Третья тропа

Спор

В штаб, как и в мастерскую, электричество было подведено заранее. Четыре окна штабной избы светились на поляне. О сне не думал здесь никто.

Из третьего взвода пока никаких сообщений не поступало. Это обнадеживало: если бы что-нибудь случилось, сержант или командир взвода уже явились бы с тревожным известием. И все-таки было неспокойно: что там, как, почему не горит костер? Или компанию Богдана разместили по палаткам?

— Если бы горел костер, — сказал подполковник, — можно было бы считать, что день прошел без особых че-пэ.

— Это как смотреть! — возразил Дробовой. — В первом взводе — две попытки драки, в четвертом — вино и сигареты, в третьем — отказ ставить палатку.

— День-то первый! — напомнил Клекотов и в который раз посмотрел в окно — не зажегся ли костер на Третьей Тропе. — По первым дням у меня и не то бывало. Важен день последний. Если что-нибудь похожее произойдет в конце сезона, тогда нас с вами до детей допускать нельзя!

— Какие дети! Половина из них — с меня ростом! — воскликнул Дробовой. — Вот я им марш-бросок километров на десять устрою — в колхоз, на прополку, да назначу норму выработки. В обед второй марш-бросок — обратно в лагерь. После этого ни драться, ни костры палить не захочется! А палатка дворцом покажется!

— Тут и не хочешь, да сбежишь! — улыбнулся комиссар Клим, выписывая столбцом фамилии мальчишек с датами их дней рождения.

— Все шутите! — Дробовой возмущенно мотнул бритой головой. — Мне кажется, вы на поводу у них идете!

— Молчу, молчу! — Клим снова уткнулся в список. — По-моему, наш главный конфликт возникнет через несколько минут! Я только проверю еще разок, чтобы не ломать копья даром!

Клекотов уже начал привыкать к постоянным спорам между Климом и Дробовым и не всегда вмешивался в перепалку. Сейчас он задумался о намерении Дробового направить ребят на прополку. Капитан даром слов не бросал. Видимо, он уже переговорил с председателем колхоза.

Кроме основных обязанностей лагерного военрука и дополнительной нагрузки по обеспечению режима Дробовой значился также и заместителем Клекотова по организации труда. Он определял, где, сколько и когда будут работать мальчишки. Но стоит ли их направлять на прополку? Подполковник хорошо помнил свое детство и неуважительное отношение подростков к этому занятию. Клекотов не сомневался, что и сегодняшние ребята не возрадуются от такой работы. В лагере собрались не столь уж великие трудолюбы, чтобы поручать им скучное однообразное дело и рассчитывать на какую-то пользу. Этим только можно отбить всякую охоту к работе. Надо было бы придумать что-то другое, и Клекотов перебирал в уме все то, чем он сам занимался в детстве с удовольствием.

Раздался негромкий и какой-то невеселый смешок Клима.

— Нет, я не ошибся… Завтра день рождения только у одного… Отгадайте, у кого?

Комиссар не случайно заговорил об этом. Еще в городе договорились отмечать в лагере дни рождения всех мальчишек. По официальному табелю эти празднества относились к поощрительно-воспитательным мероприятиям. А подполковник Клекотов считал их приятной возможностью приласкать, обрадовать мальчишку, показать ему, что его рождение — событие не только для него одного, а и для всех.

— Ну, кто же? — спросил Клекотов и помрачнел от неприятной догадки. — Неужели.

— Да, он самый! — подтвердил Клим. — Богдан!

— Вот видите! — Дробовой торжествовал, предполагая, что теперь подполковник будет вынужден отменить прежнее решение. — Я и в городе говорил: все это благоглупости. А уж начинать с Богдана сомнительную для нашего лагеря традицию — полная нелепость!.. Что подумают другие? Какой увидят пример?.. От работы отлынивает, приказы не выполняет, плюет на командиров, а мы его чествуем? За что?

Клим намотал бороду на пальцы и пропел:

— «К сожаленью, день рожденья только раз в году.»

Клекотову шутка комиссара показалась не очень уместной.

— Положение-то не шуточное. Капитан недаром горячится. Я его понимаю. Неужели завтра только один именинник? Вдвоем это прошло бы лучше: один бы — беленький, а другой, уж ладно, пусть будет черненький.

— Один, — сказал Клим. — Есть дни, когда даже по трое, а завтра только он.

— А среди персонала? — вспомнил Клекотов. — Сержанты?

— Опрошу всех, — обещал Клим.

— Если вам уж так дороги эти семейные праздники, — неохотно произнес Дробовой, — я предлагаю начать их в день официального открытия лагеря.

Клекотов и сам подумывал об этом. Одно удерживало его от такого решения. Богдан мог догадаться, почему не с первого дня начнут поздравлять именинников. Этого парня не проведешь. Чуткости ему не занимать. Как он преподнес старинный романс! День своего рождения Богдан помнит. Обида будет глубочайшая.

— Продумаем все с начала, — предложил Клекотов. — Капитан напомнил нам, что это семейный праздник. Вот и прикинем, как поступили бы в хорошей семье. Допустим, вчера сын крепко набедокурил, а сегодня — его день рождения… Отменить? Перенести?

— Простили бы по такому случаю и отпраздновали! — подсказал Клим.

Дробовой промолчал.

— А вы бы как? — обратился к нему Клекотов.

— Это теория, а на практике. — Дробовой взглянул в окно, выходившее на Третью Тропу. — На практике вашего юбиляра и след, наверное, простыл. Голосует где-нибудь на дороге — попутку ловит, чтобы в город возвратиться.

— Исключено, — возразил Клим. — От него отец отказался. На суде была неприятнейшая сцена!

— У дружков спрячется! — нашелся Дробовой. — Возобновит старые связи!

Это предположение заставило Клекотова посмотреть на часы. Комиссар и капитан поняли невысказанную мысль подполковника. Клим встал.

— Не будем гадать?

Прихватив фонарики, Клим и Дробовой вдвоем вышли из штаба.

На небе проклюнулись звезды. Дремотно шумел лес, стряхивая последние капли. Где-то далеко, не тревожа тишину, прокричал речной пароходик. И не верилось, что вот здесь, на небольшом участке спокойно дремлющего леса, размещены сейчас почти две сотни хулиганов, драчунов и воришек, от которых временно избавился город.

— Умаялись, спят! — тихо произнес Клим.

— Всему-то вы умиляетесь! — проворчал Дробовой. — Даже, что спят!

Слева проступили расплывчатые контуры маленькой палатки сержанта и командира взвода. За ней, ниже на просеке, виднелись белесые пятна больших палаток. Пахло мокрой золой от погашенного дождем костра.

— Я черную молнию видел, — раздалось справа из-под ели.

Клим и Дробовой не сразу нащупали фонариком Гришку Распутю.

— Ты все еще лежишь? — приглушенно рассмеялся Клим.

— Встать! — хрипловато приказал Дробовой.

— Скоро отбой, — ответил Гришка, и все-таки поднялся, и повторил то, что поразило его и чем ему никого не удавалось заинтересовать: — Я черную молнию видел.

— Что за чепуха! — капитан тряхнул его за руку. — Проснись и отвечай на вопросы!

— Почему чепуха? — вмешался Клим. — Я, правда, сам не видел, но читал у Короленко или у Куприна.

Почувствовав поддержку, Распутя медленно приоткрыл рот, чтобы рассказать наконец про чудо, но опять ему не удалось сделать это. Подбежал Славка Мощагин, отрапортовал:

— Товарищ капитан! Третий взвод отдыхает после отбоя! Четверо находятся в отлучке.

Дробовой на мгновение высветил фонариком лицо комиссара.

— Вы, кажется, утверждали, что это исключено? — Потом он перевел луч света на Славку Мощагина. — Почему не сообщили в штаб?

— Решили справиться своими силами.