Тридцать восемь сантиметров

Шар из козявок сержанта Пеппера

Въезд на тринадцатый пост был перекрыт машинами, у которых терлись десятка два солдат. В полевой форме и полной выкладке, они походили на насекомых, выползших на солнце погреться. И обильно потели во всех этих фляжках, сухарных мешочках и наколенниках.

Я где-то слышал, что нахождение в полной экипировке было непременным условием военной страховки. Даже если ты подыхаешь от жары. В случае ранения или еще чего похуже, компенсации можно было не увидеть. Воображаю, как они судорожно напяливали всю эту тактическую холеру по тревоге. Трусы, носки, майка, камуфляж, подсумок, наколенники, налокотники, маскасеть на шлем, защитные очки. Боевая косметика в отдельном кармане. Бегали по казарме в поисках некстати оторвавшегося хлястика или еще чего ценного, вроде гигиенической помады. На этих бедолаг можно было навешать все что угодно: от рекламных сэндвичей до костюмов русалок, и они педантично носили бы их каждую операцию, не упуская ни малейшей детали. Боясь потерять долбаную страховку. Получалось смешно: любого самого крутого котика, способного прыгнуть с пяти метров, пробежать сорок километров не сбив дыхания, имел скромный бухгалтер, просиживающий зад за горой бумаг

– Стой! – винтовки были взяты наизготовку.– Стой!!

Вцепившись в сиденье, я представил, как в довершение из кустов справа вываливает танк и давит весь этот самодвижущийся классический хлам с тремя инспекторами отдела расследований внутри. Крушит гусеницами матерчатый верх, сминает пластиковую собачку, качавшую головой на приборной панели. С шумом, треском и воплями.

Хрясь! Брууууммм! Богатое воображение всегда было недостатком, который мешал жить. И сейчас я был готов променять его на немного снега, который здесь по расписанию чуть ближе, чем конец света и на Алю, до того как она села на хмурый. Снег и Аля – все, что я желал в жизни. Мне стало тоскливо, и я вздохнул.

Почему все так, Аля? Ну, почему? Одни вопросы. Я жил вопросами, и настоящее счастье было недалеко. Оно заключалась в ответах. Снег еще сыпал в моем сознании. Я вспомнил похороны, холод, чей- то плач. Глину свежего холмика. И совсем завяз в той кладбищенской грязи, пытаясь оттереть от нее подошвы. Бред. Ведь я уже семь не в Кемерово. Но снег мне по-прежнему снился. Временами. Все это пронеслось передо мной в одно мгновение. Я был сильно испуган.

– Стой!!!! – в нас целились.

Господину старшему инспектору пришлось с грохотом остановить экипаж. Свист и хлопки крыши неожиданно оборвались, стало слышно, как вокруг самозабвенно надрывались цикады. Они благодарно жарили изо всех сил заглушая стоны нашего Воксхолл- Мартина и топот солдатских ботинок.

За короткий промежуток времени, которого паралитику едва хватит на движение бровями, мы были выдернуты из машины и расставлены у капота. В той самой позе, что обожают флики и охрана. Их медом не корми, дай кого-нибудь загнуть. Если бы правонарушители вдруг неожиданно исчезли, то они бы с успехом ставили в первую позицию друг друга. Просто так из любви к искусству.

Ситуация была глупейшей. Ладони жгло накаленным металлом, а в затылок било солнце. Нас тут же обыскали, вывернув карманы. Все произошло настолько быстро, что бедняга Моисей просыпался уже в позе кобылы ожидающей жеребца.

-Позвольте, – сказал старая развалина и чихнул.

-Молчать! –скосив глаза я увидал сержанта изучавшего наши документы. Он хмурил брови, как любой мелкий начальник, которого на миг озарила падающая звезда. Десятки лет он подтирал за другими, и вдруг! Неожиданно! Подтерли за ним самим. Такие обычно начинают кривляться, и строить из себя президентов банановых республик, пап римских и Мэрилин Монро. Всех и сразу. Этот не был исключением, он важно надулся и приказал.

– Снимите шляпу с толстого.

-Не снимается, сэр!

-Не получается, сэр!

-Детишки налили клея, – пояснил поливаемый солнцем толстяк, на его лице начинали образовываться первые бисеринки пота. – Мы из отдела расследований таможенного управления.

-Почему не остановились на первом посту?

-Я его не заметил, – честно ответил Невозможный. Он действительно его не заметил, потому что рассказывал мне, чем думает старая развалина. Приводить этот аргумент в качестве доказательства того, что он говорит правду, Эдвард Мишель почему-то не стал.

-Разберемся,– собеседник повернулся к нам спиной и пошел к машинам перегораживающим въезд на тринадцатый пост.

– Извините, можно я стану прямо?– спросил Моисей ему в спину – у меня ишиас, господин сержант.

Тот пропустил вопрос мимо ушей.

-Вот видишь!– тихо произнес Мастодонт, обращаясь к покачивающему головой Рубинштейну,– Наверное, он был хорошим мальчиком: помогал печь печенье маме, ежедневно пил молоко, всегда выполнял домашние задания. Но достаточно было дать ему нашивки, и что мы получили?

-Что мы получили, Эдвард?

-Говорящую свинью, вот что, Мозес.

Несмотря на мучившую меня жару, я улыбнулся.

Все выяснилось достаточно быстро, сержант кому-то позвонил и уже через пятнадцать минут, состроив недовольную мину, вручал нам документы. Конечно, ему бы хотелось, чтобы мы оказались крысами, ежедневно таскавшими через границу всякую всячину, в основном нелегальную. Ну, или на крайний случай забыли бы документы дома.

-Они в другой рубашке, сэр…– он представлял, что пакует нас как чемоданы. Ему мерещилась большая сверкающая медаль и благодарность перед строем. Но сегодня был совсем не его день. Он рассматривал нас глазами одинокого неудачника пять лет собиравшего шар из собственных козявок для книги рекордов и на пороге здания на Драммонд-стрит узнавшего, что его обскакал какой-то румынский пенс, у которого большая семья.

-Не переживай, малыш!– безмятежно сказал его величество, вытирая лицо отвратительным липким комком, который он считал за носовой платок,– зато теперь, если ты захочешь поехать в какую-нибудь дыру вроде Мексики или еще куда, тебе понадобится дополнительный чемодан для документов. Таможенная служба Ее Величества всегда благодарит за услуги.

Несостоявшийся рекордсмен книги рекордов огрызнулся, что передвигается исключительно на военном транспорте, который таможня не досматривает. В ответ Эдвард Мишель философски пожал плечами и улыбнулся.

-Сержант Пеппер, да? – прочел он на униформе.

Маленькой местью Пеппера было то, что развалюху старшего инспектора за оцепление не пустили, и мы вынуждены были идти пешком.

На тринадцатом сновали фигуры в защитных комбинезонах. Поразительно было видеть, как вояки мгновенно перетягивали лентами любой объект. В них было что-то от обстоятельных пауков, всем смыслом жизни которых была паутина. Пост был затянут в нее полностью. И в этом хаосе четко просматривались те дорожки, по которым следовало идти. Метрах в ста, от перегораживающих дорогу машин виднелись пункты досмотра, на одном из которых замер камион с открытыми задними воротами. Там кто-то копошился, медленно передвигаясь за трепетавшими на горячем ветру лентами.

Пот лил с нас ручьем, и я удивлялся инспектору Рубинштейну, на цыплячьей шее которого болтался вязаный шарф. Он шаркал по бетону, напоминая старого бассета, которого необходимость опорожниться вытянула с места у камина. Топавший в вразвалочку Моба лихо дымил сигарой.

– Что будем, Моз? Поболтаем со свидетелями или глянем на груз? Смотри, вон Соммерс из легавки. Эти уже тут как тут. Сейчас заявит, что мы путаемся под ногами.

-Пойдем, что-нибудь разнюхаем, Эдвард,– предложил заслуженный ревматик, – Мне кажется начинать надо со свидетелей. Не дай бог меня еще продует на площадке. Представь, я забыл растирку миссис Рубинштейн дома. Теперь мне нечем спасаться!