между ними и вспомогательными аэродромами. Учения проводились несколько раз до войны, и когда от гражданских вертолетчиков потребовалась выполнить титаническую задачу по переброске техники, боеприпасов, оборудования и запасных частей, они делали это, днем и ночью, независимо от погоды, зачастую курсируя между аэродромами под ракетными атаками. От этих закаленных людей впоследствии можно было услышать заявления (с хорошим вкусом к преуменьшению), что это было довольно расслабляющим после полетов на буровые установки в Северном море зимой.

Успех пришел к этим вертолетчикам в последние предвоенные и первые военные дни, когда над Атлантическим океаном развернулся «воздушный мост» и американские Боинги-747 и Локхид С-5 начали доставлять до 300 человек в центральную Англию каждые четыре минуты. Коммерческие вертолеты перевезли тысячи военнослужащих и сотни тонн необходимых материалов от аэродромов к железнодорожным станциям и портам восточного побережья. Это облегчило положение, грозившее перерасти в неуправляемый затор на автомобильных и железных дорогах и сократить жизненно важные часы на доставку подкреплений из США в континентальную Европу.

Тем не менее, командующий Объединенными Союзными ВВС Центральной Европы (COMAAFCE) назвавший в 1982 году своей ахилессовой пятой недостаточность запасов топлива, боеприпасов, запасных частей и другого оборудования, а также вспомогательных аэродромов, продолжал испытывать обеспокоенность. Пункты совместного базирования (СОВ), с которых могли действовать самолеты ВВС США и КВВС облегчили трудности. Полностью ликвидировать их было невозможно. Теперь опасность состояла в том, что самолеты с подкреплениями, вместе с самолетами, эвакуированными с передовой, прибывали в таком количестве, что это угрожало перегрузить наземное обслуживание.

Первоочередным элементом британских планов являлись крупные летающие танкеры, самолеты ДРЛО и противолодочные самолеты «Нимрод». Все они играли ключевые роли, однако существовали в ограниченном количестве. Так или иначе, они были слишком большими, чтобы поместиться в высокозащищенных капонирах, которые были построены на средства из общих фондов НАТО на большинстве действующих аэродромов. Однако меньшие самолеты КВВС, такие как «Торнадо», «Буканиры», «Ягуары», а также учебно-тренировочные «Хоуки», которые также использовались в качестве вспомогательных перехватчиков, было возможно рассредоточить и укрыть, если на основных базах становилось слишком горячо, чтобы держать их там.

К 1984 году самолеты «Боинг-757» «Бритиш Эйрвейс» были модифицированы с целью возможности осуществлять дозаправку в воздухе, что должно было оказать неоценимое значение в первые часы войны, когда ожидалась почти нереальная потребность в дозаправке в воздухе. К сожалению, предложение «Бритиш Эйрвейс» о том, чтобы новые пассажирские самолеты «Джамдо-джет»[42] строились с укрепленными полами салонов с целью обеспечения возможности перевозки военных грузов, увязло в бюрократической волоките по поводу того, кто будет оплачивать авиакомпаниям неустойку в мирное время. Вследствие этого западные союзники оказались без крайне необходимого дополнения к военно-транспортной авиации.

Таким образом, в условиях свободного обмена идеями в рамках НАТО, союзные ВВС прошли семь «голодных» предвоенных лет наилучшим образом. Но их внимание оказалось обращено на повышение эффективности имеющихся средств, а не на поиске новых решений и прорыве в будущее. Между тем, новые технологии и открываемые ими возможности не стояли на месте.

Самолеты дальнего радиолокационного обнаружения и наведения (АВАКС) были, возможно, крупнейшим «фактором повышения боевой эффективности» из всех последних, и их влияние на ход войны превысило ожидания даже самых ярых сторонников принятия их на вооружение ВВС США в 1977 году. Самолеты Е-3А «Сентри», основанные на пассажирском Боинге-707 было легко отличить от просто 707-х по 9-метровому обтекателю радара и другим антеннам, благодаря которым самолет получил возможности, сделавшие его настолько значимым. Описание его работы заслуживает внимания.

К началу 1985 года был разработан стандартный порядок боевого дежурства над Центрально-европейским ТВД. Один «Сентри» из эскадрильи НАТО всегда находился в воздухе в районе Венло у германо-голландской границы, второй, от ВВС США вел патрулирование над районом базы Рамштайн, а третий, также от эскадрильи НАТО — к западу от Мюнхена над Баварией. Их рабочая высота составляла 7 500 метров. Надежность «Сентри», основанного на испытанном типе самолета была как всегда лучшей, чем у самолетов новых поколений. К 1985 году COMAAFCE могло с уверенностью ожидать ежедневной 80-процентной работоспособности как от подразделений ВВС США, так и от подразделений НАТО. Кроме того, имея четыре человека экипажа и тринадцать человек группы управления, пространство для отдыха, возможность приготовления пищи и дозаправки топливом в воздухе, в случае необходимости каждый «Сентри» мог увеличить нормальное шестичасовое время боевого дежурства еще на несколько часов, что давало большие преимущества.

С 1983 года «Сентри» для ВВС США и НАТО строились с почти идентичным оборудованием. Первоначальные компьютеры сменили новые, с увеличенным в три раза быстродействием и в пять раз объемом хранимых данных. Теперь компьютеры «Сентри» могли выполнять невероятные 1 250 000 операций в секунду и, при необходимости, поддерживать связь с 98 000 наземных и воздушных единиц при помощи единой распределённой боевой информационной системы (JTIDS) цифровой и устойчивой к РЭБ. Неудивительно, что в первые годы развертывания возможности этих самолетов опережали воображение людей, ответственных за их эксплуатацию, в то время как многие считали их введение в строй и опережающий время технический потенциал чрезмерным. Однако в 1981 году было создано отдельное подчиненное НАТО Командование АВАКС, расположившееся в Мезье неподалеку от Брюсселя. Задачей его персонала было обеспечение более полного использования потенциала «Сентри» и интеграция их использования с британскими «Нимродами».

Первой и наиболее очевидной задачей «Сентри» являлось обнаружение потенциальных нарушителей воздушного пространства НАТО. До сих пор, низколетящие «Флоггеры» и «Фенсеры» могли быть обнаружены с расстояния не более 50 километров рассеянными вдоль внутренней германской границы (ВГГ) мобильными передовыми радарными станциями. Теперь же самолеты на любой высоте могли быть четко различимы на дистанции 320 километров, а поднявшись на высоту 1 500 метров и выше — 450 км, практическое значение «Сентри» для противовоздушной обороны НАТО стало решающим. Самолеты стран Варшавского договора теперь могли быть обнаружены на взлете с любых баз в Восточной Германии, например, или в западной половине Чехословакии или на малой высоте над Балтийским морем за Борнхольмом. Самолеты, идущие на большой высоте для дальних перелетов могли быть обнаружены над восточной Польшей и отслеживаться на всем их пути через Восточную Европу вплоть до советской границы. Вместо прежних трех-четырех минутных срочных предупреждений о воздушном нападении, «Сентри» могли дать штаб-квартире командования ПВО сектора, например, находящейся в Брокцайтеле к западу от Дюссельдорфа почти тридцатиминутное предупреждение.

Это было еще не все. Дополнительный проект предполагал оснащение восемнадцати самолетов НАТО «дополнительным электронным оборудованием» — эвфемизм мирного времени для «средств радиоэлектронной разведки». В 1983 году, после продолжительных дебатов в Альянсе, финансирование было выделено и оборудование было установлено. В течение последующих двух лет, данные о командных и контрольных процедурах Варшавского договора, записи радаров, частоты наведения ЗРК и даже позывные и записи голосов отдельных летчиков стран Варшавского договора тщательно собирались и сохранялись в базах данных. Проблемы заключались не в накоплении данных, а в постоянном давлении на перегруженный наземный персонал НАТО, задачей которого было все это классифицировать, обработать и передать, используя, казалось бы, безграничные возможности нового поколения компьютеров. Возможно, как думали некоторые, даже слишком безграничные.

Страны Варшавского договора, естественно, были хорошо осведомлены о потенциале «Сентри», о которых с гордостью публиковалось в западных авиационных журналах. И действительно, в 1982 они начали разворачивать самолеты Ил-76С «Кукер»[43], предназначенные для выполнения тех же функций.

Под длинной тенью «Сентри», военно-воздушные силы стран Варшавского договора значительно усилили дисциплину радиопереговоров, стремясь снизить зависимость своих пилотов от наземных служб и ускорить внедрение цифровых шифрованных каналов связи. Все чаще эскадрильи Варшавского договора направлялись в центральную часть СССР для проведения интенсивной подготовки и учений ПВО, которые в настоящее время невозможно было осуществлять в Восточной Европе, не попадая в поле зрения «Сентри». Так что было неудивительно, что СССР предпринял решительную попытку мобилизовать общественное мнение ФРГ против размещения этих самолетов на базе Гайленкирхен. В 1982 году эта попытка не удалась, встретив спокойное и аргументированное объяснение вклада «Сентри» в политику сдерживания. Это было верно. В случае войны они давали возможность быстрого и мощного ответа.

Весной 1985 «Сентри» начали фиксировать небольшие, но существенные изменения в деятельности военно-воздушных сил Варшавского договора. Су-24 «Фенсер» последние четыре года размещались в Восточной Польше, постепенно заменяя как Миг-21 «Фишбед» так и ранние модели Су-17 «Фиттер». Большая часть «Фенсеров», однако, оставалась на базах в восточной Украине, в Киевском, а также в Прибалтийском военных округах. В январе 1985 года в ходе плановой ротации СССР начал размещать их на аэродромах в западной и восточной Польше. В мае и июне было значительно увеличено число вылетов разведывательных самолетов МиГ-25 «Фоксбет-G», оснащенного бортовыми камерами и интегрированным комплексом технической разведки с моментальной передачей информации. Они дали значительное количество разведывательной информации о положении вдоль ВГГ, в частности, установили пункты базирования «Сентри».

Весной на полигоне Пенемюнде в ГДР шли круглосуточные учения — «Флоггер-G и J»[44] днем и «Фенсеры» ночью. «Сентри» отслеживали их методы подходы к целям на средней высоте и приемам штурмовых ударов. Это информация была добавлена к постоянно растущим данным западных союзников о военной деятельности стран Варшавского договора.

В середине июля страны Варшавского договора начали масштабные учения, фактически использованные для прикрытия мобилизации.

В 23.59 3 августа, «Сентри» обнаружили взлет пяти полков вертолетов «Хайнд-Е» с базы в 30 километрах от ВГГ в ходе «учений». Два авиаполка штурмовиков Су-25 «Фрогфут» поднялись со своих основных баз к северу от Лейпцига и направились в сторону Фульдского коридора и северогерманской равнины. Что было еще более значительно, интенсивность помех резко увеличилась. Таких судорожных попыток заглушить радары «Сентри» не было еще никогда. Триангуляция по данным с трех «Сентри» позволила установить, что источником помех была восьмерка самолетов АН-12 «Куб», курсирующих в ста километрах за ВГГ. Однако из-за малой ширины луча радара «Вестингзаус AN/APY-1», которым был оснащен «Сентри», и слабой модуляции, их влияние на АВАКС было незначительно. Эффективность работы оставалась высокой.

Однако не «Сентри» были целями постановщиков помех, а наземные радары НАТО — статичные, еще находящиеся в процессе модернизации, очень уязвимые к помехам. Один за другим их командиры докладывали, что их возможности с среднем и высоком эшелоне нарушены. Эффективность советских средств радиоэлектронной борьбы, о которой давно подозревали, подтвердилась.

В 03.15 4 августа «Сентри» № 504 826 965-й эскадрильи, приданной USAFE (ВВС США в Европе) с авиабазы Тинкер (США), барражирующий на высоте 8 300 метров над авиабазой Раммшнайн в ФРГ, впервые заметил на радарах двенадцать отметок, пересекающих восточную Польшу на высоте 11 600 метров и скорости Мах 2, вылетевших, судя по всему, из центральной Украины курсом на запад. Через несколько секунд они были замечены «Сентри», барражирующими над Венло и Мюнхеном и идентифицированы как «Бэкфайры»[45]. Данные сразу же были переданы персоналу USAFE в Раммштайне, КВС в Германии в Вильденрате и Люфтваффе в Нойбурге. Дежурные силы были немедленно подняты на перехват, заняв позиции к западу от ВГГ. «Бэкфайры» пересекли границу Польши и ГДР, а затем резко сломали строй и шестью парами направились к Гамбургу на севере и к Баварии на Юге. Все двенадцать самолетов соблюдали радиомолчание.

Затем, в это же время в 50 милях в глубине территории Варшавского договора они круто развернулись и через несколько секунд один на другим по необъяснимой причине вернулись в Польшу. Старший контролер 504–826 выразил свое удивление в несколько вольготном тоне, сообщив об отбое тревоги своим коллегам в бункере в 10 000 метрах под ним. Однако они вдруг услышали, как его голос резко замер, а устойчивый сигнал системы «Свой-Чужой» от 504–826, который два других «Сентри» получали вот уже два часа, внезапно исчез. Как показали последующие события, даже если бы командование ВВС США услышало предупреждение от голландского оператора в «Сентри», барражировавшем над Венло, они бы ничего не успели сделать.

Следует напомнить, что одним из важных изменений в первоначальной конструкции Е-3А «Сентри» была установка под крыльями установок для запуска дипольных отражателей. Это были полосы фольги, точно нарезанные таким образом, чтобы имитировать сигнал самолета на нужной длине волны. Облако фольги дает на радаре противника такую же отметку, что и сам самолет и действует как обманка для самонаводящейся ракеты. Дипольные отражатели были установлены в ходе ремонта средств радиоэлектронной борьбы в 1983. НАТО профинансировало установку этих средств на случай редких отказов основного оборудования. Однако в ВВС США повременили с такой мерой, так как опасались, что дипольные отражатели могут помешать работе самого АВАКС и даст шанс вражескому самолету. Это и стало причиной гибели экипажа из 965-й эскадрильи, самолет которой в ту ночь не был оснащен дипольными отражателями.

Лейтенант ДеГроот в «Сентри» над Венло увидел на своем экране, как «Бэкфайры» поворачивают обратно. И он сразу понял, почему. Они несли противорадиолокационные ракеты с дальностью 240 километров, которые самонаведуться на радары «Сентри» и уничтожат их[46]. Не дожидаясь приказа командира, он запустил дипольные отражатели и одновременно прокричал предупреждение. Хорошо подготовленный оператор средств электронной борьбы в «Сентри» над Баварией получил предупреждение и отреагировал точно таким же образом. Через несколько секунд каждый из этих двух «Сентри» сильно тряхнуло от взрывов советских противорадиолокационных ракет, взорвавшихся в нескольких сотнях метров ниже и позади от них в облаках дипольных отражателей. Третьему «Сентри», не оснащенному ими, повезло меньше. Семнадцать членов экипажа из 965-й эскадрильи стали первыми летчиками, погибшими на этой войне, вдали от родной базы в Оклахоме. Обломки самолета рухнули на большой площади в леса в верхнем течении Мозеля. Взрывом ракеты обтекатель антенны оторвало от основной части самолета, который развалился в воздухе.

Удар «Бэкфайров» однако, не коснулся лишь трех «Сентри». Каждый из них нес, вероятно, не менее двух противорадиолокационных ракет. Они уничтожили также шесть и повредили две наземные радарные станции между Ганновером и Мангеймом. И из-за негибких правил взаимодействия военно-воздушных сил, введенных НАТО, «Бэкфайры» смогли вернуться невредимыми на свои базы на Украине. Началась война, но нарушения воздушного пространства НАТО, тем не менее, произведено не было.

Экипажам двух уцелевших «Сентри» не было времени аплодировать инициативе голландского офицера или горевать о погибших товарищах. Заместитель командующего COMAAFCE, маршал авиации, передал по закодированному каналу из своего бункера резкий приказ обоим самолетам изменить сектора наблюдения, чтобы прикрыть брешь, образовавшуюся после гибели Рамштайнского «Сентри» до тех пор, пока резервный самолет не выйдет на позицию. «Сентри» над Венло повернул на юг, Баварский на север. Они непрерывно следили за ВГГ. На базе Гайленкирхен за 15 минут был спешно подготовлен к вылету третий самолет. В 03.29 он поднялся в воздух, следуя на юг, чтобы заменить борт 504–826.

Мудрость решения передать столь ценные самолеты под непосредственное командование COMAAFCE, таким образом, проявилась с самого начала войны. Однако дальше было хуже. Как только «Бэкфайры» повернули обратно, на экранах радаров «Сентри» появились грозди отметок. В соответствии с хорошо известной советской доктриной, это означало начало широкомасштабного авиационного удара, и самолеты стран Варшавского Договора были готовы ударить по противовоздушной обороне в районах, где они уже была частично ослеплена ударом «Бэкфайров». Пять лет назад, НАТО не имело возможности определить направления главного удара авиации противника до тех пор, пока его силы не пересекли бы ВГГ. Теперь же, операторы «Сентри» фиксировали мощные воздушные соединения, подобно тому, как сорок пять лет назад первые радары КВС отслеживали германские Люфтфлотте[47], группирующиеся над Па-де-Кале. Но в 1985 году операторам помогали микропроцессоры. От помех, наводимых силами Варшавского договора, удалось в значительной степени отстроится, кроме того, их радиоэлектронное подавление ограничивалось двумя или несколькими секторами, сводя помехи в узкие направленные лучи. Трещали клавиатуры пультов, данные по типам, скорости, высоте, курсу и количеству самолетов противника выводились на экраны компьютеров операторов управления воздушным боем. Информация поступала в изобилии.

На протяжении 1970-х годов советские военно-воздушные силы неуклонно росли, пополняясь новыми поколениями истребителей, такими как МиГ-23 «Флоггер», Су-17 «Фиттер», Су-24 «Фенсер» и МиГ-25 «Фоксбет», бомбардировщиками Т-22М «Бэкфайр», вертолетами Ми-8 «Хип» и Ми-24 «Хайнд», транспортными самолетами Ан-12 «Коок», Ил-76 «Кандид» и «Ил-86 Кембер». В начале 1980-х Советский Союз качал свои новые мышцы по всему миру. Военная сила открыто использовалась для улучшения политической ситуации в Анголе, Мозамбике, Эфиопии. Южном Йемене, Сирии, Ливии и Афганистане. Результаты были не всегда успешны, однако дальность и ударная мощь советских самолетов становилась все более и более очевидной.

Серьезная обеспокоенность западных военных явными попытками сократить качественный разрыв в самолетах между Варшавским договором и НАТО, была отчасти смягчена обнаружением нескольких серьезных и, по видимому, непреодолимых недостатков советских ВВС. Эффективная авиация означала гораздо больше, чем лучшие самолеты. Она также означала высококвалифицированных и преданных своему делу людей, профессиональное и комплексное обслуживание, гибкое и устойчивое управление и, прежде всего, богатое воображение и инициативность, как в теории, так и на практике. Советские ВВС страдали такими недостатками как то, что его наземные службы в значительной степени комплектовались призывниками. Они отличались низким моральным уровнем и коррумпированностью (это подробно описано в опубликованных свидетельствах советского лейтенанта Беленко, который посадил свой МиГ-25 «Фоксбэт-Б» в Японии в сентябре 1976), закостеневшей командной структурой, препятствующей гибкому использованию авиации, а также социальной и политической системой, в которой развитие воображения и инициатива была едва ил заметна.

Однако, начиная с конца 1982 года, агентство военной разведки в Пентагоне и разведывательные управления стран западной Европы, начали получать обрывочные доказательства, казалось, позволяющие предположить, что Советский Союз предпринял решительные усилия по ликвидации этих недостатков и, несмотря на пагубное влияние партийной бюрократии на всех уровнях советских ВВС, достиг некоторых успехов. В 1983 году были получен четкие свидетельства, которые в конечном итоге заставили военно-воздушные силы НАТО пересмотреть общую оценку потенциальной эффективности своих противников из Варшавского Договора.

Начиная с 1979 года, советские ВВС предприняли попытку улучшить качество обслуживания за счет введения нового звания «прапорщик» и предлагая повышенную оплату труда и возможность продвижения по службе с целью привлечь призывников из наземных экипажей оставаться на сверхсрочную службу. К 1983 году советские технические и научные училища продолжали с каждым наращивать выпуск специалистов с целью увеличить долю высококвалифицированных молодых специалистов в ВВС. Кроме того, по мере того, как Советский Союз начал делать больший упор на обычные вооруженные силы, которые ранее находились на вторых ролях по сравнению с ядерными, зарплата персонала наземного обслуживания была увеличена для того, чтобы сравняться с таковой в советских Ракетных войсках стратегического назначения (РВСН) которые до сих пор являлись наиболее престижным местом в советских вооруженных силах. Уровень жизни возрос, и хотя он по-прежнему был гораздо ниже привычного на западе, он был гораздо выше такового у большинства людей на гражданской службе. В ВВС начало оставаться больше квалифицированного наземного персонала, и их состояние начало улучшаться. В течение 1985 года в наземном обслуживании фронтовой авиации в странах Восточной Европы начали проявляться устойчивые и заметные улучшения.

Второй причиной для беспокойства стало изменение оперативных процедур советских ВВС. Хотя на протяжении 1970-х годов ВВС СССР были перевооружены на самолеты, несущие втрое большую боевую нагрузку и имевшие вдвое большую дальность, чем их предшественники, их эскадрильи по-прежнему действовали под жестким наземным контролем. Их приемы атаки и обороны, наблюдаемые в течение тридцати лет, стали весьма предсказуемы. Начиная с 1979 года, однако, в «Красной Звезде» и некоторых журналах, издаваемых ВВС появились статьи, написанные якобы старшими офицерами, которые открыто рекомендовали пилотам проявлять инициативу и отходить от заранее составленных инструкций, которые в ходе учений они сочли неадекватными. Ничего подобного не наблюдалось в Красной Армии, по-прежнему находящейся в старой смирительной рубашке.

Причины подобных изменений в ВВС СССР становились все более отчетливы. Строгий и негибкий контроль подрывал потенциал «Фенсеров» как дальних бомбардировщиков. Также, значительный вклад, сделанный Советским Союзом в автоматизированные системы управления и изменения процедур контроля воздушного пространства начал приносить доход в виде ослабления проблемы контроля над огромными воздушными пространствами после широкомасштабного внедрения ЗРК в Восточной Европе. Жесткий контроль стал не только политически нежелательным, но помехой в действиях фронтовой авиации и обеспечении противовоздушной обороны, так как высоты, на которых действовала авиация, теперь были также доступны для ЗРК и зенитной артиллерии. Но был и другой фактор. Доктрина советских военно-воздушных сил предполагала применение крупных сил на очень большой площади. В Красной Армии, исповедовавшей аналогичные взгляды, инициатива ожидалась не столько от лейтенантов, сколько от, как минимум, командиров дивизий. Оперативные концепции ВВС СССР требовали тщательного контроля на уровне, соответствовавшем дальности и ударной мощи самолета. Кроме того, запланированные наступательные операции Варшавского договора требовали соответствия действия отдельных летчиков плану гораздо сильнее, чем способности проявить инициативу в сложных условиях. Это была полная противоположность тому, что предусматривали действия численно уступающих военно-воздушных сил НАТО.

К 1985 году, однако, стало очевидно, что имеющая далеко идущие последствия реорганизация системы управления в советских ВВС была завершена. Генеральный штаб контролировал тяжелые бомбардировщики — Ту-95 «Беар», М-50 «Бизон», а также средние бомбардировщики Т-16 «Бэджер» и Ту-22М «Бэкфайер», собранные в две практически независимые воздушные армии. Следовательно, они могли быть направлены против целей не только в Европе, но и в Средиземноморье, на Ближнем Востоке и, при необходимости, на дальнем востоке. Бомбардировщики меньшей дальности «Флоггер» и «Фенсер» контролировались на более низком уровне командования войск направления[48], а самолеты самой малой дальности — Су-17 «Фиттер», Су-25 и оставшиеся МиГ-21 «Фишбед» оставались под контролем штаба фронта. Еще ниже, вертолеты поддержки «Хип» и «Хайнд», находились под управлением армий. Конечной целью этих преобразований было обеспечить соответствие боевого радиуса самолета уровню командной структуры, обеспечивая тем самым большую гибкость и возможность концентрации сил в зависимости от требований тактической ситуации и оперативность реагирования. Однако, как уже указывалось (и как мы увидим, рассмотрев некоторые свидетельства в главе 11), имелись основания для расхождений во мнениях о том, что на самом деле означало понятие «гибкость».

В то время, как командная структура претерпевала изменения, советская оперативная подготовка стала более тщательно использовать потенциал новых самолетов. МиГ-23 «Флоггер-G» до тех пор использовавшиеся исключительно как истребители, были оснащены подкрыльевыми направляющими для ракет «воздух-поверхность». Эскадрильи «Флоггеров» в восточной Европе стали приобретать облик многоцелевых. Периодически они вылетали на полигоны в центральной части СССР для отработки новых методов штурмовых ударов подальше от любопытных глаз «Сентри». По возвращении, каждый из них демонстрировал значительные улучшения в применении оружия. Еще более зловещим было увеличение количества учений по отработке взаимодействия трех и более авиаполков. В 1970-е было не редкостью, что эскадрилья штурмовиков «Фиттер» имела прикрытие, например, эскадрильей МиГ-21 «Фишбед». К 1984 году «Флоггеры» G и J могли действовать в сопровождении целых полков других «Флоггер-G». Некоторые западные военные аналитики ожидали увидеть в составе такого прикрытия и самое последнее дополнение к семейству МиГ-25 — двухместный «Фоксбет-F»[49] с улучшенным импульсно-доплеровским радаром и ракетами «воздух-воздух» дальнего радиуса действия. Однако конструкция его планера все еще совершенно не подходила для завоевания превосходства в воздухе на низких высотах, а дополнительный вес еще больше ограничил его боевой радиус. Поэтому он оставался в своей традиционной роли в ПВО Страны (войска ПВО), осуществляя боевое патрулирование совместно с Ил-76С «Кукер», новым советским самолетом ДРЛО на базе транспортного самолета «Кандид».

Появление «Кукера» давно прогнозировалось на западе, но даже когда он начал эксплуатироваться в 1982 году, было очень мало известно о его эксплуатационных возможностях. Исследования и испытания в воздухе были проведены в Центральной Азии, вне досягаемости большинства западных средств радиотехнической разведки (РТР). Было известно, что советское радиолокационное оборудование было во многом столь же хорошо, как и на Западе, а планер «Кандида» мог обеспечить достаточно места для громоздкой советской техники, которая еще не в полной мере могла воспользоваться плодами микропроцессорной революции. Таким образом, было возможно, что диапазон радара «Кукера» аналогичен диапазону АВАКСА НАТО. Если бы это было так и если бы они имел аналогичные возможности для обнаружения низколетящих самолетов и столь же быстро координировать воздушную и наземную оборону, задачи авиации НАТО по атакам в глубоком тылу Варшавского договора бы гораздо усложнилась.

В январе 1985 года в эксплуатации находились двадцать четыре «Кукера». Десять были расположены на юго-востоке Польши, вылетая на патрулирование стратегически важных районов, через которые самолеты НАТО могли летать либо на север, к Балтийскому морю, либо на юг, к Чехословакии, Венгрии и Болгарии. Другой отряд патрулировал северные границы СССР. Третий действовал в районе Черного и Каспийского морей, а также на Кавказе. Еще три самолета находились на постоянном дежурстве в приграничных с Китаем районах. Советские экипажи, по-видимому, были хорошо обучены и дисциплинированы. Специалисты НАТО очень быстро убедились, что в ходе рутинного боевого патрулирования над Восточной Европой экипажи «Кукеров» не предпринимали ничего, что могло выдать сведения об частотных диапазонах и мощности их радаров. Эти подозрения усилились регулярными отлетами отдельных самолетов в центральную часть СССР вместе с одним-двумя полками «Фоксбетов» и «Флоггеров-G».

Спутниковые данные были скудными, но достаточными, чтобы показать, что Советские ВВС проводили регулярные учения наподобие учений НАТО «Красный флаг» в штате Невада в США, в ходе которых одна из сторон реально моделировало противостоящие советские силы. В ходе этих учений, «Кукеры» отрабатывали обнаружение низколетящих самолетов и либо непосредственно наводили на них перехватчики, либо выдавали целеуказание наземным средствам. Однако параметры частот «Кукера» и его рабочие диапазоны не могли быть идентифицированы НАТО из-за всеобъемлющего радиоэлектронного противодействия. Однако, уже не в первый раз, решение этой задачи для НАТО было значительно облегчено в результате эндемических слабостей советской системы, которые привели к тому, что впоследствии стало известно как «Гданьский инцидент». Нижеприведенный материал появился в декабрьском номере журнала «RUSI», издаваемого Королевским институтом объединенной службы оборонных исследований в Лондоне.

27 июля 1985 года Ил-76С «Кукер» из состава 16-го гвардейского авиаполка ДРЛО советских ВВС вылетел на рутинное патрулирование с авиабазы к юго-востоку от Кракова. Командир экипажа майор Анатолий Махов был не в лучшем расположении духа. Непосредственное перед вылетом его второго пилота сменил политический комиссар полка подполковник Юрий Григориан. В 1980 году политическое управление приказало своим полковым офицерам сильнее демонстрировать близость к летным экипажам. Григориан получил сертификат пилота несколькими годами ранее, но как теперь стало известно, ненавидел летать и заботился лишь о том, чтобы у него была хотя бы одна запись в летном журнале в месяц, чтобы придавать некоторую достоверность подделываемым остальным. Власть и влияние полкового комиссара были для него гораздо более привлекательными, чем скучные рутинные полеты на «Кукере», поэтому он старался летать на них так редко, как только мог.

Однако вылет «Кукера» произошел с происшествием. С «Сентри», барражирующего над Венло было отмечено, что когда он лег на свой обычный маршрут патрулирования к северу от города Быдгош, он занял высоту 10 000 метров, двигаясь со скоростью 350 узлов. Затем он внезапно начал терять высоту, и направился на север в сторону Гданьска, исчезнув из поля зрения «Сентри». Разведке НАТО потребовалось бы несколько дней для того, чтобы получить хорошую картину следующих нескольких часов. К счастью, там была хорошая агентура.

Майор Махов старался быть как можно более вежливым с подполковником, который, в конце концов, мог сделать его жизнь очень несчастной. Но как только «Кукер» лег на обычный курс патрулирования, Григориан явно потерял интерес к полету. Он достал из кармана нового летного комбинезона довольно затертую книгу в мягкой обложке, в которой заинтересованный Махов узнал зловещий образец крайне нелегальной эстонской порнографии из Таллина. С облегчением, майор расслабился и сосредоточился на нетребовательном полете «Кукера» по заданному курсу, а штурман деловито перепроверял курс со старшим офицером управления истребителями в кабине за ними.

Затем, безо всякой видимой причины, перед лицом Махова начал мигать красным индикатор пожара во втором двигателе, а гарнитуру взорвал предупреждающий сигнал. Махов не был новичком, налетав на Ил-76 2 500 часов. Он быстро нагнулся, закрыл дроссель двигателя № 2 и посмотрел на мигающий красным индикатор. Тот продолжил мигать. Тогда он потянулся к панели и включил систему пожаротушения в двигателе № 2, одновременно закрыв подачу топлива. Индикатор прекратил мигать, сигнал тревоги стих.

Майор Махов с насмешкой отметил пепельный цвет лица подполковника Григориана, который изумленно смотрел на панель с правого кресла. Но у Махова не было времени на то, чтобы насладиться конфузом комиссара. Когда он вызвал бортинженера и приказал ему проверить крыло визуально, вспыхнул индикатор пожара в двигателе № 1. Во второй раз раздался сигнал. На этот раз он почувствовал, как затрясся борт, так как пришлось заглушить и этот двигатель и запустить систему пожаротушения.

- Нет видимых признаков пожара, — сообщил бортинженер.

Махов не сомневался в своей способности справиться с «Кукером» на оставшихся двух двигателях правого борта. Он подозревал, что проблема была в неисправности электроники. Но на борту находились четырнадцать человек без парашютов, жизни которых зависели от его профессиональной компетенции.

- Где ближайшая полоса? — Спросил он у штурмана

- Гражданский в Гданьске, — нервно ответил тот. — Сорок километров по курсу 355.

Григориан, услышав это, начал кричать и возражать против использования без разрешения польского гражданского аэродрома. Махов проигнорировал его и включил сигнал бедствия на международной частоте. На слабом, но хорошем английском он описал свою чрезвычайную ситуацию и запросил аварийную посадку в гражданском аэропорту Гданьска. Затем перешел на оперативный канал и сообщил о ситуации на базу.

В течении следующих нескольких напряженных минут все было сравнительно спокойно. Майор Махов продемонстрировал высокий уровень профессионального мастерства, посадив тяжелый «Кукер» без происшествий. Он подрулил к главной стоянке перед зданием терминала и запросил у «башни» организовать охрану самолета, а также осмотреть крыло и двигатели. Он знал по своему опыту, что если дело было лишь в неисправности электроники, его турбовентиляторным двигателям Соловьева потребуется только промывка от последствий срабатывания системы пожаротушения, и самолет пробудет на земле не более нескольких часов. Но это был гражданский аэропорт, где не было советских солдат и летчиков. После проблем, начавшихся в 1980-м, всех советских военнослужащих в Польше, ограничивали, насколько это было возможно, в пределах авиабаз и казарм. Для призывников из состава экипажа яркие огни гражданского аэропорта выглядели весьма привлекательно. Подполковник Григориан успокоился настолько, что начал задумываться о магазине беспошлинной торговли.

«Кукер» остановился в примерно двадцати метрах от стоявшего в конце стоянки гражданского Ту-134 авиакомпании LOT. Белый тягач авиакомпании «LOT» подвел трап к передней двери самолета. Десяток польских солдат рассредоточились по периметру самолета, агент «Аэрофлота» в Гданьске спешно бежал к нему по бетону стоянки. Каким образом разговоры, услышанные наземными персоналом LOT и солдатами охраны, были оперативно переданы в Лондон, остается неизвестным до сих пор.

Полковник Григориан красочно описал агенту и польскому прапорщику, как они столкнулись с чрезвычайной ситуацией, и как он один не поддался панике и обеспечил благополучную посадку ценного самолета. Майор Махов побелел от злости. Он ничего не сказал, пока его на довольно хорошем русском не спросил один из охранников — что действительно произошло. И он рассказал.

Что именно произошло в течение следующего часа, является секретным. Известно лишь то, что незадолго до начала войны параметры системы «свой — чужой», а также рабочие частоты, все, что имело критически важное значение, были передано для анализа британским специалистам из научно-исследовательского института радаров и связи в Малвери, Великобритания. По тогдашним сообщениям прессы, экипаж польского Ту-134 авиакомпании LOT штатно прибыл из Гданьска в Копенгаген поздним вечером 27 июля, после чего экипаж запросил политического убежища в Дании. Пассажиры рейса рассказывали, что советские летчики во главе с дородным и шумным подполковником завалились в магазин беспошлинной торговли Гданьского аэропорта, а также то, что вскоре советские войска и специалисты заменили польских солдат охраны и инженеров, копавшихся в левом крыле советского самолета, стоящего перед терминалом. Мы не знаем, были ли недовольные среди польских солдат или наземного персонала, или же майор Махов, поддавшись гневу из-за бахвальства подполковника, позволил на несколько минут отвлечь свое внимание от самолета. Но пожилой польский уборщик, родившийся на Украине, утверждал, что дежуря накануне войны, он увидел, как сильно взволнованный советский летчик нашел полковника советских ВВС у туалета в здании терминала.

- Из самолета пропали руководства по эксплуатации и техническому обслуживанию, — будто бы сказал он.

Его волнение было понятно. Эти были секретные документы чрезвычайной важности. Их потеря могла обернуться серьезным разбирательством. Полковник проследовал в туалет следом за майором с мрачным лицом. Не подозревая, что уборщик понимает русский язык, эти трое несколько минут яростно спорили о том, как эти руководства могли пропасть и кто понесет за это ответственность.

Тогда полковник сказал: «запомните одно: НИКАКИХ документов из моего самолета не пропало. По возвращении на базу нужно будет списать несколько поврежденных руководств. Вы так и сделаете. Но если хоть одно слово достигнет ушей командира полка, я лично позабочусь, чтобы каждый член этого экипажа не увидел ничего, кроме ГУЛАГА всю оставшуюся жизнь».

История, таким образом, практически повторилась. В 1939 поляки передали на Запад «Энигму», в 1985 они, похоже, сообщили тайны «Кукера». Из-за страха комиссара перед начальством и страха летчиков перед комиссаром, похоже, о потере оборудования не было сообщено. Не позднее 3 августа командование НАТО начало получать полную оперативную и техническую информацию о «Кукере». Но она не поступила в эскадрильи еще сорок восемь часов, что было лишь вопросом времени.

ГЛАВА 7: ВАРШАВСКИЙ ДОГОВОР

В начале 1980-х советские надежды на установление мирового господства прошли два этапа и вступили в третий. В первые дни революции они с уверенностью полагали, что марксистско-ленинистская идеология окажется непреодолимым магнитом для народов мира, и советский союз окажется выше всех других народов в качестве ее единственного источника и проводника. На заднем плане, это, конечно, должно было быть подкреплено наличием мощных вооруженных сил. Но надежды на идеологическое превосходство не были реализованы. Никогда не было никакого безумного порыва со стороны других стран последовать примеру советской России и создать марксиситско-ленинистские государства. Поэтому надежды сменились на не менее исполненное уверенности ожидание того, что Советский Союз станет экономической сверхдержавой. Было бы легко обогнать США и получить безграничную власть с позиции самой богатой и успешной нации мира. Конечно, по-прежнему нужна была опора на мощные вооруженные силы. Эти надежды тоже не оправдались. Валовой национальный продукт (ВНП) советского союза в 1984 еще не достиг 3 000$ на душу населения и находился на девятнадцатом месте среди европейских стран. К началу 1980-х Советский Союз действительно стал мировой державой путем создания действительно мощных вооруженных сил и их влияния, а не через преимущества своей идеологии или экономические показатели. Огромная власть Советского Союза почти полностью держалась на вооруженных силах.

Их развитие, прежде всего отчаянные усилия достичь ядерного паритета с США были очень дорогостоящими. Экономический рост в СССР замедлился. Тем не менее, расходы на оборону продолжали расти на более чем 5 процентов в год, и вероятно быстрее, чем весь внутренний валовой продукт. Треть всей продукции машиностроения занимала военная техника, что создавало серьезные препятствия — для экономики не хватало другого оборудования и техники. Большая часть научных исследований и разработок была направлена на военную промышленность, как и пятая часть всей металлургии, шестая часть химической промышленности и примерно столько же всей потребляемой энергии. Хотя эти цифры приблизительны, учитывая внутреннее ценообразование в Советском Союзе, было вполне вероятно, что к 1983 году расходы на оборону составляли 15–20 процентов от общего объема ВВП.

Стареющее руководство Советского Союза, характер и мировоззрение которого был сформирован Великой Отечественной войной, всегда полагалось на военных, и было к ним очень близко. Но возраст верхушки делал перемены неизбежными. Брежнев не сделал ошибки (допущенной другими, и именно из-за которой его собственная карьера была столь успешна) — не указав своего явного преемника. Однако было несомненно, что с середины 1980-х в Политбюро и высшее военное командование придут более молодые люди, с менталитетом, сформированным другими условиям, нежели у их предшественников. Поэтому сдвиг в мировоззрении и приоритетах был ожидаем.

Новички едва ли примут более либеральную политику. Это были жесткие реалисты, для которых абсолютная власть коммунистической партии Советского Союза, а также сохранение своих позиции в ее структуре перекрывало все другие соображения. Кроме того, изменения структуры, организации и стиля руководства, безусловно, вряд состоится, хотя бы для демонстрации того, что ничего не изменилось. Время «старой гвардии» было на исходе. У них осталось время примерно до середины восьмидесятых годов. Далее они, вероятнее всего, уже не смогут извлекать для себя максимальную пользу из военной мощи Советского Союза за счет недавно открытых возможностей, для использования этой мощи на расстоянии, для укрепления созданного в мире положения. Для этого потребовалось искажение экономики, которая не могла быть бесконечно устойчивой, даже с населением, привыкшим к более чем скромным условиям. Кроме того, рост советской военной мощи ускорил расходы на оборону в других странах, что, в свою очередь, заставило отреагировать Советский Союз, заинтересованный тратить на оборону меньше, однако как прямой результат своей политики, вынужденный тратить больше.

Впереди замаячили признаки обширной и дорогостоящей программы переоснащения армии современными вооружениями, большая часть которых потребовала бы для разработки двадцать лет, прежде, чем будет принята на вооружение, а также новой философии войны. Это не требовало немедленных действий, однако на фоне растущей слабости в общей структуре обороны, не могло долго ждать.

Были и другие тенденции, указывающие на надвигающийся кризис. Население советского союза в период с 1974 по 1984 увеличилось на двадцать пять миллионов человек, но только четверть из этого количества составляли русские. Остальная часть приходилась на Азиатов, среди которых демографический рост был в четыре раза выше, чем среди Московитов. Наибольший рост приходился на Центральную Азию. В первой половине 80-х население СССР включало примерно семьдесят миллионов мусульман. Нечувствительность к внешним воздействиям, таким образом, продолжала оставаться главным фактором в поддержании высшей цели — полном доминировании КПСС. Однако полное исключение такого воздействия, однако, не могло было быть гарантировано даже изнутри самого Советского Союза.

Потребность в западных вещах была повсеместной. Прослушивание западных радиостанций было обычным явлением. Пожалуй, целых пятьдесят миллионов человек в Советском Союзе, по словам Владимира Буковского, в 1981 слушали BBC, «Голос Америки», «Дойче Велле» и другие западные радиостанции. Очень часто слушали музыку, а затем и новости.

Другие страны Варшавского договора была более открыты к внешнему влиянию, чем СССР, отчасти в связи с неспособностью СЭВ удовлетворять их нужды. В результате появлялись более тесные контакты с западными странами, а также росла задолженность им. Таким образом, СССР должен был рассчитывать на прямое военное столкновение с США, которое, безусловно, будет неразумным откладывать далее, к примеру, 1985 года. В дебатах на высшем уровне в Советском Союзе относительно того, как долго он сможет проводить политическую линию, при которой риск вооруженного конфликта будет высок, безусловно, признавалось, что такую политику будет целесообразно проводить не позднее первой половину 1980-х годов. Окно возможностей не будет длиться вечно.

В международных отношениях после Второй Мировой войны и до распада империи в результате Третьей, Советы часто считали себя проницательными хозяевами и дальновидными стратегами, однако часто демонстрировали удивительную степень недальновидности. В наши дни это часто поражает. Их чрезвычайно плохое управление делами в Австрии в 1946 было одним из первых примеров. При полной уверенности в благодарности австрийцев за освобождение их страны Красной Армией, они были уверены, что в ходе свободных выборов придет к власти коммунистическое большинство. Однако, в Ассамблее не оказалось ни одного коммуниста. Были и другие ошибки: в отношении Югославии, Венгрии, Чехословакии, Ближнего востока, на Индийском субконтиненте, с Китаем. Был полный драматизма разрыв с Египтом, где советы прежде глубоко укоренились, закончившийся их полной высылкой в 1972 году. В истории международных отношений редко можно было найти более яркий пример глупости, чем провоцирование создания НАТО и перевооружения Германии Западом. Рейх пал перед его четырьмя основными врагами — США, Великобританией, Советским Союзом и Францией, потерпев полное поражение. В течение четырех следующих лет однако, советская политика настолько восстановила против себя своих бывших союзников, что их терпение исчерпалось и эти три страны не увидели иной альтернативы, кроме как создать оборонительный союз, а затем принять в него и повторно вооружить поверженного врага. Просоветские фантазеры на Западе тщетно пытались скрыть простую истину. НАТО было исключительно оборонительной структурой, которая была призвана в жизнь СССР и только СССР. Советский Союз сам был виновником того, что стало его наибольшим проклятием.

Граждане Советского Союза к 1970-80 годам, возможно, уже пришли к осознанию собственной судьбы как безнадежной, без уверенности или даже надежды на то, что что-то измениться к лучшему. Было бы неправильно полагать, как делали многие на Западе, что они совершенно не имели представления о том, что происходило в остальном мире, за пределами их собственной замкнутой системы. В дополнение к вещанию западных радиостанций, распространение информации в Советском Союзе было намного свободнее, чем было принято считать на Западе. Конечно, и гораздо свободнее, чем хотелось Коммунистической партии. В стране процветал огромный черный рынок, который был не только разрешен властями, но даже активно поощрялся как компенсация собственной экстраординарной несостоятельности. Хотя с распространением информации, конечно, все было не так. Хотя общественное мнение в коммунистическом государстве едва ли было значимым, было неизбежно, что за четыре или пять лет до войны в Советском Союзе не просто существовало широкое понимание происходящих во внешнем мире событий, но оно начало оказывать влияние на политические процессы. Бойкот Олимпиады произвел гораздо большее впечатление, чем принято считать за рубежом. Попытки Партии приуменьшить его последствия и утверждают, видные общественные отношения успех производства породил в Москве настоящую волну злых шуток. Яд давно стал единственным надежным показателем реакции общества на события. Вторжение в Афганистан вызвало широкий интерес и глубокое неприятие. Поскольку оно тянулось без удовлетворительного завершения или хотя бы его отдаленной перспективы, оно все более и более признавалось ошибкой первой величины. Захоронение погибших проливало свет на отношение населения к этой войне. Первоначально их отправляли для похорон домой, но потом поток тел продолжился и столь возрос, что это было сочтено нецелесообразным. Общественное беспокойство в азиатских республиках, из которых пришла первая волна участвовавших в афганской войне войск, стало настолько заметно (в частности в Казахстане), что с середины 1981 эта практика полностью прекратилась. Мертвых хоронили там, где они погибли.

Еще долго многие будут задним числом понимать, что Запад должен был сделать больше усилий, чтобы воспользоваться трудностями советского союза в начале 80-х, например, в Афганистане или Польше. В первом случае, активные поставки вооружения повстанцам или активный подкуп советских войск требовал большей согласованности действий с Пакистаном, чем это было бы мудрым решением. Более того, разобщенность афганцев была почти таким же сильным источником слабости, как и отсутствие тяжелого вооружения. С Польшей тоже была настоящая головоломка. Мог ли запад спасти «Солидарность»? Насколько в западных интересах было нанесение экономического ущерба стране после введения военного положения в надежде, что правительство и народ не пострадают, а возобновят прогресс на пути к демократии?

Хотя в целом довоенные попытки Запада использовать советские проблемы были неэффективны, они принесли некоторые побочные плоды. Хотя в мирное время Западными правительствами было сделано очень мало, открылись заманчивые возможности для вмешательства во внутренние дела стран Варшавского договора в случае войны. Для ЦРУ или других подобных организаций было слишком рисковано проводить масштабные мероприятия в мирное время и правительство в целом, приказали им не пытаться. Когда началась война, она оказалась слишком короткой, чтобы организовать нечто большее, чем поддержку пратизаной деятельности массовыми воздушными поставками снаряжения. То, что не удалось сделать правительствам, было, однако, в значительной степени компенсировано усилиями влиятельных лиц, которые настаивали на боее широком использовании возможости вредить советской системе в мирное время. Правительства стран Запада имели возможность создавать организации, систему подготовка, и даже запасы оборудования через активистов из числа эмигрантов из стран Балтии, Украины и других республик советского Союза, не говоря уже о странах Варшавского договора. Люди на западе, происходившие из этих завоёванных стран, предложили свои услуги, когда появилась реальная угроза войны. Существовало намного больше ресурсов, чем могло быть использовано в течение фактического времени боевых действий, однако некоторые из них были успешно использованы, особенно в Польше, странах Балтии и на Украине. Наиболее полезны были те из этих изгнанников коммунизма, которые после распада Советского Союза были более чем готовы вернуться в свои страны и способствовать их восстановлению. Среди них часто находились наиболее способные мужчина и женщины своих стран. Некоторые имели очень высокие управленческие способности, которые были неоценимы при создании режимов, пришедших на смену коммунистическим.

План вторжения в Западную Европу силами Варшавского договора, окончательно принятый в Кремле, предполагал быструю оккупацию Федеративной Республики Германия в течении десяти дней, затем фронт должен был сомкнуться на Рейне, а затем должны были начаться переговоры с США с позиции силы.

Существовало несколько очень важных причин, по которым СССР должен был достигнуть Рейна максимально возможно быстро. Первая заключалась в необходимости достижения решающего военного успеха, чтобы мощно и четко определить политическую базу прежде, чем в Европу смогут быть переброшены подкрепления из США и создать действительно опасное положение. Вторая заключалась в том, чтобы дать Западу как можно меньше времени на то, чтобы разрешить сомнения и колебания относительно применения ядерного оружия — для них было естественно предположить, что применения ядерного оружия прежде всего будет необходимо Западу, чтобы компенсировать превосходство в обычных вооружениях, развернутых против них странами Варшавского договора. Третья и едва ли менее важная причина заключалась в необходимости свести к минимуму напряжение, которое длительная военная операция создаст на Варшавский договор, особенно стран, которые до войны обозначались как «Северная часть договора» — Германскую Демократическую Республику, Польшу и Чехословакию. Первые две из этих причин мы рассмотрим в следующей главе. Третья заслуживает быть рассмотренной здесь.

Вооруженные силы каждой из этих трех стран, хотя все они были созданы (с нуля в ГДР, восстановлены в Польше и Чехословакии) под тщательным контролем СССР, различались коренным образом. Даже в навязанных извне смирительных рубашках, они отражали дух и мировоззрение собственных народов. Роль, которую сыграли в Третьей Мировой войне армии «Северной части», как видаться теперь, в ретроспективе, вряд ли была удивительной.

Этим трем армиям была определена своя роль и поставлены задачи в рамках операции по быстрому и сокрушительному вторжению в Западную Европу, которая должна была быть молниеносной и успешной. Это план был лишь одним из многих оперативных планов, хранившихся и постоянно обновляемых в Кремле, но теперь он приобрел самое высокое значение. Это был план, неизбежно затрагивающих эти три страны больше, чем любой другой.

Каждая из трех этих армий была организована, оснащена, подготовлена и ориентирована на совместные с советской армией крупномасштабные наступательные действия. Каждая должна была быть интегрирована в структуру советской армии настолько, насколько это было возможно. Совет обороны Политбюро понимал раздражение некоторых старших и наиболее оторванных от реальной практики офицеров Советского Верховного Командования относительно очевидной невозможности такой интеграции, но это раздражение должно было сдерживаться. Армии этих трех стран, как показали последующие события, были принципиально разными, каждая имела свои отличительные особенности, происходящие из различной истории и различной культуры.

В Польше ситуация была иной. Польские вооруженные силы, отказавшиеся в 1970 выступить против почти дошедшего до мятежа гражданского населения, были вынуждены взять полный контроль над страной. До сих не ясно, ввел ли генерал Ярузельский военное положение потому, что был польским патриотом, а единственной альтернативой установлению прямой советской администрации, или потому, что как коммунист искренне верил в то, что власть «Солидарности» несовместима с порядком в государстве. Каким был не был ответ на данный вопрос, приход к власти оказал воздействие на польскую армию. Во-первых, ее силы были так привержены делу обеспечения внутренней безопасности, что вряд ли могли внести значимый вклад во внешнюю военную операцию. С другой стороны, война с западной Германией была для многих польских солдат лучшим делом, чем подавление «Солидарности». В реальности, вскоре они получили наихудший вариант, так как польская армия могла бы сыграть более важную роль в войне, предотвратив нападения польских партизан на советские линии снабжения, ведущие через Польшу в ФРГ. Армия ГДР (Национальная Народная Армия или ННА) была создана с нуля в 1960 году. Она была самой малочисленной из трех, имея не многим более 120 000 солдат к началу войны, половина которых являлась призывниками, служившими восемнадцать месяцев. У нее не была своих собственных военных традиций (некоторое воссоздание в 1970-х саксонских традиций в противовес Прусским не имело большого значения) и она была полностью подчинена партийному режиму, имеющему тесные связи с Советским Союзом. Страх перед угрозой, исходящей от Западной Германии, тщательно культивируемый СССР, оказался полезен в период формирования армии, но «остполитик» и разрядка международной напряженности значительно снизили значение этой угрозы как связующей силы, и дезертирства военнослужащих ННА на Запад в 1970-х было значительным. Надо сказать, оно было довольно редким среди офицеров в звании выше подполковника, что свидетельствовало о там, какие награды и поощрения обеспечивались военным Партией. Несмотря на то, что две танковые и четыре мотострелковые дивизии ННА были приданы для полноценного участия в наступлении Группе Советский Войск в Германии (ГСВГ) в августе 1985, надежность ННА (не столько офицеров, особенно старших, сколько рядового состава) всегда была для Советского верховного командования поводом для беспокойства. Когда надежды на достижение молниеносного успеха в операции стран Варшавского договора против НАТО, от которого более чем от чего-либо зависела лояльность ГДР не оправдались и начались народные волнения, включая акты саботажа и открытые выступления, прежде всего, в Дрездене 11 августа было явно неразумно использовать ННА, по крайней мере, в первую очередь, для их подавления. В первую очередь, против них были направлены отряды Берайтчафтсполицай[50], а затем, когда беспорядки 14 августа охватили Лейпциг, дежурный полк под командованием министерства государственной безопасности. Когда беспорядки распространились еще больше, Советы с превеликим нежелание дали разрешение ГДР отвести регулярные силы с линии фронта и неохотно дали разрешение на использование их для подавления беспорядков. Три мотострелковых полка, отведенные с фронта с этой целью 17–18 августа, вышли из-под контроля, приказы оказались проигнорированы, офицеры — расстреляны, дезертиров было хоть отбавляй, партия все еще была главной силой в ГДР, но теперь была все менее и менее в состоянии управлять страной.

В Польше ситуация была иной. Польские вооруженные силы, отказавшиеся в 1970 выступить против почти дошедшего до мятежа гражданского населения, были вынуждены взять полный контроль над страной. До сих не ясно, ввел ли генерал Ярузельский военное положение потому, что был польским патриотом, а единственной альтернативой установлению прямой советской администрации, или потому, что как коммунист искренне верил в то, что власть «Солидарности» несовместима с порядком в государстве. Каким был не был ответ на данный вопрос, приход к власти оказал воздействие на польскую армию. Во-первых, ее силы были так привержены делу обеспечения внутренней безопасности, что вряд ли могли внести значимый вклад во внешнюю военную операцию. С другой стороны, война с западной Германией была для многих польских солдат лучшим делом, чем подавление «Солидарности». В реальности, вскоре они получили наихудший вариант, так как польская армия могла бы сыграть более важную роль в войне, предотвратив нападения польских партизан на советские линии снабжения, ведущие через Польшу в ФРГ.

Без устали подчеркиваемая Советами угроза национальной безопасности Польши, исходящая от ФРГ, к 1970-м становилась все менее убедительной. Существовало еще меньше факторов, способных связать военные интересы Польши со слепой враждебностью к НАТО, которой был одержим СССР. Нежелание советских военных воспринимать польских офицеров как столь же высоких профессионалов как и они сами (что, несомненно, соответствовало действительности) и нежелание Москвы обеспечивать Польскую армию современной техникой давало мало возможностей для преодоления неизбежного разрыва между странами, которые были скорее врагами, чем союзниками. Кроме того, беспокойство советской стороны вызывало стремление польских военных к приоритету военного профессионализма над идеологическими соображениями, наблюдавшееся в конце 1970-х[51].

Следовательно, Польша ни в коем случае не могла рассматриваться Советами как надежные военный союзник. Было лишь одно соображение, позволявшее удержать Польшу в русле планов Варшавского договора по быстрому вторжению в Западную Германию. Это была убежденность в том, что если Польша отколется от Варшавского договора, боевые действия между его силами и НАТО будут вестись не на территории Германии, а на территории Польши. Следовательно, быстрое и решительное вторжение в Западную Германию было бесконечно более предпочтительно. Когда вторжение стало быстрым, но не решительным, советские опасения по поводу благонадежности польских войск вскоре полностью оправдались. Когда советские пути снабжения в Польше стали все более и более страдать от деятельности партизан при обширной и умелой (хотя и со значительными потерями) поддержке военно-воздушных сил НАТО, польские подразделения были отведены из Германии в Польшу для обеспечения безопасности путей снабжения от полного разрушения. Мятеж в Познани 17 августа, поднятый одной из восьми польских механизированных дивизий, первого из возвращавшихся домой формирований, послужил сигналом к началу общей схватки с советским Верховным командованием.

События 1968 года в Чехословакии не только положили конец всем надеждам на интеграцию Чехословацких и Советских интересов. Они также практически уничтожили Чехословацкую Народную Армию (ЧСНА).

Ранее существовавшие надежды на интеграцию Чехословацких и Советских интересов, по сути дела, никогда не были полностью оправданы. С другой стороны, в первые годы межвоенного периода, СССР имел все основания считать Чехословакию наиболее просоветской из всех своих новых сателлитов. Выборы в Чехословакии в 1947 году проходили без, как это часто утверждается, давления Красной Армии, которая на тот момент имела в ограниченное присутствие в этой стране. Создание коммунистического правительства было результатом, в первую очередь, более или менее респектабельного демократического процесса, который был несколько запятнан переворотом 1948 года и был, по иронии судьбы, таким же судьбоносным, как и массовый отказ от коммунизма Австрии, где советские войска так опрометчиво позволили проведение свободных выборов годом ранее. В последующие годы, устойчивое возрождение чешского национального самосознания, антисоветских настроений и опасений по поводу возможности внешних репрессий против свободных институтов, ко временам Дубчека привело к уровню недовольства внешней гегемонией, который был опасен сам по себе. Кроме того, вероятность, что инфекция может распространиться за пределы Чехословакии, была слишком высока, чтобы ею можно было пренебречь.

По крайней мере за десять лет до 1968 года, в ЧСНА наблюдалось растущее разочарование из-за стремления Советов к полному подчинению интересов Чехословакии интересам Советского Союза. Это было достаточно возмутительным, чтобы офицерский корпус оказался глубоко обеспокоен вопросами национальной безопасности. Столь же возмутительным для военных специалистов было нарастающее вмешательство политических соображений в военные вопросы. Это было особенно возмутительным для высококвалифицированных младших офицеров, так как их карьеры часто рушились из-за сильного нежелания принимать советские доктрины как непривычные и не соответствующие первостепенным задачам в сфере Чехословацкой оборонительной политики.

Вторжение 1968 года, организованное и возглавляемой Советским Союзом при символической поддержке других стран Варшавского договора, расколола ЧСНА. Оно также положило конец наблюдавшимся в стране, в целом просоветским тенденциям. Армия Чехословакии так и не оправилась от этого. Ее численность и уровень профессионализма не сравнялись с теми, что были ранее. До начала войны в 1985, несмотря на стойкие советские усилия вновь установить полный контроль над Чехословацкими вооруженными силами (а отчасти и благодаря им), ЧСНА ни в коем случае не могла рассматриваться советами как полностью надежный инструмент ведения войны. Тем не менее, ЧСНА была также задействована в наступлении в ходе молниеносной войны против Запада. Однако еще до того, как наступление было остановлено, предсказуемым результатом упорной обороны НАТО в Федеративной Республике Германии стал мятеж, охвативший 4-ю мотострелковую дивизию ЧСНА в Хебе 17–18 августа.

В целом, составители советских военных планов не могли рассчитывать на большой вклад стран-союзников по Варшавскому договору. Задачей этого договора не было, как в случае с НАТО, объединение усилий группы стран ради общего дела. Его задача была гораздо более проста и жестока.

Советы видели в Варшавском договоре аппарат поддержания контроля над Восточноевропейскими странами и предотвращения их использования в качестве плацдарма для нападения на Советский Союз. Им нужен был гласис, а не альянс. Здесь уместны оба определения слова «гласис», содержащиеся в Оксфордском словаре английского языка:

1. Местность, покрытая гололедом после осадков и заморозков.

2. Пологая земляная насыпь перед наружным рвом крепости, возводившаяся с целью улучшения условий обстрела впереди лежащей местности, маскировки и защиты укрепления.

Это не было территорией, на которой размещаются дружественные силы.

ГЛАВА 8: ПЛАНЫ ВОЙНЫ: ДЕБАТЫ В ПОЛИТБЮРО

Генерал-майор Игорь Бородин, член ЦК и секретариата так называемого административного управления, органа, фактически контролировавшего Красную армию и КГБ, избежал резни в последние дни августа 1985 в Москве и получил убежище в штабе 7 американского корпуса. Его отчет для Верховного командования ОВС НАТО в Европе (SH-003-47B-5320) от 17 сентября 1985 года был рассекречен 5 июня 1986.

За исключением периода кризиса, политбюро заседало раз в неделю, по четвергам в три часа дня, когда его члены и кандидаты в члены собирались в старом здании сената в Кремле.

Политбюро было воплощением абсолютной власти партии над всеми сторонами жизни общества. Было несколько декораций для отвода глаз, таких как пост президента, который не имел никакой реальной власти, парламента и Верховного совета, который единогласно ратифицировал все решения политбюро, и члены которого назначались из числа самых преданных партийных работников, которые могли быть заменены без каких-либо затруднений. Не было никаких сомнений в том, кому принадлежала реальная власть.

Повестка обычных заседаний Политбюро разрабатывалась на несколько месяцев вперед Секретариатом ЦК КПСС, а затем одобрялась членами Политбюро. Секретариат Центрального комитета готовил и распространил все требуемые материалы в установленное время, подбирал людей, которые должны будут дать определенную информацию — министров, маршалов и генералов, дипломатов и разведчиков, редакторов ведущих газет, писателей, ученых и юристов, руководителей Госплана (государственная организация планирования), уголовно-исполнительной системы, органов пропаганды, сельского хозяйства и так далее.

Для некоторых из них получение повестки от Секретариата ЦК было катастрофой. Для других она означала начало карьерного роста. В некоторых особенно важных случаях, после получения запроса от Секретариата, следовало прибыть для выступления перед членами Политбюро самостоятельно.

Политбюро интересовало все, и оно имело решающее мнение по всем вопросам. Оно могло решать, способствует ли оперная постановки интересам социализма и может ли или не может быть поставлен определенный балет.

6 декабря 1984 года Политбюро обсуждало ситуацию в Европе. Оно привыкло полагаться на различные источники информации. Для заседания были подготовлены два доклада, один от политической разведки (Первое главное управление КГБ СССР), второй — от военной разведки (Второе Главное управление генерального Штаба вооруженных сил СССР — ГРУ). Оба доклада строились на различных методах анализа. Оба содержали одинаковый вывод: Западная Европа умирает в результате распада.

КГБ взяло на себя некоторую смелость полагать, что основной причиной политического и экономического упадка Западной Европы является неограниченная власть профсоюзов. Воспоминания о движении «Солидарность» в Польше были уже свежи в советских умах, и это добавило докладу основательности. Коммунистические партии в странах Запада оказались в значительной степени неэффективными инструментами советского влияния, так как либо были неудачливы на политической арене, как в Соединенном Королевстве, либо политически неблагонадежны, как в Италии. Однако они достигли реальных успехов во влиянии на структуру производства, проникнув в профсоюзы, как местные, так и национального значения. Буржуазные правительства в странах Западной Европы не могли или не желали прибегать к польскому пути в форме введения военного положения как средства сдерживания саморазрушающих сил, и замедлять темпы экономического роста, что это могло привести к краху всего западного капитализма. Их усилия по улучшению ситуации через «социальные контракты» и тому подобные меры были до смешного неэффективны. В соответствии с доктриной марксизм — ленинизма, западное общество раздиралось экономическими противоречиями. Правительства были готовы терпеть массовую безработицу как альтернативу инфляции. Рабочие были готовы похоронить большую часть промышленности ради сохранения устаревших методов производства. Для Советского Союза пришло время действовать, прежде, чем накопленные разочарования вынудят правительства западных стран, наконец, принять адекватные меры для контроля за производственной анархией.

ГРУ полагало, что причиной распада Европы являлось беспрецедентное распространение нейтралистских и пацифистских настроений. Европа не хотела защищать себя. Казалось, там полагали, что наилучшей защитой является беспомощность. Решительные действия Советского Союза на международной арене ослабляли Европу. Советская военная интервенция в Афганистан не только не вызвала сплочения Западной Европы и НАТО, но и способствовала его ослаблению. То же самое касалось и событий в Польше. Но нейтральные и пацифистские настроения не могли сохраняться долго.

В ходе обсуждения был поднят самый важный вопрос: созрел ли плод достаточно? Пришло ли время тряхнуть дерево?

Мнения разделились. ГРУ полагало, что время пришло. Благодаря политике разрядки, Советский Союз оказался в состоянии развернуть целой новое поколение ядерного оружия, а также улучшенное обычное вооружение. Запад, по политическим и экономическим причинам не мог соответствовать такому уровню. Но в будущем Европа может изменить свое мнение и перейти к более жесткой политике, проводимой в последнее время Соединенными Штатами.

КГБ же считал, что более благоприятная ситуация разовьется через еще пару лет. Предположение, что Западный Альянс станет более прочным и последовательным в будущем были, конечно же, необоснованно. Европа еще больше отдалится от США, раскол внутри ее самой усилится. Дальнейшее повышение цен на нефть, экономический спад, забастовки и все более бурные демонстрации приведут к состоянию глубокой неопределенности и всеобщего недовольства. Это может кончиться свержением правительств некоторых стран Западной Европы, прежде всего тех, которые национализировав тяжелую промышленность, оказались совершенное не в состоянии эффективно ею управлять.

Обе спецслужбы пришли к выводу, что наилучшие возможности для начала боевых действиях откроются в случае массовых беспорядков в западноевропейских городах, организованных профсоюзами, сторонниками движений за мир, студентами, безработными, расистами и защитниками окружающей среды. Коммунистические партии в этих странах, действуя, в основном, через членов профсоюзов, окажутся крайне полезны. Правительства стран Западной Европы окажутся настолько дестабилизированы и парализованы этими беспорядками, что Советскому Союзу будет нетрудно найти повод для вмешательства.

Был поставлен вопрос: уверена ли советская разведка в возможности организации беспорядков в достаточном масштабе. Представители обеих спецслужбы ответили утвердительно.

Совет обороны перешел к рассмотрению оперативного плана. Советом обороны являлась самая влиятельная часть Политбюро, которая принимала непосредственное участие в решении самых важных военных вопросов. В него входили Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии, Верховный идеолог Партии, Председатель организационного отдела Центрального комитета (то есть глава партийной машины), министр обороны и председатель КГБ.

Оперативный план военных действий разрабатывался 100 генералами и 620 полковниками Первого Главного управления Генерального штаба. Он был основан на анализе известных факторов и вероятностей, касающихся как советских войск, так и их вероятных противников. Информация о последних поступала от ГРУ.

Оперативный план разрабатывался в конце каждого года, а затем утверждался Советом Обороны. На практике, обычно он представлял из себя план на прошедший год, скорректированный в соответствии с изменением международного положения и соотношения сил.

На основе оперативного плана Генерального штаба разрабатывали свои планы командование Ракетных войск стратегического назначение (РВСН), войска противовоздушной обороны (ПВО Страны), а также главные командования войск направлений. На основе их планов, в свою очередь, разрабатывали собственные планы для собственных зон ответственности командования округов, флотов и групп войск. Штаб Оперативного Управления строил свои планы на основе информации, поступающей от ГРУ и собственных разведывательных управлений. Они присутствовали при всех основных штабах, располагая собственной агентурной сетью, разведывательными группами, а также средствами радиоэлектронной разведки, воздушными и другими средствами наблюдения.

Восточноевропейские государства не разрабатывали собственных оперативных планов. Вместо этого, штаб организации Варшавского договора предоставил командованиям их армий только то, что имело отношение к поставленным им задачам.

Оперативный План на 1985 год касался всех возможных театров военных действий.

Пятидесяти советских дивизий на Дальнем Востоке и в Забайкалье (из которых, однако, только восемь относились к первой категории — то есть к силам постоянной готовности) было достаточно, чтобы прикрыть на время границу. Китай, без сомнения, превратиться в серьезную угрозу когда-то в будущем. Мировой кризис может открыть перед ним новые возможности. Но на данный момент, этот регион останется стабильным.

В юго-восточной Азии всегда сохранялась возможность конфликта с Соединенными Штатами и (или без участия) их союзников.

На Ближнем Востоке СССР в это году уже оказался на грани войны с США. Это проистекало из вредоносных решений государств региона. Сирия и Израиль были главными зачинщиками. Напряженные усилия сделали возможным избежать открытого конфликта и нейтрализовать Израиль под гарантии безопасности, создав автономное Палестинское государство. Этими действиями в регионе была создана некоторая стабильность. Хотя это шло во вред долгосрочным планам, оно давало некоторые тактические преимущества в краткосрочной перспективе. Было желательным сохранение нейтралитета Израиля.

Политика, направленная на дестабилизацию Карибского региона и Центральной Америки, а также на отвлечение внимания США и, в частности, американской общественности от ситуации в Европе имела лишь ограниченный успех. Она должна была быть продолжена.

В оперативном плане детально прорабатывалась возможность непредвиденных военных операций в любом возможном регионе — на Дальнем Востоке и Тихом океане, в Юго-Западной Азии, Африке и Южной Америке. Приоритет отдавался операции в Европе.

Документ ОП-85Е-ССОВ (Оперативный план на 1985 год, по Европе, Совершенно Секретно, Особой Важности) состоял из части Оперативного плана, касающейся возможной военной операции против НАТО в Европе. Мир так и не увидел этого документа. Генерал-майор Бородин однако, утверждает, что достаточно точно помнит его содержание.

«Первая часть документа касалась анализу сил вероятного противника. Вторая часть состояла из анализа сил Советской армии и армий стран Варшавского договора. В третьей рассматривались варианты задействования этих сил.

В третьей части были представлены три варианта наступления:

Первый вариант подразделялся на пять этапов:

«Первый этап (24 минуты): внезапный массированный ядерный удар по всему европейскому театру военных действий, в том числе по Испании и Португалии, на всю глубину. Задействованные силы: одна ракетная армия ракетных войск стратегического назначения, ракетные бригады тринадцати танковых армий фронта и группы танковых армий (всего 26 бригад), ракетные бригады общевойсковых и танковых армий (всего двадцать восемь ракетных бригад), ракетных дивизионов всех мотострелковых и танковых дивизий в пределах досягаемости, ракетных подводных лодок Северного, Балтийского и Черноморского флотов — всего пяти дивизий подводных лодок. Залп будет осуществлен всеми ракетными подразделениями из их пунктов постоянной дислокации и тех позиций, на которых они будут находиться на момент начала операции. Из ракетных дивизионов дивизий (оснащенных ракетами с дальностью до 150 километров), пуски производят только те, которые находятся в непосредственной близости от границы. Первый удар должен нейтрализовать все силы противника вплоть до дивизий, бригад и полков, особенно штаб-квартиры, ракетные базы, аэродромы, основные линии связи, центры управления и средства противовоздушной обороны

Второй этап (96 минут): начинается сразу после выполнения первого этапа. Задействованы восемь авиационных армий трех авиационных флотов, два корпуса стратегической авиации, гражданские самолеты Аэрофлота и все транспортные самолеты. Во время выполнения этапа будут определены результаты первого ядерного удара. Тяжелый удар с воздуха направляется на вражеские цели, пережившие первый удар. Это будут, в основном, мобильные цели, такие как полевые командные пункты и мобильные ракетные установки.

Ядерное и химическое оружие будет применено. В это же время военно-транспортные самолеты и самолеты Аэрофлота выбросят подразделения спецназа (войск специального назначения) в районах, не подвергшихся ядерным или химическим ударам. Как только начнется второй этап, начнется перезарядка всех ракетных установок, принявших участие в первом ударе, а также развертывание тактических ракет, не примененных из-за малой дальности, которые двинуться с основными силами. Ракетные подразделения получают информацию непосредственно от самолетов-разведчиков.

Третий этап (30 минут): все ракетные подразделения снова наносят массированный ракетный удар, как только закончиться второй этап. Удар придется по вновь выявленным и непораженным в ходе первого удара целям. Преобладают химические боевые части, однако процент ядерных боевых частей высок.

Четвертый этап (7 суток): успех этой фазы операции зависит от внезапности. Большая часть армий СССР и стран Варшавского договора предварительно не приводятся в состояние боевой готовности. Ожидается, что сигналом к атаке этих сил станет лишь первый ядерный удар. Двух с половиной часов, необходимых на осуществление трех предыдущих этапов, должно хватить, чтобы войска были подняты по тревоге и выдвинулись из пунктов постоянной дислокации. Подробные планы действий для каждой дивизии, армии и фронта будут подготовлены заранее и храниться в запечатанных конвертах. Все, что нужно будет сделать командирам — открыть соответствующий пакет и приступить к исполнению приказов. Все остальные будут уничтожены. Даже если подразделения первого эшелона не успеют подготовиться за эти два с половиной часа, они, тем не менее, должны будут начать выдвижение. В этих условиях силы противника окажутся в невыгодных условиях. Удар дивизий первого эшелона будет нанесен одновременно на всем протяжении фронта, вбивая клинья в позиции противника и продвигаясь как можно глубже там, где это состояние обороны противника это позволяет. На второй или третий день наступления, танковые армий фронтов будут направлены туда, где будет достигнут наибольший успех. На четвертый день операции в любой зоне, где сопротивление противника будет подавлено, вступит в бой Белорусская группа танковых армий, которая начнет наступление через всю Европу к побережью Атлантического океана. Во время четвертого этапа, авиационные и ракетные подразделения будут оказывать поддержку по запросам сухопутных или морских сил. В каждый из трех первых дней наступления будет осуществляться высадка парашютным способом одной десантной дивизии. Если бы это позволяли возможности военно-транспортной авиации и Аэрофлота, все эти дивизии были бы высажены в первый же день операции. Но это не было возможно.

Пятый этап будет осуществлен лишь в том случае, если армии СССР и стран Варшавского договора будут остановлены в Западной Германии и вовлечены в бои местного значения. Это может привести к развитию позиционного фронта с линейным развертыванием сил НАТО с севера на юг. В этом случае, украинская группа армий выдвигается с максимально возможной скоростью через Венгрию и Австрию (несмотря на нейтралитет) на направлении Линц-Франкфурт-Дюнкерк. Целью данного этапа является нарушить линий снабжения войск НАТО, принудить их к отступлению, а затем прижать к морю».

Вариант «Б» был практически идентичен первому варианту, но не предполагал использования ядерного оружия. Вместо этого все ракетные соединения и части наносили массированный удар химическими и обычными боеприпасами, в то же время сохраняя готовность к применению ядерного оружия. Вариант «Б» предусматривал создание периода напряженности в Европе на срок от нескольких дней до нескольких месяцев, возможно даже до года, прежде чем начнутся боевые действия. Войска с обеих сторон все это время будут находиться в состоянии готовности, проводя учения поблизости от линии фронта. Чем дольше продлиться этот период напряжения, чем лучше будет для Советского Союза. Сочетание скуки, усталости и ложных тревог снизит бдительность НАТО. Армии СССР и стран Варшавского договора смогут быстро мобилизоваться и немедленно двинуться в наступление. Ответные действия сил НАТО, вероятно, будут вялыми. Вариант «Б» предусматривал также молниеносный удар в мирное время без использования химического оружия. Лучше всего его было нанести, когда запад становиться наиболее уязвим: например, в августе во время каникул.

Вариант «В» был разделен на основной и подготовительный этапы.

Предварительный этап (10 дней): в этот период несколько десятков групп спецназа в гражданской одежде, сформированных в западных и некоммунистических азиатских странах, отправятся в Западную Европу Каждая группа действует независимо и не будет знать, что ее задача является частью общего плана. В то же время, диверсанты из Спецназа, численностью до 5 000 человек прибудут в Западную Европу в качестве туристов. Одновременно советские торговые суда с подразделениями морской пехоты и диверсионными подразделениями на борту выдвинуться к основным портам Западной Европы.

Основная стадия: в назначенное время группы спецназа подорвут ключевые электростанции. Если шестьдесят из них будут выведены из строя, вся промышленность и все системы связи в Западной Европе окажутся парализованы, а железнодорожные составы остановятся. Использование всех других транспортных средств, в том числе самолетов, будет затруднено отключением связи, можно было ожидать, что также отключиться водоснабжение, прекратиться теле- и радиовещание, отключаться холодильники и продовольствие начнет гнить на складах. Остановятся лифты в зданиях, погаснет свет, телефоны и сигнализации окажутся обесточены. В крупных городах возникнет транспортный коллапс. Прекратиться завоз бензина и мазута. Остановиться метро. Работа государственных органов, военных структур и полиции будет парализована. Города захлестнет волна преступности и паники, так что для просоветских диверсантов в гражданской одежде не составит особого труда уничтожить основные средства связи главных штабов сил НАТО и вывести из строя командные пункты ПВО. В это же время, советская военно-транспортная авиация и Аэрофлот начнут массированную высадку воздушно-десантных дивизий. Высадка будет прикрываться силами Советского ОсНаз РЭБ (специальные подразделения радиоэлектронной борьбы), подразделения которого «ослепят» радары НАТО. Задачей воздушно-десантных дивизий будет захват правительственных учреждений, военных штабов и командных пунктов и паралич всей системы государственного и военного управления. Как только это будет завершено, и прежде, чем западу успеет понять, что произошло, Советское правительство в срочном порядке обратиться к правительству США с требованием воздержаться от ответного ядерного удара, и даст гарантии того, что Советский Союз не станет применять ядерное оружие».

Пока план ОП-85Е-ССОВ обсуждался в Кремле, было поднято несколько важных вопросов. Первым было то, будет ли война в самого начала ядерной, как в варианте А? Аргументы в его пользу были сильны. СССР имел преимущество над США в ядерных средствах стратегического назначения наземного базирования, хотя уступал в средствах авиационного и подводного базирования.

Бомбардировочная авиация уступала подводным лодкам. Было отмечено, что Великобритания и Франция упорно поддерживают и даже модернизируют баллистические ракеты подводных лодок (БРПЛ) собственной разработки, которые имели хотя и скромные, но возможности для нанесения критического урона Советскому Союзу. СССР намного обогнал Запад в организации военной и гражданской обороны, в упорядочении ракетных войск, средств связи и административных центров. Его размеры и низкая плотность населения давали значительное преимущество. Подписание договора СНВ сократило лидерство Советского Союза в области тактического ядерного оружия (ТЯО), однако оно все еще было значительным. К сожалению, не удалось предотвратить размещение в Европе нового ТЯО — ракет «Першинг-2» и КРНБ, хотя отказ Нидерландов разместить любые из этих средств на своей территории был полезен. Крупные успехи, достигнутые в создании антиамериканских и антиядерных настроений в странах Альянса стоили затраченных средств. Миллиарды долларов в твердой валюте, потраченные Советским Союзом на эти цели, были потрачены не зря. Было трудно поверить, но в Великобритании широко распространилось мнение, что если на Британских островах не будет размещено ядерного оружия, они будут защищены от ядерного удара. Эти убеждения были поводом для особой гордости советских дезинформационных органов, и лиц, за них ответственных, можно было поздравить. Британские острова имели первостепенное значение для НАТО в случае войны в Европе и они, конечно, безо всяких вопросов подверглись бы удару и были бы нейтрализованы, независимо от обстоятельств.

Хотя СССР в целом имел превосходство в ТЯО, это не могло гарантировать, что Соединенные Штаты воздержаться от удара по Советскому Союзу стратегическими ядерными силами в случае, если Европа подвергнется ядерному удару. Однако вероятность того, что США применят стратегические ядерные силы в случае, если их Европейские союзники потерпят быстрое поражение в неядерной войне была низка. Кроме того, не было гарантии, что первый ядерный удар по Соединенным Штатам уничтожит достаточное количество их МБР, чтобы сделать невозможным сокрушительный ответный удар. Было почти что само собой разумеющимся, что начнется то, что на западном военном жаргоне именовалось «Эскалацией». Это означало, что применение любого ядерного оружия означало переход к полноценному обмену стратегическими ядерными ударами.

Было ли это целесообразным для СССР? Даже если США будут уничтожены, окажется ли Советский Союз в послевоенный период в состоянии сохранить полный контроль над собственным народом, не говоря уже о беспокойных странах-сателлитах? Это было под вопросом. Тяжелое положение и высокие потери Варшавского договора ослабят связи в социалистическом мире, а не укрепят их, а сам СССР будет отброшен назад в развитии, чем откроет опасные возможности для Китая. Мнение Политбюро оказалось настроено против изначального применения ядерного оружия.

Тем не менее, по этому вопросу проявились непреодолимые разногласия. Одна из групп, решительно возглавляемая председателем КГБ СССР генералом Армии Сергеем Афанасьевичем Аристиновым при поддержке со стороны министра обороны Алексея Александровича Настина (оба они были членами Совета Обороны) утверждали, что советский подход к войне требовал быстрого и решительного использования наиболее мощного из доступных вооружений. Это логично предполагало изначальное нанесение ядерного удара на всю глубину позиций противника, в том числе, само собой, удары МБР по континентальной части Соединенных Штатов Америки. В случае обмена стратегическими ядерными ударами между сверхдержавами, Советский Союз понесет тяжелые потери, которые значительно отбросят страну назад. Но он выживет и, со временем, возродиться. С другой стороны, Соединенные Штаты будут уничтожены, в результате чего Советский Союз сможет создать прогрессивное социалистическое общество, которое в один прекрасный момент сможет предложить капиталистический запад.

Аргументы в пользу неядерного нападения также были хорошо известны. У СССР, безусловно, имелось преимущество в неядерной войне и, при правильно выбранном времени и хорошем планировании, победа была отнюдь не невозможна. Если, однако, продвижение в Европу будет недостаточно быстрым, чтобы достигнуть Рейна в течение десяти дней, не было никаких сомнений в том, что весь ядерный потенциал Советского Союза должен был быть оперативно задействован. Не должно было быть никакой нерешительности в применение наиболее мощного оружия из страха, что противник сделает то же самое и вообще никаких уступок ошибочной западной концепции «ядерной эскалации», которая была не только принципиально неверна, но и совершенно не соответствовала хорошо проверенным, даже традиционным, советским методам ведения войны. Если присутствовали какие-либо сомнения в достижении самого раннего успеха неядерными силами, война должна была изначально быть ядерной.

Им оппонировал верховный идеолог Партии Константин Андреевич Малинский, который был членом Совета Обороны, при поддержке председателя комитета партийного контроля при ЦК КПСС Отто Яновича Берзиньша и Тараса Кирилловича Наливайко, отвечавшего за отношения с социалистическими странами (оба были членами Политбюро, но не Совета Обороны). Он напоминал, что целью Советского Союза была реализация грандиозного плана Ленина по построению мира под коммунистическим правлением. Мир, в котором многое будет состоять лишь из обугленных обломков вряд ли будет этими. Целью было доминирование в живом мире, а не склепе, единственным выходом из которого будет смерть. Ядерное оружие служило для устрашения, а не для реальной войны. Его использование создаст противоречие в деле социализма, и поэтому применять его следует лишь в самом крайнем случае и только после самых глубоких размышлений. По крайней мере пока, большинство склонилось в пользу безъядерного нападения и заседание перешло к обсуждению других вопросов.

Большинство членов Политбюро, по крайней мере тогда, склонилось в пользу безъядерной операции и заседание перешло к рассмотрению других вопросов.

Был поставлен вопрос о нейтральных европейских государствах. Швецию, несмотря на признаки растущей озабоченности в последние годы, страх почти наверняка заставит придерживаться традиционной политической линии. Позиция Франции была неясна. Он была членом североатлантического Альянса, но вышла из военной составляющей НАТО. Приверженность Франции отстаиванию собственных интересов давало основания предположить, что она воздержатся от участия в войне, если увидит в этом достаточно преимуществ. Ирландия, вероятно, последует примеру Франции, хотя в последнее время улучшение англо-ирландских отношений вызывало определенные сомнения в этом, и было бы желательно уничтожить ключевые объекты в Ирландии обычными вооружениями, чтобы не позволить западным союзникам их использовать. Должна была учитываться вероятность, что объекты в Ирландии могут оказаться доступны НАТО, что создаст крупные проблемы для действий советского военно-морского флота в восточной части Атлантического океана.

Оккупация Франции ляжет тяжелым бременем на советские ресурсы и приведет к значительному увеличению оккупированных территорий, что, безусловно, породит новые проблемы с обеспечением контроля над ними.

Следовало способствовать тому, чтобы Франция сохраняла нейтралитет. Это означало, что хотя план операции должен предполагать наступление через всю Западную Европу, его ближайшей целью была оккупация и демонтаж ФРГ. Предполагалось остановиться на Рейне и, после уничтожения Федеративной Республики начать переговоры с США. Намерение остановиться на Рейне будет широко обнародовано с одновременно с максимальным давлением на Францию с целью принять советские гарантии неприкосновенности и удержаться от намерения вступить в войну, которое наверняка будет присутствовать. Уничтожение Федеративной Республики Германия неизбежно повлечет распад всего Североатлантического Альянса.

Эта политическая линия получила одобрение.

Вновь был поднят вопрос об отвлечении внимания США от Европы. Если бы США оказались вовлечены в активную войну в Центральной Америке или Карибском Бассейне, американское общественное мнение вряд ли будет активно способствовать полномасштабной поддержке НАТО в Европе. Страны Варшавского договора одержат легкую победу. Следовало предпринять энергичные действия в этом направлении, уделяя при этом особое внимание Кубе.

Предложение о высадке морских и воздушных десантов с целью создать угрозу западному побережью Северной Америки с целью еще сильнее отвлечь внимание США от войны в Европе были отвергнуты за не реализуемостью. Поддержка даже небольших десантных сил через Берингово море встречала непреодолимое препятствие в лице американских военно-воздушных сил морского и наземного базирования. Неспособность советских военно-воздушных сил доставить и затем поддерживать все семь воздушно-десантных дивизий также была хорошо известна.

После этого был поставлен вопрос о действиях в Азии, чтобы отвлечь США от ключевых действий в Европе. Будет ли полезным создание кризиса либо в Восточной Азии, например, в Индокитае или в Юго-западной Азии, в нефтедобывающих районах? Политбюро пришло к выводу, что в данное время и в этих регионах эти меры не будут продуктивными, за исключением Корейского полуострова. Будет ошибкой провоцировать Китай прежде, чем будет уничтожена Федеративная Республика Германия. Операции в юго-западной Азии отвлекут равное количество как американских, так и советских войск, которые могли быть нужны СССР в другом месте. Кроме того, в этом регионе было слишком много непредсказуемых факторов. Как среагирует на это Пакистан? Арабский мир? Мусульманское население Советского Союза? Политбюро сошлось во мнении, что лучше поймать одну добычу за один раз. Скорейшая ликвидация Федеративной Республики Германия стала основной задачей и ничто не должно было отвлекать внимание от нее. Где дезинформация и меры в поддержку прогрессивной политики имела успех среди коренного населения, так это в Южной Африке, и эта политика должна была быть продолжена. Основные мероприятия за пределами Европы, тем не менее, должны быть отложены до того момента, когда основная цель будет выполнена, а Альянс уничтожен.

Также обсуждались военные действия в космосе. Было очевидно, что широкие советские возможности влияния на американскую деятельность в космосе будут использованы в полной мере. Будет ли использовано ядерное оружие? Соглашение от 1963 года, запрещавшее вывод ядерного оружия в космос, конечно, могло быть проигнорировано. Основным вопросом было то, возможно ли использование ядерного оружия на море или в космосе без перехода к обмену ядерными ударами? Было принято решение не использовать никакого ядерного оружия, так как это неизбежно повлекло бы обмен стратегическими ядерными ударами. Вопрос об использовании электромагнитного оружия (ЭМИ), однако, вызвал особый интерес. Менее просвещенным технически членам Политбюро было разъяснено, что взрыв ядерного заряда за пределами атмосферы, например на высоте 200 километров, не вызовет теплового или взрывного поражения или радиационного заражения наземных объектов, однако сгенерирует импульс огромной силы, который сможет повредить или уничтожить электронное оборудование и на большой площади, повредить приборы и средства связи, что будет иметь катастрофические результаты. Запад был гораздо более уязвим к ЭМИ, чем СССР. Следовало ли его использовать?

Несмотря на значительную поддержку этого непрямого использования ядерного оружия, в конце концов было решено, что будет воспринято как четкий сигнал о намерении вести тотальную термоядерную войну со всеми вытекающими последствиями. Следовательно, это оружие не должно было применяться, если оставалась надежда на безъядерный характер войны.

В ходе обсуждения этих альтернативных вариантов, члены Политбюро обратили внимание на недостатки планирования. Они поручили представить переработанный план в течение двух недель для окончательного утверждения.

20 декабря 1984 года пересмотренный план операции против НАТО был представлен на заседание Совета Обороны Первым Главным Управлением Генерального штаба. Были проведены командно-штабные учения в начальником Первого Главного управления Генерального штаба в качестве командира «Восточных» и Начальником ГРУ в качестве командира «Западных». Задачей начальника ГРУ было остановить силы «Восточных». Он рассмотрел все возможные маневры и учел все виды вооружений, доступных противнику. Начальник Первого Главного управления Генерального штаба также проработал все надлежащие меры по преодолению сопротивления «Западных». Он, естественно, понимал, что если в реальности противник будет использовать неизвестное оружие, методы и тактические приемы, чтобы остановить советское наступление, а военная разведка не предупредить об этом, начальник ГРУ отправиться под трибунал.

Начальник Генерального штаба руководил этим состязанием между своими подчиненными и выступал в качестве арбитра. Члены политбюро внимательно следили за сражением. На данный момент оно, конечно, велось лишь на картах. Выводом было то, что исход операции, скорее всего, будет благоприятным.

Когда учения были окончены, начальник Генерального штаба, руководители главных управлений и их заместители подверглись строгому допросу членов Политбюро. Их интересовали не конкретные оперативные вопросы, а общее состояние сил СССР и НАТО. Любопытный и интересный факт, что в мощных и влиятельных организациях по всему миру существует тенденция к изучению, подчас в некоторых деталях, вопросов, которые сами по себе не имеют принципиального значения, но привлекают к себе внимание некоторых из их членов — особенно непрофессионалов. Это иногда оказывается удобным, чтобы избежать обсуждения неудобных вопросов. Политбюро не стало исключением.

Сначала вновь был поднят старый вопрос о том, что происходило с устаревшими вооружениями НАТО. Члены Политбюро отказывались верть, что все эти танки, орудия и бронетранспортеры которые НАТО снимало с вооружения, действительно утилизировались. Зная заранее, что этот вопрос будет поставлен, начальник военной разведки представил секретные доклады об уничтожении устаревшего вооружения на западе, включая фильмы, показывающие этот процесс. Однако сомнения развеять не удалось. Снова был поднят вопрос, не являются ли представленные материалы лишь дезинформацией, изготовленной соответствующими западными службами, которые были не столь развиты, как в Советском Союзе, однако далеко не праздно проводили время. Глава ГРУ объяснил, что материалы совершенно верны, что у него есть отчеты о уничтожении старого оборудования. Тогда возник вопрос, почему НАТО так поступало. Советская разведка обнаружила, что затрудняется дать ответ.

Политика Запада в отношении устаревшего вооружения, таким образом, оставалась загадкой. Советский Союз не уничтожал устаревшую технику. Он хранил ее. Устаревший танк может быть закопан в землю по башню. Башня может быть усилена дополнительной бронезащитой. Танк уже не сможет двигаться, его двигатель и гусеницы теряют смысл, но броня крепка, как прежде. Орудие и пулеметы могут вести огонь, как прежде. Смотровые приборы и аппаратура связи остаются. В соответствии с советской точкой зрения, два-три зарытых в землю старых танка, с резервистами в качестве экипажей, расположенные должным образом, могли защищать широкий участок фронта, будучи заменой целой роте или даже первоклассному мотострелковому батальону. Закопанный танк имел неоценимое преимущество в случае применения ядерного или химического оружия, а экипаж мог жить в относительном тепле и комфорте. Если башня будет должным образом замаскирована и защищена дополнительной броней, один устаревший танк сможет остановить продвижение нескольких танков противника. Политбюро просто не могло понять, почему НАТО выводило из эксплуатации десятки тысяч танков, в том числе настоящие бронированные крепости «Конкэрор» или М-103, с их мощными орудиями, когда такой танк, зарытый в землю, был гораздо лучшей альтернативой двум-трем пехотинцам со своими винтовками в грязных разлазящихся траншеях. Если же НАТО тайно хранило все свои старые танки, то в угрожаемый период, или даже после начала войны оно могло создать непреодолимую стальную стену на пути наступления.

Некоторые из членов Политбюро, конечно, имели опыт танковых сражений в годы Великой Отечественной войны, около сорока лет назад. Но никто из них не служил в воздушно-десантных войсках и немногие имели хоть малейшее представление о возможностях вертолетных десантов.

На следующий день, 21 декабря, состоялось внеочередное заседание политбюро для обсуждения ситуации в Восточной Европе и возможных действиях союзников в случае начала войны. Доклад представил Верховный Главнокомандующий объединенными вооруженными силами Варшавского Договора маршал Советского Союза В.Г.Куликов. В советской иерархии, эта должность, надо сказать, вызывала мало уважения. Для советского маршала она означала почетный уход от реальной власти. Основная причина ее создания была в том, что нужно было скрыть тот факт, что все решения, касающиеся Варшавского договора, в реальности разрабатывались советским Генеральным штабом. «Верховный главнокомандующий» был фиктивным главой армий стран Варшавского договора. В действительности он был не более чем одним из заместителей советского Министра обороны. Советский министр обороны отдавал приказы «Верховному главнокомандующему», как своему заместителю. Тот передавал приказы «союзникам» и следил за тем, чтобы их исполнили как можно более правильно. Затем он докладывал о выполнении приказов советскому министру обороны, который, с свою очередь, докладывал о них своим коллегам по Политбюро.

Доклад Куликова в Политбюро, как уже говорилось, принес его членам мало удовлетворения. С военной точки зрения, страны Восточной Европы были хорошо вооружены, но была некоторая неуверенность в их готовности к борьбе. Например, в Польше, за счет снижения уровня жизни народа и астрономическим западным кредитам, удалось воздать армию, имевшую в четыре раза больше танков, чем британская. В Польше была дивизия морской пехоты. Только две или три страны, помимо США могли позволить себе такую роскошь, даже Советский Союз не был готов содержать такую дивизию[52]. Тем не менее, ситуация в Польше радикально менялась. Польские рабочие вбили клин в партийную инфраструктуру. Их движение было полностью подавлено. Польские антисоциалистические силы, в худшем случае, могли очень серьезно помешать ведению военных действий. Это означало, что советский союз не только терял потенциал одного из самых сильных в военном отношении союзников, но и ставило под угрозу снабжение советских войск, действующих в Западной Германии.

На данный момент, Восточная Германия продолжала оставаться верной, но что будет, когда их войска войдут в более тесный контакт с западом и получат широкую возможность для дезертирства? Количество бежавших из ГДР уже было достаточно высоким.

Чехословакия оставалась в состоянии амбивалентности, почти оцепенения после 1968 года. Ее армия еще не хотела воевать против Красной армии. Но будет ли Чехословацкая Народная Армия воевать против кого-то еще?

В Венгрии ситуация была совершенно противоположной. События 1956 года привели к некоторым экономическим изменениям, несколько размывшим социализм и ослабившим власть партии. Что предпримет Венгерская армия в случае войны? Как сильно она окажется настроена на войну за социализм?

Болгария была глубоко заражена западным влиянием. Каждый год страну посещало до одного западного туриста на каждых трех ее жителей. В Болгарии процветал туризм и многое другое. Если бы Западная Европа стала социалистической, не стало бы больше западных туристов и прекратился бы поток твердой валюты. Какое преимущество болгары могли увидеть в изменении сложившейся ситуации?

Оставалась Румыния. С ней было связано много проблем, но Советский Союз не мог позволить себе потерять Чаушеску. Он сам, естественно, не имел никакого желания видеть распад СССР и будет вполне надежным союзником. Жаль только, что Румынская армия была чрезвычайно слаба, а ее экономической положение было едва ли не катастрофическим.

Когда доклад был закончен, верховный идеолог партии встал и отдал Верховному Главнокомандующему объединенными силами Варшавского Договора следующий приказ:

«На будущем заседании консультативного совета Варшавского Договора дипломатично, но однозначно и четко довести до сведения сторон следующие фундаментальные положения:

А. Будет не только неправильно предать друзей, особенно на войне, это будет самоубийством.

Б. Советский Союз имеет и будет держать в резерве мощный ядерный арсенал для наказания предателей

В. Западная Европа, несомненно, будет уничтожена, не оставив тем, кто предаст социализм, иного выхода. Для них будет гораздо безопаснее оставаться на стороне победителей.

ГЛАВА 9: ВЗГЛЯД НЕКРАСОВА

Андрей Некрасов, будучи членом партии (так как должен был быть им), не верил полностью советской пропаганде. Конечно, он не мог заявить об этом публично. Однако внутри него зрело напряжение, и он ощущал настоятельную необходимость поделиться с кем-то своими сомнениями. Оказалось большим благом, что с ним был кто-то за пределами его семьи, которому он мог полностью доверять, его терзали те же сомнения. Некрасов мог поговорить о волнующих его вопросах, не боясь, что его кто-то услышит, по крайней мере выразить то, что было у него на уме с Дмитрием Васильевичем Макаровым. Связь между ними была сильнее, чем когда-либо. Также овдовевший отец Макарова, преподаватель истории в университете имени Ломоносова, не видевший своего единственного сына уже го, внезапно умер от сердечного приступа. Двое молодых людей, скованные в отношениях с другими людьми, стали друг другу почти что братьями.

Андрей Некрасов делал все, что было естественно ожидать от советского офицера. Он соглашался, когда это было нужно, и на глазах своих солдат всегда повторял слова официальной пропаганды. Но были некоторые аспекты, в которые он, как профессиональный военный, не мог поверить. Советская пропаганда утверждала, например, что американские солдаты были слишком избалованы. Заявлялось, что каждая американская рота имеет своего повара, что каждый американский солдат имеет в экипировке спальный мешок, словно турист. Тем не менее, Некрасов прекрасно знал (как, пожалуй, и все другие советские офицеры) что это не может быть правдой. Рота являлась военным подразделением и предназначалась только для боя. Рота не может иметь в своем составе повара, рота должна вести бой. Повар иметься в полку, но только один на 2000 человек. Конечно, каждую ночь ему давалось в помощники несколько солдат. По крайней мере, так происходило в мирное время, а во время войны повар вообще не нужен.

Он не верил пропаганде и пытался разобраться в ситуации сам. Но когда он сравнивал данные, то ему казалось, что пропаганда может быть права. Советская танковая рота имела тринадцать танков и сорок три человека — тридцать девять танкистов и четыре человека обслуживающего персонала, отвечавшие за техническое обслуживание, расходные материалы, снабжение, дисциплину, моральное состояние, медицинские обслуживание, экипировку, боеприпасы и т. д. В американской танковой роте было семнадцать танков. И девяносто два человека. Зачем, задавался вопросом Некрасов, были нужны все эти люди? Возможно, это были штрафники, расходный материал для того, чтобы защищать танки от гранатометчиков? Но зачем штрафники в танковой роте в мирное время? Они должны были выполнять тяжелую работу в тюрьмах, и только с началом войны быть направлены в штрафные батальоны в качестве расходной людской силы [53]

Цифры не сходились и на батальонном уровне. Советский танковый батальон имел сорок[54] танков и 193 человека. Американский — пятьдесят четыре танка и более 500 человек. Штаб советского батальона насчитывал три человека — два офицера и сержант, а также взвод связи из тринадцати человек. Двадцать четыре часа в сутки в течение многих месяцев они руководили боевыми действиями и управлялись со всей необходимой документацией. Тем не менее, в американском батальоне по той или иной причине, была штабная рота, имевшая столько же солдат, сколько советский батальон. Было совершенно невозможно понять, чем все эти люди могли заниматься. Кроме того, их батальону требовалась сотня транспортных машин, в то время как советский батальон из сорока танков обходился тринадцатью.

В советской пехоте вопросы снабжения решались еще проще, чем в танковых подразделениях. В советской мотострелковой роте каждый непосредственно участвовал в бою. Офицеры вооружены тем же оружием, что и солдаты. Старшина роты отвечает за дисциплину, а также снабжение роты всем необходимым, в том числе топливом, продовольствием, боеприпасами, запчастями, обмундированием и оружием. Но даже он, единственный человек, занятый вопросами снабжения, должен принимать участие в боевых действиях. Как только рота спешивается, старшина руководит движением БТР или корректирует огонь БМП, или занимается чем-то другим. В советском мотострелковом батальоне есть только тридцать человек, отвечающих за связь, ремонт, медицинское и техническое обслуживание и снабжение. Они также решают все хозяйственные опросы, а остальные 413 человек непосредственно участвуют в бою. Одним из результатов такого рационального использования людских ресурсов является то, что советский батальон имеет минометную батарею, в то время как в два раза больший по численности американский батальон ее не имеет. Вместо этого у него имеется невероятно длинный хвост незащищенных машин, заполненных обслуживающим персоналом.

Советская мотострелковая дивизия насчитывает 13 800 человек, 272 танка[55] и 108 самоходных орудий. Американская дивизия имеет 18 500 солдат, но только 216 танков и 72 самоходных орудия. Советская дивизия является полностью независимой, с собственным разведывательным батальоном и зенитно-ракетной батареей (помимо зентных средств полков, батальонов и рот)[56], в то время как американской дивизии приходиться полагаться на поддержку отдельных частей, например, батальонов ПВО с ракетами «Хоук».

Андрей Некрасов просто не мог понять, как объяснить другу, почему американцы не могли отказаться от всех этих снабженцев, поваров и связистов, чтобы сформировать новые танковые батальоны, минометные батареи или полки ПВО.

В Европе насчитывалось в общей сложности 200 000 американских солдат. Этого было достаточно, чтобы сформировать пятнадцать полнокровных советских танковых или мотострелковых дивизий со всеми штатными подразделениями, вспомогательными и ремотными службами. Если же использовать эту силу для формирования более слабых дивизий, например, без разведывательных батальонов или тяжелых зенитно-ракетных средств, но с 216 танками, людей хватало бы на двадцать пять подобных дивизий.

Тем не менее, при всех своих людских ресурсах, армия США в Европе имела только пять дивизий неполного состава. Как бы Некрасов не старался, он не мог понять, чем заняты все остальные солдаты. Конечно, не все они были штрафниками. Дмитрий тоже был озадачен.

Были и другие аспекты, которых старший лейтенант не мог понять. В армии США были подразделения военной полиции. Зачем? Разве командир батальона или полка не мог установить достаточно строгий порядок без посторонней помощи? Разве командир не имеет достаточно власти, чтобы держать свое подразделение под контролем?

Что же касается женщин, то этот вопрос был им совершенно непонятен. Где женщина могла находиться в армии? Возможно, в госпитале или пункте связи, и даже только в тех, что были стационарными — тыловых центрах связи или тыловых госпиталях. Где еще? На административных должностях? В штабе общевойсковой или танковой армии были только две машинистки. В ГДР располагалось пять советских армий. Следовательно, им хватало десяти машинисток. Больше не было необходимости. Чем же занимались десятки тысяч женщин в армии США? Что они там делали? Можно ли было найти в армии какую-то работу, предполагавшую только легкую физическую нагрузку? Что могла делать женщина в подразделении, где, если оно не участвовало в бою, солдаты были заняты тяжелой физической работой десять часов в день? Может быть, в армии США были другие стандарты? В двадцати четырех часах советского солдата было только двадцать пять минут свободного времени. Могло ли это быть достаточным для женщины? Солдат должен быть готов спать на снегу, накрывшись лишь шинелью, умываться снегом и двигаться в течении многих месяцев без горячей пищи. Несчастные американские женщины, думал Некрасов, раз уж безработица толкает их в чудовищные тяготы солдатской жизни. Этому действительно должен быть положен конец! Но, возможно в армии США даже мужчины имели целый час свободного времени в день? Возможно, все они, мужчины и женщины, имели спальные мешки, словно туристы? Возможно, у них действительно был повар на каждые 200 солдат, который оставался с ними и на учениях и даже на войне?[57] А может быть, и мужчины в их армии находились в условиях, комфортных для сослуживцев-женщин?

Естественно, как хорошо знали молодые офицеры, когда не хватало мужчин, в вооруженных силах советского союза использовались и женщины. Большая часть подразделений фиксированной ПВО было укомплектовано женщинами. Женщины также задействовались на другой легкой работе. Например, 46-й гвардейский авиаполк полностью состоял из женщин. Женщинами были командир полка, начальник штаба, пилоты, техники и снабженцы. Но полет и воздушный бой, с точки зрения физической нагрузки, был легкой работой. Никто и никогда не думал об отправке женщин в пехоту[58], где нагрузки были исключительно тяжелыми, и было просто невозможно придумать какую-то легкую работу. В Красной армии просто не было работы, которую можно было назвать легкой, подумал Некрасов.

Советские специалисты также имели весьма критический взгляд на уровень боевой подготовки американских войск. Контрактная система действительно имела темные стороны. В призывной армии на военную службу попадал каждый, а в полностью контрактной большинство солдат представляли собой отбросы общества, неспособные добиться успеха в других сферах жизни. Контрактная система неизбежно вела к ослаблению и потере боеспособности войск. Конечно, большая часть советских солдат была плохо обучена и иногда даже совершенно неподготовлена, но у них было неоспоримое преимущество: заградительные батальона КГБ, которые не позволят отступить или сдаться врагу. У советского солдата не было выбора[59]. Он должен был убить врага — и сделать это быстро — чтобы сохранить свою жизнь. Это компенсировало многие недостатки в боевой подготовке.

И Андрей, и Дмитрий, конечно, знали, что военная служба по контракту в США была отменена, и слышали, что тому были две основные причины. Оплата службы была слишком низкой, чтобы привлечь любого, а низкий уровень образования добровольцев, в том числе людей, которые не умели читать и писать — как и многие в Красной армии — создавал практически нерешаемую проблему. Очень сложное оборудование, используемое на Западе, требовало гораздо большей подготовки, чем простое, более крепкое оборудование, которым пользовалась советской армией. Вторая, более веская причина возвращения к срочной службе в США заключалась в том (хотя это никогда открыто не признавалась), при добровольческой системе не могли быть созданы значительные резервы. Если же добровольческая система не могла обеспечить так необходимое в военное время количество резервистов, она должна была быть заменена призывной. Все было просто.

Их учили, что американский солдат — плохой боец, слабый физически и морально, всегда готовый убежать или сдаться в плен. Многое из этого, безо всяких сомнений, было связано с чрезвычайной слабостью американских понятий в области организации и тактики.

Согласно советским идеям, как хорошо знали молодые офицеры, американская тактика была сочетанием преступной халатности, невежества и непонимания военного искусства. В армии США, учили их, ресурсы более или менее равномерно распределялись по всему фронту, причем это касалось и средств поддержки. Однако, победа всегда достигалась концентрацией всех сил в нужный момент в критической точке.

Все советские командиры от батальона и выше имели в своих руках мощные ударные средства. Командир батальона имел в своем распоряжении минометную батарею, командир полка имел танковый батальон, дивизион самоходных артиллерийских установок, противотанковую роту и несколько минометных батарей. Командир дивизии имел ракетный дивизион, танковый полк, самоходный артиллерийский полк, дивизион реактивных систем залпового огня[60] и противотанковый батальон. Чем выше находился командир, тем большие ресурсы он держал в своих руках. Верховное главнокомандование имело обширные полномочия и множество подразделений, называемых «резервом Верховного Главнокомандования». Это были воздушные корпуса, дивизии артиллерии прорыва, специальные танково-артиллерийские бригады, противотанковые бригады, а иногда и танковые армии. Ни один командир в должности выше командира батальона не мог рассеивать свои резервы или равномерно распределять их. Ни один из подчиненных командиров не имел права запрашивать, а уж тем более настаивать на предоставлении подкреплений или дополнительных средств поддержки.

Каждый высший офицер был обязан использовать весь свой наступательный потенциал и лишь на критически важном направлении. Минометы батареи не распределялись между всеми мотострелковыми ротами, но использовались в полную силу чтобы поддержать только одну, наиболее успешную. Противотанковые средства, имеющиеся в распоряжении командира батальона, полка, дивизии, армии или фронта никогда не делились на группы, а всегда действовали единым целым. Они включались в бой только в полную силу, в самом слабом месте противника. То же самое касалось танков, артиллерии и авиации.

Если армия атаковала вяло, ее командир не мог рассчитывать на поддержку с воздуха. С другой стороны, если армия атаковала решительно и энергично, он получал поддержку воздушной армии фронта, в том числе десантно-штурмовой бригады или дивизии, и кроме того, возможно, даже поддержку со стороны авиации резерва верховного главнокомандования. Это политика не огранивалась только вооружениями, включая ядерные боеголовки или средства ПВО. В руках старших командиров находились все необходимые для выполнения задачи ресурсы. Командир дивизии, например, имел в своем распоряжении медицинский, инженерно-саперный батальоны, батальон материально-технического обеспечения и другие вспомогательные силы. Они не распределяли эти ресурсы среди своих полков, вместо этого использовали их для поддержки наиболее успешных полков. Дивизионный транспортный батальон будет осуществлять снабжение в три раза больше положенного полка, добивающегося успеха и, возможно, не будет снабжать остальные.

Каждый должен работать, чтобы развить успех, на любом уровне. Если одна передовая армия из трех добилась прорыва, в то время, как две другие задержаться, бригада материально-технического обеспечения фронта будет отправлять ей в три раза больше боеприпасов, за счет других армий. Перед трубопрокладочной бригадой будет поставлена задача заложить трубы вдоль зоны прорыва, в все топливо фронта будет направлено наиболее успешной армии. Командующий фронтом направит все свои инженерно-саперные бригады и полки к зоне, где был достигнут успех. Если командующий фронтом получил, например, дополнительные 100 зенитных ракет, все они будут переданы самой успешной армии.

Такая концентрация усилий на узком участке не была невозможной, даже в случае ядерной войны. Каждому советскому командиру придется искать и уничтожать ядерные средства противника любыми средствами — от ракет и самолетов до диверсантов и секретных агентов. В любом случае, прежде чем противник сможет применить оружие, угрожающее успешному наступлению его армии, оно должно быть обнаружено и уничтожено. Командующий армией был найти и уничтожить те средства, которые угрожали его лучшей дивизии. Командующий фронтом должен был найти и уничтожить те средства, которые могли угрожать его лучшей армии.

Все силы должны были наступать вдоль одной из главных осей. Они должны были наступать быстро и действовать по принципу «двигаться отдельно, бороться вместе». Острия огромных клиньев разом направлялись в ключевые оборонительные позиции противника. Клинья прорывали их и обходили «карманы» сопротивления противника, оставляя их в заложниках. Было очень трудно нанести ядерный удар по танковой армии, добившейся прорыва. Ее подразделения, живые, как капли ртути, лавировали между массивными группировками войск противника, запирая их в больших городах и быстро двигаясь дальше. Попытка уничтожить силы НАТО в крупных западноевропейских городах всегда будет слишком рискованной.

Двое молодых офицеров знали все это. Они также хорошо знали, что ожидает тех, кто проигнорировал то, что учли они.

Любой сбой в Красной армии, делавший невозможным поддержание принципа массирования сил на одном направлении означал отставку, а в военное время — расстрел. Они оба знали это. В 1941 году, командующему Западным фронтом генералу Д.Г.Павлову дали всего восемь минут, чтобы объяснить, почему он рассредоточил свои силы. Его объяснения были признаны недостаточными, и его расстреляли на месте. Его начальнику штаба генералу В.Климовскому дали даже меньше времени на аргументы в свою защиту и также немедленно расстреляли. Советские генерал знали, что практика расстрела за провал все еще существовала. Не четыре звезды на погонах, ни даже алмазные звезды маршала не давали гарантии защиты от этого.

В армии США все, казалось, было наоборот. Командиры не имели в своем распоряжении ударных сил. У командира американского батальона не было минометной батареи, только минометный взвод. Командир бригады не имел никакой артиллерии и должен был полагаться на поддержку дивизионной артиллерии. Именно этот фактор вынуждал командира американской дивизии распределять свою артиллерию между своими бригадами. Но нехватка оружия сама по себе не была особенно страшна. Было непростительным равномерное распределение ресурсов. Американский командир дивизии пытался распределить свою артиллерию равномерно, придавая каждой бригаде столько же, сколько любой другой. Командир бригады, в свою очередь равномерно распределял артиллерию между своими батальонами. В результате, удар по врагу наносился не кулаком, а вытянутыми вперед пальцами. Американские командиры стремились распределять свои ресурсы в равной степени между всеми своими подразделениями. В результате, ни один командир не мог повлиять на успех боя. Он просто не обладал достаточным количеством необходимых для этого средств, и не мог насчитывать на их предоставление, добившись успеха.

Американские эксперты пытались оправдать эту политику как лучшую защиту от угрозы ядерных ударов по массированным скоплениям войск. Эта точка зрения исходила из чисто теоретического понимания войны, в котором предполагалось совершенно ненужным собирать артиллерию на одной территории для сосредоточенного огня по одной цели. Артиллерия целой армии легко могла находиться под единым контролем и вести огонь с разных точек, но ее огонь всегда будет направлен на поддержку одной дивизии или бригады, от которой, в данный момент, могла зависеть судьба других подразделений и, возможно, судьба всей операции.

Советские офицеры ожидали, что в армии США техническое оснащение будет очень хорошим, поддержка с воздуха — массированной, боеприпасы и снаряжение будут в изобилии. Однако они ожидали, что американские тактические приемы будут неумелыми, а боевой дух — низким.

Те в Советской армии кто, как эти двое старших лейтенантов, ожидали увидеть слабый моральный дух солдат американской армии, были немало удивлены. В последние несколько лет там имели место весьма значительные изменения. Американский солдат был далеко не тем отчужденным, балующимся наркотиками и занимающимся ерундой типом, который эти двое и многие другие советские офицеры ожидали увидеть под влиянием пропаганды. Однако некоторые слухи все же достигали их и заставляли их предположить, что формируемый пропагандой образ американского солдата был далек от истины.

ГЛАВА 10: ИРЛАНДИЯ

Под яростные вопли ИРА и г-на Пейсли, в начале 1980-х в ирландских делах наметились две или три реальные конструктивные тенденции. Объединение всего острова всегда оставалось заявленной республиканскими политиками целью. В этом они были едины с ИРА, однако в разной степени расходились во взглядах на то, что этого следовало добиваться силой. Ни один из них, однако, до доктора Гаррета Фицджеральда в 1981 году не сделал очевидного вывода, что если сила неприменима для включения Северной Ирландии в состав республики, то вместо нее следует прибегнуть к убеждениям. По крайней мере, он четко и однозначно указал на два главных препятствия для объединения: претензия, изложенная в республиканской конституции о том, что ее действие справедливо распространяется на весь остров и подчинение государства моральному и социальному диктату римско-католической церкви. Следовательно, это повлечет такие спорные последствия, как запрет разводов, абортов и контроля над рождаемостью. Эти два положения вызывали активные возражения протестантского населения против идеи более тесных отношения с Ирландией — опасение господства Дублина и Ватикана. Их устранение, несмотря на упорное сопротивление республиканских деревенщин, возможно, наконец дали надежду на диалог в будущем, в котором материальные интересы и реалии моровой политики могли играть большую роль, нежели племенная вражда.

Бурное кипение чувств Лоялистов с конца 1970-х годов косвенно подталкивало к тому же выводу британское общественное менине. ИРА потерпела неудачу в попытках изгнать британцев с острова террором. Однако Ольстрецы своими словесными нападками на Британское правительство, которое не желало идти на еще большие жертвы ради них, добились того, чего не смогли ИРА. Они посеяли на главном острове ощущение общего разочарования. Все чаще возника вопрос: нужно ли жертвовать британскими жизнями в попытках сохранения эксклюзивных прав неблагодарного протестантского сообщества, не менее фанатичного, чем его католические противники, а также государственные границы, которые по самой их природе невозможно контролировать, которые делали борьбу с терроризмом еще более трудной?

Эти общественные настроения дали британскому правительству больше свободы для маневра в проведении переговоров и исследований, которые проводились совместно с правительством Ирландской республики. Они были осторожно начаты в 1982-83 годах, чему очень способствовала поддержка со стороны президента США и стали основой для решения межгосударственных проблем в области торговли и энергетики, а также позволили предоставить реальные полномочия Англо-Ирландскому совету вместе в назначением членов парламентов стран в членами этого органа. Такие термины, как «федерация» севера и юга продолжили избегаться, однако присутствовали в мыслях участников. Конечная цель — конфедерация островов Северной Атлантики (название которой удачно складывалось в счастливый акроним ИОНА[61]) начала все отчетливее просматриваться на горизонте. Это было связано с осознанием того, что как только горечь Ольстерского конфликта могла была быть устранена или утихла, реальные общие интересы Великобритании и Ирландии могли бы, наконец, возобладать над враждебностью в прошлом и страны могли бы начать формировать устойчивую подсистему в рамках Европейского сообщества. У Бельгии и Нидерландов были свои исторические обиды, а их экономические интересы разнились гораздо больше, нежели у Великобритании и Ирландии, однако это не помешало им увидеть пользу для своих национальных интересов в создании Бенилюкса.

У Великобритании и Ирландии были некоторые стартовые преимущества: они имели общую валюту, до того, как ее позволили неразумно разделить на Фунт и Пунт в 1978 году. Население обеих стран имело уникальную привилегию голосовать на выборах другой страны (это было не совсем взаимно до 1983 года) и уже давно ожидали решения органов ЕЭС о свободном передвижении, имея возможность перемещаться между обеими странами без паспорта. Основным требованием для преодоления психологического барьера на пути образования конфедерации с обеих сторон было прекратить пересыпать свои речи эмоциональными ссылками на Норманнское завоевание, Битву на реке Бойн, события 1916 года и так далее. Усиление гражданских беспорядков после того, как протестанты вышли на улицы в 1983 году, сделало многое, чтобы, в конце концов, дискредитировать эти побитые молью лозунги обеих сторон. Практические потребности обеих сторон в области обеспечения безопасности требовали от обеих стран, по взаимному согласию, все чаще игнорировать их существование. Когда воцарилось относительное спокойствие, масса людей крайне удивилась, но отнюдь не была разочарована тем, что некоторые зачатки конфедеративного союза реально появились на свет.

В этой истории было два случайных аспекта, предопределивших дальнейшее развитие событий. Во-первых, североатлантические острова, идущие к соглашению наподобие Бенилюкса. Это было обусловлено не только географией. Термин «североатлантический» являлся неумолимым отголоском того, как тридцать четыре года назад группа стран заключила договор, породивший союз под тем же названием — НАТО, выразив, таким образом, свою общую заинтересованность в борьбе с внешней угрозой. Эта группа вышла за пределы островов северной Атлантики, включив страны на континенте — Бельгию, ФРГ, Нидерланды, Норвегию, Португалию, Францию (которая сохранила связи с альянсом, даже когда в 1966 покинула его), Испанию (присоединившуюся позже), некоторые страны, не имевшие выхода к Атлантическому океану, но имевшие общие оборонительные интересы с теми, кто его имел (Греция, Италия, Турция) и, прежде всего, краеугольный камень всего Альянса — Соединенные Штаты Америки.

Необходимость восстановления внутренней безопасности стала теперь еще более актуальной, чтобы выразиться в конкретной форме общих интересов — в рамках Атлантического Сообщества — ИОНА. Не требовалось слишком развитого воображения, чтобы понять, что внешняя угроза может бурно произрастать из внутренних беспорядков. Действительно существовали основания полагать, что ирландские террористы получали поддержку от различных потенциально враждебных сил, в дополнение к той, которую получали от заблуждавшихся американских ирландцев.

Одно несвязанное обстоятельство также толкало события в том же направлении. Когда европейское сообщество, наконец, достигло договоренности по рыболовству, для ее исполнения возникла необходимость в морской экономической зоне Сообщества, распространяющейся на дальность 200 миль от берега. Предстоящий прием в Сообщество Испании и Португалии, с их инфраструктурой и опытом дальнего и глубоководного рыболовства усилил это требование. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы понять, что очень большая область этой экономической зоны будет прилегать к побережью Ирландии, с территории которой будет наиболее легко осуществлять контроль за морскими и воздушными судами в ее пределах. Было совершенно ясно, что военных ресурсов Ирландии для этого будет совершенно недостаточно, и поэтому, с оглядкой на некоторые националистические опасения, стало необходимым признать, что морские и воздушные суда других стран Сообщества должны оказать помощь в контроле этой зоны и он должны дислоцироваться на территории Ирландии. Все это помогло сломать старое нежелание Ирландии вовлекаться в общие усилия по обороне. Расширение политического сотрудничества в рамках Европейского сообщества в областях от внешней политики до политики безопасности, начавшееся одновременно с британским председательством в сообществе в 1981 году, сделало привычным привлечение представителей Ирландии к обсуждениям вопросов, касающихся Атлантического Альянса и позволило им узнать то, что другие знали о наращивании советской военной мощи и все более опасной ситуации, связанной с советским оппортунизмом по отношению к остальному миру и углубившейся озабоченностью советских лидеров по поводу мятежных элементов в Восточной Европе.

Все это, казалось, почти незаметно подвело события к цели, давно желанной для западных служб стратегического планирования: признанию значения Ирландии, и не только для Запада, а также некоторым практическим следствиям такого признания. Для этого не требовалось даже формального союза. Было достаточно согласиться, чтобы силы дружественных стран, ведущие патрулирование морской экономической зоны, были уполномочены принимать те меры, которые считали необходимыми для защиты себя и береговых объектов от любой возможной угрозы. Если международная обстановка ухудшиться и риск военных действия станет большим, корабли рыбоохраны могут быть заменены противолодочными кораблями, которые в случае необходимости будут дополнены самолетами морской разведки.

С целью рассмотреть под несколько иным углом и в ирландском изложении то, как развивались события в последние несколько предвоенных лет, мы имеем честь перепечатать статью «Ирландское измерение», которая была опубликована в выходившем слишком недолго литературно-историческом журнале «Вексфордский пират», первое (и, фактически, последнее) издание которого вышло в июне 1986 года.

Из нее следовало, что в Ирландии самоочевидной, но в прошлом упорно отрицаемой вещью являлось то, что политика, предрассудки и религия представляли большую проблему. Политика нейтралитета являлась именно тем случаем. Ее бесперспективность давно была очевидна. Была только одна проблема — север — и ее разрешению мешали все три этих пункта, не позволявших Ирландии увидеть то, что было очевидным для всего мира.

После создания англо-ирландского Межправительственного совета в 1981 году, а также настойчивого, но дружественного вмешательство администрации США регулярные полуофициальные встречи премьер-министров Ирландии и Великобритании приобрели большее значение. Что еще более важно, эти встречи стали несколько более дружественными.

На одной из таких встреч в 1983 году, по сообщениям прессы, были затронуты два вопроса, которых каждый раз пытались избегать: о так называемых «Британских оккупационных силах» и «Возможности широкой конфедерации».

Лидеры обеих стран не нашли даже далеких точек соприкосновения. «Таймс» и «Гардиан» сообщали об этом следующим образом:

Премьер-министр Ирландии заявил, что британские солдаты в Ольстере, хотя было практически невозможно действовать с большим мужеством и тактом, были расценены как оккупационная армия даже умеренными католиками, которые должны были знать лучше. То есть подростки, швырявшие камни в британских солдат, полагая, что таким образом «выражают волю Ирландии» лишь усугубляли ситуацию и даже несчастья их отцов-католиков из среднего класса не могли их переубедить.

Задачей войск было предотвращение резни протестантов. Выполнение их задач было бы проще, если бы они не были британскими, так как старая враждебность католиков против этой страны продолжала тлеть. Раздуть пламя было слишком легко.

Согласно сообщениям, премьер-министр Великобритании горячо поддержала эту оценку. Однако миротворческие функции вряд ли могли быть переданы силам ООН по поддержанию мира. Прохождение индийских или нигерийских войск по Фаллс Роад породило бы больше проблем, чем могло решить, поэтому премьер приветствовала возможность передачи этой опасной, дорогой и неблагодарной задачи НАТО или ЕЭС или даже, через некоторое время, некоторым подразделениям армии Ирландии. Это было бы легче сделать, если бы Ирландия пошла на некоторое сближение с НАТО, и если бы НАТО смогла придти к выводу, что вмешательство в «борьбу всех свободных Ирландцев против вооружаемых советами и финансируемых коммунистами убийц», если не является ее задачей, то отвечает ее интересам.

Премьер Ирландии, как сообщается, заявил, что согласен с первым из этих пунктов и намеревается приложить усилия для его реализации.

Вскоре после этого было достигнуто соглашение, позволившее аккуратно обойти общественное отвращение по поводу официального союза Ирландии и Великобритании при помощи старых связей Ирландии с другим традиционным противником Великобритании — Францией. Двустороннее соглашение об обороне была заключено между Ирландской и Французской республиками при благосклонном огтношении НАТО. Соглашение предусматривало возможность размещения ирландских войск за рубежом под французским командованием в целях обеспечения взаимных оборонных интересов обеих стран. Сердца поэтов вновь слышали хлопки крыльев диких гусей в ночи. Призрак маршала Мак-Магона[62] радовался вместе с многими другими. Ирландские бригады вновь будут служить вместе с французами, как и триста лет назад.

Федеративная Республика Германия приветствовала размещение ирландского контингента на юге Германии при условии, что расходы на его размещение будет нести кто-то другой. Ирландия не могла себе такого позволить, и это было очевидно. Как и можно было ожидать, расходы взяли на себя Соединенные Штаты, и весной 1984 года Ирландская бригадная группа въехала в спешно возведенные, но устроенные казармы в окрестностях Трира, перейдя под командование II-го французского корпуса.

Бригадная группа состояла из штаба, трех мобильных батальонов, полка полевой артиллерии, зенитно-артиллерийского полка, разведывательного эскадрона, инженерной, артиллерийско-технической рот и роты снабжения. Все эти подразделения были удовлетворительно подготовлены. Ее командиром являлся перспективный молодой бригадный генерал, имевший значительный опыт миротворческих операций ООН, которого поддерживали специально подобранные офицеры штаба, многие из которых (например, начальник штаба) прошли подготовку преимущественно в британских военных учебных заведениях. Ибо, несмотря на дистанцию между двумя странами, которую правительство Ирландии чувствовало себя обязанным поддерживать, опираясь на глубоко укоренившуюся враждебность прошлых поколений и мнение ирландской диаспоры в США, устаревшую, но все еще процветавшую, ирландская оборона в довольно значительной степени опиралась на британскую поддержку, дарованную с ненавязчивым дружелюбием и которой оттого оно было вдвойне радо. Также была оказано должна поддержка Верховного Штаба ОВС НАТО в Европе, в виде предоставления скромному ирландскому контингенту штабной группы связи под началом французского генерал-майора, несмотря на то, что эта страна не была членом НАТО. Такое положение было понятно каждому, кто смотрел в лицо фактам взаимоотношений Ирландии с внешним миром, видя их такими, какими они были, а не такими, как хотелось, чтобы они были.

Несмотря на громогласные заявления о нейтралитете Ирландии в крупных конфликтах востока и запада, ее премьер-министр никогда не мог решать это единолично. Эймон де Валера как-то резко заявил, что защита всех британских островов будет едина. На рубеже 1970-х было совершенно очевидно, что единственным способом избежать участия Ирландии в мировой войне, учитывая географическое положение острова, было отбуксировать его в другое место.

Еще до публикаций в лондонском New Statesman в начале 1981 года о том, что важнейшие сооружения и промышленные объекты в Ирландии почти наверняка будут целью для ударов с обеих сторон, было совершенно ясно, что оно будет играть очень важную роль в войне между НАТО и странами Варшавского договора.

Использование Шеннона и портов на западном побережье страны имело жизненно важное значение для операций в Атлантическом океане. Аэродромы и морские порты Ирландии имели важное значение для функционирования «воздушного моста» для переброски подкреплений для Европейского фронта через Великобританию и Францию. Развертывание системы мобильных радаров и других средств наблюдения обеспечивали НАТО столь необходимую глубину противовоздушной обороны против советских ударов с западного направления, с моря и с воздуха.

Нужно было быть полным идиотом, чтобы думать, что если эти объекты не будут использованы по согласию, они будут взяты силой. В противном случае, они будут уничтожены, чтобы не позволить врагу их использовать. Сэр Джон Джунор, один из самых честных и откровенных обозревателей журналистики, посвященной этим островам, не скрывал этого: «В войне востока и запада, — заявил он в лондонской «Санди Экспресс» в июне 1983 года — Заявления Ирландии о своем нейтралитете будут значить не больше, чем фиговый листок в Антарктиде».

Что же касается второго вопроса, о будущем объединении составных частей британских островов, «Таймс» и «Гардиан» писали:

Премьер-министры сошлись во мнении, что идеальным конечным решением для Ирландии будет конфедерация или Федерация. В конечном итоге, возможно, это действительно приведет к образованию некоей конфедерации в составе всех Британских островов.

Глава Ирландии заявил, что пошел на большие политические риски, чтобы сделать это более достижимым. Конституция Ирландии была изменена таким образом, чтобы сделать ее светским, а не католическим государством. Вопрос о разводах, абортах, контрацепции и двойном гражданстве в провинциях, которые были препятствием на пути образования Ирландской конфедерации или федерации, теперь были сняты.

Не следовало ли Британскому премьер-министру со своей стороны пойти на определенные уступки? Он признавал, что она не могла официально давать никаких обещаний об изменении статуса Северной Ирландии, пока большинство ее населения на это не согласится. Но она могла был не принимать линию тех, кто возбуждал ненависть к северо-ирландским католикам, нарушая Британские же законы о расовой дискриминации? И не могли бы британские политические партии получить указания поддерживать умеренных кандидатов на парламентских выборах в Ольстере?

Если хотя бы в одном избирательном округе будет достигнут прорыв, и будет избран разумный человек, готовый к рассмотрению вопроса о создании конфедерации вместо привычно избираемых протестантских фанатиков или бешеных республиканцев, люди, жаждущие мира, могли бы начать получить надежду.

Британский премьер-министр в общем согласилась с мнением премьера Ирландии, однако заявила, что прямое вмешательство будет контрпродуктивным. Если бы она открыто поддержала любого кандидата на любых выборах, обе группы фанатиков в Северной Ирландии еще сильнее сплотились бы в поддержке самых экстремистских кандидатов.

Если когда-нибудь особые обстоятельства возникнут на каких-либо выборах, она использует возможность, чтобы попытаться убедить другие британские партии совместно с ней поддержать умеренных кандидатов. Она уже отвернулась от любой идеи коалиции с крайними Юнионистами в парламенте, однако Каллаган в своем кабинете и Фут из оппозиции развернули бурную деятельность по этому поводу. Также она заявила, что будет искать возможность сделать еще больше.

Возможность представилась в связи с взрывами на рождественских распродажах в 1983 и появлением самого неожиданного из всех ирландских народных героев — 24-х летнего Патрика МайБрайда.

В начале декабря 1983 года прогремел взрыв на распродаже на Оксфорд-стрит в Лондоне, убив восемьдесят три человека, в том числе магазинного Санта-Клауса и семнадцать детей-инвалидов, которые стояли в очереди, чтобы получить от него бесплатный подарок. Так называемая Ирландская Национальная Освободительная армия (ИНЛА), взявшая на себя ответственность за это чудовищное преступление, заявила, что это было оправданная атака на военную цель двойного назначения. В магазине находился бывший временно исполняющий обязанности командующего в Северной Ирландии, а также, как стало известно ИНЛА (ошибочно, как стало ясно позже), что санта-Клаусом был отставной полковой старшина Ирландской гвардии. Через два дня бомба взорвалась в торговом центре в Дублине, убив тридцать два человека. Протестантская военизированная группа под названием «Сражавшиеся на реке Бойн»[63] заявила, что лоялисты Ольстера должны нанести ответный удар в самое сердце католицизма. Еще несколько бомб взорвались в множестве католических и протестантских пабов Северной Ирландии и пяти отдельных сектантских школах с ужасающими последствиями.

Британский Особый Отдел был крайне заинтересован некоторыми необычными обстоятельствами взрывов на Оксфорд-стрит и в Дублине. Хотя в терактах в Белфасте применялись обычные кустарные бомбы, изготовленные на местных заводах, в Лондоне и Дублине были использованы устройства со сложными взрывателями. Слабость сети ирландских террористов в Лондоне позволили Особому отделу быстро задержать тех, кто заложил бомбу на Оксфорд-стрит, пролив свет на некоторые интересные особенности случившегося. Полиция Ирландии и Провинции осуществила рейды на штаб-квартиры нескольких крайних католических и юнионистских групп. Вечерние коммюнике объяснило, почему.

Материалы для бомбы на Оксфорд-стрит были получены исполнителями от «группы немецких студентов» которые, как стало в настоящее время известно, были членами восстановившейся банды «Баадер-Майнхоф»[64]. Материалы для Дублинской бомбы были схожи, однако, по-видимому, привезены из Италии группировкой до сих пор очень активных членов «Красных бригад». Рейды по экстремистским католическим и протестантским группам дали убедительные доказательства, что люди в каждом из штабов знали, что происходит, и задействовали немало денег, оружия и взрывчатых веществ из своих обычных источников, чтобы насладиться советской поддержкой. «Хотя большинство людей в каждой группе думали, что воюют друг с другом, — сообщалось в совместном коммюнике глав правительств Британии и Ирландии. — Эти безобразия были профинансированы и организованы силами, непосредственно связанными с Советским Союзом, явно в интересах тех, кто имели виды на Ирландию».

Никто не мог с уверенностью сказать, какие католические или протестантские экстремисты были проплаченными предателями запада, а какие просто националистами с манией величия, но были достаточно сильные подозрения относительно двоих человек, попавших в это время в выпуски новостей. На парламентских выборах в маргинальном (для Северной Ирландии) округе Среднего Ольстера явными лидерами были экстремистская католичка и тощий, возмутительный протестантский демагог. До сих пор взгляды этих двоих злокачественных людей разделяли 90 процентов избирателей в Среднем Ольстере. Центристские партии (Умеренные католики, Нерелигиозный Альянс и т. д.) обычно выдвигали единого кандидата, но сейчас он редко получал в опросах более 10 процентов голосов. После убийства семнадцати детей-инвалидов, центристские партии рассчитывали, что они могли бы получить более 10 процентов голосов в среднем Ольстере при условии того, что им каким-то образом удастся найти правильного кандидата.

Он появился самым драматически образом в 4 часа дня в следующую субботу, с окровавленной повязкой на голове и тремя сломанными ребрами после того, как оказался повален посреди стадиона Туикенемской регбийной лиги. Каждый телезритель в Ирландии, северной или южной, приветствовал его на каждом шагу.

Сокращение любительского спорта и рост спонсорства привели к тому, что этой зимой состоялся первый чемпионат мира по регби с участием команд из всех четырех стран британских островов[65] и всех старых доминионов, а также Франции, Аргентины, США, Румынии и Нидерландов. Из верхней половины в финал вышли мощные «Олл Блэк» из Новой Зеландии, из нижней — неожиданно проявившая себя команда Ирландии, состоящая, как всегда, из игроков из всех частей острова, как северной, так и южной.

В компенсированное время, всегда дававшееся во второй половине, Новая Зеландия вела со счетом 28:23 и продолжала свирепый напор на Ирландскую оборону. Ирландский нападающий, капитан и герой, забивший в этот день пятьдесят очков, добродушный рыжий гигант Патрик МакБрайд еще раз бросился за мячом. Он вышел из схватки[66] с разбитым в кровь лбом и шатаясь. Быстрая перевязка. «Ноги Ирландии» уходит с линии. Разрыв. Гарри Оуэн бросается вперед. Новозеландский защитник в своей 22-метровой зоне оставляет ирландских нападающих слева и бросается вправо, как оставшийся в одиночестве МакБрайд и ожидал. Нога новозеландца, мяч и торс МакБрайда оказались в одно и то же время в одном и том же месте под тошнотворный звук ломающихся ребер МакБрайда. Но мяч прижат к зеленой майке. МакБрайд обходит защитника и вприпрыжку, волоча правую ногу преодолевает последние 20 метров до линии, словно раненый заяц. Около двух миллионов телезрителей от Корка до Белфаста вскочили на ноги, когда он поднырнул (нет, на самом деле пролетел[67]) последние восемь метров до ворот. Гол зашатан, и Ирландия выигрывает кубок мира со счетом 29:28.

В многочисленных телеинтервью после этого, МакБрайд произнес слова, которые были необходимы стране, столкнувшейся одновременно с трагедией в торговом центре и триумфом на чемпионате мира. Как капитан победоносной команды, состоящей из игроков как с севера, так и юга острова, «которые на треть католики, на треть протестанты, на треть язычники, и все вместе — старые ирландские «зеленые», МакБрайд заявил, что ощущал североирландский национализм только один раз в году, когда собирал свою команду в Бэллимене, на ежегодный матч против команды Шона О'Дрисколла из Корка. После этого матча в Белфасте, они шли пить пиво в пабе брата Шона в Андерсонстауне, а не взрывать его. А что касается тех, кто взрывает школы во имя христианской религии, в любой ее форме, «или тех, что дает таким людям хоть немного голосов, симпатию или прибежище, или хоть как-то оправдывает убийц детей, будь те из АОО[68] или ИРА, или откуда-то еще, вся моя команда желает им оказаться на две, а лучше на три минуты в схватке с «Олл Блэк» (здесь игроки команды взрываются аплодисментами). А в схватку бы я назначил… (здесь он называет трех самых жестких игроков турнира, в том числе австралийца, валлийца и африкандера, которые были выставлены против него самого). «В Ирландии поймут, что это означает», провозгласил МакБрайд, держа над головой кубок мира. «Это означает, что лучше не заниматься терактами».

После терактов в том же месяце состоялись несколько особенно неприятных похорон, в том числе одни, которые ИРА объявило воинским захоронением тринадцатилетнего мальчишки, который являлся членом одной из их бригад. Родители мальчика заявили, что не хотели бы этого и пожелали, чтобы «антагонизм между нашими общинами был похоронен вместе с нашим бедным Майклом». Местный священник пригласил некоторых знаменитых членов протестантской общины, вероятно, чтобы это было пробой сил. Репортеры слетелись на это событие, словно шакалы.

Камеры запечатлели, как Пэт МакБрайд, все еще ходивший с тростью, посетил родителей вместе с другими членами победоносной национальной сборной, ради отца, который был связан с местным клубом регби. Словно из неоткуда на кладбище появились шестеро боевиков ИРА в масках, которые подняли автоматы и принялись салютовать, стреляя в воздух. Пэт МакБрайд подковылял к ближайшему боевику и ударил его палкой по рукам, заставив бросить винтовку, которая, как позже выяснилось, была заряжена только холостыми. Другие регбисты обезоружили и сорвали маски с пятерых оставшихся боевиков. Боевик с сорванной маской, извивавшийся в огромных руках МакБрайда был проведен перед телекамерами. Он был просто испуганным подростком. Затем МакБрайд мягко пнул его под зад, заявив «пошел отсюда со своей зверской манией». В телеинтервью после этого, МакБрайд заявил, что выступает не против «этих одержимых, но фактически безоружных детей». Он сказал, что самой отвратительной новостью для него стали выступления протестантских экстремистов, направленные против всех католиков на выборах в среднем Ольстере.

На следующий день МакБрайду было предложено выступить кандидатом от центристов на выборах в среднем Ольстере. Он согласился, заявив, что является сторонником «конфедерации». Во время его политической кампании его поддержали премьер-министр Великобритании и лидеры трех основных британских партий, а также трех главных партий Ирландии. Беспрецедентным образом он получил телеграмму с выражением поддержки от Модератора Церкви Шотландии, а в последний день — от Папы Римского.

Было бы прекрасной новостью, что МакБрайд выиграл эти выборы. Но поскольку это была Северная Ирландия, он занял второе место, уступив 2 процента протестантскому экстремисту и обогнав на 8 процентов католическую леди, которая встретила свое поражение довольно неплохим заявлением: «Если бы действовала пропорциональная избирательная система, или система переводного голоса, или второй тур для кандидатов, не набравших абсолютного большинства — все мои сторонники отдали бы голоса во втором туре за Пэта МакБрайда, потому что он протестант, которого мы уважаем. Тогда выборы выиграл бы человек, которого любит большинство избирателей, вместо этого Пэйзлиайта, которого ненавидят 63 процента из них».

Это было значительным достижением. Это было возвращением в 1973 год, к Ассамблее Ольстера, созданной после Саннингдейлского соглашения о разделе власти, избиваемой путем системы переводного голосования. Было решено, что новая и столь надолго задержавшаяся Ассамблея Северной Ирландии также будет избираться по данной системе.

В 1987 году опросы общественного мнения показали, что центристские партии Северной Ирландии (в том числе Конфедеративная Партия) имеют достаточно голосов в большинстве избирательных округов для второго голосования. Если это произойдет, почти все голоса будут отданы центристским партиям и появится реальная перспектива на всеобщих выборах в 1988 позволить Британии сорваться с крючка собственной декларации 1973 года о том, что не может быть никаких изменений конституционного статуса Северной Ирландии без согласия большинства ее жителей. Большинство избранных представителей, вероятно, будут голосовать за конфедеративный состав Ирландии.

Это был намного более мирный исход Ольстерского конфликта, чем представлялось возможным даже в конце 1982 года. Было не вполне характерным, что когда мир едва не скатился в пламя термоядерной войны, Ирландия начала устойчивое движение к окончательному примирению.

Теперь мы должны отложить вдумчивый и живой рассказ, к сожалению, более несуществующего «Пирата» и перейти к рассмотрению военных действий Ирландии во все усиливающемся взаимодействии с другими союзниками по НАТО, развернувшихся на воздухе и на море в августе 1985 года.

Следовало признать, что это было счастливым исходом постигших Ирландию несчастий, однако весной 1985 года это не было воспринято в Уайтхолее как определенный повод для ликования. Но на волне оптимизма было решено разрабатывать планы по наилучшему использованию военно-воздушных и морских баз, которые могли впоследствии стать для этого доступны.

Тем не менее, были и те, кто верил, что, как указывалось в письме в «Таймс-Гардиан» 28 декабря 1984 года, простое перерисовавшие границы таким образом, чтобы граница Ирландской Республики совпала с береговой линией острова Ирландия изменит ситуацию, в которой полмиллиона человек ощущают, что находятся в неправильной стране — по крайней мере удвоит количество ощущающих это.

С созданием Атлантического Альянса появилась возможность рассчитывать на использование военно-морских и военно-воздушных баз в Северной Ирландии, а также на готовность тамошнего населения поддерживать действия британских вооруженных сил, несмотря на существование республиканских настроений в некоторых частях католической общины. Эти базы имели жизненно важное значение. Прежде всего, без них было бы гораздо труднее защищать подходы к базе подводных лодок в Клайде. Именно в этих водах советские суда радиоэлектронной разведки, держась за пределами трехмильных территориальных вод Великобритании, настойчиво вели наблюдение за прибывающими и уходящими с базы британскими и американскими подводными лодками, в том числе носителями баллистических ракет. Также время от времени некоторые подводные лодки, опознанные как не принадлежащие силам НАТО, обнаруживались на подходах к Клайду. Во время международной напряженности или в случае начала войны, потребуются интенсивные операции с использованием баз в Северной Ирландии. Кроме того, и без того колоссальная нагрузка по обеспечению судоходства в Северной Атлантике еще больше увеличится в случае отказа от этих баз, особенно от аэродромов. Следовательно, Штаб Обороны настаивал, что любые соглашения по возможной объединенной Ирландии должны предполагать собрание возможности использования НАТО баз в Северной Ирландии по мере необходимости.

Что касается Ирландии, то она была идеальной позицией для командования Западных проходов и размещения сил, призванных защищать судоходство в восточной части Атлантического океана. Но ее военно-морские и военно-воздушные силы состояли из шести патрульных кораблей, из которых только два несли вертолеты и дюжины легких самолетов, при отсутствии военной инфраструктуры, способной обслуживать самые элементарные морские/воздушные операции. Не было никаких береговых радаров, не говоря уже о береговой артиллерии или ПВО. При этом не было никакого резерва подготовленных специалистов для оперативной работы, сетей связи, даже постов наблюдения. К счастью, в случае войны была возможность немедленного использования универсальных процедур управления воздушным движением, а также широкого диапазона вспомогательных служб международного аэропорта в Шенноне. Кроме того, были составлены планы включения всей территории Ирландии и ее территориальных вод в «расширенную наземно-морскую оборонительную зону» в рамках недавно созданного Объединенного союзного командования в зоне Западных проходов (JACWA). Его командующим был британец, со статусом, равным Верховным Союзным командующим в Европе и в Атлантике (оба американцы). Зона его ответственности включала район пролива Ла-Манш и часть восточной Атлантики, входившую в Британскую зону ПВО, а также все воды континентального шельфа.

После заключения специального франко-ирландского соглашения в 1983 году, министерство обороны в Париже стремилось добиться от Дублина разрешения на развертывание в случае необходимости одного или двух морских патрульных самолетов Аэронаваль (французская морская авиация) в Шенноне, чтобы обеспечить наблюдение за Атлантикой в мирное время. Предполагалось разместить там двухмоторные «Атлантикь Новелль Женерасьон» или ANG — надежный и функциональные самолеты последнего поколения, которыми были оснащены подразделения в Лонн-Бьюи в Бретани, получившие, следовательно, ограниченные противокорабельные возможности. Но по сравнению со своими четырехмоторными собратьями («Орионами» ВМС США и «Нимродами» КВВС) им просто не хватало дальности полета. Получив возможность действовать с баз на западе Ирландии, они могли быть шире использованы для решения многих задач мирного времени и, хотя это не было для Франции приоритетом, могли бы стать реальными «международными силами» в случае войны.

Ирландское согласие было дано при изящно поставленном условии предварительного уведомления (за исключением, конечно, чрезвычайных ситуаций) и установленной годовой квоты, которая не должна была превышаться. Франция с готовностью приняла эти условия, и ее система офицеров и подразделений связи связала ее с Ирландией, подобно тому, как уже несколько лет связывала ее с Соединенным Королевством.

Штаб советского ВИФ остро осознавал стратегическую важность Ирландии в любом потенциальном сражении в Атлантике. Советская политика была направлена на отказ Ирландии от военно-воздушных и морских баз НАТО, а также использование ирландских портов и танкерных терминалов в качестве перевалочного пункта. Было бы, конечно, слишком надеяться на то, что на ирландских базах смогут быть размещены советские войска, но в долгосрочной перспективе такую возможность нужно было иметь в виду.

Уже не «морской корреспондент «Таймс», а просто «наш корреспондент в Дублине» сообщал 12 декабря 1981 года: «рейсы русской компании «Аэрофлот» совершают регулярные пассажирские рейсы в Шеннон… В прошлом году, власти построили в аэропорту специальную заправочную станцию, позволяющую заправлять самолеты из России и других восточноевропейских стран. Русские танкеры напрямую доставляют топливо в Шеннон… Открытие русской службы «Аэрофлота» будет приветствоваться ИРА, которая получила последовательную моральную поддержку со стороны русских за свою террористическую кампанию в Северной Ирландии». Поэтому оперативный отдел штаба советского ВМФ с большим огорчением узнал о том, что Ирландия постепенно наращивает свое сотрудничество с НАТО. Но с увеличением численности советского военно-морского флота и его военно-воздушных сил, перспектива разрушения атлантического «воздушного моста» улучшилась, соответственно, нейтрализация Ирландии военным путем стала частью советских военных планов.

Эти планы, однако, еще не успели полностью созреть, когда советский авианосец «Киев» в сопровождении двух фрегатов класса «Кривак» зашел в Корк 27 июля 1985 года. Группа объявила, что проводит учебный поход к побережью западной Африки и Кубы. Она, конечно, была отслежена силами НАТО после выхода из Мурманска и при обычных условиях должна была быть отслеживаема и далее, после того, как она продолжила свой путь на юго-запад 2 августа. По разным причинам, однако, связь с группой «Киева» была потеряна в ночь на 3 августа.

Ранним утром 5 августа, JACWA получило искаженное и запоздалое сообщение о том, что в заливе Бантри горит огромный танкер. Он подорвался на мине. В тот же день поступил отчет о том, что ирландский патрульный корабль затонул около Корка, паром Фишгард — Росслар затонул около Вексфорда, а голландское каботажное судно потоплено на подходах к Дублину.

Только после войны стало известно, что во время захода в Корк советского авианосца и его эскорта, шесть подводных лодок (дизельных) класса «Фокстрот» провели полномасштабную операцию по постановке мин. Они поставили мины замедленного действия в Лох-Суилли, заливе Бантри, у Корка, Вексфорла, Дублина и Милфорд-Хейвена, на которых подорвались и затонули пять кораблей. Только Милтон-Хейвен был очищен от мин прежде, чем они смогли нанести ущерб. Нехватка тральщиков привела к тому, что JACWA издало директиву, закрывшую для судоходства большинство западных портов Великобритании на несколько дней, в самый критический момент. Только одна из советских лодок «Фокстрот», № 132, была потоплена после того, как попыталась уйти через Северный пролив после постановки мин у Дублина. Ее шноркель был обнаружен радиолокатором, совсем недавно установленным на Малл Кентайр, а вертолеты «Си Кинг» из Прествика держали постоянный гидроакустический контакт с «Фокстротом» в тот момент, когда ранним утром 4 августа начались боевые действия против Советского Союза. Особенно приятным для вертолетной эскадрильи было то, что первая же атака новой торпедой «Стингрей» оказалась успешной.

Учитывая отличную связь, установленную в Шенноне между летчиками французской морской авиации и ирландской администрации аэропорта, прибытие туда четырех ANG через несколько часов после начала войны в Европе не вызвало много проблем. Как и прибытие, вскоре после этого, «Ориона» ВМС США. Этот самолет вел слежение за подводной лодкой, обнаруженной канадским фрегатом при помощи буксируемого сонара в 100 милях к югу от мыса Фарвель. Однако, к сожалению, из-за холода, самолет был отправлен в Шеннон, чтобы действовать под командованием Командующего Морской Авиацией в Восточной Атлантике.

Рано утром 5 августа, «Ориону» и двум ANG была поставлена задача, уведшая их далеко в атлантический океан. Среди множества пугающий новостей в тот день, эта не привлекло много внимания. Но породило множество слухов и спекуляций в центре связи и контрольной башне Шеннона. В 17.22 отчетливо слышимый французский голос раздался из громкоговорителей, диктуя международный сигнал бедствия: «Мэйдэй, Мэйдей, Мэйдей» — произнес он. «Это Сьерра Квебек Браво Чарли. Атакованы истребителями. Широта 55,12 северная, долгота…»

Здесь, как и везде в Европе, о начале войны было объявлено не драматической публичной речью, такой, как обращение Чемберлена к британскому народу сорок шесть лет назад, а быстрыми и резкими столкновениями.

В любом случае, ответ был быстр и однозначен. Сигнал «Мэйдэй» мог означать только одно: авианосец «Киев» действовал на западе, и должен был быть обнаружен и уничтожен прежде, чем сумеет нанести еще больше ущерба. Два оставшихся в Шенноне ANG и два «Нимрода» с базы КВС в Корнуолле были отправлены на его поиски в течение получаса. Как только ANG взлетели и направились на поиск, их экипажи заметили дым, поднимающийся от горящего нефтеперебатывающего завода и основных ангаров в Шенноне. Как они верно догадались, после удара ракет, выпущенных с нашедших себе цель советских «Бэкфайров».

Область поиска была очень велика, из-за того, что отсутствовала очень важная информация о долготе, однако вскоре западное торговое судно нарушило радиомолчание, сообщив о наблюдаемом или на горизонте самолете «Форджер»[69], что резко сократило область поиска. С новыми данными, один из «Нимродов» на рассвете обнаружил «Киев» и корабли сопровождения на радаре.

В штаб-квартире JACWA оперативные офицеры, тем временем, уныло собирали свои скудные силы для атаки на вражескую авианосную группу. Специализированные противокорабельные «Бакэниров», пережившие налет на Мурманск, накануне были передислоцированы в Будё в Норвегии для защиты побережья от советских морских десантов. Только два или три таких самолета смогли бы действовать из Великобритании. В полете к авианосцу им потребуются заправщики и истребители сопровождения. Это вряд ли можно было назвать сбалансированными силами. Но помощь пришло неожиданно в виде четырнадцати «Торнадо» Маринефлиягер (Морская авиация ФРГ), которые прибыли на базу Кинлосс в Шотландии как раз в тот момент, когда оперативники ломали головы над проблемой. Эти силы были уведены с базы Нордхолз в Шлезвиг-Гольштейне под самым носом у наступающих Советов благодаря решительности своего командира Манфреда Штайнхофа.

К 09.00, после того, как французской министерство обороны получило согласие Ирландии на дозаправку самолетов Маринефлиягер в Шенноне, несмотря на полученные аэродромом повреждения, восемь «Торнадо» совершили посадку и были дозаправлены. Они поднялись в воздух через полчаса, встретившись с истребителями сопровождения «Торнадо» Королевских ВВС и прикрепленным к ним танкером ВК-10. «Орион» ВМС США к тому времени вел радарное слежение за «Киевом» и координировал атаку «Торнадо». Авианосец получил серьезные повреждения рулей. Также пострадали корабли сопровождения, когда самолеты ушли в вперед выдвинулась подводная лодка «Сплендид», чтобы добить поврежденные корабли. Три «Торнадо» были сбиты — один «Форджером» и два кораблями сопровождения[70]. Самолет Манфреда Штайнхофа на остатках топлива дотянул почти до побережья Ирландии, где он и его штурман были подобраны рыбацкой лодкой. Третья мировая война разразилась тридцать семь часов назад. Это был лишь один из множества эпизодов охватившей Европу большой войны.