Тридцать Шесть Валентинок

Глава 1

По словам лорда Миддлторпа, который только что сверился со своими карманными часами, было ровно одиннадцать часов шесть минут вечера; и Сюзанна Бэлистер была совершенно уверена, что сегодня четверг, а на календаре было двадцать седьмое января одна тысяча восемьсот четырнадцатого года. И точно в этот момент – точно в 11:06 в четверг, 27 января 1814, Сюзанна Бэлистер загадала три желания, ни одно из которых не исполнилось.

Первое желание было невыполнимо. Ей было жаль, что нельзя с помощью какого–либо таинственного великодушного волшебства исчезнуть из бального зала, в котором она сейчас находилась, и оказаться свернувшейся калачиком в своей теплой постели в фамильном доме на площади Портмен сразу к северу от Мейфэра. Нет, еще лучше, если бы она свернулась в теплой постели загородного дома ее семьи в Сассексе, который находился далеко–далеко от Лондона и, что гораздо важнее, подальше от всех жителей Лондона.

Увлекшись идеей, Сюзанна закрыла глаза, обдумывая, как бы это было прекрасно, открой она их где–то совершенно в другом месте. Однако было не удивительно, что она оставалась все там же, где и была, а именно, забилась в слегка затемненный угол бального зала леди Уорт, со стаканом прохладного чая в руке, пить который у нее не было абсолютно никакого намерения.

Как только стало очевидно, что она не может никуда деться, ни сверхъестественным, ни самым обычным способом (Сюзанна не могла оставить бал, пока ее родители не решат уехать, а глядя на них, казалось, что пройдет, по крайней мере, три часа до того, как они пожелают удалиться с вечера), тогда она пожелала, чтобы исчезли Клайв Мэнн–Формсби и его новая жена, Харриет, которые вместо этого расположились за столом с шоколадными пирожными.

Вот это казалось весьма возможным. Оба они были совершенно здоровы, чтобы просто подняться и уйти. Это бы очень упростило жизнь Сюзанне, потому что тогда ей не пришлось бы изображать наслаждение этим вечером с угрозой оказаться лицом к лицу с человеком, который публично оскорбил ее.

Плюс ко всему, она смогла бы взять себе кусок шоколадного пирожного.

Но Клайв и Харриет, казалось, замечательно проводили время. Фактически, так же замечательно, как родители Сюзанны, что означало, что все они будут находиться здесь в течение нескольких часов.

Мучение. Чистое мучение.

Но ведь было три желания, не так ли? Разве не всегда героини сказочных историй получают три желания? Если Сюзанна собиралась застрять в этом темном углу, загадывая глупые желания, поскольку делать ей было больше нечего, она собиралась использовать все, что ей отпущено.

– Я желаю, – сказала она сквозь стиснутые зубы, – чтобы не было так чертовски холодно.

– Аминь, – сказал стоящий рядом с нею пожилой лорд Миддлторп, про которого Сюзанна совершенно забыла. Она улыбнулась ему, но он был занят, потягивая свой алкогольный напиток, который был запрещен незамужним леди, так что они вновь вернулись к состоянию вежливого игнорирования друг друга.

Она посмотрела на свой чай. Теперь в любой момент он мог превратиться в кубик льда. Хозяйка вечера заменила горячим чаем традиционный лимонад и шампанское, учитывая холодную погоду, но чай долго оставаться горячим не желал, а к таким, кто прятался в углу бального зала как Сюзанна, лакеи никогда не подходили, чтобы сменить опустевшие бокалы и чашки.

Девушка дрожала. Она не могла вспомнить более холодную зиму, да и никто не мог. Это была, по извращенной прихоти судьбы, причина ее раннего возвращения в город. Все светское общество стеклось в Лондон в обычно немодном январе, с нетерпением ожидая катания на коньках и санях и наступления Морозной Ярмарки.

Сюзанна думала, что сильный мороз, ледяные ветры, грязный снег и лед были чертовски глупой причиной для внезапного сбора светского общества, но это было не ее дело, и теперь застряла здесь, оказавшись перед всеми этими людьми, которые с таким удовольствием засвидетельствовали ее поражение прошлым летом. Она не хотела ехать в Лондон, но ее семья настояла, утверждая, что ни она, ни ее сестра Летиция не могут позволить себе пропустить столь неожиданный зимний светский сезон.

Она думала, что сможет не появляться в Лондоне, по крайней мере, до весны прежде, чем возникнет необходимость вернуться и предстать перед обществом. Ей не хватило времени, чтобы научиться держать высоко голову и говорить при этом:

– Что ж, мистер Мэнн–Формсби и я поняли, что не подходим друг другу.

В самом деле, ей необходимо было стать очень хорошей актрисой, чтобы выдержать все это, когда все знали, что Клайв бросил ее как ненужную игрушку, когда на горизонте появились богатые родственники Харриет Сноу.

А ведь Клайв не так уж нуждался в деньгах. Слава Богу, его старшим братом был граф Ренминстер, и все знали, что он богат как Крез.

Но Клайв выбрал Харриет, а Сюзанну публично оскорбил. И даже теперь, спустя почти шесть месяцев после этого происшествия, люди все еще говорили об этом. Даже леди Уислдаун сочла целесообразным упомянуть об этом в своей колонке.

Сюзанна вздохнула и облокотилась о стену, надеясь, что никто не заметит неподходящую для леди позу. Она подумала и решила, что не может осуждать леди Уислдаун. Таинственный комментатор сплетен просто повторяла то, о чем говорили все остальные. Только на этой неделе Сюзанна приняла четырнадцать визитеров, и ни один из них не был достаточно вежлив, чтобы воздержаться от упоминаний Клайва и Харриет.

Неужели они действительно думали, что она хочет услышать о том, как выглядели Клайв и Харриет на прошедшем музыкальном вечере у Смайт–Смитов? Как будто она во всех подробностях желала знать, во что была одета Харриет, или что шептал ей на ушко Клайв.

Это ничего не значило. Клайв всегда отличался отвратительными манерами во время музыкальных вечеров. Сюзанна не могла припомнить ни одного, на котором он проявил бы силу воли и держал свой рот закрытым во время исполнения.

Но сплетницы были не самыми худшими из ее гостей. Хуже них были посетительницы, действующие, как им казалось, из лучших побуждений и смотревшие на нее с любым выражением кроме жалости. Обычно это были те самые женщины, у которых был овдовевший племянник из Шропшира или Сомерсета или какого–либо другого отдаленного графства, который искал жену, и Сюзанна должна быть рада встретиться с ним, но не на этой неделе, потому как он был занят, сопровождая шестерых из восьми своих сыновей в Итон.

Сюзанна сдержала неожиданный прилив слез. Ей всего двадцать один год. И только. Она не безнадежна.

Она не хотела, чтобы ее жалели.

Неожиданно она поняла, что обязана покинуть бальный зал. Она не хотела здесь находиться, не хотела наблюдать за Клайвом и Харриет, как некий жалкий вуайерист[2]. Раз ее семья не готова отправиться домой, то она, по крайней мере, может найти какую–нибудь тихую комнату, где сможет уединиться на несколько минут. Если она собирается прятаться, то может, хотя бы, сделать это хорошо. Стоять в углу – это ужасно. Она уже видела троих человек, указывающих на нее, а затем что–то говоривших собеседникам.

Мисс Бэлистэр никогда не считала себя трусихой, но и дурой она себя тоже не считала, а в такой ситуации только дурак охотно согласится страдать и дальше.

Она поставила свою чайную чашку на подоконник и принесла извинения лорду Миддлторпу, вовсе не за то, что они обменялись не более чем шестью словами, несмотря на то, что стояли друг с другом почти три четверти часа. Она по периметру обошла бальный зал в поисках французских дверей, которые выходили в холл. Сюзанна была здесь до этого лишь однажды, в то время когда была самой популярной молодой особой в городе, благодаря тому, что ее связывали с Клайвом. Она помнила, что в дальнем конце холла есть небольшая комната, где леди могли отдохнуть.

Но в тот самый момент, когда она практически достигла своей цели, она споткнулась и оказалась лицом к лицу с… о Боже, как же ее зовут? Каштановые волосы, невысокая и пухленькая… ах, да. Пенелопа. Пенелопа Какая–То–Там. Девушка, с которой за все время знакомства она не обменялась и дюжиной слов. Они стали выезжать в один и тот же год, но, вероятно, вращались в разных кругах, поскольку их пути пересекались нечасто. Сюзанна была у всех на устах, как только Клайв ее выбрал, а Пенелопа была… нет, Сюзанна совершенно не была уверена, кем же была Пенелопа. Желтофиоль[3], предположила она.

– Не ходите туда, – сказала Пенелопа мягко, смотря куда–то мимо лица собеседницы, как делают только самые стеснительные особы.

Губы Сюзанны приоткрылись в удивлении, в глазах явно читался вопрос.

– В этой небольшой комнатке уже дюжина молодых особ, – сказала Пенелопа.

Этого объяснения было достаточно. Единственным местом, в котором Сюзанна хотела оказаться еще меньше, чем в бальном зале, была комната, полная хихикающих, сплетничающих леди, которые сразу же решат, что она сбежала сюда, чтобы не видеть Клайва и Харриет.

Даже если это было правдой, Сюзанна не хотела, чтобы об этом узнали все.

– Спасибо, – прошептала Сюзанна, потрясенная скромной добротой Пенелопы. Она ни о ком так мало не думала прошлым летом, как о Пенелопе, а эта девочка, чуть моложе ее, отплатила ей тем, что спасла от явного замешательства и боли. Действуя импульсивно, она схватила руку Пенелопы и пожала ее. – Спасибо.

И внезапно ей стало жаль, что она не уделила больше внимания таким девушкам как Пенелопа в то время, когда ее считали лидером светского общества. Теперь она знала, что это значит, стоять у стены бального зала, это было совсем не весело.

Но прежде, чем она успела сказать кое–что еще, Пенелопа пробормотала застенчивое извинение и убежала, оставив Сюзанну саму выбирать дальнейшие действия.

Девушка оказалась в самой заполненной части бального зала, вовсе не в том месте, где она хотела бы оказаться, и ей пришлось снова отправиться в путь. Она не имела представления, куда идти дальше, но продолжала двигаться. Сюзанна чувствовала, что движение придавало ей целеустремленности.

Она придерживалась того взгляда, что человек должен выглядеть так, словно он знает, что делает, даже если на самом деле не имеет об этом никакого понятия. Как ни странно, этому ее научил Клайв. Это было то немногое оставшееся от его ухаживания, что можно было считать хорошим.

Она определенно радовалась, что пока знакомые ее не заметили, и, скорее всего, именно поэтому его голос захватил ее врасплох.

– Мисс Бэлистер.

Нет, это был не Клайв. Еще хуже. Старший брат Клайва, граф Ренминстер. Во всей своей темноволосой, зеленоглазой красе.

Она ему никогда не нравилась. О, он всегда был вежлив, но с другой стороны, он был вежлив со всеми. Но она всегда чувствовала его презрение, его очевидное осуждение, она была не достаточно хороша для его брата.

Мисс Бэлистер полагала, что теперь он был счастлив. Клайв благополучно женился на Харриет, а Сюзанна Бэлистер никогда не испортит священное генеалогическое древо Мэнн–Формсби.

– Милорд, – сказала она, пытаясь придать своему голосу такой же ровный и вежливый оттенок, как и у него. Она не могла вообразить, что ему еще может быть нужно от нее. У лорда не имелось никакой причины произносить ее имя. Он легко мог позволить ей пройти мимо, сделав вид, что не заметил ее присутствия. Это даже не выглядело бы грубым с его стороны. Сюзанна шла настолько быстро, насколько было возможно в переполненном бальном зале, явно, чтобы попасть куда–то, куда ей срочно понадобилось.

Он улыбнулся ей, если это можно было назвать улыбкой – никакие чувства никогда не касались его глаз.

– Мисс Бэлистер, – сказал он, – как Вы поживаете?

На мгновение она замерла, уставившись на него. Он никогда не задавал вопрос, если на самом деле не хотел получить ответ, с другой стороны, не было никакой причины полагать, что его интересовало ее благополучие.

– Мисс Бэлистер? – удивленно повторил он.

Наконец, ей удалось произнести:

– Очень хорошо, спасибо, – хотя они оба знали, что это было далеко от истины.

Довольно долго он просто пристально смотрел на нее, словно изучая, пытаясь найти в ней нечто такое, чего она не могла даже представить.

– Милорд? – обратилась она, поскольку казалось необходимым нарушить наступившую тишину.

Он вскинул голову, словно голос изумил его.

– Прошу прощения, – учтиво принес он свои извинения. – Не хотите потанцевать?

Сюзанна онемела.

– Танцевать? – наконец отозвалась она эхом, слегка раздраженная своей неспособностью придумать что–либо осмысленное.

– Конечно, – подтвердил он.

Она приняла его протянутую руку – у нее не было выбора, когда столько людей наблюдало за ними – и позволила ему провести себя в круг танцующих. Он был высоким, еще выше, чем Клайв, он возвышался над нею на целую голову, и он удивительно владел собой и управлял даже воздухом вокруг него, если такое вообще возможно. Наблюдая за ним, пока они шли сквозь толпу, она была поражена неясным предчувствием, что однажды его знаменитый самоконтроль непременно даст трещину.

И тогда миру явится истинный граф Ренминстер.

* * *

Дэвид Мэнн–Формсби не вспоминал о Сюзанне Бэлистер в течение многих месяцев: с того момента, как его брат выбрал себе в жены Харриет Сноу вместо кареглазой красавицы, в настоящее время вальсирующей с ним вместе. Крошечное чувство вины вдруг проснулось в нем, как только он увидел ее, идущую через бальный зал будто бы с какой–то целью, когда любой, кто посмотрел бы на нее больше секунды, увидел напряженное выражение ее лица, боль, скрывающуюся в ее глазах. Он вспомнил все пересуды светского общества по поводу Сюзанны после того, как Клайв решил жениться на Харриет.

А ведь в этом не было ее вины.

Семья Сюзанны была, безусловно, респектабельной, но не титулованной и не особенно богатой. И когда Клайв бросил мисс Бэлистер, обратив свое внимание на Харриет, чей род был столь же древним, сколь велико ее приданое, общество смеялось за спиной неудачницы и, как он полагал, возможно в лицо. Ее называли алчной, чрезмерно честолюбивой, пытавшейся прыгнуть выше головы. Не одна матрона высшего света – из тех, у кого дочери были не столь обворожительны и привлекательны как Сюзанна Бэлистер – прокомментировала, что маленькую выскочку поставили на место, и как вообще такие, как она, смеют надеяться на брак с братом графа?

Дэвид считал весь этот эпизод довольно неприятным, но что он мог предпринять? Клайв сделал свой выбор, и, по мнению Дэвида, выбор этот был правильным. Харриет, в конечном счете, будет намного более хорошей женой его брату.

Однако Сюзанна оказалась невинной участницей скандала. Она не знала, что Клайва обхаживает отец Харриет, или что Клайв посчитает, что миниатюрная, голубоглазая Харриет несомненно будет прекрасной женой. Клайв должен был объясниться с Сюзанной прежде, чем поместить объявление в газете, и, даже если он был настолько труслив, чтобы предупредить ее лично, ему без сомнения не следовало делать объявление о помолвке на балу у Моттрэмов прежде, чем уведомление об этом появилось в «Таймс». Когда Клайв стоял перед маленьким оркестром с бокалом шампанского в руке и произносил свою радостную речь, никто не обратил внимание на Харриет, стоявшую рядом с ним.

Сюзанна была главной достопримечательностью, Сюзанна с ее приоткрытым от удивления ртом и глазами убитыми горем. Сюзанна, которая так старалась выглядеть сильной и гордой до тех пор, пока она, наконец, не покинула бал.

В течение многих недель, даже месяцев, ее лицо, исполненное страдания, стояло перед глазами Дэвида, пока медленно не стерлось, забытое среди ежедневных забот и повседневной рутины.

До этого момента.

Пока он не заметил ее, забившуюся в угол, притворяющуюся, что ее совершенно не интересуют Клайв и Харриет, окруженные компанией доброжелателей. Она была гордой девушкой, как он мог заметить, но гордость могла поддержать человека лишь до тех пор, пока ему не захочется убежать и остаться в одиночестве.

Он не удивился, когда она, наконец, начала пробираться к двери.

Сначала он хотел позволить ее уйти, возможно, даже отойти в сторону, чтобы она не заметила свидетеля ее бегства. Но затем, в результате несколько странного, непреодолимого импульса, его ноги вынесли его вперед. Он мало заботился о том, что теперь она подпирала стену в бальном зале. В светском обществе всегда были желтофиоли, и почти всегда находился кто–то, кто исправлял ситуацию.

Но Дэвид был Мэнн–Формсби до самых кончиков ногтей, и если и было что–то, чего он не мог вынести, так это того, что его семья кого–то обидела. А его брат, несомненно, больно обидел эту молодую женщину. Дэвид не мог сказать, что ее жизнь разрушена, но она явно незаслуженно подверглась большому страданию.

Как граф Ренминстер – нет, как Мэнн–Формсби – он был обязан возместить причиненный ущерб.

Именно поэтому он пригласил ее на танец. Танец обязательно заметят. Его будут обсуждать. И хотя Дэвида не имел привычки льстить себе, он знал, что простое приглашение на танец возымеет чудесное действие, восстановит популярность Сюзанны.

Казалось, она была скорее напугана его приглашением, но приняла его. Что еще она могла сделать в присутствии такого количества людей, наблюдающих за ними?

Граф провел ее в центр зала, его глаза, не отрываясь, смотрели на нее. Дэвид всегда понимал, чем она привлекала Клайва. Сюзанна обладала спокойной красотой брюнетки, что он находил гораздо более привлекательным, чем модный белокурый, голубоглазый идеал, столь популярный в обществе. Ее кожа была сродни бледному фарфору, лицо ее украшали совершенные брови в разлет и губы цвета розовой малины. Он слышал, что у нее были валлийские предки, и легко мог заметить их влияние.

– Вальс, – сказала она сухо, как только струнный квинтет начал играть. – Как неожиданно.

Ее сарказм позабавил его. Она никогда не была чересчур общительной, но всегда прямолинейной, и он восхищался этой ее чертой, особенно в сочетании с умом. Они начали танец, и затем, в то самое время, когда он решил сделать какое–нибудь глупое замечание о погоде, именно такую беседу они должны были вести, как два взрослых человека, – она нарушила правила, спросив:

– Почему Вы пригласили меня танцевать?

На мгновение он потерял дар речи. Слишком прямолинейно.

– Джентльмену нужна причина? – возразил он.

Она слегка растянула губы в подобии улыбки.

– Вы никогда не производили впечатление джентльмена, который делает что–нибудь без причины.

Он пожал плечами.

– Вы казались такой одинокой в углу.

– Я была с лордом Миддлторпом, – ответила она надменно.

Он не отреагировал на это высказывание, лишь поднял брови. Они оба знали, что возраст лорда Миддлторпа вообще не позволял считать его желанным спутником молодой леди.

– Я не нуждаюсь в Вашей жалости, – пробормотала Сюзанна.

– Конечно, нет, – согласился Дэвид.

Она подняла на него глаза.

– Теперь Вы снизошли до меня.

– И не мечтал об этом, – сказал он весьма честно.

– Тогда зачем все это?

– Это? – отозвался он эхом, вопросительно наклонив голову.

– Танцевать со мной.

Он хотел улыбнуться, но боялся, что это будет выглядеть насмешкой, поэтому ему удалось подавить улыбку, губы лишь слегка подрагивали, когда он произнес:

– Вы довольно подозрительны для леди, танцующей вальс.

Она ответила:

– Вальс – как раз и есть то самое время, когда леди должна быть наиболее подозрительной.

– Вы правы, – сказал он, удивляясь своим словам, – я хотел принести Вам свои извинения. – Он откашлялся. – За то, что случилось прошлым летом.

– О чем, – спросила она, тщательно взвешивая слова, – Вы говорите?

Граф Ренминстер посмотрел на нее, как ему казалось, доброжелательно. Это было не то выражение, к которому он был особенно приучен, поэтому не был совершенно уверен, что делал это правильно. Однако он пытался выразить сочувствие, когда говорил:

– Я думаю, что Вы знаете.

Ее тело сделалось неподатливым, он почувствовал это, поскольку вел ее в танце, и мог поклясться, что видел, как ее спина стала стальной.

– Возможно, – сказала она уклончиво, – но я не понимаю, каким образом это может Вас касаться.

– Может быть и нет, – допустил он, – но тем не менее, я не одобряю отношения высшего общества к Вам после помолвки Клайва.

– Вы имеете в виду сплетни, – спросила она вкрадчиво, – или прямые нападки? Или может быть беспардонную ложь?

Он сглотнул, не подозревая, что она попала в настолько неприятное положение.

– Все это, – сказал он спокойно. – У меня не было намерения…

– Не было намерения? – перебила она, в ее глазах полыхнула нарастающая ярость. – Не было намерения? Я была уверена, что Клайв сам принимал решение. Так значит, Вы признаете, что Харриет была Вашим выбором, а не Клайва?

– Она была его выбором, – сказал он твердо.

– И Вашим? – упорствовала она.

Казалось, будет не так уж страшно для его чести чуть–чуть солгать.

– И моим.

Она стиснула зубы, словно что–то доказала себе, но при этом выглядела так, словно из нее выпустили воздух. Его не покидало ощущение, будто она ждала этого момента в течение многих месяцев, но теперь, когда это свершилось, оказалось, что это не так уж и сладко, как ожидалось.

– Но если бы он женился на Вас, – сказал Дэвид спокойно, – я не стал бы возражать.

Она подняла на него взгляд.

– Пожалуйста, не лгите мне, – прошептала она.

– Я не лгу. – Вздохнул он. – Кому–то Вы станете прекрасной женой, мисс Бэлистер. В этом я не сомневаюсь.

Она ничего не сказала, но ее глаза заблестели, и он мог поклясться, что ее губы дрожали.

Что–то в нем шевельнулось. Он не был уверен, что это было, и не хотел думать, что хоть в какой–то степени она тронула его сердце. Однако, он понял, что просто не может видеть, как она вот–вот расплачется. Единственное, что пришло ему в голову, это сказать:

– Клайв должен был сообщить Вам о своих планах прежде, чем объявить о них обществу.

– Да, – сказала она надломленным голосом, сорвавшись на неприятный смешок. – Он должен был сказать.

Дэвид почувствовал, что его рука слегка напряглась на ее талии. Она не пыталась облегчить его задачу, но с другой стороны, у него не было причин ожидать, что она это сделает. По правде говоря, он восхищался ее гордостью, уважал то, как она вела себя искренне и мужественно, словно не позволяя обществу диктовать ей то, как и за что она должна судить себя.

Она была замечательной девушкой, с немалым удивлением осознал он.

– Он должен был сказать, – неосознанно он повторил ее слова, – но не сделал этого, и я обязан принести извинения.

Сюзанна подняла поникшую голову, посмотрела на него почти удивленно и сказала:

– Разве Вам не кажется, что извинения были бы более ценны, если бы их принес Клайв?

Дэвид улыбнулся без тени юмора в глазах.

– Действительно, но поскольку я вижу, что он этого не сделал. То я, как Мэнн–Формсби…

Она фыркнула, что совершенно его не позабавило.

– Как Мэнн–Формсби, – сказал он снова, повысив голос, затем вновь понизил его, поскольку несколько соседних танцующих пар посмотрели с любопытством в их сторону. – Моя обязанность, как главы семьи Мэнн–Формсби, – исправился он, – принести извинения, если член моей семьи совершает бесчестный поступок.

Он ожидал возражений, и действительно, она немедленно открыла рот, в ее глазах вспыхнул мрачный огонь, но затем внезапно она тихо выдохнула, казалось, передумала. И когда она, наконец, заговорила, то произнесла:

– Спасибо. Я принимаю Ваше извинение от имени Клайва.

В ее голосе слышалось спокойное достоинство, что–то, что заставило его захотеть привлечь ее ближе к себе, переплести пальцы, а не просто держать ее руку.

Но если Дэвид хотел исследовать возникшее чувство более детально – а он не был уверен, что хотел – шанс был упущен, поскольку оркестр окончил исполнять вальс, оставив их стоящими в самом центре бального зала. Он согнулся в изящном поклоне, а Сюзанна присела в легком реверансе.

Она пробормотала вежливое:

– Спасибо за танец, милорд, – и было ясно, что их беседа подошла к концу.

Наблюдая за тем, как она покидает бальный зал, – вероятно именно это она и делала, когда он перехватил ее, – он не мог освободиться от странного чувства…

Он хотел больше.

Больше ее слов, больше беседы с ней.

Больше ее.

* * *

Позже той ночью произошли два события, которые, несомненно, были очень странными.

Первое имело место в спальне Сюзанны Бэлистер.

Она не могла заснуть.

Многим это не показалось бы странным, но Сюзанна всегда принадлежала к тем людям, которые засыпали моментально, как только их голова касалась подушки. Это доводило ее сестру до сумасшествия в те дни, когда они жили в одной комнате. Летиция совершенно не хотела ложиться спать, ей хотелось шептаться, но Сюзанны участвовала в диалоге только легким посапыванием.

Даже в дни после предательства Клайва она спала как убитая. Это был единственный способ на время убежать от постоянной боли и неприятностей, которые сопровождали жизнь брошенной дебютантки.

Но этим вечером все было по–другому. Сюзанна лежала на спине (что само по себе было странно, поскольку она предпочитала спать на боку), и сверлила взглядом потолок, задаваясь вопросом, когда это трещина в штукатурке расползлась так, что стала напоминать кролика.

Или точнее, об этом она думала каждый раз, когда решительно выбрасывала из головы мысли о графе Ренминстере. Истина заключалась в том, что она не могла спать, поскольку не могла прекратить вновь и вновь переживать их беседу, останавливаясь, чтобы проанализировать каждое его слово, и стараясь не заметить трепет, пробегавший по телу при воспоминании о его слабой, несколько ироничной улыбке.

Она все еще не могла поверить, что смогла противостоять ему. Клайв всегда за глаза именовал его не иначе как «старик» и неоднократно характеризовал его скучным, высокомерным, надменным, самоуверенным и чертовски раздражающим. Сюзанна была в достаточной степени напугана графом. Конечно, Клайв рисовал его не очень уж доступным.

Но она стояла на своем и сохранила свою гордость.

Теперь девушка не могла спать, думая о нем, но она не сильно на это возражала – ей доставляло удовольствие чувство легкой эйфории.

Как давно она не чувствовала, что гордится собой. Она забыла это замечательное ощущение.

* * *

Второе из событий имело место на другом конце города, в районе Холборн, перед домом Энн Минивер, которая спокойно жила рядом с юристами и адвокатами, работающими в соседнем «Inns of the Court»[4], хотя ее профессией было, если это можно так назвать, быть любовницей. Любовницей графа Ренминстера, если быть совершенно точным.

Но мисс Минивер не подозревала, что происходит нечто странное. Единственным человеком, сделавшим данное открытие, был сам граф Ренминстер, который велел своему кучеру отвезти его после бала сразу к изысканному домику Энн. Но когда он поднялся к парадной двери и поднял руку к медному дверному молоточку, то внезапно понял, что у него пропало желание видеть ее. Дэвиду захотелось просто уйти.

Что для графа было весьма и весьма странно.