Три ошибки Шерлока Холмса

ГЛАВА 1

Начиная с этого дня, Шерлока Холмса и Джона Клея постоянно видели вместе. Они работали рядом, садились рядом завтракать, ужинать и обедать, вместе прогуливались по лагерю, вернувшись с работы, вечерами постоянно пили в хижинке Джона «пертский кофе», как насмешливо именовали каторжники свой напиток.

Недели через три после их первой беседы «сундук» привёз на каторгу новых заключённых, и одного из них, ирландца Пита Дэвиса, поселили в лачужку мистера Холмса. Дэвис был малый угрюмый и туповатый, грязнуля и, как без труда определил Шерлок, наверняка бывший пьяница. Во сне он так храпел, что будил даже двоих каторжников в соседней хижинке, за что те сразу стали его недругами, и утро начиналось теперь с отчаянной перебранки между ними, во время которой шли в ход самые крепкие выражения.

Шерлок, которому храп мистера Дэвиса тоже мешал спать, терпел всё это три дня, а на четвёртый Джон Клей за завтраком спросил его:

— Что же вы мне не сказали про этого вашего соседа? Мне он сразу не особенно понравился, а тут ребята поведали, как он ночами будит всех, кто по соседству.

— Ну, не так чтобы всех! — невесело усмехнулся Шерлок. — А не сказал потому, что это — скучная тема. Что тут можно поделать? Хижина-то на двоих.

— Вот именно, — кивнул Джон. — Как и почти все остальные. У некоторых, кстати, на троих. Думаю, вы заметили, что и в моей хижине есть вторая лежанка, только я снял с неё сидение и приторочил его к стене, чтобы, покуда живу один, было попросторнее. Караульные заглядывали, но мне это сошло. А вот теперь, кажется, настало время эту лежанку «восстановить в правах». Не хотите переселиться ко мне? Поговорили бы с офицером — он, конечно, разрешит.

— И вас это не стеснит? — спросил Шерлок.

Молодой человек расхохотался:

— Боже мой! Точно речь идёт об апартаментах на Риджент-стрит! Да ведь и ко мне вот-вот кого-нибудь вселят, будьте покойны, а я не хочу. За эти годы у меня было поочерёдно трое соседей, и не могу сказать, чтобы с кем-то из них было интересно общаться. Одного я уговорил переселиться, второго три года назад застрелили при попытке к бегству. Жаль беднягу! Третий вселился сразу после второго и, слава богу, спустя полтора года вышел на волю. Такого болтуна и одновременно такого дурня пойти поискать. Решайтесь! Уж с вами-то мы всяко уживёмся.

Шерлок не мог не принять этих доводов, тем более что тайная мысль попроситься в соседи к мистеру Клею явилась у него сразу после вселения Дэвиса. В тот же день Холмс поговорил с лейтенантом Леннертом, и тот без лишних разговоров дал ему разрешение на переселение.

— Мы никого больше не хотели селить с этим жуликом — до сих пор он влиял на новичков дурно, — заметил офицер. — Но вас он не испортит, вы, похоже, напротив, влияете на него в хорошую сторону. Конвойные говорят — в последние дни Клей стал лучше работать.

Итак, приятели поселились вместе, и это ещё усилило их сближение.

Поначалу, несмотря на разницу в возрасте, они относились друг к другу как ровесники: кипучая натура Шерлока Холмса, его неугасимая энергия и неистраченные, несмотря на бурную жизнь, силы делали его куда моложе, и он сам вовсе не ощущал усталости от прожитых лет.

Но постепенно опыт и жизненная мудрость старшего стали всё-таки влиять на Джона, и тот обнаружил, что внемлет этому опыту и этой мудрости с жадностью. Прежде он никогда не подчинялся полностью чужому авторитету, но теперь ему этого хотелось.

— Я всегда был весь в себе, — признался он Шерлоку. — Наверное, потому, что не встречал натуры, более сильной, чем моя собственная. Но вы — другое дело. Кажется, меня не просто тянет к вам, меня тянет за вами, и я не сопротивляюсь.

Действительно, Шерлок стал замечать, что, общаясь с ним, Джон становится мягче, в чём-то начинает терять уверенность, в чём-то, наоборот, обретает её. В его душе словно совершалась борьба между привычными представлениями и тем новым, неодолимым, жадно влекущим к себе, что вносил в его сознание этот странный отшельник-романтик, сильный, замкнутый, ироничный, но в чём-то удивительно, до беззащитности простодушный.

— Знаете, кто вы? — однажды сказал Джон своему товарищу. — Вы — одинокий рыцарь.

— Вот как? — Шерлок удивился не столько этому определению, сколько восхищению, прозвучавшему в тоне и в голосе Клея. — Это что ещё за герой?

— Я в детстве читал про него в одной сказке, — пояснил Джон. — Сказки всегда были моей слабостью. Был такой рыцарь в средневековой Англии — говорят, это даже и не сказка, а подлинное предание. Он ездил по свету и искал зло, чтобы сражаться с ним. Он был всегда один, даже оруженосца с ним не было: все они бежали от него, когда узнавали, что он сознательно ищет опасности, и нет такого врага, перед которым он отступил бы, даже если враг был много сильнее. Но рыцарь при этом был отважен, умён и силён. И потому побеждал. Он встречал сотни хитрых и коварных врагов и умел перехитрить их, но никогда не поступал с ними подло — в конце схватки он всегда выходил с врагом лицом к лицу. Его отличало от Дон-Кихота именно то, что он знал цену себе и своим врагам и не верил в абстрактное всемогущество добра. Ему было ведомо, что на Земле Враг рода человеческого очень силён, а люди перед ним слабы, и лишь Божья помощь спасает тех, кто в неё верит. Поэтому силы добра и зла в мире людей равны, и надо вечно сражаться, чтобы зло не брало верх. Этого героя так и прозвали — Одинокий рыцарь. И, по-моему, вы на него похожи.

Шерлок рассмеялся:

— Лестно. Но это было в прошлом, Джон. И мне сейчас кажется, что в очень далёком прошлом.

Этот разговор происходил вечером, вскоре после ужина.

Оба заключённых сидели на заросшем травой бугре, неподалёку от своей хижины. В просвете высокой изгороди чернел лес, над лесом быстро тускнело и гасло небо, звёзды, будто иглы, одна за другой прокалывали синий шёлк небосклона и начинали мерцать, становясь всё крупнее, соединяясь в созвездия. Одно из таких созвездий возникло прямо над головами в виде громадного сияющего ромба. Казалось, оно, как сачок, готово накрыть сидящих под ним людей.

— Крукс аустратис. Южный крест. — Прошептал Шерлок, любуясь созвездием. — Когда-то меня мучило желание увидеть его. И вот он надо мной, неизменно, каждую ночь.

— За что ты ею? — вдруг спросил Джон.

— Кого? — спросил Шерлок, не поворачивая головы. — Созвездие?

— Не притворяйся! За что ты застрелил того человека? Кто он был?

Мистер Холмс пожал плечами:

— Тебе это интересно?

— Да. Впрочем, если не хочешь...

— Хочу. Он был адвокатом. Его звали Годфри Нортон. А за что...

Несколько мгновений он колебался, потом посмотрел на Джона и улыбнулся:

— Я расскажу. Мне давно хочется рассказать. Но сначала, Джон, признавайся: был ли ты когда-нибудь влюблён? То есть нет! Влюблён ты, конечно же, был. А вот любил ты или нет?

Клей покачал головой:

— Нет. Влюблён, да, ты прав, бывал и не раз. А полюбить так и не успел. И, вероятно, теперь уже не успею.

— О, только без упрёков! — воскликнул Шерлок.

— Это не упрёк. Напротив, пожалуй. Если бы не ты, если бы меня сцапали лет на десять позже, то, возможно, я успел бы полюбить, но и натворил чего-нибудь совсем гнусного. И тогда меня, во-первых, уж точно повесили бы, а во-вторых, я был бы на том свете среди самых последних мерзавцев.

— Как знать! — возразил Шерлок. — А может, ты успел бы взяться за ум и бросить свою блистательную карьеру.

— Кто? Я? Никогда! Для этого мне надо было сначала с тобой познакомиться, а я этого не жаждал! — полушутя, полусерьёзно воскликнул Джон. — Но продолжай, пожалуйста. Неужели я тебя правильно понял? Неужели это случилось с тобой из-за?..

— Ты угадал, — кивнул Шерлок. — Из-за женщины.

— Не может быть! — вырвалось у Клея.

— Те же самые слова произнёс мой единственный друг — доктор Уотсон, когда узнал о случившемся. — Усмехнулся Холмс. — То же самое говорил мой брат. Никто не мог поверить. Я и сам до сих пор едва верю, что в моей жизни было это счастье, что я не придумал его.

— Во Имя Божие, Шерлок, что ты именуешь счастьем? Пертскую каторгу?!

Холмс снова улыбнулся:

— Нет. Но если бы мне предложили всё вернуть назад и не попасть сюда, не носить кандалов, не махать киркой в карьере, но отказаться от этого счастья, я бы оставил всё, как есть. Это правда.

— Да-а-а! — Джон смотрел на своего товарища со всё большим изумлением. — Ну, так расскажи же мне эту историю. Уверен — это нечто удивительное.

— Удивительное! — подтвердил Шерлок. — Но, наверное, только для меня. Хотя мне интересно, что ты обо всём этом скажешь, когда я закончу свой рассказ. Только прежде, чем я его начну, дай мне слово, что никому, никогда и ни ради чего не повторишь этого рассказа. Более того — не упомянешь ни одного факта, который узнаешь от меня. Я имею в виду те факты, которые не были сообщены суду. Идёт?

— Даю слово!

Клей торжественно перекрестился.

— Ну, тогда вот тебе всё, как на исповеди. Начать придётся издалека. Восемь лет назад, в восемьсот восемьдесят восьмом году, ко мне обратился за помощью один европейский монарх. Он рассказал о щекотливом деле, которое поставило его в затруднение. Дело в том, что его величество собрался жениться, а одна дама, его прежняя знакомая, желала воспрепятствовать этому.

— Опрометчивая связь? — усмехнулся Джон.

— Ну да, для короля любая связь, о которой узнают в его окружении, опасна. А тут накануне свадьбы он получает предупреждение, что в случае, если не разорвёт помолвку, его невеста, благовоспитанная юная принцесса, получит в подарок фотографию, на которой его величество запечатлён с красавицей-артисткой. Даже не с дамой высшего света! Эту артистку звали Ирен Адлер, она была певицей и прежде пела в Ла-Скала, потом много ездила с концертами. С королём познакомилась в восемьсот восемьдесят третьем году и вскружила ему голову, как делала это со многими мужчинами до него. Потом они расстались, но узнав о брачных планах его величества, Ирен захотела этому воспрепятствовать.

— Смелая дама! — воскликнул Джон.

— О, она куда смелее, чем тебе кажется сейчас! — в голосе Шерлока восхищение смешалось то ли с сожалением, то ли с грустью. — Она понимала, что король употребит все усилия, чтобы отобрать у неё роковую фотографию, понимала, что в крайнем случае пойдёт даже на насилие. Но именно это её и раззадорило: она, как и ты, как и я, любит вызовы, любит опасность.

— Так ей лучше было бы родиться мужчиной.

— Для неё, возможно, лучше, — кивнул Шерлок. — Но как же тогда я? Словом, король попросил меня добыть злополучное фото, и я стал следить за Ирен Адлер. Я употребил самые тонкие уловки, чтобы перехитрить её, но у меня ничего не получилось.

— Не может быть! — не удержался Джон.

— Второе «не может быть» за десять минут — это многовато, сэр. Неужто ты и впрямь думаешь, что я ни разу в жизни не терпел поражений? Меня сумели обвести вокруг пальца четыре раза за всю мою карьеру. Трижды это удалось мужчинам, причём двоим из них просто случайно повезло. Говорю это не из больного честолюбия, а потому что так оно и было. Четвёртым противником, одолевшим Шерлока Холмса, стала Ирен Адлер. Она меня перехитрила. Каким образом, слишком долго рассказывать. Правда, даром мои усилия всё же не пропали: при всей своей отваге мисс Адлер была слишком умна, чтобы не понять: следующая моя попытка может оказаться более удачной, а король придёт в ярость и может действительно пойти на самые крайние меры... В письме его величеству Ирен поклялась, что не станет более угрожать ему, а фотографию оставит у себя лишь как защитное оружие, дабы король не смог в дальнейшем отомстить ей за пережитые волнения. И он поверил, потому что знал, как твёрдо эта женщина держит своё слово.

— А это уж совсем не по-женски! — Джон развёл руками настолько, насколько это позволила сделать цепь. — Ну и характер!

— Да, и это ещё не всё. По странному стечению обстоятельств в то самое время Ирен познакомилась в Лондоне с одним адвокатом, вышла за него замуж, и они вместе покинули Англию. Адвоката звали Годфри Нортон.

— Той самый?! — ахнул Клей.

— Тот самый. Только не вообрази, ради бога, что я совершил убийство из ревности. В то время, восемь лет назад, я и сам не решался понять, что полюбил Ирен. Правда, единственной наградой, которую я попросил у короля за то, что всё-таки помог ему выпутаться из щекотливой ситуации, была фотография этой женщины. На которой она была одна, без его величества. А король хотел осыпать меня золотом.

— Ну, и надо было взять! — вздохнул Джон. — Впрочем, это я тебя: когда тебя переигрывают, деньги не утешают. И что было дальше?

— А ничего. Долгие годы я ничего не знал о ней, не знал даже, где она. И вот недавно... Или давно? Это было полгода тому назад. Помню, был страшный туман. Я возвращался домой после встречи с каким-то клиентом, и у самого своего парадного едва не натолкнулся на женщину, которая вдруг возникла из тумана, как будто вылепилась из него. Она была в тёмно-синем пальто, снизу немного забрызганном грязью — значит, пришла пешком. Помню, как просвечивало её лицо сквозь густую синюю вуаль. Я узнал её сразу. Она сказала: «Добрый вечер, мистер Холмс!» — «Добрый вечер», — ответил я и не решился сразу назвать её по имени. Она спросила: «Вы меня не помните?» И сама себе ответила почти с досадой: «А, впрочем, конечно нет!» — «Конечно да, миссис Нортон», — сказал я. Ирен удивлённо подняла брови под своей вуалью, потом откинула её с лица. Я смотрел на неё и видел, что она несчастлива. Ты спросишь, по каким признакам? Да ни по каким! Такие, как она, не выдают себя ни небрежением в одежде, ни следами слез на лице, ни дрожью рук, ни манерой говорить, ни пятнами вина на манжетах или воротничках. Просто я видел, что она несчастлива, как увидит это любой, даже самый невнимательный мужчина, когда смотрит на женщину, которую любит. Я увидел лишь, что она долго ходила пешком по лондонским улицам, ходила не один день — об этом говорило её пальто.

«Могу я посоветоваться с вами?» — спросила она. — «Разумеется. Но лучше будет, если мы войдём в дом». И она вошла в мою квартиру, как входили в неё сотни людей, надеясь на мою помощь. И впервые в жизни я вдруг устыдился беспорядка, который царил в комнате. Я ведь неряха, ты знаешь это.

— Ещё бы! — засмеялся Джон. — Ты суёшь бритвенное лезвие в чашку, и я вчера едва не залил его кофе, а достать здесь бритву — сложная штука, с твоей любовью к чистому бритью потеря была бы неприятная. Но это вздор. Лучше продолжай — история-то становится всё интереснее.

— Рад, что тебе нравится. Ладно, продолжаю. Ирен, как нарочно, оглядывала моё жилище очень внимательно, но, кажется, оно её не шокировало. Наконец она села в кресло, которое я ей предложил, и, подождав, пока я тоже сяду, заговорила: «Мистер Холмс, мне нужна ваша помощь. Я прекрасно понимаю, что с моей стороны это, возможно, даже непорядочно — приходить к вам за советом после того, как я несколько лет назад причинила вам неприятности. Я не сразу решилась на это, поверьте! Но у меня, пожалуй что, нет иного выхода. Скажите, я могу надеяться, что вы мне поможете?». Ах, как она это спросила! Поверь, в её словах не было и тени вызова. Просто она была готова к любому моему ответу, и прояви я хотя бы сомнение, будь уверен — эта женщина тут же встала бы и ушла. Но я даже не выдержал паузу. «Миссис Нортон, я почту за честь вам помочь. А что до неприятностей, то вряд ли наш с вами поединок был мне неприятен. Я люблю сильных противников и умею проигрывать». — «А вот я не умею! — воскликнула Ирен. — И теперь пришла пора расплачиваться за самонадеянность. Вы очень великодушны, мистер Холмс, но прежде, чем рассказывать вам о моих... о моих неприятностях, должна предупредить: у меня совсем нет денег. То есть кое-что ещё можно продать, но вознаграждение за ваши услуги наверняка стоит дороже оставшихся у меня безделушек». В ответ я вздохнул: «Да, леди, я недешёвый сыщик, но саму работу ценю дороже вознаграждения за неё. Ну, а разобраться в деле, которое поставило в тупик такого умного человека, как вы, — это же самый лучший гонорар! Сделайте одолжение, расскажите, что с вами приключилось». Она поблагодарила меня кивком головы и сказала самым будничным тоном и голосом: «Вчера меня хотели убить и едва не убили». Я привык к таким началам — истории, которые мне рассказывали, нередко начинались подобными словами, поэтому не проявил, по крайней мере, внешне, никаких эмоций. Лишь спросил, знает ли она тех, кто на неё покушался. Ирен ответила: «Знаю. Знаю, что намерения этих людей очень серьёзны, а сами эти люди очень опасны. И, в конце концов, они добьются своего». «Нет, — возразил я. — Теперь уже вряд ли. Расскажите всё от начала до конца».

И Ирен рассказала. Все эти годы она жила в Америке, её муж держал небольшую адвокатскую контору в Новом Орлеане. Супружество Ирен оказалось несчастливым. Хотя, уверен, она вышла замуж, конечно, не только опасаясь преследований короля и желая покинуть Англию. Нортон ей по-настоящему нравился. Я видел его ещё тогда и хорошо запомнил. Такой высокий, статный красавец, из тех, что порой ухитряются вскружить голову даже самой умной женщине. Но в первый же год их семейной жизни Ирен его разгадала. Прежде всего, она почти сразу поняла, что он её не любит и никогда не любил.

— Тогда чего ради женился? — спросил Джон. — Чтобы иметь красивую ширму?

— Вот именно! — кивнул Холмс. — Именно ширму и именно красивую. Люди, занимающиеся грязными делами, всегда стараются красиво смотреться со стороны. Ирен поняла это и очень скоро догадалась, что её муж, адвокат, внешне порядочный человек, уважаемый в обществе, ведёт за спиной общества какие-то очень грязные игры. Возможно, мистеру Нортону казалось, что он сумеет втянуть в эти игры и свою жену — её ум и проницательность, её женское обаяние в этом случае ему очень пригодились бы, Ирен всё это поняла, поняла, что её муж — человек грязный и лживый.

— И возненавидела Нортона? — спросил Клей.

— Пожалуй, даже хуже. Она стала испытывать к нему отвращение. — Нахмурившись, проговорил Шерлок. — И лучшего он не заслуживал. Джон, ты знаешь, я видел в своей жизни десятки гнусных негодяев, но, пожалуй, могу назвать лишь одного-двух, которые вызывают во мне такое же омерзение. И надо же было Ирен попасть в лапы к такому человеку!

— Развестись с ним она пыталась? — Джон задал этот вопрос, уже зная ответ на него.

— Конечно, пыталась, — усмехнулся Холмс. — И, конечно, он не дал ей развода. Он уже стал её бояться, понимая, что она успела слишком многое о нём узнать. Да, она следила за ним, старалась понять, чем он занимается в действительности. И ей это удалось. Нортона часто посещал молодой агент сыскной полиции, некто Ральф Меррей. Со стороны казалось, что они просто друзья. Но миссис Нортон скоро поняла, что Меррей смертельно боится и мучительно ненавидит Годфри. Понемногу ей стало ясно: каким-то образом мистер Нортон поддерживает связь с преступным миром Америки. Но был ли он сам преступником? Этот вопрос мучил Ирен, ответа она не находила. И решилась поговорить с мужем начистоту. Разговор вышел ужасный. С Нортона, как шелуха, слезла вся его напускная корректность, он оскорблял жену, говорил ей откровенные грубости. Потом заявил, что не позволит лезть в его дела, но и ни за что не даст развода. Ирен более ничего ему не сказала, а наутро уехала в Сан-Франциско. Но по дороге её догнала полиция...

— С какой это стати?! — изумился Клей. — Не в пятнадцатом же веке живём!

— Да век-то тут ни при чём. Ты же профессионал и знаешь, как делаются такие фокусы. Нортон обвинил жену в похищении у него из конторы важных документов, которые она, якобы, собирается продать противникам одного из его подзащитных. И эти документы действительно оказались в её саквояже.

— Не поверю, что она отправилась в путь, не проверив своих вещей! — воскликнул Джон Клей. — Значит, полиция их туда и подсунула?

— Конечно. За деньги, а тем более в Америке, и не такое случается. Потом тот же Нортон замял это дело, сказал, что простил жену, ну всё в таком же духе. Но после этого сам Нортон, а в его отсутствие слуги не спускали с Ирен глаз. В это самое время сыщик Меррей надолго уехал из Нового Орлеана. Когда он вернулся, его было не узнать: он осунулся, похудел и побледнел, словно перенёс за это время тяжёлую болезнь. Он пришёл к Нортону и очень долго разговаривал с ним, причём разговор был резкий, временами они едва ли не кричали. Ирен смогла расслышать лишь отдельные слова, но из них нельзя было понять смысл разговора. Она лишь поняла, что сыскной агент хочет порвать с её мужем всякие отношения. Несколько раз он повторил слово «полиция». Когда Меррей ушёл, Годфри Нортон вышел из своей комнаты, причём совершенно спокойный и, как ни в чём не бывало, сказал жене: « Приготовь кофе, Ирен». Она ушла к себе и запёрлась. Наутро ей пришло в голову пойти к Ральфу Меррею и попытаться выяснить, что же за дела ведёт её супруг. Уйти было нелегко — как я уже сказал, за миссис Нортон непрерывно следили. Но она перехитрила соглядатаев Нортона, выбралась ранним утром из дома и отправилась по адресу, который давно уже сумела разузнать. В дом Меррея Ирен вошла в восемь утра, думая, что застанет молодого сыщика ещё в постели. Но он не спал. Он лежал посреди своей комнаты в луже крови, с револьвером у виска. На столе — вскрытый конверт. Ирен, не раздумывая, достала письмо и прочитала его. Всего несколько строк. Некий человек, пожелавший скрыть своё имя и подписавшийся одной буквой «Т», назначал в этот день свидание мистеру Меррею. Свидание, на которое тот теперь никак не мог пойти.

— Ф-фу, прямо гангстерский роман какой-то! — выдохнул Клей.

— Так оно и есть, — без улыбки, всё сильнее хмурясь, подтвердил Шерлок Холмс. — Именно гангстерский. После гибели Меррея Ирен окончательно уверилась в том, что давно уже подозревала: её муж ведёт какие-то дела с нью-орлеанскими гангстерами. Когда миссис Нортон вернулась домой, она увидела Годфри весело хохочущим. «Этот осёл Ральф, — воскликнул он, — отправил письмо в полицию. Он и не подумал, что я плачу его рассыльному больше, чем он. Ты, верно, была именно у него, у этого болвана? Ну и как? Он уже пустил себе пулю в лоб?». — «Ты его убил!» — сказала Ирен. «Ничего подобного, — был ответ. — Он убил себя сам».

Как действовать дальше? Она понимала, что уже знает слишком много, и ей уже почти нечего терять. Смириться и ждать развязки? Предложить мужу содействие в его игре, какой бы грязной и кровавой она ни была? Сойти с ума, покончить с собой? Это всё была бы не она, не Ирен. Она решилась пойти на свидание, которое было назначено Меррею. Мужской костюм, её любимое средство чувствовать себя свободной, был кстати привезён с собой из Англии. Она переоделась и пошла.

— Ты был прав! — Джон почти не скрывал восхищения. — Отвага у этой женщины мужская. Пойти на свидание к американскому гангстеру! Считай, верное самоубийство. Знаешь, я бы, наверное, тоже в неё влюбился. Ой, только не смотри так: это же шутка.

— Да, я смотрю не на тебя, — улыбнулся Шерлок, — а вон на караульного, что к нам шагает и сейчас точно зарычит, чтобы мы убирались в свою нору.

— Послушайте, вы! — гаркнул караульный над самой головой заключённых. — Сколько можно здесь торчать?! Одиннадцать часов, пора уматывать на лежанки! Марш на свои места, висельники!

Шерлок и Джон, переглянувшись, разом посмотрели на солдата. Его голова торчала прямо в центре сверкающего ромба Южного Креста.

— Будь мы висельниками, — мягко проговорил Холмс, — мы бы здесь не находились. На каторгу отправляют тех, кого считают всё же не достойными виселицы.

— Ладно, я это так! — солдат узнал Холмса и смутился. — Просто порядок есть порядок. Идите домой и болтайте, сколько вам захочется. Вы же вместе живете, так? А мне за нарушение распорядка может нагореть.

Не говоря более ни слова, заключённые поднялись и направились к своей лачужке.

— Чтоб он провалился! На самом интересном прервал! — процедил сквозь зубы Джон, пробираясь в узкий дверной проём хижины.

— Ничего! — Шерлок в темноте безошибочно нашёл свою лежанку и не без удовольствия растянулся на ней во весь рост. — Память у меня хорошая, я не собьюсь.

ГЛАВА 2

Войдя, Джон хотел было зажечь светильник, но с досадой обнаружил, что в нём кончилось масло.

— Ну, вот! — сердито бросил Клей, — очень некстати... Придётся идти просить взаймы у фонаря.

— Сегодня я пойду, — неожиданно предложил Шерлок и поднялся.

— Смотри, часовой заметит! — с сомнением покачал головой Джон. — Это надо делать за несколько секунд, покуда он идёт к вышке и находится к тебе спиной. И не нашуметь.

Холмс посмотрел на него уничтожающим взглядом:

— Благодарю за наставление, маэстро! Не забуду!

Он выскользнул из хижины и через минуту вернулся, осторожно неся наполненный маслом светильник.

— Браво! — восхитился Джон. — Я бы сам не сделал быстрее. И как это ты с такими способностями не стал жуликом?

— Я узнал о них только тогда, когда уже стал сыщиком. — Шерлок вставил в светильник новый фитиль, кусочек промасленной верёвки, и поднёс к кончику фитиля спичку. — Вот так. Занавесь, пожалуйста, дверь, Джон. Тебе не очень хочется спать?

— Да ты смеёшься! — Клей как раз закончил умываться и, оторвавшись от рукомойника, уселся на свою лежанку. — Закончил рассказ на таком месте и думаешь, что я усну? Хотя, как я понимаю, раз отважная леди добралась до Лондона и даже до Бейкер-стрит, то свидание с бандитом завершилось для неё сравнительно благополучно.

— Да, — кивнул Шерлок. — Да. Она осталась жива, потому что человек, назначивший Меррею свидание, просто остолбенел от её дерзости. Она выдала себя за друга покойного молодого сыщика, но провести негодяя, который с нею встретился, было не так-то легко. Прежде всего, он уже довольно долго следил за Мерреем и знал в лицо почти всех его близких знакомых. Это был старый стреляный лис. Но, так или иначе, он не причинил вреда Ирен, хотя и узнать ей удалось немногое. Однако она могла быть уверена: Меррей и, очевидно, её муж были связаны с самыми тёмными силами преступной Америки. И вновь ей остался один выход — бегство. Собрав небольшой саквояж и самым тщательным образом проверив всё, что в него положила, миссис Нортон бежала из Нового Орлеана. Она отправилась в Нью-Джерси, в город, где родилась, надеясь найти там кого-нибудь из своих родных. Но никого не нашла. Зато вскоре убедилась, что люди, с которыми её так несчастливо свела судьба, не собираются оставлять её в покое. Её имя, имя некогда блистательной оперной примадонны, было не забыто в Америке, и она, встретившись с одним из своих прежних посредников, попросила устроить ей концерт в Нью-Джерси. Концерт состоялся и прошёл с аншлагом. Но за несколько минут до конца в тёмном окне зала мелькнула огненная вспышка, и грохнул выстрел. Нуля сорвала страусовый плюмаж с причёски певицы. И только стремительное падение прямо на сцене спасло её от второй пули...

— Выходит, она встала поперёк дороги крупной шайке? — нахмурился Джон Клей. — Бандит-одиночка не действовал бы так нагло и так планомерно.

— Разумеется, — кивнул Шерлок. — Но Ирен и так уже понимала, что из-за тёмных делишек своего супруга столкнулась с очень мощной и опасной силой. После этого она ещё несколько месяцев, пожалуй, около года колесила по Америке, зарабатывая, где только удавалось концертами, либо просто игрой на рояле в ресторанах и кафе, потому что денег у неё не было — всё, что она имела до замужества, присвоил Нортон. Но в каждом городе, где Ирен рисковала задержаться больше чем на два-три дня, её неизменно настигали всё те же неведомые и страшные преследователи. Ещё трижды она спасалась от покушений, спасалась лишь благодаря своей проницательности и огромному самообладанию.

— А когда обращалась в полицию, ей советовали подлечить нервы? — съехидничал Джон.

— Примерно так. И, надо сказать, её нервы были действительно напряжены до предела. В Лос-Анджелесе её вдруг настиг мистер Нортон, нашёл в дешёвой гостинице и предложил к нему вернуться. Она отказалась. «Я ведь могу заставить тебя с помощью закона», — заявил он тогда. «С законом вы не в ладах и обращаться к нему за помощью для вас рискованно», — ответила Ирен. Тогда он, улыбаясь, сказал, что закон никогда и ни в чём не сможет его упрекнуть, хотя он действительно связан с преступниками, и все его деньги добыты с их помощью. «Нет на свете такого сыщика, который смог бы меня уличить!» — смеялся он.

— И тогда миссис Нортон вспомнила, что такой сыщик есть! — воскликнул Джон Клей.

Шерлок улыбнулся, задумчиво следя за крохотной бабочкой, которая упрямо вилась вокруг оранжевого язычка пламени, но в нужный момент всё время отлетала прочь и не опаляла своих крылышек.

— Не знаю, о чём она тогда вспомнила. Возможно, в этот момент ей было не до того. Нортон признался, что гангстеры, с которыми по его приказу связался Меррей, из-за смелого поступка Ирен вышли и на след его хозяина, и теперь у них есть причины желать смерти не только миссис Нортон, но и её мужа. «Давай снова будем вместе, — предложил он. — Уедем подальше, избавимся от этой проклятой шайки — уж, поверь, я-то найду способ покончить с ними! И тогда будем жить по-старому. Я ведь очень богат, и нужды у нас не будет ни в чём». Он показал ей две чековые книжки. На двух счетах скромного новоорлеанского адвоката лежало в общей сложности два с половиной миллиона долларов! «И ты думаешь, что я захочу жить на деньги, которые не знаю, откуда взялись?» — спросила Ирен мужа. Он засмеялся: «Даю тебе слово, что никогда не попаду в тюрьму!» — «Зато попадёшь в ад! — не сдержалась она. — Даю тебе слово, что никаким законом и никакими угрозами ты меня не вернёшь!». Он вышел. На другой день Ирен получила письмо без подписи, в котором ей сообщали, на каком из лос-анджелесских кладбищ её собираются похоронить, и называли дату похорон — один из ближайших дней.

— А, подонки! — взорвался Джон. — Слыхал я про эту манеру американских гангстеров — посылать тем, кого они преследуют, такие вот «уведомления». Впрочем, попадаются похожие любители дешёвых эффектов и среди наших английских бандитов. Одного такого я знал. Если не ошибаюсь, его повесили в восемьдесят шестом году.

— В восемьдесят седьмом, — поправил Шерлок. — Его звали Роджер Кинг. Дело об убийстве богатой вдовы и её несовершеннолетней племянницы. Кстати, он выполнил свою угрозу, по крайней мере, одну — на этом и погорел. Ирен показала мне то письмо. Почерк грубый, и в четырёх строках — пять ошибок. В тот же день, как это письмо пришло, миссис Нортон села в поезд и отправилась на другой конец Соединённых Штатов. Но она уже поняла, что оставаться в этой стране нельзя. И концертов давать больше нельзя — за нею шли по пятам. Тогда она продала кольцо и золотую цепочку с медальоном и отправилась в Англию. Почему именно туда? Может быть, повлекли воспоминания о том, что в этой стране она когда-то была счастлива? Или надеялась, что её страшные преследователи не кинутся за нею через океан? Скорее всего она понимала, что это не так. В Лондоне ей удалось прожить относительно спокойно лишь неделю. В гостиницу, где она остановилась, пришло почти такое же письмо. Потом, прямо в холле этой гостиницы, её попытались убить. Она ушла, прихватив с собой свой саквояж, почти пустой и потому совсем лёгкий. И вот тогда Ирен подумала обо мне. Это было нелёгкое решение — пойти просить помощи у человека, который, как ей казалось, мог сохранить в душе обиду на неё. Она даже подумала (и надо же было такое подумать!), что я могу просто указать ей на дверь, тем более что у неё не было возможности мне заплатить.

— Многие бы так подумали! — заметил Джон, воспользовавшись паузой, которую сделал Шерлок, чтобы глотнуть воды из стоявшей на столе чашки. — Часто ли встречаются люди, готовые бесплатно помогать ближним? Можешь обидеться, но и я прежде, читая рассказы про твои подвиги, был уверен, что автор преувеличивает добродетели великого сыщика, утверждая, что ты иногда работаешь без вознаграждения. Кстати, этот самый доктор Уотсон — действительно твой близкий друг или это литературный приём, чтобы читалось интереснее?

Шерлок улыбнулся:

— Не просто близкий друг, а до недавнего времени единственный. И совершенно удивительный человек, о чём я тебе позднее обязательно расскажу. Между прочим, ты его видел: когда тебя арестовывали, он мне помогал.

— А! Помню! — обрадовался Клей. — Такой светловолосый крепыш с красивыми пушистыми усами. Это он?

— Он.

— Храбрый малый: едва не полез под выстрел, решив, что ты не успеешь меня обезоружить и я тебя завалю. Но ты сказал, что он твой друг в недалёком прошлом. Неужели думаешь, что после того, как с тобой всё это случилось, он твоим другом быть перестал?

— Ни в коем случае! — Холмс продолжал улыбаться. — Но я сказал, что он был моим единственным другом. Теперь он не единственный. Раз я тебе всё это рассказываю, то ты — тоже мой близкий друг, разве нет?

Джон неожиданно вспыхнул и опустил голову:

— Постараюсь тебя не подвести, — проговорил он тихо. — Но я тебя прервал. Продолжай!

— Продолжаю. Итак, я выслушал рассказ Ирен Нортон в моей гостиной на Бейкер-стрит, в тот самый туманный вечер, который изменил мою жизнь навсегда. Никогда не забуду её лица, её голоса, когда она всё это говорила. Камин ярко пылал, и блики огня танцевали на её щеках, отражались в тяжёлом узле причёски, будто выточенном из чёрного дерева. Её глаза были почти всё время опущены, а когда она их подняла, мне показалось, что в расширившихся зрачках отражается вся комната. «Так вы мне поможете?» — спросила она. «Сделаю всё, что в моих силах», — ответил я. Я говорил это всем, кто ко мне приходил, но никогда ещё не слышал в своём голосе такой твёрдости. Её услышала и миссис Нортон. Она посмотрела на меня пристально и вдруг сказала: «Вы производите впечатление человека, которому нравится, что у него есть враги». — «Нет, — возразил я, — мне нравится быть сильнее моих врагов».

И я начал расследовать это дело. В первую очередь, нужно было установить, кто именно преследует миссис Нортон. Не буду описывать подробно ни хода моих умозаключений, ибо в них нет ничего интересного, ни тех запросов и телеграмм, которые я посылал в Америку. След шайки, покушавшейся на жизнь Ирен Нортон, нашёлся буквально через два дня. Это были известные в Штатах Линкеи.

— Ого! — присвистнул Клей. — Я о них слышал. Специалисты по железнодорожным ограблениям. Два брата и сын одного из братьев. Так ты их накрыл?

— Да, но к несчастью, не успел передать в руки правосудия. Но пока речь не об этом. Следующим моим шагом было обнаружить связь этой шайки и сыщика Меррея с адвокатом Годфри Нортоном.

— А связь была? — спросил Джон. — Ирен не ошиблась в своих выводах?

— Увы, нет. И вот, я начал даже не расследовать, а исследовать дело Нортона, вернее дела, ибо я сразу понял, что за этим джентльменом не может быть только одного дела. И знаешь, что я вскоре понял? Нортон, оказывается, занимался необычнейшим способом обогащения: он шантажировал преступников.

Джон даже подскочил на своей лежанке:

— Ничего себе! Это как же?

— Да, вообще-то, достаточно просто, — вздохнул Холмс. — Всё великое просто, даже великие подлости. В своё время Нортон оплёл своей сетью агента сыскной полиции Ральфа Меррея, поймав его на очень серьёзном должностном преступлении: сыщик использовал свою службу в полиции, чтобы свести счёты с более удачливым поклонником одной нью-орлеанской куртизанки. Дело было достаточно громкое, но никто, кроме хитрого адвоката, не догадался, что Меррей попросту подставил парня и довёл его до самоубийства. Итак, бесчестный полицейский оказался в руках бесчестного адвоката, и колесо завертелось. Полагаю, впрочем, что Нортон занимался этим не впервые... Словом, Меррей, судя по всему, способный сыщик, выводил его на след преступника, которого не сумела разоблачить полиция. Нортон подготавливал почву. Составлял документы для шантажа, записки, свидетельства и тому подобное, а затем через того же Меррея связывался с преступником и требовал от него вознаграждения за невыдачу его в руки правосудия.

— Ах ты, гадина! — вырвалось у Клея. — И никто с ним не разделался?

— А кто мог разделаться? — пожал плечами Холмс. — Никто из попавших на его крючок не знал, от кого исходит шантаж. Меррей-то был лишь подставным лицом, хотя инициатива в раскрытии преступлений принадлежала ему. И вот, заметь: преступление оставалось нераскрытым и ненаказанным, преступник ускользал от закона, а мистер Нортон, фактически ничем не рискуя, получал громадные деньги, чаще всего большую часть награбленного, и процветал. Когда я всё это понял, у меня опустились руки. Ликвидировать явившуюся в Англию банду Линкеев можно было без труда, я сразу потянул за несколько ниточек и живо опутал этих джентльменов своей сетью. Но Нортон, от которого так важно было избавить Ирен! Что я мог с ним поделать? Ты знаешь не хуже меня, Джон, что шантаж карается в лучшем случае несколькими месяцами тюрьмы.

— А сокрытие преступлений? — удивился Джон.

— Это дело другое. Но в том-то был и весь ужас, что фактов, прямо доказывающих сокрытие Нортоном уголовных преступлений, не оказалось. Налицо были факты получения им крупных сумм денег, можно было и доказать его общение с несколькими известными гангстерами. Но почти все они к тому моменту уже прекратили своё существование: Нортон следил за теми, кто попадал в его сети, и на следующем же деле «топил» своего «клиента», то есть опять же через Меррея, передавал его в руки правосудия и отправлял в мир иной, страхуя себя от всяких последствий. Ральф был единственным свидетелем всех его преступлений, но господин адвокат крепко держал его на привязи, когда же тот захотел сорваться, Нортон с ним покончил.

— Так это было всё же не самоубийство? — морщась от отвращения, спросил Клей.

— Да нет, самоубийство. У Меррея в Солт-лейк-сити жила мать. Он её очень любил, примерно, как наш Джим Фридли свою старушку в Шотландии... Парня страшно пугало, что мать узнает о его преступлениях, пугало, что она не переживёт его смерти. Но вот она умерла. И Ральф решился: он в лицо сказал Нортону, что служить ему больше не будет, что всё расскажет полиции. За всё совершенное ему грозила смертная казнь, поэтому он предпочёл пустить себе пулю в висок, как за несколько лет перед этим сделал человек, которого он подставил. Перед самоубийством Меррей отправил в полицию полное признание, но его, как ты знаешь, перехватил Нортон.

Последнее, что я мог сделать для разоблачения этого человека, — арестовать Линкеев. Они, выйдя на след Ирен, невольно вышли и на Нортона, они многое узнали и могли рассказать о шантаже и представить доказательства того, что покойный Ральф Меррей действовал только как посредник Нортона. Банда оказалась в Лондоне, и приехали американские гангстеры не только, преследуя миссис Нортон, но наверняка собираясь заодно и как следует поживиться. Значит, была возможность их взять, и я был бы идиотом, если бы этой возможностью не воспользовался.

— Постой! — вдруг прервал товарища Джон Клей. — Постой, Шерлок! Я только хотел спросить тебя: а где всё это время была Ирен? Ну, пока ты собирал факты и доказательства, посылал телеграммы в Америку? Ведь на это ушёл месяц, а то и два.

— Положим, всего неделя. Я не черепаха, — обиженно произнёс Холмс.

— Неделя?! Не могу себе даже представить, когда ты успел. Ну, пускай, неделя. И где же миссис Нортон провела эту неделю. Ведь не мог же ты отправить её назад в гостиницу?

Неожиданно Шерлок покраснел.

— Конечно, не мог. Но она, видишь ли, вспомнила, что не заплатила в этой гостинице по счёту, и решила пойти и заплатить. Я не советовал ей этого делать, однако она стояла на своём.

— И ты пошёл с нею? — улыбнулся Джон.

— Ты потрясающе догадлив!

Рассказывая, Холмс принял свою любимую позу: закинув ногу на ногу и охватив руками колено. Его тонкие пальцы переплелись, сжались и слегка побелели. Только это и выдавало его волнение, да ещё глаза заблестели ярче обычного, и на левом виске появилась еле заметная светлая бисеринка пота.

— Мы пошли туда в тот же вечер, сразу после того, как я выслушал рассказ миссис Нортон. Пошли пешком, хотя погода была не для прогулок — стоял сырой, промозглый вечер, да ещё и туман сгущался, местами становясь совсем непрозрачным, как молоко. По дороге Ирен вдруг принялась рассказывать мне, как некогда жила в Америке, как к негодованию родителей надумала стать актрисой, как судьба послала ей несколько выгодных предложений, и затем она попала в Ла-Скала, лучший в мире оперный театр. Признаюсь, я слушал немного рассеянно — мысли мои были только о том, как помочь ей. Но постепенно её низкий мелодичный голос увлёк меня, мне захотелось вслушаться в то, что она говорит, оторваться от размышлений. Я даже невольно включился в разговор, рассказал, как сам однажды побывал на спектакле в Ла Скала и был счастлив, что можно просто сидеть в ложе, наслаждаясь музыкой и великолепными голосами певцов. Но едва вышел из театра, как на моих глазах некий господин застрелил женщину, и, мало того, что я оказался свидетелем этого преступления — никто больше толком ничего не видел, так ещё и прибывший на место комиссар карабинеров узнал меня (где только видел?) и начал упрашивать, чтобы я помог найти убийцу! Конечно, я помог — в ту же ночь и нашли, но с тех пор театр Ла Скала вспоминался мне, увы, как очередное место расследования.

До гостиницы мы дошли за полчаса. Было уже одиннадцать вечера, и пришлось долго звонить, а потом и стучать в тяжёлую дубовую дверь, прежде чем нам наконец отворили. Пожилой привратник с очень недовольным видом повёл нас к портье, которому Ирен и протянула деньги. Портье крайне удивился: «Но... леди — ваш долг уже оплачен!» — «Кем?» — быстро спросила Ирен. «Джентльменом, который прибыл сегодня утром. Он вас разыскивал. И даже снял номер, соседний с вашим».

Конечно, я сразу понял, кто это был. Думаю, и Ирен это поняла. Когда я кинулся вверх по лестнице, она побежала за мной и на верхней площадке догнала. Без всяких церемоний схватила за руку, даже оттолкнуть попыталась. «Остановитесь! Не надо!» — воскликнула она. Впервые в её глазах был настоящий страх. «Что вы! — удивился я. — Это же не те, кто вас преследует. А этот господин мне не опасен». На лице Ирен возникло отвращение, и она бросила, отведя взгляд: «Сэр, он ещё опаснее».

— Так в гостиницу пожаловал сам мистер Нортон? — вновь прервал рассказчика Джон Клей. — Упорный негодяй.

— У его упорства были причины. Ирен могла сильно ему повредить. Уже повредила, как ты понимаешь. Не буду описывать свой разговор с ним. Он меня сразу узнал, из чего я заключил, что моя персона интересовала его и прежде. На вопрос, для чего он приехал, мистер Нортон ответил, что не теряет надежды вернуть свою «беспокойную супругу», а заодно хочет избавить её от опасности. «А вы, сэр, — спросил он меня, — тоже хотите встать на защиту моей жены? Право, и не знаю, чем она не угодила новоорлеанским бандитам!». На этом я прервал разговор — пока что мне нечего было предъявить господину адвокату, а от пустых рассуждений положение бы не изменилось. Мы с Ирен покинули гостиницу, и Нортон не сделал попытки её удержать. На улице она обернула ко мне залитое румянцем лицо и прошептала: «Вы видели? Он же издевается надо мной! Он давно это делает. В конце концов это для него плохо закончится, мистер Холмс! Знаете, у меня есть револьвер!». «Очень хорошо! — сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Оружие никогда не мешает иметь — мало ли что. А теперь нужно уйти отсюда как можно скорее».

Ирен, я это видел, готова была со мной согласиться и уже сделала шаг, но вновь остановилась. «Надо ещё решить, куда теперь идти! — сказала она задумчиво. — Если просто сменить гостиницу, меня найдут быстро». Я не успел ей ответить, хотя ответ у меня был готов. Однако в это самое мгновение какая-то тень упала на тротуар возле нас — кто-то выступил из-за угла, и я вдруг понял, что это уже было. Когда мы с Ирен шли к гостинице, когда переходили улицу, сзади скользнула точно такая же тень — те же очертания низко надвинутого кепи, тот же сутулый контур спины. Случайность? Таких случайностей, как правило, не бывает. Я едва успел схватить Ирен за руку и прижать к стене. Полыхнул огонь, ударил выстрел. Пуля прошила край пелерины моего пальто. Я выстрелил в ответ, целясь не в голову, а в руку стрелявшего. Он с криком уронил оружие, но из-за его спины выдвинулся второй. Выстрелить этот второй не успел, я упредил его, на этот раз стреляя по ногам. Снова крик боли, обе тени метнулись прочь, я — за ними. Возможно, у меня в этот момент не сработал привычный рефлекс, рефлекс опасности. Обычно я всегда чувствую её. Третий бандит бросился на меня из-за угла, когда я уже выскочил на мостовую, чтобы пуститься вдогонку за беглецами.

— Их было трое? На одну-то женщину! — Клей присвистнул. — Храбрые ребята!

— Может быть, они как раз брали в расчёт и меня, — покачал головой Шерлок. — Если допустить, что следили за Ирен и видели, что она пошла в гостиницу не одна. Но, возможно, памятуя, как она до сих пор уходила от их преследования, эти господа решили, что и с ней с одной справиться не так просто. Я успел обернуться в последнюю долю мгновения. Перехватил руку с револьвером и уже готов был заломить её и вырвать оружие, как в этот момент на нас налетел экипаж. Кучер не успел натянуть поводья и расшвырял нас, меня и моего противника, в разные стороны. Самое страшное, что оглобля саданула мне по руке и выбила револьвер. Я прокатился по брусчатке, вскочил, обернулся. Видимо, бандиту попало меньше, чем мне: он был уже на ногах и целил мне в лоб с расстояния пяти шагов. Тут бы и кончилась вся история, но я, к счастью, много лет занимался разными восточными единоборствами и знаю приёмы, которые мало, кому известны в Европе и в Америке. Прежде чем мой противник спустил курок, я, сгруппировавшись, упал и кубарем подкатился ему под ноги. Он, налетев на меня, разумеется, упал и, покуда поднимался, я успел навалиться на него сверху. Ей-богу, я взял бы мерзавца, но после удара о мостовую у меня ещё мутилось в голове, поэтому бандиту удалось вывернуться. Он пустился наутёк, однако вслед ему прозвучал выстрел: это стреляла Ирен, уже из своего револьвера. Не знаю, задела она его или нет — следов крови на мостовой и на тротуаре осталось много, но ведь и двое первых нападавших тоже были ранены. Причём один из них явно был ранен в ногу, значит, надо полагать, догнать его не составит труда. Подобрав своё оружие, я хотел вновь пуститься вдогонку, но Ирен заступила мне дорогу: «Они же застрелят вас в таком тумане!». — «Я знаю, что делаю! — вырвалось у меня. — Ведь нужно же узнать, кто они, и кто их послал!». Тогда эта невероятно волевая женщина изменила тактику: «А меня вы бросите на улице одну?» — воскликнула она и очень натурально изобразила страх. При этом не успев убрать свой револьвер, который выхватила во время нападения бандитов, но пустила в ход лишь в конце схватки — дамская сумочка не слишком удобна для ношения оружия: покуда достанешь, тебя опередят. «Только не притворяйтесь, что боитесь! — рассердился я. — Я взялся расследовать ваше дело, а о том, что оно небезопасное, вы и так уже знали!». Вырвав у неё руку, я устремился в том направлении, куда, как мне показалось, побежали бандиты, однако Ирен вновь оказалась у меня на пути. А мгновением спустя, прозвучало отчаянное «Тпр-ру-у!». Я отпрянул, дёрнув Ирен за собою, и пара лошадей встала вплотную к нам. Второй кучер оказался ловчее первого — он успел остановить экипаж. Из окошка кэба высунулся испуганный седок: «Куда же вы, любезные? Или вам жить надоело?!». Этот голос я мигом узнал. Всё-таки, Джон, иногда судьба бывает к нам расположена. В кэбе ехал не кто-нибудь, а мой друг — доктор Уотсон собственной персоной. Мы оба так ошалели от изумления, что несколько мгновений потрясённо молчали. Потом я распахнул дверцу кэба, указал доктору на Ирен и воскликнул скороговоркой: «Умоляю, дорогой мой, ни о чём сейчас не спрашивайте! Возьмите с собой эту леди и отвезите её на Бейкер-стрит! И если только сможете, дождитесь там с нею моего возвращения!». После чего я буквально запихнул Ирен в кэб и кинулся искать улизнувших от нас бандитов. Вот в ту ночь мне и удалось выйти на след банды Линкеев, и я узнал о них многое, ибо по свежим, что называется, следам отыскал их нору.

— Понятно! — воскликнул Клей. — Значит, эту неделю, ту, что ты потратил на поиски преступников, Ирен прожила в твоей квартире?

— Да. — И снова мистер Холмс слегка покраснел. — Ну, а где ещё она могла поселиться? У неё и денег-то оставалось на два-три дня жизни в самой дешёвой гостинице, а пара побрякушек, которые она ещё не успела продать, могли продлить её платёжеспособность самое большое ещё дня на четыре. Моя квартира не так мала, места в ней достаточно, а работа у меня такая... была такая, что иной раз приходилось принимать необычные решения. Кроме того, эту неделю я почти не бывал дома — расследование поглотило меня целиком. И вот все нити оказались в моих руках. Нужно было только подготовить поимку заезжих американских гангстеров, и тогда мистеру Нортону было бы уже не отвертеться. Взять Линкеев, то есть передать их в руки лондонской полиции, я наметил в ночь, когда эти джентльмены затеяли крупное ограбление. На Чарринг-кросский вокзал доставили партию серебра в слитках, и в течение одной ночи груз должен был оставаться в одном из пакгаузов.

— Наглые ребята! — то ли возмутился, то ли восхитился Клей. — Ведь охраны там наверняка было по одному полицейскому на каждый слиток. Или в целях сохранения тайны доставки владельцы серебра не стали ставить дополнительные посты?

— Угадал, — кивнул Шерлок, — не стали. Понадеялись, что и полдюжины охранников справятся — об этом серебре действительно никто не знал. Кроме тех, кто его привёз, и, как ты понимаешь, господ гангстеров — они славились умением «вычислять» ценные грузы и брать их с удивительной наглостью. И на сей раз их можно было понять: серебра привезли на полмиллиона фунтов. Ты бы отказался от такого куша?

— Двадцать раз подумал бы, — серьёзно ответил знаменитый грабитель. — Знаешь, в нашем деле любой необдуманный шаг превращает прибыль в убыток. И что же — ты повязал американцев?

— Не спеши. У меня был день на подготовку. Я всё просчитал. Кроме, как выяснилось, одного: того, что мистер Нортон отважится упредить меня. Он понял, насколько страшен для него окажется арест Линкеев, и пошёл на отчаянный шаг — встретился с главой банды.

— И остался жив?! — изумился Клей.

— Я тоже был этим потрясён, — хмурясь, подтвердил Холмс. — Всё же мистер Линкей-старший оказался на редкость туп. Нортон сумел убедить его в своей непричастности к шантажу, исходившему от сыщика Меррея.

— Я бы не поверил! — усмехнулся Джон.

— И я бы. Но Нортон, видимо, знал, что при всех своих криминальных способностях мистер Линкей не очень умён. Он поверил, что адвокат был как раз на их стороне.

— И рассказал о плане ограбления?! — Джон так и взвился с места. — Ну, так он не просто идиот: он полная бездарность! И ему удавалось столько лет обманывать полицию?!

— Американскую полицию, Джон, американскую, она подстать своим преступникам. Впрочем, наших они бы тоже обвели, будь уверен. Но в отношении Нортона Линкей-старший был вовсе не так наивен — не он ему рассказал о готовящемся ограблении, а напротив: Нортон навёл его на это самое серебро. Спросишь, откуда знал он? Очень просто: один из его клиентов в Америке как раз через уважаемого адвоката и договаривался о сделке в Англии. Серебро, разумеется, не американское, но простодушный делец имел дела сразу на трёх континентах. Словом, Годфри убедил Линкея, что взять груз будет не так сложно. А теперь, угадай, что сделал Нортон потом?

— Вероятно, навёл на бандитов полицию?

— Нет. Полицию навёл на них как раз я. И распорядился снять военную охрану и заменить полицейскими, потому что военные не стали бы церемониться и брать гангстеров живыми. Руководил операцией инспектор Брэдстрит. Неглупый человек, я доверял ему. Но, разумеется, пошёл с полицией и сам — слишком важна для меня была поимка этих людей.

— Брэдстрит, — задумчиво протянул Джон. — А, помню. Ну а что, он действительно не такой идиот, как Джонс или Лестрейд.

— Далеко не идиот. Идиотом в данном случае оказался я. Надо было самому проверить всех полицейских, а не полагаться на инспектора. В ряды его бойцов, как он потом выразился, «проникли посторонние люди». Очевидно, в последний момент их нанял наш дорогой мистер Нортон.

— И они ухлопали всех трёх бандитов на месте ограбления?! — ахнул Джон Клей.

Шерлок кивнул.

— Именно так оно и было. И возрази теперь! Скажи, что я не был идиотом.

— Но ты же не мог предвидеть такой возможности! — возмутился Джон.

— Да что значит, не мог?! Обязан был предвидеть! Обязан!

Клей, нахмурившись, опустил голову и принялся зачем-то изучать «браслет» на своей левой руке.

— Ты сделал всё, что мог, — сказал он. — Просто Нортон чуть-чуть опередил тебя по времени.

— Вот именно, чуть-чуть! И из-за этого «чуть-чуть» закон лишился возможности наказать гнуснейшего из мерзавцев, а я лишился единственного шанса избавить от него Ирен!

ГЛАВА 3

В тяжёлой влажной тишине австралийской ночи прозвучал тоскливый птичий крик, повторился, раздался дальше, умолк. Что-то прошуршало у входа в хижину, протопали чьи-то лапки, но неведомый гость не вошёл, только его узкая тень пересекла выбившуюся из-под полога полоску света и пропала.

— Лисица, наверное, — сказал Джон — Ишь, обнаглели — людей не боятся, в жильё лезут. Будто не чуют, что поживиться здесь нечем — сами от голода зубами скрипим.

— Ты хочешь есть? — Шерлок точно очнулся от забытья. — Там, на полочке, сухарь остался, возьми.

— Твой?

— Ну, а чей же? Но мне есть не хочется. Правда, не хочется.

— Так я тебе и поверил! — рассердился Джон. — И что ты возишься со мной, точно с ребёнком?

Шерлок пожал плечами:

— Ты голодаешь. А мне хватает. Я давно приучил свой организм удовлетворяться тем, что есть. И потом, ты моложе меня, тебе нужнее.

— А сколько тебе лет, Шерлок? — спросил Джон.

— Скоро сорок шесть.

— А мне скоро тридцать. Странно, я присматривался к тебе и понимал, что ты старше, чем кажешься. Думал, сорок — сорок два. И задавался вопросом, как же тогда твоя карьера началась около двадцати пять лет назад. Об этом ведь много писали. А нескромный вопрос можно?

— Нескромный? — удивился Холмс. — На тебя непохоже. Ну, валяй!

— Я хотел спросить, сколько лет миссис Нортон? Ведь если тринадцать... ну да, тринадцать лет назад она познакомилась с королём, про которого ты рассказывал, то ей получается сейчас...

— Ей тридцать восемь. Тоже, по-моему, ещё не исполнилось. На вид тридцать или чуть-чуть больше. У неё как будто нет возраста. Бывают такие женщины. Редко, но бывают. Вечная свежесть, вечное очарование и вечная тайна. Существо изменчивое, как море, и постоянное, как небо.

— Послушай, да ты же поэт! — воскликнул Джон без тени усмешки, почти с восторгом.

— И не поэт, а музыкант, это совсем другое, — возразил Холмс. — Просто у меня развито воображение, но я редко даю ему волю.

— Почему?

— Работать мешает.

— А по-моему, — возразил Клей, — воображение помогает в тонкой работе.

— Это, если надо придумать, как кого-то обмануть. А если надо понять, как обманывал кто-то другой, может помочь только строгая логика, а воображение уведёт в дебри фантазии.

— Ты прав, — Джон долго сидел, нахмурившись, вслушиваясь в однообразную трель, которую начала выводить за порогом хижины одинокая цикада. — Ну, хорошо, значит, ты понял, что притянуть Нортона не удастся, и шлёпнул его. Но я не понимаю: как же, чёрт возьми, ты попался?

— Я не попался, — с усмешкой возразил Шерлок.

— То есть как это?

В глазах Холмса мелькнуло сомнение. Потом он аккуратно поправил фитилёк начавшего коптить светильника и спросил:

— А тебе не хочется спать? От работы нас никто не освободит, а время-то уже сильно заполночь.

— Я не усну, — Джон сидел, покачиваясь в такт руладам цикады, расширив глаза, будто хотел разглядеть в полумраке хижины что-то, чего на самом деле не было. — У меня сна ни в одном глазу. Твой рассказ я хочу дослушать. Ну, и человек же ты! Просто невероятный человек. И жизнь у тебя совершенно невероятная.

— Всей моей жизни ты не знаешь, — мягко улыбаясь, проговорил Шерлок. — Потом, если захочешь, я тебе ещё многое расскажу. На самом деле, я не такой уж необыкновенный. Бог дал мне большие способности в определённой сфере, но ведь немалые способности он дал и тебе.

— Вот-вот! — подхватил Клей. — И каждый из нас распорядился этими способностями, как сумел. Вот ты служишь добру, даже когда оно бессильно перед злом, и ты знаешь это и знаешь, что потерпишь поражение.

— Добро никогда не бывает бессильно, пока ему хоть кто-то служит, — возразил Шерлок. — Но ты, кажется, хотел услышать конец истории?

— Ещё бы! И не отстану от тебя, пока не услышу. Ты сказал очень странную вещь.

— А что я сказал?

— Ты сказал, что не попался. Между тем на тебе «браслеты», и мы беседуем не в Лондоне.

— С этим не поспоришь, — вздохнул Шерлок. — И, наверное, я сам виноват: именно потому, что позволил уничтожить свидетелей — перестрелять всех троих гангстеров. После этого у меня было такое чувство, будто я падаю в пропасть. Даже не помню, как я вернулся на Бейкер-стрит. Ирен и Уотсон сидели за утренним кофе. Оба посмотрели на меня со страхом, потому что, как сказал мой друг, я походил на привидение. Я взял себя в руки и довольно спокойным тоном рассказал им обо всём, что произошло в минувшую ночь.

— А Ирен уже знала к тому времени, какими махинациями занимается её супруг? — уточнил Джон.

— Знала, я ей всё подробно рассказал, как только это выяснил. Она не удивилась. И теперь, поняв, что ей не освободиться от этого чудовища, не показала ни капли, ни тени отчаяния. Казалось, её больше беспокоит мой утомлённый вид, и она потребовала, чтобы я немедленно лёг в постель. «А я, — сказала она, — теперь могу покинуть ваш дом. И так я вела себя из рук вон неприлично — неделю жила в одной квартире с холостыми мужчинами». Мы с доктором хором рассмеялись, а я решительно возразил: «Нет. До завтра я ещё попрошу вас остаться. Ваше дело не закончено, и нам нужно ещё поговорить о нём. Но на холодную голову». — «Хорошо, — согласилась Ирен. — Я останусь».

Она осталась, а Уотсон уехал, потому что ему давно было необходимо навестить своих больных. Я ведь на неделю оторвал его от практики и лишил солидной части месячного дохода. Мой милый добрый друг никогда не упрекал меня в таких вещах...

Проводив доктора, я поднялся в свою комнату, и тут, на её пороге, отчаяние и усталость буквально раздавили меня. Не раздеваясь, я упал на кровать и провалился в глубокое чёрное забытье. Проснулся около пяти часов вечера, привёл себя в порядок и спустился в гостиную. И вот тут увидел Ирен такой, какой она не хотела, чтобы её видел хоть кто-нибудь... Она скорчилась на диване, стиснув руками голову. Вся её поза, весь её вид выражали такое глубокое отчаяние, что мне сделалось невыразимо тошно. Она не видела, что я спускаюсь, не слышала моих шагов. Но едва я к ней подошёл, опомнилась, мгновенно переменила позу, вскинула голову и улыбнулась: «Ну вот, совсем другое дело! — воскликнула Ирен. — У вас пропала мертвенная синева под глазами и на висках, и вообще — теперь вы похожи на живого человека. Нельзя было так переутомляться». Я опустился в кресло напротив и сказал: «Миссис Нортон, я виноват перед вами: не сумел довести дело до лучшего конца». «Да ни в чём вы не виноваты! — воскликнула Ирен. — Вы спасли мне жизнь». Я взял её за руку, и она не отняла руки, только пристально на меня посмотрела. Нужно было прервать эту паузу, и меня осенило: «Вам обязательно надо отвлечься, миссис Нортон. Что бы там ни было дальше, сейчас забудьте всё». Она кивнула: «С удовольствием. Но как?». Тут я вспомнил афишу, которую приметил по дороге домой...

— Возвращаясь домой в таком состоянии, ты приметил какую-то афишу?! — Джон даже не скрывал изумления.

— Не какую-то. И почему ты думаешь, что от усталости и огорчения я ослеп? Если афиша была, то я её, разумеется, видел. А раз видел, то и запомнил. Ну так вот, вспомнив об этой афише, я уже твёрдо знал, что нужно делать. «Хотите пойти в театр?» — «Очень хочу!» — воскликнула Ирен. «В таком случае позвольте вас пригласить. В оперном театре сегодня дают «Дон-Жуана» Моцарта. Глаза у неё так и заблестели. «Чудесно! Я так давно не была в опере. Сейчас только взгляну, в каком состоянии моё вечернее платье. Как хорошо, что его я продать не успела!» Она вскочила и умчалась, а я отправился к моей квартирной хозяйке, миссис Хадсон, — одолжить у неё меховое манто: вечера стояли очень холодные, пальто Ирен было тонкое, лёгкое... Надень его на вечернее платье — и простуда обеспечена. Если не воспаление лёгких. Миссис Хадсон — очень добрая женщина. Видел бы ты, как она плакала на суде... Словом, манто она с удовольствием одолжила и ещё сказала: «Давно не видела такой красивой леди, сэр!»

Я тоже переоделся для театра, после чего вновь спустился в гостиную и увидел там Ирен. Боже мой, как хороша она была! Платье из вишнёвого атласа, очень открытое, но нисколько не вызывающее, было сшито просто и потому особенно хорошо подчёркивало грацию её фигуры. На ней не было никаких украшений — их у неё просто уже не осталось, но украшением стала сама её красота. Помню, как сияла смуглой теплотой слоновой кости её чудесная шея, её плечи, оттенённые атласным блеском. Помню своё детское восхищение и внезапно родившуюся робость: наверное, полминуты я не решался подойти к Ирен. Она сама шагнула мне навстречу и взяла было со спинки кресло своё пальто, но я молча накинул ей на плечи лёгкий тёмный мех. Она ничего не спросила, только произнесла с улыбкой: «Спасибо!»

Из театра мы опять возвращались пешком. У меня в ушах всё ещё звучала музыка, совсем, как в детстве, когда мне удавалось попасть в оперу или на концерт. Странно, да? Казалось бы, о музыке ли нужно было думать? Но я был полон именно музыкой и совершенно удивительным ощущением — ощущением близости счастья!

Шагая рядом по пустеющим улицам Лондона, мы с Ирен некоторое время молчали. Потом она вдруг спросила: «А отчего вы не стали музыкантом? Я же видела, как вы слушали: вы чувствуете каждый звук, каждую ноту. И пальцы у вас музыкальные...». Я сказал, что, вообще-то, стал музыкантом, что, возможно, даже мог бы выступать со скрипичными концертами. Но это не стало моей профессией, и на то было много причин. Совсем немного рассказал ей о своей юности — если честно, не люблю об этом говорить. Ирен это почувствовала и сказала: «Не надо. Кажется, эти воспоминания для вас тяжелы». И снова, как тогда, в первый раз, заговорила о себе. Призналась, что в семнадцать лет, решив стать певицей, она вынуждена была уйти из дому — родители не просто были против, но поставили условие: или разрыв со сценой, или разрыв с семьёй. Ирен ушла из семьи, а вскоре её мать умерла, отец женился вновь и прекратил даже переписку с «блудной дочерью». Успех пришёл не сразу, ей было нелегко. В восемнадцать она впервые в жизни влюбилась, или думала, что влюблена. Потом раскаивалась в этом. Многое в её жизни очень походило на то, что было и со мной в юности, в молодости. Мне кажется, мы вообще во многом похожи. Два одиноких сильных человека, много боровшихся, много потерявших, многого добившихся.

Разговаривая, мы как-то очень быстро добрались до Бейкер-стрит. Я сварил кофе, приготовил сэндвичи. Мы сидели за столом вдвоём, беседовали, на этот раз о чём-то совершенно незначимом. А потом я пожелал ей спокойной ночи и ушёл к себе. Но уснуть не смог. Часа два метался по комнате, чувствуя, что падаю в пропасть. Потом заставил себя успокоиться, взял какую-то книгу, кажется, «Опыты» Монтеня, и сел в кресло возле лампы.

Не знаю, в какой момент я понял, что в комнате ещё кто-то есть. Обернулся. Ирен стояла у двери, в голубом шёлковом халате, её волосы, чёрные, волнистые, блестящие, падали ей на плечи и на грудь. «Простите! — воскликнула она. — Я не хотела вам мешать, но... Почему-то мне стало тоскливо». — «Мне тоже», — просто ответил я. Её взгляд упал на мою скрипку. Она тронула футляр рукой, погладила. «Хотите послушать? — спросил я. Она ответила лишь кивком головы. Я усадил её в кресло, взял скрипку, заиграл. Шуберта. Она слушала, не шевелясь, не дыша. Потом я на неё уже не смотрел. И вдруг уловил шорох в кресле и, глянув туда, увидел, что Ирен сидит, закрыв лицо руками. Спросил: «Что с вами, миссис Нортон?» Она подняла ко мне глаза — они были сухие. «Не называйте меня этим именем, мистер Холмс. Я его ненавижу!» — «Хорошо, не буду». — «Зовите меня Ирен. Просто Ирен, хорошо?». — «Хорошо. Как вы хотите, так я и стану называть вас». Я отложил скрипку, подошёл, опустился на банкетку, что стояла возле кресла, и вышло, что оказался прямо у ног Ирен. И вдруг она спросила: «Вы презираете меня?» — «За что?!» — вскрикнул я с таким изумлением, что она отшатнулась. А потом наконец расплакалась. Я схватил её за руки, но она вырвалась, встала, отошла. И произнесла резко, отрывисто, подавляя рыдания: «Я нарочно пришла к вам сейчас, вы же это поняли, да? Не презирайте меня, ведь Господь велел прощать таких, как я. Но я сделала это не из расчёта. Я люблю вас, Шерлок!» У меня закружилась голова. «Ирен!» — крикнул я, бросаясь к ней. Она раскрыла мне объятия. И небо опрокинулось на нас...

Утром я проснулся, когда было уже светло, и увидел головку Ирен рядом с моей головой. На белой подушке её локоны были, как чёрные цветы. Я хотел встать тихо-тихо, чтобы её не потревожить, но она проснулась, засмеялась и стала целовать меня, и я целовал её, как сумасшедший.

В то утро я признался ей во всём. И в том, что полюбил её в тот день, когда увидел, в ту минуту, когда она, выйдя из дому, садилась в своё ландо, и в том, что попросил у короля, как единственную награду за мои услуги, её фотографию...

Но наступил день, и надо было продолжить борьбу, надо было попытаться освободить Ирен из-под власти её мерзавца-мужа. Она сама хотела пойти и поговорить с ним, но я сказал, что возьму это на себя. Адрес Нортона был мне известен, он остановился в меблированных комнатах громадного дома в Степни, нарочно выбрал нору поскромнее, чтобы Линкеи его сразу не нашли. Возможно, решение встретиться с главой банды пришло к господину адвокату не сразу, и он рассчитывал сдать банду полиции, вообще избежав контактов с ней, да не получилось. А возможно, он опасался меня. Кто знает... Но от меня-то он едва ли сумел бы спрятаться.

В тот же день я явился к нему и прямо заявил, что знаю всё о его грязном способе обогащения. «Не сомневаюсь! — вскричал он. — Но, сэр, вы же не сможете этого доказать!» — «Рано или поздно вы засыпетесь», — сказал я. «Да, — был ответ. — Рано или поздно засыпаются все, но я, видите ли, хочу временно прекратить свою работу. Из Америки меня выжили по милости моей супруги, а здесь... здесь — вы, мечтающий упрятать меня за решётку. Слишком страшный противник. У меня сейчас около трёх миллионов, я поживу себе спокойно, чего мне ещё?». Я сказал ему, для чего пришёл. Он улыбнулся. «Вы представляете интересы миссис Ирен? И она хочет развода?». — «Да», — ответил я. Его улыбка сделалась просто мерзкой, странно было видеть такую улыбку на таком красивом лице. Он ведь был красив, этот негодяй, очень красив. «Вы влюблены в неё?» — спросил Годфри. Я промолчал, едва справившись с желанием всадить в него весь заряд моего револьвера. «Ну, ну, — примирительно проговорил Нортон. — Не приходите в ярость. Она чертовски хороша, я сам её всё ещё люблю, но вам, так и быть, могу уступить. Хотите?». «На каких условиях вы дадите жене развод?» — как можно спокойнее спросил я. «На очень простых и взаимовыгодных. — Он продолжал улыбаться, видя, что я вне себя от ярости, и получая от этого наслаждение. — А условия такие: я развожусь с Ирен, вы на ней женитесь. Вы ведь порядочный человек, так? В ваши намерения входит именно женитьба? Впрочем, это уже не моё дело. Я развожусь, а взамен вы мне замените моего покойного друга, мистера Меррея». — «Что?» — спросил я.

— Что-о-о?! — Джон Клей едва не свалился с лежанки. — Он хотел, чтобы ты?.. Ты?!

— Ну да. Он хотел, чтобы я выводил его на след запутанных преступлений, помогал разоблачить преступников, и он бы шантажировал их в Лондоне, как некогда в Соединённых Штатах. «Вам как большому специалисту я выделил бы не двадцать процентов, как Меррею, а пятьдесят. Представляете? Золотое дно, сэр! А вашей карьере и славе это бы не повредило. Всего-то три-четыре дельца в год, ну, а для вида вы бы и не брались официально за расследование нужных нам дел, а расследовали бы с прежним блеском те дела, которые нам не подойдут с точки зрения выгоды. Ну, как? Идёт?». Боже мой, Джон, чего мне стоило всё это выслушать! Когда он закончил, я спросил, из последних сил сохраняя хладнокровие: «И вы полагаете, что Ирен будет жить с человеком, который станет зарабатывать деньги таким способом?». — «Так вы не согласны?» — он смотрел на мен в упор. «Нет, — ответил я. — А на других условиях вы не дадите развода?» — «Не дам. — Он рассмеялся. — Не дам! И имейте в виду: я не оставлю её в покое. Закон на моей стороне, и я буду всюду преследовать эту даму. Из-за неё я слишком много перенёс, чтобы дать ей жить спокойно. Или она будет моей женой и примет те условия, которые я ей поставлю, или я отправлю её либо на тот свет, либо в сумасшедший дом». — «Берегитесь, Нортон! — крикнул я. — Берегитесь. Вы играете с огнём!» Он ответил: «Я привык играть с огнём, равно, как и вы, сэр».

Я долго не мог заставить себя вернуться домой и всё это рассказать Ирен. Сначала нужно было, но крайней мере, до конца успокоиться. И я решил побродить вокруг Бейкер-стрит, по соседним улочкам, приводя свои мысли в порядок. Эта прогулка продолжалась минут двадцать, как вдруг Ирен вынырнула из-за угла и сама подошла ко мне. Увидеть меня из окна она никак не могла. Странно. Но, посмотрев ей в лицо, я понял, что она всё знает, а влажный подол её пальто и вуаль подтвердили мою догадку. «Ты шла за мной следом!» — воскликнул я. «И всё слышала, — кивнула Ирен. — Я стояла в коридорчике, возле самой двери Годфри. А он даже не старался говорить очень тихо. Прости меня, Шерлок — наверное, так тебя ещё никогда не унижали!» — «Вряд ли мистер Нортон тот человек, чьи оскорбления могут унизить, — возразил я. — И поверь, я всё равно придумаю, как с ним справиться». — «Он слишком хорошо всё продумал, — покачала головой Ирен. — Но меня всё же недооценил. Что же, в конце концов, другой путь ты предлагал, но он отказался. А теперь решено: или мне, или ему не жить на свете!». Я понял, что убеждать её бесполезно. Как понял и другое: есть только один способ, один-единственный, её спасти, и сделать это могу только я, мужчина, который её любит.

ГЛАВА 4

— Да, — прошептал Джон Клей. — Да, это мог сделать только ты. Но, выходит, это было продумано — ты не сгоряча пальнул в этого мерзавца. А если план был продуман, то как же всё-таки ты мог прогореть?

— Сейчас узнаешь, — Шерлок странно усмехнулся. — Рассказывать осталось немного. Я предложил Ирен развеяться, а для этого пойти в ресторан с хорошей кухней и хорошей музыкой. Она, к моей радости, согласилась. К моей радости, потому что, признаюсь, я не просто хотел провести с нею вечер. Выйдя из дому первым, чтобы взять кэб, я остановил на улице мальчишку — у меня, знаешь ли, их был целый штат уличных оборванцев. Мальчишке я дал соверен и велел отнести записку Уотсону. В записке я просил доктора приехать на Бейкер-стрит к пяти утра, но войти, по возможности, не производя шума. Миссис Хадсон я тоже предупредил. Нужно было опередить Ирен, не дать ей исполнить страшное намерение, в котором она была тверда, как и во всём, что когда-либо задумывала. И медлить она не станет, я в этом не сомневался...

В ресторане Ирен была удивительно весела, шутила, хохотала, беззаботно, как настоящая нимфа. Ей захотелось танцевать, и она попросила: «Пригласи меня!» Я честно предупредил, что не умею танцевать. Она возмутилась: «Человек с таким божественным слухом не может быть полным медведем!» И я, честное слово, не обманул её ожиданий — всё получилось здорово. Особенно вальс. Ты когда-нибудь танцевал вальс, Джон?

— Ещё бы! — глаза молодого человека блеснули. — Замечательный танец! С вальсом у меня связана одна интересная история в замке Блауштайн, в Германии.

— Это где исчезло фамильное кольцо с чёрным бриллиантом? — спросил Шерлок. — Так и знал, что — твоя работа.

— Ну и память у тебя! Совершенно верно. Но кольцо — пустяки. Какая там была блондинка, племянница барона Фридриха фон Блауштайна! Светлые кудри, кожа, как тончайший шёлк, запах жасмина и вальс... Сказка! Но я опять прервал тебя. Извини. И так?

— Итак, осталось совсем немного. Вечер в ресторане прошёл тоже, как в сказке. Мы оба знали, что должно произойти следующим утром, и оба вели себя так, словно нас ожидали долгие-долгие годы безоблачного счастья. Я заметил, что освободился один из отдельных кабинетов ресторана, и мы попросили перенести наш заказ туда. Там стоял рояль, маленький, дешёвый, не слишком хорошо настроенный. Ирен села за него и запела. У неё контральто, чрезвычайно редкий голос. И очень необычный: на высоких нотах это голос сирены или богини, на низких — голос юноши. В пении Ирен удивительно раскрывается, вся страстность натуры, которую она обычно умело скрывает, выходит наружу, и это делает её ещё более прекрасной.

Около двенадцати ночи мы уехали. Голова у меня оставалась ясной — я выпил в ресторане немного вина и совершенно этого не почувствовал. Мы легли поздно, и под утро Ирен уснула, а я не сомкнул глаз. Да и не смог бы уснуть... Без четверти пять я встал, неслышно оделся и вышел. Внизу, в гостиной, меня ждал встревоженный Уотсон Я сказал, что мне нужно отлучиться часа на два-три, и объяснил его задачу: ни в коем случае не дать уйти из дому Ирен, а уже если она наотрез откажется остаться, обязательно её сопровождать. «Будьте покойны!» — пообещал мой друг. Кажется, он понял, что Ирен спит в моей комнате, понял всё, что между нами произошло, но не показал своего изумления. Впрочем, он был единственным человеком, который в то время мог догадываться о моих чувствах к этой женщине. Возможно, он стал замечать их куда раньше, чем я сам понял, что со мною происходит. Он видел фотографию, которая постоянно стояла в моём кабинете, на секретере, слышал те немногие слова, которые я говорил о ней, когда изредка позволял себе вспоминать те давние события. И этот самым невероятным образом ставший закономерным конец истории вряд ли слишком его изумил.

Попрощавшись с Уотсоном, я вышел из дому. Было бы лишним говорить, что я изменил свою внешность, но лишь совсем чуть-чуть — большой необходимости меняться не было: вряд ли там, куда я направлялся, меня могли знать в лицо. Только одеться пришлось в простую поношенную куртку и кепку, под стать тем местам.

В предрассветной полутьме и затем уже в сером рассветном мареве я около часа колесил по Лондону, пока окольными путями не добрался до Степни. Ты вряд ли хорошо знаешь этот, пожалуй, самый захолустный и унылый район Лондона — такому мастеру, как Джон Клей, среди беднейших доходных домов делать нечего. Разве что приходилось там скрываться.

— А, кстати, однажды приходилось, — подтвердил Джони. — И, ты прав — ощущение именно уныния... Но давай не будем отвлекаться на меня, а?

— Давай. Дом, в котором поселился Годфри Нортон, одним торцом выходил на небольшой заброшенный пруд и заросший садик. Оттуда я мог спокойно осмотреть окна, ибо, по счастью, окно Нортона смотрело именно в ту сторону. Света в этом окне не было, но когда я уже собирался покинуть садик и войти в дом, обогнув его со стороны улицы, свет зажёгся, и я увидел фигуру мистера Годфри, шагавшего по комнате взад-вперёд. Это была его характерная манера, я заметил её ещё тогда, когда следил за ним и Ирен восемь лет назад. «Не спишь, — подумал я. — Тем лучше!». Сказать по правде, я очень боялся, что придётся стрелять в спящего.

Мой план был продуман до тонкостей, но, клянусь тебе, когда я вошёл и стал подниматься по скрипящей деревянной бесконечной лестнице, у меня заныло сердце. Сто раз рискуя быть убитым, кидаясь в кромешную тьму, в закоулки комнат или улиц, во время погони, в самых разных ситуациях, — я спускал курок, целясь в человека, трижды в перестрелке мне пришлось убить преступника. Но то была схватка, равная борьба, с равным риском...

Шерлок умолк, переводя дыхание, и Джон задумчиво проговорил:

— Ну да, а убийство представлялось тебе чем-то иррациональным. Хотя и психологию, и анатомию убийств ты знаешь наверняка досконально.

— Я специально изучал литературу на эту тему, — подтвердил Холмс. — Но чем мне могли в данном случае помочь психология и анатомия? Итак, я поднялся на третий этаж. Комната Нортона была на четвёртом. Никто не видел меня, когда я шёл по этому громадному человечьему муравейнику. В таких домах, как этот, на постояльцев обращают мало внимания. А привратник спит в своей комнатушке, нимало не беспокоясь о том, что не заметит, как кто-то вошёл либо вышел. В кармане у меня была связка отмычек, и я даже знал, какой именно воспользуюсь — я успел глянуть на замок, когда был в этой комнате прошлый раз.

Когда я был уже на третьем этаже, сверху, с пятого, кто-то направился вниз, и я нырнул в длинный коридор и встал, прислонившись к стене, чтобы не быть очень заметным, если идущий вниз мимоходом глянет в сторону. Даже пачку папирос достал и сделал вид, что закуриваю. В коридоре между тем появилась какая-то заспанная женщина с корытом подмышкой, плюхнула его на пол и стала что-то туда складывать. Я пошёл в глубину коридора, зная, что он изгибается, уходя в другое крыло дома.

— Ты что же, предварительно достал его план? — не удержался Джон от профессионального вопроса.

— План этого и ещё нескольких подобных домов в Степни я давно знал наизусть, равно, как многих таких же трущоб в Уайт-Чепиле и ещё нескольких таких же районах, — спокойно улыбнувшись, невольно насладившись изумлением своего друга, ответил Шерлок Холмс. — Без этого я не мог бы так чётко работать. Это то же самое, что быть врачом и не знать, как устроен человеческий организм. Только вот организмы у всех людей примерно одинаковые по строению, а мне понадобилось запомнить несколько десятков сложных «организмов» лондонских доходняков, чтобы свободно в них ориентироваться. В тот раз это мне, как всегда, помогло. Я прошёл боковым крылом на соседнюю лестницу, потом через какое-то время вернулся. Женщины с корытом уже не было. Правда, из другой двери высунулся рыжий мальчишка и за хвост втянул в комнату тощую кошку, рыжую, как ион сам. Но паренёк лишь мельком кинул на меня равнодушный взгляд, и я спокойно дошёл почти до самой лестничной площадки. Тут опять что-то кольнуло меня в сердце и я подумал: «Вот, если бы можно было просто взять и вызвать этого негодяя на дуэль! Всё-таки пошлый у нас век...». От этой мысли мне даже стало смешно, и это помогло успокоиться.

Собрав все силы, я уже приготовился выйти на лестницу и подняться этажом выше, как вдруг в унылой тишине громадного, дремлющего утренней дремотой дома, прозвучал выстрел.

Не могу тебе описать, что я почувствовал, услышав его. Я сразу, тотчас же понял, что произошло. Двумя прыжками взлетел по лестнице, рванул дверь комнаты Нортона, не сомневаясь, что она уже не заперта. Дверь распахнулась.

Годфри Нортон лежал возле стола, покрытого зелёным линялым бархатом, лежал лицом вниз, и чёрная лужа выползала из-под его головы. Над ним, застыв точно в столбняке, сжав в руке дымящийся револьвер, стояла Ирен.

Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, кажется, с одинаковым ужасом. Мы теряли эти мгновения, а ведь надо было уйти, уйти в следующий за выстрелом миг, я там и собирался сделать, я так бы и сделал...

Последние слова Шерлока Джон Клей слушал, уже не сидя на лежанке, а стоя посреди лачужки с расширенными от изумления глазами. У него дрожали руки.

— Так, значит, ты... Значит, не ты?!.. — вырвалось у него. — Так это она?!!!

— Тише! — властно оборвал его Холмс. — Тише, я сказал! Что ты вопишь на весь лагерь? Помнишь, что дал мне слово?

— Помню. И никому ничего не скажу. — Клей нагнулся и схватил своего друга за руку. — Я тебя не выдам. Да мне и не поверил бы никто, вздумай я проболтаться. Но как же... Как же ты мог?! Господи, да ведь ты себя погубил! Ты всё потерял!

— Получил я всё равно больше. — Со всё той же спокойной улыбкой сказал Шерлок. — Поверь, Джон, я не жалею, что это сделал и, уверен, не пожалею никогда. Слава? Она и останется. Второго Шерлока Холмса не будет в Англии ещё много-много лет, прости за нескромность, но это так. Жизнь... А как бы жил, если бы она умерла? А ей вряд ли бы удалось выжить в тюрьме, с её-то достоинством, волей... Мужская тюрьма, как я успел убедиться, — место не лучшее на Земле, а женская, поверь, в десятки раз страшнее, хотя бы потому, что надзирателями там тоже женщины.

— Ну да, — засмеялся Джон. — Психологи давно доказали, что женщины в агрессии куда более жестоки, чем мужчины, а уж, получив над кем-либо неограниченную власть, женщина становится хуже любого восточного деспота. Не всякая, конечно, но таких большинство. Не знаю, как тебя, а меня весьма забавляют современные теории о равенстве полов. Если идеи «уравнителей» полностью осуществятся, мы можем получить мир, наводнённый извращениями и насилием.

— Прежде всего, мы получим женщин, с абсолютно изувеченной психикой, — усмехнулся Шерлок. — Многие из них откажутся рожать детей, и цивилизованный мир начнёт вымирать, а население будет пополняться за счёт диких племён и самых неразвитых народностей. При этом достижениями науки и техники они сумеют пользоваться не хуже нас — это ведь куда как просто... Политические права уже сейчас равны для всех. А духовную сферу жизни её новые хозяева сократят до объёма своих потребностей. Это будет весёлый мир, Джони!

— О, да! — подхватил Клей. — Но, скажу по чести, как ни скучно мы живём сейчас, я предпочту эту скуку такому веселью. Бр-р-р!

— Я тоже, — вздохнул Шерлок. — Выскажу, наверное, страшную вещь, но, возможно, ты и согласишься: наша каторга, по моему мнению, лучше такого мира, к какому ведут нас наши просветители и гуманисты. По крайней мере, это — каторга, а не сумасшедший дом.

— Очень возможно, что ты прав. — Клей отломил ещё кусочек от наполовину съеденного сухаря и сунул за щёку, как леденец. — Но мы с тобой ушли от темы... Честное слово, я предполагал какой угодно финал твоей истории, но не такой. Хотя это и не первый случай, когда на каторгу попадает невиновный.

Шерлок Холмс пожал плечами и аккуратно поправил фитиль вновь закоптившего светильника.

— Это как посмотреть, — возразил он. — Невиновен я только с юридической точки зрения. А с моральной? Я ведь шёл в Степни с намерением убить Нортона. Просто не успел. Нет, нет, это не безвинное наказание, Джон, это в какой-то мере справедливо.

— Отправить на каторгу человека, который двадцать пять лет очищал Европу от скверны, это уже несправедливо, даже если он однажды преступил закон, — тихо сказал Джон Клей.

— Очищал от скверны? — улыбнулся Шерлок. — О, подумать только — и это говорит мне один из королей преступного мира!

— Я и не отрицаю своей причастности к нему и своей, если хочешь, выдающейся роли в нём. — Джон задумчиво покачал головой, удивившись какой-то своей тайной своей мысли. — Но, Шерлок, согласись, я ведь работал чисто. Никакой пошлятины, шантажей, гнусных издевательств над людьми, никаких посягательств на имущество бедных...

— Да-а? — Холмс поднял брови. — А сбор средств на строительство детского приюта в Корнуэле? Деньги пошли в твой карман, люди, их вложившие, потом узнали, что были обмануты, и, возможно, в другой раз, когда к ним явился настоящий устроитель сего благородного дела, уже ни цента не дали — у кого не было больше, а кто-то подумал: «Все они мошенники!» Вот тебе и посягательство на имущество бедных. Нет, дорогой мой, в Робин Гудов я не верю.

Джон запустил пальцы в свои густые волнистые волосы и вздохнул:

— Да. Это я дурака свалял по молодости! Некрасиво. Но, честное слово, потом сам пожалел. Но, чтобы завершить твою историю, скажи: как же Ирен-то согласилась на то, чтобы тебя осудили за убийство, совершенное ею?

— Согласилась? — Шерлок присвистнул. — Как бы не так, Джон! Я выдержал настоящую войну с нею и у следователя, и на суде. Но при всём своём уме она не сумела справиться со мной.

— Куда уж там! — усмехнулся Клей. — Да, но ты не рассказал, как она сбежала от твоего друга, мистера Уотсона. Каким образом ей удалось оказаться в Степни раньше тебя?

— Ну, раньше оказаться было как раз нетрудно: я же тебе говорил, что целый час бродил по Лондону, чтобы никакой случайный свидетель не мог вспомнить, что видел меня идущим в ту часть города, где я собирался совершить убийство. А от опеки доктора эта женщина освободилась с помощью самого простого приёма. Думаю, она с самого начала разгадала моё намерение её упредить и проснулась одновременно со мною. А может быть, даже и не спала — притворялась. Едва я ушёл, Ирен тоже поднялась, выждала минут пять-десять и спустилась в гостиную. Изобразив страшное волнение, она спросила Уотсона, где я (думаю, правда, что сильно притворяться ей не пришлось — она волновалась по-настоящему). Доктор стал ей объяснять, что я, мол, скоро вернусь, ну и тому подобное, как я ему велел. Она воскликнула: «О, Боже, с ним что-то случилось, я знаю!» и упала без чувств. Мой добрый друг человек очень простодушный. Он принялся приводить её в чувство, но увидел, что обморок очень глубокий (эта плутовка и врача сумела обмануть!), и кинулся к миссис Хадсон попросить коньяку и нюхательной соли. Едва он вышел из гостиной, Ирен вскочила и быстрее птицы выпорхнула на улицу. Даже пальто не надела, прихватила с собой.

Я такой её и увидел тогда — в пальто нараспашку, без шляпы... Первое, что я сделал, это кинулся к ней и вырвал у неё револьвер. Потом схватил её за руку: «Бежим, Ирен, бежим, пока не поздно!» — «Да! — повторила она. — Бежим!».

И тут с лестницы кто-то закричал: «Эй, где это стреляли?!» И в доме начал подниматься шум. Мы ещё, возможно, успели бы уйти, но Ирен распахнула дверь как раз в ту секунду, когда какой-то человек появился на площадке этажом ниже. Надо было выскочить и бежать, свернуть в коридор и проскочить на чёрную лестницу, не обращая внимания на этого человека, однако она инстинктивно отшатнулась и потянула дверь на себя. Это отняло последние мгновения, которые у нас ещё оставались. Кто-то вбежал в комнату, потом ещё кто-то, послушался вопль: «Здесь убийство!» Ирен повернулась к вошедшим и заявила: «Это я застрелила его!» Выбора у меня уже не оставалось, да, вероятно, его не было и с самого начала — в комнате мы были вдвоём. «Господа, — я повернулся к вошедшим, — она лжёт. Этого человека убил я. Из этого вот револьвера». Перед тем, воспользовавшись суматохой и беспорядочной толкотнёй набежавших в комнату людей, я успел протиснуться спиной к окну, чуть приоткрыть одну из рам и вышвырнуть в окно мой собственный револьвер. Он упал в пруд и там остался. Орудие убийства было в моих руках.

С невероятной быстротой появилась полиция. Инспектор Макферсон, мой давний знакомый, не мог поверить, что я оказался на сей раз на месте преступления не в роли сыщика, а в роли убийцы. Ирен твёрдо настаивала на том, что это она убила своего мужа, но я говорил убедительнее. Ложь всегда звучит убедительнее правды. Задержаны были мы оба, и полицейский следователь потом бился с нами до позднего вечера, выясняя, кто же из нас убийца. Это было самое трудное моё дело, Джон! Мне надо было доказать то, чего не было, доказать, используя реальные факты. И я доказал. Я приложил к тому все свои силы, использовал полностью мои незаурядные мыслительные способности. Ирен не сумела противостоять мне. Она стала нервничать, несколько раз сбилась в своём, совершенно правдивом рассказе. Я нашёл в нём слабые места. Прежде всего показал мои отмычки и точно указал, какой именно отпер дверь Нортона. Отмычка подошла, я не ошибся. Ирен не нашла нужной отмычки, да и очевидно было, что она не умеет ими пользоваться.

— Что тут уметь? — пожал плечами Клей.

— Из порядочных людей почти никто не умеет, — уточнил Холмс. — Ирен показала на следствии, что дверь комнаты её мужа была не заперта, когда она к ней подошла. Я возразил, что это совершенно невероятно, и следователь мне поверил: ведь полиция знала, что Нортон был как-то связан с бандой Линкеев, что он опасался их мести. И даже после гибели бандитов он не мог быть совершенно спокоен — ведь у них в Лондоне были сообщники. О наших с Ирен отношениях мы оба рассказали, как могли, мало, но я подчеркнул, что Нортон нанёс мне оскорбление как сыщику, предложив участвовать в его гнусных делах, и как мужчине, предложив, в полном смысле, продать мне свою жену.

Потом был суд. На суде много говорилось о моих былых заслугах, и это послужило причиной такому сравнительно мягкому наказанию. Я видел там много людей, которым в своё время сумел помочь... Никто их не вызывал в суд, они пришли сами. Некоторые бросались ко мне со словами благодарности, со слезами. Знаешь, всё-таки это приятно — знать, что тебе кто-то благодарен на всю жизнь... Ирен и на суде упорно утверждала, что убийца — она, но её показаниям уже никто не верил.

— И как же ты расстался с ней? — тихо спросил Джон.

— С Ирен? — голос Шерлока впервые дрогнул. — Джон, прости меня, но об этом... Это неинтересно. Я уверен — ей теперь уже легче.

— А я уверен, что это не так! — Клей опять крепко сжал руку Шерлока и посмотрел ему в глаза. — И я уверен, что она будет тебя ждать.

— Я бы не хотел этого, — тихо сказал Шерлок, закрывая глаза.

— Ты лжёшь! — Джон и сам удивился своей пылкости. — Лжёшь, потому, что боишься этих семи лет... Послушай, я ведь не рассказал тебе окончание легенды об Одиноком рыцаре.

— А у этой легенды есть окончание? — удивился Холмс.

— Есть, — молодой человек улыбнулся. — И оно как раз о тебе. Много-много лет скитался Одинокий рыцарь по Земле, искал зло и сражался с ним. И вот стал он стареть, стал уставать, но зла не убавлялось, а значит, он не мог отдохнуть. И однажды, когда гремела гроза и хлестал ливень, он ехал по скалистому ущелью и вдруг увидел огни замка. Решил он переждать непогоду и постучал в ворота. Они раскрылись. В замке встретила рыцаря красивая молодая дама, повела в высокий парадный зал, усадила за стол, стала угощать. Рыцарь ел, пил вино, но видел, что, хотя хозяйка на вид весела и беспечна, на душе у неё тяжело. И вот, когда часы на башне замка пробили одиннадцать, дама стала прощаться с рыцарем, стала просить его уехать, говоря, что устала и хочет остаться одна. И в её глазах при этом было всё больше и больше страха... «А по мне так лучше бы остаться в вашем прекрасном замке до утра, милая леди! — воскликнул рыцарь. — Гроза не унимается, дорога темна и размыта ливнем. Ведь здесь много места. Что заставляет вас нарушать законы гостеприимства? Что вас гнетёт? Возможно, я смогу помочь вам?». — Дама в ответ стала отшучиваться, говорить о каких-то данных ею обетах, и рыцарь видел, что она лжёт. Когда же часы пробили половину двенадцатого, потом отбили ещё одну четверть, страх обуял женщину с безумной силой, и она сказала: «Вы хотите знать, что происходит, благородный рыцарь? Так знайте: много лет назад, чтобы спасти от гибели моего отца, я продала свою душу дьяволу!» — «Как такое возможно?!» — ужаснулся рыцарь. «Увы, — воскликнула дама, — отец проиграл спор Врагу рода человеческого, и тот хотел завладеть его душою. Я случайно обо всём узнала и сумела выкупить душу отца, но только, обменяв её на свою. Чтобы отец до самой смерти не узнал об этом, мне была дана отсрочка. Двадцать лет я должна была жить в этом замке совсем одна, не видя людей. Я жила в полном довольстве, но помнила роковой день, день, когда истекает мой срок. Сегодня он настал, и тот, с кем я сторговалась, явится, чтобы взять мою душу и унести её в своё царство. Идите же прочь, рыцарь, ибо сейчас сюда явится сам сатана. Благодарю вас за то, что в последние мои часы вы дали мне счастье лицезреть человеческое лицо!». Рыцарь взглянул ей в глаза, и вдруг его чистое и отважное сердце загорелось огнём. «Нет! — воскликнул он. — Ты не погибнешь. Я позволю Врагу людского рода забрать тебя в ад. Мой меч при мне, а совесть моя безгрешна!» Едва он сказал это, как часы пробили двенадцать, пол замка задрожал, содрогнулись его своды, повеяло серой и жаром, и предстал перед ними в роскошном убранстве повелитель тьмы. «Так и знал, что в последний день ты нарушишь условие! — грозно сказал он побелевшей, как смерть, даме. — Всё-таки ты впустила сюда человека. Но теперь это уже неважно. Я пришёл за тем, что моё!»

От звука его голоса вспорхнули и разлетелись птицы, спавшие в бойницах замка, ринулись прочь летучие мыши и в испуге завыли сторожевые псы.

Одинокий рыцарь выступил вперёд, заслонил собою даму и сказал: «Я не хочу, чтобы ты владел этой душою, сатана! Сразимся за неё!». — «Сразимся!» — ответил дьявол, которого отвага рыцаря так удивила, что ему захотелось проверить, обычный ли это человек... И стали они сражаться. Сражались долго, день, другой, потом третий. Силы их были равны, ни один не уступал другому, потому что рыцарь, сражаясь, всё время шептал молитву и Господь пребывал в нём. И наконец дьявол сказал: «Послушай, рыцарь, мне тебя не одолеть. Но и тебе не одолеть меня. Зло вечно». — «Ну, положим, только до Страшного суда! — отвечал рыцарь. — Сам знаешь, что потом твоей власти придёт конец. А здесь, на Земле, я буду сражаться со злом, покуда жив!» — «Вот именно! — подхватил дьявол. — Покуда ты жив. У меня перед тобой преимущество — я бессмертен. Силы твои иссякнут, ты умрёшь, и тогда я всё равно возьму то, что мне причитается. Таков был уговор». Опять взглянул на свою даму рыцарь и сказал: «Нет, ты её не получишь. Если хочешь, возьми мою душу вместо её души!». Только этого и хотел Враг рода человеческого. «По рукам!» — закричал он. «Но я не хочу этого! — воскликнула дама и бросилась к рыцарю. — Не он заключал с тобою договор, лукавый враг!» — «Но он сам предложил обмен! — захохотал дьявол. — И его душа мне кажется ценнее твоей». Рыцарь улыбнулся и сказал даме: «Прощайте, миледи, я жил достаточно. Путь мой так и так подошёл к концу. Будьте счастливы!» В тот же миг гром ударил сильнее прежнего, и рыцарь упал мёртвым. Дьявол с воплем радости схватил в когти его душу и помчался в чёрном вихре прочь, в своё мрачное царство. Но душа Одинокого рыцаря была легка и чиста, и рвалась она не вниз, в преисподнюю, а вверх. Рвалась так сильно, что дьяволу не под силу стало удерживать её, и стал он с нею вместе понемногу подниматься всё выше и выше. И вот донеслось до его ушей райское пение, услыхал он светлые голоса ангелов и херувимов, увидел в сияющей вышине золотистые облака, и аромат дивных цветов долетел до него. А над всем этим, сквозь всё это, проступил огромный, как мир, Лик Божий. И дьявол вспомнил, как сам был светлым херувимом, как жил в этом мире радости и ликования, и смутилась чёрная бездна его сознания, а перед взором его вновь будто бы сверкнул грозный меч архангела Михаила. И ужаснулся он Того, к Чему приблизился, и рванулся вниз, во мрак, но душа Одинокого рыцаря всё влекла и влекла его к райским кущам. Тогда с воплем ужаса он отпустил чистую душу и камнем ринулся в своё царство. А душа Одинокого рыцаря взвилась к небу, и ангелы встретили его и приветствовали и надели ему на голову венок и повели его к Престолу Божию. И он обрёл покой. А через какое-то время поднялась в Царство Небесное и спасённая им душа его возлюбленной, которую он ждал. Вот так кончается эта сказка.

— Признайся же, что конец ты придумал сам, — проговорил Шерлок, задумчиво глядя прямо перед собой.

— Что ты! — Клей засмеялся. — Мне было бы не придумать такого конца. Только народ умеет быть так запросто и с Богом, и с чёртом. У нас, джентльменов, это не получается. Да и легенда, судя по такой конкретизированной мистике, очень древняя. Века, этак, десятого.

— И это говорит образованный человек! — не удержавшись, возмутился Холмс. — В мифологии так же важно обращать внимание на детали, как и в обычных историях. Разве в десятом веке существовали башенные часы? Да ещё с боем? А к нам, джентльменам, ты не справедлив: и воображение, и, когда надо, панибратство с потусторонними силами у нас присутствуют ничуть не в меньшей степени, чем у людей простых. Даже лучшими трубадурами и менестрелями в истории признаны выходцы из рыцарской среды. Достаточно вспомнить знаменитого Блонделя. Хотя у нас и нет башенных часов, я чувствую, что сейчас уже не меньше двух часов ночи. Спать нам остаётся всего ничего. Я сдержал обещание — рассказал тебе всё, как оно было. А теперь — спокойной ночи.

Джон вслед за своим товарищем стряхнул с ног разбитые башмаки, растянулся на койке и, натягивая до подбородка служившую одеялом рогожу, прошептал:

— Спокойной ночи, сэр рыцарь! Светлых вам снов.