ГЛАВА 48
ГОЛЕМ
о. Сицилия.
Вглядываясь в рассветный горизонт, так же, как царь Эгей, ожидающий сына из опасного похода, я гадала, какой парус увижу: черный, или белый? Канул в Лету Эгей, вместе со своим сыном Тезеем, да и крутобокие корабли давно истлели на неведомом берегу... А я всё стою, всё жду своих героев.
Яхта наконец причалила и они, один за другим, сошли на берег. Король Таранис, целый и невредимый, но с постаревшими на целую вечность глазами; Счастливчик Лучано - а ведь его прозвище вновь оправдало себя! Молодой, рыжий, топая по сходням, он вовсю ухмылялся щербатым ртом.
Яррист нес на руках девушку. Голова её была запрокинута, ноги и руки безвольно покачивались в такт шагам. Я бросилась к ним, но Барбаросса, ревниво оттеснив меня плечом, не дал подойти. Архистратиг изменился. Волосы его поседели, один глаз стал мертв, черен, как потухший уголь, и пуст, да и во втором более не угадывался отблеск золотого ихора. Могучие плечи поникли под тяжестью оплавленных доспехов. А вот усмешка осталась прежней: вечная гримаса превосходства...
- А вы, драгоценная, какими судьбами оказались так далеко от дома?
Я отшатнулась, но взяла себя в руки. Ему многое можно простить. Сейчас - многое.
- Встретить героев - честь для меня и неизменный долг. - я попыталась издалека заглянуть в лицо девушки, бледное и изможденное. - Она жива?
- Мы не знаем. - обойдя меня, он ступил на узкие, вырубленные в скале ступени, ведущие наверх, в замок.
А вот Рефаим, в отличие от остальных, казался таким же, как и на протяжении шести тысяч лет, что я его знала…
- Рад вас видеть, Лилит. - Семъяза вежливо поклонился.
- Почему вы так долго?
- Они были мертвы, как высосанный досуха младенец. - рыжий разбойник притворно хлопнул себя по губам. - Прошу прощения, высокородная донна. Трудно вот так, сразу, отвыкнуть от старых привычек.
- Помнится, в посмертии вы не были столь вульгарны, Иегуда. - заметил Семъяза.
- Ах, мой бывший консильери… Долгие годы я был скучным стариком, и много ли мне было надо? - Счастливчик театрально развел руками. - Зато теперь я молод и безрассуден, как и в тот давний, трижды проклятый день, когда Гигант вошел в ворота отцовского дома в старом Ерушалайме. - тут он спохватился и заметил озабоченно: - Кстати, нужно незамедлительно принять меры безопасности. Как только Тригинта узнает, что я остался не у дел, слетятся стервятники. - и он тревожно оглядел небо, словно боялся, что птицы уже хищно парят над островом.
- Тригинты больше не существует, Маккавей. - бросил Таранис, проходя мимо. - Ты запамятовал, что был единственным, уцелевшим из первой Тридцатки?
- И то верно… - бывший вампир облегченно просветлел лицом.
Я повернулась к Лучано:
- Вы сказали, они были мертвы. Поясните, будьте добры.
- Самим бы хотелось разобраться, великолепная донна. Но, кажется, мы все еще не в себе. - он передернул плечами, укрытыми черным, с белым подбоем плащом, удивительно ему не шедшим. - Предлагаю подняться в замок. Там должна остаться кое-какая еда… Я имею в виду кладовые, что мы держали для живых слуг. Две тысячи лет я жаждал отведать копченого окорока, две тысячи! Представлял ломоть горячего хлеба - всякий раз, когда городские пекарни разжигали печи, я испытывал голод, по силе не сравнимый даже с вампирской жаждой крови! Мечтал выпить бутылку хорошего вина… Вы знаете, донна, мы тут, на склонах Этны, развели замечательные виноградники. Пойдемте! - он оглядел всех по очереди. - Надеюсь, древняя распря не помешает вам насладиться моим гостеприимством. Тем более, что сей конфликт исчерпан до самого донышка.
- Лично я проголодался, как волк. - откликнулся король Таранис. - Надеюсь, в ваших кладовых найдется добрый кусок сырого мяса?
- Они в вашем распоряжении, э-э-э… ваше величество.
Я смотрела в спину Ярристу, поднимавшемуся всё выше.
- Позвольте проводить вас, Лилит. - предложил руку Семъяза и мы вместе направились к ступеням.
- Что там произошло? - спросила я снова.
- Из-за раны, полученной копьем Всевышнего, я никак не мог повлиять на ход событий…
- Но вы видели!
- В этом-то и трагедия, прекрасная Лилит. Видеть, как они умирают, как Наоми убивает себя, и ничего не в силах изменить…
- Что вы сказали? - я вырвала руку из-под его локтя. - Ш'хина покончила с собой?
- "Смертию смерть поправ". - помните, Иегошуа не раз повторял эти слова? - он посмотрел так, словно взглядом хотел передать какую-то мысль. Будто опасался высказать её вслух.
- Умерев, он надеялся воскреснуть, тем самым сравниться с бессмертным Создателем… - задумчиво произнесла я. - Вы надеетесь, у нее получится? Исполнить предназначение?
Он только пожал плечами и вновь взял меня под руку.
Некоторое время мы поднимались в полной тишине. Затем я заметила:
- Лучано стал человеком.
- Наверное, это и было самым заветным, самым сокровенный желанием вампира. - кивнул Иван.
- А Яррист? Что с ним?
- Простите, Лилит, я и сам не понимаю. Кто знает, какие сюрпризы таятся в дарах Ш’хины? Я, например, обрел свободу. - Семъяза слегка пожал плечами. - Нас всех нашел король Таранис. После схватки с братом он спустился в пещеру...
- Это оно? - мы одновременно взглянули вверх. Таранис поднимался по ступеням, небрежно опираясь на копье с длинным листовидным наконечником, испещренным древними знаками.
- Маккавей отыскал его после исчезновения Форега, и хранил все эти годы. Не беспокойтесь, теперь копье в надежных руках.
- Смертию смерть поправ. - задумчиво повторила я. - Вы думаете, она…
- Ничего я не думаю! - оборвал меня Семъяза. - Но верю. И давайте не будем об этом.
…Счастливчик постарался на славу: стол ломился от яств. Блюдо с жареным фазаном, другое с молочным поросёнком, груды фруктов, источающие сдобный аромат хлеба… Даже несколько древних, в паутине и пыли, кувшинов с заплесневелыми боками и залитыми черным воском горлышками. На серебряных столовых приборах - отблески сотен свечей.
Семъяза вышел к столу в черном смокинге, Лучано - в белоснежном фраке, король Таранис раздобыл где-то кожаную куртку с множеством замков и заклепок и такие же штаны - не иначе, порылся в гардеробе Вито.
Один Яррист так и не снял оплавленных доспехов, только страшный мертвый глаз прикрыл черной повязкой.
Спускаясь по лестнице, сидхе разглядывал череду портретов испанских грандов в костюмах разных эпох. Просмотрев все, король усмехнулся, и повернулся к Счастливчику.
- А вы не лишены тщеславия, Маккавей. Вот начнет кто-нибудь изучать ваши семейные портреты, и уверует в переселение душ…
- В моём замке, на протяжении веков, гостили самые разные люди. - пояснил бывший вампир. - Этот портрет, например, написал Караваджо - его сослали на Сицилию за какую-то мелкую провинность. А этот - Мазаччо, он гостил у меня несколько месяцев, лечился от чахотки… - Счастливчик скромно потупился. - Кое-что я, разумеется, выставляю в музеях, Прадо, Лувре и других, по всему миру. Но жемчужину коллекции - круговую фреску "Битва в долине Меггидо" - я не показываю никому, кроме избранных. Она написана на стенах Львиного зала, и, как вы понимаете, не может быть перенесена в другое место. Если пожелаете, ваше величество, позже мы поднимемся в башню. Пикассо был гением, согласитесь. Я даже предлагал сделать его вечным - ну вы меня понимаете… Но он отказался. Боялся, что перестав испытывать животный страх смерти, не сможет творить… Замок Крови Господней хранит множество реликвий. Заботу о некоторых я нижайше попрошу принять на себя Рыцарей ордена Святого Динария - дабы не оказались они в неподобающих руках; другие же… Возможно, настал день, когда чудеса моего замка предстоит явить миру. Но! - Счастливчик гостеприимно повел руками - прошу к столу!
- Вы приготовили поистине царское угощение, дон Лучано! - я улыбнулась, принимая его руку.
- Ну что вы, солнцеликая донна! Мне это доставило истинное наслаждение. И… маленькая просьба: не зовите меня больше доном. В роли хозяина Сангре-де-Диос я устраиваю последний прием.
Яррист, проходя мимо нас, самым невежливым образом хрюкнул, затем, пинком подвинув тяжелое кресло, упал в него, схватил ближайший кувшин и, отбив горлышко о край стола, сделал могучий глоток.
Семъяза сел рядом с ним.
- Может, не следовало оставлять Ш'хину одну? - спросил он. - Если она очнется, хорошо бы, чтобы рядом кто-то был…
- Всё еще пытаетесь давать советы, дорогой братец? - съязвил Барбаросса и отвернулся.
Что-то с ним было не так. Будто разжалась, распрямилась тугая пружина, спрятанная в груди. В движениях, вместо выверенной точности, появились широта и размах, единственный глаз блестел какой-то новой, незнакомой мне страстью, и весь облик Первого Рыцаря стал будто проще, доступнее. Он больше не опалял.