Третья тропа

Именинник

Первым на Третьей Тропе проснулся Гришка Распутя. Его разбудила белка. Она стряхнула с елки шишку и с любопытством наблюдала за нею бусинками глаз. Шишка запрыгала вниз по сучкам, повисла на секунду на нижней ветке, отцепилась и упала Гришке на грудь.

Он сонно нашарил ее рукой, поднес к носу, понюхал и только тогда открыл глаза. Сверху из густого переплетения ветвей на него смотрела острая беличья мордочка. Он улыбнулся и его глаза, всегда круглые и невыразительные, вдруг засветились детской восторженностью. Гришка показал белке язык, а шишку засунул в карман.

Утро было теплое и на редкость ясное. От вчерашнего дождя не осталось и следа.

Сочно зеленели деревья. Чистый до хрустальной прозрачности воздух отдавал бодрящим лесным духом. Нарядно белели палатки.

Гришка потянулся, но не встал. Он лишь закинул руки за голову и чуть приподнял ее, чтобы видеть всю Третью Тропу.

Из палатки без гимнастерки, босиком выбрался сержант Кульбеда. Постоял, подставив рябое лицо солнцу, помурлыкал что-то, щуря глаза, и побежал к речке мыться.

С полотенцем через плечо, в одних плавках, стройный и мускулистый, вышел из другой палатки Сергей Лагутин. Глубоко подышал, подымаясь на цыпочки и широко разводя руки, взглянул на часы и, снова нырнув в палатку, вернулся с камерой и покрышкой от футбольного мяча. Пока он надувал и зашнуровывал мяч, сержант умылся и рысцой поднялся вверх по просеке.

Сергей вытянулся по стойке смирно.

— Здравия желаю, това…

Кульбеда недовольно замахал руками.

— Подъема не было, а ты орешь, людей напрасно будишь.

— Через четыре же минуты! — обиженно сказал Сергей и выставил вперед руку с часами. — Смотрите!

— Вот ты их и не отнимай — эти четыре минуты.

— А когда сами не спят? — Сергей покосился почему-то на груду неразобранного оборудования, прикрытого брезентом. — И другим не дают! Это как?

— Про это пока забудь. Будто и не было ничего!.. А почему — не тебе объяснять.

— Тактика? — повеселел Сергей.

— А кто ее знает! — Кульбеда подтянул брюки и направился к своей палатке. — Может, даже стратегия.

Сергей зашнуровал мяч, попробовал, хорошо ли надут, установил его на ровном месте, снова взглянул на часы и стал ждать. Как только на штабной поляне горн заиграл подъем, Сергей разбежался и сильным точным ударом послал мяч в накрытую брезентом груду вещей. То место, куда попал мяч, вдруг начало вспучиваться, как набухает от удара шишка на лбу. Брезент зашуршал, зашевелился. Один его край пополз кверху, загнулся — и из-под него выглянула круглая заспанная голова Вовки Самоварика. Еще несколько рук ухватилось за край брезента, стянуло его на сторону, и вся компания Богдана очутилась на ярком солнечном свете.

С всклокоченными волосами, в измятой одежде мальчишки сидели на тюках и, протирая глаза, никак не могли понять, где они находятся и что с ними случилось.

— Подъем!.. Подъем! — неслось по лагерю.

— Первое отделение!.. Подъем! — крикнул и Сергей, сдерживая смех.

Остальные не сдерживались. Высыпав из палаток, они хохотали от души над ночными путешественниками. Шурупа и его четверку Богдан утихомирил сам. Грозно взглянул на них — и те умолкли, словно подавились. Ребят из других отделений охладил сержант Кульбеда. Он вышел из палатки уже побритый, в полной форме и скомандовал:

— О-отста-авить!.. На речку, умываться, бего-ом, марш!

И засверкали на Третьей Тропе голые пятки. В такое теплое утро искупаться в речке — это мальчишки выполнили бы и без всякой команды. Покатился вниз по просеке и Вовка Самоварик. Расправив кое-как смятые в гармошку брюки, пошли к речке Фимка и Димка. Последним побежал умываться Славка Мощагин.

Он не спал почти всю ночь. Сначала ждал, когда вернется сержант, потом проследил за мальчишками, которые долго укладывались под брезентом, и, наконец, сходил в штаб и доложил, что все в порядке. Задремал он, когда уже светало, и проспал бы подъем, если бы Кульбеда ласково не подергал его за ухо.

На Третьей Тропе из мальчишек остались только Богдан, который сидел на тюке и старательно расчесывал волосы, да Распутя, невозмутимо лежавший под елью.

Сначала Кульбеда подошел к Богдану.

— Расчесался ты хорошо. Ишь, волосы-то какие красивые!.. А как насчет умыться?

— Далеко, — позевывая, ответил Богдан. — Ванну бы я принял. А расчесался, товарищ сержант, потому, что день сегодня такой.

— Да, день особый, — согласился Кульбеда. — Первый как-никак.

— Не в том дело! — Богдан хотел что-то объяснить, но сдержал свой порыв. — Да ладно! Плевать! — Он пытливо взглянул на Кульбеду. — Доложили про вчерашнее?

— А конфеты-то вкусные хоть были?

— Н-ничего, — промямлил Богдан. Вопрос застал его врасплох. — Странный вы какой-то!

— Нет! — не согласился Кульбеда. — Самый обычный. И передай ребятам, что вы в долг десятку у меня взяли. Ну, а ванну обещать не могу. Рукомойник — вот его установим около каждой палатки. Близко будет… Годится?

Окончательно сбитый с толку, Богдан кивнул головой.

— Вот и договорились! — закрепил его согласие Кульбеда и перешел к Распуте. — Ноги не промочил?

Гришка вопросительно заморгал глазами.

— Они же у тебя из-под ели высовывались.

— Ну да? — Гришка даже привстал, посмотрел на свои кеды и снова лег. — Не-а. Сухие. А в меня рыжуха во чем запустила. — Он достал из кармана шишку. — Во какая.

Сержант с серьезным видом повертел шишку в руках.

— Бывает… У ней там дупло где-нибудь с детенышами. — Кульбеда еще вчера нащупал Гришкину слабость. — Бельчата, говорят, плохо растут, а то и совсем погибают, когда под их деревом по ночам ворочаются.

— Ну да? — Гришка беспокойно заерзал на своем ложе. — Вот позовут на завтрак — встану и больше сюда не лягу.

— Да уж встань, пожалуйста! — попросил Кульбеда. — И там, в строю-то, не горбись — выпрямись. Да и руки не мешало бы сполоснуть перед едой.

— Они чистые… Я вчера и не работал — не запачкался.

— А сегодня поработаешь?

— А чего ж?.. Только я тяжелое люблю.

— Тяжесть я тебе сегодня обеспечу, а ты уж умывайся хоть по утрам.

— Грязный буду — помоюсь.

— Спасибо!

Сержант Кульбеда ни в голосе, ни в выражении лица не допустил и намека на иронию. Просто у них состоялся мужской деловой разговор, и оба остались вполне удовлетворенными его исходом.

Через полчаса горн позвал на завтрак. Построение на Третьей Тропе прошло быстро и слаженно. Славка Мощагин уже довольно бойко подавал команды, да и мальчишек подгонять в столовую не приходилось. Колонна третьего взвода бодро затопала вверх по просеке.

В столовой произошла перемена, неприятно поразившая мальчишек. Рядом с раздаточным окошком стоял маленький столик, накрытый белой накрахмаленной скатертью. На ней — вазочка с тремя яркими цветами и прибор на одного человека. А рядом со столом — не скамейка, не табуретка, даже не стул, — рядом стояло кресло с мягкими подлокотниками.

Кто-то пустил слушок, что этот отдельный столик поставлен для начальника лагеря. Рассерженными пчелами зажужжали в столовой мальчишки, рассаживаясь по своим длинным взводным столам.

— Ничего устроился!

— Как в ресторане!

— С цветочками!

— Ему и водку можно!

— Какую тебе водку? Коньяк!

Войдя в столовую, подполковник Клекотов почувствовал на себе две сотни насмешливо-ехидных взглядов. Так и не распознав настоящую причину такой встречи, он подошел к отдельному столику.

— Богдан Залавский!

Голос у подполковника был взволнованно-торжественный, но Богдану он показался грозным, не предвещающим ничего хорошего. «Продал все-таки Микропора! — обожгла мысль, и Богдан завертел головой, чтобы увидеть сержанта. — Трепло! Шкура!»

Клекотов по-своему истолковал ищущие взгляды Богдана и уточнил:

— Да-да! Ты не ослышался: я позвал тебя, Богдан Петрович Залавский!.. Очень прошу — подойди сюда, пожалуйста!

И опять Богдан, ожидавший для себя очередной неприятности, не уловил ни доброго тона, ни шутливо-уважительного обращения по отчеству. Так и следователь величал его, когда хотел подчеркнуть, что Богдан уже не ребенок и должен отвечать за свои поступки.

— Прошу! — повторил подполковник и даже слегка поклонился, отведя руку в сторону, как бы показывая, куда следует подойти Богдану.

Понимая, что ему не отсидеться, что идти все равно придется, Богдан встал и пошел. «Почему только меня? — зло подумал он и догадался: — Меня первого… Сейчас он и остальных вытащит на ковер!»

— Друзья! — обратился Клекотов ко всем мальчишкам. — Хочу представить вам нашего именинника! Сегодня — день рождения Богдана Залавского!

Богдана качнуло и повело куда-то в сторону. Он остановился и побледнел.

С застывшими лицами сидели мальчишки, будто увидели и услышали что-то невероятное. А подполковник вытянулся перед Богданом, отдал ему честь.

— Поздравляю тебя, Богдан! — он протянул руку с широкой ладонью. — Поздравляю и прошу занять место за столом именинника!

Только теперь ожили ребята. Сначала кто-то один шлепнул робко в ладоши. Потом второй, третий. И вся столовая загремела аплодисментами.

Не радовался лишь Богдан. Он до того растерялся, что не помнил, как вложил свою руку в широкую ладонь подполковника и как тот почти силой усадил его в кресло. Приходить в себя Богдан начал лишь тогда, когда Клекотов уже заканчивал короткую поздравительную речь.

— Мы хотим тебе только добра. А от тебя ждем одного: чтобы людям, с которыми ты общаешься, было от этого общения тепло и уютно, чтобы им жилось с тобой лучше, чем без тебя. Не думай, что это очень просто. Это трудно, но это хорошо!

Как только подполковник закончил, из кухни выпорхнула Ната. На ее подносе был персональный завтрак для Богдана и торт с большим вензелем «БЗ».

— Мы тоже поздравляем тебя! — Она расставила перед Богданом тарелки, положила вилку, нож, ложки, поместила торт около вазочки с цветами. — У нас дома в день рождения за уши таскают. Сколько лет — столько раз… Хочешь — я тебя подергаю?

Богдан мотнул головой и промычал:

— Ага.

— А сколько раз?

— Ага, — повторил Богдан, плохо соображая.

— Ну, тогда я всего три раза! — Ната осторожно взяла его за оба уха и чуть-чуть потянула их три раза кверху, ласково приговаривая, как это делала ее мама: — Расти хороший! Расти умный! Расти красивый!

Весело и одобрительно засмеялись мальчишки. Кто-то крикнул с шутливой завистью:

— Ты всех будешь дергать?

— По выбору! — кокетливо ответила Ната. — А вот торты мы с Катей будем готовить для всех именинников!

Как манекен сидел Богдан за праздничным столиком. Благодарность и стыд, неловкость и радость сплелись в один клубок. Он не знал, что делать, и не потому, что праздник в его честь был для него чем-то совершенно новым. Не так давно родители устраивали в день его рождения многолюдные застолицы. Там Богдан знал, как вести себя.

— Ты, может быть, хочешь что-нибудь сказать? — пришел ему на помощь подполковник Клекотов.

Никаких ответных слов у Богдана не было, но он встал, подчиняясь прошлой привычке — стоя отвечать на приветственные тосты. А встав, он со страхом понял, что должен сказать что-то.

— Я…

У Богдана перехватило горло, мысли словно заклинило. Он долго бы стоял молча, если бы его не выручил Вовка Самоварик. Он подкатился к праздничному столику:

— Минуточку!

Это восклицание как бы оправдывало затянувшееся молчание и давало Богдану время, чтобы придумать хоть какие-нибудь подходящие слова, но они не приходили. А Вовка уже направил аппарат на Богдана. Сейчас раздастся щелчок и кончится спасительная пауза. Богдан в отчаянии произнес ничего не выражающее:

— В общем… — А дальше само собой вырвалось обещание: — В общем, поставим мы эту палатку. Слово даю!

Тут Вовка щелкнул аппаратом и, как всегда, дал снимку свое название:

— Клятва именинника!

— Иной раз, — сказал подполковник Клекотов, — скупые слова дороже любой клятвы. Садись, Богдан!.. Девочки, подавайте завтрак.

Тарелки заскользили по столам, а Вовка все крутился вокруг Богдана, который и не замечал его — смотрел через открытую дверь столовой куда-то вдаль.

— Дай попробовать! — Курносый Вовкин нос нацелился прямо в торт. — Один кусочек!

Богдан растерянно кивнул головой, и Вовка вырезал из торта дольку, положил на бумажную салфетку и вернулся на свое место за взводным столом.

Гришка Распутя, протянув длинную руку, подтащил салфетку с куском торта к себе. Рот у Вовки открылся и стал круглым, как у рыбы.

— Не бойсь, — успокоил его Гришка и долго рассматривал дольку, даже потрогал ее пальцем. — Настоящий.

Вовка не выдержал длительного испытания и потащил салфетку к себе.

— Не бойсь, — повторил Гришка. — Мне целый надо.

— Придет твой день — получишь.

— Мой — в декабре, а мне скоро надо.

Гришка тяжело опустил голову и не поднял ее, пока перед ним не оказалась тарелка с завтраком. Но и ел он не так, как вчера. Какая-то мысль мешала ему. Аппетит вернулся к Гришке лишь вместе с добавкой, которую принесла Ната.

— Спасибочки, — произнес он.

Из всех мальчишек, пожалуй, только Сергей Лагутин был недоволен праздником, устроенным для Богдана. Если бы уже действовала разработанная ребятами система наказаний, то за ночной побег Богдану не миновать бы стрижки волос наголо. А вместо этого его поздравляют, подносят ему торт.

Раздраженный вышел Сергей из столовой, а из кухни Катя вынесла поднос с небольшим термосом и завтраком в металлическом судке.

— Это ты первым отделением командуешь?

— Ну я, — отозвался Сергей. — А что?

— А то, что из-за тебя мне лишняя работа!

Сергей относился к девчонкам со сдержанной снисходительностью.

— Что еще скажешь? — насмешливо спросил он. — Ты давай, не стесняйся. У меня есть несколько минут, пока мое отделение завтрак заканчивает.

— Важности-то, важности сколько! — Катя скорчила рожицу. — Если уж ты такой командир, так заботься о своих солдатах! Твой боец заболел, а ты только важничаешь!

— Кто заболел? — насторожился Сергей.

— Незабудкин, кажется.

Сергей знал, что бывшего сектанта поселили где-то в штабе, и уже не считал его в своем отделении.

— Он наоборот — Забудкин. Это раз, а два — он уже не мой. Понятно?

— А до болезни все-таки ты его довел! — настаивала Катя. У нее был задиристый характер. И хотя потом она часто каялась, но, начав кого-нибудь поддразнивать, остановиться не могла. — Все твое отделение — смех сплошной! Один — верзила громадный, ест за двоих! Другой — шарик бильярдный! А тот, который сегодня именинник, — бандитище настоящий. Ты ведь как огня его боишься!

Сергей начинал сердиться.

— Слушай! Иди, куда шла, пока поднос не перевернула!

Катя нарочно замахала рукой с подносом — и в стороны, и вверх, и вниз. Поднос держался на руке, как привязанный, и все, что было на нем, казалось намертво приклеенным.

— Нас в пэтэу специально учат, — пояснила она. — Если пошлют на корабль, я в любую бурю не уроню!

— Ну и плыви, плыви дальше!

Сергей отвернулся, а Катя неохотно пошла к штабу, сожалея, что наболтала лишнего. Она оглянулась.

— Я еще не все тебе сказала!.. Не то, вернее.

— Потом доскажешь! — отмахнулся от нее Сергей и крикнул в дверь столовой: — Первое отделение! Выходи строиться!..