Третья тропа

Первые стычки

Столовая напоминала просторную веранду, свободно вмещавшую длинные — на пятьдесят человек каждый-столы. Четыре взвода — четыре стола.

Из раздаточного окна, соединявшего кухню со столовой, задумчиво и грустно смотрела на обедавших мальчишек пожилая дородная повариха.

— Шалопуты вы, шалопуты! — вздохнув, произнесла она.

Рядом с ней, то слева, то справа, появлялись в окне две девчонки. С любопытством и затаенным страхом заглядывали они в столовую. Еще бы! Столько мальчишек! И каких — самых отпетых!

Но сейчас это были обыкновенные, сильно проголодавшиеся ребята. С аппетитом уплетали они зеленые щи с мясом. Только Забудкин брезгливо поковырял ложкой в тарелке, встал с мученическим лицом и вышел из-за стола.

Сергей Лагутин не сразу заметил это, а когда заметил, не стал раздумывать, как вести себя с раскаявшимся сектантом. Никаких поблажек Сергей делать ему не собирался.

Забудкин сам встал в строй сзади Вовки Самоварика и оказался поэтому в отделении Лагутина. Пусть теперь подчиняется командиру.

— Назад! — стукнув по столу ложкой, крикнул он и привстал со скамьи.

Не оглянувшись, Забудкин дотащился до выхода из столовой и сел на ступеньку, обхватив живот руками. Коршуном подлетел к нему Сергей, но сержант Кульбеда подоспел раньше.

— Не тревожь парня!.. Брат мой меньшой тоже животом, помню, маялся… А посидит малость — его и отпустит. Сиди, Иннокентий, сиди!.. Когда подрос брательник, думать про живот перестал. И ты, придет время, поправишься.

Недовольный вернулся за стол Сергей Лагутин, строго оглядел свое отделение. Никто больше от щей не отказался, а Гришка Распутя уже справился со своей порцией и сосредоточенно подчищал тарелку куском хлеба.

Повариха повернулась к девчонкам-помощницам и сказала им что-то. Через минуту открылась кухонная дверь, и одна из них — с косой, заправленной под накрахмаленный колпачок, в нарядном передничке — с ресторанной выправкой плавно заскользила по столовой. Она несла на подносе тарелку, полную щей. Когда эта тарелка оказалась на столе перед Распутей, тот удовлетворенно почмокал губами и невозмутимо принялся за вторую порцию.

— Кому еще добавку? — спросила девчонка, глядя почему-то на Богдана.

— Второго здесь, конечно, не положено? — усмехнулся он.

— Почему? — Девчонка приветливо улыбнулась. — Даже третье приготовили! Наше фирменное! Мы с Катей сами рецепт разработали!

— Странно! — недоверчиво произнес Богдан.

Второе тоже было мясное — рагу, а на десерт появилось то самое фирменное блюдо, о котором говорила девчонка. В металлических вазочках лежали разноцветные шарики мороженого. Ребята оживленно загалдели. Катя подавала вазочки в раздаточное окно, а ее напарница — Ната — ловко переставляла их на столы.

Димка вопросительно взглянул на Фимку.

— Понял! — отозвался Фимка и задумался.

Громко заохал сидевший на ступеньке Забудкин. Не от боли — от обиды, что прозевал мороженое. Он собирался уже вернуться за стол, но, увидев, что из штабной избы вышли и направились к столовой комиссар и военрук, замычал еще громче и жалобней.

— Смотрите-ка! — крикнул Фимка. — Раскольник загибается!

Когда все мальчишки повернулись к Забудкину, Димка и Фимка быстро отправили по вазочке с мороженым под стол, прижали их коленями снизу к столешнице, а перед собой поставили еще по одной порции.

Димка сидел ближе к Сергею Лагутину. Ему первому и досталась увесистая затрещина от командира отделения. Получил бы ее и Фимка, если бы не успел пригнуться. Ладонь командира лишь скользнула по его затылку.

— Со мной такие игры не проходят! — Сергей сердито раздул ноздри, словно принюхивался к чему-то. — Гоните на стол, ворюги!..

Фимка и Димка выставили спрятанное мороженое.

А Забудкин все охал и постанывал, согнувшись к коленям. Он не поднял голову и тогда, когда комиссар и военрук остановились перед ним.

— Что случилось, Забудкин? — Клим несильно потряс его за плечо. — Ты уже отобедал?

Мальчишка скорбно посмотрел снизу вверх. Голова у него вихлялась на тонкой шее. Был он весь какой-то разнесчастный, обманутый.

— Не-е-е, — протяжно промычал он. — Ничем не питался.

— Встать! — сквозь стиснутые зубы приказал Дробовой. — С тобой старшие разговаривают!

И Забудкин стал подыматься. Из глаз-щелок полыхнуло недобрым огоньком.

— Мне в райкоме диету обещали! — заверещал он высоким негодующим голоском. — Условия достойные!.. А вы мне — щи! Да еще встать!.. На чем стоять?

Он покачнулся, как пьяный, в сторону Дробового. Капитан даже отступил на шаг, а Клим поддержал мальчишку.

— На чем стоять? — продолжал причитать Забудкин. — Колени от молебнов разбитые! Нутро постом выжжено — кислого не приемлет! А вы!..

С брезгливой растерянностью смотрел на него Дробовой.

— Навяжут же на нашу голову!.. Была б моя воля — я бы прописал тебе диету!

Забудкин закачался еще больше, плечи у него перекосились — сейчас упадет и развалится на части. Клим снова попридержал его и помог опуститься на прежнее место — на ступеньку. Комиссар не мог понять, нарочно ли кривляется парень или действительно он измотан до предела. Несколько раз пропустив бороду через пальцы, Клим наклонился к нему.

— Кислого, значит, не можешь?.. А чего бы ты хотел?

— Легонькую пищу, диетическую! — ожил Забудкин. — Как в райкоме обещали. А потом холодненького, чтоб жар нутряной унять.

Клим вошел в столовую. Мальчишки были заняты мороженым. Только повариха участливо смотрела на Забудкина.

— Не язва ли у мальчика?

— У нас на складе ничего куриного не найдется? — спросил Клим.

— Есть! — обрадовалась повариха. — Катя, принеси банку консервов.

Клим оглянулся на Забудкина.

— Кура годится?

— Испробую. И холодненького обязательно!

— Садись за стол!

Почувствовав на себе злой взгляд Дробового, Клим примирительно взял его под руку.

— А что поделаешь, раз у человека нутро кислого не приемлет.

Военрук не ответил — боялся сорваться и при мальчишках наговорить грубостей комиссару. Разнянчился с этим богомольцем! Других разлагает!.. Самым лучшим лекарством для провинившихся Дробовой считал железную дисциплину. Он бы с удовольствием отправил по домам всех юных дзержинцев, добровольно вызвавшихся поехать в лагерь, а для остальных ввел бы суровейший режим.

В райисполкоме и райкоме партии знали крутой нрав капитана и предупредили, что работать ему придется хоть и не с пай-мальчиками, но и не с преступниками. Поэтому — никаких перегибов. С комиссаром Климом состоялся другой разговор. Его просили не увлекаться пионерскими порядками и обычаями, но и не поддерживать Дробового, если он забудет, что перед ним всего лишь мальчишки, которых надо не столько прижимать, сколько выпрямлять.

— Вы начнете? — спросил Клим у военрука, когда все, кроме Забудкина, закончили обед.

— Разговорчики — это по вашей специальности. Я — когда конкретное начнется.

Дробовой присел на край скамьи, а Клим встал перед столами так, чтобы все могли его видеть.

— Сыты? Довольны? — Он выжидательно погладил бороду. — Жалоб нет?

Обед был вкусный и обильный. Для многих совершенно неожиданный. Кое-кто серьезно предполагал, что в таком лагере придется обходиться черствым хлебом и жидкой баландой.

— Нет, значит, жалоб? — повторил Клим, вглядываясь в лица ребят. — У тебя что-то?

Вопрос относился к Вовке Самоварику, который привстал со скамейки и озабоченно крутил головой.

— Темновато, но попробую! — Он навел на Клима фотоаппарат. — Возьмитесь за бороду, пожалуйста!

Клим с разбойничьим видом схватил себя за бороду. Мальчишки одобрительно засмеялись.

— Зажигательная речь комиссара! — выкрикнул Вовка и щелкнул затвором.

— Клоунада! — процедил капитан Дробовой.

Никакой речи не будет! — улыбнулся Клим. — Просто ним с вами надо оговорить кой-какие детали. Ну, например, кампания просек, на которых вы будете жить.

Встал командир первого взвода.

— Мы уже придумали. Наша просека в гору подымается, вверх-мы ее Космической назвали.

— Логично, — согласился Клим. — Ну, а другие как?

Славка Мощагин только теперь вспомнил, что еще в городе на Большом Совете подполковник Клекотов просил командиров подумать с ребятами о названии.

Второй взвод назвал свою просеку Краснознаменной, четвертый — Победной. Эти названия придумали юные дзержинцы. Остальные мальчишки приняли их с полным безразличием.

— А третий взвод что скажет? — обратился к Славке Клим.

— Я считаю, — вставая, произнес Славка, — нужно, чтоб в названии цель была, призыв. У нас есть несколько комсомольцев, а надо, чтобы когда-нибудь все стали. Пусть просека так и называется — Комсомольская.

— Жвачка! — изрек Богдан.

Как на пружине, подскочил Сергей Лагутин, прожег Богдана гневным взглядом.

— Комсомольск-на-Амуре тоже, по-твоему, жвачка?!

Мальчишки притихли. Девчонки выглянули из раздаточного окна. Катя восхищенно прошептала подружке:

— У такого командира не поспоришь!

Вопрос Сергея не подействовал на Богдана. Он не удостоил его даже взглядом.

— Эй, ты! — Щеки у Сергея залило злым румянцем. — Может, ты вообще против комсомола?

— Удар ниже пояса, — спокойно констатировал Богдан. — Запрещенный приемчик!.. Я предлагаю другое название — Третья Тропа.

— А ведь неплохо придумал! — тихо сказала Ната.

— Дурочка! Кого хвалишь! — возмутилась Катя. — Это же первый хулиган из всех! Бандит настоящий!

Ребята из третьего взвода дружно поддержали Богдана, а Шуруп и его четверка выбренчали туш, постукивая ложками по столу.

Даже мальчишки из других взводов одобрительно зашумели. Климу тоже название понравилось.

— Мы не пираты! — не сдавался Сергей Лагутин. — Гангстерское название!

Спор разгорелся. Заговорили все разом. Кто-то засвистел. Клим склонился к Дробовому.

— Ваше мнение?

— В детский сад играете! — насупился капитан. — Какие названия? Зачем?.. Есть четыре взвода — первый, второй, третий и четвертый! Просто и ясно!

— Так он же и предлагает — Третья Тропа! — Клим сделал ударение на слове «третья». — Очень близко к вашему предложению: третий взвод — Третья Тропа! Почти что…

— Со мной-то хоть не заигрывайте! — остановил его Дробовой.

А спор не утихал. Резкие слова Сергея лишь распаляли ребят, не убеждая их ни в чем.

— Стойте! — вмешался наконец Славка Мощагин. — Поступило два предложения.

— А может поступить и приказ! — намекнул Сергей. — И пора…

— Да подожди с приказом! — прервал его Славка. — Давайте проголосуем.

В столовой поднялся лес рук. За Третью Тропу голосовали все четыре взвода.

— Записали — Третья Тропа! — подвел итог Клим. — Надеюсь, что и остальные вопросы мы будем решать так же дружно. Распорядок дня на все лето еще не разработан. Поговорим о первых днях… Палатки ставить надо? — он оглядел мальчишек и загнул один палец. — Надо!.. Туалеты, рукомойники нужны? — он загнул второй палец. — Нужны!.. Радио, электричество требуются?.. Требуются!

Когда он закончил перечисление, почти все пальцы обеих рук были загнуты.

— Вот сколько неотложных дел! Ими мы и будем заниматься в первые дни. Возражений нет?

— Есть сомнение! — Богдан выставил руку и, как Клим, начал загибать пальцы. — Палатку я лично никогда не ставил — это раз. Электричество не проводил — два. Туалеты не сооружал — три. Радио…

— Я тебя научу! — с явной угрозой пообещал Сергей Лагутин.

— Сережа! Смени тон! — Клим веером расправил бороду. — А по существу ты ответил правильно. Сообщаю для всех: командиры и юные дзержинцы проходили специальную подготовку. Все эти работы им знакомы. Они научат вас. Начнем, конечно, с палаток.

— Довожу до сведения нерадивых! — сказал капитан Дробовой. — Синоптики обещали к вечеру дождь.

— Слышали? — Клим поднял палец к небу. — Будет дождь! Очень важное сообщение!.. Может быть, вы и продолжите дальнейшую информацию, товарищ капитан?

Дробовой встал, угловатый, заранее насупленный, расправил и без того развернутые плечи и заговорил отрывисто, скрипуче, но так, что каждый понял: шутить с ним опасно.

— Обычно на таких, как вы, положен замнач по режиму. У нас его не будет. Обязанности возложены на меня. Устанавливаю границы лагеря: на юге — берег реки, на севере — гребень возвышенности, на востоке и западе — десять метров от крайних палаток. Соответствующие пограничные знаки будут установлены… За нарушение границы — н-наказание!

— Товарищ капитан! — Сергей Лагутин вскочил и старательно вытянулся. — Разрешите вопрос?

— Разрешаю.

— Будет для командиров и юных дзержинцев сделано исключение?

— Да, будет. Им наказание двойное!

Произнося слово «двойное», капитан пристукнул в воздухе кулаком, будто вбил невидимый гвоздь. В этот момент щелкнул фотоаппарат.

— Раздача наград! — крикнул Вовка Самоварик.

Кругом захохотали.

Прыснули девчонки в кухонном окне. Клим загнул бороду кверху, чтобы спрятать улыбку. Дробовой выдержал паузу и предупредил Вовку:

— Еще раз — и аппарат будет изъят.

Дождавшись полной тишины, он продолжал прежним тоном, вбивая в воздух невидимые гвозди:

— За курение — н-наказание. За сквернословие — н-наказание. За.

— Н-наказание! — не дослушав, за что, хором закончили несколько мальчишек.

— За… — повторил Дробовой, снова дождавшись тишины.

— Н-наказание! — подхватила уже вся столовая.

Капитан побагровел. И как выстрел хлестнула по ушам его команда:

— Вста-ать!

Мальчишки встали.

— Сесть!

Мальчишки сели.

— Встать!

И опять мальчишки встали. Обманутый их внешним послушанием, капитан Дробовой уже спокойнее разрешил им сесть и снова начал:

— За.

— Н-наказание! — проревела столовая.

— Молодцы! — перехватил инициативу комиссар Клим. — Крепко усвоили!

Это шутливое замечание разрядило атмосферу. Капитан Дробовой и мальчишки зашли в тупик, из которого не было мирного выхода. Обе стороны понимали это и обрадовались, когда вмешался комиссар.

— Осталось самое главное, — продолжал Клим, — определить эти знаменитые наказания.

После стычки с капитаном ребята стали более послушными и очень быстро сами разработали и утвердили систему наказаний. За маленькую провинность — внеочередное ночное дежурство по просеке. За повторную провинность — внеочередной наряд по кухне. За грубое нарушение правил — наряд по санитарной обработке туалетов. За крайне грубые проступки — стрижка под машинку.

— Это только для нас — для плебеев! — с ухмылкой уточнил Богдан. — А для патрициев я лично поддерживаю предложение товарища военрука. Для них — двойное наказание!

Все поняли, кого имел в виду Богдан. Протестующие выкрики юных дзержинцев и командиров потонули в одобрительном гуле большинства голосов.

Клим поднял руку. Ребята уже чувствовали к нему симпатию и притихли.

— Вероятно, товарищ военрук снимет свое предложение? — Клим выжидательно посмотрел на Дробового. — Такое обособление.

— Нет! — отрезал капитан и потерял почти всех своих и без того малочисленных сторонников. Даже Сергей Лагутин, которому Дробовой казался образцом настоящего командира, на этот раз был с ним не согласен.

— Не все реально в таком предложении, — не сдавался Клим. — Два наряда вместо одного — это еще понятно. А как, например, с двойной стрижкой?

— Очень просто! — Богдан двумя пальцами, как ножницами, прошелся по своей волнистой шевелюре. — Чик-чик сегодня, а второй раз — через полмесяца, чтобы лучше запомнилось!

— Справедливо ли это? — спросил Клим и почувствовал, что большинство мальчишек будет не на его стороне. — Ну что ж!.. Голосуем: кто за двойное наказание для юных дзержинцев?

Поднятых рук было очень много. Вдобавок два плотных парня из первого взвода зажали меж собой узкогрудого веснушчатого дзержинца и силой вытолкнули его руку вверх. Клим погрозил им пальцем.

— Давайте без насилия, где можно.

— А ты что? — Сергей Лагутин вытаращил глаза на Славку Мощагина, который тоже тянул руку кверху. — Заснул?.. Или не понял?

Но Славка не опустил руку.

— Я хоть за тройное!.. Какие мы дзержинцы и командиры, если боимся, что сами нарушать будем?

Когда подавляющее большинство проголосовало за двойное наказание, капитан Дробовой снова уловил на себе возмущенные взгляды юных дзержинцев, но отнесся к этому равнодушно. Высшее из всех утвержденных мальчишками наказаний казалось ему совершенно безобидным. А Клим — длинноволосый и бородатый — понимал, что для нынешних ребят, не привыкших к короткой прическе, стрижка под «нулевку» — страшное наказание. Голова голая, как колено, и видно ее, безволосую, за километр. Все пальцами будут тыкать, и продлится это мучение не день и не два. Жди, когда отрастут новые волосы.

И еще на одном настояло большинство ребят: эти правила вступали в силу не сразу, а в день официального открытия лагеря, когда закончатся все работы по оборудованию и на мачте у штабной избы будет поднят красный флаг. Решено было также, что высшее наказание — стрижку волос — утверждает Большой Совет.