Три аксиомы

О самом главном

Там, где стоит город Золотоноша, в давние тысячелетия протекал Днепр. А теперь из Золотоноши Днепра не увидишь: откатился к западу километров на тридцать и течет около Канева и Черкасс.

Бойкая речная вода тысячелетиями размывала правый берег, а перемытый грунт откладывала на левом, и вот теперь правый берег высится крутой обрывистой горой, а на левом лежат широкие плоские террасы, они постепенно опускаются к речной низменной пойме. На самых верхних и самых древних террасах успел образоваться чернозем, на более молодых состав почв весьма пестр, есть там много песков. Почвы Золотоношского района, входившего прежде в состав Полтавской губернии, изучены еще в конце прошлого века коллективом исследователей под руководством великого ученого В. В. Докучаева.

Пески плохи для сельского хозяйства, но годятся для сосны. На левобережных террасах разбросаны небольшими кусочками государственные леса Золотоношского лесхоззага, прежде относившегося к Полтавской, а ныне Черкасской области.

Шестьдесят лесных островков, и в них 25 тысяч гектаров. Растянулись они вдоль Днепра на 110 километров — от села Лепляво до Великой Буромки. Но растянулись не равномерно, а сбились в пять архипелагов, чему и соответствует разделение их на пять лесничеств.

Мало, конечно, для столь обширного пространства. Но, кроме государственных, есть еще колхозные леса. В некоторых колхозах по пятисот гектаров. Надо отметить, что в этой географической зоне леса существуют только на террасах и склонах речных долин Днепра и его притоков, а примыкающая к речным долинам гладкая черноземная степь безлесна.

Постройка Кременчугской гидростанции не внесла существенных изменений. Часть лесов попала в зону затопления, зато по берегам водохранилища созданы новые насаждения, и количество лесов увеличилось, как вообще из года в год увеличивается на всей Украине.

Ценят на Украине лес, берегут, исстари сажают, поют песни про зеленый гай. И с большим почтением относятся к одиночным старым деревьям. Среди них есть чемпионы долголетия.

Два редкостных по сохранности старых дерева можно видеть на одном из уступов левобережной террасы около Прохоровки.

Одно из них дуб. Как все деревья, выросшие не в лесу, а на свободе, он не столько высок, сколько широк. От короткого и толстого ствола отделились шесть могучих ветвей, и листва на них клубится зеленым кучевым облаком.

Мы вчетвером, взявшись за руки в цепочку, окружили дуб, и нам удалось обхватить его. Измерили вторично ниткой — в окружности ствола оказалось шесть метров. Вот какое толстое дерево! Ствол гладкий, дупла нет, трещинки в коре замазаны цементом. Дерево заключено в стальной каркас: ветви опираются на шесть столбов, а наверху они стянуты переплетениями стальных брусков. Некоторым людям не нравится: «Посягнули на свободу дуба, заковали в стальную клетку». А как же иначе сохранить? Под тяжестью гололеда или от сильных порывов ветра качающиеся ветви могут надколоться, появятся тогда разрывы и трещины, доступ к древесине получат болезнетворные грибные споры, вызывающие гниение. Чтобы предохранить дерево от опасностей, ветви подперты и связаны так, чтобы не качались.

И опять должен сказать во избежание недоразумений: почтение, с каким мы относимся к уцелевшему старому дереву, основывается на удивлении, что вот-де древесная особь не разделила судьбы своих сверстников и продолжает существовать, противоборствуя законам природы. Вот с какой поправкой надо понимать.

Рядом с диковинным деревом на постаменте укреплена мраморная доска с надписью: «Дуб Тараса Григорьевича Шевченко».

Возраст дерева неизвестен, а с необоснованными предположениями легко, как говорится, попасть пальцем в небо.

Неподалеку, на другом пригорке, стоит такая же ветвистая ширококронная и густохвойная сосна. Тоже подперта стальным каркасом. И тоже с мраморной доской: «Сосна Миколи Васильовича Гоголя».

Сейчас здесь расположен дом отдыха Академии наук Украины, а в XIX веке была усадьба Михайлова гора. Принадлежала она ректору Киевского университета М. А. Максимовичу, другу Гоголя и Шевченко. Оба писателя гащивали здесь и, конечно, видали эти деревья, потому что таких чудес природы нельзя не заметить. Трогательный украинским обычай посвящать редкие по величине и возрасту деревья памяти великих людей выполнен в данном случае без натяжки. А играли ли сосна и дуб какую-либо роль в жизни Гоголя и Шевченко, как здесь рассказывают, то неизвестно.

Говорят, в Прохоровке написан «Вий». Старожилы даже показывают:

— Вон там стояла ветхая кладбищенская церквушка, где нечистая сила погубила несчастного бурсака Хому Брута. Позже она сгорела, и место бурьяном поросло.

Насчет церквушки и нечистой силы я уж не знаю как быть, затрудняюсь сказать что-либо, а изображенный в «Вие» пейзаж подходит для здешних мест. Рад, что мне не надо трудиться, можно взять готовое описание у Гоголя: «Все селение помещалось на широком и ровном уступе горы. С северной стороны все заслонила крутая гора… когда оборотился и глянул в противоположную сторону, ему представился совсем другой вид. Селение вместе с отлогостью скатывалось на равнину. Необозримые луга открывались на далекое пространство: яркая зелень их темнела по мере отдаления, и целые ряды селений синели вдали, хотя расстояние их было более нежели на двадцать верст. С правой стороны этих лугов тянулись горы, и чуть заметно вдали полосою горел и темнел Днепр».

Горы, что тянутся «с правой стороны», лежат уже за Днепром. То крутой и обрывистый правый берег, похожий на волжские Жигули, и там на вершине похоронен Шевченко.

В 1859 году поэт после ссылки возвратился на Украину. На горах, что видны из Прохоровки, он присмотрел место для постройки дома, хлопотал о приобретении земли и просил разрешить ему тут поселиться. Но это намерение не осуществилось. Вскоре, в том же 1859 году, он был арестован в Прохоровке за агитацию среди крестьян и выслан в Петербург без права возвращения на Украину. В феврале 1861 года Тарас Шевченко умер и был похоронен в Петербурге, но друзья перевезли гроб с телом поэта на Украину и похоронили высоко над Днепром, на той самой Чернечей горе, которую облюбовал он для постройки своего жилья.

На портретах последнего периода жизни Тарас Шевченко выглядит изможденным и постаревшим, а прожил он всего-навсего сорок семь трудных лет. Трагическая жизнь великого народного поэта была полна несбывшихся желаний. Исполнилось только одно:

Вместе с прохоровскими лесниками я переправился в лодке на правый берег. По крутому лесистому склону Чернечей горы, которая давно переименована народом в Тарасову гору, поднимается лестница со многими площадками для отдыха.

Кручи спускаются к Днепру амфитеатром, и в центре этой открытой в сторону реки получаши стоит обособленная вершинка. На ней и похоронили поэта. На могиле высится величавый памятник. Бронзовый Тарас глядит на свою Украину. Рядом построен музей.

Кроме музея, не видно никаких строений. Есть поблизости город Канев, но он заслонен горой. Прохоровку и другие селения отсюда тоже не разглядишь: далеко, и спрятались за лесом.

Зато открываются от Тарасовой могилы широчайшие пространства вольной природы. Видны правобережные лесистые кручи, и Днепр внизу, и за Днепром необъятное плоское левобережье, наполненное лесами и лугами.

Прошу извинить. Старый дуб со своими ветвями отклонил нас в сторону от темы. Мы заглянули в Прохоровку и на Чернечу гору, имея в виду познакомиться с лесными делами, но, попав в эти места, никак не минуешь Тарасову могилу.

Уже второе столетие к могиле великого печальника о народном горе идут люди «посумовати з батьком Тарасом про свою недолю». Подберется группа — поют «Заповит». А что поэт вдохнул в «Заповит»? Безмерную любовь к родной земле, непреодолимую тягу к счастью, печаль, что счастья нет, и веру в то, что счастье будет. Такова душа Украины, и не умом ее надо понять, а почувствовать сердцем.

В довоенные годы я много раз проезжал мимо Украины. Именно мимо, и потому в памяти не оставалось ничего, кроме грохота поездов на линиях Харьков — Симферополь и Харьков — Ростов.

Только на склоне своих дней я поглядел ей в лицо, и она стала моей поздней любовью. Я полюбил ее за просторы, за яркое солнце, за Днепр, за красивый город Киев, за напевный говор народа, за мягкость и добродушие. Жалею, что встреча не состоялась раньше.

Я попал на Украину с той же целью, с какой ездил по другим краям: для познания наших лесов. Ведь лес везде растет по-разному, одно дело Сибирь, другое — Украина. И нельзя судить только по книгам, надо посмотреть самому.

А на Украине есть на что поглядеть. Мало лесов, но, как говорится, мал золотник, да дорог.

В недавние годы с Тарасовой горы виднелась на левобережье желтая полоска песков. А было время, когда оттуда доносились глухие раскаты грома.

Урочище Приднепровские горбы принадлежало военному ведомству и использовалось как артиллерийский полигон для бронепоездов. В ракетно-ядерный век бронепоезда не оружие, они вышли из моды, полигон давно закрыт. Урочище осталось без хозяина.

Неприветливое место, исковерканное воронками разорвавшихся снарядов. Ветер продолжил разрушение, пески стали сыпучими. В самом центре Украины появился кусочек туркменских Каракумов.

Сыпучие пески опасны для окружающих мест. Они умеют передвигаться. Дует ветер, несет песчинки, бежит метель-поземка, и вот, глядишь, песчаные сугробы надвигаются на колхозное поле.

Остановить пески может только лес. В 1949 году три тысячи гектаров бугристой пустыни передали Прохоровскому лесничеству. В апреле 1950 года на урочище вышли пятьсот колхозниц.

Полевые работы в колхозах в это время еще не начинаются. Колхозницы соглашаются работать в лесничестве. Посадки сосны занимают не больше недели и заканчиваются, покуда не высох песок, смоченный весенней талой водой.

Посадочным мечом Колесова пробивают лунку, подсыпают пригоршню торфа, чтобы не слишком тоскливо было сидеть растеньицу в песке, и всовывают сосновый сеянец-годовичок.

Сажать легко. Сохранить да вырастить труднее. Очень опасен бывает сильный ветер. Пока сеянцы малы, он по-прежнему дует, несет песок, крутит поземку. Ударяются песчинки по стебельку сосенки и пробивают тонкую кожицу — образуется язвочка.

С засеканием песком борются более глубокой посадкой сеянцев. Наиболее чувствительна к ударам летящих по ветру песчинок корневая шейка. В Прохоровке начали сажать так, чтобы корневая шейка и часть хвоинок ушли в песок С тех пор гибель культур от засекания почти прекратилась.

Ветер постоянно меняет поверхность сыпучих песков. Сдувая песок, у одних сосенок он обнажает корни, а другие с головой накрывает песчаной горкой. Необходимо в течение всего лета исправлять работу ветра, подгребать и отгребать песок. Уходом за лесокультурами заняты постоянные кадровые работницы лесничества. Они работают круглый год: летом ухаживают за посадками и питомниками, где из семян выращиваются сеянцы, осенью собирают желуди, зимой заготовляют сосновые шишки и обрабатывают семена, весной ведут посадки культур и сеют семена в питомниках взамен выкопанных годовичков. И тут же сразу начинается летний уход. Работа настолько непрерывна, что еле выкраивают отпуска.

Хорошо обученные, старательные, преданные своему делу кадровые лесокультурницы — золотой фонд нашего лесного хозяйства. Преимущественно молодежь. Леса на Украине выращиваются девичьими руками. Хлопцы рубают, девчата сажают.

На Украине сосну сажают густо, всегда по десять тысяч штук на гектаре. При такой густой посадке ветры опасны только в первые два лета, позже опасность уменьшается, а на пятый год культуры смыкаются ветками и создают затишье. С той поры посадки можно считать молодым лесом. Сыпучие барханы перерождаются в сосновый бор.

Такое перерождение завершилось в урочище Приднепровские горбы к 1958 году. Все три тысячи гектаров песков были засажены сосной. На четырехстах гектарах посадки вышли неудовлетворительными, их пришлось поправлять, дополнять, пересаживать заново. Это совсем немного, если учесть исключительно трудные условия. А на остальном пространстве «гарны вышли культуры».

Пример Прохоровского лесничества типичен для всей Украины.

Лесное хозяйство Украины нуждается для посадок в земельных площадях. Но хороших земель лесничествам не дают. Плодородные почвы нужны под пшеницу, сахарную свеклу, подсолнух. Лесничествам отводят бросовые земли, негодные для сельскою хозяйства.

Бросовые земли не только бесполезны, они вредны для округи, потому что имеют привычку разрастаться, подминая под себя хорошую почву.

Величайшего значения дело творят лесоводы. Вредные местности они превращают в полезные. Там, где размывались овраги и передвигались пески, встает зеленый лес.

Для укрощения оврагов во многих случаях недостаточно посадить лес, надо еще отрегулировать сток вод. Каневская гидролесомелиоративная станция к 1966 году построила 29 бетонных водосбросов и до двухсот километров земляных валов.

Во что обходится гектар нового леса?

В 50-х годах в Прохоровке платили за посадку одного гектара 100 рублей старыми деньгами. В первое лето после посадки пять раз проводили уход, и это стоило 125 рублей. Во второе лето четыре ухода — 100 рублей, в третье три ухода — 75 рублей, в четвертое два ухода — 50 рублей. А на пятый год глядя — по обстоятельствам; иногда уход требуется, а по большей части уже не нужен. Сосенки становятся вровень с человеком. При густой посадке они быстро смыкаются, сами за себя могут постоять. Растут они на Украине значительно быстрее, чем на Севере и в центральных областях: солнца больше.

Общая стоимость одного гектара, учитывая посадочный материал, была равна 500 рублям старыми деньгами. Теперь расценки увеличены в полтора раза, и гектар обходится в 75 рублей новыми деньгами.

Удешевляет посадки механизация. Но до сих пор мало лесопосадочной техники. В 1964 году на Украине было механизировано только 25 процентов посадок. Девчата продолжают орудовать мечами Колесова и цапками.

Самый красивый питомник я видал не на Выставке достижений народного хозяйства в Москве и не в ботанических садах Академии наук, а в соседнем с Прохоровкой Ольховском лесничестве того же Золотоношского лесхоззага. Впрочем, украинский язык здесь мешается с русским, и за один час один и тот же человек несколько раз назовет лесничество то Ольховским, то Вильхивским. Селению же, где находится контора лесничества, прочно присвоено одно имя — Вильхи.

Обнесенный забором питомник расположен вблизи деревни. По оголенной земле, на которой не сыщешь ни соринки, бегут строчки зеленого бархата. В любом питомнике строчки прямы, но они зачастую бывают неровными: в одном месте сеянцы повыше да погуще, в другом пониже, а местами перерыв. Весной выкапывают молодь для посадок, и приходится сортировать: которые повыше — первый сорт, пониже — второй, а часть выкидывается в брак.

Совсем другое дело в питомнике Ольховского лесничества. Пушистые зеленые полоски имеют такой вид, что я спросил:

— Вы что их, по мерке да по линейке ножницами подровняли?

— Да разве ж можно! — в испуге всплеснула руками лесокультурница Мария Чуприна. — Нет, они зараз поднялись и так дружно растут. От семян зависит, от посева, от ухода.

Все сеянцы одинаковы, все первый сорт, и никакого брака.

Вы замечаете кой-какие украшающие, но практически бесполезные излишества. Я прошу правильно их понять. Дорожки между участками питомника окаймлены розовыми, белыми и фиолетовыми астрами; вдоль наружной ограды выстроились георгины, забор закрыт вьющимися побегами цветов, которые здесь называют кручеными панычами. На участках стоят на жердочках красивые дощечки с аккуратно выведенными надписями: «Сосна обыкновенная. Пинус сильвестрис. Площадь — 0,225 га, посев — 11 апреля. Закреплено за звеном Марии Андреевны Чуприны».

Аналогичные надписи на участках всех остальных звеньев: Анны Левченко, Домны Ростапец, Ефросинии Трубы, Ольги Гонзы. Все сверкает чистотой, порядком, опрятностью.

Я с грустью вспомнил, как плохо обстояло дело с надписями на посадках Главного ботанического сада Академии наук и Выставки достижений народного хозяйства в Москве. А ведь те посадки выставлены на обозрение тысячам посетителей. Смотрит человек на какие-то деревца и не знает, что это такое. Нигде не написано.

В питомнике лесничества латинские названия на дощечках так же бесполезны, как и цветы у забора. Но это излишество — продолжение той щедрости, с какой ольховские лесокультурницы вкладывают свой труд на уход за посевами и посадками. Если затрачены недели и месяцы, то не жаль добавить и еще часок сверх положенной меры, «чтоб було найкраще». Это хорошая щедрость, из которой рождается искусство. Уход за сеянцами и лесокультурами поднялся до степени искусства.

В Подмосковье сеянцы выращиваются в питомнике два года. На Украине под теплым солнцем они успевают вырасти за один год.

Ежегодно в апреле все зеленое население питомника меняется. Годовичков выкапывают, увозят на посадки. Землю дезинфицируют, удобряют и засевают новыми семенами. Один гектар питомника дает три миллиона сеянцев для посадки трехсот гектаров новых лесов.

В Ольховском лесничестве нет специального звена, которое занималось бы исключительно питомником, как это бывает в других областях. Все лесокультурницы одинаково занимаются всеми родами работ: имеют свои участки и на сосновом питомнике, и на питомнике лиственных пород, и на лесокультурах.

— Так лучше, всем поровну, и никто не в обиде. Питомники близко от села, лесокультуры далеко, ходить туда долго. Несправедливо, если одни звенья будут на ближних работах, другие на дальних, — объяснила мне звеньевая Мария Андреевна Чуприна, тихая, застенчивая девушка, желтоволосенькая, низенького росточку. Молодая, а работает в лесничестве уже пятнадцать лет; пошла на посадки совсем девочкой. Одна из лучших лесокультурниц, награждена орденом Трудового Красного Знамени и двумя медалями.

Сложное чувство возникает при взгляде на питомник Ольховского лесничества. Все в нем противоречит установившимся нормам. Двухгектарный питомник — кустарщина. В наше время признаны более выгодными крупные питомники в полсотни гектаров. Спорной может показаться и организация труда без специального звена, занятого питомником. Но ведь в малолесных областях Украины особые условия. Нельзя переносить сюда шаблон из других областей. Если люди приладились, если им удобно, зачем возражать? Важен результат. А он хорош.

Уживаются же рядом с фабрично-заводской продукцией кустарные изделия народных умельцев.

Ранним утром около лесничества полно велосипедов. Съехались лесники, младшие командиры лесного хозяйства. Велосипед — необходимая принадлежность каждого, потому что такая у них работа, связанная с длинными путями. Наведаются в лесничество и катятся в свои обходы.

Однажды в перекур на крылечке я стал расспрашивать про житье-бытье.

— Много дела, — ответил лесник Андреян Рябошлык. — Обо всем позаботься, все обеспечь: семена собери, лес посади, уход проверь, бурьян скоси, хлам подбери, а то пожар случится. Да и лесокрадов карауль. Говорят, лесник может прожить без жалованья, на одно приусадебное хозяйство. А много ли у лесника времени остается на свое хозяйство? Нынче все работают семь часов, а у лесника рабочий день ненормированный. Днем лесник работает, ночью лес стережет. В будни народ уставши спит, в будни хоть не смотри, а под выходной и после выходного всю ночь на дороге сижу. Слушаю, не зашумит ли кто.

— А ты свое расписание лесокрадам объявил, чтобы знали, когда в лес приходить, да с тобой не встречаться? — пошутил молодой лесник Григорий Нор.

— Ну ты, остряк-скалозуб! — отмахнулся Рябошлык. — Я к тому хотел сказать, что в нашем лесном деле всякое бывает. Лесник не застрахован от стычки с лесокрадами. А объездчик Кравченко — волком кусанный. Расскажи, Сидор Андреевич, московскому товарищу, как тебя волк грыз!

Уступая моим просьбам, объездчик рассказал:

— Весной было дело. Проверял я обходы, велосипед оставил, потому надо заглянуть во все закоулки, куда на велосипеде не проедешь. Пешком шел. Иду, осматриваю, беру на заметку, что надо подчистить. Солнце село, смеркается. Вижу, собака бежит. Я без внимания, собака лесу не вредит. И вдруг она кидается, да не за ногу, как обычно собаки делают, а к горлу. Я успел заслониться правой рукой, и попала моя ладонь собаке в пасть. Я схватил за нижнюю челюсть и сжал. Ну раз нижняя челюсть в капкан попала — собака совсем безоружна, обороняться ей нечем. «Сейчас, — думаю. — задушу проклятую». Хватаюсь левой рукой за шею и никак не могу обхватить: толста шея. Тут соображаю, что вовсе это не собака, а волк. Крепко челюсть сжимаю, а волк вырывается, и мы оба на месте танцуем. Сильный, черт! Головой мотает, лапами меня царапает, всем телом изгибается. Я левой рукой переднюю лапу схватил, так он задними уперся. Потанцевали мы так, не знаю сколько времени, и удалось ему вырваться. Когда вырывался, сильно мне руку разодрал. Тут я вспомнил, что в правом кармане у меня клеймо. Видали наши клейма?

Я ответил, что знаю. Молоток для клеймения деревьев, назначенных в рубку, похож на почтовый штемпель, но раз в десять тяжелее: не по марке на бумажном конверте бьют, а по древесному стволу стукают, и надо на затеске клеймо с пятиконечной звездой отпечатать. Разбить зверю череп таким молотком куда как способно!

— Достал я клеймо, — продолжал объездчик, — переложил в левую руку, — потому как правая ранена, и кровищи дюже богато течет. Собираюсь по башке стукнуть, а волк отскакивает, близко не подпускает. Побегал за ним, он увиливает, ну и пошел я короткой дорогой скорее до дому. Так что бы вы думали? Волк сзади шел и с травы мою кровь слизывал. Должно быть, дюже голоден. А больше на меня не кидался, под молоток не пошел. Дома у меня температура поднялась до тридцати девяти градусов. Дошел до лекаря, и назначили мне уколы от бешенства. Сначала ничего, терпел, а после стали уколы такие болезненные, что легче бы второй раз с волком сразиться. Вынес пятьдесят два укола, больше не смог.

Сидор Кравченко — человек высокого роста, крепкого сложения и большой силы. Кисть правой руки с наружной стороны покрыта извилистыми шрамами, но Сидор Андреевич хорошо ею владеет, и даже почерк не изменился.

Про борьбу человека с волком есть у Чехова. Мне о таких случаях слыхать не приводилось. В безлюдной тайге нет волков, есть медведи.

— В вашей тайге и лесокрадов нет, — сказал лесник Рябошлык. — Встреча с лесокрадом тоже не сулит доброго. Я так полагаю, коли лихие люди пошли на отчаянность, так им и лесникова жизнь нипочем.

— Трусишь, Андреян? — укорил объездчик.

— Как ты ни оглядай, а в колхозе работа легче.

— Иди в колхоз, теперь начинают богато на трудодни давать. Я на твое место встану.

— Ты же наш начальник. Шестью лесниками командуешь.

— Разве не слыхал? Не будет объездчиков, будут участковые техники-лесоводы с образованием. У меня образования нема. Тридцать лет в лесничестве роблю. Мне срам в сторону подаваться, останусь лесником.

— Зараз образованных не найдут. Тебя же и оставят, Сидор Андреевич, до пенсии.

В каждой отрасли производства встречаются люди разных моральных уровней. Бывают лодыри, корыстолюбцы, любители словчить. Из лесного хозяйства такие отсеиваются; надолго задерживаются на работе энтузиасты.

Вот чему я был свидетелем в Новгород-Северском лесничестве на Черниговщине. Контора лесничества находится в том самом историческом городке, откуда в XII веке князь Игорь Святославович, герой «Слова о полку Игореве», повел свое войско на половцев.

Тут протекает веселая река Десна, и на ее холмистых берегах разместились сосновые леса. Приятные для глаза места: пригорки, разлоги, крутые обрывы, и очень их украшают зеленые кудри сосняков.

Работал в Новгород-Северском лесничестве пожилой объездчик Георгий Михайлович Селезень, местный крестьянин из села Мамекина. У Селезня под началом четыре лесника и две тысячи гектаров молодого сосняка, который сам же он и посадил за тридцать лет работы.

Весной Селезень промок на посадках под дождем и заболел. Посадки, как уже говорилось, ведут ранней весной, чуть только оттает земля, и спешат закончить в одну неделю, пока не начались полевые работы. Ведь приглашают сотни две колхозниц из ближайших деревень, и они согласны подзаработать в лесничестве, пока свободны, а позже им некогда.

Объездчику за всем надо доглядеть. Лесники тоже на своих участках народом командуют, но на свой глаз Селезень надеется больше. Сосновый сеянец — предмет деликатный, чуть присуши корешок на воздухе — он и погиб, засыпь лунку землей неправильно — не будет жить. Вот и ходит объездчик Селезень с участка на участок, следит, не сделали бы какого промаха.

От дождя куда же спрячешься? Не город — в подворотню не заскочишь, в троллейбусе не поедешь. Попадешь под дождь — ходи целый день мокрый.

Сколько за тридцать лет принял на себя дождевой воды! Продрогнет, прихворнет, и снова на ногах. А на этот раз крепко занедужил и впервые в жизни сказал:

— Дойду до лекаря.

Послушал его врач, постукал, градусник поставил под мышку и посоветовал:

— Тебе, Селезень, надо ложиться в больницу.

Запрягли в тележку лошадь, отвезли объездчика в живописный древний город, положили в больницу. И что бы вы думали? Такой корпусный, грузный мужик, крепкий с виду, а оказался у него туберкулез.

Само собой, болезнь затяжная, скоро от нее не отвяжешься. Лежит Селезень месяц, лежит второй. Товарищи его не забывают, навещают. А он каждый раз спрашивает:

— Как культуры? Все принялись? Сколько сосенок пожелтело? Ну, это дело терпимое. А как в восьмом квартале? А с уходом как? Пора уже второй уход делать.

Ему говорят:

— Ты не беспокойся, Георгий Михайлович! Раз такое дело, тебе надо поправляться. А про культуры ты не думай!

— Как же не думать? Я их не видал, какие они в этом году. Душа болит. Да и лежать здесь скучно. Погулять бы по соснячкам! Пахнут-то они как духовито! Свобода, солнце, ветерок.

Тридцать лет изо дня в день ходил человек по соснякам, а теперь вокруг него сомкнулись белые стены, и на одной расползлось по штукатурке от пролитой в верхнем этаже воды серое пятно, похожее на карту Азии. Тоскливо Селезню смотреть на пятно, слушать надрывный кашель соседей по палате, хочется на волю. По дому он не скучает: там тоже стены. Он вспоминает о самом лучшем, что видал в жизни, — зеленых борах над сверкающей полосой реки Десны, и его тянет в свои сосняки.

А время бежит. Врачи говорят:

— Можем вас, Селезень, выписать домой. Но к работе приступать рано. Да и вообще неизвестно, как дальше пойдет и когда вам по силам будет работа.

Мы дадим заключение во ВТЭК, и собес назначит пенсию. А больничный листок закроем. Так полагается. Да у вас и возраст подходящий для пенсии.

Пришел в больницу лесничий, а Селезень грустит:

— Вот и кончилось все. Я к лесничеству непричастный. Хотят перевести на пенсию.

— Так ведь ты, Георгий Михайлович, ничего не потеряешь. Пенсии теперь большие. А ты сколько получаешь? То же самое и выходит. А все твое хозяйство останется. Пенсионерам полагается и земля и покос.

Было дело еще до прибавки, когда лесохозяйственникам мало платили. Жили главным образом своим хозяйством. У Селезня есть корова, гуси гогочут, куры бегают белые с фиолетовыми пятнами на спинке. В Мамекине каждый хозяин метит своих кур чернильным карандашом, кто головку, кто хвост, кто правый или левый бок, чтобы разобраться:

— Це моя!

Ну и, конечно, помидоров, огурцов, капусты, картошки на своем огороде вволю.

Детей у Селезня нет, живет вдвоем с женой. Уйдет на пенсию — легче станет заниматься хозяйством. В те годы получился такой переплет: минимальный размер пенсии по новому закону сравнялся с окладом объездчика. Есть смысл перечисляться в пенсионеры. Но Селезень не желает.

— Вы то поймите, — говорит он лесничему. — Посажено две тыщи га лесокультур, я их сажал, и было это дело до меня касаемо, а теперь, выходит, некасаемо. На мои культуры поставите нового человека, а сажал-то их я.

— Ты не хочешь уходить что ли?

— Работа не была мне в тягость. Справлюсь и теперь.

— Мы думали, как лучше для тебя. А если хочешь остаться, то мы все будем рады. Поговорю с директором лесхоза.

На другой день приходит лесничий и притягивает листок:

— Раз твой больничный бюллетень кончился, так вот тебе приказ: «Предоставить объездчику Селезню Г. М. очередной отпуск». Твоя воля, как его проведешь: хоть к Черному морю поезжай, хоть дома сиди, хоть в больнице лежи.

Так и остался Селезень в лесничестве. Подлечился, окреп и вышел на работу.

Я говорю лесничему:

— А не мог Селезень иметь какой либо доходишко от леса?

Лесничий возмутился, даже руками замахал.

— Начисто исключено. Вообще-то лесники промышляют хворостом и сенокосом. Но это такое шило, которого не утаишь. Если лесник смотрит за населением в оба глаза, то население следит за лесником сотнями глаз. В деревне привезет кто воз сена или хвороста — соседи заметят, начинают соображать: «Откуда мог взять?», и сейчас же донос. Не мы проверяем такие заявления, а ревизоры, назначенные областным управлением. Селезень за тридцать лет ни в чем не замечен. Не таков человек.

— Чем же тогда объяснить поступок Селезня? Любовь к делу?

— Родительский инстинкт. Он присущ всем живым существам. Я где-то читал о трансформациях родительского инстинкта, кажется, у Дарвина. Моя знакомая ходит по лесу, сядет на землю и закричит восторженно и умиленно: «Скорее, скорее идите сюда! Поглядите, какой маленький, маленький грибок!» Умиление перед всем маленьким — одна из форм родительского инстинкта. Селезень бездетен. Можете представить, с какой силой ударяют по сердцу объездчика двадцать миллионов маленьких зеленых деток, которые растут на его глазах. Вы восхищаетесь чужими посадками, а он-то сам сажал. Вот вам вполне материалистическое объяснение: родительский инстинкт оказался сильнее приобретательского.

Говорят, «рыба ищет, где глубже, человек — где лучше». Никто себе не враг, материальная заинтересованность управляет человеком. Но не всегда так бывает.

Знакомый нам по Бронницам П. И. Дементьев в книге «Записки лесничего» изложил свой почти полувековой опыт и сообщил такое наблюдение: «Начинающий лесник в первое время видит в посадке леса просто работу, позже она перерождается в страсть».

А когда страсть, то все другие побуждения глохнут.

В деревне Вильхи Черкасской области я рассказывал колхозникам про обширные леса северной тайги, что тянутся от Балтийского моря через Урал до Тихого океана. Те леса самородные, никто их не сажал, сами выросли.

Колхозник Иван Гонза усмехнулся и перебил:

— Извиняюсь, но то брехня. Сам лес нигде не растет. Этого не бывало, и это не может быть. Его завозят и садят. Дерево всегда из зерна. Зерно не поступит — лес не вырастет. Как жито на поле.

Я опешил от неожиданности, потом нашелся.

— Верно, — говорю, — Иван Михайлович. Без зерна не вырастет. Но в тайге сами деревья кидают на землю зерно, из него и вырастает лес.

— Не соглашусь нипочем, — упорствовал Гонза, — и вы меня не смешите той брехней! Руками кладут зерно! Кто-нибудь посадил вашу тайгу. Может, давно дело было, и люди про то забыли.

Убедить мне не удалось. Все, что нас окружало, противоречило моим словам. От деревни Вильхи до города Золотоноши, как полки на параде, правильными квадратами выстроились великолепные сосняки. Излишне спрашивать, откуда они взялись, как выросли. Без расспросов ясно, что «зерно положено руками». Вольная природа не меряет по линейке, а золотоношские сосняки стоят ровно и прямо.

Колхозник Гонза обращается ко мне торжествующим тоном победителя:

— Есть тут какое дерево, что само выросло? Нет таких! Все наши девчата садили. Так с дедов ведется. На каждом месте надо растить то, к чему земля способна. Тут приднепровские пески, жито не дюже родит, а сосна песок любит.

Разговор с украинским колхозником напомнил мне курьез противоположного порядка. Несколько лет назад писатель Олег Волков выступил в 9-м выпуске альманаха «Охотничьи просторы» с критической статьей по поводу моей книги и так остроумно иронизирует на мой счет: «Излагая вопросы лесного хозяйства, автор… доказывает, что леса пора разводить так же, как капусту на огороде. Однако нам это предвосхищение будущих достижении кажется чересчур смелым и недостаточно обоснованным… Мы, например, ничуть не сомневаемся, что человек когда-нибудь научится летать на Марс и, вероятно, извлечет из этого ощутимую пользу, но считаем преждевременным основывать на этом какие-либо хозяйственные расчеты».

Должен заметить, что в настоящее время хозяйственные расчеты немыслимы без посадок леса. В СССР ежегодно сажается и сеется лесов в пять раз больше, чем капусты, причем капусту каждый год надо сажать наново, а лес остается.

Вот какие несговорчивые попались мне оппоненты. Украинский колхозник говорит по малой своей грамотности, московский писатель продемонстрировал «плоды просвещения». Я даже захотел, чтобы они встретились, поговорили без меня и поняли бы, что оба не правы. Но я тут же спохватился: если и встретятся, все равно не смогут прийти к соглашению. Слишком разные вещи они знают. Писатель О. Волков повидал сибирскую тайгу, колхозник Гонза смотрит на украинские леса. А хозяйство ведется по-разному: одно дело — Украина, другое — тайга.

Советское законодательство различает три группы лесов и по-разному их бережет. За одними ухаживают более старательно, содержат по первому да по второму разряду, за другими уход послабее — третьего сорта.

К первой, самой ценной и наиболее оберегаемой группе отнесены защитные леса всех видов: пригородные, курортные, полезащитные, почвозащитные, водоохранные, придорожные. На Крайнем Севере к первой группе причислена притундровая полоса. Она защищает северные области от наступления тундры. Мы видели эти леса, когда плыли на пароходе по Белому морю в Мезень. Все беломорское побережье считается защитной зоной.

Занятая древостоями площадь в лесах первой группы равна в настоящее время 88 миллионам гектаров.

Я всюду указываю только площадь, покрытую лесом, чтобы не вдаваться в длинные объяснения о том, как учитывают леса и почему так учитывают, а не иначе, хотя никакой лес не может существовать без вспомогательных площадей: квартальных просек, дорог. Их тоже измеряют и причисляют к владениям лесного ведомства. Но я их исключаю и даю, как говорится, товар чистым весом.

Обычные, не имеющие особых защитных функций леса густонаселенных центральных, южных и западных областей включены во вторую группу. Это леса эксплуатационные, главное их назначение — давать древесину, но их тоже надо беречь, потому что лесов в тех местах маловато. Лесопокрытая площадь во второй группе — 56 миллионов гектаров.

Перечень всех республик и областей был бы длинен и скучен, да можно обойтись и без него. Найдите на карте Эстонию, Ленинградскую область, Ярославскую область, Марийскую и Удмуртскую республики, Курганскую область. Леса этих и всех лежащих к югу областей отнесены только к первой и второй группам.

Кроме лесов первой и второй группы, хозяйство в которых ведет лесное ведомство, есть еще 41 миллион гектаров лесопокрытой площади, переданной другим ведомствам, городским Советам, санаториям, научным учреждениям, учебным заведениям, совхозам и колхозам. Эти леса находятся в населенных местностях и по своему значению могут быть приравнены к первой и второй группам.

Защитные леса первой группы выделены в тайге: вокруг городов, вдоль железных дорог, по берегам рек и, как говорилось, притундровая полоса. Вся остальная тайга Европейского Севера (начиная с Костромской области), Урала, Сибири и Дальнего Востока отнесена к третьей группе. Ее у нас не особенно берегут и хозяйство ведут по третьему сорту.

В тайге ведутся промышленные рубки в широких масштабах, древесина идет отсюда во все районы страны. Самые крупные поставщики лесоматериалов — Архангельская, Пермская и Свердловская области. Много леса добывают в Кировской, Вологодской, Костромской областях, в Карелии и республике Коми. В последнее время на положение важных районов лесодобычи выдвинулись Иркутская область и Красноярский край. Развивается лесная промышленность Тюменской области.

Но дело вовсе не в самих лесозаготовках, а в соотношении между рубкой и восстановлением. Отличие между разными группами лесов заключается не в том, что одни рубить, другие не рубить, а в разной заботе о выращивании молодняков, во всем уровне лесного хозяйства, в его бюджете, в количестве ухаживающих за лесом рук.

На Украине один лесничий управляет в среднем 5 тысячами гектаров, один лесник охраняет 500 гектаров. В Архангельской области на одного лесничего приходится 180 тысяч гектаров, а на каждого лесника 22 тысячи. В Красноярском крае владения лесничего превышают миллион гектаров, а на каждого лесника приходится по 100 тысяч гектаров.

На Украине каждому леснику помогают на лесопосадках сотни сезонниц. В тайге до недавнего времени никто лесникам не помогал.

Отсюда можно понять, насколько неодинакова забота о лесах в разных концах нашей страны. В тайге много рубят, в центральных и южных районах много сажают.

В главе об аксиомах лесного хозяйства я приводил примеры промахов в обращении с лесами первой группы, когда от излишней «бережливости» доводили древостой до распада и гибели. Но в конце концов не пропал ни один гектар; не считаясь ни с какими затратами, на тех же местах выращивают новые леса. Да не только на тех же местах — сажают и на новых. В лесах первой и второй групп площади посадок превышают площади вырубок; происходит неуклонное увеличение количества лесов.

На Украине рубят много на Карпатах, но и там сколько рубят, столько же и сажают. В равнинных областях Украины рубят мало или совсем не рубят, а сажают много. В целом по Украине в последнее десятилетие на один гектар рубок приходилось по три гектара посадок. В 1964 году срублено 50 тысяч гектаров, посажено и посеяно 152 тысячи. Так Украина ежегодно прибавляет по сотне тысяч гектаров новых лесов.

Белоруссия в послевоенное время посадила один миллион двести тысяч гектаров новых лесов.

Образцово поставлено лесное хозяйство Латвии. Там хорошо проводятся рубки ухода за лесом, принимаются меры к повышению продуктивности лесов, осушаются болота, улучшается породный состав древостоев.

В тридцати девяти областях, краях и автономных республиках южной, центральной и западной зоны Российской Федерации, где хозяйство ведется по первому и второму разрядам, в 1964 году срублено 220 тысяч гектаров, посажено и посеяно 416 тысяч.

Следует отметить, что во многих малолесных областях Российской Федерации площади посадок в последние годы не увеличиваются, а на Украине даже уменьшаются: негде сажать, все прогалины в лесах засажены, а новых земель лесничествам не прирезают. В таких областях площади посадок ограничиваются площадями ежегодных вырубок.

Иное положение в тайге. Там рубят много, леса горят часто, сажали же вплоть до 1959 года мало. В последние годы в хозяйстве тайги произошел крупный сдвиг, посевы и посадки значительно увеличились, но не во всех еще областях достигли должного уровня по качеству работы.

Надо рассказать, как исторически сложилось отставание лесного хозяйства в тайге. Молодежь об этом не знает, а старики, по-видимому, забыли. Так я напомню.

Году, кажется, в 1927-м я впервые услышал в среде лесоводов слова: «заем у леса». И никто в ту пору не протестовал, все были согласны, что заем сделать надо.

Разрабатывался план первой пятилетки: деревянная, соломенная и лапотная Русь должна была превратиться в могучую индустриальную державу. Намечалось строительство электростанций и множества всяких заводов, проходка угольных шахт, бурение нефтяных скважин. Проектировщики сидели над чертежами, а финансисты подсчитывали, хватит ли пороху, и решали, как поступить, чтобы пороху хватило.

Индустриализация требовала громадных денег. А добывать средства можно было только путем жесточайшей экономии. Пришлось экономить на пище, одежде, жилищах; надо было поменьше проживать, побольше класть в копилку и доставать из копилки только на строительство, сокращая все другие расходы. В Программе КПСС говорится:

«Индустриализация СССР — великий подвиг рабочего класса, всего народа, который не жалел ни сил, ни средств, сознательно шел на лишения, чтобы вытащить страну из отсталости».

Не скажу, чтобы мы уж очень шибко голодали. Мы вегетарианствовали. Ввели карточную систему на продукты, но по карточкам давали ржаной хлеб, и, к сожалению, ничего больше. В столовых кормили перловой похлебкой и пшенной кашей без масла, а всякие разносолы да лакомства продавались в «Торгсине» в обмен на золото.

Стране тогда много нужно было золота. Плотины гидростанций и заводские корпуса строились на бумажные деньги, а для начинки зданий оборудованием надо было купить турбины, станки и машины за границей, потому что в то время мы не могли построить их сами, а тут уж требовалось золото.

Советское правительство в мае 1935 года объявило, что на индустриализацию истрачено 3 миллиарда рублей валютой. Это 142 тысячи пудов чистого золота, которым можно заполнить 142 обычных двухосных железнодорожных вагона.

Весь унаследованный нами золотой запас царской России умещался в двадцати вагонах. Именно в таком количестве вагонов он был вывезен в первую мировую войну из Петрограда в Казань, а потом путешествовал по Сибири. В рассказе Алексея Толстого «В снегах» об этом сказано вполне точно: ровно двадцать вагонов. Отсюда можно судить, как много желтого металла пришлось добыть в первые пятилетки.

А добывался он усилением экспорта сельскохозяйственных продуктов и древесины. Важную роль играл, конечно. Архангельск, но лес вывозился также через Ленинградский порт, Игарку и западную сухопутную границу. Пермская древесина плыла по воде до Волгограда, где переваливалась на железную дорогу и в Новороссийске грузилась в иностранные корабли.

Кроме того, возрастала внутренняя потребность в древесине. Заводы строились из бетона, но в те времена еще не помышляли о сборных конструкциях, жидкий бетон вливался для затвердения в дощатую опалубку-форму, и каждое сооружение вырастало в деревянном футляре. На строительство уходила уйма бревен и досок.

Вот с какой рекордной быстротой развивались лесозаготовки: в 1928 году в СССР был заготовлен 61 миллион кубометров древесины (столько же, как и в 1913 году), в 1929 году — 95 миллионов, в 1930 году — 147 миллионов. Нарастание продолжалось и дальше: в 1935 году добыто уже 210 миллионов, а в 1939 году — 264 миллиона кубометров.

Нашим обширным лесам вовсе не тяжело отдавать такие количества, и тут не было никакого займа. Можно брать значительно больше. Но все дело в способах рубки.

Прежние лесоразработки имели мелкокустарный характер. Есть на среднем течении Северной Двины деревня Конецгорье. Ее жители исстари занимались лесозаготовками для архангельских лесопильных заводов. Как всюду на северных реках, дело это велось без отрыва от сельского хозяйства. Осенью, как выпадет первый снег, крестьянская семья торопилась поскорее закончить перевозку сена с дальних сенокосов к себе на двор и тут же начинала рубку. «Лесозаготовительным предприятием» была крестьянская семья, действовавшая по некрасовской формуле: «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу».

Рубки в еловых лесах вели выборочные, срубали не все деревья, а самые крупные из них. Какие помельче да помоложе оставляли дорастать.

В лесу никогда не оставалось пустырей. В изреженном древостое быстрее начинал расти молодняк, да появлялось еще много самосева от падающих семян.

Если и применялись в сосновых лесах сплошные рубки, то их вели узенькими полосками, и такие узкие вырубки обильно засыпались семенами с рядом стоящих деревьев.

Словом, все виды прежних рубок обеспечивали хорошее возобновление молодняка на лесосеках. Леса стояли нерушимо.

И так повсюду на всех северных реках.

В первую пятилетку понадобилось больше древесины, и она нужна была скорее.

А много ли людей живет в деревне Конецгорье? Они не могли дать ни скорее, ни больше. И вот тогда основали Конецгорский леспромхоз. Построили на берегу Двины бараки, привезли из других областей тысячу людей и заставили добывать древесину круглый год. А что значит круглый год? Прежде вывозили только зимой, на санях по снегу, и тогда всюду была дорога. А для летней вывозки нужна рельсовая дорога с паровозами. А если узкоколейная дорога, то надо рубить целыми квадратными километрами, иначе не оправдается расход на постройку дороги.

Летние заготовки неизбежно влекут трелевку — выволакивание древесных стволов по голой земле, потому что летом сани не помога. И после такой трелевки не то что древесного молодняка, живой травинки на земле не увидишь.

В отличие от лиственных деревьев сосна и ель не дают поросли от пня. Новый лес на вырубках может появиться только от налета семян, и тут играет роль величина лесосеки. Хвойные семена крупненькие, с одним крылышком, они летят по ветру полсотни, реже сотню метров от материнского дерева. В начале весны хвойные семена скользят по обледеневшей поверхности снега и могут укатиться по пустырю на дальние расстояния. И все же быстро обсеменяются небольшие вырубки, а если вырубают широкий пустырь, обсеменение затрудняется и замедляется.

Таким образом, начатые в 30-х годах круглогодовые лесозаготовки с трелевкой бревен по земле и с вырубкой больших пространств неблагоприятны для самородного возобновления хвойных лесов.

Такие рубки, называемые концентрированными, неизбежны, без них нельзя механизировать работу. Они даже выгодны для быстрого омоложения перестойной тайги, могут послужить могучим средством для ее улучшения, так как могут дать в будущем прекрасные одновозрастные древостои. Но для этого они должны сопровождаться целенаправленными мерами по восстановлению леса, вплоть до искусственных посевов и посадок.

Теоретически все просто: надо поднять лесное хозяйство до уровня новых задач. Но ведь это потребует расходов. Нужны деньги. А в годы первых пятилеток каждый рубль был на счету. Люди в ту пору ели не досыта. Лес может ждать дольше, чем человек. Неразумно тратить деньги на посадки деревьев в тайге.

Разделили Советский Союз на две зоны: южная — лесоохранная, северная — лесопромышленная. В лесоохранной зоне хозяйство честь честью, в лесопромышленной никак. В тайге надеялись на природу, пусть-де сама она выращивает, а если не вырастит, тоже за беду не считали, так рассуждали: «Много лесу в тайге, если часть убудет, немало и останется».

Вот это и был заем.

В годы первой пятилетки я не видывал ни одного человека, который считал бы неправильной политику индустриализации. История подтвердила ее правильность.

Самый идеальный порядок в лесах не смог бы в 1941–1945 годах спасти страну, а защитил металл уральских заводов, построенных в первую пятилетку.

Долг, оказывается, значительно меньше, чем мы привыкли думать.

Судьбу концентрированных вырубок изучали многие лесоводы, в конце концов пришли к одинаковому бесспорному выводу.

Крупнейший знаток тайги — академик ВАСХНИЛ Иван Степанович Мелехов. Сейчас он работает в Москве, но москвич он молоденький, с 1962 года, а до того вся его жизнь и работа была связана с тайгой. Он родился на берегах Северной Двины, образование получил в Ленинграде, был учеником выдающегося лесовода М. Е. Ткаченко, потом вернулся в свою лесную сторону, стал профессором Архангельского лесотехнического института, основал на Севере Институт леса Академии наук СССР.

Но это внешняя анкетная линия жизни, а ее внутреннее содержание — три с лишком десятка лет самоличного изучения тайги. Одна из тем его исследований — естественное возобновление леса на концентрированных вырубках. Иван Степанович создал новую отрасль лесной науки — типологию вырубок, показал, как по-разному протекает естественное возобновление в зависимости от того, какие травы вырастают на вырубках: одни мешают древесным семенам прорастать, другие почти не мешают. Но травянистая растительность не остается навсегда неизменной, даже в самом тяжелом ее типе через десятилетие наступают перемены, и тогда получают возможность поселиться деревья.

Я спросил, каковы вообще результаты рубок за этот период, когда о восстановлении лесов в тайге не заботились.

— В тридцатых годах, — ответил ученый, — предполагали, что все вырубки навсегда останутся голыми пустырями и превратятся в болота. Но вот прошли годы, концентрированные вырубки изучены, накопились объективные материалы, и пессимистические прогнозы не оправдались. Длительные исследования показали, что необлесившимися остаются пять-семь процентов площадей и редко до десяти, когда по молоднякам пробежал пожар. Девяносто же процентов вырубок заросли лесом.

Я попросил объяснить, почему получается разнобой между исследованиями ученых и официальными отчетными данными. Не говоря уже о других ученых, даже такой хранитель леса, склонный не к оптимизму, а к преувеличению опасностей, как профессор Н. Е. Декатов, признает эти 90 процентов облесившихся концентрированных вырубок. В то же время в отчетных данных дается меньшая цифра.

— Отчетные данные, — ответил Иван Степанович, — не учитывают давность вырубок. На свежих вырубках может не быть ни одного зеленого растения. Преобладают коричневые, серые тона. В какую графу заносятся такие площади? Нельзя же их считать лесопокрытой площадью. Это вырубки, и притом необлесившиеся. В эту графу их и зачисляют. Но зайдите сюда через три-пять лет — увидите иное, увидите зелень, увидите жизнь, в том числе начинающуюся жизнь нового леса. Некоторые вырубки, заросшие луговиком извилистым и вейником, восстанавливаются только через десятилетие или позднее. Выводы надо делать на основе длительных исследований. Девяносто процентов мы считаем для круглого счета. На самом деле восстанавливается больше.

Но есть минус, — добавил ученый. — Не везде вырос хвойный лес, много появилось березы и осины.

По данным Н. Е. Декатова, 10 процентов концентрированных вырубок остались пустырями, 30 процентов заросли хвойным лесом, 60 процентов — березой и осиной. Но под пологом березы и осины в большинстве случаев появился еловый молодняк.

Почему так произошло и что получится в дальнейшем, об этом мы сейчас поговорим.

Река Пинега, приток Северной Двины, протекает по обширному массиву песков ледникового происхождения. Примерно двенадцать тысяч лет назад северная половина Русской равнины была покрыта ползучими ледниками, и они оставили после себя разные следы. На Пинеге ледник нарыл песков.

Не думайте, что это какие-либо голые зыбучие пески. За тысячи лет они заросли растениями, изменились; образовались сухие, здоровые почвы. Их на Севере больше любят, чем глину. Север страдает от избыточного увлажнения, от болот. А если почва хорошо забирает воду, это благодать.

На песках хорошо растет сосна. Другие древесные породы требовательны к содержанию в почве питательных веществ. Сосна нетребовательна, она мирится с песком, и потому на песках господствует, не сталкиваясь с конкуренцией других деревьев.

Непередаваемое очарование здешним сухим борам-беломошникам придает белая поверхность земли. Это не холодный и мертвый снег, а живая теплота оленьего ягеля. Олений мох покрывает землю пухлым ковром. Он такой пушистый, кудрявый, затейливо кружевной, цветом белый с еле заметным серовато-зеленоватым оттенком. Кажется, что земля сплошь устлана шкурами тонкорунных овец, и на них большими пуговицами лежат шляпки грибов. Над всей этой белой красотой возвышаются красно-бронзовые столбы сосен с зелеными хвойными макушками. Светло в лесу, торжественно и радостно. Боры-беломошники по эмоциональному действию на человека — полная противоположность темным и угрюмым еловым лесам.

Есть еще боры-верещатники и боры-брусничники. В брусничниках сосны крупнее ростом. И есть там примесь лиственницы. Для лесорубов боры-брусничники ценнее: больше урожай.

В Пинегу впадает река Покшеньга. Течет она из глубины тайги, и там, вдалеке, на глинистых почвах растут сумрачные ельники-черничники.

На Покшеньге издавна добывают древесину, кидают бревна в реку, их выносит на Пинегу, а дальше их сплавляют в Архангельск.

Рубкой занимаются два лесопункта: ближний — Покшеньга, дальний — Кавра. В Покшеньге рубят сосну, в Кавре — елку.

И вот как неодинаково восстанавливается самородный лес в сосняках и ельниках.

Из Ульяновской области перевели в Покшеньгу работать лесничим выпускницу института Нину Юдину, и она не может надивиться:

— Если рассказать в Ульяновской области, там не поверят. Сколько там труда вкладывают в посадку сосновых культур! Сколько ухода! Климат там для лесов трудный. Майский хрущ подгрызает корни у молодых сосенок. А здесь на вырубках прошлых лет сосняк сам лезет из земли. Тракторы при трелевке сгребают слой подстилки, мох тоже сдирают. Обнажается песок, а сосновым семенам то и любо, им бы только добраться до песка. Засух здесь не бывает. Такое здесь прекрасное возобновление в борах, что ульяновцы ахнули бы.

В ельниках Кавры все идет иначе. Вырубки зарастают березой. Это агрессивное дерево пускает по ветру неисчислимое множество мелких летучих семян, засыпает ими всю округу и вырывает площадь из-под носа у медлительных хвойных пород.

Такое возобновление называется сменой пород. Она происходит главным образом в еловых лесах, растущих на влажных глинистых почвах.

Береза, так же как и осина, засылает свои воздушные десанты и в сосновые боры, но пески лазутчикам не по нутру, там они не в состоянии закрепиться настолько, чтобы одержать победу. А сосна к песку привычна и господствует на нем безраздельно.

На свежих же почвах сосняков-черничников, если такие встретятся, береза и осина, как быстрорастущие породы, способны подмять под себя и заглушить сосновый молодняк. Но таких площадей в тайге мало. Поэтому большинство вырубок в таежных сосняках хорошо возобновляется сосной.

Зарастание самосевом березы вырубок в еловых лесах некоторые люди считают чуть ли не катастрофой. Ведь в строительстве и промышленности ценятся хвойные лесоматериалы, лиственная же древесина не в почете. И когда в Кавре срубленная делянка ели заполняется березовым молодняком, этот процесс начинает казаться порчей леса. Начинаешь думать: «Хороший лес срубили, на его месте растет плохой».

Однако первое впечатление обманчиво. Надо подождать, поглядеть, что будет дальше и чем все кончится.

Недавние вырубки в Кавре заполнены березняком. На давних под светлой зеленью листвы видишь темные конусы молоденьких елочек. И с каждым годом их становится все больше и больше.

Как попадают в березняки еловые семена? Больше всего накатом по весеннему насту — обледеневшей от солнечного пригрева и ночных заморозков поверхности снега. В эту же ранневесеннюю пору ель начинает разбрасывать из шишек первые семена. Снабженные крылышком, они скользят по льду, как буера под парусом, и способны прокатиться на далекие расстояния.

Надо отметить, что поселение под пологом березы благоприятно для ели. Ель — затейливое, прихотливое дерево. Многими свойствами она отличается от других древесных пород. На ранних стадиях она нежна, нуждается и опеке и всходит хорошо только под защитой от жарких прямых лучей солнца, поздних весенних заморозков, холодных ветров. Если еловые семена прорастут на оставшейся после сплошной концентрированной рубки широкой оголенной поляне, где и ветер гуляет и солнышко светит, молоденькие всходы могут погибнуть в первый год жизни. Березовый полог защищает малюток от всех напастей: от горячего июльского солнца, от морозного ветра. Такая обстановка наиболее удобна дли первых лет жизни, пока ель нетребовательна к свету. Поэтому народ называет березу, так же как и осину, нянькой ели.

В дальнейшем положение осложняется. У подросших и окрепших елочек возникают новые требования, они начинают нуждаться в свете. Хотя ель теневынослива и не погибает даже под плотным пологом темного елового леса, но при отсутствии света она вовсе прекращает рост. В еловых лесах вы сплошь и рядом встретите захиревшую замухрышку. От рождения ей семьдесят лет, а росту от земли всего один метр.

В березовом лесу светлее, а весной, покуда береза не распустит листья, вообще нет никакой тени. В этот недолгий, правда, период маленькие елочки под березовым пологом успевают достаточно хлебнуть солнышка и пользуются всей полнотой жизни. Поэтому елочки, поселившиеся в березняках, продолжают расти, хотя и замедленно.

Теневыносливость и долголетие приводят в конечном итоге к победе ели. Береза недолговечна, она рано дряхлеет, часть деревьев отпадает, полог изреживается, в лесу становится светлее, и это создает условия для более быстрого роста ели. А ближе к сотне лет отмирает почти весь березовый древостой. Ель же долговечна, ей нипочем прожить и две сотни лет. И вот на участке, первоначально занятом березой и подселившимся под ее полог еловым подростком, остается в конце концов одна ель.

Точно так же протекает состязание с осиной. Бойкая осина тоже заселяет вырубки в еловых лесах, но потом появляется ель и тоже побеждает захватчицу. Борьба в тайге жестока, и конечная победа дается не тому, кто быстр, ловок и пронырлив, а тому, кто стоек и живуч. Поэтому на всем протяжении тайги от Балтики до Тихого океана главенствуют хвойные породы.

Учение о смене пород было изложено классиком лесной науки Г. Ф. Морозовым. Ход смены пород подмечен вековыми наблюдениями нашего народа. Попытки скептиков доказать, что процесс идет иначе и не приводит к господству хвойных пород, несостоятельны.

На вырубках Кавры мы видим только начальную стадию смены пород. Окончательный результат придет через несколько десятков лет. Но есть места, где итог виден сейчас.

У меня хранятся в коробке куски древесного угля. Я выкопал их из-под корней столетней ели на участке Тузим в Пермской области, в пятнадцати километрах от Камы.

Там в лесу видны на земле круги, отороченные канавами. За один день я нашел десяток кругов. Все одинаковой величины, все по сто больших шагов в окружности. Я старался шагать пошире, но не думаю, что шаг был равен метру. Ясно, что не сама природа создала эти круги, а сделаны они человеком, но когда-то очень давно, потому что канавы заросли таким же плотным слоем мха и черники, как и вся окружающая земля. Да что там мох и черника! Местами канавы уходили под корни елей и продолжались с другой стороны — значит, и елки-то поселились здесь, когда уже существовали эти канавы и круги.

А круги взялись вот откуда. Здесь в былые времена велись куренные рубки для выжига угля. Поблизости находятся Пожевской, Елизавето-Пожевской и Манкорский металлургические заводы, основанные еще в XVIII веке. Они работали на древесном угле.

Весь лес в Тузиме был сплошь срублен. Бревна складывались стоймя в большие круглые кучи, засыпались землей, поджигались и долго тлели при минимальном доступе воздуха, превращаясь в уголь. После остывшие кучи разгребали и уголь увозили на заводы. Остались только горелые круги с золой да с угольной крошкой.

Сейчас и в кругах и между кругами стоят совершенно одинаковые ели. Никто их не сажал, сами выросли от налетевших семян. Корни елей расходятся во все стороны по самой поверхности земли. Я копнул лопатой и разыскал под корнями довольно крупные угли. Примечательные угольки: ведь никто их под корни не подкладывал, сама елка выросла на углях. Потому и положил в коробку, сохранил.

История елового леса на участке Тузим вполне ясна. Возьмем из-под мха и черники пробу земли с кусочками угля, посмотрим, чем посыпала природа обгорелый круг. Падали сюда семена, увядшие листья, хвоинки, и все это сгнило, превратилось в мать сыру землю. Но не сгнивают угли и не гниет еще одно вещество — цветочная пыльца. Цветочную пыльцу разных растений легко распознать по внешнему виду под микроскопом. В нашей пробе много березовой пыльцы, стало быть, береза прежде была. Теперь березы нет, всюду чистые еловые древостои.

Хороший лес лучше, чем в девственной, никогда не рубленной тайге. В северо-восточной части Пермской области есть много первобытных ельников. Те примерно такие же, как на Мезени, разновозрастные, невыгодные для лесоразработок. На одном и том же гектаре встретишь и мертвый сухостой, и здоровые деревья, и молодой тонкомер. В Тузиме лес хорош. Тут нет ни одного умершего дерева, ни одного старого инвалида, нет ни гниющего сухостоя, ни маломерных недоростков; все деревья здоровые, ровные по величине, почти одновозрастные: самой молодой ели — сто лет, самой старой — сто тридцать. Все годятся в дело, ни одну не выбросишь. Очень выгодный лес для лесорубов.

При мне в Тузиме работали лесорубы Городищенского леспромхоза. Возраст деревьев удалось определить точно подсчетом годовых колец на пнях.

И при мне же работали лесоустроители, лесные таксаторы. Запас древесины исчислен в двести пятьдесят кубометров на гектаре. Очень неплохо для тайги. В той же Пермской области в девственных ельниках бывает меньше двухсот.

Таким образом, смена пород с первоначальным зарастанием куренных вырубок в Тузиме березой и с последующим вытеснением березы елью не привела к порче леса.

Однако в смене пород есть невыгодная сторона. Уже говорилось, что в Тузиме на одном и том же гектаре есть ели в сто и в сто тридцать лет. Это значит, что медлительной природе понадобилось целых тридцать лет на обсеменение участка елью. Вот сколько времени потеряно!

Далее ель, подселившаяся под полог березы, долгое время жила в угнетении при недостатке света и росла замедленно. Тут тоже произошла потеря в скорости роста. Годовой прирост давал два кубометра древесины на гектаре. А ель способна на более быстрый рост, если живет не в угнетении.

Искусственные посадки ели в Лесной опытной даче Тимирязевской академии в Москве в тридцать лет дают двести кубов на гектаре, а в пятьдесят лет — четыреста кубов. В последнее время посадки ели получили широкое распространение в Московской области, и всюду получен такой же большой прирост. Мнение об ели, как о породе, растущей медленно, оказалось неправильным. Оно сложилось только потому, что до сих пор наблюдали самородную ель, выросшую в угнетении. Ель, освобожденная от угнетающего полога, растет быстро и дает в год по восемь кубометров прироста на гектаре.

В настоящее время имеется несколько миллионов гектаров вырубок, заросших березой и осиной, но с еловой начинкой внутри. Березняки и осинники появились на вырубках военного времени и в центральных областях, в том числе и в Московской. В этих областях с развитым лесным хозяйством производится реконструкция молодняков рубками ухода: осину и березу удаляют, ель выходит на свет.

В некоторых случаях оказывается более выгодным другой путь. Можно собрать два урожая: довести березу до спелости, осторожно ее срубить и оставить для дальнейшего выращивания нижний еловый ярус. При таком способе каждый гектар леса дает наивысшую продуктивность.

В отдаленных таежных районах рубки ухода и двухприемные рубки нам пока не по силам: людей нет. Там придется ждать естественного исхода борьбы между елью и березой, при этом много деревьев отомрет, свалится и погниет, а в конце концов будет то, что мы видим на куренных рубках Урала, где выжигался уголь.

В смене пород есть и, бесспорно, выгодная сторона. Опыт Западной Европы показывает, что непрерывное выращивание на одном земельном участке нескольких поколений одной и той же древесной породы истощает почву. При смене пород почва обогащается. Особенно благотворно действует на почву обильный листопад березы и осины, дающий много перегноя.

Если по-настоящему заботиться о сохранении природы, то надо считать смену пород положительным явлением.

Но отдаленные перспективы всегда мало беспокоили людей. Все внимание направлено на ближайшее будущее. Нам некогда ждать, мы заинтересованы в скорейшем выращивании наиболее ценных для строительства и промышленности хвойных деревьев. Правильно это или неправильно, дальновидно или недальновидно, но вся наша лесохозяйственная политика направлена сейчас на предотвращение смены хвойных пород на лиственные. Такая задача ставится перед лесорубами и лесоводами. В данном случае исходят из предположения, что запаса почвенного плодородия хватит на выращивание одного поколения, а дальше будет видно.

Лес на вырубках вырастает и без всяких стараний с нашей стороны. Такова биология леса. Но природа не считается с нашими интересами, и если мы хотим, чтобы росло то, что нам требуется, надо регулировать лесовозобновительный процесс.

После многих трудностей, пережитых в суровое военное время, жизнь и экономика страны начали приходить к мирной норме в 1947 году. В тот год провели денежную реформу, изъяли из обращения обесценившиеся денежные знаки, отменили хлебные и продуктовые карточки. Трудности еще не кончились, но уже наметились пути к облегчению жизни людей.

Тогда же встал вопрос об упорядочении лесного дела. В 1947 году было учреждено Министерство лесного хозяйства СССР, и впервые в заметных масштабах проявилась забота о восстановлении хвойных лесов на вырубках.

Но министерство просуществовало только до 1953 года, позже начались реорганизации. В течение тринадцати последующих лет лесное хозяйство плохо управлялось, слабо развивалось и не достигло должного уровня.

Хотя объем лесокультурных работ в тайге постепенно увеличивался, качество их оставляло желать лучшего. Поковыряет лесник в нескольких местах землю мотыгой, подсыплет немножечко хвойных семян — вот и все, пусть остальное досевает природа. Такую примитивную работу называют содействием естественному возобновлению. Результат ее не надежен.

Применяются в тайге и настоящие посевы. Тогда почву обрабатывают тракторным плугом и семян сыплют достаточно. Но и посевы не всегда гарантируют успех: на избыточно увлажненных почвах довольно часты случаи гибели посевов от выжимания молоденьких сеянцев кристаллами льда и разрыва корешков.

Самый верный результат дают посадки. Задача заключается в замене примитивных лесокультур полноценными посадками.

В ряде таежных областей достигнуто равновесие между рубками и восстановлением. К сожалению, в самых важных лесопромышленных районах с большим объемом рубок лесокультурные работы отстают от потребностей и по количеству и по качеству.

К 1966 году существенного перелома не произошло.

В настоящее время учрежден Государственный комитет лесного хозяйства Совета Министров СССР. Ему и предстоит наладить запущенное дело.

В тайге преобладают престарелые древостои. Под изреживающимся пологом перестойного хвойного леса зарождается новая жизнь и готовится молодое поколение; на гектаре бывают иной раз десятки тысяч молоденьких елочек или сосенок. Если при рубке старых деревьев сохранить хотя бы 3 тысячи молодняка на гектаре, а еще лучше 5 тысяч, тогда обеспечен хороший новый хвойный лес.

С тех пор как в тайге начались сплошные механизированные рубки, проблема сохранения молодняка стала очень острой.

В первый период механизации о сохранении молодняка нечего было и думать. Всякая забота об этом была бы пустым разговором. Тракторов еще не было. Стояла в центре лесосеки лебедка, она подтаскивала к себе срубленные деревья со всех сторон и со всех концов тросами длиной до полукилометра. Что же могло остаться живое? Все лесосеки принимали вид «мамаевых побоищ».

Позже появились трелевочные тракторы. Но технология лесосечных работ выработалась не сразу. В первое время тракторы ходили по лесосеке беспорядочно, по всем направлениям и сминали гусеницами все, что попадалось на пути.

Постепенно технология лесосечных работ совершенствовалась. Люди убеждались, что хаос на лесосеке не способствует успеху производства. Вырубка каждой делянки стала вестись по разработанной технологической карте.

На делянке прорубается до семи километров волоков, разработка ведется узкими лентами, деревья валятся кроной на волок и выдергиваются с ленты вершиной вперед. Часть молодняка погибает, но остается неповрежденным до семидесяти процентов. А такого количества бывает достаточно.

Сохраненный при рубке хвойный молодняк предварительного возобновления часто оказывается ценнее того, который сажается после рубок. Он застраховывает вырубку от смены пород. Он не боится конкуренции со стороны березы или осины. Береза с осиной, конечно, подселяются на вырубку, но они моложе, они уже не в состоянии обогнать хвойные деревца в росте настолько, чтобы накрыть их сплошным лиственным пологом. Сохраненный при рубке хвойный молодняк растет без угнетения, растет поэтому быстрее и поспевает на несколько десятилетий раньше молодняка, появившегося после рубки.

Задача сохранения молодняка при рубке требует от лесозаготовителей осторожности и осмотрительности. Лесорубов надо поощрять премиями. При совнархозах, к сожалению, не было единообразия. В одних областях лесорубам платили за сохранение молодняка, в других не платили. В настоящее время при централизованном управлении надо навести в этом деле порядок.

Выращивание хороших новых древостоев взамен срубленных — это и есть главная наша задача.