Три капитана

Глава 4 Надежин. Первый Протокол

Начинаю отработку Первого Протокола.

Я — Петр Алексеевич Надежин, КК, командир корабля и, заодно, согласно расписанию стартовой полетной вахты — ИОКК, исполняющий обязанности командира корабля. (Какое совпадение, подумать только!)

С началом полета я должен лично проверить все важнейшие агрегаты вверенной мне «Звезды». На полный обход и осмотр корабля Первый Протокол дает мне 20 дней.

Что ж, вперед!

Оставляю управление кораблем на второго пилота.

При помощи инженера-двигателиста надеваю легкий скафандр (пожалуй, самая утомительная из списка формальностей Первого Протокола!).

Направляюсь в Осевой Коридор.

Невесомость…

Сажусь в скоростной лифт, еду вперед.

Проезжаю носовой реакторный отсек, второй щит, первый щит…

Носовой отсек управления…

Наконец, вот он: отсек агрегатов «Харибды» — ловушки межзвездного газа.

Я на месте.

«Харибда» — воронка в носовой оконечности корабля, которая обращена раструбом вперед по ходу движения. Воронка эта имеет внушительные параметры: диаметр пятьдесят пять метров, многослойная облицовка из иттрий-иридиевых чешуек, десятки километров кабелей… Да вдобавок, поскольку «Харибда» собирает водород не механически, а создавая мощное магнитное поле, раскрывая прямо по курсу «Звезды» этакую невидимую ловчую сетку площадью в десятки километров, то в рабочем положении по периметру вокруг нее выдвигаются стометровые телескопические штыри — эмиттеры поля.

Помимо них, «Харибда» располагает четырьмя излучателями, призванными ионизировать водород по курсу звездолета с тем, чтобы его атомы взаимодействовали с магнитным полем, захватывались им.

Вот всё это хозяйство я и должен проверить.

Занимаю рабочее место оператора. Срываю пломбы. Снимаю предохранительные панели, установленные еще приемочной госкомиссией (тоже, кстати, в моем присутствии).

Теперь передо мной — органы ручного управления и все необходимые индикаторы. И хотя «Харибда» прекрасно управляется дистанционно, из ходовой рубки, по Первому Протоколу я должен проверять всё на месте, с пультов ручного управления.

Так сделано для всех критически важных подсистем корабля.

Итак, включаю…

…Через пять часов я опорожнил в своем скафандре все три термоса: с водой, с кофе и апельсиновым соком, но все еще возился с проверкой «Харибды».

И вот пожалуйста! В первый же день — поломка: неполный выход в рабочее положение одного из телескопических эмиттеров электромагнитного поля.

А ведь мы перед самым отлетом узнали, что поломка именно трех таких эмиттеров послужила причиной медленного набора скорости «Германом Титовым» — кораблем, в целом аналогичным нашему!

Недобрый знак…

Но предаваться унынию некогда. Запротоколировал поломку, вызвал инженеров, пусть чинят.

Для полноты картины следует упомянуть, что к раструбу «Харибды» и первому щиту пристыкованы через специальные переходники три кольцевых разгонных блока системы «Тор» — огромные бублики, под завязку заполненные топливом и оснащенные хитроумными приемниками лазерного луча, вблизи от каковых приемников смонтированы двигатели.

Но «Торы» не считаются агрегатами корабля «Звезда». Это — очень мощные буксиры, которые будут введены в действие только за орбитой Марса и которые, один за другим, мы сбросим по мере выработки топлива.

Соответственно, Первый Протокол не требует от меня проверки «Торов». Проверять их я буду уже по Второму Протоколу.

А пока что мне предстоит тестирование носовых защитных экранов, в просторечье — щитов.

У «Звезды» два экрана. Каждый в плане — восьмиугольник поперечником 340 метров. То есть выглядит он как купол самого обычного зонтика о восьми спицах. По сути им и является: зонтом, защищающим весь корабль и, в том числе, наши жилые отсеки, от космических частиц. Пока нет мощной протонной вспышки на Солнце это малосущественно, но когда звездолет достигнет расчетной скорости 180000 км/с щиты станут жизненно необходимой частью конструкции корабля.

При взгляде со стороны экран кажется обманчиво простым, но на самом деле это почти столь же сложный агрегат как реактор.

Внутри экранов по мириадам тонких капилляров течет специальная жидкость. Она выполняет две функции: теплоносителя (чтобы экраны не перегрелись и не разрушились из-за тепловых деформаций) и дополнительной радиационной защиты (жидкость эффективно поглощает элементарные частицы высоких энергий).

Жидкость называется спекуляр.

За циркуляцию спекуляра отвечает автономная насосная система.

Проверка экранов сводится к тому, что я должен вручную прогнать по всем режимам каждый из шестнадцати насосов.

Гоняю…

Гоняю…

Гоняю…

Проверка НГВД — носовой группы вспомогательных двигателей.

За защитными экранами в носовой части корабля расположен термоядерный реактор № 1 — ТЯР-1. И аварийный, законсервированный (хочется верить — навсегда) ториевый атомный реактор № 1 — ТАР-1.

Оба этих реактора, как и все другие реакторы корабля, проверяются по Второму Протоколу. Мне с ними пока что делать ничего не нужно.

Но — но! — термоядерный реактор обеспечивает тягу восьми носовых маневрово-ориентационных двигателей. Двигателей этих восемь, а общее число дюз у них — 28.

И каждой дюзой я должен пыхнуть односекундным импульсом в четырех режимах. Соблюдая всякий раз целую китайскую церемонию, чтобы их величества датчики могли адекватно оценить состояние дюз и прочих узлов.

Что ж, на мой вкус это хотя бы веселее, чем монотонная возня с насосами спекуляра.

Проверка жилых модулей.

На «Звезде» мы, космонавты, располагаем двумя разными комплексами апартаментов.

Помимо них имеются еще три обитаемых отсека, каждый из которых рассчитан таким образом, что в нем весь экипаж может прожить месяц. Фактически это аварийные убежища, но мы предпочитаем их так не называть по психологическим причинам. Так или иначе, в этих обитаемых отсеках не создается искусственная тяжесть. Так что самое главное — это именно два основных жилых модуля.

Оба модуля закреплены на штангах-центрифугах для создания искусственной тяжести. Ближе к носу расположен жилой модуль со спортзалом, за ним — жилой модуль с оранжереей. Над оранжереей — огромный купол из бронестекла в частом переплете. Штанги с модулями имеют противовесы в виде сравнительно компактных складов, где находятся емкости с водой и ряд других тяжелых, плотных грузов.

Всё это хозяйство вращается в плоскости, перпендикулярной главной оси корабля.

Соответственно, проверяю:

— двигатели, приводящие штанги-центрифуги во вращение;

— подшипники и систему смазки подшипников;

— СЖО — систему жизнеобеспечения;

— вентиляторы, кондиционеры, канализацию;

— пожарную сигнализацию;

— водоснабжение, дренаж, освещение оранжереи.

Между прочим, огрехов и недочетов в работе всего этого хозяйства обнаруживаю массу. Мелкого текущего ремонта недели на полторы.

Осмотр главного грузового отсека.

Это отдельная вселенная, заполненная, к счастью, на 85 % совершенно одинаковыми транспортными контейнерами, которые отличаются только номерами и маркировкой. Остальные 15 % — штучные и негабаритные грузы вроде вертолета, вездехода, миниатюрной подводной лодки, исследовательских межпланетных станций «Феникс» и тому подобного.

В мои задачи входит только проверка креплений. Поскольку все контейнеры крепятся однообразно, много времени на них не тратится.

Здесь мы с «Восходом» сильно отличаемся. У «Восхода» всё наоборот: 15 % — типовые контейнеры, 85 % — техника, которая почти вся штучная, уникальная, негабаритная.

Моему коллеге Панкратову, командиру «Восхода», придется сегодня нелегко…

Ракетопланы. Они же катера. Они же воздушно-космическая транспортная система (ВКТС) проекта «Барк-2».

Ракетопланов на борту «Звезды» два. И на «Восходе» два.

Каждый представляет из себя могучий воздушно-космический самолет с газофазным ядерным двигателем.

Каждый ракетоплан имеет транспортный отсек (в котором могут разместиться вездеход, четырехместный вертолет, пара-тройка багги), пассажирский отсек (20 кресел) и отсек отдыха (6 коек, камбуз, два туалета, душ).

Таким образом, весь экипаж «Звезды» при необходимости может покинуть корабль на одном ракетоплане. А их — два. Имеем, стало быть, двухкратное резервирование по основным средствам спасения.

Вплоть до орбиты Сатурна ракетоплан действительно может служить отличной спасательной шлюпкой, поскольку даже при полной загрузке его автономности хватит на месяц. За месяц ракетоплан либо самостоятельно достигнет одной из орбитальных станций, либо его найдут и подберут корабли обеспечения экспедиции.

А вот за орбитой Сатурна мы приобретем такую скорость, что тяги ракетоплана уже не хватит, чтобы вернуться на какую-либо эллиптическую орбиту вокруг Солнца.

Соответственно, за Сатурном ракетопланы уже не смогут выполнять функции спасательных средств и на долгие годы превратятся в бесполезный балласт. И только после того как наши корабли сбросят скорость и приблизятся к точке нашего назначения в системе Вольф 359, эти гордые белые птицы с ядерным сердцем сослужат нам, хочется верить, добрую службу.

Три года в начале своей карьеры я отлетал в системе спутников Юпитера на «Корвете» — предшественнике «Барка-2».

Так что садился я в кресло первого пилота ракетоплана с особым чувством…

Пока что этот день — лучший. Получил огромное удовольствие от общения с этими великолепными машинами. И, между прочим, работают они как часы, без малейших нареканий.

Радиаторы главной системы охлаждения корабля.

Система скучная, но исключительно громоздкая и невероятно важная.

Трачу на них три дня.

Проверка ЦГВД — центральной группы вспомогательных двигателей.

Одну дюзу придется заменить.

Что-то многовато поломок для нескольких дней…

Еще радиаторы.

Вожусь, стало быть, ближайшие три дня со второй группой радиаторов.

Топливные баки.

Та же песня, что и с радиаторами: скучно, но невероятно ответственно.

А уж объемы…

Так что: еще три дня.

Маршевый двигатель. Он же, традиционно, ГЭУ — главная энергетическая установка.

Что в ГЭУ главное? Думаете, зеркало-отражатель маршевого фотонного двигателя? Та огромная штука в корме корабля, которая отражает продукты взрывной аннигиляции и отбрасывает их назад, формируя реактивную тягу?

Зеркало — это очень важно, да.

И все-таки главное — это инжекторы потоков материи и антиматерии. Которые с точностью, фантастической даже по меркам самых прогрессивных технологий нашего века, совмещают в крошечном объеме пространства порции субатомного топлива.

Думаете, инжекторов два? Один для материи (электронов), а другой для антиматерии (позитронов)?

Нет. Их двенадцать. Каждый инжектор имеет только один стационарный режим работы, но у разных пар агрегатов этой группы мощность разная. Таким образом, включая разные пары инжекторов в разных сочетаниях, можно варьировать фотонную тягу в весьма широких пределах.

И вот инжекторы проверять — не перепроверять…

Ну а кроме того, наша ГЭУ имеет так называемый Закрытый Режим работы.

Что это такое — знают на корабле лишь трое.

Закрытый Режим напрямую связан с целью нашей экспедиции, с Кричащим Крестом в системе Вольф 359.

Проверка Закрытого Режима назначена на День-21, когда корабль будет проходить мимо заранее подготовленного мишенного поля…

В целом же, Первый Протокол чересчур оптимистично оценил цикл послестартовых проверок в 20 дней. Потому что сейчас уже День-18, а с полной прогонкой всех подсистем маршевых возни еще на неделю, не меньше.

Благо, мы никуда не торопимся: до Сатурна путь неблизкий.