Тролльхол

5. Сторожевая башня

Они сворачивают с тропинки, петляющей вдоль берега, и направляются вглубь острова, по камням, выглаженным ветрами и дождями. Тролльхол кажется пустынным, не видно ни домов, ни людей, но неожиданно за выступом скалы открывается прямо-таки идиллическая картина: обширная лужайка с ровно подстриженной сочной травкой, одноэтажный домик совершенно образцового вида в центре, традиционного красно-коричневого цвета, с белоснежной отделкой карнизов и крыльца. Слева к дому примыкает длинный гаражный бокс, способный вместить как минимум с десяток автомобилей, а рядом, выстроенные в ровный ряд, стоят сами автомобили, сияющие глянцем и хромом. Все они выглядят, как новые, хотя среди них есть модели старого образца, напоминающие гигантских экзотических жуков.

— Надо же, прямо парад машин! Давайте подойдем, посмотрим? — Рин ловит одобряющий взгляд Фрои и ускоряет шаг. Широкие голенища новых сапог хлещут по ногам. Наверное, рассчитаны на то, чтобы в них заправляли грубые джинсы, но на Рин тонкие трикотажные леггинсы.

— Полюбуйтесь, конечно! Мы ведь никуда не спешим. — Фроя явно не разделяет восторга, наверняка не раз уже видела эту автовыставку, но все-таки идет следом. — Только не прислоняйтесь к ним! Хенрик натирает их дважды в день специальной мастикой и карнаубским воском, это бесцветные вещества, но от них могут остаться пятна на одежде.

— Вот уж не ожидала увидеть машины на острове! Куда здесь можно ездить? Ведь даже дорог нет.

— Хенрик выгуливает их по очереди, катаясь вокруг дома. Он обожает свои «саабы» и скорее расстанется с супругой, на которой женат полвека, чем с одной из своих железных красоток. О, а вот и он! — Фроя приветственно машет рукой мужчине, выходящему из гаражного бокса. Тот сдержанно кивает и неприветливо косится на Рин, как раз осмелившуюся в этот момент погладить отполированный бампер автомобиля самого почтенного с виду возраста.

— Сороковой год! Раритет! — с трудно скрываемой нервозностью в голосе сообщает автовладелец, торопливо направляясь к ним. Высокий и худой, как жердь, он выглядит ровесником этого ретро-экземпляра, которому вряд ли меньше восьмидесяти лет.

Рин отдергивает руку и пытается изобразить самый сильный восторг в надежде польстить хозяину.

— Машина совсем как новенькая! — Она высоко вскидывает брови, старательно изображая восхищенное изумление.

Хенрик останавливается и одобрительно кивает, скрещивая руки на груди. Придирчиво осматривает бампер, к которому прикасалась Рин, постукивает ногой по туго накачанному колесу. Помедлив, улыбается с намеком на доброжелательность, и спрашивает:

— Зайдете выпить чаю? Анна как раз нажарила гору пончиков.

— Спасибо, но нам надо идти. Заглянем в другой раз, — отказывается Фроя.

— Жаль. Тогда хотя бы познакомь меня с твоей очаровательной спутницей. — Хозяин подслеповато прищуривается, присматриваясь к Рин.

— Это Арина, художница из России. Будет рисовать дом Юхана. Помнишь, я говорила? Она приехала только вчера. Хочу показать ей наш остров и сводить к Вильме. Представь себе, кто-то вымазал грязью окно в комнате, приготовленной для нее. И случилось это, едва она переступила порог дома! Вильма подберет нужное средство, чтобы нашу гостью больше не тревожили. — Фроя скороговоркой выдает всю тираду, не позволяя Хенрику вставить даже слово, берет Рин за руку и тянет в сторону. Коллекционер «саабов» озадаченно смотрит им вслед, почесывая затылок. В окне дома за его спиной появляется любопытное лицо полноватой немолодой дамы, судя по всему, его супруги Анны. Вид у нее явно нерадостный.

Рин чувствует себя пятилетним ребенком, застигнутым врасплох в самом разгаре процесса сотворения какой-нибудь каверзы, и ей хочется высунуть язык с громким «бе-е!», чтобы отразить колючие взгляды, но она просто отворачивается. Нигде не любят чужаков, так уж устроено.

Минут через двадцать, проследовав через небольшой смешанный лесок, Рин и Фроя выходят к другому дому, точной копии дома Хенрика. Можно было бы решить, что они сделали круг и вернулись в то же место, если б не отсутствие автомобилей и наличие цветочных клумб, густо сгрудившихся на лужайке вдоль фасада. Возле дома Хенрика Рин не заметила ни одной клумбы. А здесь шапки гортензий, огромные и пышные, как сугробы, заслоняют окна, за одним из которых маячит чей-то силуэт.

— Все время поражаюсь, как нашей Ингрид удается разводить цветы в таком суровом климате! — замечает Фроя. — Разве что ей тоже помогает наша Вильма. Хотя… думаю, Вильма слишком далека от таких вещей, как цветники и тому подобное. Вряд ли она стала бы тратить на это время и силы.

— Даже за деньги? — Рин с упоением вдыхает сладковатый цветочный аромат.

— Деньги ее давно не интересуют. — Фроя хмыкает.

— Надо же! Клумбы, и правда, роскошные. — Рин успевает сделать пару шагов в направлении дома, но поспешно возвращается к своей спутнице, окликнувшей ее с тревогой в голосе.

— У нас не принято топтать чужие лужайки, — поясняет она. — Ингрид это не понравится. Она не прогонит, конечно, но раз не вышла к нам, значит, не настроена общаться. Не будем ее волновать.

— Почему же тогда нигде нет изгородей?

— Закон не позволяет. Да, и кому это понравится, если каждый обнесет свои владения забором? Территории у домовладений немалые, и тогда даже прогуляться будет негде. Однако приближаться к домам без приглашения хозяев — это дурной тон. Хотя и не запрещено.

Они идут дальше. На пути все чаще попадаются расщелины, заполненные водой. Некоторые легко перешагнуть, другие настолько широки, что приходится идти вброд, балансируя с раскинутыми в стороны руками, чтобы не потерять равновесие на ворочающихся под ногами камнях. Фроя двигается более уверенно и то и дело забегает вперед.

— Откуда здесь столько воды? — удивляется Рин, крича ей вслед. — Мы отошли так далеко от берега!

Спутница оборачивается и сбавляет темп.

— Тролльхол, хоть и считается одним большим островом, но на самом деле это шхера, скопление мелких островов, примыкающих друг к другу или соединенных перешейками. Сейчас еще ничего, а в непогоду некоторые места становятся опасны для пеших прогулок или вовсе недоступны. Порой приходится ждать, пока уровень воды спадет, или тащить на себе надувную лодку, а это, скажу я вам, нелегкая ноша!

Рин догадывается, отчего у Фрои такие жилистые и грубые руки со вздувшимися венами. Наверное, у той нет мужа, и одинокая жизнь на острове дается ей нелегко.

Они минуют еще несколько домов, похожих на предыдущие так же, как похожи между собой молодые грибочки в одной семейке. Отличаются лишь дворы: на некоторых — просторные лужайки с коротко подстриженной травкой, другие засажены кустарником, кое-где красуются ажурные беседки, увитые плющом, расставлены плетеные кресла-качалки и столики. На одном из таких кресел сидит старик, прикрывшийся газетой. Он явно наблюдает за ними, выглядывая через край, но не приветствует. Его ноги укрывает толстый вязаный плед, свисающий до земли. Рин давно уже не встречала людей с газетами в руках. Возникает чувство, будто остров по какой-то причине застрял в далеком прошлом, когда все подряд читали газеты, а машины были похожи на крутобоких жуков.

Рин на всякий случай машет старику, проходя мимо. Тот не реагирует, провожая ее быстрым внимательным взглядом, и утыкается в свою газету.

Вдалеке, на приличном расстоянии, виднеется еще один дом. Лужайки там нет, его заслоняют ивы и низкорослые березы. Среди ветвей движется что-то огромное и темное. Рин замирает. Всматривается, чувствуя, как липкие щупальца страха расползаются внутри, тянутся к сердцу, сжимают его, обжигая холодом.

— Там… непонятное существо, — бормочет она, не в силах заставить себя идти дальше.

Увидев ее замешательство, Фроя находит взглядом то место и, смеясь, одним словом унимает беспокойство Рин:

— Лось!

— Лось? Здесь водятся лоси размером со слона?

— Ну, не все такие большие. Это Яттэ, гигант по-шведски. Уже совсем старичок.

— Вы даете лосям имена? И способны узнать каждого на таком расстоянии?

— Его трудно не узнать. Самый большой и самый наглый. Остальные не осмеливаются подходить к моему дому так близко. Яттэ привык, что я оставляю какие-нибудь лакомства в лесу, а когда забываю это сделать, он появляется, чтобы напомнить о себе.

— Так это ваш дом?

— Да. Наш с отцом. Отец теперь редко выходит. Сидит днями напролет у раскрытого окна и смотрит в небо. Говорит, что в ясную погоду он видит там мамино лицо, а в ветреную слышит ее голос.

— Как трогательно!

— По правде говоря, я в последнее время опасаюсь оставлять его одного. Мне было спокойнее, когда он жил в доме престарелых. Но отец утверждает, что небо там слишком унылое, лица мамы не видно, да и ветра не слышно, потому что окна запечатаны наглухо, чтобы никого не просквозило. — Фроя грустнеет, потом встряхивается как от дремоты, и бодро восклицает: — А хотите взглянуть на Тролльхол с высоты? Если сделаем небольшой крюк, я покажу вам отличное место откуда остров виден как на ладони. Кстати, оттуда открывается отличный вид на дом Юхана. Не знаю, подойдет ли вам этот ракурс, но уверена, что лучшего просто нет.

— Дом Юхана? Кажется, мы ушли от него так далеко!

— Далеко было от магазина. А потом мы двигались в обратную сторону, только другой дорогой. Дом Юхана во-он за теми скалами. Давайте поднимемся, и сами увидите.

Подъем дается Рин нелегко. Камни осыпаются под ногами, колючий кустарник колется сквозь одежду, пот стекает по щекам и шее, струйки резво бегут между лопаток. На особенно крутых участках ей приходится упираться в скальные уступы ребром стопы и цепляться руками за каменные выпуклости. Хорошо хоть, что подошва у новых сапог достаточно толстая и прочная, словно специально изготовленная для горных походов. Но вот, спустя полчаса, вершина покорена. На ней обнаруживается дощатый помост, обнесенный с трех сторон изгородью из тонких круглых бревен. Так и манит пройтись по нему до самого края, за которым — обрыв.

— Ох, как же красиво! — выдыхает Рин, окидывая взглядом зеленую долину внизу, посреди которой ярким пятном выделяется дом Юхана. Его действительно отлично видно отсюда, только теперь за ним не скалы, а море, и от этого он кажется таким невозможно прекрасным, что у Рин щемит сердце.

— Я же говорила. — От широкой улыбки обветренное лицо Фрои покрывается тонкими длинными морщинками, похожими на трещинки. — А как вам ракурс? Подойдет для картины?

— Еще как! И этот помост здесь очень кстати, удобно будет поставить мольберт. Только вот… э-э-э… карабкаться сюда каждый день — сомнительное удовольствие.

— Ерунда! Это первый раз трудно, потом привыкнете. Через пару недель будете прыгать по скалам, как горная козочка! Но можно подняться и с другой стороны, там склон более пологий. Я покажу вам этот путь, когда мы отправимся на экскурсию по древней крепости. Между прочим, мы сейчас стоим на останках сторожевой башни. Под нами — лестницы, по которым когда-то сюда поднимались дозорные, но все сооружение сильно разрушено, поэтому для предотвращения несчастных случаев и положили настил из досок, чтобы закрыть доступ внутрь. Бывает ведь, приезжают туристы, хотя наша крепость — не туристический объект, информации о ней в открытых источниках нет, однако же время от времени ее как-то находят.

Рин смотрит под ноги. Толстые серые доски плотно пригнаны одна к другой, но кое-где видны черные щели. Так и хочется в них заглянуть. Не верится, что под досками многометровая пустота.

— Как же получилось, что мы забирались на скалу, а оказались на башне?

— Башня примыкает к скале с обратной стороны, ее хорошо видно из дома Юхана.

— Зачем строить сторожевую башню, если есть скала, на которой можно соорудить обзорную площадку? Ведь эта башня служила именно для обзора, разве не так?

— Однажды я задала такой же вопрос своему отцу и узнала, что тонкости военного дела не для женских мозгов. — Фроя смеется. — Потом он все-таки объяснил, что бойницы в стене башни, обращенной к морю, служили для того, чтобы, завидев врага, воины могли сразу начать бой, оставаясь под прикрытием толстых стен.

— Надо же, все просто и логично, но почему-то мне это и в голову не пришло. Пожалуй, женские мозги действительно предназначены для другого, хотя иногда бывает обидно слышать такое.

— Времена изменились. Мы, женщины, стали самодостаточными и не желаем признавать себя слабым полом, не хотим быть хранительницами очага. Ну, а мужчины забыли о том, что им природой отведена роль добытчика и защитника. Не все, конечно. В таких провинциях, как наша, еще остались настоящие мужчины, но это — старая гвардия, им уже недолго осталось.

— А Юхан? — вопрос сам слетает с языка, и Рин злится на себя за несдержанность. Мало того, она чуть не сказала «мистер Айсберг»! Не хотелось бы объяснять Фрое, почему она придумала Юхану такую кличку.

— Что «Юхан»? — Фроя непонимающе смотрит на нее.

Рин смущается.

— Ну… он, по-вашему, к какому типу относится?

Глаза Фрои внезапно темнеют. Скорее всего, это от того, что на солнце набежала плотная тучка, но Рин кажется, что шведку рассердил ее вопрос. Фроя открывает рот для ответа, но налетевший ветер выхватывает густую прядь волос из ее растрепавшейся косы и залепляет ей пол-лица. Она сдвигает ее в сторону, прижимает к щеке, чтобы та не помешала ей снова, и говорит, глядя исподлобья:

— Вот вам добрый совет: лучше не думайте о нем, как о мужчине. И вообще… поменьше думайте о нем.

Тотчас выражение ее лица меняется, делаясь глуповато-радостным, она вскидывает руку и, указывая вдаль, щебечет, как ни в чем не бывало:

— А вон дом Вильмы, смотрите! Во-он на той каменистой кочке рядом с берегом! Это совсем крошечный островок, на нем так мало свободного места, что даже плед для пикника негде расстелить. Мы называем его «Тролльхёль», что означает «пятка тролля». Правда же, похоже на огромную пятку, торчащую из воды?

Рин молча кивает, еще не оправившись от неприятной дрожи после слов о Юхане. Фроя тараторит дальше:

— Если хотите попасть к Вильме сегодня, то надо выдвигаться. Темнеет теперь довольно поздно, но все-таки лучше поспешить. Что скажете? Может, перенесем визит на завтра? Тем более, вижу, вы порядком устали.

— Всю ночь не спала из-за случая с грязью на окне. И снова не усну, если не сходим к Вильме.

— Ну, тогда в путь! — Фроя поворачивается и начинает проворно спускаться по склону. Провожая ее взглядом, Рин думает, что никогда не сможет перемещаться по скалам с такой быстротой и ловкостью.