Три сестры. Анна (СИ)

Глава 2

Вскоре после этого разговора отец снял комнату у одинокой бабушки в Лопатино, рядом с тем местом, где должен был стоять наш дом. Вместе с ним должны были поехать я и Тося. Но в день отъезда Дина молча положила на лавку самолично собранный узелок.

— Ну, куда ж без тебя? А я всё думаю, чего это ты тихая ходишь и не просишься. Вот же характер! — покачала головой мама. — Тимош, хочешь, не хочешь, а сам забирай. Или следом сбежит, сами же пожалеем. Ты нашу младшую не хуже меня знаешь.

Так и получилось, что мама с бабушкой остались в деревне, а мы с папой уехали в Лопатино.

— Хорошее место, высокое. — Довольно щурился отец.

Мужики помогли ему выкопать большую яму. Мы с Тосей только и делали, что бегали с кастрюлями да тарелки мыли. Руками помогали, но кормить работников обязан был тот, кому помогают. А вот Дина медленно скребла стены и пол получавшегося котлована. В итоге получился вырезанный в земле прямоугольник. С реки мы в четвёртом натаскали песка и крупных камней. Потом уж отец выкладывал стены в будущем подвале и фундамент, а мы подтаскивали ему камни. Помогали нам и соседские мальчишки. Точнее мальчишка там был один, Гена, ровесник нашей Дины. А вот братья у него прибыли в отпуск. Оба были курсантами. Старший Алексей только окончил училище и был направлен на службу в Беларусь. А второй, Борис, ещё только закончил третий курс. Гена, судя по разговорам, тоже собирался идти следом за братьями и становиться офицером. Как и их покойный отец, и дед, и ещё много поколений назад.

Отец оставлял старый дом деревне, а вот на новый взамен получал лес. Только сейчас у него уже была семья, а не только мама, наша бабушка. Приехавшая через два месяца мама, только что за сердце не схватилась.

— Тимоша! Это ж не дом! Это ж сельский совет! — шептала она. — А крыша! Это где ж ты на крышу железа раздобыл?

— Фундамент у дома каменный или только поверху? — обходила дом бабушка, опираясь на высокую клюку, больше похожую на посох.

— Каменный, мам, — улыбался папа, обнимая жену.

— А под ступеньками что? — бабушка от внешнего вида не млела, в отличии от мамы.

— Камень, мам. Я же знал, кто дом принимать будет! — бабушка всегда и ко всему относилась серьёзно, как она сама говорила, с приглядом наперёд.

С деревенского дома нашего имущества приехало семь телег. Три из них были заполнены книгами. До осенних дождей мы ещё успели поставить забор, выложить отмостку вокруг дома и дорожки к бане и сараю. Скотины завести не успели, и планировали только на следующий год. А вот сад отец разбивал сам. Семь яблонь посадил. Мы с Тосей очень любили яблоки.

Тот год пролетел незаметно. Новая школа, новое место. Отец работал за двоих, мама пропадала в аптеке. Бегала после уроков к ней на помощь и я. Работы в нашей деревне у фармацевта было не в пример меньше.

А летом началась война…

— Тимофей Тимофеевич! Ты чего до меня докопался? — кричал на отца военком.

— Ты голос-то снизь, — спокойно отвечал ему отец. — Знаешь чего. Война идёт. Мобилизация. А ты меня четвёртый раз заворачиваешь.

— Тимофей Тимофеевич, ты ж из души три души вынимаешь, — закурил наш сосед, ветеран Гражданской войны, оставившей ему на память половину деревянной ноги, и военком в одном лице. — Бронь по тебе раз, весь учёт на тебе. Председатель в прошлом году чуть церковь заново не открыл, чтоб благодарственный молебен отслужить, так радовался, что тебя к себе выцепил. И военмед отвод дал, это два. Ты после тифа, да ещё и весь живот по кускам сшит. Пока таких не берут. Здоровьем ты хилый. Какие тебе окопы.

— От оно как, — прищурился отец. — Ну, будем поглядеть.

На следующий день отец пришёл во двор военкомата, взвалил на плечи дубовую колоду, на которой рубили дрова, и начал бегать вокруг комиссариата. Несколько часов спустя, красный от злости военком вышел на улицу.

— Сдобнов, зайди. — И сплюнул.

Вечером отец собирал вещи. С собой он забирал и награды за прошлую войну, и опасную бритву.

— Пап… — спросила тогда я. — На войне страшно?

— Страшно, Ань. Но знать, что там творят, и что если проиграем, это всё сюда докатится, ещё страшнее. — Ответил отец. — А так, главное к румынам в плен не попадать. Вот те черти.

Тем же вечером отец пошёл в баню вместе с мамой, а потом долго сидел на крыльце нашего дома и курил. Только Дина осмелилась нарушить его уединение и прижаться к отцовскому боку.

— Я в мешок положила… Аптечку собрала. Всё подписала. И бумаги. Пиши, Тимош. — Пыталась улыбаться сквозь слëзы мама. — И… Выварку мухоморную в серой фляжке. Суставы мазать, если колено опять болеть начнёт. Или… На крайний случай…

— Я знаю, Матрён. Видел. Ты умница у меня. Ждите. Дел ещё столько переделать надо. Пока не вернусь, девчонок держи в строгости. Видные девки уродились, да в возраст уже входят. Без моего одобрения, чтоб замуж не шли! — улыбался отец. — И не провожайте.

— Сам ведь знаешь, что пойдём. — Вздохнула мама.

Тех, кто уходил на фронт, приехала забирать машина. В кузове стояли скамейки, где и рассаживались после недолгой переклички новые красноармейцы. Машина тронулась. Мы потом так и не смогли вспомнить, кто первым из детей побежал за грузовиком. Но бежали мы долго. Спотыкались, падали и снова поднимались. Протягивали отстающим руки…

Потом пошли похоронки. В числе первых чёрная весть пришла в дом напротив. Смешливый Алексей, помогавший нам летом, погиб в первые месяцы войны, ещё в Беларуси. Каждый раз, когда почтальон заворачивала к нашей калитке, мы все замирали. Но видели письмо-треугольник, и на какой-то момент прикрывали глаза. Впрочем, чаще всего письма заносили маме в аптеку.

Мы все слушали сообщения от советского информбюро. И все как один, только плотнее сжимали зубы. Злости становилось всё больше. Хотелось бежать, защищать, уничтожать врага. И в то же время… Думалось, что же там за сила, что наши отцы, дяди, старшие братья все вместе и не справляются?

Эта атмосфера перенапряжения чувствовалась даже в воздухе. В школе и то всё время вспыхивали драки. В одной из таких умудрилась поучаствовать и наша младшая. У них был урок по истории, и Генка, учившийся с Диной в одном классе, вдруг начал поправлять учителя. Учитель пригласила его выйти к доске и рассказать всем о славном Владе Третьем Цепеше, господаре валашском и его борьбе против бояр и турок.

— И откуда же такие точные знания? — улыбаясь спросила учитель после окончания доклада.

— У нас в семье говорят, что первый Перунов, был одним из тех мальчиков, что передали османам для обучения и службы янычарами. Это воины такие, турецкие. Мой предок бежал из плена вместе с молодым Владом. И во время всего пути держался так, чтобы прикрывать спину будущему господарю. Тот верность умел ценить. И мой предок проходил у него в сотниках в личной охране. Потом, женившись на Анастасии Батори, он сослал её в дальний замок, ожидать рождения наследника. Мой предок возглавлял охрану жены и младшего ребёнка Влада. Но Влад погиб, его сын от Батори неожиданно скончался, а мой предок бежал на Русь с малолетним сыном. Вот с тех пор мужчины нашей семьи верно служат земле, что приняла нашего предка. — Подробно рассказал наш сосед. — А откуда ребёнок у твоего предка взялся? И почему он жену с собой не взял? — посыпались вопросы.

— Вы меня извините, но тот предок настолько дальняя родня, что мы с ним не общаемся! — фыркнул Генка. — Кто ж знает?

— А Валашское княжество это где? — спросила, внимательно рассматривающая карту Дина.

— Да где-то тут раньше было, — показал на настенной карте Гена небольшой кусок Румынии.

— Так ты румын? — сквозь зубы спросила сестра и накинулась на ничего не подозревающего мальчишку.

Тот сдачи не давал, только уворачивался и отмахивался.

— Я не румын! Я валашец, если уж на то пошло! Дурища необразованная, — громко ответил мальчишка, когда драку всё-таки смогли разнять.

В наказание за драку сестре назначили доклад о Цепеше и Валашском княжестве. И помогать ей вызвался Гена. Даже какой то старый портрет принёс на пожелтевшей бумаге.

В конце июля сорок второго под Новгородом погиб и второй лейтенант Перунов. Борис.

Наш сосед, как и многие уже его сверстники, вдруг стал главой семьи, где осталась мать и младшая сестра. И, наверное, и нас взял под опеку. Потому что дорога к нашему дому зимой была всегда вычищена. Дрова перетащены во двор и уложены в дровяной сарай. Да и закончив с рубкой дров у себя, мальчишка уверенно шёл к нам.

— Эй, соседки, — мог крикнуть он в окно. — Вёдра давайте, воды натащу.

— Вот кому-то муж растёт, — подслеповато щурилась бабушка. — Диночка, не тебе ли?

— Чтобы я и за этого рыжего? — фыркала младшая. — И вообще, он ростом с оглоблю, мне чтобы ему что-то сказать, подпрыгивать придётся!

А потом чёрная весть пришла и к нам. Ещё первого марта мы отмечали день рождения сестры, так как она родилась двадцать девятого февраля, записали её на первое марта. И мама улыбаясь протягивала ей заранее присланную отцом и спрятанную мамой страничку письма лично для неё. Мы все такие получали от папы. А в конце марта пришла похоронка. Папа погиб девятого марта сорок третьего года под Харьковом. Это был последний год, когда Дина отмечала свой день рождения.

А уже в апреле я пришла в комиссариат.

— Можешь даже и не начинать! — военком жил с нами через забор и о похоронке конечно знал. — Или тоже будешь с колодой на плечах мне нервы наматывать? Школу иди заканчивай!

— Я совершеннолетняя. Основы медицинских знаний есть. Перевязка, швы, обработка. Составление лекарств. Немецкий свободно. Стрельба из Мосина и броски гранат… — перечисляла я.

— Нет! — хлобыстнул ладонью по столу военком.

— Зачем же спешить? — спросил заметно хромающий мужчина с приметной окантовкой василькового цвета по обшлагам.