Три метра над небом. Трижды ты

29

В полумраке комнаты она ведет меня к кровати, сама меня раздевает, расстегивает на мне рубашку, быстро стягивает с меня брюки, нечаянно отрывая последнюю пуговицу. Мы смеемся. На моем ремне автоматическая застежка, так что я ей помогаю. Она встает, мгновенно сбрасывает на пол свое платье, снимает лифчик и трусики, подходит ко мне и обнимает. Наши тела дрожат от желания, и она безо всякой застенчивости берет его в руку.

– Это он во всем виноват, но я его люблю, он сделал меня самой счастливой женщиной на свете… – и добавляет: – Я хочу отблагодарить его по-особенному…

Она опускается вниз, садится на корточки и начинает его целовать. Время от времени она поднимает глаза кверху и лукаво улыбается. Или она соблазнительна как никогда, или это я ее такой вижу? Она делает глоток шампанского и снова садится на корточки – так же, как и раньше, – и меня охватывает невероятная холодная дрожь. Пузырьки шампанского и она, ее губы, ее язык… Она передает мне бутылку, выходит из комнаты и гасит свет во всем доме. Потом я слышу, как она где-то возится, открывает ящики, чиркает спичкой. Возвращается в комнату, ставит передо мной стакан, я его нюхаю. Ром.

– Знаю, как он тебе нравится. Я купила ром «Сакапа» столетней выдержки, самый лучший. А вот мне лучше его не пить, алкоголь мне теперь противопоказан.

Она улыбается, она невероятно уступчива. Я пробую ром, делаю большой глоток, а потом она берет меня за руку.

– Пойдем со мной, я хочу…

И Джин ведет меня по темному дому. В гостиной, в кабинете и столовой я вижу свечи, по одной на каждую комнату. Она продолжает тащить меня за собой до тех пор, пока мы не оказываемся в моем кабинете. Отодвинув в сторону вещи на столе, она на него садится.

– Вот, ты даже и не знаешь, сколько раз я хотела сделать это, словно я твоя секретарша и хотела тебя завести.

Это слово вызывает у меня смех.

– Да, заведи меня…

Я ее целую. А она вытягивает ноги и одну кладет на подлокотник кресла, а другую – на стоящую рядом тумбу. Она, нежная и бесстыдная, смотрит мне в глаза, потом берет в руку мой член, аккуратно направляет его в себя. И начинает двигаться.

– Ох… Что это с тобой случилось?

– А в чем дело?

– Сегодня ты жутко сексуальная, ты еще никогда такой не была…

– Просто ты никогда этого не замечал.

Джин обвивает меня ногами и сильно прижимается ко мне. Она проводит рукой по столу и задевает лежащую на коврике компьютерную мышь: сдвигаясь, курсор оживляет экран.

Джин это замечает.

– Ой, а так, при свете, нас увидят.

На мгновение я вижу за ее спиной открытую страницу браузера, панель инструментов; под ней – история поисковых запросов: все, что я просматривал раньше – фотографии Баби, ее жизни, свадьбы. Монитор гаснет. Джин смеется.

– Так лучше. Нас же не увидят, правда?

– Не думаю.

– Будем надеяться.

Я слышу, что она произносит это с трудом, ей все нравится, она будоражит меня все больше. Джин ложится животом на стол, вытянув слегка раздвинутые ноги, и снова направляет мой член в себя, продолжая возбуждать меня все сильнее. Она хватается за стол и пытается удержаться, пока я двигаюсь в ней и набираю темп.

– Подожди, не так быстро…

Джин отрывается от меня и берет стакан рома.

– Хочу, чтобы и он тоже попробовал, – говорит она.

И набирает рома, но не глотает его, а наклоняется и берет мой член в рот. Она сводит меня с ума, я горю, как в огне, но это безумное наслаждение.

– Ой, не могу больше, это потрясающе.

Тогда она снова встает, тянет меня за собой, бросает на диван, садится сверху, и я тут же проникаю в нее. Она все быстрее и быстрее, скачет на мне до тех пор, пока не шепчет на ухо:

– Мне хорошо, любимый.

Кончаю и я, вместе с ней. И мы остаемся лежать так, обнявшись, соединив губы, все еще пахнущие ромом и сексом. Я слышу, как быстро бьются наши сердца. Мы дышим в тишине, и постепенно наш пульс успокаивается. Волосы Джин упали ей на лицо, но сквозь них я вижу ее глаза и довольную улыбку.

– Ты был улетным!

– Нет, это ты будто обезумела, никогда такой не была.

– Я никогда не была такой счастливой.

Она крепко прижимается ко мне, и я чувствую себя виноватым. А потом крепко обнимаю ее, еще сильнее прижимая к себе.

– Эй, мне так больно!

– Да, действительно… – И я ослабляю хватку.

– Теперь тебе нужно быть осторожным. – Я ей улыбаюсь. – Знаешь, это было так здорово – чувствовать, как ты во мне кончил, зная, что все, что могло бы произойти, уже и так произошло…

– Да.

Я не знаю, что еще сказать. И тут же вспоминаю ту ночь с Баби, шесть лет тому назад – как мы, пьяные, занимались с ней любовью после вечеринки. Вспоминаю, как она давала мне полную волю, как наслаждалась, с каким азартом на мне скакала. Что она хотела меня, еще и еще, и отрывалась от меня только тогда, когда я уже кончал. Да, наверное, так оно и было.

– О чем ты думаешь, любимый? Эй, ты где? Кажется, далеко…

– Нет, я здесь.

– Ты рад, что у нас будет ребенок?

– Конечно, ужасно рад. Но как так вышло?

– Ну ты у меня и дурачок, есть кое-какие предположения. Ты мне, наконец, скажешь, о чем думал?

Я пытаюсь найти хоть какой-то правдоподобный ответ.

– Я думал о том, что в этот вечер ты действительно преподнесла мне столько сюрпризов, что у меня нет слов.

– Да. Но вроде ты не показался расстроенным.

– Нет, правда. Но я не понимаю, как у тебя могли появиться такие фантазии.

– Да ты же сам дал мне про них почитать! Я имею в виду «Торговцев грезами» Гарольда Роббинса. Там была одна сцена, в которой героиня делала все то же самое, что я с тобой сегодня вечером.

– Серьезно? Не помню.

– Я тогда подумала, что это твой подсознательный намек, что ты хотел показать мне, как можно заниматься любовью по-новому.

– Придется мне внимательней проверять книги, которые я тебе даю. Это как дать пистолет ребенку.

– Я бы сказала: пистолет плохой девочке… Ха-ха-ха!

– А вот это мне не понравилось!

– Почему? Из-за пистолета или плохой девочки?

– И из-за того, и из-за другого.

– И правда. Теперь, когда я становлюсь мамой, мне нужно вести себя хорошо.

Мы продолжаем болтать, смеемся, весело шутим, доедаем лесные ягоды со сливками. Джин надевает мою рубашку, я – футболку и пижамные штаны, и мы ложимся в постель. Джин начинает фантазировать, пытаясь угадать пол нашего будущего ребенка, придумывает ему имена.

– Если будет девочка, назовем ее, как мою мать, – Франческой. А если будет мальчик, то, я думаю, – Массимо: мне всегда ужасно нравилось это имя. Что скажешь?

Не могу поверить. Такое впечатление, что жизнь делает это нарочно: два сына от разных матерей с одним и тем же именем.

– Да, почему бы и нет, можно и так. Это имя полководца…

Спонтанно мне приходят в голову слова Баби. Я выпиваю еще один стакан рома и думаю, что уже слишком много выпил, и что мне стоило бы перестать и рассказать ей все. Вот, например, так:

«Любимая, и у меня есть сюрприз. Сегодня я видел Баби…» – «И ты мне так просто об этом сообщаешь?» – «Это еще не все. Можешь себе представить, какое совпадение: у меня от нее сын, и его зовут именно Массимо».

Но я ничего не говорю. Она, веселая и довольная, продолжает болтать. А я чувствую себя ужасно виноватым, потому что понимаю, что ее радость висит на волоске, который я могу перерезать, навсегда лишив ее чудесной улыбки.

– Когда об этом узнают мои родители, их хватит удар от счастья. Но все-таки я скажу им после свадьбы. Знаешь, они немного старомодные; если бы они узнали, что я уже беременна… Я знаю отца: он бы сказал, что я потаскушка, могла бы подождать. Да ладно, шучу, мой папа меня обожает, очень любит.

Я наливаю себе еще немного рома и выпиваю его залпом, как будто это может мне помочь. И пока слушаю, как Джин все еще щебечет о том, кого из подруг выбрать в свидетельницы, как будет проходить церемония в церкви, каким будет наше свадебное путешествие, – в глубине комнаты, на кресле, я вижу тень. Это снова он, мой друг Полло, только на этот раз он мне не улыбается. Он расстроен; он видит, в каком трудном положении я оказался, и знает, о чем я думаю, но он так и не дождался ответа на свой вопрос, и продолжает его задавать:

«А любишь ли ты Джин?»