Гарри Дэниельс, кажется, не слишком обрадовался, увидев меня в своем кабинете, хотя и привычно улыбнулся.
– Привет, Макс. Что слышно о Джо?
Все, что происходило в управлении шерифа, очевидно, тотчас становилось известно всем. Я попытался как можно небрежнее ответить:
– Ему нужно немного отдохнуть. Он отправился в очередной отпуск.
– Довольно неожиданно, а? Ведь еще на днях он был здесь, в отеле – в тот вечер, когда умер Фрэнчи.
Я испытующе взглянул на Гарри, но не мог понять, хотел ли он на что-то намекнуть этим своим замечанием.
– Да, – кивнул я. – Он приходил сюда около шести вечера, так как собирался проверить одного из ваших гостей.
Дэниельс не проявил особого интереса.
– Ладно-ладно. А вас что беспокоит?
– «Француз».
– Да забудьте вы о нем, наконец. Он умер и похоронен. А я рассказал вам все, что знаю.
– В это я не верю. Завтра состоится следствие у коронера, и я думаю, что там пойдет речь о некоторых странных вещах. Положив его в номере и не вызвав врача, вы рассчитывали на то, что он умрет?
Он побагровел.
– Хотите выставить меня убийцей?
– Просто интересуюсь.
Он взял со стола ручку и несколько минут повертел ее в пальцах, потом поднял глаза.
– Ну хорошо, буду откровенен. Я действительно не огорчен, что он умер. От него были одни неприятности, но, покажись мне его состояние критическим, разумеется, я вызвал бы врача. Вы же не думаете, что я желал для отеля такой «рекламы».
– Вряд ли.
– Я и в самом деле не думал, что дела обстоят так плохо. Что вообще случилось – сердце?
– Хуже.
Лицо Гарри напряглось.
– Что же тогда?
Если я скажу ему, ничего не случится. Все равно завтра это станет известно всем, а жены и без того уже знают.
– Мы полагаем, что его убили.
Дэниельс с минуту сидел совершенно неподвижно. Потом глотнул воздух, словно рыба, выброшенная на песок.
– Как?
– У него над сердцем была маленькая колотая рана. Нанесенная шилом или длинной иглой.
– Вы хотите сказать, что его закололи, когда он находился за игорным столом?
Я покачал головой.
– Не думаю. Кто-то подмешал ему в выпивку наркотик. Он потерял сознание, а убит был, очевидно, позже, когда лежал в номере.
– Кем?
– Этого мы еще не знаем. Но в его желудке обнаружили хлоралгидрат.
– И тот дали ему здесь, в отеле?
– Да, вероятно, в его последнем бокале. Бак Пангуин знал, что Фрэнчи потерял сознание. Знал он, куда вы его отправили?
Дэниельс заколебался.
Я негромко предупредил:
– Лгать не стоит, я все равно узнаю.
Он опять побагровел и отрывисто бросил:
– Знал. Когда сообщили о происшествии, он сидел здесь.
– Спасибо. – Я встал и направился к двери.
– Подождите…
Не успел я дойти до двери, как он схватился за телефон; конечно, звонил Пангуину. Для меня бы лучше застать старого игрока врасплох, но ничего изменить я не мог. Миновав вестибюль и игорный зал, я остановился перед окошком кассира.
– Добрый день, лейтенант, – сказал человек в окошке.
– Пангуин у себя?
– Сейчас посмотрю. – Он исчез и через минуту вернулся вместе с Пангуином.
– Заходите, Макс.
Щелкнул электрический замок, я открыл дверь и последовал за Пангуином в его кабинет. Комната была такой же, как и сам он: простой и бесцветной. Не было даже картин на стене. Люди типа Фрэнчи Мэлмена бывают очаровательны, но большинство управляющих казино безличны и неприметны, а тепла в них столько же, сколько в куске мороженого мяса.
Пангуин указал на кресло перед письменным столом, обошел вокруг стола и тоже сел.
– Чем могу служить?
– Я хотел бы еще раз побеседовать с вами о Французе.
– Вот как?
– Подозреваю, вы могли бы рассказать о нем больше, чем любой другой. Верно?
Он с минуту раздумывал. Его веки были так тяжелы, что нависали над самыми зрачками глаз, таивших в себе ледяной холод.
– Ладно, – сказал он. – Может быть, я действительно знаю о Фрэнчи больше, чем другие. Но просто не понимаю, почему ваше ведомство поднимает вокруг него такую шумиху.
– Это играет какую-то роль?
– Следовательно, вы мне ничего говорить не хотите. Ладно, я не возражаю. Фрэнчи устроил меня на мою первую работу, еще в те годы, в Новом Орлеане. Тем самым – косвенно – он меня поставил и на это место. В то время он был большим человеком и оказывал мне некоторые любезности. Не спрашивайте, почему. Он не был щедр и любезен с людьми, кроме тех случаев, когда он что-то с этого имел.
Я слушал молча.
– Но все уже давно позади, а счастье непостоянно. Фрэнчи остался без гроша. Я встречал его время от времени, одалживал ему деньги – деньги, которые он мне всегда возвращал. В конце концов я приехал сюда, и Фрэнчи тоже здесь появился. Он был полным банкротом, и сам это знал. Но все еще оставался знаменитостью. Когда он входил в казино, туристы тянулись следом, как за кинозвездой.
Пангуин умолк и, барабаня пальцами по стеклянной поверхности письменного стола, казалось, раздумывал, тщательно подбирая слова.
– Я дал ему взаймы тысячу долларов. Он ее проиграл. Я дал еще тысячу, она последовала за первой. Он считал не совсем приличным проигрывать их здесь и ходил для этого в «Звездную пыль». Но когда он в третий раз пришел за деньгами, я сказал «нет». Это стало бы просто бездонной бочкой.
– Итак, вы его бросили?
– Нет. Я предложил ему работу. Сто долларов в неделю, подсадной уткой. Он притягивал массу людей, как только подходил к игровому столу. Не спрашивайте меня, почему – от него, видимо, исходит такая аура.
– И ему нравилась эта работа?
– Совсем не нравилась. Но он не жаловался. Я сказал ему четко и ясно: его время прошло. Но если он будет вести себя соответственно, то продержится у нас до конца своих дней.
Он замолчал, некоторое время раздумывая. Затем изобразил некоторое подобие улыбки.
– Когда становишься старым, это плохо. Фрэнчи так гордился своей репутацией завзятого игрока, будто был национальным героем. Ну, это может случиться с каждым.
– Значит, он был звездой – подсадной уткой с окладом сто долларов в неделю?
– Да, так и было.
– Но это еще не все. – Я посмотрел на него в упор. – Сейчас в Лас-Вегасе находятся три женщины, каждая из них утверждает, что она замужем за «Французом». И каждой из них он сообщил, что выиграл двести тысяч долларов и собирается прекратить играть, как только накопит четверть миллиона.
Пангуин скривил губы.
– Это типично для Фрэнчи. Он был просто помешан на женитьбах. В Новом Орлеане я за год дважды был у него свидетелем на бракосочетаниях.
– Как же он это устраивал?
– Чистый блеф. Просил какого-нибудь приятеля облачиться в черное, надеть воротничок задом наперед и сыграть комедию. Он даже заказывал печатать фальшивое свидетельство о браке.
Это меня не удивило.
– Вы ведь знали его жену Ирис, по прозвищу «Железные Штаны»? Или Фрэнчи о ней рассказывал?
– «Железные Штаны»?
– Француз женился на ней в двадцатые годы.
Пангуин покачал головой.
– Не припомню, чтобы когда-то слышал о ней.
– А что вы думаете об этих двухстах тысячах долларов? Были у «Француза» шансы так много выиграть, и чтобы вы не знали?
– Ни в коем случае. Мы с ним не желали допускать никакого риска. Каждую ночь перед уходом из казино его обыскивали. Вся история с двумя сотнями тысяч – его обычное надувательство. Этот человек просто не умел говорить правду. И прежде всего женщинам.
– Еще кое-что, – продолжал я. – Когда пришло сообщение, что «Француз» потерял сознание, вы были в кабинете Дэниельса. Как выясняется, вы были старым другом Фрэнчи. Почему же вы не послали за врачом?
Пангуин развел руками.
– Я решил, что он просто пьян. У нас с ним была договоренность, что каждый раз, когда заведение угощает всех игроков, он тоже получает выпивку. И он никогда не пропускал. Это могло быть причиной того, что сердце в конце концов не выдержало.
– Сердце тут ни при чем. Кто-то подмешал ему в выпивку наркотик.
Я внимательно следил за Пангуином. Казалось, он был твердо убежден, что Фрэнчи умер нищим. Я бы тоже в это поверил, не будь того пакета на складе.
Пангуин вскочил. Казалось, он вот-вот взорвется. С трудом проглотив слюну, он спросил:
– Наркотик? В нашем отеле? Как это? Зачем кому-то давать Фрэнчи наркотик?
Я игнорировал его возмущение.
– Знай мы это, имели бы ответы на многие другие вопросы. Значит, вы уверены, что Мэлмен не мог выиграть двести тысяч долларов? Может быть, он играл на высоких ставках против какого-нибудь техасского нефтяного магната?
– А что он мог поставить?
Да, он прав. Но ведь деньги существовали! Они лежали у меня на душе тяжким камнем. Почему Джо принес их из отеля и положил в свой письменный стол? Может быть, он убил Француза? До сих пор я не отваживался задавать себе этот вопрос, но теперь и не мог от него уклоняться. Были еще какие-то обстоятельства, которых я не знал. Ведь не знал же я, что Китти когда-то была замужем за Мэлменом. Скажи мне кто-то об этом, тут же не предъявив доказательств, я бы тоже не поверил.
Следовательно, Джо мог… Но это абсурд! Я не мог сомневаться в Джо.
– Вы точно знаете, что это был наркотик? – Пангуин смотрел на меня, словно уличая во лжи.
– Врач нашел в его желудке хлоралгидрат. Кто-то его умышленно отключил, а потом убил – в номере вашего отеля.
Пангуин, как ракета, взлетел со стула.
– Убил! Но послушайте…
– Приходите завтра на слушание, и все узнаете. Все равно вы должны прийти. Вы-то знаете о Французе больше, чем все остальные.
С тем я и вышел. Брошенный им последний взгляд меня вовсе не успокоил. Черные глаза пылали, осыпая меня искрами сдерживаемой ярости, будто он считал меня лично ответственным за смерть «Француза».
Коктейль-бар был почти пуст. Я подошел к стойке и спросил Дору Ковски, однако той еще не было на работе. Тогда я позвонил в управление и велел Элу Фриду заехать за ней и ее мужем, привезти в отдел и ждать меня вместе с ними.
По пути к выходу я еще раз остановился у стола старшего посыльного. Роб Хобарт разговаривал по телефону.
– Добрый день, лейтенант, – вежливо поздоровался он, закончив разговор.
Я кивнул.
– Хочу еще раз спросить вас спросить: как все в деталях происходило в тот вечер, когда умер Фрэнчи?
С минуту он молчал, раздумывая.
– Ну, я сидел здесь и услышал, как в игровом зале вскрикнула женщина. Затем увидел, что все гости сбегаются к одному столу, и пошел посмотреть, что случилось. Протиснулся сквозь столпившихся людей и увидел Майка Ковски, склонившегося над «Французом». Я спросил, что произошло, и он сказал, что Фрэнчи лишился чувств и что я должен вызвать Пангуина. Тут же один из крупье сказал, что Пангуин в кабинете Дэниельса, поэтому я, оглядевшись по сторонам, увидел Фостера и послал его к шефу.
– И сколько прошло времени, пока они оба пришли?
– Самое большее три-четыре минуты. Охранники в зале немного оттеснили людей, и Фостер принес носилки. Мы с ним положили на них Фрэнчи, Пангуин пощупал пульс, а затем сказал Дэниельсу, что того нужно уложить в номере. Что мы и сделали.
– А что происходило после этого?
– Ну, ничего особенного. Мы положили его на кровать и укрыли одеялом; потом я пошел в кабинет, доложил Дэниельсу и спросил, следует ли вызвать врача. Он сказал, что Фрэнчи просто пьян, и он сам о нем позаботится. Поэтому я вернулся на свое место.
– И это все?
– Нет, не совсем. Люди, для которых был зарезервирован этот номер, прибыли около двадцати трех часов, и портье послал меня вывести оттуда Француза. Однако тот уже был мертв.
– Тогда вы пригласили Дэниельса.
– Да. А он сразу же вызвал вашего сотрудника, Болдинга.
Остальное я знал, но все же спросил:
– Значит ни один человек не видел Фрэнчи с того момента, как вы уложили его в номере, и до того, когда вы же нашли его мертвым.
– Насколько мне известно, никто.
– Ладно. Завтра состоится слушание этого дела. Приходите, вы вызываетесь как свидетель.
У выхода мне встретился Клайд Болдинг. Я поручил ему опросить всех служащих отеля, которые могли проходить мимо номера, где лежал «Француз»; возможно, один из них видел, как кто-то туда входил. Он должен был также установить, что делал Фрэнчи в тот вечер, когда пришел в отель, с кем разговаривал, и не было ли в его поведении чего-то необычного.