Три капитана

Глава 13 Отрываясь от земли

Когда в музейных запасниках уже не хватает места для всё новых свидетелей «времен очаковских и покоренья Крыма», как говаривал желчный классик-дипломат, их сгружают на склады Министерства Культуры. Там они и доживают свой век — тихо, мирно и не засоряя почвы.

Когда же Земля, а тем паче активно развивающиеся новые космические фактории решительно отказываются от устаревших образчиков транспорта, вооружений и иной техники, место им уготовано одно — ЗАВТОНы-«консервы» вроде Беллоны. Эдакий технический дом престарелых.

Когда стало ясно, что нам предстоит лететь в космос, мы первым делом изучили доступный нам транспорт.

По сути нужен был только перекладной — на орбите нас уже поджидала зафрахтованная Федором ОКС «Дромадер», космическая станция геологического управления.

Я никогда не видел такой маленькой станции. Фактически это были, по-моему, два состыкованных вместе списанных орбитальных мусорщика, к которым добавили жилой и хозяйственный модули, стыковочный дебаркадер, топливохранилище и станцию Х-связи.

Название «Дромадер» как нельзя лучше подходило к этой летающей перевалочной базе вахтовиков астро- и геологоразведки, откуда вновь прибывших специалистов разбирали ведомственные катера. Однако в случае необходимости «Дромадер» (точнее, его часть в виде отстыковавшегося судна-мусорщика — она классифицировалась как СОМ, спасательно-оперативный модуль, и, само собой, была окрещена «Сомом») мог доставить пассажиров до орбиты назначения любой степени удаленности и своим ходом.

Согласно полученным данным об орбите ракетоплана Четвертой Межзвездной, мы имели шансы долететь до него на «Соме» за 16 часов.

Нам, прямо скажем, крепко повезло: до ракетоплана не было и тридцати градусов орбитальной дуги. А ведь могло оказаться и сто восемьдесят! Причем в этом случае ракетоплан находился бы с Беллоной в противостоянии, будучи затенен от нас центральным светилом. Соответственно, он не принял бы наш инициирующий радиоимпульс и, стало быть, не ответил бы на него!

Итак, 16 часов лету…

Ерунда!

Главное — не пожалеть топлива на начальный разгон, а там сама физика до ракетоплана доведет, дружно полагали мы, одновременно чувствуя, как головы начинают бешено кружиться при одной лишь мысли о столь близком соседстве с первым форпостом нашей такой таинственной и столь глубоко законспирированной мечты.

Конечно, вариант «Сома» был привлекателен не самим фактом того, что на нем можно было до ракетоплана долететь. Как следует порывшись в ангарах «Геостроя» (ох, какие станции госарсенала величественно плыли по орбите Беллоны, я еще расскажу о них!), мы в итоге нашли бы какой-нибудь флуггер или планетолет, которые в считаные часы домчали бы нас до цели.

Но можно было ли признать флуггер или планетолет оптимальными средствами достижения наших целей?

Ведь вопрос был в том, как на ракетоплан высаживаться!

Простой, думаете, вопрос?

— Стыковочные шлюзы нашего найденыша могут попросту не работать, — сказал Смагин.

— Или не совпадать «папами» и «мамами» с современными шлюзами, — добавил Шадрин.

— Да плюс карантинные требования, — протянула Тайна.

— И радиационная опасность, — пригорюнился Смагин.

— А еще он может вращаться вокруг своей оси так, что к шлюзу будет вообще не подступиться, — нагнал дополнительной жути Шадрин.

— Тут, короче, нужна коробка с нормальной док-камерой.

— Ого!

— Ага.

— …Док-камера вообще-то есть на любом мусорщике.

— Да ну?

— Ну да. Мусорщик — он же как китовая акула. Распахивает пасть и гребет в нее с орбиты всё подряд.

— Тоже мне док-камера.

— А на всех мусорщиках, начиная со второй половины прошлого века, это и есть док-камера. В одном из режимов. У них у всех вторая профессия — орбитальное судно-спасатель.

В общем, вариант с «Сомом» вселял в нас сдержанный оптимизм, однако до него и до ОКС вообще нужно было еще добраться.

Всё, чем мы располагали в качестве извозчика до орбиты — одна из многочисленных модификаций «Спектра», популярного грузового катера страшно сказать какого года производства.

Конкретно это воздушно-космическое судно сорокадвухметровой длины было предназначено для доставки на линии «поверхность-орбита» разнообразных грузов, требующих особо деликатного обращения. Для чего грузовой отсек машины был выполнен в виде амортизированной капсулы.

Лично мне из этой категории грузов, например, известны выращенные в условиях невесомости исполинские кристаллы редкоземельных металлов — я о них некогда писал популярную статейку в «Химическое обозрение».

Однако, судя по терпкому кислому запаху, крепко въевшемуся в грузовой отсек, наш «Спектр» прежде возил исключительно органику. Причем категорически не подлежащую длительному хранению.

Мы переглянулись и — спасибо полковнику Гусеву! — дружно натянули кислородные маски.

Но даже теперь по фрагментарным выражениям наших физиономий можно было понять, что уточнение подробностей природы этих самых грузов нас уж точно не интересует. Иногда, знаете ли, блаженное неведение — залог спокойного сна и устойчивой работы желудка!

Так или иначе, наша версия «Спектра» теоретически предназначалась и для перевозки пассажиров, значащихся в сопроводиловке под восхитительным грифом «в том числе». Специально для этого «числа» в мерзко благоухающем грузовом отсеке были установлены жесткие сиденья в один ряд, друг за другом, по одному борту.

— Путешествие обещает быть приятным, — изрек Смагин-младший с философической отчужденностью в голосе.

— Лишь бы недолгим, — с надеждой заметил я.

А Тайна лишь скептически фыркнула и осторожно переступила меховыми сапожками по дюралевому полу, приклепанному к стрингерам самыми настоящими заклепками. О напольных — и настенных! — покрытиях в аппаратах этого семейства, видимо, не могло быть и речи.

— Ничего, ребя, все будет чики-пики, — преувеличенно бодрым тоном провозгласил Шадрин.

Ему-то хорошо: по условиям нашей авантюры Николай должен был оставаться на Беллоне.

Что ждало нас на орбите, на станции? Сие оставалось тайной, покрытой мраком. Но Шадрин божился, что всего три месяца назад «Дромадер» принимал на борт партию космоэкологов, «костец их подери». И «всё прошло чики-пики».

Что это за подозрительное «всё», и почему столь любимый Николаем и, по-видимому, всемогущий дух Костец должен при случае непременно «подрать» космоэкологов после их визита на «Дромадер», Шадрин умолчал.

Наш предстоящий вояж на «Дромадер» меня не беспокоил.

В моем послужном репортерском списке были деяния и похлеще, с коэффициентом безрассудства «полтора». Например, репортаж с залетевшего из безумного вселенского далёка астероида ИСТ-2610-102, в заблудшей каменной душе которого наши ученые «обнаружили нейтронным анализатором воду, каковой факт дает осторожные основания предполагать, что…»

Ради того, чтобы оптимистично почирикать в прямом эфире аккурат с обожженной поверхности этого огромного булыжника, напоминающей железную окалину, я проторчал битых шесть суток на дне морском — в подводной лаборатории, что в пяти километрах от Айвазовки. Там на двадцатиметровой глубине для чайников вроде меня спецы воссоздали миниполигон имитации условий высадки на тот злосчастный астероид.

Не в пример Марсу и совсем уж одомашненной Луне на астероиде практически нет гравитации, поэтому я как сомнамбула три дня бродил по стальным коридорам, учась пользоваться замысловатыми якорными системами, волоча на себе мотки тросов и кабельных соединений.

По-моему, там я сдал на «отлично» экзамен по удержанию равновесия и прочей шутовской эквилибристике на поверхности астероида, передвижение — на «удовлетворительно», и едва не схлопотал «неуд» по методике сбора опытных образцов.

Всех-то дел, что предложил строгой комиссии наполнить хрустальный бокал, то бишь мою армейскую полевую фляжку, тамошней водицей, буде она окажется на ИСТ-2610-102 — и после соответствующих здравиц вкупе с экспресс-химанализом пригубить ее за будущее неорганической химии в ее астероидной области задач.

Разумеется, я не собирался пить эту гадость, но сымитировать-то было можно ради прямого эфира! Благо и фляжка у меня не прозрачная, а вовсе даже в защитном чехле.

Так или иначе, я едва не загремел из группы за озорство и почти провалил редакционное задание, из-за которого нам пришлось почти с кровопролитием выгрызать информационный конкурс у других новостных порталов за право оказаться на ИСТ-2610-102.

А уж за это наш вампир-редактор Сулимов съел бы меня с костями и запил из моей фляжки, не поморщившись.

В итоге всё прошло нормально. Вот только в кромешной тьме я ничего на астероиде толком не разглядел, кроме объектива автоматической камеры, следившей за каждым моим движением и глядевшей мне прямо в рот.

Репортаж вышел и даже имел относительный успех, хотя до моего последующего героического эссе «Как я швартовался к небесному телу» его популярности было далеко — эссе целых четыре дня, три часа и девятнадцать минут болталось в списке сетевых бестселлеров на самой поверхности, как лотос в проруби.

Да, я тщеславен, и что же?

Не секрет, что ни я, ни Тайна с Федором, как простые земные обыватели, не имели никакого практического опыта путешествий по древним заброшенным космическим объектам искусственного происхождения.

Даже сама необходимость высадиться на орбиталку с этого развалюшного «Спектра» ставила меня в тупик, не говоря уже о выходе на рандеву с ракетопланом и последующем проникновении к нему на борт. Стоило лишь представить, что я вхожу в док-камеру, где затаился только что пойманный космический зверь, что впереди у меня — пугающая неизвестность четырехвековой выдержки, как меня охватывала дрожь. И не только душевная.

Нам просто до зарезу требовался проводник, эдакий брутальный космический траппер, умеющий одновременно и ручки крутить, и кнопки нажимать, да еще и метко стрелять в любую агрессивную окружающую среду, прежде чем ты успеешь сказать «ой!».

Конечно же, модное слово «траппер» я употребляю в переносном смысле, друзья мои! Я не имею в виду настоящих трапперов Тремезианского пояса — этих всесторонне сомнительных субъектов, промышляющих ксенобраконьерством и недобрыми делишками похлеще.

Так что Шадрин нам нашел и в качестве наемного Вергилия-проводника по кругам космического ада предъявил будто бы траппера.

Вергилия звали Александр Бирман. Работал он по контракту на «Геострой» в службе охраны и сопровождения грузов. «Дромадер» и «Сом» он знал как свои пять пальцев. А местами — четыре, что дополнительно упрощало задачу. На левой руке Бирмана отсутствовал мизинец, и это зловещее обстоятельство немедленно подернуло все обращенные на охранника взоры Тайны эдаким романтическим флёром, как зеркальце — испариной последнего дыхания умирающего.

Мы же с Федором предпочли романтике инструктаж. В устах этого молчаливого, крепко сбитого мужика инструктаж больше напоминал алгоритм сборки стиральной мегамашины размером с Сатурн для оказания услуг населению в угрожающих масштабах.

— А главное, вам нужно запомнить правило номер один. Все остальные уже из него логически проистекают, — монотонным и бесцветным голосом подытожил свою лекцию Александр. — Первым всегда и везде иду я, Бирман. Остальные — за мной. Кстати, на случай продолжительной невесомости все имеют опыт адаптации?

Мы дружно кивнули.

Впрочем, я сильно подозревал, что Тайна кивнула больше за компанию.

Одно дело — короткие сеансы невесомости на борту пассажирского флуггера, знакомые, наверное, каждому мальчишке Великорасы. И совсем другое — часами болтаться без верха и низа, с тревогой прислушиваясь к собственному желудку и кишкам, внезапно ставшим явственно ощутимыми внутри тебя точно полиэтиленовые пакеты с молоком, норовящие периодически шевелиться и перекатываться в твоей утробе, так что просто дух захватывает.

Где эта симпатичная девица с глазами-изумрудами могла успеть набраться такого опыта в свои неполных не-пойми-сколько-лет?

Проводнику, похоже, только того и надо было.

— Тогда двадцать два часа на сборы и подготовку, затем стартуем. Не брать с собой огнестрельного оружия, а также колюще-режущих предметов и ароматических веществ.

Вся наша троица дружно поморщилась. После шапочного знакомства с салоном «Спектра» хотелось захватить с собой, по меньшей мере, пару литров какого-нибудь стандартного армейского одеколона для масштабной дезинфекции и последующей аэрации всех отсеков. А ведь мы еще не знали, какой атмосферкой встретит нас орбитальная станция, этот проходной космический двор.

Наши кислородные маски Бирман одобрил и даже дал пару разумных советов по методике дыхания в них. Я попробовал дышать, как велел проводник, и тут же ощутил себя йогом-стажером: такой же остроты, наверное, они испытывают радость после первых пяти миллиметров левитации.

Такие люди как Саша Бирман бесплатно здоровьем не рискуют, вот и пришлось мне раскошелиться на четверо суток вперед.

Два часа ушло на знакомство и инструктаж, а на следующие сутки нас уже ждал салон «Спектра», не к столу будь помянут.

А пока — отдых, перекус, обмен мнениями и сеанс адаптации на тренажере, имитирующем пребывание на «Дромадере» и полет на «Соме».

Сеанс был непременным условием фрахта «Сома», и я с затаенным страхом ожидал от него каких-нибудь сюрпризов вроде вестибулярных тестов.

Мне вовсе не улыбалось заранее метать харч, кормить Ихтиандра и совершать прочие действия с экзотическими названиями, суть которых одна — тошнить, рвать и блевать. За кругленькую сумму из моего собственного кармана, между прочим!

Но всё обошлось.

От полуторачасового полета на пилотируемом грузовике у меня не осталось никаких особенных впечатлений. Большую часть времени мы просидели молча, уныло поглядывая в затылки друг другу и буквально считая минуты.

Тряска была терпимая, как на армейском полноприводном вездеходе, который примерно одинаково трясет и на грунтовом бездорожье, и на бетонной трассе.

Перегрузка прихватила мой вестибулярный аппарат лишь единожды, когда Бирман заложил чересчур крутой (по моим понятиям) вираж, поудобнее пристраиваясь к «Дромадеру». Зато орбиталка имела вид весьма представительный, а местами даже величественный, и я с удовольствием сделал несколько снимков прямо через иллюминатор — репортажная съемка, однако!

Более крупный корабль-мусорщик, который был положен в основу орбитальной станции, оказался довольно большим сооружением. Это не столь удивительно, если вспомнить, что СОР — суда обслуживания орбиты, как официально именуются мусорщики — в числе прочих обязанностей должны уничтожать малые метеориты и другие опасные предметы, например болты и потерянные гаечные ключи. Для подобных целей у них имеются не только дальнобойные ионные и лазерные пушки, но и поисково-прицельные комплексы с весьма высокими характеристиками. Всё это диктует вполне серьезные габаритные требования к СОРам.

Три палубы, цилиндрическая рубка, батарея лазерных пушек (так и не понял — боеготовая или законсервированная), огромные люки транспортных терминалов вдоль бортов — всё это было сработано просто и надежно, без изысков.

А чуть в стороне обманчиво-недвижно висела над черной бездной временно отстыкованная от «Дромадера» колоссальная платформа топливозаправочного терминала, внутри которой, насколько мне известно, обычно размещается еще и завод по производству различных топливных смесей и элементов. Как дейтерий-тритиевых, так и гидролеумных.

Бирман — один из старослужащих госарсенала, на станцию мотается в среднем от четырех до шести раз год, знает все ее три палубы досконально. Поэтому его неизменно включают в состав технической комиссии, которая раз в два года дотошно инспектирует орбиталку, проверяет на соответствие всем нормативам. Возит комиссию тоже Бирман, так что со станцией стыкуется всего за четверть часа, а мог бы, наверное, и быстрее.

Переход на ОКС прошел без сучка и задоринки — тубус «Спектра» вошел в стыковочный модуль как нога бывалого пехотинца в разношенный сапог.

Три минуты в кессонной камере мне также показались формальностью — перепад давлений между «Спектром» и «Дромадером» был чисто символическим.

Бирман проверил, насколько замковые механизмы стыковочного модуля застопорили и надежно зафиксировали все сорок два метра «Спектра». А потом неожиданно обрадовал:

— Часов через восемь будем на месте.

Это прозвучало как гром среди ясного космоса: Бирман говорил негромко, почти неслышно, но, как это случается в подобных ситуациях, всякая волна смысла очень скоро находила свой берег.

Через восемь часов! Так быстро! Вот это да! А мы-то думали, через шестнадцать!

Расклад был прост.

В течение часа «Сом» основательно заправлялся.

Затем набирал скорость и сходил с беллоноцентрической орбиты.

Еще два часа двигался по переходной траектории, разгоняясь.

Еще три часа тормозился.

И, наконец, последний час сближался, выравнивался и всячески прилаживался к ракетоплану.

— Правильно ли я понимаю, что наше пребывание на искомом объекте будет ограничено по времени? — Спросил Федор.

— Часов девять я вам, полагаю, смогу дать, — пожал плечами Бирман. — Больше не получится. Топлива мы, гоняясь за ракетопланом, сожжем вагон, и, чтобы не улететь от Беллоны совсем уж к диким кабанам, надо будет возвращаться.

Мы с Федором переглянулись. Тайна же переводила озадаченный взгляд с Бирмана на нас со Смагиным и, судя по всему, мало что понимала в ситуации.

— А если нам не хватит ваших девяти часов? — Язвительно поинтересовалась Тайна, исподлобья глядя на нашего ангела-хранителя.

— Пожалуйста, — слегка шевельнул широкими плечами Бирман. — Если на искомом объекте…

— Объекте, угу!

Всё время нашей совместной работы Бирман упорно именовал ракетоплан не иначе как «искомым объектом», даже в этом соблюдая вежливую, но постоянную дистанцию между собой и своими клиентами. Мол, это всё ваши дела, моя же работа — довезти вас туда и обратно в целости и сохранности, а подробности мне ни к чему.

— Так вот, — продолжил траппер, и ухом не поведя, — если ваша высадка пройдет благополучно, и выяснится, что на борту объекта можно поддерживать вашу жизнедеятельность достаточно долгий срок, вы сможете на нем остаться. Работайте, ищите, зачем прилетели, готовьте объект к транспортировке… Я же тем временем вернусь на «Дромадер» — по правилам, нельзя оставлять станцию без «Сома» на срок, превышающий двадцать четыре часа.

— Ну и если описанный вами расклад возникнет, то когда нам вас ожидать? — Уточнил Смагин. И, помедлив, твердо добавил:

— На ракетоплане.

— А почему бы, кстати, вам не вернуться к «Дромадеру» с ракетопланом на борту? — Тайна задала наконец тот самый вопрос, который вертелся и у меня на языке.

— Есть еще пара дел, — сухо ответил Бирман. — Ваш… м-м-м… объект весьма тяжел, и я сожгу прорву лишнего топлива в ходе орбитальных эволюций. Или вам некуда девать семьдесят тысяч терро?

Тайна возмущенно фыркнула, но промолчала.

— Кроме того, у меня ведь начальство, — вздохнул траппер. — Ему может не понравиться эта ситуация: «Сом» летает с каким-то сомнительным, несертифицированным и незарегистрированным объектом на борту. Начальство начнет задавать никому не нужные вопросы…

Он испытующе посмотрел на Смагина.

— Вам ведь не нужны лишние вопросы, верно?

Это походило уже на откровенный шантаж, но выдержка у Федора была железная. Он холодно кивнул, и траппер-делец развел руками.

— Думаю, стандартных суток плюс-минус два часа мне хватит, чтобы вернуться за вами. Впрочем, я со своей стороны вовсе не вижу смысла вам долго задерживаться на этом… м-м-м… объекте.

По-человечески я Бирмана понимал.

Ни строгие служебные инструкции, ни здравый смысл не позволяли трапперу держать в док-камере «Сома» ракетоплан неизвестного происхождения. Док, конечно, герметизирован, изолирован и всячески дополнительно защищен от вредоносных излучений и любой другой заразы, которой космический мусор вполне может поднабраться, летая неизвестно где миллионами лет… Но все-таки правила есть правила.

Что ж, в любом случае мы не стояли на месте, а двигались!

Все наши мысли сейчас занимала предстоящая встреча с вожделенным ракетопланом. Поэтому предложения Бирмана были приняты, и каждый из нас троих отправился немного передохнуть, пока «Сом» не будет заправлен — благо отдельных кают на пустующем «Дромадере» хватало.

Я лично решил умыться, оправиться и хорошенько прогуляться по орбитальной станции. Прогулка по «Дромадеру» уже сама по себе сулила мне при должной ловкости подачи материала занимательный репортаж на полторы сотни строк. А значит первое, пусть и скромное пополнение моего счета, изрядно похудевшего из-за всей этой авантюры с поисками катера. А каким новостным и информационным Клондайком может оказаться высадка на сам ракетоплан, представляете?

И я отправился в душ, предвкушая темные отсеки и погасшие экраны терминалов, затянутые романтической паутиной четырехвековой давности. А себя представляя эдаким космическим графом Монте-Кристо и от души надеясь, что ракетоплан окажется моим островом сокровищ, а вовсе не замком Иф.

Когда наша троица немного передохнула и привела себя в порядок после путешествия в пахучем «Спектре», Бирман представил нам, как он выразился, «коменданта „Дромадера“». Хотя фактически перед нами был скорее сторож, завхоз и инженер-эксплуатационщик в одном лице.

Оказывается, всё время, покуда мы стыковались, высаживались на борт орбиталки и выслушивали ценные указания Бирмана, за нами внимательно следил и контролировал каждый наш шаг на борту станции этот самый «комендант».

Он же и дежурил в одиночку на «Дромадере», покуда Бирман решал на Беллоне важные и неотложные дела. Подозреваю, впрочем, что все они заключались в ленивом ожидании грузов на сопровождение, листании глянцевых журналов и просмотре спортивных телетрансляций.

Впрочем, по части лени и иных проявлений праздного образа орбитальной жизни этот инженер с чудным именем артиста-куплетиста мог бы дать Бирману убедительную фору.

— Минералов Аркадий Борисович, — представился он скучным, тусклым голосом, в котором отчетливо слышались зевающие нотки. — Приятно познакомиться, весьма рад, располагайтесь как дома.

— Да собственно уже расположились, — хмуро глядя на нечесаную шевелюру Минералова, сказал Смагин.

— Вот как? — Равнодушно пробормотал Минералов. Комплекцией и темпераментом он здорово смахивал на сонного тюленя, весьма упитанного к тому же. — В таком случае что пожелаете? Водка, коньяк, поговорить?

— Желаем экскурсию по всем палубам, — весело потребовала Тайна. — Ваш шеф Бирман пообещал, что вы нас проведете тут по всем закоулкам, где только можно. И нельзя — тоже.

Она обворожительно улыбнулась этому апатичному лохматому увальню.

Со стороны нашей очаровательной компаньонши это было наглое вранье. Особенно насчет «всех закоулков».

Но в этой паре Бирман был бесспорным альфа-самцом, носителем непререкаемого авторитета. Поэтому Минералов обреченно вздохнул и поплелся вслед за Тайной, которая уже бодро шагала по направлению к лифту.

Девушка весело щебетала, без конца переспрашивала, уточняла, и я понял: эта экскурсия будет стоить рыхлому Минералову немалой толики соков и жизненных сил.

Мы обменялись с Федором понимающими взглядами и бодро зашагали следом. В конце концов, не каждый день доводится бывать на ведомственной орбитальной станции!

Экскурсия по «Дромадеру», даже с учетом общей вялости Минералова, прошла плодотворно и вполне информативно, насколько вообще можно выжать интересного материала для читателей «Русского аргумента» из нескольких научных модулей, кают-компании, мастерской, центрального поста управления, дейнекс-камеры и краснеющих кое-где люков аварийных шлюзовых камер.

Б-р-р, покидать станцию через эти кротовые норы я бы не захотел ни за какие коврижки! И о том что могло бы заставить меня это сделать в случае какого-нибудь рокового ЧП, думать вовсе не хотелось.

Из хитрого и подчас загадочного для меня разномастного оборудования, которое на станции было размещено очень компактно и эргономично, мне запомнились огромные медиакамеры, которые были вмонтированы в борта станции на этаких подвижных гиростабилизированных турелях.

Поскольку орбиталка принадлежала геологам, они разместили тут всё необходимое для спектрографирования — комплексной съемки планеты из космоса во всех возможных областях спектра, вплоть до радиодиапазона.

— Можно даже залегающие породы разглядеть, и не надо никаких СР-сканеров. Только чтоб неглубоко, — пояснил Минералов, и я лишь теперь понял, насколько он со своей фамилией органичен в этой епархии Вулкана и Персефоны. — Жаль, тут урожая не посадить… А когда я в Солнечной работал, мы очень четко отслеживали из космоса рост злаков. Ведь у пшеницы, ржи и ячменя свой особенный спектр отражения. И он постоянно меняется, пока колосок вырастает.

— Я так понял — пока не посадить? — уточнил я. — Ведь планета будет терраформирована в самом ближайшем будущем?

— Ну вообще-то, — сказал Минералов, — из того факта, что Беллону назначили полигоном для терраформирующих технологий, еще не следует, что ее и в самом деле когда-либо терраформируют.

Теперь я смотрел на Минералова уже с гораздо большим интересом. При всей его вялости и апатичности не стоило забывать, что перед нами настоящий профессионал, которому в отсутствие Бирмана доверяли целую орбитальную станцию.

И ничего, летает ведь! Или тут они выражаются как мореманы — «ходит»?

— Некогда такие штуки как у вас очень своевременно отследили древесную лихорадку в лесах бассейна Ориноко, — произнес доселе молчавший Смагин. — Ведь спектр меняется и у больных растений, верно?

— Точно так, — согласился Минералов. — Так вы тоже геолог?

— Газетчик, — покачал головой Смагин, упорно не замечая моих изумленно взметнувшихся бровей.

— Ну-ну, — равнодушно сказал Минералов. — Кстати, — обратился он ко мне, — к вопросу о терраформировании. Тут недавно тераджоульный лазер HOPAL испытывали…

— Мы видели, — ввернула Тайна.

— …Так вот, — продолжил Минералов, проигнорировав ее замечание, — если хотите, можете поглядеть чего они там наворотили. Вы-то, — теперь он наконец соизволил повернуться к Тайне, — глядели небось в бинокль, с поверхности планеты. То есть, считайте, ничего вы не видели. Великие вещи, как сказал классик, видятся лишь с орбитального удаления.

Мы, конечно, охотно согласились.

Минералов задал программу обзора для трех камер, свел их данные в объемное изображение и выдал на громадный голоскопический монитор, развернушийся во всю ширь отсека.

Мы ахнули.

Мы будто бы превратились в кондоров, парящих над облаками. Эффект присутствия был потрясающим.

Где-то у нас в ногах проплыл и утонул под палубой маленький квадратик — база Пятого инженерно-строительного полка.

Сто километров унылой снежной равнины Минералов смахнул туда же, под палубу, одним движением пальца.

В просвете облаков показались знакомые очертания Афанасьевского кряжа. А вот и она, отметка 326, зимовье роковой девятки с «Восхода»…

— Погодите, вы дали какую-то постобработку? — спросил Смагин.

— Нет, — ответил Минералов.

— В таком случае не понимаю: где снег?

— Я же обещал показать вам как работают терраформирующие технологии… Внимание: выключаю облака…

Хлоп! — облачный покров исчез полностью. Вот это уже была постобработка.

И мы… снова ахнули!

Там, куда несколько дней назад бил из космоса сверхмощный лазер, теперь чернело… озеро!

Напоминающее очертаниями наш земной Байкал, такое же узкое и длинное, озеро тесно прижималось к Афанасьевскому кряжу. Не верилось, что вот еще совсем недавно где-то там лежал в снегу бездыханный хлад, убитый Шадриным, а теперь — дымящаяся водная толща…

— А почему оно не замерзает? — спросил я.

— С вертолетов распылили специальный химикат, — пояснил Минералов. — Там сейчас на поверхности воды такая хитрая слоистая пленочка… Дает термоизоляцию что надо… Вот такие наши экспериментальные технологии, — заключил Минералов с какой-то двусмысленной интонацией. — А теперь пора.

Наш экскурсовод выключил голоскоп, развернулся и плавно двинулся в сторону помещений, как он выразился ранее, культурно-бытового назначения.

Мы все нехотя потащились за ним. Не знаю у кого как, а у меня в голове было не протолпиться от мыслей, нахлынувших после этой удивительной демонстрации…

Для культурного и вполне себе бытового времяпровождения на «Дромадере» имелись миникинотеатр, звуковая аппаратура достаточно высокого уровня и библиотека. А также толстая мишень для игры в стрелки с портретом какого-то солидного дядьки в костюме и галстуке — очевидно, изображение местного всеобщего любимца из числа руководящих работников.

В плотный край мишени были вшиты крючки. Похоже, многострадального дядьку таскали в качестве мишени для стрелометания по всем обитаемым отсекам станции.

Еще на ОКС была оборудована спортивная комната: турник, брусья, шведская стенка, тренажер для верхней и нижней тяги, станок со штангой, римская скамья.

Также имелись и какие-то специфично космические спортивные тренажеры — некоторые столь устрашающего вида, что сделали бы честь любому уважающему традиции пыточному кабинету из мрачного прошлого.

— Тут у нас дейнекс-камера есть, — сказал Минералов. И продолжил лишь после непропорционально длинной паузы (потерял мысль, а потом нашел?):

— Дейнекс-камера, да. Но она то сломается, то в ней дейнекс кончится. Потому неделями приходится жить в невесомости. Вот для того и тренажеры.

Мы покивали. Не знаю что на нас нашло, но мы с какой-то избыточной дотошностью продолжили знакомство с инвентарем спорткомнаты.

Были там разномастные мячи из кожи и резины. А также шахматы, шашки, домино и еще зачем-то бинокли. А для совсем уж эстетов — шесть колод игральных карт.

Колоды были заправлены в специальные держатели, чтобы карты не разлетались в условиях невесомости.

Держатели были магнитные и одинаково успешно фиксировали как толстые колоды, так и тонкие пластиковые карты. Вид у них был вполне засаленный, как того и требует этикет азартных игр.

Одну карточную колоду я зачем-то прихватил с собой. После чего отправился в свою каюту и задремал в ожидании торжественного момента.