Три сердца, две сабли

Глава 4

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

С явлением железного рыцаря, нашествием мародеров, превращением дуэли в сражение, с гишпанскою корридою, двадцатью одним убитым и двумя ранеными

Две контузии на одну голову в один день не чересчур ли будет? Рассудить по здравому разумению, так точно чересчур, и даже потерять можно было его, здравое-то разумение от двух контузий. Однако день тот был необыкновенным, и все происходило в нем необыкновенно. Очнулся я начисто протрезвевшим и с головою поразительно ясною, хотя и несколько тяжелой.

Обнаружил я себя в той же самой полнейшей тьме, в кою и провалился. Было подо мною, однако, мягко и удобно, густо пахло сеном, на коем я устроился в бесчувствии… или же был кем-то устроен. Пошевелившись, я нашел сильное неудобство: весь я был спутан по рукам и ногам, будто муха, угодившая в паутину. Прозрение не замедлило полыхнуть ночною зарницею: видно, вновь угораздило меня попасть в полон к своим, вот незадача!

Подтверждение той острой мысли получил я всего через пару мгновений. Послышался шорох – похоже, вблизи, но за тонкой стеною или же дверью; а за шорохом – негромкий голос вопросил кого-то:

– Так оттащим, что ль, чего страху терпеть-то?

И другой, более басовитый и решительный воспретил:

– Пока не смеркнется, не угомонятся хранцы, никак не можно.

Первый вновь робел:

– А как найдут ево?.. Что с нами-то сделают? Высекут да стрельнут разом.

– Да кто ж его хватится? – хмыкнул важно первый. – Он у них белой вороною… То сама барышня сказывали… Залетела да улетела не знамо куда.

– А как очнется да каркать примется во всю глотку? – не унимался в опаске первый.

– Да кто ж его услышит-то отсель? – снова хмыкнул другой, но уже с меньшею уверенностью.

– Однако ж я б законопатил… Вон тряпку свернуть и законопатить покамест хранцу глотку-то, – предложил опасливый молодец.

– Законопатить, может, стоит, – пробормотал в раздумьи второй, поддавшись-таки страхам собеседника.

Послышался скрип. Дверца отворилась. В полусумраке я различил коренастую фигуру.

Зайти обоим запросто я не дал. Как только первый, вернее второй из говоривших, шагнул с хрустом на сено, я рявкнул во всю глотку так, что «чугунок» мой загудел и искорки из глаз разлетелись в стороны:

– Вот я вам сейчас самим законопачу, дурни! И не только глотки ваши! – И прибавил к той угрозе еще пару крепких выражений из простонародного нашего арго, дабы обоим сразу ясно стало, кого они «оттащить» осмеливаются.

Фигура качнулась назад, тесня заднего.

– Ты кто тут?! – в изумлении пробормотал вошедший.

– Кто-кто! – не шутя, свирепел я. – Дед Пихто! Развязывай живо, не то я сам вас высеку и стрельну разом.

– Мы же хранца вязали, – никак не мог разобраться молодец.

– Свет давай – увидишь, кого вязал. Живо! – продолжал я начальствовать, пока, впрочем, бесплодно.

Отворилась еще какая-то дальняя дверь, свет проник, и я еще не по лицу, обращенному ко мне, но по очертаниям узнал кузнеца. Гневу во мне поубавилось, я вспомнил, что кузнец герой, и, видно, теперь тоже геройское дело задумывал, да промахнулся.

– Так ты ж и есть тот хранц! – все так же бестолково бубнил ошеломленный кузнец.

– Вот я тебе задам «хранца»! – снова зарядившись гневом, рявкнул я. – Перед тобою переодетый русский офицер в разведке. Понял, дурень, на кого попал?

Кузнец перекрестился и пробормотал совсем тихо:

– Не черт ли?

Сообразил я, что в лоб его гневом и громом не проймешь.

– Грамоте учён ли? – вопросил я его как можно спокойнее.

– Учён, – на мое счастье, подтвердил малый.

– Кто учил? – усилил я напор на сей фланг.

– Сама барышня Полина Аристарховна учили, – не без гордости отвечал кузнец, и, судя по твердости голоса его, соображение к нему уже возвращалось.

– Тогда с осторожностью вынь у меня из-за пазухи важное донесение да начни читать его, – сказал я ему. – Может, тогда отличишь «хранца» от того, кого оглушил и повязал по дурости.

Кузнец оглянулся – а за ним переминался с ноги на ногу брат его младший; оный возницею сидел в коляске при встрече неприятельского эскадрона, – и двинулся ко мне с такою опаскою, будто к пойманному и повязанному матерому волку, злобно скалившему зубы на поимщиков.

Брат его зайти не решался.

– Осторожней… – вновь предупредил я. – И не щекочись, я щекотку не люблю.

Кузнец постарался изо всех сил: будто птичку достал у меня из-за пазухи не законченное и свернутое вчетверо донесение. Не поднимаясь с коленей, стал он его столь же аккуратно разворачивать.

– Васька, свет не засти! – прикрикнул он на брата.

Тот отошел в сторонку и пропал.

– Тебя-то как величают? – спросил я, уже напирая на дружелюбие.

– Павлом, – буркнул кузнец.

– Прямо как апостола отец тебя нарек… или поп, уж не знаю кто, – похвалил я выбор имени. – Видать, предвидел, что грамотеем станешь.

Кузнец вперился в буквы, зашевелил губами:

– Донесение поручика Соболева о передвижении частей неприятельских… – и следом, немного запинаясь и судорожно глотая, одолел еще пару строк.

– Ну, довольно будет! – решил я. – Развязывай мне руки! Осеню себя крестным православным знамением, может, хоть сему поверишь.

Кузнец тут как очнулся наконец.

– Простите, барин! Обознался! Не гневайтесь! – выпалил он и кинулся меня распутывать. – Васька, помоги!

Оказалось, с обещания перекреститься и надо было начинать без обиняков! Хранцы, чада антихристовы в простонародном понимании, никак такое пообещать не могли бы!

Через минуту оба управились, помогли мне подняться на ноги.

Я размял члены, потер голову. Шишек на ней прибавилось. И перекрестился со словами «ныне отпущаеши…»

Кузнец и брат его тоже размашисто перекрестились.

– Святая правда, ваше благородие! – резво выпалил кузнец. – Хранцы все нехристи, у них рука так и не подымется. Помилуйте, не казните!

- Кто тебя военному обращению учил? – удивился я.

- А барышня сама учили, - был ответ.

– Попить бы. Дашь? Холодненького бы… – коротко спросил я.

– Сейчас же, вашескородие! – прямо как прирожденный денщик, выпалил кузнец, обрадованный тем, что не сержусь, и через полминуты принес отменного, шибающего в нос квасу.

Я выпил залпом, а хорошенький медный черпачок, явно сработанный самим кузнецом, приложил к болезненной шишке. Духу во мне прибавилось

– Что ж вы со мной делать-то собирались, расскажи-ка, – вопросил я, уже представляя себе с улыбкой, как бы и куда они меня «оттащили».

– Да думали в ночь к нашим воинам отнести да рассказать о хранцах… Не взыщите, ваше благородие. Думали, что важный хранц по всему виду, – опустив голову, доложил кузнец.

– Значит, взяли бы «языка» и принесли в доказательство, – усмехнулся я. – Очень дельно. Так ведь не близко же наши части.

– Управились бы, – так решительно и уверенно отвечал кузнец, что зла на него более никакого держать было невозможно.

– Были бы вы солдатами, дали бы вам награду – медаль, – весело похлопал я кузнеца по плечу и хотел было добавить: «а за промашку – розог», но не стал смущать молодца вновь.

– Так мы ж не за медаль, – виновато отвечал кузнец, чем еще более восхитил меня.

– Ну веди меня на свет Божий, там виднее станет, что нам дальше делать, – велел я.

– Да тут вот прямиком, не ошибетесь, ваше благородие, – указал дорогу кузнец.

Я решительно шагнул из темного узилища и… вновь остолбенел.

– А сей кто таков?! – вырвалось у меня невольно при виде столь диковинного персонажа, молчаливо привалившегося к бревенчатой стене.

– Лыцарь, – смущенно отвечал кузнец.

Я и сам видел, что «лыцарь». Тот самый нобиль, что почудился мне пред потерею чувств древним призраком! Полный рыцарский доспех, богатый и попросту роскошный, подогнанный во всех частях, где нужно начищенный и отшлифованный до зеркальной чистоты, поблескивал выпуклостями своими в редких лучах солнца, добиравшихся снаружи в сие явно потайное место. Не хватало только плюмажа, а так хоть сейчас облачайся и – на рыцарский турнир ради благожелательного взгляда Прекрасной Дамы! Видал я сих молчаливых свидетелей давно ушедшей эпохи Сида Кампеадора и Ричарда Львиное Сердце в иных богатых домах, но чтобы сей гордый «лыцарь» стоял не напоказ, а таился в кузне посреди чащобы, такого и вообразить нельзя было!

– И откуда у тебя сей железный маркиз? – вопросил я… и догадался прежде, чем кузнец решился поднять взор и ответить: – Неужто сам сковал?!

– Собственными вот сими руками, ваше благородие, – робко улыбнулся кузнец и, кажется, покраснел.

– А по какому же образцу?

– В книжке подсмотрел…

– Владелец усадьбы заказывал тебе?

– Никак нет, – ответил кузнец и вновь потупился.

– Неужто Полина Аристарховна?! – изумился я, тотчас себе представив, как решительная от роду молодая хозяйка, начитавшись романов о старинной жизни, вознамерилась немедля воплотить в жизнь воображаемые ею картины.

– Никак нет, – мотнул головою кузнец. – Сам дерзнул…

– А тут что еще за диковина?! – поразился я еще одному предмету, который сразу не приметил.

Похож оный был на небольшую пищаль, эдакое орудие-игрушку.

– Пищаль, ваше благородие, – подтвердил мою догадку кузнец. – Креплю к наручу брони.

– Рыцарь с пушкой! – обомлел я. – Так то ж не рыцарь уж, а орудие самоходное… Эх, Пашка, поздно ты на свет родился! Ты бы в старинное время всех рыцарей победил, и трубадуры про тебя песни бы по всему свету распевали.

Пашка уразумел мою похвалу по-своему, поднял на меня глаза и взмолился:

– Ваше благородие! Христом Богом молю: не открывайте моей тайны. Ни барину, ни барышне! Никому! Сей лыцарь есть тайна всей моей жизни!

Что за место было сие Веледниково! Здесь всякий мог похвалиться необыкновенной тайной «всей своей жизни»! Много позже, сделав выводы из рассказов самой Полины Аристарховны, представил я себе «житие» молодого кузнеца. Оказалось, то он сам, а вовсе не молодая и деловитая хозяйка, начитался до одури старинных романов про подвиги «лыцарей» во имя Прекрасной Дамы. И что же! Он вообразил себя ни кем иным как куртуазным рыцарем, коему суждено прославлять имя своей госпожи. Кузнец Пашка был не только беззаветно предан своей госпоже, но и, как можно было теперь легко догадаться, без ума в нее влюблен. И тайна сия была почище тайны «железного маркиза», прятавшегося в черной, закопченной кузне. Кузнец мечтал себя славным «лыцарем», побеждающим соперников на турнире в виду своей Прекрасной Дамы. И как видим, грезил не то чтобы совсем бесплодно. Блестящий доспех был уже готов! Оставалось найти доброго коня, замок и турнир. Впрочем, покажись он сейчас в сем ослепительном доспехе на глаза молодой госпоже… и при пищали, так, пожалуй, впечатление мог бы произвести на нее не меньшее, нежели свалив противника на турнире.

– Значит, готовишь Полине Аристарховне сюрприз… или ее батюшке, – поддержал я затею кузнеца, в ту минуту полагая в доспехе лишь удивительный подарок.

Кузнец вжал голову в плечи: слово «сюрприз» его напугало изрядно.

– Неожиданный и приятный подарок… – перевел я.

– Ежели оказия придется… – совсем застыдился он.

– Плюмажа не хватает для парада… Перьев. А так положительно прекрасно.

– Штраусовые надобны, никакие иные, – со знанием дела пробурчал кузнец. – Где ж их взять-то?

– Коли, опять же, оказия придется, сам тебе их привезу вместо медали, – пообещал я: мне нужно было теперь вдохнуть в кузнеца решимость на настоящие великие дела, а не на мечтательные рыцарские игрища.

– По гроб жизни обязан буду, ваше благородие! – и впрямь, как от огнива весь воспламенился кузнец. – Я и сабельки славные ковать умею. Могу вам такую выковать – загляденье!

– Всему свое время, – весомо сказал я. – А нынче время тебе для настоящего подвига. Притом подвига куда менее трудного, нежели тот, что ты уже раз затеял, подкараулив тут меня. Я ведь не из праздного любопытства искал кузню и тебя самого… да попался в ловушку. Сейчас я допишу донесение и пошлю тебя с ним в наше расположение. Бумажку, чай, легче и быстрее донести, нежели человечье тело пяти пудов. Живо и управишься. Только вот допишу. Грифель со мною, в минуту закончу.

Кузнец вперился в меня и будто хотел дырки во мне просверлить взором.

– Ваше благородие, никак сейчас не можно! Только когда смеркнется и хранцы, даст Бог, напьются и угомонятся, – с неимоверной мукой в голосе выговорил он.

– Они и так мирные. И капитан их добряк… и пьян уже совершенно. Я сам прослежу за неприятелем, – с некоторым недоумением сказал я, не веря, что кузнец так живо остыл к настоящим подвигам, попав впросак с «языком».

– Так нет уж никакого капитана, – огорошил меня кузнец. – Приказ какой-то подоспел, и подались дальше они. А на их место успели уж иные наступить. Ентих поменьше будет, но злые они. Вороватые черти! Их начальник-то успел нашу барышню обидеть, так тот другой, оставшийся хранц, вступился и страху один против всех навел… Я бы сразу того начальника убил, кабы та обида на моих глазах приключилась.

Я слушал кузнеца и весь холодел: какие важные и опасные события я пропустил, отлеживаясь тут в холодке да тени на мягком сене. Как теперь мне оправдаться?!

А кузнец продолжал:

– Покуда там немного улеглось, мы сюда с братом и поспешили… а что поспешили… только гадать, что с вами делать при новой-то беде. Добро, что само разрешилось. А тепереча сам Бог велел обратно податься да хозяев при случае оборонить, ежели что…

Стыд заливал мою душу: меня не оказалось при Полине Аристарховне, возможно, в самую трудную минуту… а вот Евгений оказался как раз на месте! Теперь все лавры – ему! Да что лавры, будь они прокляты, разве на них свет клином сошелся?!

– Живо веди меня в дом! – скомандовал я и едва не бегом выбрался на свет.

Кузнец с братом едва поспевали за мной и по пути срывали с меня приставшие к помятому мундиру соломинки и сухие травинки.

Солнце перевалило уж из зенита на западный склон небосвода.

– Сколько ж времени я тут у тебя, разбойник, провалялся без дела?! – рявкнул я на кузнеца, не в силах сдержать чувства. – Который час уже?

– За полдень будет, – виновато отвечал кузнец.

Тут только вспомнил я о своем брегете, отцовом презенте мне на совершеннолетие, коим я гордился и берег, как зеницу ока. Судорожно сунул я пальцы в потайной кармашек, сделанный особо и вздохнул с облегчением… и куда большим уважением проникся к кузнецу. Вынул часики, откинул крышку, глянул: ба! уж скоро три пополудни! Выходит, я больше отсыпался от крепкой настойки, нежели контуженным без чувств и смысла валялся на сене!

Я чуть не застонал… Но стоном делу не поможешь – надо было безотлагательно придумать новую, еще более неслыханную сказку, дабы поразить ею вожака новой орды завоевателей.

– И не забудьте оба, что отныне я опять хранц, французский офицер, – предупредил я молодцов на ходу. – Полине Аристарховне пока ни слова! Не то большой беды и вовсе не оберешься!

– Как мертвые, молчать будем, ваше благородие! – заверил кузнец.

– А вот сие рановато, вы пока живые нужны для разумных подвигов! – строго предупредил я.

Шагов за сотню до усадьбы я велел им отстать, а сам решительно вошел в одну из служб, дабы чрез нее во внутренний двор столь же решительно вступить. И надо ж тому совпасть: опять вижу француза, молодого прощелыгу, только в форме иной, конноегерской, и оный опять до той же уздечки наборной как раз добрался, которая не пойми как в стороне от конюшни здесь болталась.

– На место повесь! – рявкнул я.

Тот, в полусумраке не разобравшись, на кого попал, буркнул бранное словечко в ответ. Ах, с каким наслаждением двинул я его в морду. Он треснулся в стену, съехал по ней, но уздечку не выпустил… и даже новую угрозу пообещал. Сил во мне взялось – коня свалить, а не то что какого-то мародера. Двинул я ему еще раз, за ворот схватил и выволок на свет, во внутренний двор, бросил на землю и вновь велел оставить то, что плохо ли, хорошо ли, но висело на месте.

Егерь, как говорится, глаза разинул, в ошеломлении шарахнулся прочь и… встал столбом, глазея на меня. Случившиеся во дворе однополчане его тоже оцепенели, обратив взоры в мою сторону.

Что ж, вызов был брошен…

Вообрази, любезный читатель, немую сцену. Все замерло вокруг. Внезапное явление императорского порученца в сих декорациях сравнимо было с явлением тени отца Амлета, принца датского. Будто мертвец пришел с того света поглядеть воочию, что за пришлая сволочь заполонила его замок.

Сразу приметил я, что конных егерей много меньше было, нежели ранее гусар. Небольшая партия – ружей двадцать, не более. Да что «ружей» – мародерами они все и смотрелись! Впрочем, что с ними делать и как справляться, в голову мне пока не приходило.

С уздечкою тоже надо было делать что-то, не бросать же. Я поднял ее, как свою, и, пока собирал, еще раз огляделся с осторожностью. Оказалось, зрители есть и в бельэтаже, и на балконах.

Некий чернявый, носатый офицер с густыми темными усами глядел на меня из окна второго этажа, не подходя вплотную к стеклу. В нем я тотчас угадал командира новой неприятельской партии, нагрянувшей в Веледниково… К другим, нижним окнам вплотную то там, то сям прильнула прислуга. Полины Аристарховны я не увидал, а если бы и увидал, то, признаюсь, не знал бы, как при встрече наших взоров повести себя вернее. И, поверишь ли, любезный читатель, я, право, искренне обрадовался, когда внезапно встретился взглядом с Евгением! Да и тот как будто был мне рад. Он сделал мне сквозь окно знак, по коему можно было судить, что он ищет немедленной встречи со мною.

Я рассудил, что самое верное теперь – не торопясь и ни на кого не обращая внимания, идти прямиком в дом… как к себе домой.

Когда я поднимался по ступеням крыльца, Евгений уже встречал меня в дверях: воистину наша новая встреча нужна была ему больше, чем мне, и сие обстоятельство вселило во мне уверенность.

– Александр, какими судьбами? – необычайно громко возгласил он, как бы даже раскрывая навстречу объятия: то, без сомнения, была необходимая тактика.

– Надеюсь, что – лишь волею Провидения, Эжен! – отвечал я.

Подойдя на два шага, он заговорил уже на два тона ниже, но не пряча улыбки:

– А капитан Фрежак едва не божился, что отослал вас прямиком к императору с важным донесением, – сообщил он полушутя, полувсерьез.

– Капитан заснул, когда я покинул его. Возможно, ему приснилось его важное поручение… Или можете считать, что я уже обернулся, – с совершенно серьезным видом сообщил я в свою очередь. – Не подумали же вы, что я решился покинуть поле брани до ее начала?

Евгений убрал улыбку и качнул головою:

– Готов признать, что вы самый стремительный императорский порученец. Туда и обратно с новым донесением… Разве что на ведьмином коне, на метле.

Сыпля необязательными шутками, Евгений очень внимательно приглядывался ко мне, но, похоже, никакая здравая догадка о моем отсутствии ему в голову не приходила, разве что мысль, что я и вправду успел слетать к своим, но тут же и сия мысль была им, наверняка, отвергнута, поскольку до моих частей было никак не ближе десятка верст. Не казаков же мне было искать на свою голову!

– А теперь, Александр, прежде чем мы разберемся с нашими собственными долгами, – еще тише проговорил Евгений, – я прошу вас об одолжении быть моим секундантом.

Я так и врос в крыльцо усадьбы! Еще бы: я надеялся удивить его своим внезапным появлением в новой «диспозиции», а удивил – даже совершенно ошеломил – он меня.

– Разумеется, готов оказать вам сию любезность, – пробормотал я, несколько придя в себя, – но позвольте узнать, при каких обстоятельствах…

– Здесь некстати объявился один патентованный негодяй, капитан де Шоме. Позор всей Великой Армии, вернее – позор старой аристократии… хотя и по-своему бесстрашный в деле, – стал дружеским, доверительным шепотом докладывать Евгений. – Но до дела – отъявленный и ушлый мародер и насильник. Мы однажды столкнулись с ним в Гишпании, но тогда обошлось… А вот нынче не обошлось. Видно, уж день такой из ряда вон выходящий, многое в нем перемешалось. Все здесь произошло стремительно. Капитан Фрежак получил приказ выдвигаться со своими гусарами далее, по направлению к местечку Бородино… так кажется?

– Есть такое неподалеку, – подтвердил я, еще ничуть не провидя, каким эхом отзовется вскоре по всей России да и по всему миру сие звонкое название села, принадлежавшего Денису Васильевичу Давыдову.

– А тут и де Шоме со своей партией внезапно подоспел, они даже успели смешаться в первый час…

– Прошу меня извинить, – перебил я Евгения, – я уж подозревал, не ваши ли однополчане догнали вас.

– Форма, увы, та же, – грустно вздохнул Евгений. – Но де Шоме – командир не моей роты, слава Богу – хоть в Него я и не верю: моему отцу Он не помог, сколько тот ни молился… Мадемуазель Верховская и ее мифическая простонародная армия оказались застигнуты врасплох – но и к лучшему: с Фрежаком ей повезло, она получила мирный постой, а показывать громкие ультиматумы де Шоме – только ярить его… Он и так повел себя с русской Герсилией крайне непозволительно.

Я не сдержался и хлопнул себя ладонью по лбу:

– Где ж я был в ту минуту!

– Вот и задаюсь тем же вопросом, – усмехнулся Евгений.

– Вы не поверите… – только и нашелся в тот миг сказать я.

– Сегодня я готов свято поверить любой небылице… – снова усмехнулся он. – Даже тому, что вы и впрямь летали на ведьмином коне. Расскажете потом. А пока у вас новая роль – моего секунданта, за кою вас от всей души благодарю, ибо больше некому было ее предложить. Вы меня выручили и обязали. О подробностях поговорим позже.

– Что же все-таки произошло в мое отсутствие? Я обязан знать, как секундант, безотлагательно – стал я настаивать. – Мало ли с кем мне еще придется здесь столкнуться….

– На нас давно пялятся. Сейчас они что-нибудь придумают, – сказал Евгений о своих едва ли не как о неприятельской партии. – Но если без особых подробностей… Пройдемте в дом

Мы вошли, Евгений вызвался проводить меня до комнаты и по дороге рассказал вкратце.

«Без подробностей» узнал я следующее. Едва войдя в усадьбу, де Шоме сразу повел себя по-хозяйски. Полина Аристарховна, между тем, получив заверения от уходившего капитана Фрежака в том, что он поговорил с де Шоме и передал ему в нужной форме условия постоя, не сразу увидала в нем настоящего врага и просто распорядилась принять новую партию неприятеля так же, как и прошлую. Вскоре кто-то из челяди прибежал к барышне и в ужасе доложил, что хранцы шарят по углам и кое-что уж прибрали к рукам. Полина Аристарховна сделала весьма нелестное замечание де Шоме. Тот ответил ей дерзко, требуя благодарности за то, что не громят разом и в живых милостиво оставляют. Тогда молодая хозяйка усадьбы упрекнула де Шоме в недостатке благородства, свойственного настоящим французам, и предупредила, что вновь прибывшим придется пенять на себя, коль и далее будут вести себя неподобающе… после чего показательно отвернулась и стала подниматься по лестнице.

Де Шоме разъярился, выкрикнул угрозы, кои Евгений отказался повторить (именно их он услышал первыми и бросился выяснять, что происходит) и, кинувшись вслед за барышней, схватил ее за руку. Знал бы он, на кого напал! Полина Аристарховна только слегка поворотилась и тут же задала свободной рукой такую оплеуху мерзавцу, что тот скатился по лестнице вниз.

На шум и грохот прибежало двое егерей. Де Шоме, вышед из себя, кричал: хватать барышню и сечь на конюшне. Но присные его не успели кинуться вослед ей: пред ними вырос лейтенант Эжен-Рауль де Нантийоль с пистолетом в руке. Он твердо пообещал, что влепит пулю в лоб первому же, кто посмеет коснуться или же единым словом оскорбить гостеприимную хозяйку дома, а если одной пули на двоих не хватит, то второму он свернет шею собственными руками.

В бешенстве де Шоме заорал и на Евгения не лезть не в свои дела, не путаться у него под ногами и прочее-прочее. И вдобавок назвал его таким словом, после коего вызов негодяя на дуэль стал неминуем и безотлагателен.

– Вижу, вы весь наливаетесь праведным гневом, – верно приметил Евгений, завершая свой рассказ. – Прошу вас, не нагнетайте противостояния. Довольно одной вашей демонстрации во дворе. От этого мерзавца всякое можно ожидать… а нам еще с вами драться.

Я глубоко вздохнул, пытаясь вернуть себе холодное спокойствие.

– Ну и денёк, право! – только и выговорил.

– Я бы на вашем месте даже порадовался немного, – снова съехал в свое патентованное лукавство Евгений. – Де Шоме – нехудой стрелок. У вас появляется шанс избавиться от меня и продолжить свои изыскания.

А ведь только что он призывал меня к спокойствию!

Но я сдержался.

– В таком случае вы не сможете сдержать клятву закончить поединок со мною, – собрав в кулак все свое хладнокровие, резонно заметил я.

Евгений улыбнулся, аки мудрый змий… и развел руками:

– Вы правы: ну и денёк! – и он перешел на едва слышный шепот: – Теперь, чтобы убить вас, мне придется заранее убить офицера, присягавшего на верность моему императору.

Мы переминались уже у дверей моей постоялой комнаты.

– Вот что скажу я вам, Евгений! – осенило вдруг меня. – Все, что с вами произошло здесь, в этой усадьбе – то что вы благородно защитили русскую Герсилию и теперь вынуждены стрелять в дрянного офицера, пусть и присягнувшего императору, – что все это есть, как не ваша плата за кров, тепло, хлеб и всеобщую любовь, щедро предложенные Россией вам и вашей матушке в тяжелую пору жизни… Разве сие не Провидение, посылаемое Богом, в коего вы так мстительно отказываетесь теперь верить? На вашем месте я бы не пошел воевать против страны, вскормившей вас. Как-нибудь отговорился бы. Остался бы в Гишпании, что ли. Или же в Италии.

Евгений похолодел взором и побледнел ликом:

– Император Александр предал моего императора и стакнулся с Англией, которая еще и вам насолит за шиворот,– прошипел он на чистом русском наречии. – К тому же ваш император прямо оскорбил моего, отказав в руке своей сестры, великой княжны Екатерины Павловны. Вот если бы мой император породнился с вашим двором, нашей дуэли и быть не могло… не говоря уж о войне. Я готов обсудить с вами политику, но в другой обстановке. Честь имею. Встретимся, как только час первой дуэли наступит.

Евгений круто развернулся уйти… но вдруг задержался еще на пару мгновений и вновь столь же искусно переменился в лице, на миг дружески просияв.

– И будьте настороже, Александр, – дал он мне совет. – Де Шоме – опытный мародер. Ему нужны только золото и драгоценности. Он вспылил, но сейчас присмирел на время и раздумывает, как лучше поступить. Он увидел, что угрозами и даже силой из хозяйки и ее верных слуг не выбьешь признания, где спрятаны самые важные ценности. Не мытьем, так катаньем он попытается до них добраться как можно быстрее. Не исключено, что он попытается использовать вас… Еще до дуэли.

– Он рискует немедля нарваться еще на одну дуэль, – ответил я.

– Что ж… Тогда он попал, как кур в ощип, – усмехнулся Евгений. – Не смотрите на меня столь грозно, Александр. Я был уверен, что, раз уж ваш конь остался на конюшне, вы все это время находитесь поблизости и появитесь в нужную минуту. Я ведь и вашего чистопородного коня уберег от увода… На него де Шоме прицелился первым делом.

Я остался стоять опешивший… Ни дать ни взять, в мое отсутствие Евгений успел взять на себя роль Ангела-хранителя. Чего было еще ждать от него и заодно от де Шоме?

Обстоятельства даже в самое ближайшее время грозили сложиться самым непредсказуемым образом, и я решил поскорее закончить донесение, введя в него важные поправки и дополнения, после чего немедля снестись с кузнецом, дабы, ежели не он сам, так какой-нибудь еще верный и отважный «лыцарь королевы» из его дружков мог поспешить с донесением к расположению моей части.

Но едва я вошел в комнату и закрыл дверь, едва пристроил уже надоевшую уздечку на спинку стула и, достав из-за пазухи слегка помятый лист, взялся разворачивать его, как раздался осторожный стук в дверь. Вновь пришлось лихорадочными движениями прятать обратно мой секрет, а затем принимать вид куртуазный и в меру виноватый. Сердце мое заколотилось, норовя выпрыгнуть из груди, – я подумал, что стучится с требованием объяснений сама Полина Аристарховна, не побоявшаяся пройти через дом без надежного сопровождения.

Устремившись к двери и распахнув ее, я, однако, увидал перед собой французика в конноегерской форме. Вид у него был на удивление не угрожающий, а даже заискивающий.

– Господин лейтенант, – обратился он ко мне с полупоклоном.

– Что тебе угодно? – как раз свирепо и угрожающе вопросил я.

– Господин капитан просит вас оказать ему честь составить ему компанию за обедом, – проговорил француз, стараясь не встречаться со мною взглядом. – Стол уже накрыт. Господин капитан очень надеется на вашу любезность.

Первым моим желанием было задать сему посланнику хорошего пинка, чтобы полетел он пушечным ядром прямиком к своему начальнику. Однако я успел уразуметь, что Провидение предоставляет мне возможность сыграть с капитаном более умную партию и даже что-то вызнать у него.

– Что ж, я готов, – принял я приглашение немедля.

Французик облегченно вздохнул и взялся быть моим герольдом.

Путь был мне уже знаком – он вел прямо в роскошную «императорскую» комнату, где не так уж давно я простился с предыдущим капитаном. Теперь картина была тою же самой, за исключением блюд, расставленных на бюро, и самого «постояльца».

Де Шоме можно было дать лет тридцать пять, но выглядел он несколько старше за счет отчасти поседевших, соль с перцем, усов, очень густых, с очень толстыми длинными щетинами, полностью скрывавшими рот, и начисто седых, пышных висков. Не менее густой и пышной шевелюрой он был, однако, иссиня-черен. Щеки его казались слегка ввалившимися, а темные глаза сидели глубоко и весьма близко к переносице. Только удлиненная и правильная голова и стройность торса выдавали в нем аристократические крови. Итак, усы и глубокие глазницы капитана служили ему прекрасной маскировкой: невозможно было определить наверняка, в каком он настроении.

Однако он поднялся навстречу мне весьма приветливо и всем видом своим казался сама любезность. Руку он, однако, предусмотрительно не протянул.

Мы представились друг другу, и он пригласил меня к скромной трапезе, состоявшей из холодного рубленого мяса и паштета. Садясь к раскрытому бюро, я едва не заметил вслух, что завтрак был куда праздничнее и сердечнее сего обеда. Но определил себе поначалу послушать де Шоме, а самому побольше молчать. Мелькнула мысль: вот завтрак я провел в веселой компании неприятельских гусар, обед провожу в неприятном, но вынужденном обществе французского мародера в капитанской форме конного егеря, что же готовится мне на ужин? И если бы мне сказали, в какой компании доведется ужинать, я бы не поверил – даже в тот необыкновенный с самого рассвета день!

Капитан рассыпался в том, что я оказал ему большую честь, приняв его приглашение:

– Не так часто посидишь по-дружески за столом с самим императорским порученцем, тем более в таковых враждебных и дремучих дебрях. Хотя я и горю желанием, но ни в коем случае не решусь спросить о вашей миссии, наверняка полагая ее особо важной и секретной.

– По крайней мере, об этом нетрудно догадаться, – сухо ответил я, разрезая кусок.

– И все же позвольте мне, как старшему по званию, хоть и не по назначению, заметить вам, – капитан очень остро посмотрел на меня из своих глубоких «бойниц», – вы здесь чересчур нелюбезно обошлись с одним из моих солдат. Он разве оскорбил вас чем?

– Завтрак проходил здесь куда в более дружелюбной, компанейской и, я бы даже сказал, возвышенной обстановке, – заметил я в свою очередь, уже не в силах сдержать нелестные сравнения. – Все потому, что молодая хозяйка, вынужденная ухаживать за своим больным отцом, не устрашилась остаться на пути Великой Армии, ожидая увидеть поистине благородных французов. Она вполне радушно приняла нас, и мы, в свою очередь, приняли уговор, что в сем доме не произойдет никакого мародерства, а воины Великой Армии будут вести себя так, как и подобает героям Европы, пришедшим показать примеры великодушия…

Тут я себя оборвал, опасаясь, что уже ударился в панегирики неприятелю, попирающему мою Родину.

По тому, как шелохнулись густые усы капитана, можно было предположить, что он себе тайно усмехается.

– Вот удивительное дело! – внешне столь же добродушно проговорил он. – Русская армия продолжает отступать, а мы тут идем на уговоры простонародья, более напоминающие ультиматум сильного неприятеля.

– Кого вы подразумеваете под простонародьем? Объяснитесь, капитан, – двинулся я на него, впрочем, не тоном прямой угрозы.

Капитан пока твердо держался своей тактики не обострять обстоятельства:

– Послушайте, лейтенант. Не ослепила ли вас необычная, варварская красота этой девицы, статью своею напоминающей не дворянку, а древнюю воительницу Брунгильду? – едва ли не ласково проговорил де Шоме. – Может, ее больной отец и вправду местный аристократ в десятом колене, пусть хоть родом из римских патрициев, я его еще не видел… Но мать-то! Прямиком из прислуги! Вы что, не различаете разве ее грубых плебейских черт?

– Еще одно подобное слово о мадемуазель Верховской, и вы получите новый вызов, – подражая его карикатурно-дружелюбному тону, проговорил я. – Причем, по праву своего положения и за особой занятостью, я потребую от вас принять его и дать мне удовлетворение до расплаты вашей по прочим счетам.

Капитан поднял бокал с красным вином, уж не знаю, украденным ли или все же полученным по «выписке из магазина» и прихваченным с собою.

– За неслыханное французское благородство, – провозгласил он, – кое рискует погубить нас всех!

Игра продолжалась, и я последовал ее правилам. Я принял тост капитана, имея в виду лишь Евгения. Пугающая, видать, репутация была у моего соперника и среди своих.

Вслед за тостом капитан легко свернул разговор на отвлеченные предметы, даже какие-то истории из своей жизни принялся рассказывать. И при этом все остро приглядывался ко мне. Я догадался: находит он меня по меньшей мере недостаточно чистым французом. Что ж, позволительно было подыграть безопасности ради: когда очередь дошла и мне слегка пооткровенничать, я соврал к слову, что у меня отец из старых провансальских дворян, и он едва не попал на плаху в революцию, а вот мать моя происходит из польского рода королевских кровей. Капитан приподнял брови и кивнул, довольный своей прозорливостью.

– Мой род, как и ваш, сильно пострадал от нескончаемого кровавого бунта в минувшем веке, – вздохнул он. – Однако ни вы, ни я не ударились в разбойники Картуши… пусть и на императорской службе и при мундире для отвода глаз.

– Кого вы имеете в виду? – сделал я простодушный вид.

– Давно ли вы знаете Нантийоля? – вдруг перешел на тон полицейского допроса де Шоме. – Я уже наслышан, что и у вас с ним имеются давние счеты.

Игра пошла ва-банк!

– Представьте себе, мы познакомились в Санкт-Петербурге! – решился я слегка ошеломить де Шоме. – Еще в отрочестве. В пору изгнания. С тех пор и счеты. Мы крепко повздорили за дружбу с одной фрейлинской дочкой. Но отрокам дуэль невозможна. С тех пор проценты по счетам росли.

Я и сам подивился размаху своей сказки. Можно вообразить себе удивление де Шоме. И все же запросто обвести его вокруг пальца было нелегко.

– И однако же вы только что стояли внизу друг перед другом, как старые друзья, – заметил он.

– Общее детство и отрочество сближают даже врагов, – отвечал я. – По крайней мере, во время перемирия. Он попросил меня быть его секундантом, я, разумеется, согласился.

– А кто будет потом вашим секундантом? – прищурился де Шоме.

– О! Мы знаем друг друга так давно, что вполне можем обойтись без оных, – шутя, отмахнулся я.

– Странные совпадения. Очень странные, – резонно заметил де Шоме. – Петербург, Гишпания, теперь русская дыра. Кто-то как будто нас водит друг за другом.

– Провидение, не иначе, – признал я.

– Или же сам дьявол… – хмыкнул в усы капитан. – Послушайте, лейтенант. Вам не кажется, что и в моем, и в вашем сапоге один и тот же камень? И не пора бы нам от него избавиться?

Следовало ожидать, что де Шоме предложит мне заговор. Я почел за лучшее ответить долгой и многозначительной паузой, во время коей завершил свою трапезу и всем своим видом намекнул, что тороплюсь откланяться.

Де Шоме вытерпел сию паузу и, похоже, почел ее своей тактической победой:

– Подумайте, лейтенант, я не тороплю. Я даже готов признать, что вспылил излишне, и при случае принесу извинения сей… как ее?.. Werkhovska?

– Мадемуазель Verkhovskaya – не полька, а русская, – строго заметил я и, поблагодарив за приглашение, поднялся, а поднявшись, добавил: – Буду крайне признателен вам, как только вы принесете ваши извинения хозяйке дома, ибо все мои предупреждения остаются в силе.

Усы капитана как бы раздвинулись, и я готов поклясться, что он скрытно оскалился.

– То произойдет даже быстрее, нежели вы можете подумать, – сказал он, явно решив, что я выставляю его извинения условием моего вступления в заговор против Нантийоля. – Ежели вы соблаговолите остаться на кофе…

Я поблагодарил его и отказался, сославшись на срочные дела.

– О да, у императорского порученца всегда под рукою срочные дела… – лукаво заметил де Шоме. – Однако жаль, что вы не хотите остаться: вы могли бы стать свидетелем исполнения моих обещаний.

Молнией сверкнула догадка: уж не нарочно ли капитан выманивает хозяйку из ее комнат на приманку извинений, дабы показать скороспелую дружбу со мною… а заодно… Одним словом, надо было спешить!

– Позвольте задержать вас, лейтенант, еще на одно мгновение, – тем же лукавым тоном проговорил мне в спину де Шоме. – Прежде чем примете окончательное решение, вспомните самые простейшие правила арифметики.

Он замолк, и я невольно повернулся к нему с немым вопросом, уже взявшись за ручку двери.

– …один плюс один всегда равняется двойке, а один минус один – нулю… – раздвигая усы, «считал» де Шоме, – то есть в сумме дают пустоту… могилу…

Многозначительный намёк казался вполне прозрачным.

– Коли останетесь в живых, капитан, и выйдите в отставку, сможете легко накопить на старость, уча детей арифметике, – дал я де Шоме добрый совет и вышел, не дожидаясь ответа.

Чутье и разумение не подвели меня: уже выходя, услыхал я решительный стук каблучков – и устремился ему навстречу. Трапеза с де Шоме и мои худшие подозрения, на него павшие, дельно подготовили меня ко встрече с Полиной Аристарховной: ни робость, ни чувство стыда не угнетали меня в сию важную минуту. Лучшая защита, как известно, нападение!

Едва барышня увидала меня, как изобразила на своем прекрасном лице холодность и равнодушие, кои меня уже не пугали. Впрочем, шаг она несколько замедлила.

Я встал у нее на пути с поклоном и попросил прощения за вынужденное отсутствие, происшедшее, к моему великому сожалению, в неподходящее время.

– Нет повода к извинениям, – столь же холодным тоном отвечала Полина Аристарховна и едва не повторила слово в слово скрытый упрек де Шоме: – У императорского порученца всегда найдутся безотлагательные дела, о коих он имеет полное право не уведомлять никого.

– Я, право, весьма благодарен вам, сударыня, за понимание, но… – И тут я вновь решился пойти ва-банк: – Позвольте узнать, не на переговоры ли с капитаном вы направляетесь?

Брови у Полины Аристарховны вспорхнули, однако тотчас сошлись сердито соколиными крылышками.

– Вас мои планы не должны беспокоить… как, впрочем, и ваши – меня, – еще более холодно проговорила она.

– Отнюдь нет! – дерзко противостал я. – В данную минуту они должны меня беспокоить! Капитан де Шоме со своими манерами мародера мне столь же неприятен, сколь и вам… и уверяю вас, он здесь опасен для всех, не только лишь для вас и вашего имущества.

Бровки барышни вновь взметнулись… и не сходились более.

Ошеломлять – так ошеломлять без предварительных намеков и обиняков!

– Скажите мне, сударыня, откровенно, – проговорил я доверительным шепотом, – держите ли вы особые ценности в той комнате, которую только что покинули?

– Какое то имеет значение для вас?! – в совершенной растерянности пролепетала девица.

– Наиважнейшее! И для меня, и для вас, сударыня! – выдохнул я, увидев по глазам хозяйки наверняка, что там, в той комнате, вору вполне будет возможно поживиться кое-чем: если и не самыми важными фамильными драгоценностями, то, по крайней мере, безделушками, дорогими сердцу хозяйке. – Ведите меня в ту комнату немедля!

– В спальню?! – обомлела Полина Аристарховна.

– Если вы находились в спальне, значит, в спальню! – тоном едва ли унтер-офицерским шепнул я. – Немедля! И при том на цыпочках…

Сколько чувств, сомнений и догадок промелькнуло на лице барышни в единый миг! Но как я и предполагал, Полина Аристарховна была особой сообразительной и даже немного авантюрной.

– По всему видно, вам будет что доложить вашему императору, – тихо, но едва ли не вызывающе проговорила молодая хозяйка усадьбы. – Однако если срежетесь, пеняйте на себя.

Что и говорить, ставкой были остатки моего достоинства. На случай, если не удастся застать мародеров де Шоме с поличным, я готовил запасной план с засадами и уговорами, но сей туманный план уже не спас бы мою честь… По счастью, он не понадобился – Провидение выручило меня, я сорвал банк!

Когда мы подошли к хозяйской спальне, я учтиво отстал на шаг, готовый, однако, сломя голову ринуться на опасность.

Полина Аристарховна осторожно приоткрыла дверь и… ахнула!

Я и сам заметил в щелку, как на одной из сторон пышной кровати перина ходит ходуном.

– Простите, сударыня, я сам! Вам не следует марать руки! – шепнул я.

И ринулся. Ринулся в дамскую спальню, даже не удосужившись получить на то позволение! Зато накрыл подосланного вора врасплох. Он подрывал перину, опытно зная, где в девичьей спальне на случай опасности может быть простодушно прикопана хотя бы часть тех драгоценностей, кои всё же должны оставаться всегда под рукою.

Ах, с каким наслаждением расправился я и с этим негодяем, еще не успевшим подняться с колен! Он был ошеломлен, готовый, на худой конец, увидеть разгневанную хозяйку или ее служанку, но – никак не императорского порученца, и я получил возможность без труда отвести душу. Первым делом выбил у него из руки сапожный нож, коим он уже успел подрезать перину. Другую руку он не успел выпростать из дырки, как я схватил его за волосы, приподнял и ударил свободной рукой в кадык. Мародер захрипел, обвис, и я потащил его за волосы вон, приберегая нужные слова.

Ах, с каким наслаждением я еще раз двинул его снаружи и произнес те слова:

– Побежишь жаловаться капитану, мерзавец, найду и пристрелю без суда.

Держась за горло, скрючившись и пошатываясь, мародер в ладной синей форме убрался с глаз долой.

Не могу сказать, что, оставшись наедине с Полиной Аристарховной, я испытывал особую гордость за удачный парад своего к ней участия… но облегчение, наконец, испытал, это несомненно.

Полина Аристарховна стояла предо мною слегка побледневшая.

Я вновь принес извинения.

– Увы, я все больше разочаровываюсь во французах, – со вздохом проговорила она. – А я так мечтала побывать в Париже.

– Увы, и я пока не могу найти никакого им оправдания, – в ответ вздохнул я… и почти точь-в-точь повторил слова Евгения: – Де Шоме – патентованный мерзавец и опытный мародер. Позор всей Великой Армии. Печальное совпадение, что и он оказался здесь. Однако вскоре его судьба будет решена, уверяю вас. Нужно лишь выиграть время. Вы намеревались вести с ним переговоры в гостиной, не так ли?

– Он прислал ко мне своего подчиненного с запиской, – сообщила Полина Аристарховна. – В ней говорилось, что он весьма сожалеет о случившемся, что вспылил по врожденной горячности своего характера, но, чтобы не упасть в глазах своей партии, он нижайше просит принять его приглашение на чашку кофе не в гостиную, а в предоставленную ему комнату.

– И вы решились пойти без надежного сопровождения?! – невольно вырвалось у меня.

Полина Аристарховна переменилась в лице и позе: передо мной теперь стояла истинная богиня.

– Поверьте, мсье порученец, я не нежная столичная барышня. Я способна коня свалить! – гордо произнесла она тем живым простонародным тоном, коим велела в лесу держать быка Рыжка. – А сего негодяя, если он только еще раз коснется меня, отправлю прямиком в окно и стекол не пожалею!

– Могу лишь восхищаться вами, сударыня, – только и развел я руками, – и даже сожалеть, что мое предложение обеспечить вам защиту и покровительство, вероятно, выглядит смешным в ваших глазах. Но все же я рискну предложить вам сопроводить вас на сию нежеланную встречу.

– А я вам откажу по праву хозяйки, – столь же простодушно огорошила меня Полина Аристарховна, а потом и вовсе сразила меня, достав буквально из рукава маленький, изящный пистолет. – К тому на худший случай у меня есть более веская защита…

Коварное оружие, подобное сему, видал я раньше только в Париже и только у одного молодого аристократа, любившего ночные похождения по злачным местам, кои он именовал «прогулками по парижским тайнам».

– Он был со мною и тогда, когда я вышла вам навстречу, – призналась отважная барышня. – В нашем доме немало и иного вооружения. Мой батюшка прозорливо предвидел вторжение Бонапарта. И он, был бы в здравии, конечно, ударил бы на вас с полной силою.

– Не сомневаюсь, у вас в подчинении хорошо обученная партизанская партия, – с намеком сказал я.

– О да! Можете доложить о сем вашему императору, – с вызовом произнесла Полина Аристарховна. – Однако моему несчастному батюшке Бог судил иначе. При том болезненном состоянии, в коем он теперь оказался, здесь, в усадьбе, я войны против вас не открою. Начать ее означало бы наверняка погубить его. И я сделаю все возможное, чтобы добиться доброго перемирия с капитаном даже после того, что произошло только что.

– Со своей стороны приложу все усилия, чтобы он надолго не задержался в вашем доме, – пообещал я, про себя добавив: «...и на сём свете – тоже».

– В таком случае, каждый из нас будет заниматься своим делом. Я иду к капитану одна, дабы ваше появление со мною заодно не разъярило его более… ведь вы уже успели разделаться с двумя его мародерами. Вы же идете писать донесение императору, не так ли?

Полина Аристарховна распорядилась так ясно и безоговорочно, что у меня язык не провернулся заметить ей, что капитан как раз был бы рад в ту минуту принять нас обоих… пока до него не дошел доклад о неудаче его воровской затеи. Впрочем, в ту минуту русская Герсилия или Брунгильда, как вам будет угодно, во всем была права… даже насчет недописанного донесения.

Я с поклоном принял ее «распоряжения по части»:

– Мне остается лишь молиться о том, чтобы дело обошлось без выстрелов и выбивания окон телами ваших врагов. И помните, я всецело на вашей стороне.

– Вы не можете быть всецело на моей стороне, – изысканно вздохнула Полина Аристарховна. – Мир с Францией пока не заключен на обоюдовыгодных условиях.

– И все же здесь приняты условия перемирия, – заметил я.

– А если мне все же придется привести свою партизанскую армию? – улыбнулась она и… протянула мне руку, о чем я и мечтать в ту минуту не мог.

– Буду, как и вы, молиться о том, чтобы обошлось без оного опасного маневра, – прошептал я, припал губами к ее руке и… окрыленный, полетел с незаконченным донесением в ближние службы, где обещал дожидаться меня кузнец.

Тезка первоверховного апостола встретил меня с широко раскрытыми очами и в немалой ажитации.

– Ваше благородие, подслушал я тут двух нехристей! – стал горячечно докладывать он. – Они шли и сговаривались, как не дать стреляться. Им их усатый черт велел все устроить. И хранца ентого с норовом угомонить прежде… и вас, коли помешать вздумаете!

Вот кто был истинный разведчик!

Хотя сей оборот дела я наверняка предполагал, но тут ушам своим не поверил.

– Да как же ты, голубчик, расслышать мог?! Они ж, чай, на своем наречии болтали, не на русском же? – ошеломленно вопросил я.

– Так меня барышня Полина Аристарховна сами учили ихнему, – гордо признался кузнец. – Они мне все приказы на ихнем отдают… а я отвечаю, как они велят.

– И как же велят? – не в силах еще справиться с изумлением, полюбопытствовал я.

– Все будет выполнено немедля, госпожа, – вполне сносно проговорил по-французски дюжий кузнец Павел.

Позже узнаю я, что Полина Аристарховна учила кузнеца, читая ему вслух французские романы про Прекрасных Дам и «лыцарей», по ходу чтения переводя и требуя повторения слов. И вот теперь сие баловство пригодилось донельзя! Чудны дела Твои, Господи! Однако в ту минуту я перекрестился с опаской:

– Свят, свят, свят!

– Да русский я, тот же самый кузнец Пашка! – по своему понял молодец мою оценку. – Вот вам крест святой! Живой я! – и размашисто осенил себя крестным знамением.

В тот же миг прозрел я, что войны здесь, в усадьбе Веледниково, уже никак не избежать, дело будет неминуемым.

– Вот наиважнейшее донесение! – протянул я сложенный лист кузнецу, пред тем в спешке чиркнув в него пару строк. – Отдай его брату, а тот пускай спрячет поосновательней: ему, как только дело закончится, тотчас лететь с донесением в мою часть, что под Петровским стоит. А тебе отдаю донесение сейчас на тот случай, коли дело вовсе серьезный оборот примет. Уразумел?

– Так точно, ваше благородие, – столь же горячо отвечал кузнец. – Да только вам тут теперь зачем оставаться, коли бед не оберешься?

– А вот то уж не твое дело, – поставил я молодца на место. – Иди, скликай ваше партизанское войско, чтоб готово было по первому сигналу ударить.

– Пока барышня не прикажут, мы тронуться никуда никак не можем, – весь сжимаясь, проговорил кузнец.

Ответ похвальный, что и говорить: командир должен быть один… да и с чего бы безраздельно доверять мне, коли я все в неприятельской форме щеголяю!

– Будет приказ Полины Аристарховны в нужное время, будет, – однако ж твердо пообещал я. – Ты, главное, собери партию, дабы по приказу ударить тотчас, не мешкая…

Кузнец хлопал глазами.

Я так и похолодел от догадки:

– Или нет никакой партизанской армии, а вы с Полиной Аристарховной нас всех на мякине провели?

– Есть, есть, ваше благородие, еще какая есть! – успокоил меня кузнец.

– Так вот, иди и скликай, чтоб держалась наготове! – хоть и шепотом, но крепко прикрикнул я на кузнеца. – Первый выстрел услышишь – стой. А вот коли новые донесутся, выдвигайтесь к усадьбе, приказов не дожидаясь, а приказ здесь получите. Уразумел?

– Как есть уразумел, ваше благородие! – наконец, порадовал меня малый. – То есть как есть так точно!

– Ну, лети с Богом! – перекрестил я его.

…А сам едва не полетел пушечным ядром к Евгению.

– Неожиданный и, надо признать, приятный гость, – изумился он моему появлению на пороге. – Однако не слишком ли ранний?

– Раз уж мы временно накоротке… В котором часу поединок, Эжен? – строго и деловито вопросил я его.

– В пять пополудни, – сообщил он.

Я откинул крышку брегета: было уж начало пятого!

– Эжен, вы, конечно, прозорливы: у меня появились точные сведения, что против нас зреет злодейский замысел. Капитан вознамерился расстроить дуэль ценой вашей и, возможно, заодно и моей жизни.

Услыхав столь важные сведения, Евгений, однако ж, развалился в креслице со всей возможной вальяжностью.

– И откуда же у вас столь зловещие сведения? – улыбаясь мне, будто перепуганному паникёру, вопросил он.

– Во-первых, капитан мне на то намекал при нашей встрече, которую вы столь верно предвидели, и предлагал взять его сторону, – старательно сдерживая закипавший гнев, проговорил я. – А во-вторых… чудом мне удалось подслушать разговор двух его сообщников. Они уже недвусмысленно болтали о подготовке покушения.

– Может быть, они нарочно так заговорили, метя вас в случайные наушники? – с изуверской ухмылкой предположил Евгений. – Может, то новая уловка капитана?

– Ваше недоверие просто немыслимо! – хлопнул я себя по коленям, едва не отбив ладони.

– Напротив, Александр, – по обыкновению умело спрятав демоническую улыбку, сказал Евгений. – Но сейчас вы рассуждаете именно как вражеский лазутчик. Вообразите хотя бы на мгновение, что означает двойное убийство – императорского порученца и офицера, имеющего репутацию одного из самых опытных и изворотливых разведчиков?

– Дебри тут вокруг до края света – завалить нас мертвых ветками, и никто никогда не отыщет, – заметил я. – Пропали без вести порученец и разведчик – и концы в воду!

– Для русской армии – может, и так… но не для французской, – покачал головой Евгений. – Хватятся, разберутся, найдут и откопают. Порученец – то вам не рядовой вюртембергский пьянчуга, свалившийся и забытый в придорожной канаве. В сей мародерской партии два десятка ружей, с капитаном вкупе двадцать один егерь… два далеко не лучших десятка, вовсе не те, коим можно доверить хоть одно су. Неужто капитан не станет опасаться того, что хоть один из них не предаст его ради объявленного вознаграждения… или просто по злорадству душевному? Двадцать одна – слишком большое число брешей в крепостной стене опасной тайны. Я не сомневаюсь, что капитан предпримет какую-нибудь изысканную подлость, чтобы обойти поединок… или, кто его знает, может, и решится испытать судьбу. Но ни за что не решится он вот так просто выстрелить из кустов в спину мне… и тем более императорскому порученцу. Александр, вы свидетель и залог моей безопасности до команды сходиться. И я вам за то искренне благодарен.

Я смотрел на Евгения и диву давался: вот минута, когда спесь и высокомерие французского аристократа победили благоразумие и дальновидность.

– Что ж. Мое дело предупредить вас, как и вы недавно предупреждали меня: будьте настороже, – сказал я ему, поднимаясь в расстроенных чувствах. – Я же, со своей стороны, сделаю все возможное, чтобы оправдать ваше доверие, Евгений.

И вообрази, любезный читатель: так вот без всякого толку и продуманного плана мы и откланялись друг другу! Оставалось только молиться об удаче в оставшиеся три четверти часа!

Те три четвери часа тянулись целую вечность и, однако же, промелькнули, как одно мгновение! Чего я только не передумал, каких только фантастических замыслов не развёртывал в своем воображении. Самым сбыточным был, пожалуй, план выпросить у Полины Аристарховны на время ее коварный пистолет и припрятать его хоть за пазухой «в довесок» к артикульному вооружению. Но и сей замысел казался мне пристойным не более минуты… Вышел я секундантом к поединку, представлявшемуся мне скорее безысходно гибельной засадой, лишь со своим кавалерийским пистолетом, разумеется, заряженным, с доброй саблей да и с «Живые помощи» на устах, уже казавшимся мне последнею надежною защитой от коварства де Шоме. Иным словом, пошел на верную смерть с наинадежнейшей русской стратегией!

Минут за десять до истечения срока ко мне явился тайный гонец от де Шоме с вопросом, принял ли я решение, устраивавшее капитана. Я прогнал его вполне любезно с указанием, что капитану де Шоме мое «решение простейшей арифметической задачи известно вполне». Озадаченный гонец убрался вон.

Место для поединка – довольно обширную поляну – егеря де Шоме подыскали, к моему облегчению, в стороне от кузни. Впрочем, я с опаской подумал, не обнаружили ли они ее и не добрались ли до «лыцарского» доспеха. Сия беда могла поставить под угрозу мою надежду на то, что кузнец и его брат добросовестно исполнят мои поручения.

Оправдываться за то, что, выйдя лишь секундантом, я вооружен, как в сражение, не пришлось. Егерь, ведший нас на поляну, был при ружье, а на самой поляне, помимо де Шоме и его секунданта, тоже вооруженного пистолетом, обнаружился еще один егерь с ружьем. Оба ружейных разошлись по сторонам от поляны и встали как бы на часах.

– Надеюсь, вы не станете возражать против сей охраны? – крикнул де Шоме с сорока примерно шагов. – Мы все же во вражеском окружении…

Мы переглянулись с Евгением.

– Он готовится, – не без легкого волнения заметил я.

– Пусть пеняет на себя, – беззаботно усмехнулся Евгений.

У меня в запасе оставалась еще одна надежда. Я вышел вперед со словами:

– Разумеется, возражений нет… раз и секунданты, учитывая угрозу нападения, при оружии… Но у меня есть один вопрос к вам, капитан. Вы обещали принести извинения мадемуазель Верховской. Обещание исполнено, позвольте узнать?

– Вы нарушаете конфиденциальность, лейтенант, но я готов ответить, – с нескрываемым сарказмом отвечал де Шоме. – С мадемуазель Верховской мы вполне объяснились. Если бы не ваше непростительное вмешательство, я, пожалуй, пошел бы и на более весомые уступки… и даже выполнил бы все обещанные ей условия.

Про себя я подумал: «Как же, дождешься от тебя, негодяя, выполнения условий и обещаний», вслух же подался прямиком в миротворцы:

– Если вы определенно принесли извинения, капитан, то теперь прошу обоих соперников заметить: истинная причина поединка потеряла свой вес. Не стоит ли теперь немного остыть и примириться? Ведь вы оба – верноподданные императора Франции, и ваша гибель в чужой и враждебной стране в результате ссоры выглядит последней нелепостью.

Бес ли, Ангел ли шептал мне в ту минуту: «Да пристрелите друг друга оба, меньше у нас хлопот со всей Великой Армией станет!» – Так-то оно так, но и своя «рубашка», пусть и французского покроя, была в тот час ближе к телу. Я предчувствовал: Смерть ходит кругами и вокруг меня.

– Что ж, вы доложите о нашем поединке военному прокурору… когда тот явится разбирать вашу старую распрю с лейтенантом Нантийолем? – с усмешкой вопросил де Шоме.

Я повернулся лицом к Евгению и посмотрел на него вопросительно.

– Смею напомнить, что истинная причина поединка в оскорблении, нанесенном мне капитаном де Шоме, – с холодной улыбкой проговорил Евгений, обращаясь как бы сквозь меня к капитану. – Если он соблаговолит принести мне извинения, причин для поединка, действительно, уже не станет.

Я вновь повернулся лицом к де Шоме. Выражение лица его было поистине зловещим.

– Как я могу понять, лейтенант, – обратился он прямиком ко мне, а не к Евгению, – с заданием по арифметике вы не справились. А теперь еще и оказались меж двух огней. У вас есть возможность исправить только одну ошибку… Спросите, каким образом? Отвечу: отойти в сторонку.

Одна из надежд умерла. Однако умерла не последней. Я собрался с духом… и отходить в сторонку не стал.

– Итак, за неимением дуэльного оружия, вы стреляетесь из собственного, кавалерийского, – артикульным тоном дуэльного кодекса проговорил я. – Моя обязанность спросить соперников: нет ли у них против этого возражений?

– Давно пора начинать, – прорычал де Шоме. – А то дождемся: вся русская армия подойдет на нас поглазеть.

С секундантом де Шоме, французским унтером, мы отмерили оговоренную дистанцию в двадцать шагов. С превеликой неохотой я расстался со своей саблей, установив ею один из барьеров… Мы коротко и сухо раскланялись с унтером и стали расходиться.

Поверишь ли, любезный читатель, уши мои, казалось мне, зашевелились, как у лесного зверя, пытающегося уловить всякий шорох, всякое движение. И вот когда до Евгения оставалось всего шага три и я уж набирал в грудь побольше эфиру земного, чтобы объявить готовность к схождению противников, вдруг позади меня, но довольно далеко, кусты затрещали… раздался вскрик… и вдруг ахнул и раскатился в лесу ружейный выстрел… и пуля просвистела мимо в вершке от наших с Евгением голов.

Помню, как в детстве тянул я пальцами из зубов паточную тянучку… Так же отложилась в моей памяти и последовавшая минута, даже половинка минуты. Время двинулось необъяснимо тягуче. Казалось, все свершившееся дело уложилось меж двух гулких ударов моего сердца.

– Стреляй! – услышал я позади себя злобный крик де Шоме, перекрывший некое полусобачье-полуволчье рычанье, доносившееся издали, откуда был только что ружейный выстрел.

Краем взора я заметил, что страж справа от меня, стоявший дотоле столбом, вздрогнул и стал вскидывать ружье в нашу сторону, схватив его под курок. Его целью несомненно был Нантийоль. Евгений же выстрелил в него, даже не поднимая пистолета, – прямо от пояса. Егерь как стоял прежде, так и упал навзничь столбом.

– Левый! – тут же крикнул мне Евгений.

Пришед на поединок, я держал пистолет по-разбойничьи за поясом –чтобы при случае вмиг выхватить его и взвести курок. Второй «страж-убийца», однако, успел вскинуть ружье и выстрелить, но Евгений вовремя отскочил в сторону и остался невредим. Мой же выстрел был верным: удар пули развернул егеря боком и тоже свалил наземь.

Мысль скорее вернуть себе саблю овладела мной. Я развернулся волчком и кинулся к своему оружию, воткнутому в землю, по пути удивляясь странной картине: капитан де Шоме, держа пистолет в вытянутой руке, мчался в атаку, но не на меня, а к егерю, сраженному Евгением… И вдруг он резко остановился – и выстрелил!

В следующий миг я уже вырвал саблю из земли и бросился на него.

Меня чудом спасли два обстоятельства: стремительность Евгения и… внезапный, холодящий душу рык неведомого зверя в кустах, отвлекший секунданта де Шоме.

Когда я, охваченный яростью, несся на капитана, он уже отваливал в сторону тело Нантийоля, упавшего прямо на ружье убитого им егеря.

Мелькнула мысль: «Вот глупец! Не внял мне!»

Времени капитану хватило лишь приподнять ружье, а мне ускользающего мгновения как раз достало, чтобы резко, боковым ударом сабли влево оттолкнуть в сторону конец ружейного ствола, а возвратным движением достать отклонившегося капитана по правому виску. Череп хрустнул. Капитан де Шоме, выпустив ружье, упал замертво.

Внимание его секунданта в продолжение сей стремительной схватки было отвлечено пугающими звуками со стороны. Полагая, что командир сам справится с противником, секундант держал под прицелом своего пистолета кусты, откуда вот-вот грозило выпрыгнуть какое-то клыкастое чудище. Меня, как ни удивительно, те звуки пока совершенно не занимали. Может, именно потому, что знал я наверняка, что никаких чудищ в лесах подмосковных не водится со времен царя Гороха. Зато у французов, по счастью, были о Москве и ее окрестностях самые мифические представления – с медведями, заходящими в трактиры на Неглинной.

Как только ружье оказалось в моих руках, унтер, не стреляя в меня, сам бросился в кусты, хотя и не прямиком в пасть чудищу.

Я не стал разряжать ружье ему вдогонку: он удирал шустро, а пулю стоило приберечь. Глянул я на лежавшего навзничь Евгения. Лицо его было залито кровью. Жалость, искренняя жалость стиснула мое сердце! Хотя, казалось бы, чего жалеть: самый опасный враг мой убит, и я вновь свободен пред ним от всех мыслимых и немыслимых обязательств чести. Оставалось только позаботиться в сих непростых обстоятельствах о безопасности хозяйки усадьбы и ее больного отца.

Но… Я присмотрелся к Евгению, опустился на колени… Он дышал! Пуля прошла почти по касательной линии, разорвала кожу с мякотью как раз на виске, и, ударив пролетом кость, контузила, лишила лейтенанта чувств. По крайней мере, в этой части приключений наших мы с Евгением были теперь наполовину квиты: я получил контузию от своих дважды, и вот мой соперник наверстал часть от своих же… По сию пору я поражаюсь тому чувству теплой радости, что охватило меня – радости, что остался в живых враг мой, коему, вероятно, малого стоит, как встанет на ноги, застрелить меня или заколоть мудреным италианским приемом на следующей по его счету дуэли!

Тем временем из кустов выскочило «чудище». Им, разумеется, оказался изобретательный кузнец с апостольским именем. Удивляться было некогда… да, пожалуй, я изначально догадывался в глубине души, чья затея спасла нам с Евгением жизнь.

– Ваше благородие, ведь все и сошлось, как я подслушал! – поделился и радостью своею, и гордостью кузнец, подбегая. – Как мы с братцем-то накрыли того подсадного! Он только ружье выставил в вас палить, а мы на него – ух! Он и смазал! А апосля-то как пуганули хранцев, любо-дорого!

– Уж и не говори, – признал я. – Благодарю! Моя б воля, так медальку немедля тебе на грудь повесил. Одно, однако, беспокоило меня: другой-то удрал?

– Никак нет, ваше благородие! – наконец всерьез удивил меня кузнец. – Брат его за ноги – хвать! А я тут как тут – как он упал, по затылку-то – тюк! Оба тихо лежат да живы. Делать-то чево с ними тепереча? Вязать?

– «Чево-чево». Веди, показывай добычу, – с неприятным чувством велел я.

В ином случае два «языка» – совсем не лишняя ноша, но в том смутном положении дел пленные, и при том соучастники злодейского покушения, были вовсе ни к чему, более того – опасной обузой. Я лишь попросил братьев постоять в сторонке и не смотреть: такая расправа портит юные души. Коротко приколол я обоих… потом посчитал первые итоги: двадцать минус четыре… Ошибся де Шоме: с первым заданием по арифметике я справился сносно, но до искомого «нуля» было еще далеко.

Вернулся я на поляну, к Нантийолю.

– А ентот что, ваше благородие? – в боевом возбуждении вопросил кузнец, брат же его всегда оставался нем как рыба. – Как будто не мертвяк еще.

– Живой, – подтвердил я. – Ранение неглубокое.

– И его бы в тот же расход, чево цацкаться-то? – разгулялся новоиспеченный вояка.

Холодок пробежал у меня меж лопаток: вот так дай таким веселым да ушлым кузнецам волю, пусти по Руси, не страшнее ли «хранцев» в разнос пойдут да в расход все пустят?

– Охолонись-ка, молодец, – строго урезонил я кузнеца. – Сей француз с особым секретом. Его и беречь особо надо. Сейчас же поднимаем его и несем бегом в усадьбу. Оба держитесь подле меня, пока не отпущу. Приказ: не удивляться ровно ничему, а рот держать на замке.

– Всегда рады стараться, ваше благородие! – гаркнул на весь лес воодушевленный молодец.

Я взялся было поднимать Евгения с головы, но кузнец едва не толчком отстранил меня:

– Не извольте трудиться, ваше благородие! Нам он как пушинка. Вы только повелевайте, куда нести да куда после заносить!

Внесли мы Евгения в усадьбу с парадного въезда прямо как на курьерской бричке. Едва вбежали через мост во внутренний двор, как я закричал во все горло:

– Егеря! На конь! Егеря, на конь!

Французы повысыпали навстречу кто откуда.

– В лесу партизаны! Ваш капитан храбро отбивается! – продолжал кричать я уже с двух шагов. – Живо на выручку!

Как я и предположил, в заговор, на наше счастье, были посвящены только три ближайших подельника де Шоме. Моя уловка была принята остальными разом за чистую монету, а кровь на лице Нантийоля вмиг возбудила всю мародерскую, но не трусливую партию. Все загрохотало во дворе, пыль поднялась столбом. Еще не успели мы внести Евгения в дом, как уже гудели под копытами коней перекладины моста.

Когда мы поднимали Евгения на крыльцо, краем взора приметил я в одном из окон второго этажа необычную фигуру в стеганом халате: сдавалось мне, что больной хозяин усадьбы, наблюдавший за происходящим, уже немало пришел в себя.

Разумеется, первым, на кого мы наткнулись в доме, была Полина Аристарховна: потрясенная, побледневшая, но готовая на любой подвиг.

– Что с ним?! Убит?! Ранен?! – подлетела она к нам.

Сердце мое ощутило укол непростительной ревности… Однако ж к сей, новой встрече я был готов как никогда.

– Полина Аристарховна! Евгений жив и скоро встанет на ноги, а негодяй де Шоме убит. Но нельзя медлить ни мгновения. Вскоре его хищники, коих мне удалось обмануть и отвлечь, вернутся, пылая местью. Я виноват, но неизбежного предотвратить уже не в силах: в ближайшее время – полагаю, через полчаса, не более – здесь наверняка будет бой. Ваш батюшка верно предрекал своему дому судьбу крепости. Немедля поднимайте вашу партизанскую армию в ружье… или в косы с вилами! И отдайте мне командование обороной!

Все сие выпалил я на одном дыхании… разумеется, постеснявшись сказать, кто убил капитана.

Полина Аристарховна стояла предо мною бледная и неподвижная, подобная совершенному изваянию Микеланджело.

И нужно ли уточнять, что каждое слово мое было произнесено на чистом русском языке?

Кузнец и брат его стояли рядом, вовсе не тяготясь ношей, и только улыбались до ушей.

Двух бед опасался я в те мгновения: того, что молодая хозяйка усадьбы упадет в обморок, и того, что Евгений, напротив, очнется и сделается самой опасной помехой в грядущем деле. По счастью, оба опасения оказались напрасными.

– Вы… вы… – прямо обвинительным тоном обратилась Полина Аристарховна она ко мне и запнулась… Признаюсь, как раз кстати.

– Да. Я тоже русский разведчик, переодетый французом, императорским порученцем, – с облегчением сказал я и, представившись по артикулу, коротко и ясно объяснился: – Интрига наша против подходящих частей неприятельских – весьма скрытная и сложная, я бы сказал, с тройным дном. Не имею ни малейшего права раскрывать вам ее подробности. Пока могу сказать вам, сударыня, лишь одно: появление здесь негодяя де Шоме весьма осложнило исполнение тайных планов. Теперь тактическая задача – лишь защитить вас, вашего батюшку и ваш дом. Что же до Евгения, он контужен, и я очень опасаюсь, что он, толком не придя в себя, тоже ринется в бой…

У меня были самые смутные подозрения на тот счет, чью сторону он в этом бою возьмет, а потому я затеял еще одну интригу:

– …а сие означает, – на верную смерть. Сейчас его необходимо укрыть где-нибудь понадежнее и даже запереть. Но главный теперь расчет – на вашу партизанскую партию. Час славы ее наступает!

Полина Аристарховна выслушала меня, держась хладнокровно и величаво, покачала головой сокрушенно и обратилась к братьям хозяйским тоном:

– Ну-ка, сдайте мне!

И подставила руки.

Я на миг потерял дар речи… да и глазам своим не поверил!

Ничтоже сумняшеся братья просто-напросто… перекинули Евгения на подставленные руки барышни. Она подхватила его, будто спящего ребенка, и даже плечи ее не опустились от тяжести тела ни на вершок!

– Полина Аристарховна! – взмолился я, ринувшись…

– Погодите, господин поручик! – решительно и сердито отстранилась от меня хозяйка усадьбы, кою и вправду вернее было именовать «русской Брунгильдой», а не Герсилией. – Теряем драгоценное время!

За сим она отдала приказ:

– Орлы мои, летите с Богом! Поднимайте ополчение. Наша тактика нынче – засада в осаде. Уразумели?

– Как есть, ваше высокоблагородие барышня Полина Аристарховна! – дерзко выпалил кузнец… правда, на русском наречии. – Рады стараться!

Вон оно что было! Хозяйка усадьбы и саму себя велела в военное время по-военному же и величать ради ратной строгости, пусть и машкерадным манером!

– Одна нога здесь, а другая – в деревне! – предупредила барышня обоих, да уже вдогонку, за сим повернулась с удивительной ношей к лестнице и велела мне через плечо: – А вы следуйте за мной и прошу вас – не хватайтесь, только помехой станете!

Суди меня, любезный читатель, коли волен… но я не решился тогда отнимать силой чудную ношу у царь-девицы: мало того, что в той небывалой оказии я отчетливо видел, что моя новая попытка помочь будет принята едва ли не оскорблением, ведь пример де Шоме, прокатившегося по лестнице, вспомнился мне кстати…

Поднимаясь следом по ступеням, я уж не мог сдержать в себе злорадной мысли: «Ежели ты очнешься сию минуту, то могу держать пари, что застрелишься еще до нашего поединка».

– Могу ли узнать по праву военного, что означает сия тактика «засады в осаде»? – вопросил я вслух.

– Увидите сами, – лаконично отвечала Полина Аристарховна, в чем видел я еще не избытую обиду ее на меня за тайное и несвоевременное отсутствие.

Ясно мне стало, что ходатайство мое о назначении меня командиром партизанской партии удовлетворено не будет.

Лишь в потаенной комнатке с крохотным окошечком под самой крышей Полина Аристарховна позволила мне помочь ей, а именно устроить бесчувственного Евгения на весьма просторную лежанку, занимавшую почти все помещение. К моему вящему изумлению, в сей комнатке, служившей также арсеналом, помимо пяти отличных армейских ружей с припасом пороха и пуль и стольких же пистолетов, нашлась под рукой и материя для перевязки, коей барышня умело перевязала голову Евгению, кровь на коей уже почти запеклась и сочилась едва.

– Я потрясён! Все вы умеете! – восхищенно прошептал я, с опаской присматриваясь к Евгению: не пора ли живо убираться отсюда, заперев его и оставив от греха подальше.

– Батюшка всему учил меня, – по счастью, так же тихо стала говорить и Полина Аристарховна. – У него, однако, бывали и странные фантазии: в сей комнате он мечтал перед самым приходом завоевателей скрыть, будто в брюхе Коня Троянского, пятерых самых верных мужиков-«рекрутов», коим он мог на время доверить оружие. В роковую минуту сии отважные «ахейцы» должны были внезапу выскочить и взять в плен какого-нибудь маршала или, как чаял батюшка, даже самого Бонапарта! Не задалось… Может, и к счастью. Но вот, на удивление, тайное отделение пригодилось нынче.

Все то барышня поведала мне, пока мы выносили оружие из комнаты и пока она запирала саму комнату с помощью потайной задвижки в полу, под одной из паркетин. Когда она нажала на нее ножкой, я вздохнул с облегчением.

– Точно так же комнату можно запереть и открыть изнутри, – сообщила Полина Аристарховна. – Мои избранные «ахейцы» знают секрет… А ваш благородный друг и однополчанин, я уверена, в том случае, ежели останется тут в живых один-одинёшенек, сам справится с секретом за день-другой. – И с этими словами она наконец-то милостиво улыбнулась мне!

– О да, мой «однополчанин» несомненно справится, в сообразительности ему не откажешь, – осмелился и я улыбнуться в ответ, не уставая поражаться врожденной ли отваге молодой девицы, способной с улыбкой смотреть смерти прямо в темные ее глазницы. – А в каком состоянии, позвольте узнать, пребывает сейчас ваш батюшка?

– Несколько лучше, – чуть нахмурившись, ответила Полина Аристарховна. – Но не настолько, чтобы командовать обороной. Увы, я бы в сей час предпочла бы даже, чтобы он был менее подвижен. Опасаюсь, как бы он, подобно вашему другу, не вылез под пули, еще худо соображая, что происходит и кто в доме.

– В таком случае предлагаю следующую поправку к вашей необыкновенной тактике, – поспешил высказать я и свой замысел, к коему, поостыв после первой сшибки, стал склоняться более, нежели к встрече неприятеля огнем разом из всех «бойниц». – Вдруг ваша партизанская партия не успеет подойти, как озлобленные егеря уже нагрянут? Полагаю, даже если они заподозрят неладное, у них все же не будет полной уверенности в том, что с их командиром разделались не мифические партизаны. Без капитана и предводителя шайки кто они теперь? А я в их глазах офицер и императорский порученец… Видом, по меньшей мере. Уверен, что смогу провести их всех, заговорю им зубы, подчиню их своей воле на время – то самое время, кое необходимо выиграть. Встречу их открыто и, можно сказать, с участием у дверей дома. Маневр рискованный, но свеч стоит.

Сей план Полина Аристарховна приняла без обиняков, чему я был несказанно рад. Успели мы еще составить ополчение всего из двух слуг, у коих коленки при выстрелах не дрогнули бы в первый же миг, прочую никчемную дворню отправили в лес, сами же зарядили все ружья и пистолеты… О, как хотелось мне возыметь власть и над Полиной Аристарховной, и саму ее тоже спровадить подальше от дома... но, признаюсь, я и заикнуться о том боялся, полагая итог уговоров прямо противоположным: барышня движением крепкой руки отстранит меня прочь и ну как выйдет сама навстречу врагу! Ведь опыт такой она уже имела, и весьма успешный. Ее уж не остановить, коли решит по-своему.

– Ежели они вам не поверят, а то будет видно издали, мы их и так уговорим, – решительно «успокоила» меня хозяйка. – У нас двенадцать зарядов. Уверяю вас, ни один не пропадет втуне.

Я и не сомневался… и невольно совершил в уме новое вычитание: семнадцать минус двенадцать… всего пяток в остатке! С ними, пожалуй, я и сам справлюсь, коли удачно начну. Согласись, любезный читатель, под участливым взором Прекрасной Дамы драться с пятерыми – сущий пустяк!

– Вы забываете еще один заряд – мой, – с улыбкой указал я и на свой пистолет. – Да еще сабля добрая при мне. Уже и не знаю, что останется на закуску вашей партизанской армии? Разве что объедки с господского стола.

Полина Аристарховна с такой нежданной теплотой улыбнулась мне, что сердце мое растаяло и решился я было на самый отчаянный комплимент… но именно в сей миг донесся до наших ушей дальний стук копыт.

– Вот они! – воскликнул я.

– С Богом! – перекрестила меня барышня.

…И тотчас сама перекрестилась.

Теперь уж точно сам черт мне был не страшен!

– Не поминайте лихом, коли что, Полина Аристарховна! – крикнул я, уже слетая вниз по лестнице.

– Вы живой куда нужнее! Всей России… и мне тоже! – прокричала вослед она, воодушевив меня на самый невероятный подвиг.

Я нарочно распахнул двери дома настежь и стал спускаться с крыльца навстречу возвращавшимся егерям неторопливым, важным шагом. Речей вкрадчивых да обманных я не готовил: надеялся, что в столь опасную минуту Бог не оставит меня, тем более молитвами Полины Аристарховны, и вложит в уста нужные слова.

Двое конных егерей, оторвавшись от остальных и ускакав вперед авангардом, первыми заехали на мост – то шум от них мы услыхали наверху. Теперь они пытливо шарили глазами по двору, по службам, стараясь догадаться, не ждет ли их здесь засада.

Увидев меня, они явно успокоились. Один, осадив коня и сдав назад, развернулся и ускакал к своим, другой остался на мосту дожидаться. Я сбавил шаг, решив не отходить от дверей слишком далеко.

Партия показалась. Верховых была дюжина без одного, остальные шли пешими, ведя в поводу своих коней, у коих через седла были перекинуты тела убитых. Первым везли капитана…

Воспользовавшись тем, что дозорный развернулся в седле и глядит теперь на своих, я и сам отвернулся, думая окинуть взором окна, дать бодрящий знак Полине Аристарховне… да и заручиться ее участливым взором.

И застыл в ужасе!

Одно окно было наполовину раскрыто, и в нем стоял в неизменном халате своем хозяин усадьбы… но не просто любопытствовал, а держал в здоровой руке ружье! Я и рта раскрыть не успел, как матерый охотник плавно поднял ружье и, не удерживая его долго на весу, нажал на курок.

Грохнул выстрел! Я развернулся волчком… и увидал, как дозорный не торопясь валится с седла на мост. Конь его, встревоженный гулким раскатом, отраженным стенами служб, попятился и потащил седока за ногу, утопленную в стремени.

«Шестнадцать!» – невольно подумал я.

Тотчас же треснуло несколько выстрелов.

Я бросился назад – в распахнутые двери дома. Лихорадочные мысли скакали у меня в голове: «Выживший из ума хозяин дома… Может, уже убит. А я тут ни при чем! Я императорский порученец, и я кинулся его усмирить… Значит, еще не все потеряно».

Но ясно было, что потеряно немало: если не все, то – надежда на мирные уговоры. Теперь мародеры точно разгромят усадьбу, и мне оказаться в стороне уже невозможно… Но каков оказался старый несчастный паралитик!

К его боевой позиции я поспел как раз следом за дочерью его. Полина Аристарховна уже обезоружила отца, угомонила его и укладывала в постель. Журить его было никакого толку: он восторженно лепетал нелепицу и хвалился, что, коли не маршала, так генерала точно «как вальдшнепа снял». Оставленную при нем крепкую и дородную сиделку тоже ругать не приходилось: с нее еще бледность не слетела после того, как барин грозился и ее, «как вальдшнепа», коли мешаться вздумает.

– Ах, как мой батюшка всех нас подвёл! – сокрушалась Полина Аристарховна.

– Хотя все решилось, но не все пропало, – поспешил я не успокоить барышню, но настроить на нужный лад – а именно на мои команды. – Для них я, может, еще и остаюсь порученцем, попавшим в нелепую переделку. Диспозиция та же, но уже без расчета на выжидание. Шайка отступила, но сейчас они сговорятся без командира и пошлют троих, самое большее четверых – самых отчаянных голов, кои рискнут проникнуть в дом через службы. Их расчет – разделаться с опасными хозяевами и дать знак остальным к общему нападению. Необходимо сделать так, чтобы сей знак дал я, а не они. Беру ваших ополченцев, ставлю засаду у дверей. А вы готовьтесь… И батюшке ружье зарядите: его пуля тоже не пропадет, уверен в том. Ведь каков стрелок!

Полина Аристарховна молча приняла мою тактику, и я стремглав, пока не передумала, убрался с ее ополченцами из челяди. Их я поставил поудобнее на лестнице, наверху, и велел стрелять по первым двум вошедшим тотчас же после моего выстрела. Сам же встал под лестницей, оставив двери дома гостеприимно распахнутыми.

Долго ожидать не пришлось. Двое конных егерей, крадучись, подошли вдоль стены к дверям и с удвоенной осторожностью просочились в дом. Как только они вошли и дали знак наружу, в дверях появился и третий. Я дал им время еще поозираться в безмолвном и, казалось, обезлюдевшем доме и немного пройти далее… И тихо окликнул их:

– Эй, стрелки! Старик выжил из ума! Будьте настороже!

Увидев меня, вышедшего к ним открыто, хоть и с пистолетами в обеих руках, все трое чуть осклабились.

– Где он? – вопросил первый.

– Прямо перед вами, – весело пошутил я.

И выстрелил в двоих одним залпом. Тотчас грохнул и нестройный залп сверху. Две пули прожужжали мимо первого, метко поразив широкую стену. Однако «счастливчик» совершил ошибку: он невольно разрядил свой пистолет вверх, в стрелявших по нему ополченцев, а не в меня. Я выхватил саблю, он – свою. Мы сшиблись, он оказался недурной рубака, отбил пару моих выпадов.

И вдруг появился четвертый разведчик с пистолетом наизготовку, коего я, поспешив, не учел в своем расчете. Я отскочил за колонну… Но тут бы и конец моим «пряткам», как вдруг сверху грянул новый выстрел. Француз опрокинулся. Третий, уже воодушевленный победой, не ожидал такой развязки, и на миг потерял запал. Тут-то я кинулся на него. Он защитился от обманного удара, но пропустил коварную «восьмёрку» и упал, обливаясь кровью.

– Благодарю вас, Полина Аристарховна! – воскликнул я с восторгом, еще не успев поднять глаз.

Хозяйка усадьбы стояла наверху… теперь уж подобная не иначе как богине Афине. И с двумя пистолетами в руках.

– Не стоит благодарности! – деловито ответила она.

Я живо окинул взором поле битвы:

– Осталось двенадцать.

– Заряды на всех уже готовы, – милостиво доложилась богиня Афина.

По голосу ее и взору мог я уже смело судить, что, даже если и не снискал еще ее благоволения, то, по крайней мере, прощение за оплошность, а именно за мое предурацкое отсутствие, уже заслужил.

– Коли будете стрелять только вы с вашим батюшкой, я могу уже идти в буфет за прохладительными водами! – воскликнул я снизу. – Однако ж готовьтесь немедля!

Я живо зарядил вновь пару пистолетов и поспешил было наружу, на старую позицию «подсадной утки» у самых дверей… и вдруг замер, оцепенев. Так же оцепенев, с выпученными от изумления глазами замерли на мосту и подошедшие на выстрелы конные егеря. Между мною и ими, у самого крыльца, стоял новый, необычайный страж усадьбы, объявившийся как по волшебству. Древний «лыцарь» в сверкающих латах, с огромным мечом и щитом!

Как я мог догадаться, кузнец и его брат, нагруженные броней, проникли в службы то ли вслед за авангардом врага, то ли даже раньше, и младший братец помог старшему облачиться… Настал великий час рыцаря блеснуть в глазах своей Прекрасной Дамы!

Первые мгновения я не знал, что и поделать. Не выскакивать же под тяжелую руку рыцаря в роли его оруженосца! Казалось, французы тоже не ведали поначалу, как им подступиться и чего ожидать от сей грозной железной фигуры. Однако, помявшись, они осторожно двинулись вперед и стали переходить через мост. В сей миг рыцарь отвел в сторону щит, прикрывавший грудь, и выставил на врага пищаль, прикрепленную к железной шуе снизу. Французы даже не заметили угрозу! Никак не вязалось в их воображении такое оружие с доспехом времен Крестовых походов!

Грозный рыцарь сделал только один тяжкий шаг навстречу превосходящим силам врага и железной десницей ударил по запалу. Ударил оглушительный выстрел, из жерла маленькой пищали вылетел нешуточный сноп пламени. От отдачи рыцарь покачнулся, едва не повалившись навзничь. Однако итог был великолепен – залп мелкой картечи смел одного конного егеря, будто его лягнул обеими ногами здоровый битюг, и поранил еще двоих. Французы откатились обратно на мост, но, отступая, дали залп из ружей. Раздались сильные удары по железу… и рыцарь, увы, все же упал навзничь у ступеней крыльца!

Не помня себя, я бросился к нему. В тот же миг французы тоже кинулись через мост во двор. Но удивительно – кинулись они не в атаку, а словно в бегство и при том в замешательстве, некоторые даже стали поворачиваться спиною. Ужасный грохот и шум раздался на мосту. И уже склонившись над храбрым рыцарем, приметил я краем взора, что прямо через мост во двор несется разъяренный бык!

Мне удалось без возни сорвать с десницы рыцаря боевую перчатку, крепко схватить его за руку и, прикрываясь рыцарским щитом от возможных выстрелов потащить храбреца по ступеням в дом. Признаюсь, едва не надорвался я от тяжести кузнеца и его доспеха.

В те мгновения во дворе творилось настоящее светопреставление… Иным словом, гишпанская коррида, о коей я только в книгах читывал, а вот Евгений видал бои с быками воочию и мог бы оценить действо с толком… однако он досадно пропустил его, лежа без чувств далеко в сторонке.

Бык гонял французов по двору, норовил поддеть рогами, те спасались, отстреливались от него, забивались в открытые службы. Один, даже попытался опередить меня и нырнуть в открытую дверь дома… но тут уж мне стало не до притворства, и я, отпустив на миг тяжкую ношу, пристрелил его на глазах у остальных («Десятка осталась!»), а потом завез рыцаря в дом и, тут же захлопнув двери, сбросил в пол щеколды. Выстрелы и крики наружи зазвучали глуше, а вскоре и вовсе стихли. Пару раз только послышалось злобное и обиженное мычание быка – и наконец во дворе наступила полная тишина.

На доспехе и шлеме «лыцаря» я насчитал полдюжины вмятин, а одна пуля коварно прошла под кирасой и чувствительно – хотя, казалось, не смертельно – повредила молодцу бок.

Я снял шлем с головы кузнеца. Он болезненно морщился и щурился, но не стонал.

Полина Аристарховна слетела вниз и кинулась прямо на колени перед своим чудесным защитником, лежавшим у самых дверей дома и служившим дополнительной преградой неприятелю.

– Пашка, ты жив ли, дурень?! Ты учудил-то что?! – с таким участием, с такой душевной болью воскликнула она по-простонародному, что «лыцарь» сквозь боль расплылся до ушей.

– Зато постоял, ваше высокоблагородие Полина Аристарховна. Славно постоял! – проговорил он.

– Где только доспех столь изумительный отыскал?! – с истинным благоговением перед героем вздохнула его Прекрасная Дама.

– Эх, не обижайте уж вашего мастера Пашку! – горестно и радостно вздохнул, в свою очередь, кузнец. – Из своих же рук ради жизни вашей, госпожа, и отыскал. Comprenez vous?

Полина Аристарховна приникла к кузнецу и расцеловала его в обе щеки.

Теперь он мог быть счастливым до конца дней, доказав своей госпоже, что истинные рыцари водятся не только в романах!

Эх! Я же вздохнул с досадою. И вновь постыдный укол ревности! И к кому! Но что же мне было делать, чтобы заслужить подобную похвалу? Разве через минуту умереть под пулями?

– Несите его живо наверх, – приказал я обоим «метким стрелкам», спустившимся к нам и теперь стыдливо тупившим взоры. – Хоть какой толк от вас будет! Впрочем, что стреляли – хвалю. Пускай там девка, – я подразумевал дородную сиделку барина, – промоет ему рану и обвяжет крепко простынею. И живо назад, на подмогу!

Кузнеца понесли. Мы с Полиной Аристарховной переглянулись.

– Вам, сударыня, тоже подняться бы наверх, – не решился я прямо приказывать ей. – Там позиция вернее и безопаснее.

Полина Аристарховна весьма таинственно улыбнулась мне и сказала:

– Не стоит уж трудиться впустую. Разве вы не слыхали звона колокольчика?

– Какого, позвольте узнать?! – удивился я, вправду не слыхав никакого звона или же пропустив его мимо ушей в суматохе.

– Колокольчик – приманка для быка Рыжка, – с тою же загадочной и лукавой улыбкой пояснила хозяйка усадьбы. – Раз позвонили, значит, Рыжок наш дело свое сделал и пора его отозвать. Он от колокольчика тотчас смиреет. Ученый он у меня, дрессированный.

Я только глазами хлопал, не понимая.

– А раз Рыжка отозвали, воевать более не с кем… – продолжала Полина Аристарховна. – Поди уж никого в живых нет. Слышите, какая тишина стоит. Пойдемте, посмотрим.

И она двинулась было сама поднимать щеколды и растворять двери.

Я тотчас протиснулся между нею и дверью:

– Простите меня, сударыня, но я не могу позволить вам так безрассудно рисковать своей жизнью.

– Разве учтиво идти первым в двери, вперед дамы? – еще более лукаво прищурилась Полина Аристарховна… но отступила.

– Вопиющая неучтивость с моей стороны! – держа сурьезную ноту, решительно признал я. – Придумайте мне достойное наказание, пока я займусь своим прямым делом – разведкой.

Не выпуская из руки оставшийся заряженный пистолет, я низко пригнулся, еще раз прислушался – ничто не нарушало тишину! – поднял щеколды внутренних дверей, вышел и приоткрыл осторожно одну внешнюю дверь.

Двор был совершенно пуст и безмолвен! Лишь два мертвых тела свидетельствовали о недавней битве: один конный егерь, сраженный залпом картечи, лежал у моста, другой, сваленный моей пулею, – на крыльце, у самых дверей.

Я вышел на крыльцо… и стал в уме разгадывать, куда запропастились французы, ежели не забились в службы и теперь пережидают опасность, прежде чем как и я осторожно высунуть носы наружу.

– Видите, я оказалась права, – беззаботно проговорила у меня за спиной Полина Аристарховна.

Не дожидаясь итогов разведки, она без опаски вышла из дома. Я только рот раскрыл, чтобы пожурить ее за безрассудство, как она громогласно отдала команду, эхом прокатившуюся по двору:

– Выходи, мужики, с добычею!

Отворились внутренние двери служб – и мужики вышли с «добычею»: выволокли во двор бездыханные тела оставшихся французов.

Так вот что была за удивительная «засада в осаде»! Подмога успела подойти. Мужики-партизаны с двух сторон подошли к службам, проникли в них и нишкнули, а быка Рыжка, по плану, выпустили загонять «хранцев» в ловушки. Растерявшие боевой порядок и дух французы пытались скрыться в службах, где и находили свою смерть под ударами палиц, молотильных цепов, а то и крепких ручищ. Арифметическая задачка была примерно решена! Искомый «нуль», которым грозил капитан де Шоме, был, наконец, обрящен.

Мне бы вздохнуть с радостью и облегчением… а я опять вздохнул с досадою: увы, не осталось более на мою долю подвигов! не заслужить мне поцелуя русской Герсилии, Брунгильды и богини Афины в едином лице!

Я только и нашелся, чтобы дать новый совет… но никак не приказ:

– Не ровен час, накатит сюда новая партия неприятельская… сильнее прошлых. Надо бы немедля скрыть всех убитых и порядок навести.

Но, увы, и сей совет не имел надобности.

– Все уж предусмотрено, – не без гордости кивнула мне Полина Аристарховна. – Ямы на отшибе выкопаны. Погребем сих нехристей как людей… хоть и без отпевания, соломой места завалим, чтоб в глаза не бросались – и вся недолга.

И она тотчас отдала приказ уносить «добычу» куда следует и заметать следы скоротечной баталии.

– А Евгений-то! – как раз спохватился я.

Полина Аристарховна взглянула на меня с изумлением… и тоже спохватилась.

В пылу осады позабыт был еще один «русский разведчик»!

Мы поспешили наверх, открыли дверь клети и ступили в сумрак…