Третья ночь полнолуния

Глава двадцатая

До леса оставалось все так же далеко, когда местность начала понемногу меняться. Пологим склоном мы спустились в глубокую ложбину. Поначалу уклон почти не ощущался, но, чем дальше, становился круче. Внизу можно было рассмотреть коричневые качалки камыша, что вселяло надежду. Ведь там, где растет камыш, обязательно должна быть вода.

Нам все чаще приходилось обходить вымытые дождевыми потоками овраги, земля под ногами изобиловала выступающими, словно зубья, обветренными гранитными валунами. В воздухе явственно ощущалось присутствие влаги, что сразу добавило сил и энергии.

Мы еще не достигли дна ложбины, когда на нашем пути чудесной картинкой нарисовался быстрый ручей, весело скользящий по вымытому в камне руслу. Из-за поросшего мхом и слизью дна вода в нем казалась коричневато-зеленой, но от этого она ничуть не потеряла своей манящей привлекательности.

Влага оказалась теплой с гниловатым привкусом, но нам ли обращать внимание на такие мелочи?

Утолив жажду и умывшись, я, наконец-то, снова почувствовал себя человеком. Светлана, наверное, тоже. Она перестала скулить, с ее лица исчезло отрешенное выражение и на нем даже промелькнуло некое подобие улыбки.

Мы спустились по руслу вниз и оказались у небольшого, заросшего высохшим камышом, болотца. В нем и терялся так кстати повстречавшийся ручей. А с противоположной стороны болотца манила свежей зеленью развесистая ива. Под куполом ее свисающих почти до земли веток мы и нашли временное пристанище со столь необходимой свежей прохладой.

Светлана выглядела обессилевшей, и я сам насобирал сухих веток и развел костер.

Курица, вопреки наихудшим предположениям, испортиться не успела. При помощи карманного ножика, с которым никогда не расставался, я вырезал два рогатика, нанизал птицу на прут и подвесил над огнем. Скоро запах жареного мяса приятно защекотал ноздри.

Девушка ожила и подсела ближе к костру.

— Этой местности ты тоже не узнаешь?

— Нет. Никогда раньше я здесь не была.

Иного ответа я от нее и не ожидал.

Несмотря на то, что долгое время мы ничего не ели, курица пошла туговато. Мясо казалось жестким и неудобоваримым. К тому же, у нас не было ни специй, ни хлеба, ни соли. Мы с трудом сжевали несколько крохотных кусочков, а все остальное снова завернули в бумагу и спрятали в рюкзаке.

Прохлада расслабляла. Разговаривать было лень, так же, как и думать. Мы лежали рядышком на мягкой траве. Не знаю, как Светлану, а меня сон одолел почти сразу.