Три ошибки Шерлока Холмса

ГЛАВА 1

На третий день после этого удивительного ночного разговора, а вернее сказать, ночной исповеди, наступило долгожданное событие.

Накануне вечером каторжники после работы отправились в баню. Это уже само по себе было событием: баня устраивалась на Пертской каторге раз в месяц. После мытья всем были выданы чистые рубашки. А утром, проснувшись, как всегда, в семь часов, каторжники не отправились на работу. Всех выстроили рядами, и к ним, вместе с дежурным офицером, подошли майор Лойд и священник, приехавший из города. Он прочитал каторжникам краткую проповедь и отслужил молебен. Многие, кто как умел, повторяли за ним слова молитв.

Это было Пасхальное воскресенье. На Пертской каторге лишь два праздника отмечались так торжественно: Пасха и Рождество. В эти дни каторжники не работали.

Дежурный офицер объявил, что завтрак будет в этот день позже обычного, а обед, соответственно, превратится в ужин, что кормить будут не обычной жидкой овсянкой и похлёбкой, а дадут на завтрак жареную рыбу с овощами, а на обед луковый суп и тушёные бобы. Заключённые имеют право в границах лагеря проводить время по своему усмотрению, но без нарушения заведённого порядка. А сейчас тех, чьё поведение и чья работа не вызывали в последнее время замечаний, отправятся на телегах в город, где им позволено присутствовать в церкви на утренней пасхальной службе. Список «примерных», прочитанный офицером, был короток.

— О, Господи, и я угодил в «примерные»! — шепнул Шерлок на ухо Джону. — Вот уж не ожидал.

— А к чему им было придраться? — возразил Джон. — Уж работаешь-то ты лучше всех. Не дерёшься. Так что всё правильно. Ну, помолись же и за меня!

— Нет, подожди!

Холмс решительно направился к офицеру и, подойдя, что-то ему сказал. Тот сморщился, отмахнулся, но потом бросил:

— Это не я решаю. К майору обращайтесь.

Майор Лойд всегда появлялся в праздничные дни перед заключёнными — это входило в его обязанности. Когда Шерлок подошёл к нему, он взглянул на знаменитого каторжника с некоторым удивлением:

— В чём дело?

— Господин майор, — проговорил Холмс, — мне сегодня разрешили ехать в город.

— Да. Ну и что?

— У меня здесь, в лагере, есть товарищ. Я без него не поеду. Разрешите ему тоже ехать или вычеркните меня, пожалуйста, из списка.

— Это вы Клея имеете в виду? — поднимая брови, спросил майор. — Вот уж кого не за что водить в церковь!

— Как вы решите, так и будет, сэр. — Пожимая плечами, сказал Шерлок. — Но разве Слово Божие нужно грешникам не больше, уем тем, кто уже начал исправляться?

— Что вас связывает с этим негодяем, Холмс? — пожевав губами, спросил Лойд.

— Общее несчастье, майор, — ответил заключённый.

Дежурный офицер, молодой лейтенант Мэрфи, подошёл к Лойду и нерешительно заметил:

— Господин майор, в последнее время Клей замечаний не имеет. Был один случай с тачкой, но там не было злого умысла. Тачку солдаты из реки вытащили, она цела, ущерба не случилось. Да и произошло это уже довольно давно, а с тех пор Клей почти безупречен. И работать стал лучше.

Лойд замахал в ответ руками:

— Хватит, хватит разговоров, Мэрфи! Какое мне дело до этих ваших тачек... Если вы считаете... Я могу, конечно. А, бог с вами. Внесите Клея в список.

Шерлок, торжествуя, вернулся к нестройным рядам каторжников, уже начавших разбредаться по лагерю. На месте остались лишь те, кого сейчас должны были отконвоировать к телегам и везти в город.

— И ты едешь! — сообщил Холмс Клею.

У того сверкнули глаза:

— Боже мой! Впервые за шесть лет! И как ты умудряешься так на них действовать? Я думал, Лойда прошибить невозможно. У него всегда буква к букве.

— Да? — Шерлок многозначительно посмотрел на товарища. — А я-то хвалил твою наблюдательность.

— А что? — удивился Джон.

— А то, что я видел майора Лойда вблизи два раза и оба раза замечал, что он не очень точно следует установленному порядку.

— Например? — Клея явно разобрало любопытство.

— Например, сегодня у него не наутюжены форменные брюки, — усмехнулся Шерлок. — И следы грязи на сапогах.

Этот разговор заставил обоих друзей вспомнить ещё одну недавнюю беседу. Пару недель назад им и ещё десятку заключённых поручили ночную работу — вечером на железной дороге, расположенной в четырёх милях от лагеря, произошла авария: от резкого торможения паровоза отцепился и сошёл с рельс один из вагонов, груженных лесом. Тяжёлые брёвна покатились под откос, а вагон завалился на бок. Чтобы к утру возобновить движение на дороге, требовалось поскорее поднять этот вагон, вновь поставить на рельсы и вновь загрузить — бросить драгоценный лес было бы слишком расточительно. Один из сопровождавших состав военных, не раздумывая долго, сел верхом (благо тем же поездом в Мельбурн везли нескольких племенных лошадей) и отправился в лагерь. Он был некогда дружен с Гилмором, а потому и попросил у того дюжину заключённых в помощь сопровождению поезда. Сперва, впрочем, он заикнулся о солдатах, но тут же признал, что заплатить ему нечем, и Гилмор покачал головой: «У моих ребят и так собачья работа, и платят им хуже некуда, а тут ещё заставить их задаром брёвна таскать, да ещё ночью? Ты что же, бунт мне тут организовать хочешь? Ладно, подберём тебе головорезов, а солдат, человек пять, так и быть, я пошлю в охрану. Но и твои молодцы пускай не зевают — сбежит кто-нибудь, с тебя и спрошу!» Так и получилось, что двенадцати каторжникам, едва заснувшим после тяжёлого дня, пришлось вставать и тащиться следом за чужим офицером к железнодорожной ветке. Джон оказался среди них, разумеется, чисто случайно: спросонья, молодой солдат, которому лейтенант Леннерт среди прочих назвал имя Шерлока Холмса и номер его хижины, заглянул туда и рявкнул: «Вставать и строиться на работу! Живо!» Оба заключённых, тихо ругаясь, встали в строй. Леннерт обнаружил среди «примерных» смутьяна Клея, однако времени было в обрез, да и особых опасений не было: охраны, вместе с сопровождением состава по одному на каждого каторжника, куда они побегут, ночью, в своих кандалах?

С подъёмом вагона и его погрузкой пришлось промучиться до восьми утра, так что все буквально валились с ног, включая и солдат. В лагерь вернулись уже после десяти, когда все давно были на работе. Гилмор, выслушав донесение Леннерта, чертыхнулся, поблагодарил офицера и солдат за стойкость, а заключённых, работавших ночью, приказал накормить завтраком и на этот день освободить от работы в карьере.

Шерлок и Джон проспали в своей хижине часа четыре, но потом, не сговариваясь, встали и отправились побродить по лагерю. Они зашли в самую безлюдную его часть и, усевшись на берегу небольшой заболоченной речушки, беседовали, занимаясь, однако, делом: Джон срезал самодельным лезвием побеги тростника, выбирая самые молодые, расщеплял их и разминал камнем на камне, собираясь сплести новую циновку. Шерлок мастерил всё из того же измочаленного тростника что-то вроде щёточки для чистки одежды. Забота о чистоте была для обоих приятелей самым насущным и больным вопросом, оба одинаково не выносили грязи и изо всех сил боролись с неизбежностью, внося каждый день хоть по крупице чистоты и уюта в скудный мирок своей хижинки.

Прямо перед ними, за деревянной оградой поднимался некрутой каменистый склон, редко поросший травой, на нём, метрах в ста пятидесяти от изгороди, виднелось отверстие, похожее на приоткрытый беззубый рот — вход в шахту.

— Здесь, что, раньше велись работы? — неожиданно спросил Холмс, указывая глазами на эту дыру.

— Да. — Джон кивнул, старательно разминая между пальцами тонкие полоски камыша. — Два года назад произошёл обвал — засыпало двух человек. Заключённых. Насмерть задавило. После этого Лойд приказал закрыть рудник и ограду перенести сюда, поближе. Гилмор приехал из отпуска и приказ не то чтобы отменил, но всё же поступил более практично: высокую изгородь с каменными столбами, вышками металлической сеткой оставил на прежнем месте — вон, видишь, из-за 6yгpa её даже видно — вон, часовой топает. Но участок, прилегающий к руднику, полковник велел обнести изгородью деревянной и тоже за ней наблюдать — хотя бы раза четыре за день часовые проходят и здесь. Во-первых, рудник, говорят, может весь осыпаться, и лазать туда слишком опасно, а во-вторых, если там не ведутся работы, то кто его знает — а вдруг найдётся ловкий малый, который оттуда сумеет прорыть подкоп? Правда, это уже — чистая фантазия: дальше, под откосом почва каменистая, чтобы там прорыть лаз до внешней ограды, ковыряться пришлось бы несколько месяцев — уж всяко бы обнаружили и поймали.

— А что добывали в руднике? — с неожиданным интересом спросил Шерлок.

— Бурый уголь. Раньше здесь пролегал совсем небольшой пласт, и его использовали в нуждах лагеря. Это у нас в хижинах нет печек, а в домах офицеров, в солдатских бараках печи стоят — здешняя зима бывает не слишком тёплой, хотя снег тут, конечно, не выпадает. Ну, и для кухни уголь был нужен. Теперь используют привозной — этот пласт и так почти совсем истощился — почти ничего не осталось.

— Хм! — Холмс пристально смотрел на склон и щурил глаза, словно солнце их утомило. — А между тем туда ходят, и весьма часто.

— Туда? К шахте? — Джон недоумённо посмотрел на товарища. — С чего ты взял?

— А ты сам не видишь?

Клей с досадой пожал плечами и всмотрелся в сероватую каменистую поверхность склона, но ровно ничего не увидел на ней.

— Нет, Шерлок, я, наверное, слепой. Не вижу.

— Не туда смотришь.

Холмс встал, покосился на часового, дремавшего поодаль на охапке тростника, и подошёл к изгороди.

— Взгляни-ка.

Он пошевелил одну из досок, и та легко отошла, вращаясь на одном только гвозде и открывая солидный проём. На поперечной балке были видны многочисленные крохотные ссадины и царапины, оставленные гвоздями, когда доску крутили туда и сюда, то отодвигая, то прилаживая на место.

— Ничего себе! — вырвалось у Джона. — Это что же — кто-то всё же роет там подкоп?

— Уверен, что нет, — твёрдо произнёс Шерлок Холмс. — Там действительно ничего не пророешь — склон каменистый, а дальше, за пригорком, упирается и вовсе в каменную скалу. Может, ты не приметил, но я, когда однажды мы шли в карьер другой дорогой, отлично это видел. И любой, кому пришла бы в голову столь безумная идея побега, обязательно бы такой факт знал. Но через лаз в изгороди ходят, и притом каждый день, — царапины свежие, даже не потемнели. Да и вход в рудник только кажется заброшенным — присмотрись-ка: с одной стороны веточки вон того куста тамаринда измяты и обломаны, на них и листьев почти нет.

В глазах Джона появилось сомнение, потом он развёл руками, насколько позволяла цепь:

— Ничего, знаешь ли, не понимаю. Кому и для чего мог понадобиться старый рудник?

— Я думаю, ответить на эти вопросы не так уж сложно, Джон. Для чего, пожалуй, может ответить география, а вот кто... Тут могут быть варианты. Однако их не так уже и много. Вот, взгляни.

Он вновь подошёл к изгороди и быстро отцепил что-то, прилепившееся к неровному краю нижней перекладины, возле замаскированного лаза. Это что-то оказалось крошечным кусочком тонкой шерстяной нити.

— Зацепился, пролезая в отверстие, ну и оставил улику. — Глаза Шерлока блестели от радости, как если бы он отыскал бесценное сокровище. — Ну, Джони, видишь: круг подозреваемых сужается. Солдаты отпадают — ниточка-то от офицерского сукна. Кто-то из нашего начальства регулярно наведывается в заброшенный рудник.

— На коего дьявола? — Джон сердился не на товарища, а на себя за то, что никак не может сообразить, в чём же дело. — Что ещё можно откопать в этой дыре? И при чём здесь география?

— Ну, здесь, конечно, я могу ошибаться, — усмехнулся Холмс. — Но это — самое вероятное предположение. Мы с тобой где находимся?

— На каторге. А что? В этом есть какие-то сомнения?

— Ни малейших. Упрощаю вопрос: где находится каторга? Я имею в виду континент. И отвечаю: в Австралии. Более того, в Западной Австралии. А чем она славится?

— Силы небесные! — Джон вскочил и едва не упал, наступив ногой на цепь ручных кандалов. — Так ты думаешь... Думаешь, что там?!.

Шерлок в досаде махнул рукой:

— Ну вот, опять! Неужели даже над тобой это имеет такую власть? Почему это проклятое слово, даже невысказанное, даже явившееся в мыслях, вызывает в людях такой трепет? Во всех, не исключая самых лучших?

— Я далеко не из лучших, — произнёс Клей, сожалея о своей вспышке. — И я так отреагировал, просто потому что меня ошарашило твоё предположение. И ещё один момент: ведь Пертская каторга находится на земле, являющейся собственностью Великобритании. Так?

— Так, — подтвердил Шерлок. — А что? Тебя возмутил факт незаконной разработки на этой земле золотого рудника? Сто против одного, что в шахте обнаружилось именно золото.

Клей расхохотался:

— Ну, не возмутил. В другой ситуации я бы, возможно, и сам не отказался принять условие в такой незаконной разработке. Просто удивляет дерзость того, кто эту жилку нашёл и ею занялся. Если это, как ты утверждаешь, один из наших офицеров... Стоп! А почему ты думаешь, что не двое и не трое?

— Потому что в таком случае это было бы и впрямь слишком опасно. Кто же делится такими открытиями? Да, один из наших начальников преспокойно грабит государство. Но нам-то какое до этого дело? Мы никоим образом не представляем здесь Великобританию, Джон, это она нас сюда выставила. Это я не от какой-либо обиды говорю: что заслужили, то и получили. Только вот прав и полномочий у нас в силу этого нет никаких.

Джон на минуту задумался.

— С одной стороны, это так, — проговорил он, — а с другой, если бы, допустим, ты сумел дознаться, кто именно роет здесь золотишко, то, возможно, доложив об этом Гилмору, получил бы хороший козырь. А ещё лучше, минуя Гилмора, каким-то образом суметь написать в Лондон, в министерство финансов. За такую услугу отечеству тебя бы, возможно, освободили досрочно.

Шерлок выслушал пылкую речь своего товарища, чуть заметно улыбаясь, грызя стебелёк тростника. Когда же Клей умолк, ласково хлопнул его по плечу:

— Спасибо, Джони, спасибо. Думаю, ты это всё сказал не по наивности, а просто в порыве благородства. Теоретически такая перспектива, может быть, и есть, а практически всё куда сложнее. Во-первых, каторжнику, кто бы он ни был в прошлом, могут не поверить, во-вторых, покуда наша неповоротливая финансовая машина раскрутила бы это дело, прошло бы слишком много времени. И наконец: если сюда пришлют проверяющих, наш ловкач разом смекнёт, кто мог навести джентльменов из Лондона на его след. Смекнёт и постарается замести следы. А для этого, в первую очередь, убрать со сцены меня. Или, может быть, если золота в шахте не так и много, оно уже истощится, и сигнал окажется ложным. Так или иначе — шанс один из ста, а это недостаточный повод для суеты.

— Ты как всегда прав! — вздохнул Клей, вернувшись к прерванному занятию — плетению циновки. — А жаль!

— И мне жаль, — вздохнул Шерлок. — Но, если честно, меня куда сильнее волнует другое преступление, совершенное тоже, видимо, тем же человеком и тоже из-за проклятого золотого тельца!

— Что ты имеешь в виду?

Холмс нахмурился. Его насмешливое настроение вдруг исчезло.

— Подумай сам. Ты ведь рассказал мне про аварию, ну, про этот обвал в шахте?

Клей вздрогнул и пристально посмотрел в лицо товарища:

— Ты думаешь, этот обвал мог быть неслучайным?

— Думаю, те двое заключённых могли первыми обнаружить в шахте золотой песок, самородки, а возможно, выйти и на саму золотую жилу. Возможно, они не сумели это скрыть, а, может быть, решили купить себе свободу, посвятив в тайну кого-то из офицеров... Кто надзирал за работами в руднике?

Джон пожал плечами:

— Всё. Как обычно, каждый в свою очередь. Значит, они кому-то открыли тайну, а этот кто-то? ...

— Ну, это только предположение, — Шерлок продолжал задумчиво смотреть на тёмное отверстие в зеленеющем травой скате. — Всё могло быть и не так мрачно. Мог произойти обвал, его стали разбирать, чтобы найти тела, и руководивший работами офицер обратил внимание на необычный грунт или увидел при свете фонаря проблески жёлтого металла в породе, словом, мог сам случайно заметить, что в шахте находится золото. У него, разумеется, родилась мысль доложить об этом начальству. Но демон-искуситель стал нашёптывать другую идею. А тут везение: Гилмор приказывает не просто закрыть рудник и запретить туда ходить, но ещё и ставит изгородь, отделяющую рудник от лагеря. Если бы был осуществлён приказ Лойда и сюда бы перенесли внешнее ограждение, поставили вышки, то посещение рудника стало бы делом, достаточно сложным, хотя свободному человеку это всё же не создало бы непреодолимой преграды. Но такой вот вариант, какой мы имеем, открыл очень хорошие возможности. Просто шикарные.

— Да. — Джон тоже нахмурился, — версия очень и очень правдоподобная. Если там, и правда, золото.

— Если там, и правда, золото, если его действительно кто-то обнаружил, если тот, кто обнаружил, решился на такую авантюру... Но есть ведь и ещё один вариант гипотезы.

Лицо Шерлока при этих словах вдруг осветилось улыбкой. Но глаза оставались серьёзны, а тонкие чёрные брови ещё ближе сошлись к переносице. Джон вновь посмотрел ему в лицо:

— Ты что имеешь в виду?

— То, что все события могут замыкаться на главной в нашем лагере фигуре.

— На Гилморе?

— Вот именно. У него больше всего возможностей для осуществления такой авантюры. И тут можно рассматривать все предыдущие варианты: ему доложили о золоте, и он убрал свидетелей, он сам из любопытства забрался в рудник и нашёл там песок или самородки, или у него есть сообщник, с которым он делится и который боится его, потому что начальник каторги — лицо, в этих местах достаточно могущественное. В этом случае понятен и странный приказ — возвести вторую изгородь внутри основного ограждения. Если это так, то полковник наверняка предусмотрел и возможные попытки доложить о происходящем в Лондон. Так что у нас мало шансов преуспеть. Хотя, если мне и плевать на обогащение нашего ловкача, то на убийство двоих свидетелей я наплевать не могу. Правда, вероятно, это был действительно несчастный случай. Как бы то ни было, у меня нет возможности провести расследование. Этим и утешимся.

О том разговоре друзья с тех пор ни разу не вспоминали. И именно в этот день, в день Пасхального воскресенья, увидав грязь на сапогах майора Лойда, Холмс вдруг подумал о заброшенном руднике и таинственном обвале, похоронившем под собою двоих каторжников. Даже не подумал, просто неясная догадка сверкнула в его сознании и пропала: он редко позволял себе увлечься новой задачей, если не имел возможности добыть ключ к ней.

ГЛАВА 2

Церковь, в которую повезли каторжников, располагалась на окраине небольшого рабочего посёлка, возникшего лет тридцать назад как предместье Перта. Здесь для заключённых было отведено особое место: в дальнем углу огородили небольшое пространство под косо уходящим вверх боковым сводом и поставили там несколько рядов деревянных лавок. Сама церковь была простая, небогатая, и служба в ней не отличалась особой пышностью.

Тем не менее на каторжников это посещение произвело невероятное впечатление, тем более глубокое, что некоторым из них впервые было позволено приехать на службу после долгих лет заключения.

Прихожане привыкли к таким пасхальным и рождественским посещениям, и всё же, когда в глубине бокового нефа послышалось позвякиванье цепей и тихое шарканье разбитых башмаков, многие обернулись, и шепоток пополз по рядам пертских рабочих и военных — их здесь тоже селилось немало.

— Смотрите, опять привели бандитов! — звонко крикнул какой-то мальчуган, но на него зашикала мать, и он умолк.

Каторжники делали вид, что ничего этого не слышат и не замечают бросаемых на них взглядов. Они хранили равнодушное молчание и деловито рассаживались по скамейкам, стараясь поменьше греметь цепями.

Началась служба. Хор был небольшой, голоса у певцов были в основном несильные, у многих даже непоставленные, однако пели они с той особенной искренностью и теплотой, какая отличает простых, искренно верующих людей, не просто старательно выводящих мелодию по нотам, а ощущающих сокровенный смысл мелодии и слов.

Каторжники смотрели, как заворожённые, на растворенный в голубом сумраке аналой, на неясно-белые фигуры хористов, слушали дрожащий плачущий разбитый орган, и им казалось, что непонятная сила уносит их из-под серого кирпичного свода в необъятное, недоступно высокое небо. Не то, которое сияло светом над австралийским городом Пертом, а в то небо, которое виделось им за сказочной полутьмой аналоя.

Джон Клей сидел, уперев локти в колени, склонив голову на руки, нахмурившись, и его губы чуть-чуть шевелились, то ли повторяя молитвы, то ли отвечая мыслям...

Шерлок попытался молиться, но у него плохо это получалось. В его душе не было мира. Звуки органа и пение хора вызывали в нём волнение, мысли путались, перед глазами возникали яркие, как сон, картины недалёкого прошлого. Он не находил в себе сил противиться этим видениям и чувствовал, что его понемногу обволакивает густая, синяя, как полусумрак церкви, тоска.

«Раскис! — мысленно обругал он себя. — Как ребёнок, или наоборот — будто мне уже за семьдесят. Не надо так жалеть себя».

Служба закончилась, священник сердечно поздравил собравшихся с наступлением Пасхи, произнёс немудрёную проповедь, рассчитанную на простодушные умы здешних прихожан, и народ стал расходиться.

Конвойные неторопливо окружили каторжников, ожидая, когда для них откроют боковой выход.

И вдруг какой-то небольшого роста щуплый мужчина отодвинул одного из конвойных и стремительно кинулся к заключённым. Они заметили его только тогда, когда он уже буквально налетел на них и пронзительно, срывающимся высоким голосом закричал:

— Мистер Шерлок Холмс!

Шерлок обернулся. Человечек, спотыкаясь, подскочил к нему и вдруг, рухнув на колени, схватил его руку и прижал к губам.

— Сэр, я хотел... я увидел... я вас узнал!.. Мне и раньше говорили, показывали лондонскую газету, но я не мог поверить! Позвольте мне... позвольте мне, сэр!

Холмс был так ошеломлён, что сразу никак не отреагировал, даже не отдёрнул руку. Потом, опомнившись, воскликнул:

— Что вы делаете?! Кто вы такой, и что это за представление? Встаньте сию же минуту!

Человечек всхлипнул и снизу вверх посмотрел на Шерлока собачьими преданными глазами:

— Простите меня, сэр! Я только хотел вас поздравить со святым праздником, пожелать вам добра. Я хотел сказать, что молюсь за вас, что вы — лучший из людей, каких я встречал! Вы спасли мою грешную душу.

— Когда? Кто вы? — совершенно растерявшись, пробормотал Холмс.

— Вы не помните меня, сэр?

Он всмотрелся.

— Как будто припоминаю. Вы...

— Джеймс Райдер, — сказал человечек.

— Голубой карбункул графини Моркар! — вскрикнул Шерлок.

— Да, да, сэр, будь он трижды проклят, этот камень, вернее, то искушение, в которое он меня вверг.

— Как поживаете, Райдер? — глаза Холмса весело заблестели. — Вот не думал, что ещё встречу вас когда-нибудь!

— Я уехал в Австралию тогда же, сразу, как это всё случилось. — Забормотал Райдер. — Я не мог, не хотел оставаться в Англии. Нет, я не боялся, я знал, чувствовал, что вы совсем меня отпустили, но моя совесть... Мне было невыносимо тяжело... А сейчас я счастлив. Я работаю здесь счетоводом на фабрике, у меня есть жена, сын. Это вы, вы, вы меня спасли! Да благословит вас небо!

— Спасибо, Райдер! — голос Шерлока чуть дрогнул, но он продолжал улыбаться. — Встаньте же, прошу вас, это слишком — валяться в ногах у каторжника!

Райдер поднялся и вновь поднёс к губам руку Холмса, но тот отнял её.

— Сэр, вы не понимаете, — прошептал Райдер, — я боготворю вас!

— Но вы же видите, кто я теперь. — Сказал Холмс, отступая вместе с другими заключёнными к выходу из церкви. — Я — убийца.

— Я не верю этому, сэр! — торжественно произнёс человечек. — Кто бы ни сказал мне о вас такого, всякому плюну в лицо. Я знаю, что вы не способны на преступление! Вы слишком добры!

— Ну, будет вам! — вмешался, подступая к ним, солдат конвоя. — Давно пора идти. Ступай себе, любезный, ступай, а то нашёл знакомого... А телега тебя ждать будет?

Это относилось уже только к Шерлоку Холмсу, и хотя тон и голос конвойного были самыми миролюбивыми, а интонации почти просительными, маленький мистер Райдер пришёл в негодование. С неожиданной силой и яростью он ухватился за наклонённое ружьё и отпихнул сержанта назад.

— Как вы смеете так с ним разговаривать?! — взвизгнул он. — Да вы знаете, кто это такой?! Если ослы-судьи могли упрятать его на вашу паршивую каторгу, то вам всё равно надобно знать, что он — человек, которому вы недостойны ботинки чистить, а вы на него ружьём замахиваетесь! Скоты!!!

— Уймитесь! — рявкнул сержант, но отступил под таким бешеным напором. — Ни на кого я не замахивался! Сумасшедший!

Шерлок схватил Джеймса Райдера за руку и крепко её пожал:

— Спасибо, Райдер, спасибо вам! Я рад, что вы зажили по-новому, что у вас теперь всё хорошо. Я только этого и хотел. Передайте мой поклон вашей супруге. Прощайте!

— Кто это? — спросил Джон Клей, когда они уже сидели рядом в телеге, которая, скрипя и шатаясь, выезжала на неширокую разъезженную дорогу.

— Человек, который сейчас мог быть здесь, среди нас, и которого я, слава богу, вовремя догадался пожалеть! — тихо ответил Шерлок.

Днём они с Джоном немного поспали, что сделали, пользуясь случаем почти все каторжники, потом посидели немного с общей компанией возле костра, попивая «пертский кофе» и слушая оживлённую болтовню повеселевших по причине отдыха обитателей каторги, однако, когда стало темнеть, незаметно удалились, чтобы провести праздничный вечер вдвоём. У них были припасены сэкономленные за обедом две чёрные галеты и горсточка выданных по случаю праздника сероватых леденцов.

— Кофе мы принесли мало. — Заметил Клей, встряхнув жестянку. — В такой вечер надо бы посидеть подольше, тем более что, помяни моё слово, начальство и большая часть солдатни перепьются, и завтра работа начнётся как минимум на пару часов позже. Такое бывает из года в год. Схожу-ка я и притащу ещё жестяночку. У нас ведь есть запасная.

Его отсутствие затянулось, и Шерлока это начало беспокоить. Офицеры и солдаты к этому времени уже здорово напились. Пьян был и Вампир, и, увы, Джим Фридли, а значит, столкновение с ними в опустевшем лагере не предвещало ничего хорошего.

Джон, однако, вернулся и, аккуратно опустив за своей спиной циновку, подсел к столу. В жестянке, такой же, как первая, которую друзья уже наполовину опорожнили, дымился горячий «пертский кофе».

Шерлок посмотрел на своего приятеля и спросил:

— Чего ради ты ходил к офицерским домам и заглядывал в их окна? Тебя могли изловить за этим занятием и так разукрасить, что ты бы до Рождества помнил эту Пасху.

— Меня за этим занятием ещё никогда не ловили. — Самоуверенно возразил Джон. — А вот ты на кой чёрт таскался за мною следом?

— Я не выходил из хижины, — возразил Холмс.

— Ах, вот оно что...

При свете светильника Джон внимательно осмотрел себя с ног до головы и рассмеялся:

— Ну, конечно! У меня носки башмаков в красной кирпичной пыли. Из красного кирпича построены только три офицерских дома, а запачкаться я мог, только влезая на приступки окон. Верно?

— Абсолютно, — кивнул Шерлок. — А что топорщится у тебя под рубашкой?

Клей подмигнул:

— Мы — тоже люди. А сегодня праздник. Вот я и подумал...

Он вытащил из-за пазухи и водрузил на стол помятую сигарную коробку и слегка початую бутылку шотландского виски, а из кармана извлёк запечатанную плитку шоколада.

— О, Господи! — вырвалось у Шерлока. — Да ты с ума сошёл! У кого ты всё это спёр?

— У всех понемножку. — Глаза Джона озорно сияли, он явно гордился своим «рейдом». — Должны же добрые христиане делиться с ближними своими. Шерлок, дорогой мой, ну не брани меня, пожалуйста!

— А если бы ты попался? — сурово спросил Холмс, искусно пряча улыбку.

— Этого не может быть! — гордо возразил ловкач. — Второго Шерлока Холмса на Пертской каторге нет, а больше никому на свете не поймать Джона Клея.

— А помнится, однажды тебя ведь поймали и без моего участия. — Подмигнул Шерлок, взвешивая в руке принесённую Клеем бутылку. — Правда, тогда ты тут же и удрал.

— Причём так быстро, что эта поимка не в счёт! — запальчиво воскликнул Джон. — Да и вообще, она была случайностью. Кроме того, это посещение полиции меня спасло: если бы я продал своему «клиенту» фальшивые сапфиры, он бы убил меня, в этом можно не сомневаться, а откуда же мне было знать, что они ненастоящие? Такой искусной подделки я до того не видывал...

— Я читал об этом деле. — Задумчиво проговорил Холмс. — Ты украл знаменитые «глаза Венеры», которые считались самой дорогой парой драгоценных камней в Англии, возможно, даже во всей Европе, а камни эти оказались фальшивыми. Их владелец выдавал стразы за настоящие сапфиры целых двадцать лет. И поплатился за это жизнью...

Джон вдруг слегка помрачнел и нахмурился, словно слова друга пробудили в нём воспоминания, которых он не хотел. Тень сомнения появилась на его выразительном лице, будто он решал — сказать товарищу нечто важное или лучше промолчать. Но минута откровения, должно быть, ещё не пришла, и молодой человек улыбнулся:

— Да, он поплатился жизнью, но я — свободой на всю жизнь. Почти квиты. Открой, будь любезен, бутылку, пока я наломаю нам шоколада. Чашки у нас всего две, так что придётся наливать то виски, то кофе. Давай начнём с виски.

Они начали и продолжили, так что через некоторое время обоим показалось, будто их каморка сделалась просторнее, а светильник разбрасывает вокруг яркие искры на манер фейерверка. Шерлок обычно пьянел медленно, но истощённый недоеданием и тяжёлой работой организм реагировал на спиртное несколько иначе. Кроме того, сказалось и возбуждение, вызванное неожиданной встречей с Джеймсом Райдером.

После третьего «бокала» Джон попросил рассказать историю голубого карбункула, и Шерлок в свойственной ему ироничной манере, не упуская ни одной важной подробности, поведал товарищу удивительное приключение, произошедшее на третий день Рождества с ним, с его другом Уотсоном, знаменитым драгоценным камнем и белым рождественским гусем, в зобу которого мистер Райдер пытался утаить похищенный карбункул. Джон Клей хохотал от души, живо представляя всё случившееся, хлопал в ладоши, восторгался молниеносностью, с которой Шерлок провёл расследование. Обоим стало весело.

Но через некоторое время Джон вдруг снова сделался серьёзен и спросил, наливая четвёртую порцию виски в освободившиеся от кофе чашки:

— Шерлок, а скажи... Вот ты отпустил Райдера... Ну, а если бы, скажем, тебе попался преступник, настоящий, опытный, опасный, и ты узнал бы, что в одном из преступлений, вменённых ему в вину, он неповинен? А его за это могут повесить. Ты бы стал спасать его от виселицы?

— Конечно, стал бы. — Уверенно ответил Холмс. Стал бы, раз он её не заслужил. И в моей практике такое пару раз случалось. Но почему ты об этом спросил?

Он пристально посмотрел на Клея. Тот опустил голову, потом вскинул её и подмигнул:

— Я хочу выпить за тебя, Шерлок! За твою доброту. Хорошо сказал этот Райдер: «Вы не способны на преступление. Вы слишком добры!» Доброта очищает душу от зла. За тебя!

— Ты мне не ответил, — тихо сказал Холмс. — Почему ты задал мне этот вопрос?

Джон залпом выпил виски, поставил чашку на стол и, наклонившись к товарищу, спросил почти робко:

— А ты мне поверишь? Поверишь, да?

— Поверю. Говори.

Клей нагнулся ещё ниже и прошептал:

— Ну, так вот: я не убивал Энтони Леера, эсквайра, владельца «глаз Венеры». Я никого никогда не убивал. Меня не за что было вешать, не за что отправлять на каторгу на всю жизнь!

Шерлок Холмс вскочил с лежанки так стремительно, что крошечный огонёк светильника бешено заметался из стороны в сторону и едва не погас. Щёки великого сыщика залил румянец, затем они мгновенно побелели. Зато глаза загорелись пламенем.

— Ты не убивал?! — крикнул он. — Не убивал Леера?!

— Нет. Но ведь это невозможно было доказать!

Шерлок схватился за голову:

— Что же ты, идиот этакий, не поговорил со мной, когда я тебя арестовал?!

Джон с сомнением покачал головой:

— Ты тогда не знал меня, ты не поверил бы. А дело было ясное, как день. Я и сам до сих пор не понимаю, как он мог оказаться убитым, если я стрелял мимо, и в комнате, кроме нас двоих, никого не было? И потом, ко времени моего ареста прошло уже три года. Ты бы всё равно ничего не выяснил.

— Я?! — Холмс опять покраснел и в страшном волнении заходил взад и вперёд на крошечном пространстве между ящиком и двумя лежанками.

Это беспорядочное топтание кончилось тем, что он запутался в ножной цепи и вынужден был не сесть, а рухнуть на свою лежанку.

— Я?! — повторил он, яростно распутывая цепь. — Да я и теперь ещё мог бы всё выяснить, будь у меня факты и не мешай мне вот это! — И он тряхнул перед лицом Клея скованными руками. — Господи помилуй! И ты выслушал смертный приговор, потом узнал о замене его вечной каторгой и даже тогда не подумал обратиться ко мне?!

— Из тюрьмы? — Джон растерялся. — Неужели ты бы ко мне пришёл?

— Да неужели же нет? Ведь тебя собирались повесить! Ах ты, дурак! И я тоже хорош, нечего сказать! Арестовал человека, прочитал в газетах, что его приговорили к смерти, и не поинтересовался делом, за которое вынесен такой приговор. Чуть не взял на душу такой грех — твою смерть!

— Постой, Шерлок, не горячись! — Джон почти жалел, что разоткровенничался — он видел, что для его друга это стало жестоким ударом. — В конце концов, я же остался жив. А на каторгу угодил не безвинно. Суд доказал мою причастность не только к убийству, которого я не совершал, но и ещё к пяти весьма громким ограблениям, а уж тут я своего участия не отрицаю.

Но Холмс только отмахнулся:

— За всё это по совокупности тебе дали бы лет десять. А ты осуждён пожизненно. Будь тебе семьдесят, возможно, это и не имело бы большого значения, но тебе тридцать.

Он закончил возиться с цепью, выпрямился и несколько мгновений сидел неподвижно, сцепив и даже слегка заломив свои длинные тонкие пальцы, глядя прямо перед собой, будто сквозь циновку и стену хижинки видел нечто далёкое, что надолго приковало его взгляд.

— Так! — произнёс он наконец. — А теперь, Джони, стряхни своё опьянение, соберись с мыслями и расскажи мне всё от начала до конца. Всё, что тогда произошло. Только ничего не упусти.

— Да уж не собираешься ли ты вытащить меня с каторги?! — спросил ошеломлённый Клей.

— Собираюсь. Собираюсь и вытащу, будь я проклят! — на щеках Холмса опять заиграл румянец. — Пусть теперь прошло уже девять лет со дня убийства Леера, пусть пройдёт ещё больше. Нет таких преступлений, которых нельзя было бы раскрыть, пока живы те, кто в них замешан. Я и сейчас попытаюсь что-нибудь придумать, сумею переслать письмо в Лондон... Но даже если не смогу отсюда направить расследование, возьмусь за него потом. Пусть это будет моё последнее и единственное дело после того, как я отсюда выйду, но я это сделаю!

— Это невозможно! — задыхаясь, прошептал Джон.

— Даю тебе слово! — Шерлок взял руку молодого человека и сжал в своей горячей ладони. — Ты выйдешь отсюда, или я не Шерлок Холмс и никогда им не был.

Клей взглянул в глаза своего друга, чтобы проверить, не сошёл ли тот с ума — его слова всё ещё представлялись горячечным бредом. Но взгляд Шерлока был спокоен и ясен, серые глаза остро блестели, лицо сразу будто помолодело на десять лет.

— Ты — невероятный человек! — выдохнул Джон. — Разве может простой смертный быть так уверен в себе?

— Рассказывай! — Шерлок взял одну из пяти оставшихся в коробке сигар, откусил её кончик и наклонился к светильнику, старательно прикуривая. — Рассказывай всё, как оно было. Я слушаю.

ГЛАВА 3

— Историю «глаз Венеры» ты, конечно, хорошо знаешь, — начал свой рассказ Джон Клей. — Их привёз из Индии некто Кларк двадцать восемь лет назад. Они, будто бы, были найдены при раскопках, в развалинах какой-то неизвестной гробницы. Как ими завладел Кларк, не совсем ясно. Подозреваю, что он их украл, если только вся эта история не была им выдумана, и он не привёз в Англию им же изготовленные стразы, гениально имитирующие настоящие камни.

— Скорее всего так оно и есть, — вставил Шерлок Холмс. — Если гробница была старая, то трудно предположить, что тысячелетие назад кто-то в Индии занимался изготовлением фальшивых драгоценностей, неотличимых от настоящих.

— Вся эта история, если задуматься, выглядит странно, — подхватил Джон. — И ведь об этой находке писали газеты, пошла громкая молва. Хотя что взять с газетчиков? Тиснут, что угодно, лишь бы громка звучало и хорошо стоило... Впрочем, одна из статей, безусловно, заслуживает доверия: профессор Сидней Морис, большой специалист по драгоценным камням, написал в «Монинг стар» об индийской находке и назвал её подлинным чудом.

— Вполне объяснимо! — усмехнулся Холмс. — Сколько я помню, Сидней Морис был знакомым мистера Кларка, возможно, даже его другом.

— Я знаю, — кивнул Клей. — Но всё равно с трудом верю, что такой авторитетный человек ради какой угодно дружбы, даже ради денег, допустим, поставил под удар свою репутацию...

Шерлок пожал плечами:

— Куда труднее поверить, что он не отличил стразов от настоящих камней. Неужели профессор минералогии, известный эксперт, мог ошибиться?

— Неужели я мог? — обиделся Клей. — Правда, я не исследовал «глаза Венеры» под лупой, но с первого взгляда был совершенно в них уверен. Да и не только я: у всех, кто видел эти камни, они вызывали просто сумасшедший восторг. Два абсолютно одинаковых, чистейшей воды сапфира тёмно-голубого неповторимого цвета, весом в сорок четыре карата каждый, совершенной овальной формы, бесподобной огранки. Так или иначе, камушки принесли Кларку немалый доход: он демонстрировал их на выставках, написал о них небольшую книжку, словом, пользовался их славой, как мог. В шестьдесят седьмом году Кларк умер, и его вдова решила продать сапфиры. Они были выставлены на аукционе, и это вызвало огромный интерес во всей Англии. Тогда-то их и назвали поэтичным именем «глаза Венеры», и многие богатые люди мечтали их купить. Начальная цена камней была неслыханная: пятьдесят тысяч фунтов! А достались они эсквайру Лееру, в то время одному из богатейших коллекционеров страны, за сто сорок две тысячи. Он приказал их вставить в оправы, и они превратились в серьги. Причём оправы тоже были старинные, редкой работы — ювелир лишь немного изменил их форму, подогнав к форме камней. А теперь самое удивительное: они находились у Леера двадцать лет, и за всё это время их никто не смог украсть. Ни разу. А пытались многие. В конце концов это стало своего рода экзаменом на профессионализм и мастерство взломщика: ну-ка, докажи, на что ты способен, укради у скряги-коллекционера венерины глазки... Леер, однако, не дремал, вокруг его дома постоянно шныряли нанятые им сыщики, и немало нашей братии угодило за решётку, споткнувшись об эти два голубых кругляшка... И вот я сам решил попробовать.

— Звучит! — воскликнул Холмс, прищурившись. — Сам Джон Клей!

— Не дразни меня! — Джон засмеялся. — Возможно, я не так выразился. Мне был в то время двадцать один год, и по большому счёту, моя карьера только начиналась, но я уже был знаменит в Англии и в Шотландии. Меня называли «взломщиком-ювелиром», а я, к стыду своему, ещё ни разу не попробовал себя на настоящем произведении ювелирного искусства. Ну, и как ты понимаешь, мне захотелось взять именно «глаза Венеры». Я долго готовился, но в первый раз у меня сорвалось. И из-за чего! Мне помешал идиот Джерри Лейк!

— Лейк? — Шерлок изумлённо поднял брови. — Он же был специалистом по банковским сейфам! Для чего же его вдруг понесло грабить в частном доме? Прослышал про сложность замка в сейфе Леера?

— Возможно, очень возможно! — с негодованием воскликнул Клей. — А главное, полез в дом Леера в один день со мной, тупица! И если бы не я, вообще не ушёл бы оттуда! Как мне потом стало известно, его подослал один мерзавец громадного масштаба, которому очень хотелось заполучить эти камни.

— Кто? — быстро спросил Шерлок.

Джон искоса глянул на него и усмехнулся:

— Насколько я слышал от вновь прибывающих, ты с ним был хорошо знаком. Не знаю, верно ли это, но он завалился по твоей милости со всей своей организацией, которая опутывала всю Англию, а потом ты его самого отправил освежиться в какой-то швейцарский водопад. Было такое дело?

— Господи помилуй! — вскрикнул Шерлок. — Выходит, это был сам профессор Мориарти! И ты отважился перейти ему дорогу?!

— Я же не знал, что Лейк работает на него! — пожал плечами Клей. — Я сам никогда ни на кого не работал, я — свободный художник.

— Гордо сказано! — покачал головой Холмс. — Но ведь ты говорил, что похитил «глаза Венеры» для какого-то «клиента» и боялся, что он сведёт с тобой счёты, обнаружив фальшивку.

Джон густо покраснел:

— Хм! Видишь ли, не со всеми можно шутить. После встречи с Лейком в доме Леера Мориарти добрался до меня. Он предложил мне своё покровительство и, так сказать, совместную работу. Я отказался, сказал, что буду работать сам по себе и сам для себя. Профессор был раздражён, весьма выразительно пригрозил мне «очень крупными неприятностями», но потом вдруг успокоился и спросил, твёрдо ли я намерен украсть сапфиры. Я ответил: «Любой ценой!» Тогда Мориарти сказал: «Прекрасно! Но, мальчик мой, ведь они вам не нужны, вы их всё равно продадите. Вот я их и куплю Идёт?» «Цена?» — спросил я. Он слегка помедлил, потом ответил: «Сто тысяч фунтов». — «Они стоят сто сорок две, — возразил я. — А мне хотелось бы получить сто двадцать».

— Ты — отважный человек! — с искренним восторгом проговорил Шерлок. — Немногие осмеливались так говорить с королём преступного мира. Ты ведь знал его статус?

— Ещё бы! — выразительно фыркнул Джон. — Тем более, я не мог позволить ему обращаться со мной, как с мальчишкой! Возможно, по возрасту я и был для него сопляком, но моя слава давала право ставить свои условия. Мориарти, видимо, понял, что без меня не получит камушков, и согласился. Я отлично понимал, что очень рискую, связываясь с ним, долго продумывал, как назначить встречу, чтобы, отдав ему сапфиры, наверняка получить деньги, а не схлопотать пулю. О том, что профессор не церемонится с теми, кто не желает плясать под его дудку, мне говорили много раз.

Шерлок Холмс слушал внимательно, изредка кивая головой, будто слова Джона подтверждали какие-то уже родившиеся в его сознании догадки. При последних словах товарища он, не удержавшись, засмеялся:

— Не знаю, что б ты схлопотал — пулю, нож или порцию яда, но только денег, Джони, тебе было бы не видать! Мориарти и ста тысяч платить не собирался — он хотел взять сапфиры даром, как привык брать всё, что хотел заполучить. Считай, тебе повезло.

— Ты меня недооцениваешь, Шерлок, — возразил Клей. — Я всё продумал. Но, впрочем, риск, конечно, был. Однако не в этом дело. После очередной попытки взлома Леер стал ещё более осторожен, и я отложил похищение на месяц. За этот месяц нужно было разработать новый план и встретиться с одним моим старым приятелем. Если говорить точнее, его можно назвать моим духовным отцом.

— И кто же это? — удивился Шерлок. — Я о таком не слыхал.

— Никто о нём не слыхал. Он не числится в полицейских досье. Чтобы рассказать тебе об этом человеке, о том, как он появился в моей жизни, как изменил мою жизнь, мне пришлось бы рассказать и о своём детстве, а это означает — надолго уклониться от нашей темы.

— И всё-таки расскажи, — потребовал Холмс. — Это совершенно необходимо. Кто был этот человек?

— Адвокат моего отца. Его имя Брейс Гендон. Кто мой отец, ты ведь знаешь?

— Лорд Кромуэл, герцог Уордингтон, владелец поместья и замка Уордингтон-хилл на юго-западе Англии. Я слышал, что между тобою и твоим отцом была какая-то тяжёлая история...

Джон отвёл взгляд в сторону.

— Была. Тебе я о ней расскажу, хотя прежде никому не рассказывал. Вот только Гендон и знает... До сих пор гнусно на душе, когда приходится всё это вспоминать. Видишь ли, я не знаю наверняка, отец ли мне герцог. Возможно, что и нет, ну тогда сущим варварством было пятнадцать лет внушать мне, что я — лорд Кромуэл. Но если я действительно сын герцога, то кровь во мне течёт очень древняя. Первый Уордингтон был по прямой линии роднёй Ричарду Львиное Сердце, так я не зря говорил, что отношусь к королевскому роду. Помнишь?

— Это, когда я тебя арестовывал? — кивнул Шерлок. — Ещё бы не помнить! Ты с таким неподдельным отвращением воскликнул: «Уберите свои грязные руки, не трогайте меня!»

— Прости, ради бога! — Джон невесело усмехнулся. — Просто я был в отчаянии от того, что засыпался. И сильнее всего ненавидел в эту минуту себя самого...

— Полно, я не обиделся! — Шерлок откусил кончик новой сигары и наклонился к светильнику, прикуривая её. — С происхождением герцогов мы разобрались. Слушаю дальше.

— А дальше уже непосредственно моя история. Герцог женился в шестьдесят пятом году, я родился, как ты знаешь, в шестьдесят шестом. Супругой его светлости была леди Элинор, в девичестве Брэкуэлл, очень знатная леди. После свадьбы они сразу покинули Англию и прожили два года в Южной Америке, откуда возвратились вместе со мною. Свидетельство о моём рождении, о крещении, — всё было в порядке. Я рос баловнем, проводя часть времени в Лондоне, но больше живя в родовом замке Уордингтон-хилл. Мне там нравилось больше всего: огромный дом с длинными коридорами, по которым можно было бегать, сколько душе угодно, просторные залы с рыцарскими гербами, с мечами, щитами и копьями, развешенными между роскошных шпалер. Таинственные башни, из бойниц которых я видел прекрасный лиственный лес, а с их верхних площадок видна была река, луга с пасущимися на них овцами, словом — благословенная старая Англия, без паровозов, заводов, уличного шума...

Образование я получил самое лучшее — меня с пяти лет учили играть на рояле, домашний учитель давал мне начальные знания по греческому и латыни, географии, истории, философии. Всё это потом, уже куда глубже мне пришлось изучать в Итоне, где преподаватели единодушно называли меня самым способным учеником. Я учился охотно, осваивал курс наук быстрее, чем другие дети, и пятнадцати лет поступил в Оксфорд. Ты слышал ещё о таком?

— Такое бывает редко, — согласился Шерлок. — Но я и сам мог бы поступить в пятнадцать лет в Оксфорд или в Кембридж, если бы в то время мне было, чем за это платить. Впрочем, отсутствие престижного диплома мне никогда не мешало. Извини за отступление. Продолжай.

— Продолжаю. Отец гордился моими успехами. И, как мне казалось, любил меня. Да нет, не казалось! Действительно любил. А вот леди Элинор... Подумать только, я звал её матерью, я знал, что она моя мать. Но никогда не чувствовал этого. Эта красивая, нежная женщина была со мною холодна, как лёд, я не помню, чтобы хоть раз она поцеловала меня не в самый краешек лба, чтобы взяла на руки... Я тяготился этой холодностью, я не мог понять, чем виноват перед мамой. И, как все дети, ужасно от этого мучился. Когда мне было двенадцать, леди Элинор вдруг родила сына. Именно вдруг. Это всех изумило, и её саму особенно. И вот тут случилось... Господи, как мерзко об этом рассказывать! Она внезапно объявила, ты понимаешь, объявила во всеуслышанье, что я не её сын, что я не сын герцога, что они усыновили меня в Южной Америке, потому что тогда она тяжело болела и врач сказал ей, что она не сможет иметь детей. Всё наше окружение просто онемело от изумления. Отец же отмалчивался, был в невероятном смятении, в конце концов уехал в Шотландию, потом вернулся и увёз меня из замка в Лондон. Всех подробностей этого кошмара рассказывать не буду, извини. Длилось всё это три года: леди Элинор настаивала на том, чтобы её сын Саймон стал наследником герцога. Я не знал, куда мне деваться... Мне было жалко не наследства, клянусь! Но они затоптали мою честь, осрамили перед всеми, кого я привык уважать, кто ещё недавно искренне уважал меня.

Наконец я прямо спросил лорда Уордингтона, кто я такой, кто я ему. Это было через месяц после того, как несмотря ни на что, я сдал экзамены в Оксфорде. Герцог потупил глаза и выдавил: «Джон, видишь ли... Ты — мой сын, это правда, но ты действительно не имеешь права стать моим наследником». Кровь бросилась мне в голову. Я убежал, ни слова больше не сказав отцу. Я продолжал учиться, не испытывая по-прежнему недостатка в деньгах — милорд присылал мне в Оксфорд всё, в чём я нуждался. Но теперь, словно пятна проказы, на мне лежала грязь незаконного рождения... По настоянию герцогини отец лишил меня прежнего имени. Я перестал быть лордом Кромуэлом и стал просто Джоном Клеем. Кстати, даже не знаю, откуда они взяли эту фамилию. А в Уордиштон-хилле, в моём любимом замке, рос маленький Саймон, и на его имя было уже написано завещание, а трёх лет от роду его обручили с какой-то крошечной леди... Бедный малыш! Он-то ни в чём виноват не был, но Бог покарал моих бывших родителей именно через него: в пять лет мальчик умер от простуды. Сознаюсь, леди Элинор мне жалко не было — я её никогда больше не видел. Теперь уже нет на свете и её, она умерла за два года до того, как я попал на каторгу.

И вот в те тяжёлые для меня годы, когда творилось вокруг меня это почти непонятное моего детскому уму позорное дело, я тесно сблизился с адвокатом герцога, мистером Гендоном.

Мне нужно было иметь поддержку взрослого, умного человека, а он был очень и очень умён. В юности я не понимал, что это — очень жестокий ум, что мой наставник, а Гендон очень скоро таковым стал, что он не признает таких вещей, как сострадание, сомнение в себе, что он совершенно чужд простодушия и откровенности, хотя, на первый взгляд, его высказывания всегда бывали откровенны до полного цинизма. Мне тогда это нравилось, я сам был зол, ожесточён, меня обуревало презрение ко всем и ко всему, кого и что я прежде любил. Гендон, впрочем, умел быть со мной мягок, вернее, как-то по особенному вкрадчив. Он рассказывал мне множество историй из жизни людей. Самых разных людей, самые разные истории. Но из каждого рассказа так или иначе следовало, что среди людей может быть счастлив только тот, кто научится обходить любой запрет. «Наша жизнь состоит из запретов, — говорил он мне. — То нельзя, это нельзя, то не смей, этого не делай... А надо делать! И так, чтобы одним было завидно, а другим страшно, вот тогда ты — король над ними!».

— А он сам преступал запреты? Нарушал законы? — спросил Шерлок.

— Я тогда над этим не задумывался. Внешне, нет, не преступал и не нарушал. Но сейчас мне кажется, что натура его была куда сложнее, чем я думал. Словом, мы с ним сошлись. Можно сказать, он учил меня жить. При этом, как тонко он чувствовал мои переживания и как ловко дёргал именно за те струны, которые были наиболее чувствительны в моей душе! Я страдал из-за того, что оказался чужим в своей семье, что лишился общения с отцом. Гендон внушал мне, что это не стоит сожаления, что отношения близких людей всегда иллюзорны, так или иначе они покоятся на какой-либо корысти, как и все прочие человеческие взаимоотношения. Я верил всему этому, потому что находил подтверждение его слов в жизни.

— А опровержений его словам не находил? — С невольной усмешкой спросил Холмс. — Понятно, ты был мальчишкой, но ведь ты же так умён. Даже в литературе, которую ты наверняка читал, тебе должна была попадаться эта философия мистера Гендона — он ведь её не сам придумал. Но в той же самой литературе, равно, как и в жизни, можно найти уйму примеров, опровергающих безупречность этой философии.

— Согласен, — кивнул Джон. — Но ведь любой человек обычно верит в то, во что ему хочется верить. Да, моя, очевидно, врождённая порочность проявилась уже в юности — я предпочитал верить в дурное, а не в хорошее.

— О! Ну и высказался! — теперь уже Шерлок расхохотался, даже не боясь, что его смех может обидеть товарища. — Какая же это врождённая порочность? Совсем наоборот. Наиболее уязвимы для влияния зла как раз очень чистые души. Именно они особенно доверчивы и ранимы, именно их легко как очаровать, так и самым жестоким образом разочаровать, а испытав разочарование в чём-то, что им дорого, они готовы разочароваться во всём мире — их боль слишком сильна. Они хотят всё отрицать, всех разлюбить. Разве с тобой было не так?

— Именно так, — сказал Клей тихо. — Я был опустошён, унижен, уничтожен. Потом, и в этом большая заслуга мистера Гендона, мне стало не всё наплевать. Проучившись три года в Оксфорде, я бросил учёбу. Но ещё во время занятий начал заниматься кое-какими делишками: подделывал чужие чеки на получение денег, пару раз вскрыл университетский сейф, да так, что никто не понял, куда делись деньги. Думали на секретаря, на казначея... Но у того и у другого оказалось алиби. Если б не оказалось, я бы, конечно, придумал, как их оправдать — подставлять других мне не хотелось. В крайнем случае, подбросил бы деньги назад, они ведь были мне не нужны, я ни в чём не нуждался. Спросишь, для чего в таком случае я всё это делал?

— Не спрошу, — покачал головой Шерлок. — Совершенно ясно: ты не хотел жить на деньги отца. Так?

— Именно так.

— А попробовать заработать? — ласково спросил Холмс.

— Работать я не хотел! — в голосе Клея прозвучал вызов, но тут же он сник под спокойным взглядом своего друга. — Понимаю, я слишком много думал тогда о себе... Мне казалось, что я слишком умён, слишком тонок, талантлив для того, чтобы ежедневно над чем-то корпеть, прилагать усилия, тратить себя, драгоценность этакую, ради хлеба насущного. Я считал, что имею право просто брать, ничего не отдавая. Но, в конце концов, я же за всё это получил по заслугам! Так?

Шерлок вновь покачал головой, на этот раз с самым суровым выражением лица:

— Да нет, дорогой мой! Ты получил в основном, как я теперь понимаю, по чьим-то чужим заслугам. Я только хочу понять, по чьим именно. Продолжай.

— Да собственно, предыстория уже почти завершена. Сначала в Оксфорде, где в основном я занимался своими делишками, меня никто ни в чём не подозревал. Потом разразился скандал. Вернее, произошло именно то, чего я опасался с самого начала. В очередной, совершенной мною краже обвинили одного из служащих. И тогда я написал письмо в полицию.

— Об этом я читал, — проговорил задумчиво Шерлок. — В письме было сказано, что настоящий вор — это ты, сын герцога Уордингтона. И подробно описаны все детали похищения денег.

— Но позволь, откуда же ты об этом знаешь?! — изумился Джон. — Ведь в газеты это не попало. Герцог замял дело и вернул университету всю похищенную сумму.

Холмс нетерпеливо пожал плечами:

— Неужели ты полагаешь, Джони, что я знаю биографии самых знаменитых английских преступников по газетным статьям? Я прочитал о тебе всё, в том числе и досье, собранное полицией, а там история с кражей в Оксфорде, само собой, упоминалась. Но это не так уж важно. Насколько я помню, после этого скандала произошло крупное ограбление в Норфолке — ограбили кассу одной букмекерской конторы. Но почерку похоже на тебя. Не так ли ты решил вернуть отцу долг?

Джон поднял руки, словно сдаваясь:

— Ты действительно помнишь все преступления, что совершались в Англии, со времён, вероятно, Ричарда Львиное Сердце, а то и ещё раньше, знаешь манеру работы всех хоть сколько-нибудь известных воров и мошенников, и я уже этому не удивляюсь! Да, ты прав, ограбление в Норфолке — моя работа, кстати, одна из самых удачных, я ловко обделал это дело. После чего приехал к отцу, отдач ему деньги, сказал, что возвращаю долг и что отныне никогда и ничего не буду ему должен. Он пришёл в бешенство, грозил отправить меня в полицию. На что я ему ответил: «Это самое лучшее, что вы ещё можете сделать для меня, ваша светлость. Ибо, если вы не остановите меня сейчас, меня уже никто не остановит!» Помню, как он весь залился краской, вскочил со стула, опрокинув с подставки дорогую севрскую вазу, и завопил изо всех сил: «Вон!!!» Потом хотел мне бросить в лицо деньги, но я предупредил: «Если вы это сделаете, я стану переводить вам деньги по почте и каждый раз сообщать, откуда они украдены». Герцог, только что весь пунцовый, сразу побледнел и сказал: «Уходи же! Я тебя проклинаю!» — «Судя по всему, — ответил я, — вы прокляли меня в тот день, когда я родился». С этими словами я ушёл.

— Ты никогда не спрашивал у герцога, кто была твоя мать? — спросил Шерлок, вновь нахмурив свои тонкие брови и отбрасывая окурок сигары.

Джон нагнулся и безошибочно нашарил его в темноте возле лежанки.

— А если кто-нибудь увидит? — воскликнул он. — Что же ты? Они ведь краденые.

— Не волнуйся! — сердито оборвал Холмс. — Я потом всё уберу и не забуду об этом. Не отвлекайся, говори.

— Извини, пожалуйста. Ты хотел знать, спрашивал ли герцога о своей матери? Конечно. Но его светлость сказал мне только, что она далеко, в Южной Америке, и что он понятия не имеет, что с нею теперь.

— Исчерпывающие сведения! — вырвалось у Шерлока. — Ну, с этим, кажется более-менее ясно. После скандала ты ушёл от отца, это мне известно. А с Гендоном, выходит, продолжал поддерживать отношения?

— Да, постоянно. Кстати, вскоре после моего разрыва с отцом он от него тоже ушёл. Вернее, герцог его выгнал.

— За что?

— Не знаю. Спрашивал, но он увернулся от прямого ответа. Однако я ему продолжал доверять, и он был в курсе моих занятий. Конечно, только относительно в курсе — я не рассказывал ему, кого, когда и где собираюсь грабить. Правда, как я понимаю, ему нравилась моя месть обществу, но это не означало, что мне хотелось посвящать его во все тонкости своей работы.

Холмс кивнул, кажется, получив подтверждение родившейся у него догадки.

— И ты, наверное, временами давал ему денег?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Ну, если он не был твоим сообщником, а о роде твоих занятий что-то, но знал, то ты не мог быть абсолютно уверен, что ему однажды не захочется навести на тебя полицию. А вот если ваша дружба была ему выгодна, тогда — другое дело.

Клей рассмеялся:

— Как всегда, в точку. Но дело не только в этом. Я считал, что многим обязан Гендону. И потом полагал, что однажды настанет момент, когда мне всё же понадобится его помощь. И не как адвоката, а именно как сообщника.

— И такой момент настал, когда ты задумал ограбить эсквайра Леера?

— Нет. Я вовсе не думал полностью посвящать Гендона в мой план. Это было слишком серьёзное дело, а я ему не так безгранично доверял. Просто хотел от него узнать, у кого из адвокатов его частной конторы консультируется Леер.

— У Гендона была своя частная контора? — удивился Шерлок.

— Нет, что ты! Я неточно выразился. Следовало сказать «частной конторы, где он служил». Он туда поступил работать, когда ушёл от моего отца. Я наводил справки и узнал, что Леер посещает именно эту контору.

— И ты воображал, что, задав Гендону вопрос относительно Леера, ты тем самым не дашь ему понять, что охотишься за «глазами Венеры»?

В словах Шерлока прозвучал откровенный сарказм, и Джон вспыхнул:

— Не ехидствуй! Конечно, я понимал, что выдам себя. Но ведь он не пошёл бы доносить, а почём ему знать, как и когда я пойду надело? Гендон сказал мне, что Леер встречается с адвокатом по фамилии Лоу, но этот адвокат сейчас в отъезде.

— А для чего он тебе был нужен? — спросил Холмс.

— О, я нашёл бы, что придумать! — улыбнулся Джон. — В отсутствии изобретательности ты меня ведь не упрекнёшь? Вспомни хотя бы «Союз рыжих». Так или иначе я бы узнал от мистера Лоу о привычках его клиента, узнал бы его распорядок дня... Мне важнее всего было знать, когда он не бывает дома. Но совершенно неожиданно для меня сам Гендон дал очень ценные сведения.

— Да? — вновь оживился Шерлок. — Какие?

— Во время нашего разговора он рассказал, что однажды ему повезло побывать в доме Леера. И он видел там много интересных вещей — старый коллекционер любил хвастаться редкими находками, которые скупал повсюду.

— И «глаза Венеры» он тоже показал Гендону? — поинтересовался Холмс.

Клей присвистнул:

— Ну, нет! Этой чести удостаивались лишь избранные, а Гендон был всего лишь доверенным лицом другого богатого эсквайра, который в то время как раз осуществлял с Леером какую-то сделку. Зато я выведал у Гендона, в какой именно комнате стоит сейф.

— У него он был всего один? — удивился Холмс. — Это у человека, который собрал одну из самых дорогих коллекций Англии?

— У него, разумеется, было несколько сейфов, — кивнул Джон. — Но я разузнал именно о том, в котором он держал самые большие ценности. Разумеется, старый пройдоха Гендон всё понял. Он тогда ещё спросил: «Джони, а ты не хотел бы посмотреть на знаменитые сапфиры?» Я ответил: «Сэр! Я не люблю смотреть на драгоценности. Я люблю брать их в руки». Он засмеялся. И вдруг, словно между делом, вспомнил, что у Леера есть занятная привычка. Каждую пятницу, после шести вечера, он уезжает из дому и до девяти проводит время в клубе коллекционеров на Риджент-стрит. Клуб так и называется «Любители редкостей». Потом я навёл справки. Да, клуб существует и заседает по пятницам. Я не сомневался: Гендон нарочно рассказал мне о еженедельных отлучках Леера — он надеялся, что если с его помощью я сумею украсть сапфиры, то отвалю ему хороший куш. Однако ближайшую пятницу я из осторожности решил пропустить, а работать в следующую. Слишком много Гендон обо мне знал.

— А Мориарти ты уведомил, когда собираешься ограбить Леера? — спросил Шерлок.

— Ну, не сошёл же я с ума! — обиделся Джон Клей. — Не хватало мне работать под его контролем...

— Многие преступники Лондона мечтали сотрудничать с Мориарти, — заметил Холмс.

— Только не я! — высокомерно усмехнулся Джон. — Мечтали всякие подонки, убийцы... Мне всегда была отвратительна эта мрачная фигура. И мечта у меня была совсем другая. Хочешь знать, какая?

Молодой человек посмотрел на своего друга и подмигнул.

— И какая же? — спросил Шерлок.

— О, за её осуществление я заплатил самую ужасную цену. Я был идиотски тщеславен. Мне хотелось заполучить в моей игре настоящего противника. Я воображал себя гениальным мошенником и хотел, чтобы на моём пути оказался гениальный сыщик.

— А! Вот оно что! — воскликнул Холмс.

— Да, мой дорогой. Я мечтал обмануть Шерлока Холмса. Я досадовал, что моё имя знаменито во всей Англии, а великий мистер Холмс пренебрегает мною и не пытается поймать. Когда мой патрон, мой уважаемый рыжий Джабез Уилсон сказал мне, что обратился к тебе за помощью в истории с «Союзом рыжих», я возликовал.

Шерлок так и подскочил:

— Он тебе рассказал, этот болван?!

— Ну да. А ты не подумал, что он может быть настолько туп?

— Я видел, что он весьма недалёкого ума, но это уже слишком! И ты не остановился, сумасшедший?!

— Увы, Шерлок, увы... Я верил, что успею, что обгоню тебя на полшага... Дурак! Проще было мне взять и повеситься!

Холмс ласково засмеялся.

— Ну, ладно, не расточай мне комплименты. Лучше рассказывай дальше о «глазах Венеры», не то мы и впрямь отвлеклись. Только позволь, я возьму ещё сигару. Можно? Это будет уже из твоей доли. Да ведь и добыча твоя...

— Боже, Шерлок, что за глупости! — возмутился Джон. — Я же почти не курю. Бери, конечно. Если эти сигары помогут тебе и в самом деле вытащить меня отсюда, то я готов украсть для тебя все запасы господ офицеров.

— Не надо, я и так уже по уши твой соучастник! — продолжал смеяться Шерлок. — Дело становится всё интереснее. Я слушаю.

Джон уже открыл рот, чтобы продолжить свой рассказ, но в это время издали донёсся какой-то шум, и друзья невольно прислушались. Издали, со стороны офицерских домов, долетели весёлые голоса, потом плеск и отчаянная брань.

— Кто-то из пьяных джентльменов свалился в пруд! — не без удовольствия заключил Джон. — Что же, славное продолжение застолья.

— Ничего. — В тон товарищу вздохнул Шерлок. — Им, пожалуй, полезно. Утонуть не утонет, но, возможно, протрезвеет. Бог с ними! Итак, ты не уведомил Мориарти о своих планах и назначил ограбление на пятницу, в день, когда Леера не должно было быть дома.

— Именно так, — кивнул Клей. — Как обычно, я всё прекрасно рассчитал, но всё пошло не по моим расчётам. И я до сих пор мучаюсь вопросом, что за нечистая сила встала тогда на моём пути и разрушила мой замысел, который казался и но сей день кажется мне безупречным.

ГЛАВА 4

— Я люблю работать один, — продолжал Клей. — Но в этом случае дело было всё же слишком сложным. И я взял с собою двоих помощников, ты знаешь их имена, они были опубликованы в газетах. Неплохие были ребята, я верил в них. В сад, окружающий особняк Леера мы проникли через дыру в ограде. Я подготовил её заранее — четыре раза подряд приходил туда поздним вечером и пилил понемногу, замазывая затем надпилы воском и закрашивая сажей.

— Ты пилил с одиннадцати до одиннадцати часов пятнадцати минут вечера? — спросил Шерлок.

— Откуда ты это знаешь?! — удивился Джон. — Это, кажется, нигде не публиковалось.

— Нигде. Но я же помню, в каком месте расположен особняк Леера. Без пяти одиннадцать с Чарринг-кросского вокзала отходит экспресс на Глазго, а сразу за ним — грузовой состав. Как раз с одиннадцати до одиннадцати пятнадцати стук их колёс и скрежет вагонов, пускай и не очень сильно, но всё же нарушают тишину богатого предместья. Во всяком случае, это вполне может заглушить не особенно громкий скрежет напильника.

— Браво! — воскликнул Клей. — Так всё и было, Шерлок. Прутья я оставил перепиленными не до конца, но в нужный момент мне с моими подручными не составило труда сломать их и проникнуть через дыру в сад. Мы, прячась среди кустов, приблизились к дому, и я велел ребятам засесть в зарослях жасмина вблизи парадного входа, чтобы прикрыть меня в случае надобности, а сам подошёл к дому, ухватился за громоотвод и стал подниматься. Нелёгкое дело, но у меня достаточная спортивная подготовка для таких упражнений. Я влез на карниз второго этажа и вырезал алмазом стекло одного из окон.

— В гостиной, где стоял тот самый сейф? — уточнил Холмс.

— Извини, Шерлок, это было не в гостиной, а в кабинете. Ни одно из двух окон кабинета я не пытался открыть: на них стояли прочнейшие ставни, которые были заперты изнутри — возня с ними, вздумай я их отпирать, заняла бы слишком много времени и стоила бы дополнительного риска. Поэтому я влез в окно буфетной на втором этаже. У старого чудака были две буфетные: большая внизу и маленькая наверху — для близких друзей. У меня, разумеется, был план дома, и я знал, как пройти из буфетной к кабинету. Все слуги находились внизу — я выяснил, что, когда хозяина нет дома, им наверху делать нечего, этот пройдоха даже горничным запрещал в его отсутствие делать уборку верхних помещений: а ну, как они вздумают посягнуть на его коллекции?

— А кабинет был, разумеется, заперт, — проговорил Шерлок, не задавая вопрос, а лишь подытоживая сказанное Джоном.

— Конечно, — подтвердил Клей. — Конечно, заперт. Но для меня запертых дверей не существует. К тому времени я уже виртуозно владел отмычками. Сейчас я, чтобы открыть такой замок, не стал бы, впрочем, доставать отмычку: открыл бы любым гвоздём. Но в то время у меня ещё не было такой практики. Итак, я подхожу к самой дикой и ужасной части моего рассказа. Я отпер дверь, вошёл в кабинет и осмотрел его. Он не имел ни одной смежной двери, это было мне на руку. Я заперся изнутри, проверил, надёжно ли заперты ставни, и подошёл к сейфу. Сейф был огромный, в человеческий рост, и состоял из двух отделений — большого нижнего и маленького верхнего. Нижнее закрывалось двумя замками, верхнее — тремя. Я слышат об этом и знал, что «глаза Венеры» находятся в верхнем отделении. Замки были сложные, поэтому, учитывая мой тогда ещё скромный опыт, с первым из них я провозился минуты две. Стыд, да и только! Но вот замок поддался моим усилиям, и едва я стад подбирать отмычку ко второму, как случилось невероятное: скрипнул ключ, я обернулся и увидел, как дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился сам хозяин особняка который должен был вернуться не раньше, чем через два часа. Что заставило этого бедолагу так поспешить, осталось загадкой для всех. Впрочем, полиция потом выяснила, что он не приезжал в свой клуб, а где-то болтался полтора часа, бог его знает! Увидев меня, Леер ахнул и попятился, но я навёл на него револьвер и скомандовал: «Ко мне, сэр! Дверь за собой закройте». Он подчинился. Я потребовал, чтобы он открыл оставшиеся два замка в верхнем отделении сейфа. Бедняга-коллекционер завопил от ужаса, замахал руками, что-то запищал, стал взывать к моей порядочности...

— Стоп! — внезапно прервал рассказчика Шерлок. — Есть один вопрос. Ты знал Леера в лицо? Почему ты сразу понял, кто это?

— Опять ты меня обижаешь! Я ведь два месяца наблюдал за этим домом, раз пять видел старого скрягу. Правда, издали, но его легко запомнить: внешность-то примечательная. Была... Громадные рыжеватые бакенбарды, очки с выпуклыми стёклами, нижняя губа выпячена, лоб лысый и блестит, впрочем, подбородок тоже блестящий. Но заметнее всего нос: крупный, как у коршуна. А говаривали, будто жена у него была красавица. Но это не к делу. В то время жена давно уже была на том свете. Словом, поахав и попричитав, Леер всё же достал ключи, хотя вначале клялся, что у него их нет с собой. Продолжая причитать и всхлипывать, он дрожащими руками открыл оба замка. Я, продолжая держать перепуганного эсквайра под прицелом, подошёл к сейфу, достал футляр, открыл. Да, там были они, эти самые «глаза Венеры». Чудо, как сияли! Повторяю тебе, Шерлок — это лучшая в мире подделка.

Итак, я засунул заветный футляр во внутренний карман пиджака и раздумывал, как бы получше оглушить Леера, чтобы он в течение пяти минут не сумел заорать на весь дом. Больше мне не требовалось, но калечить старого скрягу я не хотел, потому и искал самое безопасное место на его лысой макушке. И вдруг он кинулся к столу. Я заметил высунувшийся из-под вороха бумаг пистолет, но уже не успел ни крикнуть, ни преградить дорогу ошалевшему от жадности Лееру. Пришлось выстрелить.

— В воздух? — спросил Холмс.

— Нет — в рукоятку пистолета. Я — хороший стрелок, так что с десяти шагов стрелял без всякого риска. А что мне было делать? Ещё пара мгновений — и он бы убил меня. Пуля прошла в двух дюймах от его протянутых к пистолету пальцев и угодила в рукоятку. Леер взвизгнул, отскочил от стола и рухнул на ковёр, от страха лишившись сознания.

— Из чего была рукоятка? — голос Шерлока даже вздрогнул от напряжения.

— Деревянная, — ответил Джон. — Деревянная, с отделкой из слоновой кости. Рикошет исключается. Я сам видел дыру в крышке стола. Туда вошла пуля, пробив рукоять пистолета. Я говорил об этой дыре на суде, когда меня осуждали за убийство — это была единственная улика в мою пользу. Но они не стали слушать, никто не стал проверять. Ведь прошло три года, никому уже не было дела до дырки в старом дубовом столе, за эти три года его могли ещё сто раз продырявить...

— Идиоты! — прошептал Шерлок.

— Да, я знаю, что они идиоты. Но от этого мне было не легче выслушать смертный приговор! — воскликнул Джон, и на миг ужас замутил его глаза.

Но только на миг. Почти сразу он овладел собой и засмеялся:

— Извини. Неприятно вспоминать. Лучше буду рассказывать дальше. Выстрел разнёсся на весь дом, я это понимал. Внизу сразу раздались голоса, топот ног. У меня уже не было времени отпирать ставни и уходить по карнизу. Я бросился в буфетную, но услышал, что по чёрной лестнице туда уже кто-то карабкается, и щёлкает взводимый ружейный курок. Тогда я метнулся на парадную лестницу, побежал навстречу выскочившим из коридора слугам Леера и, когда они попытались преградить мне путь, поднял револьвер: «Прочь с дороги!» Они разбежались, я вылетел в сад, а там уже ждали мои ребята. Вслед нам уже неслись вопли слуг, сразу три голоса: «Убили! Убили хозяина!» Тогда я не придал этому значения — я был уверен, что старый олух так и валяется в обмороке. Заметь: от того момента, когда я выстрелил, и до того момента, когда слуги наверху вбежали в кабинет, прошло не больше сорока секунд, ну, минута, это уж с натяжкой... И ни одного выстрела за это время не прозвучало. Потом-то нам вслед палили, и мои сообщники стреляли в ответ из пистолетов, заряженных холостыми.

— Холостыми? — переспросил Шерлок.

— Разумеется. — Джон пожал плечами. — Я платил им десять процентов от стоимости добычи. Так был ли у меня резон подвергать их опасности ненароком стать убийцами и быть повешенными? Ни у кого из моих партнёров в тех случаях, когда я вообще прибегал к чей-то помощи, не было оружия, заряженного пулями. Рисковал в этом смысле только я сам. В тот вечер мы удрали благополучно, я назначил своим людям место встречи после того, как продам камни, и мы расстались. Однако утром я узнал из газет, что оба они в ту же ночь попались, что меня ищет вся полиция Англии, и... Господи боже ты мой! Я узнал, что Леер убит, и что я — убийца. Слуги, вбежав в кабинет (заметь: они вбежали туда втроём!), так вот, они все трое увидели Леера распростёртым на ковре с простреленным лбом! Выстрел был один, а мой пистолет, когда я выбегал на лестницу, ещё дымился. И слуги запомнили меня, назвали мои приметы, а мои сообщники, напуганные тем, что оказались замешанными в убийстве, тоже меня выдали. Положение было скверное. Ну, каким образом я смылся из Лондона, ты знаешь.

— Знаю, — кивнул Шерлок. — Ты переоделся женщиной.

— Да. И недурная была девица, смею тебя уверить. Немного высоковата, но, в конце концов, некоторые мужчины это даже любят. Ну, а серьги я преспокойно вдел себе в уши, проколов их для этой цели булавкой. Теперь дырки уже заросли, но шрамики ещё видны.

— А ты не боялся, что такие тяжеленные серьги оторвут тебе уши, коль скоро ты их только что проколол? Улыбаясь, спросил Холмс.

— Я укрепил серьги ещё и тонкими ниточками, которые просто надел себе на уши, — пояснил Джон. — Висели-то серёжки фактически не на мочках, но со стороны этого видно не было. Среди женских вещичек, которые я позаимствовал, забравшись во второсортный магазинчик где-то в дебрях Уайтчепила, нашёлся и пышный белокурый парик, который почти совсем закрыл мои уши. Говорят: «Надень королевскую корону на погонщика ослов, и её примут за соломенную шляпу». Это изречение, в данном случае, и сработало: никому не пришло в голову, что большущие блестящие каменюги в ушах у вульгарной девицы — знаменитые на всю Англию «глаза Венеры». В таком виде я и добрался до Ливерпуля, где мне надлежало встретиться с посредником профессора Мориарти. Вот там-то, на вокзале, я и попался. И притом глупейшим образом! Меня увидел один из моих бывших компаньонов, отъявленный негодяй Марк Смит. И, разумеется, выдал полиции. На вознаграждение польстился, тварь! Я тут же был схвачен, и в полицейском отделении у меня из ушей извлекли моё сокровище... Полицейские, само собой, заподозрили, что серьги могут быть подделкой, а подлинник запрятан понадёжнее. Поэтому обыскали меня с ног до головы. Ничего не найдя, стражи порядка, уверились в подлинности «глаз Венеры» и с торжеством занесли это в протокол, а меня затолкали в камеру, пообещав, что в скором времени я буду болтаться на виселице. Меня это не устраивало, и я ушёл от них.

— И преоригинальным способом! — воскликнул, смеясь, Шерлок Холмс.

— А что мне было делать? — подхватил Джон. — Ну да, я шокировал публику, но пусть меня извинят — жить хотят все! В камере я разорвал на себе остатки дамского платья (половину содрали полисмены), а потом стал кататься по полу, вопить и биться о стены. Стражники выволокли меня из камеры — у меня изо рта текла пена. Способ несложный, ты наверняка знаешь его, Шерлок: кусочек мыла и побольше слюны. Мыло я стащил с умывальника ещё когда смывал с лица грим... Покуда полисмены пытались меня скрутить (дело было в коридоре полицейского управления), я весь вымазался этой мыльной пеной, ну, а мыло, оно ведь скользкое... Выскользнув из их рук, я нагишом промчался мимо дежурного, вылетел на улицу, вызвав истерику у нескольких проходивших мимо дам, прицепился к задку какой-то кареты, проехал так до конца улицы, потом перескочил на другой экипаж. Ну и сутолока творилась на улицах — без смеха не могу вспоминать! А я, оставив далеко своих преследователей, добежал до складских сараев возле порта и там спрятался в бочке с живой рыбой. Бр-р-р! До сих пор вспоминать холодно. Насморк у меня не проходил неделю, а самое противное ощущение, какое я могу припомнить, исключая, пожалуй, «хлесталку» Баррета, это скользящие по всему телу рыбьи хвосты, спины, головы...

Не буду перечислять дальнейших моих приключений, это всё уже не так оригинально. Той же ночью я был уже одет, у меня уже были деньги, и я ехал назад, в Лондон, зная, что едва ли меня станут искать там, откуда мне, по их логике, следовало непременно смыться.

Ну, а на следующее утро прогремела новая сенсация: экспертиза установил, что «глаза Венеры» — действительно шедевр. Но шедевр мошенничества. Не сапфиры, а особого рода, особого изготовления стекло. Гениальная, удивительная, но подделка!

ГЛАВА 5

— И это всё, что ты сам знаешь обо всей этой истории? — спросил Шерлок Холмс после некоторого молчания, выпуская изо рта голубое кольцо дыма.

— Больше ничего рассказать не могу. — Джон разлил в чашечки остатки виски. — Допьём?

— Нет уж, допивай сам, — покачал головой сыщик. — Мне нельзя. Я должен думать. Да и ты подожди пить. Я ещё задам тебе несколько вопросов.

— Но ты веришь мне? — с тревогой спросил Клей. — Ты не думаешь, что я лгу?

— Так нелепо никто не лжёт. — Усмехнулся Холмс. — Во всяком случае, такой умный человек, как ты, придумал бы нечто гораздо более убедительное. Я, безусловно, верю в то, что каждое твоё слово — правда. В этом убеждает даже не твоя искренность, а полная нелогичность ситуации. Итак, комната была с наглухо закрытыми ставнями и с единственной дверью, ведущей в коридор?

— Да.

— А по коридору далеко ли от двери до лестницы?

— Шагов пятнадцать. — Джон нахмурился, напрягая память. — Да, да, не больше.

— И в коридоре негде спрятаться?

— В левую сторону там были две наглухо закрытые двери библиотеки. Я проверял, они действительно были закрыты. В правую сторону — холл, он был пуст, совершенно пуст, а за ним — площадка, за которой как раз дверь в буфетную. Нет, там никто не мог затаиться незамеченным, я осмотрел каждый угол, ведь можно было ожидать засады.

— Ну, а в самой комнате? Там ты всё осмотрел?

— Всё, разумеется, — обиделся Джон. — Говорю тебе, я даже проверял, закрыты ли ставни. Обе шторы отогнул и посмотрел.

Глаза Шерлока вдруг блеснули:

— Ах, и шторы были задёрнуты?

— Да. Даже не шторы. Тяжёлые бархатные портьеры.

— А подоконники там широкие?

Джон пожал плечами:

— Около фута с небольшим, если я правильно помню. Но, уверяю тебя, там тоже никого не могло быть — я же смотрел. И потом, Шерлок, ну, даже если бы в кабинете мог оказаться кто-то третий, ну, если бы он и застрелил Леера, то, во-первых, выстрела второго не было, выстрел был один!

— Есть оружие, которое стреляет бесшумно, — заметил Холмс.

— Я знаю! — с досадой воскликнул Джон Клей. — Духовое ружьё фон Хердера. Я думал о нём, ибо всё время помнил, что навязал себе на шею Мориарти. Но если бы, допустим, кто-то и выпалил из духового ружья, то куда же потом-то делся этот стрелок, да и ружьё тоже? Ведь в тот момент, когда я выскочил на лестничную площадку, внизу уже были слуги. Они увидели бы, что кто-то побежал к двери буфетной. А влево бежать было бессмысленно — там же тупик. Чтобы открыть замысловатые замки библиотеки, даже я затратил бы, по крайней мере минуту, а спустя сорок секунд трое слуг уже взбежали наверх и ворвались в кабинет. Даже если допустить, что стрелок был невидимкой, то уж ружьё бы они увидели — оно трёх футов длиной и весит как маленькая пушка. Ты его видел?

— И даже держал в руках, — улыбнулся Шерлок. — В меня из него стреляли. Вернее, не в меня, а в моё изображение. Нет, нет, ты прав, духовое ружья отпадает. Я и сам было подумал о ружье фон Хердера, но это явно не то. Кстати, почему ты не упомянул о том, что полиция не нашла в кабинете пистолета, рукоятку которого разбила твоя пуля?

— Забыл сказать, — сознался Клей. — А ты читал об этом в газетах? И помнишь с тех пор?

— Нет, — покачал головой Шерлок, — если и читал, то, честно сказать, не помню. Но это же, само собой разумеется. Выстрел был один, и пулю нашли во лбу Леера, а на отверстие в столе никто не обратил внимания. Исчезли, стало быть, два оружия: то, из которого был убит Леер, и его разбитый пулей пистолет. Этого пистолета преступник не мог не убрать — иначе он стал бы доказательством твоей невиновности.

— Так преступник действительно был там, в этой проклятой комнате?! — в сильном волнении воскликнул Джон.

— А ты в этом сомневался? — с откровенной насмешкой спросил Холмс. — Но не мог же Леер застрелиться из разбитого пистолета и, умирая, проглотить этот пистолет? В кабинете ведь не нашли больше никакого оружия?

— Нашли, — с такой же насмешкой ответил Клей. — Томагавк племени юта, один из экземпляров американской коллекции Леера. Думаю, его можно не брать в расчёт?

Шерлок глубоко затянулся сигарой и закрыл глаза, как часто делал, собираясь с мыслями.

— Что ж, подытожим, — проговорил он, закидывая ногу на ногу и морщась от ржавого лязга цепи. — И так: выстрел был сделан единственный, и сделал его ты. Раз. Между этим выстрелом и обнаружением трупа прошло сорок-шестьдесят секунд. Ты в этом уверен?

— Шестьдесят даже много.

— Ладно. Положим, сорок-пятьдесят. В кабинете вас, бесспорно, было двое. В коридоре, холле, буфетной никто не мог спрятаться, никто не мог проникнуть оттуда в кабинет и успеть застрелить Леера и скрыться до прихода слуг. Слуги вошли втроём, значит, допустить, что убийца кто-либо из них, — нельзя. Дальше. Неясен мотив убийства. Для чего кому-то убивать Леера и сваливать убийство на тебя? Дальше. Знаменитые на всю Англию драгоценные камни, за которыми охотился сам профессор Мориарти, оказываются фальшивыми. Как мог Леер, опытный коллекционер редкостей, двадцать лет считать их подлинными, если полицейский эксперт без особого труда определил подделку? Кстати, Джон: тебя не обвинили в попытке одурачить полицию — всучить им стекляшки, а сапфиры куда-то тайно переправить?

Джон пожал плечами.

— Но они же обыскали меня с головы до ног. Серьги большие... вынуть камни из оправы и проглотить я не мог — это означало бы верное самоубийство. Не мог я их и отдать своим подельникам: кто бы поручился, что после этого я не останусь с носом? Да и дружки мои тут же попались. Нет, полиция понимала, что я рисковал головой именно из-за этих двух бирюлек. Господи, Шерлок, но как же обидно, а!

Холмс фыркнул:

— Обидного было бы тебе предложить эти бирюльки Мориарти и получить пулю в лоб за обман. Впрочем, тут есть ещё немало вопросов... Скажи, этот Марк Смит, ну, тот, что тебя выдал, он хорошо знал тебя в лицо?

— Неплохо, — подтвердил Клей. — Но всё же я удивился, что он узнал меня в гриме. Грим был сработан чисто.

— Вот и я удивляюсь, — задумчиво прошептал Шерлок. — В конечном итоге мы получили с тобой уравнение со всеми неизвестными, Джони.

Джон с тоской посмотрел на своего товарища:

— Но не дьявол же вмешался в это?! — воскликнул он. — Ты же не допускаешь, что там орудовала нечистая сила?

Шерлок потёр лоб указательным пальцем и слегка нахмурился:

— Я за двадцать пять лет практики не сталкивался с нечистой силой ни разу. Правда, привидение однажды видел, но оно было создано руками человека. И, между прочим, мастерски сделано. Я даже не сразу выстрелил, увидав этот кошмар — мне в тот момент куда больше хотелось перекреститься, чем давить на курок.

— А, это, верно, история с наследством Баскервилей? — догадайся Клей. — Читал я об этой демонической светящейся собаке с клыками, как у медведя. Твой друг мистер Уотсон описал всю историю так, что мороз по коже... Но ведь ты всё-таки застрелил псину.

— В упор пятью пулями, — кивнул Шерлок. — Потому что это был не призрак, а обычная, живая собака, только непомерно громадная и злая. Да, я застрелил «Бескервильское привидение». И твою «нечистую силу», кажется, тоже поймаю, Джон.

— Да?! — молодой человек вздрогнул и посмотрел на своего друга с изумлением, если не с суеверным страхом. — Ты что же, уже знаешь разгадку этой чертовщины?!

— Целиком картина мне ещё не ясна. Надо кое-что обдумать. Но у меня уже есть версия. Вся сложность в том, что я не могу сам вести расследование и в том, что всё это было так давно... Теперь трудно будет собирать факты.

Джон стиснул кулаки, с трудом переводя дыхание, такое отчаянное волнение охватило его. Потом он поднял на Холмса глаза, в которых искрами блеснули слёзы:

— Ради бога, Шерлок! Скажи мне, что там произошло! Эта тайна погубила всю мою жизнь... Скажи, что это было?

— Это было, — проговорил, нахмурившись, Холмс, — хитрое и прекрасно рассчитанное преступление. Продуманное от первого до последнего мгновения.

— И ты знаешь, кто преступник?

Тонкие губы Холмса выразительно скривились, то ли от негодования, то ли от омерзения.

— Ну, до конца уверенным быть не могу. Но думаю, что без дьявола тут действительно не обошлось. Но этот дьявол, как и Баскервильский пёс, был облечён во плоть. И если это так, то в какой-то мере я уже отомстил за тебя — я прервал земной кровавый путь этого чудовища.

— Мориарти? — прошептал Джон Клей.

— Да. Мориарти. Это для его ума, другому такого не придумать.

— Но как это было, как, как, как?! Если ты мне не расскажешь, я просто тронусь умом!

Шерлок пожал плечами и проговорил с лёгкой насмешкой, чтобы скрыть невольное смущение, которое его охватило: умоляющий взгляд Джона, слёзы в его обычно холодных синих глазах, — всё это против воли тронуло суровую душу великого сыщика. Но поддаваться эмоциям он не имел нрава: это означало рисковать гой филигранной, безупречной логикой, которая всегда отличала ход его мысли.

— Девять лет ты не сходил с ума, а теперь вдруг тронешься? Джони, не заставляй меня отступать от моих правил. Если сейчас я начну тебе рассказывать построение моих рассуждений, то твоя реакция, какова бы она ни была, невольно отразится на моих умозаключениях, я сделаю неверный вывод в каком-нибудь крошечном вопросе, и всё пойдёт прахом. Уотсон часто на меня обижался за то, что я никогда не объясняю процесса расследования, приписывал это моей любви к эффектам. Есть у меня такой грешок, что уж тут поделаешь. Но дело не в нём. Я вовсе не любуюсь превосходством своего логического мышления, клянусь! Просто пока всё не встало на свои места, пока отдельные звенья цепочки не соединились намертво, любая чужая реакция на мои рассуждения может их разрушить. Я ведь на самом деле очень впечатлителен, а впечатлительность должна быть изгнана и забыта, когда применяется дедуктивный метод, ибо он точен, как математический анализ. Поэтому прости меня и потерпи несколько дней. Хотя, возможно, я не смогу сделать окончательного вывода, пока не получу ответ из Лондона.

— Из Лондона? — изумился Джон. — Ответ из Лондона? Но от кого?

— Ещё не знаю, — задумчиво проговорил Шерлок. — Знаю одно: до утра мне надо подумать, а завтра вечером я напишу письмо Уотсону. Я изложу ему все факты и мои самые первичные рассуждения на основании этих фактов и попрошу его помочь.

— Думаешь, он сам, без тебя, сможет провести расследование? — голос Джона ясно выразил сомнение.

— Нет, — подтвердил Шерлок, — не сможет. Уотсон не справится с такой задачей. Я не знаю, справится ли вообще кто-нибудь. Но хотя бы факты, которых здесь получить не возможно, необходимо собрать. И... я думаю попросить моего друга обратиться к одному джентльмену. Есть в Лондоне один частный сыщик, собственно говоря, мой последователь. Некто Баркер. Очень умён и оборотист. Я напишу Уотсону, чтобы он обратился к этому человеку. Загадка интересная, ну, и у меня, к счастью, есть кое-какие сбережения, а у Уотсона — доверенность на право ими пользоваться.

Джон вновь покачал головой:

— С твоей стороны это бог знает, как благородно, но я думаю: захочет ли со всем этим возиться мистер Уотсон? Если бы речь шла о тебе, ну, это понятно... А ради меня какой ему резон? Кто я? Он ведь наверняка слышал от тебя о моих приключениях.

— Слышал и даже о них писал, — подтвердил Шерлок. — Больше того — ты был арестован в его присутствии.

— И ты рассчитываешь, что ради прожжённого вора порядочный человек станет тратить время, усилия, деньги, да притом же твои, которые тебе понадобятся по возвращении? Сомневаюсь!

Холмс пристально посмотрел на молодого человека и затем улыбнулся:

— Я ведь немного рассказывал тебе об Уотсоне, верно? Могу добавить: это человек, на которого я полагаюсь целиком и полностью. И знаю твёрдо: мою просьбу он выполнит в любом случае.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Доктор Уотсон — единственный в своём роде человек. Я в жизни не встречал никого порядочней его. Эта не та порядочность, которая есть результат взглядов или воспитания, это просто — черта натуры. Фантастически чистое сердце, несмотря ни на что — ни на опыт, ни на испытания, ни на общение с увечьями человеческого тела и души. Таких людей чаще всего считают глупыми, недалёкими, да мой друг и не бог весь как умён, в иных случаях он простодушен, как ребёнок, очень мало наблюдателен... Но, наверное, ему это и не нужно — у него есть более яркие достоинства. Знаешь, почему я к нему так привязан? Да потому, что этот человек умеет любить бескорыстно. Он обладает редчайшим даром — преданностью. Я знаю себя: у меня характер — не сахар, меня трудно выносить. Прекрасно помню, сколько раз говорил моему другу совершенно непростительные вещи, язвил по поводу его простодушия... Другой давным-давно послал бы меня ко всем чертям и был бы прав. Но Уотсон... он даже не то чтобы прощает, но даже и не находит в этом моей вины! Он понимает всё, как должно, то есть как следствие внутренней борьбы моей сумасшедшей натуры, которую, возможно, не понимает до конца, но отлично чувствует. И ещё: он мне верит. Поэтому, если я ему напишу, если попрошу помочь мне, тем более помочь искупить свою невольную вину, он жизнь положит на то, чтобы эта просьба была исполнена.

— Хотелось бы мне верить, что когда-нибудь ты познакомишь меня со своим другом! — задумчиво произнёс Джон.

— Я обязательно познакомлю вас, — просто сказал Шерлок.