Три мести Киоре 2 (СИ)

Голова сама опустилась на руки.

Снилось ей что-то доброе и теплое, как объятия отца. Заботы, печали и тревоги отступили, и она была наедине с тихой радостью. А еще казалось, что кто-то гладил ее, нежно, едва скользя рукой вдоль тела, и от этого хотелось улыбаться еще сильнее.

Проснулась, не ощущая ожидаемой ломоты в шее и спине. Под щекой — прохладная ткань наволочки, а за спиной — что-то большое и горячее. Киоре зажмурилась, сжав веки до пляшущих мушек перед глазами. Просыпаться с кем-то было… дико. Облизнув пересохшие губы, она приподняла голову: с края тумбочки свешивался листок, положенный ей. Погладив мужские руки, вцепившиеся в ее талию, аккуратно развела их и выскользнула из-под одеяла, потянулась, приоткрывая окно…

— Доран! Доран, проснись! — вскрикнула она, подхватив листок со стола.

— Что случилось, Ниира?

Киоре трясущейся рукой протянула листок.

— Гайэ, Томис Слепыш, Астор Мендоро? — прочитал он, приподнявшись.

— Я встала…. А эта бумажка лежала тут, — она указала на тумбочку, — А окно! Окно открыто! Доран, здесь ночью кто-то был! А мы не услышали!

— Не бойся, это был мой человек, с которым мне надо было вчера связаться. Он… отличается нестандартным решением вопросов.

— Как мне не бояться, если в наш дом может пробраться кто угодно?!

— Не переживай, второго такого… удивительного человека нет. И я попрошу его больше так не делать.

Он поднялся и бережно заправил выбившийся из прически локон за ушко, и Киоре обняла Дорана. По плечам невесомо скользнули руки в намеке на ласку, они спустились к запястьям, сдавили на миг ладони и по спине вернулись обратно, принявшись легко массировать шею; иногда, как будто забывшись, пальцы забирались под воротничок. Отпрянув от него и смутившись, Киоре пробормотала что-то о своем мятом платье и сбежала.

На несколько дней герцог Хайдрейк превратился в ворчливого старого деда, недовольного всем и вся, и, только когда ему полегчало, стал спокойнее. Киоре заглянула в его спальню — пусто.

Доран стоял у окна в своем кабинете, заложив руки за спину, по-прежнему встрепанный, в расстегнутой на груди сорочке с закатавшимся левым рукавом, в простых тонких бриджах для сна.

— Доран, обуйся. Полы холодные.

Ушедший глубоко в свои мысли герцог вздрогнул и повернулся, перестав разглядывать затянутые облаками небеса. Киоре невольно опустила взгляд на стол и зацепилась им за фотокарточку Лааре.

— Твоя покойная супруга? — спросила она, разглядывая женщину. — А мы с ней… похожи, — выдавила она, стрельнув взглядом в Дорана.

Тот дернулся, как от пощечины:

— Если карточка тебя смущает, я уберу ее.

Она подошла к столу, взяла рамку в руки. Больше женщины ее заинтересовал Доран — молодой, с живым огнем в глазах, не красавец, но несомненно харизматичный мужчина, чья улыбка могла расположить собеседника с первых же мгновений.

— Уберешь, когда сам захочешь, — она вернула рамку на место.

— Иногда мне кажется, что ты старше меня. Я не уверен, что на твоем месте ответил бы также.

Киоре легонько пожала плечами. Ниира — идеальная, понимающая девушка, как иначе она могла ответить? Потребовать убрать напоминание о прошлом? Закатить скандал? Всё это глупо, мелочно и непременно ведет к потере времени.

Фотокарточка в рамке, стоявшая между ними, блестела стеклом, и казалось, что щитом между ними вырос призрак Лааре, желавшей защитить мужчину.

Доран пробормотал нечто невразумительное, а через полчаса сбежал на службу, каким-то чудом разминувшись с дворецким. Киоре тоже начала собираться: ее ждали собственные дела.

— Ваше сиятельство, куда вы? — остановил ее старый слуга. — Боюсь, его сиятельство не располагает сейчас транспортом для вашего комфортного путешествия…

— Я прогуляюсь, — отрезала она и, взглянув на печальную Тари, сменила тему. — И я бы хотела узнать, почему печальна моя служанка. Если этот дом не примет ее, мы его покинем. Вместе!

Выдав совершенно детский ультиматум, она взяла зонт-трость и вышла на улицу. Хмурые тучи неслись по небу бело-серой пеленой, ветер завывал, взметая пыль и юбки. Киоре спешила. За ближайшим поворотом наняла экипаж, и уже без проблем, не замерзнув и не испачкавшись, добралась до дома первосвященника. Монах, узнав имя, тут же побежал докладывать, и вскоре ее проводили в уютную гостиную с огромными окнами, выходившими в сад.

Ей принесли чая, к нему — легкое пирожное, сказав, что первосвященник скоро подойдет. Киоре отвернулась к саду, где ветер беспощадно гнул траву и рвал листья с кроны, чтобы унести их в стылую высь.

— Здравствуйте, ваше сиятельство, — услышала она до дрожи приятный и страшный голос и поднялась, чтобы поклониться первосвященнику. — Причудливо же повернулась ваша судьба, — он едва заметно поморщился и опустился в скромное кресло, бордовое, как и диван, который заняла она.

Из-под ресниц Киоре оглядела врага: задумчивый, грустный, он бессмысленно переводил взгляд со стены на стену, даже не думая взглянуть на нее. «Никогда не боролся, если добыча сама не плыла в руки», — усмехнулась про себя, и ее ресницы трепетно вздрогнули.

— И именно поэтому я здесь. Знаете, лао, я верю, что судьба сделала мне столь щедрый подарок за то, что я раскаялась, исповедалась вам… И опять же, благодаря вашим мудрым советам я смогла поставить волю родителей выше собственных презренных желаний! И видите, как здорово вышло! Судьба, можно сказать, озолотила меня! А всё благодаря вам!

Сыграть глупую девочку, счастливую до помешательства, не стоило усилий. Сжатые в молитвенном жесте руки у вздымающейся груди. Облизанные как будто от волнения губы. Горячий взгляд, полный признания, стал финальным аккордом — не прозвучало ни одной фальшивой ноты.

— А вы отчаянно смелы в своих суждениях…

За окном стал медленно накрапывать дождь, в комнате как будто стало еще темнее, и фигура первосвященника приобрела потусторонний вид. Лицо его заострилось, по нему растеклась патока предвкушения. Несколько глухих ударов сердца, пока он вставал. И — колючие, болезненные поцелуи. Жесткие объятия. Обжигающее дыхание. Оторвавшись от губ, прикусил шею, и Киоре охнула.

— Подождите! Лао! — она попыталась вырваться, но ее только сильнее сжали, увеличив натиск. — Я должна вернуться домой, не то муж…

Первосвященник выпустил ее, отступив на шаг. Глаза его чаровали, манили, звали окунуться в бездну, забыться, пропасть в ней, и Киоре ощутила знакомые мурашки на спине, а в животе собрался ледяной ком. В гостиной словно запахло благовониями из прошлого, и призрак алого платья раскинулся на спинке кресла, перед которым стоял будущий труп.

— Что ж, дитя мое, я жду. Жду, — он острым ногтем обвел контур лица, чуть не оставив царапины.

Ласка на грани боли. Страсть с привкусом тлена. Киоре нашла силы улыбнуться и даже подалась к руке, все еще державшей ее за подбородок, но, будто испугавшись, увернулась, убежала.

Холодный воздух улицы она глотала с жадностью, до боли в легких, даже не думая застегнуть пальто. Ее бил дождь, и она подняла лицо, остужая голову и душу, которые требовали вернуться обратно и немедленно убить первосвященника, задушить голыми руками, уничтожить, чтобы эта мразь никого больше не смогла обидеть! Киоре приглушенно рассмеялась, застегивая пальто и раскрывая зонтик над головой. «Это было бы слишком просто, не так ли?» — спросила она небеса, прежде чем они скрылись за темной тканью, прежде чем над головой застучали капли.

Она шла медленно, выбирая безлюдные улочки, держала руку в кармане пальто.

— Эй, красотка, что забыла в этих злачных местах? — остановил ее хриплый, но знакомый голос за очередным поворотом.

Пальцы больно сдавили ее плечо, и она поморщилась, вытаскивая руку из кармана:

— Шел бы ты своей дорогой…

— А ты умеешь убеждать, страстная красотка! — хмыкнул Файрош, которому в живот уперлось дуло револьвера, позаимствованного Киоре из кабинета Дорана.

Ее надежно скрывал зонт, а простое платье не выдавало в ней герцогини, и со стороны всё смотрелось так, будто девушка остановилась поговорить со знакомым. Файрош предстал перед ней мужчиной лет сорока, с короткой седоватой бородой, с повязкой на одном глазу, одетым неожиданно прилично и даже несколько щеголевато.

— Ты задолжала мне часы, моя дорогая! — прошипел он.

Дождь лупил сильнее и сильнее, и Киоре нахмурилась, наблюдая за лицом Файроша. Сжав губы, едва-едва надавила на крючок, и напарник-предатель тут же дернулся, но не убежал, памятуя, что Киоре вполне ловко стреляла.

— Стерва! — рыкнул он. — Я отдал тебе бумаги, так почему ты не отдала мне часы?!

— А почему ты сбежал с деньгами, бросив меня? Никому не стоит верить, Файрош… А теперь, милый, беги как можно быстрее. Я ведь выстрелю в тебя — так сильно ненавижу, — произнесла она со сладкой улыбкой на губах.

— Чокнутая! — вздрогнул Файрош, убираясь от нее.

Киоре не спешила опускать револьвера и поворачиваться спиной, ждала, пока он не уберется по пустующей улице как можно дальше… А когда мимо задребезжала пустая двуколка, бросила зонт и запрыгнула в нее.

Глава 10

Болезнь сбила Дорана с ног, как опытный боец, и, насмехаясь, уложила его на лопатки в кровать. Он ненавидел слабость и собственную беспомощность, но не мог ничего сделать сам — жар сжигал изнутри, голова раскалывалась, все плыло перед глазами, и даже простые слова он понимал не с первого раза — таким его принесли домой собственные подчиненные. Поговорив по эстеру со следователями, заснул после третьей бесполезной беседы, надеясь, что хотя бы на следующий день ему станет чуточку лучше…

Проснулся Доран, когда уже было темно. Который час? Сколько он проспал? Не ясно. В доме тихо. Ему жарко, ему душно. Дышать — тяжело, будто на грудь что-то давит, а руки и ноги как из камня высечены. Он пошевелился, и на глаза съехала тряпка. Кто?.. Когда?..

Туманным видением — воспоминания, что в комнате с ним была… она. Он помнил мимолетное прикосновение холодных рук, помнил тихий голос. Но что говорил он?.. Этого в памяти не осталось. Доран сел с таким мучением, словно вырывался из пучины болота, холодный пол обжег голые ступни.

Стоять ровно не получалось — шатало, словно только сошедшего с парохода пассажира. Короткий путь по коридору превратился в долгую дорогу на другой конец страны, пока, наконец, он не вцепился в дверную ручку. Повернув ее, Доран заглянул в спальню — там в кровати его жены спала Тари, подложив руку под щеку…

Голова взорвалась от боли, и, шатаясь еще сильнее, он вернулся в коридор. Набат в черепной коробке затих, но мутило по-прежнему сильно.

— Ваше сиятельство? Вас проводить обратно?

Он кивнул, принимая помощь дворецкого.

— Мою… супругу не беспокоить, пока она сама не позовет, — приказал, возвращаясь в кровать.

Пуховое одеяло показалось ледяным и тяжелым. Он только моргнул, но, когда вновь открыл глаза, увидел сквозь ресницы девушку. Нииру? Киоре? Она сидела рядом, и ее лицо скрывала пеленой тайны тьма, а его слепил какой-то свет, не позволяя открыть глаз.

Что-то он все-таки сказал, и хрупкие, прохладные руки помогли приподняться, поднесли стакан — зубы заломило от того, насколько холодной показалась вода.

И снова — сон-забвение.

Утром он просмотрел прекрасный спектакль с запиской, но ему было по-прежнему плохо, и Доран вяло отреагировал так, как от него и ожидалось. Дворецкий, слуги, лицо его жены — они слились в один горячечный бред, и порой он не мог отличить реальности от фантазий. От фантазий, где он на допросе добивался правды от Нииры-Киоре. От фантазий, где они становились настоящей семьей. От фантазий, где Паоди казнил и его, и ловкую ученицу Эши.

Она приходила к нему с настойчивостью нищего, просящего милостыни у Догира, сидела у кровати, как верная жена возле любимого мужа.

— Что-то нужно? — спросила, почувствовав его взгляд.

— Где ты была ночью? И почему в твоей кровати спала служанка?

Ее брови приподнялись:

— Что? — пауза. — Тебе приснилось, Доран. Я всю ночь была рядом с тобой.

— Ах, приснилось… — он отвернулся, перекатился на бок.

Подобные подозрения она всегда опровергнет — факт. Либо всё — его сон, либо окажется, что спальне новая герцогиня предпочитает по ночам библиотеку либо ванну — да что угодно. «Как я могу уйти из дома так, что никто не заметит? — спросит она с искренним удивлением. — Что за странные мысли у тебя?»

Ему нужны однозначные доказательства, которые никак не опровергнуть, а пока… пока он только выставит себя глупцом, как сейчас.

Мысли путались, скакали с первого на десятое и возвращались в начало — он болен, он очень болен и бессилен что-либо сделать с этим, кроме как ждать, терпеть и пить бесконечные лекарства…

Когда жар спал, пропал и бред. Тело ослабело, но ум радовал чистотой мыслей. Киоре нужна ему, но это не значило, что отныне он не попытается вывести ее на чистую воду. Но — исключительно после работы! Тайный сыск ждал своего главу, и он убежал на работу, стоило ему только встать на ноги.

Вернулся он поздно, ужин им подали. Воткнув вилку в кусок мяса, Доран потер переносицу. Напротив, не поднимая головы, его жена вяло ковырялась в тарелке.

— Ты больше не будешь перемещаться по городу на наемном транспорте. Не будешь гулять в одиночестве. В Тоноле стало слишком опасно.

— Не хочу так жить, — холодно ответила девушка.

— Разве я прошу невозможного? — вкрадчиво спросил он, делая глоток горячего чая: день выдался холодным и мерзким, и согреться отнюдь не мешало.

— Ты не просишь, ты приказываешь, — она так и не подняла взгляда, зато показательно звякнула о тарелку вилка. — Ты вынуждаешь меня, как тогда, в Ройшталене.

— Допустим. Но это всё ради тебя. Если не согласишься, велю не выпускать тебя из дома. Кроме того, совсем скоро бал в честь прибытия послов из хааната, а у тебя все еще нет платья. Ты теперь герцогиня, твои платья не подходят для этого статуса.

— Доран, мне кажется, ты должен был понять, насколько я ценю свободу, — она отложила вилку, вскинув на него злой, упрямый взгляд. — Платье к балу у меня будет, но я сама выберу портного и всё, что мне потребуется. Относительно моих прогулок даже не смей настаивать. В конце концов, дочь виконта Оленского спокойно гуляет в одиночестве.

— Но она всегда ездит на фамильной карете либо автомобиле. Хочешь личный автомобиль? Я могу купить его.

— Ты богаче императора? — она приподняла одну бровь, проницательно глядя ему в глаза. — Только он может содержать два автомобиля.

Слуги, принесшие перемену блюд, шли на цыпочках. Также бесшумно сменили одни тарелки другими, наполнили графины с напитками.

— Доран, услышь меня, пожалуйста, — и легкий нож разрезал пирожное точно пополам, и с него упала на тарелку крупная алая ягода, которую Ниира брезгливо сдвинула вилкой на самый край тарелки.

— Не любишь вишню? — удивился он.

— Ненавижу всё красное и бордовое, — честно ответила она.

— Что ж, платьем занимайся сама, а о твоей безопасности мы еще поговорим.

Со стороны они, наверное, выглядели семьей, чей досуг обыден и прост до зубовного скрежета. После ужина они переместились в гостиную. Доран устроился в кресле у огромного камина, а его жена лежала на шкуре почти у самого пламени и читала какую-то книгу. Тени прыгали по ее лицу, и видел Доран в ней и Киоре, и Нииру, и Лааре — сон ли это или сумасшествие, он уже не понимал. Но легкий треск пламени, его жар, давивший на грудь, тихий шелест страниц и чужое дыхание — всё это теплом проникало в душу, щемящей грустью и жалостью, что иллюзия закончится вместе с вечером. Лишь на один вечер он имеет право вообразить, что не одинок, что есть тот, кому он дорог.

Но эти чувства, смутные мысли вытолкнули заботы — служба не отпускала и дома. Указанных в записке Киоре людей отловили и допросили. Гайэ оказался игроком, принимавшим ставки по спорам, скользким типом, не раз прошедшим и через Особое управление, и через Тайный сыск. В камере его приняли с радостью и, не стесняясь стражи, тут же завели игру в кости. На Мендоро его люди нашли много информации: сын скорняка, двадцать шесть лет, бабник, подаривший рога не одному мужу, азартный игрок, неисправимый оптимист и в некотором роде гений махинаций, самородок, дошедший до всего собственным изворотливым умом. И тем страннее было, что именно он тащил труп девушки по сточной канаве. Друзья и родственники, как один, твердили, что Астор весь последний месяц был сам не свой, горел какой-то идеей и говорил, что всё изменится. Окружающие считали, что он придумал новую аферу, а оказалось, что парень влип гораздо серьезнее…

Томис Слепыш был информатором и Тайного сыска, одним из многих в квартале нищих. Узнав, что его связали с подпольной ареной черных плащей, он отпираться не стал, но сказал, что гораздо больше поведать им мог покойный Астор Мендоро… О последнем-то он и знал больше всех: парень зачастил в квартал нищих, ходил то по лавкам местных умельцев (которые исполнят любой каприз за символическую сумму), то по улицам, тиская продажных женщин… В общем, вел себя крайне подозрительно. Томис слышал, он купил оружие, взял несколько уроков стрельбы, а еще часто зависал по тавернам, всякий раз доверительно беседуя с разными людьми. О чем, Томис не знал, но пообещал выведать.

«Уничтожим арену — прекратим убийства девушек», — Доран потер переносицу и перевел взгляд на потолок. Обыски в домах дворян не дали ничего, кроме новой вспышки недовольства Тайным сыском и очередного потока жалоб на него Паоди.

— Доран! Я не могу постоянно игнорировать жалобы на тебя, ты понимаешь? — сердился император, возвышавшийся над ним на своем троне, в котором блестел изумруд Гахта. — Еще немного, и мне придется тебя наказать! Я тебя прошу, оставь в покое хотя бы три герцогские семьи, недовольство остальных не так сильно скажется на лояльности дворян ко мне!..

— Нам нужна истина, Ваше Величество.

— Но не такой ценой! — качнул он головой. — Стань уже хитрее, мой друг.

— Вы лучше иных были знакомы с моим характером, когда назначали меня главой Тайного сыска, — напомнил он монарху.

Паоди нахмурился, сжав руки на подлокотниках.

— И я по-прежнему желал бы видеть обещанные документы по лаборатории Соренора…

— Никаких документов нет, Доран! Не существует их!

Он удержал нейтральное выражение лица — Дорану не нравились затеянные императором игры.

— И ради безопасности империи они не появятся?

— Если их нет, то и появляться нечему, — отрезал Паоди и поднялся.

Доран так разозлился и погрузился в мысли, что очнулся от мягкого прикосновения женской руки, вернувшего его в комнату с камином:

— И зачем ты мне пульс меришь?

— Ты еще болен. Лекарь велел тебе соблюдать постельный режим неделю…

— Сейчас даже смерть не заставит меня отлучиться со службы, — неудачно пошутил он, ощущая привычную усталость, домашней кошкой опустившуюся на плечи.

— Неужели в городе всё так плохо?

— Ты ничего не слышала? Ни о туманных чудовищах, ни об убийствах девушек?

— Меня мало волновали слухи. Не до них, когда собственная судьба неизвестна.

— Сколько же тебе пришлось пережить?.. — философски спросил он и поднял девушку и усадил к себе на колени, обнял легонько, а она опустила голову ему на плечо.

— Не стоит сочувствовать. Нищие, например, живут во много раз хуже, и у них нет шанса выйти за богатого герцога, — ее улыбку он ощутил кожей на шее, и руки сами опустились на талию, сжав.

— Ты сильно похудела. Ну, теперь мои слуги позаботятся о твоем питании.

Она тихо усмехнулась и окончательно расслабилась в его руках. Прядь светлых волос скользнула на черную рубашку. Лааре стеснялась, сидела так всего лишь миг, а затем, зардевшись, сбегала в кресло напротив, считая непозволительным такое выражение чувств, когда в любой момент могли зайти слуги.

Тень воспоминаний задела ледяным крылом, сердце сжалось, но теперь это были просто воспоминания о дорогом человеке, и от них не накатывала угрюмая, осенняя тоска; не душила, не вгрызалась в него острыми зубками боль. Вспомнились Дорану глаза Мешагиль и образ покойной супруги с младенцем на руках, которая упорхнула, исчезла, освобожденная… Думать об этом стало страшно, и он спешно искал тему для разговора.

— Я ведь так не поинтересовался, как твоя нога. Она прошла? Вообще не болит?

— Совершенно! Как будто и не было годов мучений, — довольно ответили ему.

— И правда чудо, — вздохнул герцог. — Пора спать, уже поздно, — прошептал он, проведя костяшками пальцев по ее щеке.

— Ты прав, — выдохнула она, аккуратно слезая с его коленей, и зябко повела плечами, бросив странный взгляд на пламя.

Остановить? Поцеловать? Обнять? И, как будто отвечая его сомнениям, удалявшаяся фигурка качнула головой. Миг, и шорох юбок растворился в тишине особняка. Доран и сам сомневался в правильности собственных порывов. Не мог ведь он так легко разлюбить Лааре? И так легко простить обман?

— Пайн, зайди, — позвал он экономку, и она не заставила себя ждать, вошла, вытянув перед собой лампадку.

— Чего желаете, ваше сиятельство?

— Скажи, ты видела одежду моей супруги?

— Вы сами решили, ваше сиятельство, что эти тряпки недостойны герцогини, — она поджала тонкие губы, привычно опустив черные, колдовские глаза в пол.

— Не о том спрашиваю. Видела?

— Служанки, разбиравшие вещи, доложили мне, что у ее сиятельства множество нижних юбок, которые надо постоянно крахмалить. У нее несколько корсетов, застегивающихся спереди, а платья одного фасона: с длинными рукавами, непременно в пол и с воротничками, из немарких тканей. Странно это для молодой девушки, ваше сиятельство. Особенно для той, которая хотела любой ценой выйти замуж. Даже если она хромала, это не должно мешать демонстрировать руки и грудь.

Экономка прекрасно знала, чего от нее ждал герцог, и обладала чувством меры: останавливалась всегда вовремя, не говоря ни одного лишнего слова.

— Я вижу, вы насторожены…

Дорану не пришлось договаривать — экономка ответила на не заданный вопрос:

— Да, ваше сиятельство. Нам трудно принять, что вашей супругой стала баронета, опозоренная скандалом с бароном. Да и для пятнадцати лет она ведет себя странно. Моя племянница в этом возрасте книжки глупые читала да по полям бегала, а ее сиятельство рассудительна и сдержанна. Но, думаю, мы подружимся, ведь вы к ней искренне привязываетесь, — улыбнулась экономка.

Доран кивком головы отпустил ее на отдых, выслушав. Зачем только спрашивал? Жаждал подтверждения собственных мыслей? Чего ему не хватало? На что он надеялся теперь, когда всё стало очевидно?

Бросив бесполезные мысли, которые вели лишь к саморазрушению, Доран решил лечь спать. В последний момент, когда его голова не коснулась подушки, вспыхнул, замерцал лежавший на столе кристалл эстера.

— Что случилось? — спросил он, сжав его.

— Нападение на управление, ваше сиятельство! Нужна подмога! Здесь толпы людей!.. — торопливо отчитывались ему.

Несколько звонков, короткие приказы, поднятые на ноги звонком слуги — ему несли форму, обувь, верхнюю одежду. Доран вновь собирается, заковывает себя в мундир. Подсвечник в руке экономки дрожит, и свет пляшет, как припадочный, раздражая.

— Пайн, иди за водителем, — приказывает он, и женщина, дрожа, удаляется.

Он берет револьвер, дворецкий подносит трость со скрытым кинжалом — старый-старый подарок Саиры.

Никакой суеты — выверенные движения, спокойный голос, четкий ход мыслей в голове. В доме лампы горели через одну, и встревоженные слуги, закутанные кто в шаль, кто в плед, тенями жались к стенам — предчувствие дурного холодком коснулось каждого, и каждый смотрел на герцога.

Он спустился по лестнице — чеканные шаги отдавались под потолком и гулко стучала трость по ступеням.

— Доран, что случилось?..

Он обернулся — наверху, в одной сорочке, похожая на призрака, замерла встревоженная девушка.

— Проблемы в управлении. Иди спать, я скоро вернусь, — сухо ответил он, застегивая пальто.

Холод и сырость набросились на него сразу за порогом.

— Некогда! Едем так! — крикнул водителю, зажигавшему фонари на корпусе автомобиля.

Сев в салон, он сжал кристалл эстера, вызывая старшего в карауле.

— Докладывай, — приказал отрывисто.

Потянулись мрачные улицы Тоноля, ярко освещенные фонарями. Машина летела на самой большой скорости, но всё равно медленно по сравнению со скоростью мысли.

— В полдесятого у управления стало оживленнее, чем обычно. Ну, шли люди мимо, да, больше чем обычно, но просто ж шли… А потом они закричали, полетели камни в окна. Потом и поджигать нас стали — кто что кидали. Не справляемся, ваше сиятельство! Огонь потушить сложно — наших людей с ведрами к колонке не пускают, бьют, так и отправляем: один человек с ведрами, а его окружает караул с оружием!.. Мы связались с вами и виконтом…

— Виконт точно не прибудет. Итак, есть какие-то выкрики? Требования?

— Ничего, ваше сиятельство. Они просто громят здание.

Больше Доран ничего не стал спрашивать: пара кварталов, еще один поворот, и впереди показалось здание Особого управления, подсвеченное заревом пожара. Он вышел из автомобиля.

— Куда вы! Стойте! Один не пройдете! — закричали ему из окна.

— А ты куда, олух?! — раздался старческий голос из того же окна, схвативший пытавшегося выскочить на улицу человека. — Дурак, у тебя ж из башки кровь идет!

Доран остановился — замолк стук трости по камню, обернулся. Человек в форме патрульного махал ему из окна жилого дома, удерживаемый старой женщиной в нелепом чепце. Порыв ветра принес запах гари и кусочки пепла.

Доран узнал раненого, всмотревшись в рассеченное лицо.

— Вы что, ваше сиятельство, там лютая толпа! Вас растерзают! — шепотом доложил ему патрульный. — Хоть подкрепление дождитесь… А если посмотреть хотите, то стойте, пойдемте вместе, я покажу, откуда вас не заметят…

— Оставайся в доме, — отказался он.

Вызвав по эстеру капитана тех, кто должен был прийти на подмогу, Доран обозначил, по каким улицам им нужно идти и по какой команде приступать к усмирению толпы.

— Поняли, ваше сиятельство.

Было ли ему страшно? Доран не мог сказать. Его вел вперед долг. Еще несколько шагов, поворот, и…

Здание Особого управления стояло неколебимо, из некоторых окон валил тяжелый дым, там же на фоне пламени мелькали силуэты с ведрами. Догорал газон, кричали жильцы соседних домов, боявшиеся распространения огня, но их голоса сливались с грохотом, с руганью бесновавшейся толпы.

У переулков лежали мертвые; сидели, издавая жалобные стоны, раненые. У соседнего перекрестка кого-то пинали, и человек только скулил. Взгляд Дорана зацепился за ребенка — он обнимал грязную игрушку, отсветы плясали на чумазом лице, но он, повторяя за взрослыми, поднимал из-под ног камни и в слепой злобе кидал их в сторону здания, крича вместе со всеми, повинуясь стадному инстинкту, но совершенно не понимая, что же он делает.

Мелькнула в толпе знакомая светлая голова — Вайрел.

Размеренный стук трости по камням ворвался в какофонию гама, обратил на себя внимание. Задние ряды погромщиков обернулись, да так и застыли, глядя на герцога — пламя сделало его лицо жестким, словно высеченным из камня. Его уверенность, его движение — движение одного человека против толпы — обескураживало, и люди перед ним замирали, приседая от растерянности с совершенно дурацкими лицами. Люди двигались и расступались, а Доран шел и шел вперед, в своем пальто, полы которого вздымал теплый ветер с пеплом.

— Свят, свят… — пробормотала какая-то баба, хватая ребенка и осеняя себя святым знаком.

Мужики отступали молча, сглатывали, хватали в руки шапки и сминали их, глядя на него исподлобья, как провинившиеся дети. Но были и те, чье лицо искажали злоба и ненависть, те, кто скалили зубы, видя в нем новую, желанную жертву.

В первого бросившегося выстрелил без раздумий — в кармане он сжимал револьвер, положив палец на спусковой крючок. Пуля лишь замедлила огромное тело, и Дорану пришлось отступить в сторону, пропуская обиженного здоровяка, из груди которого потекла кровь.

Ярость и ненависть волной покатились по толпе, и его растерзали бы, если бы вперед не вышел Вайрел, остановивший народ лишь поднятой рукой.

— Вы рано. Неужели спешили, ваше сиятельство? Конечно! Ведь сейчас проблемы с вашим имуществом! — издевательски заговорил Вайрел, скрестив руки на груди.

— Лучше бы так спешно убийц искали и ловили чудовищ! — крикнули из толпы.

— Мы ищем, — ответил он в толпу. — Вайрел знает, сколько приложено сил, но почему-то отрицает это.

И, подняв руку, Доран трижды выстрелил в небо…

Патрули, ждавшие сигнала, выдвинулись из темноты улиц. Стаей крыс погромщики бросились врассыпную, как будто ощутили присутствие хищника.

— Ваше сиятельство, здесь опасно, — прорвались к нему двое в форме и повели прочь из толпы.

Доран кивнул и двинулся к покалеченному зданию, глядевшему на него как будто обиженно. Вокруг набросали мусора, как в квартале нищих, кругом — осколки, камни, какие-то тряпки.

Внутри тушили остатки пламени. Опросив очевидцев погромов, осмотрев помещения, Доран узнал следующее. Архивы не пострадали, да, стекла выбили и там, но пожар остановили сразу же. Пострадали кабинеты следователей — там сгорели многие бумаги по текущим делам. Обстановка пострадала везде, кроме самых отдаленных кабинетов. Ремонт требовался и в его кабинете, и в кабинете виконта.

Еще десять минут шума, и всё успокоилось, остались лишь следы погрома, где изможденными тенями бродили уставшие люди, мелькали приглашенные лекари и помогали раненым.

Доран поднял свалившиеся на пол бумаги в своем кабинете, сложил их на стол, чуть не угодив в пятно чернил. Уборка будет долгой… Вскоре ему предложили спуститься в допросные — многих погромщиков задержали.

Туда как раз спускали задержанных, и среди них — Мешагиль.

— Ее — в третью комнату, — указал он на колдунью. — Допрашиваю лично. А этого, — он указал на юношу лет восемнадцати с испуганными светлыми глазами, — за мной.

В допросной тут же зажгли лампы, от писаря Доран отказался, и ему традиционно принесли лист бумаги (грязный) и ручку. Задержанного пристегнули за одну руку к стулу, привинченному к полу.

— Итак, представься, — привычный холодный тон удавался машинально, глаз сам отметил нервозность парня, бедность одежды.

Ему ответили.

— Зачем в составе толпы напал на здание Особого управления с нанесением травм разной степени тяжести его служащим?

Молчание. Доран приподнял бровь и потянулся за тростью, которую небрежно прислонил к стене, когда вошел. Щелчок, и в шею парня уперлось лезвие.

— Я очень не люблю, когда меня будят посреди ночи плохими вестями. Если тебе сказали, что я — добрый дядюшка, который поворчит и отпустит, то знай: бесстыдно соврали.

Парень сглотнул, и на шее появилась крошечная царапина. Он зажмурился, затрясся, и Доран отвел оружие.

— Попробуй оправдаться. За помощь следствию можно обойтись и исправительными работами, — вкрадчивые нотки после приставленного к шее металла — всё идеально выверено до секунды.

Молодой, впервые попавший на допрос паренек сдался и, шумно выдохнув, заговорил, спешно, торопливо, сумбурно.

Весть о приезде колдунов вызвала недовольство, и стихийно получилось, что толпа пошла громить особое управление, посчитав, что это-то Паоди точно не проигнорирует. Паренька так вообще друзья позвали за компанию, сказав, что никакие опасности ему не грозят. Спустя несколько минут Доран владел и списком друзей.

— Уверен, что больше ничего не помнишь и не знаешь? — Доран погладил рукоять трости, и палец скользнул на кнопку, выкидывавшую лезвие.

— Ничего! Сказал же: друзья за компанию позвали!

— Десять суток заключения.

И вышел из допросной, а парня тут же повели в тюрьму. В третьей комнате его ждала Мешагиль, сидевшая не на стуле, а возле него, хоть из-за этого ее рука болталась в воздухе.

— Не признаешь мебель? — спросил герцог, отмахнувшись от очередного листа бумаги. — Что ты делала в толпе?

— Посмотреть пришла, большой человек. Поверь, если бы Мешагиль захотела навредить, использовала бы Силу, и ее бы не поймали, — она мягко улыбнулась, скользнув взглядом по трости, как будто знала о скрытой в ней угрозе. — Пахнет железом и кровью, — подтвердила его мысли она.

— Допустим, верю. Кто привел сюда людей? Кто это придумал?

— Не знаю, большой человек. Я шла за людьми, жаждавшими веселья и крови.

— Ты ничего мне не расскажешь?

— Я не имею права вмешиваться в дела людей без веления на то Сил, — она прикрыла глаза и качнула головой. — Я всего лишь наблюдатель, не больше.

— Странный ты наблюдатель, — усмехнулся герцог. — Не хочешь посидеть в тюрьме?

— Нет. Потому что тогда правитель мертвой земли не получит сообщение от колдунов, что скоро прибудут.

— Это почему же?

— Ты думал, твой повелитель в письмах договорился, чтобы мои братья и сестры прибыли в эти земли? Ты забыл, как далека отсюда степь? — с каждым вопросом брови Мешагиль поднимались всё выше и выше, а Доран хмурился.

Как-то этот факт обошел его стороной. Паоди сказал, Паоди договорился… Его контроля это дело не требовало.

— Тогда как это произошло?

— Тебе не понять, но мы, кого вы зовете колдунами, связаны Силой с кха-этх. Мы слышим, если он обращается к нам, даже на другом конце света. Кха-этх говорил мне, что передать, и я сообщала это человеку в зеленом, а потом человеку в зеленом с красным.

Доран нетерпеливо взмахнул рукой, решив даже не разбираться в странной, нелогичной цепочке. Что взять с колдунов? Их логика никому не ясна.

— Ты уйти можешь?

— Если бы я не хотела говорить с тобой, то давно ушла бы. Твои люди мне не помеха, — она улыбнулась так, что стало видно десны.

— Тогда сбежишь из камеры, поняла?

— Поняла, — кивнула колдунья.

Доран перебрался в кабинет. В разбитое окно дуло, шторы колыхались. Заходили следователи и докладывали о результатах допросов, но никто не мог сказать чего-то, чего он не знал. По словам участников выходило, что толпа собралась стихийно, подогретая общей ненавистью к колдунам и алкогольным градусом. И всё. Цели у них не было: людей не интересовали ни архивы, ни деньги, ни другие заключенные. Никто не сказал, что погром организовал Вайрел, хотя Доран этого ждал.

За размышлениями Доран встретил рассвет, следом прибыл и подмастерье стекольщика для снятия размеров. Он сидел в перенесенном к камину кресле и грел руки у пламени. Справа, прислоненная к подлокотнику, блестела лакированная трость.

— Ваше сиятельство? — в дверь просунулась встрепанная голова перепуганного Истиаша, только пришедшего на работу. — Там к вам пришли… Говорят, что знают о поджоге.

Доран выпрямился:

— Пусть заходят.

Истиаш мотнул головой, а в распахнутую дверь вошел мужчина, помятый не меньше самого герцога.

— Не думал, что Особое управление будет так похоже на мой дом, — протянул барон Гештада, заложив руки за спину. — Здравствуйте, ваше сиятельство. Я хотел бы признаться.

— Если вокруг заговор, то он вам мерещится, — Доран поморщился: просителей на рассвете он не ждал.

— Неправда, ваше сиятельство. Я-то как раз знаю, что произошло этой ночью, — усмехнулся Кеэрел, подойдя к окну и аккуратно тронув острый край уцелевшего стекла.

— Тогда прошу прощения, расположиться вам нигде не могу предложить, не тот день. Но слушаю внимательно, — Доран соединил кончики пальцев, уперев локти в колени.

Доран помнил и возраст барона, и бедственное положение, и родственников по именам, а также их фамильное невезение. Бледный Кеэрел стоял, заложив руки за спину, а усы как будто обвисли.

— Боюсь, без предыстории будет неясно. Но, думаю, сейчас не тот момент, когда мне следует что-либо скрывать.

— И в истории наверняка замешана женщина, — протянул герцог, подбрасывая в огонь полено, которых Истиаш натаскал с изрядным запасом.

— Вы правы, но замешана необычным образом, — он сильнее сжал кулаки, решаясь, как будто сам боялся передумать. — Долги почти разорили меня, но в последний момент я встретил женщину. Ей столь удивительно везло в картах… И почему-то она помогла мне избавиться от долгов. Да, ваше сиятельство, мы выиграли не одну партию с крупными ставками, так что теперь я не беден, но и по-прежнему не богат. Я надеялся на взаимные чувства с ее стороны, но она отвергла мое предложение, предпочтя другого.

— Если дело касается только отвергшей вас женщины, то я ничего не могу поделать, кроме как пожалеть, что выслушал вас, — знакомые стальные интонации сами по себе пробрались в голос, и Кеэрел дрогнул.

— Это была предыстория, — дрогнувшим голосом оправдался он. — Разумеется, я напился, а потом обнаружил себя в странном месте. Люди в черных плащах, арена, где каждый мог попытаться убить колдунью и где демонстрировали призрачных тварей, покорных, как лошадей. Уже вчера там ходили слухи о погроме в Особом управлении. И вот, узнав из утренних газет новости, я здесь. Я знаю, где находится арена, где всё это задумали.

У Дорана дернулась щека, но он не повернулся к барону.

— И где же?

— Под заброшенной ткацкой мануфактурой, юго-запад…

— Я знаю, где это, — кивнул Доран.

Герцог злился: и где носило этого барона?! Пришел бы раньше, не пришлось бы устраивать представления с Вайрелом. Не пришлось бы пережить… всего этого.

— Вы можете сообщить что-либо еще? — выдохнул Доран, смирившись с собственным невезением.

— Пароли для входа, где взять нужные плащи, время сбора…

Кеэрел перечислял, Доран, не выдержав, принялся записывать, не надеясь на свою уставшую память. Когда Кеэрел замолчал, поднял взгляд от исписанных листов и спросил:

— Всё?

— Всё.

— Что ж, надеюсь, вы понимаете, что сейчас мне не до благодарностей.

— Я ни на что не рассчитывал. Да, думаю, вам стоит знать, что воровка Киоре околдовала племянника кардинала так, что он собрался жениться на ней. Бедный юноша! — барон вздохнул, но слишком наигранно.

— Только не говорите мне, что в замужестве вам отказала именно Киоре, — усмехнулся Доран.

— Она называла себя Ноарике. Это рыжая девица, которая часто играет в карты в притонах и клубах Тоноля и всегда выигрывает… Всего доброго, — по-военному четко откланявшись, барон покинул кабинет.

Доран рассмеялся: ему подарили бесценную информацию в обмен на неозвученный намек арестовать Киоре! Успокоившись, герцог созвал следователей, и вместе они ушли в кабинет, где чудом уцелели окна: один из отделов, где в царящем бардаке из бумаг и чашек никто не увидел бы осколков или пятен гари. Приказы были четки и коротки: внедрять своих людей, зная пароли; выяснять цели организации; докладывать постоянно.

— Людей отбираете тщательно. Не забывайте о трупах девушек и призрачных тварях. Несмотря на то что все ниточки ведут на эту подпольную арену, не стоит расслабляться. Что ж, господа, я верю в вас.

— Ваше сиятельство, к вам прибыли… — просунулась в дверь голова Истиаша.

— Кто?

— Кардинал. Ждет у вас…

Старик грелся у камина, заняв кресло в кабинете. Доран поприветствовал его кивком головы и запер дверь.

— Если хотите, уйдем в другое место. Здесь вас могут услышать случайные прохожие.

— Отчего же? Не мне бояться того, что я сообщу вам, — он улыбнулся так сладко, что стошнило бы и любителя есть сахар ложками. — Боюсь, в этот раз мне досталась неприятная миссия. Хотел бы я, чтобы мои подозрения оказались лишь мнительностью старика… — он замолчал и посмотрел на Дорана с сочувствием и сожалением и ноткой превосходства, положенного его возрасту и сану.

— О чем вы, сэф? — спросил он с легким раздражением.

— Многое ли вы знаете о своей жене, Доран?

Кардинал откинулся в кресле, прикрыв веки.

— Достаточно, чтобы мне не понравилось начало нашего разговора. Если вас беспокоит ситуация с бароном и тем скандалом…

— Это последнее, что меня беспокоит! — кардинал властно вскинул руку и тяжело поднялся из кресла, подошел к столу, посмотрел на засохшие чернила и одновременно откуда-то из рукава мантии достал несколько фотокарточек. — Посмотрите внимательно, Доран. Хотел бы я, чтобы это было случайностью, но…

Первой на стол легла копия портрета Киоре, который висел на стене Особого управления. Рядом с копией лег оригинал фотокарточки с бала в честь рождения принцев, где Ниира была запечатлена после танца с Эртором. А вот третью фотокарточку Доран увидел впервые — на ней Эртор за плечи обнимал ярко-рыжую девицу с таким бледным и невыразительным лицом, что запомнить его с первого взгляда не представлялось возможным.

— Кто это рядом с господином Ситфо? — спросил он у кардинала, показав старику портрет.

— Это — Ноарике, девушка без прошлого и настоящего, отирающаяся вокруг моего беспутного племянника и разлагающая его еще больше, чем есть. Киоре и Ноарике… Вы же видите, Доран?

— Да, вижу, они похожи, будто сестры.

— Или будто один человек, — мягко предложил другой вариант кардинал.

Старик вернулся в кресло, тяжело сел, словно ноги его не держали.

— А теперь все-таки взгляните на свою супругу. Я давно привык не обращать внимания на внешнюю шелуху, а смотреть человеку в лицо и душу. Честно говоря, этот маскарад продолжался бы дольше, если бы после вашего судьбоносного выхода в Догире мне не попали по очереди все эти фотокарточки…

Доран посмотрел. У всех трех девушек были одинаковые зеленые глаза. Только воровка смотрела зло, ершисто, Ноарике — чуть испуганно, а Ниира — невозмутимо.

— Но все-таки… Отличия значимые. Если Киоре и Ноарике точно одно лицо, то Ниира полнее, имеет другую форму носа и глаз…

Ему потребовались все внутренние силы, чтобы говорить уверенно и спокойно.

— Доран, смотрите сквозь маскарад, — учительским тоном заметил кардинал. — Ноарике всегда окружает лицо пламенными волосами, и они отвлекают от него внимание. Ваша же Ниира всегда убирает волосы назад, что зрительно увеличивает его. Опять же есть гримерское искусство, отлично развитое театрами… Они слишком похожи для случайного совпадения. Или же вы можете доказать, что ваша супруга не Киоре?

— Мне нет необходимости доказывать обратное, — отрезал он, глядя в глаза въедливому старику.

— Такого ответа я и ожидал, — вздохнул тот и покачал головой, словно ответ Дорана был ответом неразумного юнца. — Похоже, придется мне лично проверять…

— Если вы так хотите, сэф, в вашем присутствии я лично спрошу мою жену, не является ли она разыскиваемой преступницей, приговоренной к смертной казни.

— Желаю, Доран, — кивнул старик.

— Если вам так угодно, — кивнул Доран. — Но только в моем присутствии, сэф, не иначе.

Доран смотрел непреклонно. Он не мог позволить кардиналу лезть в его жизнь — сожрет ведь и не подавится.

— Я буду откровенен с вами, Доран. Киоре — ловкая ученица Эши, и нам было бы славно держать ее подле себя. Ее легенда ввела ее в высшее общество. Ее ум не даст ей попасться. Империи пригодилась бы ее помощь, разумеется, не безвозмездная…

Доран пригладил волосы, наклонив голову.

— Даже если и предположить, что Киоре, которая, по вашему утверждению, вошла в высший свет, согласится сотрудничать, это бесполезно. Император приказал казнить ее, как только поймают.

Едва заметная улыбка тенью мелькнула на лице старика, лукаво сверкнули глаза:

— Кого казнить, мы всегда найдем, никто не знает, как Киоре выглядит на самом деле. Доран, она ведь может нам помочь с теми бедами, что обрушились на Тоноль. Киоре может попасть туда, куда нам нет пути!..

Кардинал говорил спокойно, но сила, уверенность его слов пленяли, и это был на самом деле опасный, страшный талант мужчины. Его слова подчиняли, покоряли людские сердца и души, и противостоять ему казалось невозможным. Всё началось с подозрений его жены, а закончилось… Закончилось опасным, тайным планом, о котором не должен знать император, планом, который объединит их. Доран кивнул:

— Вы хотите сделать из нее вторую Кровавую. Что же вы не поймали Киоре, когда она общалась с Эртором?

— Она исчезла раньше, чем я узнал, кто такая Ноарике на самом деле, — нехотя признался кардинал. — Но посмотрите на эти фотокарточки еще раз, Доран, пристально и внимательно. Я понимаю, вам больно… Мне видно, что вы привязались к девочке. Но подумайте, разве обман не должен быть наказан? Подумайте, зачем Киоре становиться вашей женой? Она ученица Эши, вспомните! А значит, она не сделает ничего, что не входило бы в ее план. Но каков ее план? И не приведет ли он вас вслед за ней на плаху или эшафот?

Пламя в камине угасало, темные языки пламени дрожали на обугленных остатках дров, и такое же темное пламя пылало в глазах кардинала, уговаривало согласиться, склониться в его сторону. Доран отошел к окну, заложил руки за спину, крепко сцепив их.

— О Ноарике я ничего не знаю и могу поверить, что это — обличье Киоре, — он повернулся к кардиналу, что смотрел снизу вверх, слегка изогнув и приподняв левую бровь. — Но то, что Киоре и Ниира — один человек, никем не доказано, сэф. Я знаю свою жену. Я знаю о ней слишком много. Связи, семья, судьба — сколько лет нужно, чтобы подготовить столь обширную легенду? У меня нет оснований полагать, что Ниира — выдуманная личность, которую умело играют. Фотокарточки? На свете существует немало людей, которые похожи друг на друга как родственники, но кровно не связаны.

Кардинал посмотрел на него как-то чересчур мягко и понимающе, его губы дрогнули, будто он собирался произнести слова утешения, но в последний момент передумал.

— Тогда на сегодня завершим наш разговор.

Кардинал покинул кабинет. Огонь в камине погас, выдав напоследок облако черного дыма; Доран остался один на один со своими мыслями, с чужими словами, витавшими в кабинете вместе со сквозняком. Одинаковые глаза с фотокарточек следили за ним, смотрели, как он ходил от стены до стены.

Всё изменилось, и теперь ему нужно признание. Только признание.

— Ваше сиятельство, прибыл виконт Оленский, — постучавшись и приоткрыв дверь, доложил Истиаш.

— Отлично, — кивнул Доран, набрасывая пальто на плечи и забирая трость.

Виконт нашелся у собственного кабинета, возвышался тучным холмом, полным жизни, над серо-унылым морем работников. Он приехал, отоспавшись, надев идеально чистый мундир, отзавтракав в кругу семьи — у Дорана заломило затылок от этой картины.

— Вы совсем не спешили узнать, что случилось в вашем ведомстве, — прокаркал Доран, а в лицо виконту бросилась бордовая краска.

— Мне не доложили!.. — взвизгнул он.

— Доложили, — отрезал герцог. — Поскольку утренние заботы обо всем пришлись на меня, оставшиеся дела оставляю вам. И если вы уедете отсюда раньше девяти вечера и не решите ни одного вопроса, клянусь, я лишу вас места!

Дорога домой казалась бесконечной, и за каждым углом над ним насмехалась Киоре, мелькали ее рыжие волосы и тощая фигурка. Будь проклят кардинал с его наблюдательностью и его идеями! Но какие есть доказательства кроме этих трех фотографий? Что может найти кардинал такого, что приведет к краху Дорана? Узнать это он мог только у своей жены.

— Ниира! — с порога позвал он, вздрогнул даже дворецкий. — Ниира!

— Она в вашем кабинете, ваше сиятельство, — ответил дворецкий, с поклоном принимая пальто и трость.

Дверью в кабинет герцог хлопнул так, что стоявшая у окна девушка вздрогнула и обернулась, прижав руку к груди.

— Что случилось, Доран?.. — зеленые глаза посмотрели на него с неподдельной тревогой.

И он застыл, не зная, что сказать. Доран рухнул в кресло, сжав виски. Шорох платья, и на плечи ему опустились горячие руки, принялись разминать затекшие мышцы. На мгновение он увидел шрам-крест на запястье, а ведь от раны Освеша где-то на теле тоже должен остаться шрам…

Это походило на затмение. Один рывок, и Ниира оказалась у него на коленях. Он не слышал крика, не чувствовал, как били его маленькие кулачки — он расстегивал платье. Его мир сузился до пуговиц и белья. Шрам. Он должен быть!

— Доран, нет! — она вырвалась и, не удержавшись, упала на пол, прикрываясь руками и стащенным с плеч платьем. — Что на тебя нашло?!

— Что нашло… — эхом повторил он.

Наклонив голову к плечу, рассматривал испуганную девушку, подобравшуюся, словно дикий зверек, готовый убегать.

— Почему нет? — спросил он, прищурившись.

— Доран! Прошу тебя… Не сейчас! — частые слезы побежали по щекам, и она прикусила губу.

— Почему? — он наклонился, протянул руки, задержав их на оставшихся застегнутыми пуговицах.

— Ты во всём заставишь меня признаться, да?! Все мои грязные тайны на свет вытащишь?! — она вскинула голову, и Доран отклонился назад, чтобы не столкнуться лбами.

— Какие такие тайны, моя дорогая супруга, которой всего лишь пятнадцать лет?

Под его насмешливым взглядом она стушевалась, сникла, сжалась, но не прекратила свой спектакль.

— Что ты знаешь о провинции, а, Доран? Представляешь ее милым местом, где все друг друга знают и живут в мире, не так ли? На самом деле провинция — рассадник грязных сплетен, где люди от скуки сходят с ума! Ты знаешь, что такое приставания кузена, любимого сына в семье?! Ты знаешь, что такое — бояться ходить по собственному дому, потому что тебя могут зажать в любом коридоре, и никто не поможет?!

Она поднялась, опираясь на стол. Стояла и кричала, размазывая слезы по лицу. Это была одна из отвратительнейших истерик, которые Доран видел в своей жизни. И один из великолепнейших спектаклей!

Она тяжело дышала, сопела, натягивая платье. Он бы чувствовал себя последней свиньей, если бы не знал наверняка, что ему искусно врут. Неужели придется спросить напрямую?

Доран вдохнул. И…

— Ваше сиятельство, письмо от господина Джеммалсона, — постучавшись, доложил дворецкий.

Выдох. Он поднялся, и забрал конверт, протянув руку в приоткрывшуюся дверь, чтобы слуга ничего не увидел. Конверт оказался потрепанным, на него попала вода, и последние буквы имени размылись. Срочная доставка?

— Мне выйти, Доран? — с трудом сквозь рыдания спросила она прерывающимся голосом.

— Останься.

Его жена замерла у окна, застегнула все пуговицы, а Доран подхватил со стола канцелярский нож и надрезал бумагу. Выпавший листок он медленно разворачивал и еще минуту никак не мог прочитать — буквы разбегались перед глазами. Прочитав, положил его на стол, разгладил ладонью.

— Зачем ты вышла за меня замуж, Киоре?

Она повернулась к нему, вскинув брови, и столь чистой была игра, что Доран долго бы еще ничего не смог доказать, если бы не это письмо. Пауза затягивалась, и за это время он повернул кресло и сел в него.

— Господин Джеммалсон недавно лечил настоятеля монастыря Ратаалада от нервной горячки, и тот рассказал, что никакого чуда не было. Ему ужасно много заплатила баронета Таргери, которая совершенно не хромала.

Молчание. Тишина. Соединив кончики пальцев, теперь он ждал ответа.

— Думаю, это письмо стало последней каплей, не так ли, твое сиятельство? — девушка улыбнулась, как будто смахнула с лица опротивевшую маску. — Не поверишь, но твоей супругой становиться я не собиралась. Это такая случайность, от которой я страдаю не меньше твоего.

— Созналась, — выдохнул герцог и тут же нахмурился. — Браво, Шаитария! Киоре? Может быть, Ниира? Или Ноарике? У тебя столько имен, что я не знаю, какое выбрать!

— Ниира. Ты же не хочешь, чтобы слуги задумались о душевном здоровье господина? — хмыкнула она.

И ни следа истерики в голосе, только легкое покраснение на лице от слез.

— И что теперь, Доран?

«Что теперь? Я сам хотел бы знать!» — с горечью подумал он. Однако ответ был лишь один:

— Ты будешь жить, как Ниира и моя жена. И будешь осторожнее, чем раньше. Кардинал, разглядывая фотографии, заметил, что до странного похожи между собой Ноарике, Ниира и Киоре. Скажи спасибо, что он пришел ко мне с этими подозрениями, а не решил действовать через императора или виконта Оленского!..

— Глазастый старик… Я ждала подобного, но не так скоро, — она поморщилась. — Надеюсь, ты помнишь, что у нас еще есть общее дело, и я тебе пока нужна.

— Разумеется. Иначе бы мы уже давно говорили по-другому, — Доран скрестил руки на груди и прищурился. — Пока ты мне нужна, я скрою от кардинала правду. Но я хочу знать, что еще может выдать тебя ему?

— Ничего. Ниира Таргери — внебрачная дочь барона Таргери, официально принятая в семью, все нужные записи существуют. Единственный мой обман, что я позволила себе называться баронетой, не являясь ею, титула мне никто не давал. Правда, портретного сходства во мне с бароном мало, но природа как только не шутит…

— И это всё сделано только ради мести?

— Да, Доран. Следы убийц моего отца затерялись среди дворян, но в ваше общество с улицы так просто не попасть, знаешь ли!

— Поздравляю, ты попала почти на самую вершину! — вырвалось у него язвительное восклицание.

— Я не колдунья, чтобы такое предугадать! — она вскинула голову. — Образ Нииры я создавала на окраине империи! Откуда мне было знать, что она получится похожей на Лааре? Что ты из-за этого увлечешься мной? Только попробуй отрицать!

Доран молчал. Киоре отвернулась, сделала глубокий вдох:

— Если ты сможешь мне поверить… У меня тоже возникли чувства к тебе.

— Поверить той, у которой на все случаи есть планы?

Злость отпускала Дорана, отступала, а вместо нее накатывали усталость и апатия. Его обманули, талантливо поводили за нос, и даже то, что это не планировалось и не принесло удовольствия этой женщине, не утешало.

— Да, — все-таки ответила она. — И теперь нужен новый план. Совместный, твое сиятельство. Мы же не хотим быть казненными императором?

Вопрос-пощечина ударил резко, наотмашь, напомнив о том, как изменилась реальность для Дорана. В новой реальности он не совершенный глава Тайного сыска, а запутавшийся герцог, у которого появились тайны и от императора, и от кардинала. Тайны, которые он всеми силами должен сберечь.

— Уйди. Мне нужно подумать.

— Поговорим позже, твое сиятельство.

И Ниира-Киоре скрылась за дверью. Он зажег свечу, чтобы уничтожить письмо Джеммалсона, и держал бумагу, пока огонь не лизнул пальцы. Киоре нужна ему как проводник к Вайрелу. Нужна, чтобы добыть информацию. Была нужна, как странный, необычный друг…

Но всё это вторично, потому что глава Тайного сыска должен следовать долгу, а не собственным желаниям. И этот долг говорил, что открытая ссора с Киоре сейчас совсем ни к чему. Проклятый долг выкинул из кабинета и бросил под дверь спальни. Постучавшись, Доран вошел — Тари вскинула руки, уронив снятую с постели простыню. Киоре вышла из уборной.

— Перемирие? — настороженно спросила она.

— Разговор, — поморщился Доран и жестом велел Тари уйти. — Я хочу увидеть твое настоящее лицо, — решительно и твердо произнес он.

— Так и быть, — легко согласилась она. — Ты мне муж как-никак!..

Она подошла к трюмо. Первым сняла парик, сетку с волос, потом что-то сделала с лицом, используя несколько тряпиц и флакончиков — всё неспешно и привычно, как расчесаться перед сном любой женщине или нанести крем на лицо.

— Ничего общего с Лааре, не так ли? — и повернулась к Дорану.

Потемнели брови, чуть иным стал оттенок кожи; глаза, не обведенные косметикой, словно увеличились, а лицо огрубело, лишившись детской округлости. Короткие темные волосы едва касались подбородка. Доран смотрел на нее так, как изучают интересного незнакомца, и Киоре это нервировало — было заметно по напряженно сомкнутым губам, по недовольной искорке в глазах.

— Теперь и у тебя есть власть надо мной, — произнесла она. — Ты один знаешь, как я выгляжу на самом деле.

— И ведь ни разу ничего не отвалилось, — вздохнул Доран. — Я не хочу, чтобы ты дальше действовала в тайне от меня, чего бы это ни касалось, потому что это может помешать моим планам.

— Мое желание отомстить не может помешать тебе, — отрезала Киоре, скрестив руки на груди.

— Но уже помешало. Освеш мертв. Почему это не может повториться?

— То есть ты спокойно примешь, если я подойду и скажу, что хочу убить одного и ограбить другого? Не лукавь, Доран, тебе это не понравится.

— Ты говорила о совместном плане.

— Да, — она дернула плечиком и заново завязала узел на халате, — плане, как нам не оказаться пойманными императором или кардиналом. Но я ничего не говорила о том, что мы будем отчитываться друг другу о каждом шаге! Сейчас я могу обещать тебе, что Ниира вскоре умрет, и ты станешь свободным вдовцом. И обещаю, что твоя честь и честь рода при этом не пострадают. Заметь, этим я заметно усложняю себе жизнь!

Доран сел на кровать и сцепил руки в замок. Она стояла перед ним, воинственно задрав подбородок, упрямая, готовая стоять на своем до конца, но под его прямым, немигающим взглядом выдохнула и устало сжала переносицу, словно это помогло бы успокоить бешено скачущие мысли.

— Давай подумаем, твое сиятельство, — начала она тихо. — Кардинал уверен в своих подозрениях?

— Да, уверен. Я обещал ему разговор с тобой. Но он не обещал ничего не предпринимать со своей стороны… — он оперся вытянутыми руками о свои колени, сжал их.

— Если кардинал начнет опрашивать родственников Нииры, ничего не найдет, — она повела головой, почесала плечо, задетое волосами. — Гораздо хуже, если он будет действовать против меня здесь, в столице.

— Ты сейчас герцогиня. Чтобы что-то сказать против тебя, кардиналу нужны весомые доказательства, — качнул головой Доран.

— Ну что ж, спасибо за титул! — усмехнулась она, потягиваясь. — Нет, как же быстро этот старик всё понял, да еще по фотографиям… Учись у него, твое сиятельство! Без подсказок ты меня не разоблачил, а кардиналу хватило бы и одной!..

До трюмо было ровно три шага. Он навис над девушкой, уперев руки в столешницу — ее зрачки расширились, а дыхание на мгновение замерло. «Не Лааре… Не Ниира…» — сбились мысли, но лишь на мгновение.

— Я давно уже заподозрил неладное, не льсти себе, — выговаривая каждое слово, произнес Доран. — Я был ослеплен…

«Ослеплен чувствами», — не договорил он, потому что горло перехватило.

Она прикрыла глаза и глубоко вздохнула, а когда вновь посмотрела на герцога, тот увидел смирение, плясавшее глубоко на дне зрачков.

— Подлая трусость мне не свойственна. Достань вина, мой дорогой супруг, и идем в твою спальню. Помнится, ты хотел узнать о моей жизни. Я расскажу тебе всё, и, может быть, ты хоть немного меня поймешь.

Он приподнял бровь, но Киоре больше ничего не сказала, только до странного легко высвободилась из его захвата, увернулась, как бабочка от неловкого взмаха руки карапуза.

— Дай только верну лицо герцогини, ведь и у стен есть глаза…

Доран вышел из спальни, пустив внутрь так и стоявшую под дверьми Тари в обнимку с простыней. Бутылку вина принес из кабинета, не утруждая себя бокалами, сам собрал на кухне тарелку немудреных закусок. Он успел и вернуться в свои покои, и машинально разложить ломтики мяса на блюде, прикрыть их сыром, откупорить бутылку…

Киоре вошла бесшумно, длинный золотистый халат волочился за ней, и дверь его бы защемила, если бы закрылась до конца. Он стоял, опираясь на стол, когда девушка подошла к нему и, заставив наклониться, поцеловала. Дверь тихо закрылась, и Доран успел заметить стоявшего по ту сторону дворецкого.

— Теперь не побеспокоят, — отошла от него Киоре, спрятав руки за спину.

Халат волочился за ней по полу, и почему-то Доран мог смотреть только на этот глупый шлейф, скользивший по навощенному паркету. Она пришла босиком, остановилась у картины, изображавшей шторм.

— Любишь море?

— Как видишь, — уклончиво ответив, провел пальцем по горлышку бутылки, и Киоре вздрогнула от гулкого звука.

— Не делай так.

— Я должен тебя слушаться?

— Да. Я ненавижу этот звук.

— Так же, как и красное?

— Совершенно верно.

Отвернувшись от картины с черными волнами, она отобрала у него бутылку и сделала несколько глотков, скривилась, прижав руку к носу. Доран поморщился: и где же манеры? Как будто прочитав его мысли, она усмехнулась, осматривая помещение. Схватив блюдо и бутылку, устроилась в изножье кровати.

— Садись, история не из коротких, — позвала, и Доран послушался, кинул ей подушку.

Вместо того чтобы подложить ее, Киоре сжала рукой, и по наволочке разбежались уродливые складки.

— Не морщься. Откуда у меня, сироты, ходившей за скотиной, могут быть манеры? — усмехнулась она, сделав еще глоток из бутылки.

Горло дернулось, как будто она едва не подавилась. Протянув ему бутылку, снова прислонила руку к лицу, но к закуске не притронулась.

Рассказ вышел длинным. О детстве в монастыре и абсолютном одиночестве на краю света, почти у самых гор. О побеге. Она спокойно рассказывала о жути, которую пережила ребенком. Ее профиль резко выделялся на фоне темных стен, а волосы сливались с ними, как будто тьма собиралась поглотить девушку, превратить ее в призрак.

— Бежать зимой? Ты сумасшедшая, — покачал он головой, когда рассказ дошел до побега из монастыря.

— Да-да, с головой не дружу с детства, — усмехнулась Киоре, уже лежавшая поперек кровати с заброшенными за голову руками.

Подушка покоилась у нее на груди, словно могильный камень, и почти не двигалась от дыхания.

— Меня подобрала веселая вдова из эстерфарской провинции. Она была отлучена от двора за свои слишком вольные нравы. Я для нее стала чем-то средним между ожившей куклой и дочкой. Зверюшка, которую она одевала, поила и воспитывала по своей методике. Каждую ночь ее гости в масках медленно водили пальцами по краю бокалов. Звук этот нарастал, пока они не начинали целоваться. Потом уж шум становился совсем другим. Это к слову о звуках. Маленькой девочке говорили, что такая жизнь совершенно нормальна. Как ты думаешь, почему я жива? Почему я не сгнила там?

Доран слушал, иногда делая небольшие глотки вина, смотрел в потолок, также вытянувшись поперек кровати.

— Одумалась?

— Я влюбилась. Однажды домой к вдове в поисках пропитания пришел монах, который умел рисовать. Художник с пламенным взором, творец, проповедующий добро и воздаяние! Как можно было устоять? Но он одурманил меня, порвал подаренное вдовой алое платье…

Киоре запнулась, а Доран вновь вспомнил, как порывисто она отодвинула в тарелке ягоду.

— Я попыталась убить его и провалилась — меня чуть не задушили… Я надеялась, что вдова спрячет меня и спасет… А вышло… Этот художник имел связь и с вдовой. Он наплел, что я ни за что набросилась на него с ножом… Вновь пришлось бежать. В Эстефаре меня могли найти, и так я оказалась в Лотгаре, где встретила отца. Он забрал меня в хаанат. С отцом я узнала, что такое забота, что такое родительская любовь… Там я полюбила снова — молодого колдуна, что обещал взять меня в жены, когда мы с отцом вернемся из Лотгара…

Герцог вернул бутылку Киоре. Приподнявшись, она сделала добрый глоток.

— Об убийстве послов ты знаешь. Счастливый случай — меня не было дома в момент нападения. Я вернулась к трупам и поклялась, что отомщу, и вскоре случай — или сама судьба? — свел меня с Эши. Она оказалась прекрасной женщиной, научила меня многому. Поверь, не одним талантам мошенницы! И вот, наконец, я здесь, на пороге мести, плачусь тебе. Что, Доран, до сих пор считаешь, будто жизнь тебя потрепала сильнее всех в мире?

Последний вопрос заставил его и скривиться. И правда, если присмотреться, он всегда жил в тепле и достатке, не думая о спасении собственной жизни. У него были друзья, будущее, чаще всего он знал, чего хотел, и мог этого добиться.

— Всем выпадают испытания по силам, — ответил прописной истиной, потому что молчание казалось недопустимым, но эти слова повисли нелепицей в воздухе.

— Да? Но чем я их заслужила, когда была ребенком?

— Не знаю. Зато я теперь сомневаюсь…

Он приподнялся на локте, и Киоре тут же последовала его примеру.

— В чем же?

— Что ты хочешь отомстить только за убийство отца.

— Ты бываешь слишком проницательным, — она упала обратно на кровать, и перина вздрогнула даже под Дораном. — Еще я хочу отомстить тому монаху. А еще моему напарнику, которого тоже учила Эши. Он предал меня и ограбил.

— Ты сможешь их найти?

Киоре рассмеялась, дрыгая ногами. Длинная сорочка задралась, обнажив колени, но ее это ничуть не смутило.

— Они все здесь, в Тоноле!

Доран повернул голову: Киоре улыбалась, и это он видел даже в полумраке. Улыбалась торжественно, хищно, как зверь, испробовавший крови. Доран обдумывал всё услышанное, в который раз удивляясь хитросплетению судеб вокруг него. Еще он точно знал, что запутался… Насколько было легче раньше! Служба, скорбь, служба, скорбь — привычный, спокойный круг, известный до мелочей. Понятный. Лишенный страстей.

— Правильно ли я понимаю, что ты живешь только ради мести?

Настала очередь Киоре недовольно сопеть и ворочаться: видимо, он попал прямо в больную мозоль.

— Правильно. Не бойся, кто-нибудь убьет меня, и будешь ты вновь свободным и счастливым…

Очередная искусная ложь? Или фантастическая правда? Доран уже не знал.

— Разве месть стоит того, чтобы умереть молодой? Думаешь, твой отец не желал бы, чтобы ты жила долго и счастливо?

— Желал бы. Но я сделала свой выбор.

— Не страшно умереть так рано?

— А что я потеряю? Эту жизнь? Было бы что терять… — Киоре поднялась, качнулась. — Мне пора к Вайрелу.

— В таком состоянии?

— Брось! Я совсем не пьяна, — она тихо закрыла за собой дверь.

Доран провел рукой по лицу, смахивая наваждение: Киоре сама выбрала месть. И не ему об этом жалеть. Не ему и судить. Он задремал и проснулся с рассветом, когда к нему через окно забралась знакомая фигура.

— И как ты только мимо охраны проходишь?

Она приложила к его губам ладонь.

— Неважно. Сейчас по улицам пойдут недовольные толпы. Громить будут всё. Будут проклинать колдунов.

И Киоре сбивчиво рассказала, что успел узнать у подпольщиков Вайрел. Недовольство решением императора множилось, особое управление обвиняли в праздности, лени и взятках. Люди боялись: трупы девушек, туманные чудовища, и ни с чем не могла справиться наука, столь дерзко продвигаемая императором.

— Вайрел просил передать, что стоит Соренору сейчас узнать об этом и заикнуться о своих исследованиях…

— Не договаривай, — он поморщился, поднимаясь с кровати.

— Стой! Мы тут как бы ночь целую хорошо провели!

Она подскочила к нему, взлохматила волосы.

— Я никогда не выйду так к слугам, — остановил он руки, расстегивавшие пуговицы на груди.

Киоре кивнула и, сняв костюм и спрятав под кровать с пояснением «Тари заберет», юркнула под одеяло, в чем мать родила.

— Вперед, твое сиятельство!

И с этого момента новый день превратился в бесконечную муку. Они не успевали. Нигде и никак! Недовольные крушили Тоноль. Улицы превратились в свалку: бумаги, стекла, камни, гвозди, молотки и множество сломанных вещей изуродовали столицу. Людей управления не хватало. Они не успевали расправиться с одним очагом проблем, как немедленно вспыхивал другой. Их выматывали, водили по городу, как баранов на веревочке, пили силы и затейливо издевались, показывая слабость и бессилие созданной императором системы.

К ночи Доран валился с ног от усталости, как и все его люди, но волнения улеглись. Тюрьма оказалась переполнена. Доран стоял на улице, прислонившись к стене здания, смотрел в черное небо, напоминавшее бездну на фоне яркого фонаря.

— Устали, ваше сиятельство?

Доран обернулся на оклик.

— Что ты здесь делаешь? — он узнал в невзрачной горожанке Киоре.

— Ниира ушла на ночную службу в Догир, если ты об этом, — хмыкнула она, подойдя ближе. — Бумаги от Вайрела. Мне читать не велели.

Доран кивнул, не взял протянутый конверт и, отлепившись с трудом от стены, пошел к входу в здание. Киоре увязалась за ним. В управлении бурлила жизнь: ярко, до рези в глазах светили лампы, сновали туда-сюда следователи, злились писчие из канцелярии, подшивавшие бесконечную вереницу протоколов, отчетов, доносов и признаний. В кабинете Дорана стоял уличный холод и горела всего одна лампа. Истиаш спал в приемной, но герцог не стал его будить, чтобы растопил камин или добавил света. Киоре упала в кресло, запрокинув голову к потолку.

— Выглядишь устало, — Доран сломал печать на конверте и достал пустой лист.

Примитивно, но его пришлось греть над огнем, чтобы проступили буквы.

— День не из простых. Ты не представляешь, чего мне стоило уговорить знакомую модистку сшить платье для бала! К нужному сроку оно будет, так что не волнуйся, жена тебя не опозорит.

Доран кивнул, вчитываясь в слова.

— Мы с Вайрелом уже нашли достаточно сведений, чтобы устроить облаву. Почему ты медлишь?

— Злодею эффективнее отрубить голову, чем пальцы, — ответил Доран, на миг оторвав взгляд от листка.

— А жертвы?

— Киоре!

Она кивнула каким-то собственным мыслям и больше не лезла с раздражающими вопросами.

— Ничего не понимаю… — с недоумением произнес Доран. — Революционеры с юга? Ненависть к хаанату? Желание уничтожить колдунов? Но мы же не воюем!

Киоре присвистнула:

— Твое сиятельство, ты иногда интересуешься чем-то кроме своих столичных заговоров, а? Не задумывался, почему многие хотели бы свергнуть нынешнего военного советника? Или ты ограничился только наказанием для герцога Таарина и графа-прихлебателя?

Доран исподлобья посмотрел на Киоре. Промолчал, не желая сознаваться, что война и прочее к ней прилагающееся интересовала его постольку-поскольку, ведь для решения конфликтов с оружием существовало иное ведомство.

— Понятно… Надеюсь, ты знаешь, кто такие хэ-фар? Ну-ну, не смотри на меня, как на дуру. Хэ-фар не любят империю и совершенно не против оттяпать у Паоди хоть клок земли, так, ради удовлетворения. Кха-этх смотрит на это сквозь пальцы и будет смотреть, пока империя не пойдет войной на хаанат. Да и император использует эти пограничные стычки для испытаний нового оружия. И какая незадача, если при этом гибнет больше своих, чем колдунов… Семьям — извинения, оружие — на доработку. Военный советник же крепко держит ситуацию в своих руках, чтобы никакие слухи о смутах не добрались в столицу. И кого волнует, что от постоянных наборов в армию давно стонет весь юг? Кого волнуют подделанные отчеты, где беспощадно урезается число жертв?

— Откуда ты знаешь?

Доран смотрел хмуро, сцепив кончики пальцев.

— Я же дочь кидо-та, да и жила несколько лет на юге Лотгара. Как мне не знать? Я подозревала, что когда-нибудь недовольство людей превратится в нечто подобное. Удивлена, что они так долго добирались до Тоноля.

Доран помассировал переносицу, крепко зажмурившись: не он ли должен был первым узнать об этой опасности, заблаговременно предупредить Паоди и переломить ситуацию? Где его интуиция? Где тот дар предвидеть опасность прежде императора и отводить ее от империи? Неужели он… стареет? Доран поднялся из-за стола.

— Не вини себя, — услышал он, когда повернул дверную ручку. — Одному человеку невозможно уследить за всем миром.

И Киоре, отодвинув его, первой покинула кабинет.

Глава 11

Сон? Бред? Как назвать те события, что закружили ее? Киоре не знала. Она остановилась у уличного фонаря. Темнота не располагала к прогулкам, ночь скрывала в себе опасности — туманных тварей и головорезов, и потому не могло быть и речи, чтобы побродить в парке или посидеть на берегу реки. Но она могла теперь совершенно законно пользоваться двором вокруг особняка Дорана!

Когда герцогиня, вернувшись и отужинав, пожелала погулять вокруг дома, поднялся переполох, и в сад стащили все лишние подсвечники и лампы, какие смогли найти, чтобы вдоль ограды не осталось ни малейшей тени, чтобы не существовало ни единой возможности туманным тварям проникнуть внутрь.

— Можете выходить, ваше сиятельство, — дворецкий положил ей на плечи теплую шаль, и Киоре поднялась из кресла у камина. — Охрана вам не помешает, если не будете подходить к ограде.

Сырость липкой маской пристала к лицу. Ограда светилась, напоминая колдовской круг; издалека доносились отголоски шума улиц. Позади особняка, чуть в стороне от черного выхода, росло раскидистое дерево, чьи ветви опускались до самой земли, и Киоре залезла под них — у ствола как раз хватало места, чтобы спрятаться и сесть. Подтянув колени к груди, положила на них подбородок.

За минувшие дни не было ни минуты, чтобы вздохнуть, чтобы подумать! Разоблачение, устроенное Дораном, выбило почву из-под ног. Зачем она рассказала ему правду? Для чего? Ответа не находилось.

Запах листвы успокаивал. Опустив руку, провела ладонью по влажной траве.

Она ужасно устала, но и чувствовала, что это — лишь мгновение затишья. Киоре словно достигла центра мифического круга, и время стало странным: мгновения замирали и превращались в годы, в то время как дни оборачивались секундами.

Доран удивил. Она не ожидала, что они так быстро смогут договориться. Не ожидала, что ее обман откроется так сумбурно и странно. Не ожидала, что расскажет ему то, о чём не говорила даже с Эши. Всё это сбивало, путало, а работа связным отнимала слишком много времени и сил… Что ей делать с кардиналом? С первосвященником? И как, наконец, добраться до Соренора?! Время утекало сквозь пальцы, но она ничего не делала, как будто…

Киоре вскинулась от озарения: она оттягивала решающий момент! Живот подвело, а по спине пробежался мерзкий озноб. Медлила! Она! Застыв, перебирала в памяти всё время, проведенное в Тоноле. День за днем, месяц за месяцем, событие за событием. Она могла уже избавиться от Файроша, но вместо этого украла часы. Могла несколько раз стащить перстень кардинала и исчезнуть, но опять-таки решила это сделать позже. И, наконец, она уже могла добраться до Соренора, а не прятаться за трусливыми отговорками, что за ней охотятся лучшие наемники!

Она вскочила, ударилась о дерево, запуталась в ветвях. Ломала их, злясь, но вырвалась из-под листвы в стылую ночь.

Медлила!

Ее промедление, ее глупость привели к замужеству. К чувствам, что снова сделали из нее девочку!

— Слуги сбились с ног в поисках тебя, — она обернулась и увидела Дорана в дверном проеме черного входа.

Уставший, бледный, он сливался с темнотой неосвещенного коридорчика, растворялся в ночи — чисто призрак! По сердцу полоснуло болью: нет у Киоре будущего ни с этим человеком, ни с кем-то еще. Она отомстит, и оставит этот мир. Навсегда. Пусть провалятся эти перерождения, если каждая жизнь — такой кошмар! Доран к тому же сторонился ее, держал расстояние: жесты отличались скупостью, а в лице таилась настороженность недоверчивого зверя, принюхивающегося к чужаку.

— Иди за мной.

Они поднялись в кабинет Дорана, где из сейфа за картинами он достал обитую бархатом шкатулку. Поставив ее на стол, мужчина провел ладонью по крышке, словно это был ларец с сокровищами.

— Завтра бал. Мы идем туда.

— Ага, знаю, — кивнула она. — Интересно, что станет моим лучшим трофеем?..

Спина герцога выразила недовольство ярче слов; он сел в кресло у стола — под глазами залегли тени, белый воротник покрылся пылью, как и эполеты, переставшие сверкать.

— Служба тебя убьет, — вырвалось у Киоре горькое замечание.

Изможденное лицо мужчины как будто вмиг состарилось, а может быть, так сыграл боковой свет лампы, прибавивший герцогу все двадцать лет. Он еще раз погладил крышку шкатулки.

— Твоя жизнь тебя тоже в могилу приведет. Однако ты не спешишь меняться.

Глаза, словно присыпанные пеплом, устало взглянули на нее, и Киоре отвела взгляд, впервые не желая читать собеседника по лицу, предпочла сменить тему:

— Мне нужно что-то передать Вайрелу?

— Вайрелу… — Доран взял чистый лист из стопки, вернул его обратно, нахмурился. — Передай, что к нему внедрятся наши люди, пусть кого-то из них приблизит к себе, и это будет новый связной. Твоя работа на этом закончится.

— Как?.. И его сиятельство Доран Хайдрейк, глава Тайного сыска, упустит прекрасную возможность подольше использовать Киоре, ученицу Кровавой Эши? — она нервно усмехнулась, скрестив руки на груди.

— Твоя работа на этом закончится, — он достал из ящика мешочек, положил на стол.

— Будь по-твоему, — кивнула Киоре, забирая деньги. — Что ж, до завтра?

Доран кивнул, и вскоре Киоре бежала по ночным улицам Тоноля, а холодный воздух обжигал легкие. Заколдованный камень показал, что Вайрел на арене, и, переодевшись Лимом, она добралась туда.

Мужчина стоял в стороне от толпы, хмурый, со скрещенными на груди руками. На арене всё шло по-старому: в центре бесилось чудовище в широком металлическом ошейнике, цепь-поводок которого крепилась к кольцу, вмурованному в пол. Вайрел узнал — то был огромный пес с приклеенной длинной шерстью, вымазанной фосфором. «У страха глаза велики, — усмехался коротышка в разговоре с блондином, а Киоре подслушивала, — кто видел тварей, напуганы ими, а значит, память их лжива, она их обманет; кто не видел — поверят в нашу обманку. Прекрасно же?»

Черноплащник на арене дразнил пса, доводя до бешенства, чтобы показать насколько свирепо «чудовише».

— А это только щенок, если позволите мне сравнить с чем-то нам понятным! Варди ценой своей руки застегнул на нем ошейник, и поводок — вот эту цепь! — смогли удержать лишь впятером! Каково, а?! А взрослой твари этот ошейник на один зубок! Перекусит и не вспотеет!

Однорукий Варди, стоявший у стены арены, кивал каждому слову, кивали и еще трое мужчин рядом с ним с ссадинами и переломами, выставленными напоказ. Толпа распалялась, гудела, как потревоженный улей, никто не мог устоять на месте, все оборачивались к соседям, перешептывались, решительно трясли головами, хмурили брови.

— Так почему эти люди ценой своего здоровья сделали больше, чем всё Особое управление?! Почему?! Потому что императору плевать на наши жизни! Мы! Только мы сможем всё изменить! Эту тварь, — он махнул на бившегося в неистовстве пса, — мы усмирим! Мы заставим ее подчиниться! Мы обратим ее против других тварей, пусть это даже будет стоить наших жизней!.. Мы избавимся от этой беды! И в нашей власти не допустить подобного вновь! Мы избежим подобного преступного равнодушия, если изменим власть!

— Долой императора! — крикнул кто-то высоким, пронзительным голосом и замолчал, испугавшись собственных слов.

Затихли все. В этой неестественной, жуткой тишине Киоре показалось, что она слышит, как стучит сердце мужчины рядом.

— Долой Каэр-Моран! — и второй выкрик потонул в согласном рёве толпы.

Медленно отступая, Киоре покинула толпу, поглотившую Вайрела.

От ночи остались жалкие несколько часов на сон, и, когда Тари разбудила ее, чтобы собираться на бал, Киоре едва поднялась — чугунная голова тянула к подушке, но всё же она теперь — герцогиня, и выглядеть должна идеально!

Целый день суеты и сборов, и вот Киоре перед зеркалом доводит до идеала облик Нииры. Последний штрих — поправить линию губ. Она сделала несколько шагов назад: роскошное светло-сиреневое платье освежало ее. Вырез подчеркивал ключицы, руки до самых пальцев скрывали многослойные рукава из кружева, а корсет и пышные юбки рисовали плотную фигуру.

Доран вошел без стука — одетый в черное, строгий, со знакомой шкатулкой в руках, которую поставил на трюмо и медленно поднял крышку. Легкое, ажурное колье из бело-серебристого металла с подвесками-капельками, того же стиля серьги и кольцо очаровывали с первого взгляда, подкупали искусностью сделавшего их мастера, и лишь потом приходило понимание, что это по-настоящему бесценный комплект.

— Фамильные украшения, еще со времен Княжеств…

Он поправил шейный платок, ослабив затянутый дворецким узел.

— Не боишься, что украду? — не удержалась от шпильки Киоре, застегивая серьги.

— Ты могла сделать это раньше, — был спокойный ответ.

— Надо было заказывать черное платье… — окинув взглядом черную форму без единой складки и великолепно начищенные эполеты, Киоре вздохнула.

В бальный зал они вошли под руку — идеальная новая семья из уверенного в себе мужчины и смущенной девушки. Доран здоровался, представлял ее другим людям, ей говорили подобающие поводу комплименты, и Киоре чувствовала себя украшением, печаткой на пальце, прилагавшейся к мужчине.

— Где же император? — спросила она Дорана, устав разглядывать зал, резавший взгляд роскошью.

— Договаривается с колдунами.

Киоре легонько толкнула герцога в бок, чтобы он обратил внимание на приближавшегося к ним слугу в темно-синей ливрее.

— Прошу вас последовать за мной, ваше сиятельство.

Следом за слугой они вышли в коридор, и, под взглядом Дорана, Киоре произнесла:

— Мне нужно отлучиться…

— Я найду тебя.

Мужчины ушли. Ярко горели кристаллы эстера в настенных чашах. Гремела за спиной музыка в зале. Задерживая дыхание, Киоре на цыпочках отправилась по следам ушедших: а вдруг получится что-нибудь подслушать? Заметив из-за угла, в какую комнату вошел Доран, дождалась, пока слуга уйдет, и приоткрыла дверь в соседнюю. Темно. Тихо. Зайдя и закрыв за собой дверь, она задумалась. Каменные, толстые стены… Как подслушать? Стакан прислонять бесполезно, а о тайных ходах и окошках для подслушивания и подглядывания во дворце она ничего не знала… «Как я сглупила», — с сожалением подумала она, разворачиваясь на выход, когда ощутила знакомое тепло. На пол упал свет, которого в темной комнате просто не могло быть.

Середина стены как будто исчезла, и Киоре увидела императора, недовольного, но державшего на лице напряженную улыбку, по правую руку от него неподвижным монолитом стоял Доран, а по левую — кардинал, опиравшийся на спинку трона. Колдуны в пестрых халатах сидели на полу, и в последнем ряду Киоре увидела Мешагиль. Колдунья, почувствовав взгляд, повернула голову и едва заметно улыбнулась.

Император сжимал поручни трона, а колдуны молчали, и в глазах их читалось то особенное выражение отстраненности, которое бывало, когда они общались с помощью Силы между собой или с кха-этх.

— Мы ничем не можем помочь тебе, повелитель большой земли, — ответил ему колдун с множеством длинных косичек на голове, сидевший в первом ряду. — На твоей земле недавно колдовала одна Мешагиль Трехглазая, но она лишь видит образы будущего. Мы от лица кха-этх готовы поручиться, что колдовство Мешагиль не могло повредить никому, как не могло оно создать и чудовищ, которыми ты интересуешься.

По лицу императора прошла тень:

— Недавно покой в моих землях нарушила колдунья, известная у нас как Киоре, ученица Кровавой Эши. Я знаю о ней! Так зачем вы говорите, что в моих землях колдовала лишь Мешагиль Трехглазая?

Император говорил уверенно и жестко, но колдунов его слова ничуть не взволновали.

— Так ли ты уверен, повелитель большой земли, что она — колдунья? Нам неведома колдунья с таким именем, — ответил седобородый колдун в зеленом халате с пурпурным узором.

— Она превратила моего слугу в камень! Вот, посмотрите!

Некто словно караулил момент — в противоположной Киоре стене открылась ниша, оттуда слуга в ливрее выкатил окаменевшего человека, поставленного на что-то вроде тележки.

— Кроме нас в этом городе нет колдунов, — стоял на своем колдун с косичками. — Превратить человека в камень могло заклинание из амулета.

Седобородый поднял руку, камень треснул и осыпался крошками, и живой и невредимый смотритель сокровищницы свалился с тележки, не удержавшись на ней. Император жестом велел слуге увести его.

— Но мы бессильны и против амулетов, — заметил Паоди. — Также, получается, кто-то из колдунов дал ей этот амулет… И кто знает, какие еще амулеты отдали Киоре? Она грабит моих подданных, убивает, и кто знает, что еще сделает с помощью магии! От ее руки лишилась жизни моя кузина! Возле убитых Киоре оставляет хаанатский вьюн — это ли не знак, что она связана с вами? Мне неприятно осознавать, что кто-то из хааната может иметь к этому отношение. Ведь мы же хотим мира между нашими странами!

Киоре одобрительно качнула головой. Так ловко, так тонко балансировать на грани властного императора и нервного манипулятора надо уметь! Однако упоминание цветка стало ошибкой Паоди. Колдуны снова молчали, без слов обсуждая услышанное. Ответил за всех седобородый:

— Выслушай меня, повелитель большой земли, но удержись от гнева. Среди колдунов нет никого по имени Киоре, ученица Кровавой Эши! Она может быть из хэ-фар, которым мы дарим амулеты. Может быть, она из твоих подданных, которым мы иногда продаем амулеты — на юге твоей земли ими пользуются, ты знаешь и сам! Но она — человек, не колдунья. И мы не можем помешать ей. Вьюн — символ возмездия, справедливого и неотвратимого. Символ воздаяния! Ни один из нас не помешает в этом деле Киоре, ученице Кровавой Эши. Таков обычай! Уважь наши традиции, повелитель, ведь мы с пониманием относимся к твоим.

— Я услышал вас, — кивнул Паоди.

Император смирился с тем, что Киоре ловить придется силами собственной империи, но попытался узнать, не помогут ли колдуны ему отловить туманных чудовищ. Посовещавшись между собой, колдуны отказались, заявив, что никакая магия не могла породить подобное, и они сами не знают, как можно бороться с такими чудовищами. В заключение колдуны выразили готовность кха-этх поддержать все мирные инициативы Паоди, ведь война — дрянное дело, которое отвлекает, нарушает их единство с миром и всячески препятствует познанию самих себя.

Так и закончилось ничем маленькое собрание, после которого колдунов вежливо пригласили посетить веселье, устроенное в их честь по обычаям империи. Послы ушли в сопровождении кардинала, но окно в соседнюю комнату осталось.

— Паоди…

— Нет, Доран, никаких ловцов! — император хлопнул ладонью по подлокотнику.

— Колдуны отказались помочь, у нас больше нет никакой возможности победить чудовищ. Умирают твои подданные.

— Я сказал — нет, — за маской гнева в лице императора Киоре разглядела страх, который он пытался скрыть, но который притаился тенью в глазах, залег в складке между бровями. — Доран, война за Ассонский предел закончилась нашей победой благодаря ловцам, но знаешь ли ты, сколько моих солдат они убили? Эти твари неподконтрольны никому! Только холод, замедляющий ток эстера в венах, остановит ловцов. Для этого нужны колдовские амулеты, которых у нас нет, а зима наступит нескоро.

— Но сейчас можно было бы договориться…

— Они отказали мне во всех просьбах! Во всех, Доран! Они помнят то убийство… И не простили. Мы ни о чем не можем просить сейчас… Идем, нам пора присоединиться к остальным.

Переждав шаги в коридоре, Киоре выскользнула из комнаты и аккуратно и незаметно влилась в людскую толпу в бальном зале. Дорана отыскала легко — единственный в черном, высокий, он особенно выделялся.

— Я подумал, что ты сбежала, — шепнул он.

— Ни в коем случае, — ответила она с улыбкой, беря мужчину под руку. — А ты можешь представить меня колдунам?!

— Могу, но чуть позже, — ответил он, накрыв ее руку своей.

Танцы, улыбки, словесные шпильки — это окружило душным одеялом, скукой. То же читалось и в лице Дорана. Долго говорил император о мире между странами, долго говорили колдуны о том же и благодарили за прием… И среди них Киоре узнала одного. Лагреши!.. Как раньше не заметила? Сложением и ростом он остался все тем же подростком, который обещал взять ее в жены, но его лицо изменилось — стало острее, взгляд наполнился мудростью, в нём погасла озорная искра юности. А, повернувшись еще немного, Киоре увидела то, что заставило сердце замереть — видение на миг мелькнуло и исчезло в дверях. Доран потянул ее в сторону колдунов.

— Нет, не нужно, — качнула она головой. — Давай выйдем? Я устала от шума…

Доран, если и удивился, не показал этого, и вскоре коридором они ушли в глубь дворца, Киоре тянула мужчину в ту сторону, где мелькнул знакомый силуэт… Но какая из комнат нужна ей?

За поворотом раздались тихие голоса, и Киоре толкнула Дорана в ближнюю комнату — темную гостиную.

— Что случилось? — спросил ее мужчина, когда закрыл дверь.

— Я устала от людей, — передернула она плечами.

Сквозь огромное окно падал скупой свет от фонарей в саду, и глаза медленно привыкали к полутьме, начинали различать предметы — столик, диваны и приоткрытую дверь в смежную комнату, откуда тоже не лился свет.

— Я видел Мешагиль среди колдунов. Значит ли это, что ты в курсе, о чем был разговор между ними и императором?

— Частично, — уклончиво ответила она. — Я знаю, что колдуны отказали Его Величеству в просьбах, а он тебе — в каких-то ловцах.

— Ты понимаешь, что об этом нужно молчать?

— Разумеется. Что такое — ловцы?

— Создания, на которых не действует магия. Химеры, созданные Соренором. Но использовать их нельзя, пока не найду способа остановить… Вчера мне передали о еще одном нападении чудовищ в городе, они убили троих детей. И это конец.

Конец репутации, конец веры власти — так поняла Киоре. Доран стоял, заложив руки за спину, подбородок упрямо выехал, освещенный каким-то отсветом. Киоре прикрыла глаза и на выдохе выпалила, не давая себе передумать:

— Если ловцов могут остановить амулеты, я достану их.

Доран повернулся к ней и молчал, словно не верил тому, что услышал.

— Раз ты не видишь другого способа избавиться от тварей, я могу достать для тебя нужные амулеты, — повторила она медленно и четко. — Решай.

Он повел головой, погрузившись в раздумья.

— Могли ли колдуны соврать, что не чувствуют магии в городе, кроме их собственной?

— Кто знает, — пожала она плечами. — Если так приказал кха-этх, то могли. Но вероятность этого мала.

Они думали в тишине каждый о своем, и потому голос из смежной комнаты прозвучал подобно грому:

— Что тебе нужно?

Переглянувшись с Дораном, они подкрались к двери.

— Что же привело тебя в столицу, Эши? — Доран за спиной Киоре вздрогнул, тоже узнав голос кардинала. — Обрадуй меня, что ты всё-таки решила забрать свою воспитанницу!

Но о чём ему говорить с Эши? Именно ее Киоре увидела выходящей из бального зала, ее же и хотела найти в коридорах. Княжна Торвит лично прибыла на бал с юга — небывалое событие!

— О, нет, Террен, — ответил мягкий голос наставницы, но хриплый, как у самой настоящей старухи.

Эши и кардинал знакомы так близко, что обращаются по именам друг к другу? Значит, не просто так ей понадобился перстень… Любопытство, оказавшееся сильнее, сподвигло Киоре и подсмотреть, аккуратно приникнув к щели.

— Может, я перед смертью решила посмотреть на столицу? Узнать, что здесь изменилось за столько лет? Всем старикам свойственна сентиментальная ностальгия… Тебе ли не знать?

— Ностальгия? По Тонолю? Только не у тебя, — кардинал скривился и сложил руки на животе.

— Я настаиваю, — улыбнулась княжна. — Знаешь, после твоего визита я переосмыслила нашу жизнь. Тебе не кажется, что мы — двое дураков?

— Ты решила поговорить со мной! Не напомнишь, сколько лет назад это было в последний раз?

— В последний раз мы честно говорили, когда ты был безусым юнцом, а я — наивной девицей. Правда, немного-то мы и говорили, в лесу у озера нашлось занятие интереснее…

— Умеешь ты вытащить воспоминания, — качнул головой старик.

— Я, наверное, уже единственная, кто помнит тебя не святым, а вполне земным человеком, — усмешка исказила лицо княжны, и она спешно закрылась веером.

— Увидев на гуляниях девушку невероятной красоты, я потерял голову от страсти.

— И я тоже потеряла где-то мозг! Подумать только, я вышла за тебя замуж, — она тяжело вздохнула. — А мы ведь так и не разведены, дорогой!

Киоре и Доран запоминали каждое слово, и, казалось, они подслушивали дурной розыгрыш, как будто кардинал и княжна специально давали спектакль. Киоре ждала, что наставница вот-вот обернется на дверь и с привычной холодной улыбкой прикажет выйти, объявив, что очередное задание-тренировку она провалила. Но беседа в гостиной шла своим чередом…

— Женился я на безродной барышне, а не на княжне Торвит, — усмехнулся он.

— Если бы я знала твои планы, удавила бы в Догире! Я подставила твоего отца, загнала его в ловушку, всё продумала и сделала… Ты же говорил, что он брак не одобрил, что только так нас ждет счастье! А между тем мой дорогой муж решил сбежать от брака и семьи самым необычным способом… Из постели супруги прыгнул в мантию кардинала! Напомни, почему я не убила тебя?

— Потому что любишь? — в ответ Эши скривилась. — Или потому что ты устроила погром в Тоноле, обворовала кучу людей, а Особое управление схватило тебя? Я спас тебя от казни.

— Глупа я была по молодости, глупа!

— В последующие годы ты приобрела ума с избытком. Я седел, когда получал отчеты о твоих заданиях.

— А я ненавидела, но тем не менее возвращалась…

— Два дурака, да?..

Киоре переглянулась с Дораном.

— А иначе быть не могло, Террен. Ты желал власти и славы, я была горда и тщеславна…

— Ничего не изменилось. Мы ведь даже сейчас смотрим друг на друга и думаем, кто кого переиграет.

— И действительно.

Княжна поднялась, обрывая оказавшийся бесполезным разговор.

— Я узнаю, зачем ты вернулась.

— Иногда я говорю правду, Террен, и не надо искать тайного смысла в моих поступках.

Первой ушла княжна.

— Кто бы мог подумать… — прошептал Доран, отходя от двери, когда ушел кардинал.

— Я и не знала, — прошептала она. — Наставница ненавидит всё, что связано со столицей…

— Вот и причина. Не могу поверить, что кардинал правда женат на Кровавой Эши.

— Похоже, в этом городе есть дурная привычка брать в супруги женщин сомнительных достоинств, — фыркнула Киоре.

— Жаль, что нет доказательств ни их брака, ни того, кто на самом деле княжна Торвит…

Киоре рассмеялась, приклеивая улыбку к лицу. В бальный зал вернулась счастливая молодая семья. Пристальный взгляд Киоре ощутила сразу же — ее увидела и узнала Эши, и вскоре, будто случайно, Кровавая оказалась возле них с Дораном.

— Ваше сиятельство, рада видеть, что вы вновь не один, — сказала она после долгого приветствия. — Не представите ли мне новую княжну?

Киоре опустилась в реверансе перед княжной Торвит, Доран представил их. Три раза раскрылся веер, качнулся влево и на миг — вправо, описав полукруг.

— Рада познакомиться с вами, — улыбнулась Киоре, вглядываясь в обманчиво сонные глаза.

— Что ж, зря я вас задерживаю, ведь вам наверняка не терпится потанцевать! — улыбка, опущенный вниз веер.

Доран подал Киоре руку и повел следом за другими парами в центр зала. Колдуны пестрым пятном собрались рядом с императором и несколькими гостями, с которыми и вели разговор.

Плавная музыка шелковой вуалью окутала зал, сладко запахло цветами, под потолком засверкали искры, похожие на звезды, и эти искры падали и падали, оседая на полу и одежде, и длинные юбки дам в повороте поднимали их снова в воздух.

Маленькое чудо, совершенное колдунами, встретили горячими аплодисментами и восторженными восклицаниями.

— После танца я уйду поговорить с княжной. Подождешь в зале? — шепнула Киоре после очередного поворота.

Ее слова утонули в очередном восторженном возгласе людей, когда искры над головами соединились и превратилась в золотые лотосы.

— Подожду, — кивнул Доран, уводя ее из центра зала и прерывая танец.

Киоре покинула зал, прикрываясь веером, как будто ей стало дурно, а в коридоре нахмурилась: идти влево, потом повернуть в коридоре направо. Ковры скрывали ее шаги. Дверь справа приоткрылась, и Киоре вошла внутрь.

— Котеночек?

— Да, это я, — отозвалась она, закрывая дверь.

Эши смотрела на батальную картину, и Киоре не решилась встать между наставницей и полотном, осталась за спиной.

— Тоноль вскружил тебе голову? Привлекли богатство и почести?

— Нет, — ответила она.

— Ты полюбила мужчину?

— Нет…

— Так почему перстень кардинала не у меня? И почему ты — жена князя?

Как правильно, что она не встала лицом к лицу с Эши!

— Не все события можно предугадать. Не ты ли учила меня приспосабливаться к любым условиям?

— Я говорила тебе, что самое страшное — стать рабой империи! Ты не будешь принадлежать себе. Всю жизнь.

— А она у меня есть? — усмехнулась Киоре, разглядывая ту же кровавую картину.

Трупы, боевые кони, размахивающие мечами мужчины в кольчугах, потрепанное знамя…

— Ты можешь и остаться живой, котеночек. Я буду ждать перстень. Сюда я приехала меньше чем на неделю.

Киоре прикрыла глаза.

— Чем же он так ценен, наставница? Что в нем такого? Ты можешь купить себе таких сотню!

— Это всего лишь проверка твоей ловкости и мастерства.

Гулкая тишина комнаты душила. Что она говорит? Неужели Киоре рассчитывает на откровенность Эши? Тайны, подобные браку кардинала и мошенницы, уносят в могилу. А сама она? Ведь никогда не говорила Эши о прошлом!

— Тогда подожди. Я почти закончила.

Эши осталась неподвижна, но Киоре поняла: пора уходить. В бальный зал вернулась, не различая встречных лиц. Она искала черное пятно — Дорана.

— Давай уедем? — попросила его шепотом, коснувшись рукава.

Гулкая пустота в голове росла, заполняла тело. Холод ночного города заполз под пальто; автомобиль рывком тронулся с места. Белесая пелена тумана подернула пустынные улицы Тоноля. Город-живоглот, город-надежда, город-бездна — в нём сплелись сотни лиц, оживили его, превратили в сказку, добрую или кошмарную, превратили в средоточие людских надежд. Столица поглотила и ее чаяния.

— Что с тобой?

Прикосновение Дорана к плечу обожгло даже сквозь одежду. Но Киоре не повернулась, не шелохнулась, смотрела на мрачные улицы, звавшие, требовавшие, чтобы она выпрыгнула из автомобиля, отправилась вслед за туманом. Там, в тумане, она видела неясные черты призраков: Иари и Освеша, ждавших шанса отомстить.

— Я устала, — наконец ответила Дорану.

В особняке Киоре поднялась к себе. Тари нашлась в смежной спаленке, лежала на кровати, сложив руки на груди. Не спала. Ждала. Сев рядом с девушкой, Киоре взяла ее руки в свои.

— Тари, мне придется исчезнуть. Я верю, ты забудешь меня. Ты сможешь жить дальше. Я попрошу его сиятельство не выгонять тебя или же пристроить в хороший дом. А если нет, то, думаю, княжна Торвит по старой памяти возьмет тебя к себе. В твоей жизни всё будет хорошо, Тари. Обещаю.

Служанка робко, самыми кончиками пальцев коснулась плеча Киоре. Глаза ее стали как блюдца, Тари едва заметно качала головой, как будто говорила, что не мыслит жизни без госпожи, спасшей ее от холода и голода. Киоре поднялась.

— Спи крепко, Тари.

И, задув свечу, ушла. В спальне на ее кровати сидел Доран, снявший китель и расстегнувший несколько пуговиц рубашки. Он же, похоже, включил газовую лампу.

— Как ты собираешься получить амулеты у колдунов?

Киоре отошла к трюмо и сняла украшения.

— Среди них есть тот, кто должен узнать меня. Попробую договориться. Но для этого, Доран, нам придется нанести визит колдунам. Придумай повод, пожалуйста.

— Хорошо.

— Ты мрачен.

— Не удивительно, — уголок губ у него дернулся, мужчина нахмурился. — Произошедшие события не располагают к веселью. А будущее еще страшнее.

— Чем? — спросила Киоре, развернувшись от зеркала к Дорану. — Ты узнал, кто убивает девушек, амулеты мы достанем, чтобы остановить ловцов… Всё вскоре образуется, разве я не права?

— Мы по-прежнему не знаем, кто руководит ареной, кто призывает свергнуть императора и кем хотят заменить Его Величество. О туманных чудовищах ничего неизвестно, я только предполагаю, что с ними справятся ловцы. И этих ловцов император запретил использовать, потому что тогда граф Соренор выдвинет претензию, что мы используем труды его лаборатории, которую сами и закрыли. У графа много сторонников, которым ненавистен Паоди из-за его политики…

Доран словно проговаривал всё, что терзало его последние недели, отравляло душу, и поэтому он не смог усидеть на месте — обошел всю комнату.

— Таким образом, пробуждение ловцов — это смерть для герцога Рейла. Если меня не казнят, то лишат титула, средств и отправят в ссылку. Но даже если так… Я должен сделать всё, что в моих силах, чтобы спасти людей. Так будет правильно.

Киоре подошла к Дорану и прижалась лбом к его спине. Коснулась локтя и опустила руку, отстранилась.

— Дай мне минуту подумать.

Мужчина неподвижно стоял у окна, прислушиваясь к ее шагам, то приближавшимся, то удалявшимся.

— У меня есть предложение к тебе. Еще одно. Вернее, дополнение к тому, о котором мы уже говорили. Да.

Доран обернулся, приподнял брови, и, шально улыбнувшись, Киоре продолжила:

— Я добуду тебе амулеты, чтобы ты мог использовать ловцов. Я убью Соренора, чтобы он не мог пожаловаться императору. Я отдам тебе письма, в которых указаны несколько людей, создающих заговор против короны…

— Я вижу выгоду только для себя от твоего предложения.

Киоре замерла, по лицу ее пробежала тень сомнений, сменилась печалью.

— Это Соренор отдал приказ убить послов. Из-за него погиб мой отец, — ее глаза сверкнули ненавистью. — Его мне назвал Освеш. Его смерть — моя цель.

— И ты поверила словам этого безумца? Он мог соврать!

— Если бы он соврал, головорезы графа не искали бы меня. К тому же я использовала зелье правды…

— Он мог верить, что это правда. Зелье заставляет говорить то, что ты считаешь правдой, именно поэтому признание под зельем правды не учитывается, если нет хотя бы косвенных доказательств…

Он говорил, не зная, для чего, и Киоре разозлилась, топнула:

— Ты сейчас серьезно? Доран, прекрати! Тебе же легче будет, если этот старик умрет! Я не прошу одобрить его убийство или благословить меня на него, я просто говорю тебе, что так будет!..

Ее лицо покрыли некрасивые пятна гнева, и Доран качнулся с пятки на носок, проглатывая собственные аргументы. Киоре смотрела прямо и дерзко, уверенная и в своих словах, и в своих желаниях, а его качало, словно на корабле, и противная тошнота разрасталась липким комом внутри.

— Я должен подумать, — в итоге выдавил он, не в силах принять решение сразу же.

Кабинет-пещера, где Доран пережил потерю Лааре, снова стал убежищем. За его стенами надо принимать решения и действовать. Здесь… Здесь он еще может сомневаться, выбирать. За дверью право на сомнение исчезнет.

За окном сад окутывал туман. Невесомая дымка уплотнялась в белесые щупальца, что срастались в единое влажное облако, растворявшее в себе стены, деревья, кусты, людей и звуки. Город словно укутывал кокон, и жизнь замерла, остановилась. В приоткрытое окно вползла влажность, и дышать стало тяжелее — или это мысли мешали вдыхать и выдыхать, камнем придавили грудь?

Предложение Киоре было слишком. Слишком щедрым, невозможным. Так много проблем решит одно его слово. Одно его слово, и паутина, в которой он увяз, как муха, будет порвана. Одно его слово, и он спасет людей от туманных чудовищ ценой того, что не по закону, но по совести приговорит человека к смерти.

Чудовища, словно что-то почувствовав, появились за оградой. Две пары синих глаз наблюдали за Дораном, неподвижные, немигающие, неживые.

Одно его слово!..

Что сложного подняться по лестнице, зайти в комнату и сказать: «Да, мы так сделаем»? Киоре повернется, ее глаза вспыхнут от удовлетворения не хуже, чем у чудовищ, и всё решится.

Всё решится и для нее, и для него.

Туман подступил вплотную к дому, и Доран захлопнул окно. Лестница показалась удивительно короткой, а стук в дверь — слишком громким.

Киоре сидела за трюмо, и Доран увидел свое отражение над ее плечом. Положив расческу, она обернулась. В ее лице не осталось и следа от баронеты — взрослое, заостренное, с печатью тяжелых лет, оно особенно скульптурно выглядело при тусклом свете лампы.

— Да, Киоре. Я согласен на твое предложение, — ее глаза вспыхнули, точно как он и представлял. — Завтра обговорим всё. Нам нужен план.

— Импровизацию за план ты не посчитаешь, твое сиятельство?

Насмешка в ее голосе задела, и Доран ответил резче, чем следовало бы:

— Ни за что.

И ушел. Кажется, ему вслед донесся смех?.. Доран поморщился. Плевать. И вообще уже очень давно ему пора отойти ко сну.

Но поговорить с Киоре получилось только через день — служба изматывала и не отпускала его. Киоре ждала в кабинете, облаченная в один золотой халат.

— Закрывай дверь. Слуги нас не побеспокоят, — сказала она, подтягивая блестящую ткань выше на плечи. Понимаешь ли ты, что любой наш план будет бесполезен, если колдуны не дадут нам амулеты?

Он опустился в кресло — голодный, уставший, с жутко болевшей головой.

— Тогда всё будет бесполезно, — ворчливо ответил, расстегивая верхние пуговицы рубашки. — Но ты же постараешься добыть их? Я встретился с кидо-та, и он приглашает нас в гости.

— Уже? Что ты ему сказал? — удивленно спросила она.

— Почти правду. Я сказал, что моя жена, уроженка крайнего юга, на балу увидела своего знакомого.

— Неплохо, — довольно улыбнулась она.

— Так что постарайся, теперь всё зависит от тебя.

— После всё тоже будет зависеть от меня, — фыркнула Киоре, запрокинув голову. — Я добываю тебе амулеты, а потом Ниира Хайдрейк должна умереть от руки одного крайне известного в Тоноле мошенника, которого ты и поймаешь.

Доран замер от удивления и нахмурился:

— Что за мошенник?

— Тот, что подделал акции железнодорожной компании на сотни тысяч.

Доран мгновенно вспомнил, о ком идет речь — устное описание этого человека, как и портрет, уже надоели работникам и Тайного сыска, и Особого управления.

— Он один из тех, кому ты хочешь отомстить? — уточнил очевидное.

— Ага. Какое его ждет наказание за смерть герцогини?

— Смерть герцогини и княжны, — поправил ее Доран, — карается смертью.

— Меня это устроит, — она снова улыбнулась. — Потом мы сделаем так. Ты же собираешься все-таки арестовывать организаторов арены?

— Разумеется.

— Смотри, во время арестов твои люди задержат девчонку, которая будет клеветать на Соренора. Мол, это он всё организовал.

— И что это даст? Граф высмеет тебя.

— О, нет. Ты скажешь ему, что клевещет некая Шаитария, и граф наверняка примчится в тюрьму, чтобы посмотреть на меня.

— А дальше?

— Я убью его и сбегу, — она пожала плечами.

— Отличный, надежный план! — скептически заметил Доран.

— Один раз я уже сбежала, — возразила она. — В этот раз с твоей помощью сбегу еще быстрее. Подумай, Доран, как много ты получишь, если мы сделаем всё это…

Ее голос — мед, ее слова — искушение, и Доран понимал, что покоряется Киоре, подчиняется разрушительной силе, которая обещает спасение — не ему, но городу.

— Мы всё это сделаем, только если ты добудешь амулеты, — напомнил он о самом главном.

— По рукам! — воскликнула Киоре, довольная, словно ни на миг не сомневалась в собственном успехе.

Глава 12

Колдунов поселили в роскошном особняке недалеко от дворца. Белокаменный, с множеством колонн, с витыми украшениями, он напоминал украшение на торте — или даже сам торт, который так и хотелось съесть. В бледном солнечном свете Тоноля особняк блистал и сверкал, как сказочная игрушка, даже слепил.

— Я слышал, от слуг и охраны колдуны отказались, поэтому здесь так тихо, — сказал Доран Киоре, когда они шли через скромный сад.

И чем ближе они подходили к дому, тем сильнее становился запах степных трав и цветов — сладкий, немного пряный и удивительно свежий. Киоре невольно ускорилась — она словно вновь шагала через степь к дому отца, туда, где ярко блестели окна, где довольно смеялись слуги, где ее ждали и любили…

— Какая все-таки беспечность — отказаться от охраны, — недовольно заметил Доран.

Киоре остановилась, вернувшись в реальность, где перед ней возвышался незнакомый особняк, от которого исходило такое знакомое тепло колдовства.

— Их охраняют Силы.

— В прошлый раз Силы что-то не помогли.

— В прошлый раз в делегации не было ни одного колдуна, сюда приехали хэ-фар, — тихо возразила она, сморщив нос. — А теперь помолчи.

Двери особняка распахнулись перед ними как сами собой, но Киоре жестом остановила Дорана у порога.

«Кто ты? Кто ты?» — зашелестел ветерок, овеял теплом лица гостей.

— Я пришла просить о встрече Лагреши Штормового.

«Иди, иди», — принес ответ порыв, подтолкнувший их в спины.

Ведомая ветром, Киоре прошла роскошную гостиную и вышла в зимний сад, где возле белоснежной беседки их ждали двое — Лагреши и колдун с седой бородой, сменивший халат с пурпурным узором на простой лазоревый.

— Приветствуем мужа и жену под нашей крышей, — улыбнулся им седобородый. — Ты правда знаешь одного из нас, — сказал он Киоре. — И я вижу, что ты причастна к знанию о Силах… Давайте я покажу вам особняк, — переключился он на Дорана и, быстро подойдя, взял того под руку и увел из сада.