Три метра над небом. Трижды ты

4

Я вхожу в спортклуб «Париоли» и приветствую швейцара Иньяцио – низенького и совершенно лысого.

– Добрый день, Стефано. Как дела?

– Все в порядке, спасибо. А у вас?

– Превосходно.

– Я оставил машину перед «Рейндж-Ровером» Филиппини.

– Да пожалуйста, он уедет сегодня вечером в девять. – Иньяцио подходит ко мне поближе, чтобы сообщить секрет: – Чего он только ни делает, лишь бы не возвращаться домой…

Тоже мне новость! Об этом и так все знают. Но я делаю вид, что он поделился со мной великой тайной, хлопаю его по плечу и прощаюсь, оставляя ему ключи от своей машины и пять евро.

Швейцар клуба «Париоли» в союзниках – это не только гарантия, что о твоей машине позаботятся лучше остальных. Это еще и уверенность в том, что тебя всегда встретят с распростертыми объятиями в этом клубе.

По пути я здороваюсь с несколькими членами клуба, занятыми болтовней.

– Э нет… Мы должны его поменять. Тебя устраивает, чтобы он оставался нашим председателем и дальше? Он же болван. – И они слегка кивают, подавая знак, что меня увидели. Но чрезмерного значения мне не придают, ведь я могу оказаться на стороне председателя.

Уже собираюсь войти в раздевалку, как слышу, что меня окликают:

– Стэп!

Я оборачиваюсь и вижу ее, такую элегантную. Она идет ко мне. В руках у нее сумка в разноцветную полоску. Она одета в легкое голубое платье – совсем не прозрачное, но под ним все равно видны ее формы – точеные и неповторимые. Ее зеленые глаза подернуты легкой поволокой, словно на них всегда лежит пелена тоски и печали; словно, несмотря на ее невероятную красоту, ей так и не удалось стать счастливой.

– Привет, Франческа. Как дела?

Тогда она улыбается. Это невероятно, но кажется, что ее взгляд сразу же лишается всей этой затаенной печали, и она, здороваясь, проявляет эту свою забавную одержимость:

– Прекрасно. Ведь я вижу тебя! – Она смотрит на меня растерянно. – А почему ты смеешься?

– Потому что ты всегда так говоришь…

И я думаю: «Кто знает, скольким мужчинам она это говорит».

– Ни скольким.

Она серьезно смотрит мне в глаза.

– Что?

– Я ответила на то, о чем ты подумал. Ты предсказуем, Манчини. Так вот: я не говорю этого другим. Ты мне не веришь? Хочешь, чтобы мы прошлись по клубу и расспросили? Я не говорю этого никому, кроме тебя. Одного тебя.

Она молчит, пристально смотрит на меня и вдруг снова улыбается своей прекрасной широкой улыбкой.

– Мне хорошо, когда я тебя вижу. Мне хорошо только тогда, когда я тебя вижу.

Я чувствую себя словно виноватым, что она несчастлива, потому что абсолютно ничего к ней не испытываю.

– Франческа…

Она разводит руками.

– Ничего больше не говори. А ты знаешь, что за мной увивается полклуба, и я старательно уклоняюсь от всяких предложений, пока тот единственный, кто мне нравится, на меня плюет?

Она делает небольшую паузу.

– Вот именно, плюет! Тебе нравится, что я выражаюсь, как девчонка из подворотни? Может, это тебя заводит… Да и вообще, не имеет смысла тебе говорить, что тот единственный, кто мне нравится, – это ты. А если ты этого не понял, значит от всех нанесенных и полученных ударов ты, наверное, стал конченым идиотом. И нравишься ты мне не потому, что ты был или остался драчуном.

– Но я не драчун и никогда им не был.

– Ну ладно, раньше ты был таким, что это должно было оттолкнуть меня от тебя, но, как ни странно, ты мне нравишься еще больше.

Мимо проходит уборщица.

– Добрый день! – здоровается она.

– Добрый день, – отвечаем мы почти в унисон. Может, она что-то и слышала, но мне все равно.

– Послушай, Франческа…

– Нет, это ты послушай. Я знаю, что ты собираешься жениться. Знаю, но не говорю тех глупых слов, которыми бросаются некоторые женщины, я не ревнива… Я сдержанна, ни с кем не разговариваю, об этом не узнала бы ни одна живая душа. Ты хоть когда-нибудь что-нибудь про меня слышал?

– Нет, действительно, нет.

Она упирается руками в бока и мотает головой, освобождая свои чудесные темно-каштановые волосы, густые и сильные, уложенные в стиле Эрин Брокович.

– Да ладно, я это сказала просто так, к слову. Но у меня правда не было ни с кем романов в клубе, так что можешь быть спокоен. Тем более что всех здешних ты бы мог запросто уложить, драчун. – Она замечает, что я собираюсь что-то сказать, и сразу же себя поправляет: – Раньше ты не сдерживался.

– Вот это правильно. Так-то лучше.

– Послушай, Стэп, а ты не мог бы сделать усилие? Давай попробуем и посмотрим, что из этого выйдет. Я не хочу поднимать шума, но с тех пор, как я тебя узнала, мне… В общем, короче говоря, мне хочется быть с тобой.

Внезапно она делает странное движение, переносит свой вес на другую ногу и, может быть, почти непроизвольно приобретает более сладострастную – да, более возбуждающую – позу. Короче говоря, она хочет, чтобы у меня возникло желание рассмотреть ее предложение. Стоя передо мной, она немного наклоняет голову набок, словно спрашивая меня: «Хорошо, ну и что ты собираешься делать?» Она напоминает мне Келли Леброк в конце фильма «Женщина в красном», когда, лежа в постели голой, она говорит Джину Уайлдеру: «Ну что, ковбой, вперед, и бери то, что хотел».

Франческа смотрит на меня весело, с любопытством, с той слабой надеждой, которая, впрочем, быстро рассеивается.

– Мне жаль, серьезно. А теперь извини, но мне нужно идти: меня ждут на корте, чтобы сыграть партию в падел.

И я ухожу, не оглядываясь. Мне даже становится почти смешно, когда я представляю, что она могла бы подумать: «Даже не верится: он предпочел идиотский мяч моим дынькам!»