Троянский конь

— Да ладно, — проворчал налетчик.

— Что?

— Учту, говорю.

— А-а. Учти, да. Мне не нравится, когда ругаются.

— Да понял я, понял.

Алексей Алексеевич понимал: возвращать «Данаю» Петя Савинков не желает. Удавится, а не вернет. Жаль, Дима, как и сам Алексей Алексеевич, упустил этот фактор. Нельзя списывать со счетов жадность. Савинков был жадным. Его «просчитали» как знак «минус» в длинном уравнении, забыв, что иногда этот самый знак может изменить конечный ответ.

Алексею Алексеевичу стало обидно. Он, стреляный волк, так промахнулся. Не сообразил, что слухи об аукционе докатятся и до Савинкова, несмотря на его замкнутость. Мир коллекционный махонький, как и любой другой мир. Все всех знают. И копиистов толковых, и друг друга. А уж о подобных полотнах молва катится быстро.

Тот, что пинал Алексея Алексеевича в плечо, достал из-под плаща «ПМ», опустился на корточки, показал пистолет, сказал почти миролюбиво:

— Видал? Знаешь, что такое?

— Что, простите?

Знаешь, что это такое? — повысил голос налетчик. Григорьев кивнул. Еще бы не знать. Видел игрушки и помощнее «Макарова». — Тогда не дергайся, ладно? Мы тебе зла не хотим.

— Цени, Леша, — вновь вступил в разговор Савинков. Я мог бы тебя убить, но не убью. Просто один из моих ребят здесь с тобой посидит, пока я в круиз смотаюсь, на аукцион.

Алексей Алексеевич скрипнул зубами. Дело обстояло даже хуже, чем он подумал с самого начала.

— Помнишь наш уговор, Леша? — улыбнулся довольно Петя. Без залога нет «Данаи». Не знаю, что ты там задумал, догадываюсь только, что дело нечистое, но мне это по фигу. Я просто выкуплю голландцев, и «Даная» останется у меня.

— Мужики! — гаркнул Алексей Алексеевич и оглядел качков. — Сколько вам этот урюк пообещал за работу? По штуке баксов? По две? А картина, на которую он собирается меня кинуть, стоит пятнадцать «лимонов».

По тому, как переглянулись качки и побледнел Петя, Григорьев понял, что попал в самую точку.

— Он правду говорит? — спросил самый здоровый из налетчиков.

— Да врет! Врет же! Не стоит она пятнашку! Максимум десять, — пискнул Савинков. — Что же ты меня так подставляешь-то, Лешенька?

— Ага. Ты еще спроси: «Как не стыдно?» — усмехнулся Алексей Алексеевич.

— Умница, — улыбнулся «разговорчивый». Пистолет, однако, не убрал.

— Да бросьте! — Григорьев повернулся на бок и, подогнув руку, оперся на локоть. «Разговорчивый» не возражал, но Алексей Алексеевич счел нужным пояснить: — Я уже немолод, мне тяжело лежать в одной позе так долго. Да и спина болит. Вы понимаете?

— Нормально. Ложитесь, как удобно, — ответил тот и вновь взглянул на бледного Петеньку. — А чего же ты врал-то, гнида? Двести тыщ, двести тыщ, а она, оказывается, на пятнашку «лимонов» тянет? Кого ты напарить-то хотел, фуфлогон?

— Да я, собственно… — залепетал горбун.

— Фигопственно, — незамысловато отреагировал самый здоровый из качков. — Че делать-то будем, Генчик? — спросил он «разговорчивого».

Тот подумал секунду, затем убрал пистолет в кобуру и сказал:

— Я думаю так… Мы с товарищем… — он взглянул на Григорьева, — …как ваше имя-отчество?

— Что, простите?

— Я спрашиваю, звать вас как? Имя-отчество?

— Алексей Алексеевич.

— Ну вот. Мы, значит, с Алексеем Алексеевичем посидим на этой приятной хате, а после аукциона Петя нам отдаст по «лимону» законного гонорара, и мы расстанемся тихо-мирно, как добрые знакомые.

Как по «лимону»? По «лимону» чего? — побелел Савинков.

— Ну, баксов, разумеется, — ответил Генчик. Петя даже задохнулся от возмущения. — И не вздумай больше нам эту баланду травить. А то цена сразу вырастет вдвое.

— Вам-то как такой вариант, Алексей Алексеич? — поинтересовался Генчик.

— А еще какие варианты есть?

— Больше никаких, — честно ответил тот.

— Зачем тогда спрашивать?

— Для приличия. И чтобы контакт наладить. Нам же некоторое время придется провести бок о бок. Так как вам?

— Нормально, — усмехнулся тот и снова заговорил чуть громче: — Можно подумать, у меня есть выбор…

— Это верно, выбора нет. — Разговорчивый Генчик засмеялся негромко. — Не кричите только.

— Что, простите?

Говорю: слышу я нормально. Не надо так кричать.

— А, извините.

Вообще, вот странность, оказался он парнем вполне приятным и незлобивым. И даже… ну чего лукавить, немного понравился Григорьеву. Хотя бы тем, что не носил с собой паяльников и утюгов. Что, несомненно, прибавляло ему обаяния. Алексей Алексеевич вообще очень не любил огнеопасные бытовые приборы.

— Только хочу сразу предупредить, — сказал Григорьев, — туров в продаже уже нет. А без тура на борт вам не попасть.

— Ну, это уже не ваша забота, — с прежней улыбкой заметил Генчик. — Правда?

— Чистая, — согласился Григорьев. — Мне вообще плевать, попадете вы на судно или нет. Лучше бы, конечно, нет, но…

— Я попаду, — злобно ответил Петя. — Можешь поверить.

— Да я верю, верю… Помогите-ка встать. — Григорьев протянул руку «конвоиру». — Неужели вы, трое здоровенных битюгов, боитесь одинокого старика? Да не стану я кидаться на вас. Мне еще жизнь дорога. Ну же? — Генчик смотрел на него с явным любопытством. — Что вы так смотрите, юноша? Сами уронили, сами и поднимайте. Это ведь вы ломились в дверь? Ну, значит, я из-за вас лежу. Так дайте, черт возьми, руку и не выпендривайтесь.

— А он мне, — Генчик засмеялся, — нравится. — Он ухватил Алексея Алексеевича и потянул так, что тот едва не влип в противоположную стену.

— Когда, говорите, круиз-то начинается? — спросил у Савинкова Генчик.

— Сегодня вечером.

— А аукцион когда будет?

— Завтра вечером. Послезавтра утром судно приходит в Стамбул. Из Стамбула масса народу полетит самолетом.

— Угу… — Генчик подумал секунду. — Миха, — сказал он самому здоровому, — ты за этим хорьком в оба глаза смотри. Чтобы он, не дай бог, не срыл. Думаю, когда все закончится, у Алексея Алексеича возникнут к нему вопросы.

— Можете не сомневаться, — многообещающе сказал Григорьев. — Еще как возникнут. Уже возникли.

— Я так и подумал, — понимающе и абсолютно серьезно кивнул Генчик. — Но это уже ваши дела. Все, давайте в аэропорт.

Миха вцепился в Петра, как вампир в жертву.

— Пошел! — рыкнул он. — Шевели копытами, урод… Парить он нас еще будет. «Двести тыщ». Надо же, жлобяра.

С ними вышел и второй качок.

— Алексей Алексеевич, дверь закройте, пожалуйста, понадежнее, — попросил Генчик.

— Да ради бога.

Налетчик прошелся по квартире, оглядел комнату, удовлетворенно хмыкнул, повернулся к Алексею Алексеевичу, спросил спокойно, едва ли не дружески:

— Алексей Алексеич, вы чем занимались до того, как мы пришли?

Григорьев, следивший за ним взглядом, поплотнее запахнул халат, вздохнул:

— Отдыхал. Коньяк пил. Что еще… телевизор смотрел.

— Коньяк пили? — улыбнулся Генчик. — Хорошее занятие. Одобряю. Так не смущайтесь, пейте себе дальше. Отдыхайте, смотрите телевизор. Ведите себя как обычно. Ничего не произошло, все нормально…

— Что?

— Пейте, говорю. Пили коньяк? Ну вот и пейте себе. Не беспокойтесь ни о чем.

— Спасибо, что разрешили, — вздохнул Григорьев. — А то я уж и не знал, что делать…

— Да ладно, Алексей Алексеевич… Что вы злитесь? Мы вас не били, наручниками к батарее не пристегивали, в подвале на хлебе и воде не держали. За неудобства перед вами извинились. Как только мы получим деньги, разбежимся, чтобы никогда больше друг друга не видеть.

— Не получится разбежаться, Гена! — гаркнул Григорьев. — Вы ведь не московские?

— Нет, — признался тот.

— Петя с вашей помощью обломает игру такому большому человеку, что вас достанут из-под земли.

— Какому, если не секрет? — прищурился Генчик.

— Владимира Андреевича Козельцева знаете?

— Слыхал, — кивнул тот. — Серьезный дядечка.

— Очень серьезный. Даже более чем. Людям такого ранга дорогу перебегают только законченные кретины. — Алексей Алексеевич вздохнул. — Вы, Гена, на кретина не похожи. Я предлагаю вам сделку. Вы мне дадите позвонить, я поговорю с Козельцевым, чтобы вас не трогали.

Гена задумался, затем засмеялся, покачал головой.

— Не пойдет, Алексей Алексеевич. Во-первых, Петя обещал нам деньги только в том случае, если он выкупит картины.

— Он вас обманул, и вы можете выставить ему штраф.

— Уже выставили. Ему придется заплатить нам три «лимона». А насчет всего остального… Даже если вы не соврали, как ваш Козельцев догадается, что Петя обломил ему игру? На этом корабле будет столько народу, что неудивительно, если кто-то назначит цену чуть выше. — Гена развел руками. — Извините, Алексей Алексеевич. Нам напряги не нужны. А у Петра тоже завязки есть. К тому же он нас знает, а Козельцев — нет.

— Понятно. — Григорьев подумал, озадаченно потер заросший седой щетиной подбородок, спросил: — Коньяку хотите? С лимоном.

Гена снова засмеялся, громко и обаятельно.

— Спасибо, с удовольствием.

— А? Говорите чуть громче.

— Я сказал: выпью, если нальете.

— Конечно. Я же и предлагаю… Кстати, хочу вас предупредить, ко мне сегодня должен обмерщик прийти.

— Кто?

— Обмерщик. Шкафы-купе. «Мистер Дорз». Очень удобные шкафы. Рекомендую. Обмерщик приходит бесплатно.

— Мне очень жаль, но он зря прокатится, — ответил весело Гена. — Мы ему все равно не откроем. Ради вашей же безопасности.

Гена снял плащ и повесил его на вешалку, странным, почти автоматическим движением пригладил волосы со лба назад, быстро глянул в зеркало и, судя по всему, остался очень доволен.

Тем временем Григорьев прошел в комнату, взял чистые бокалы из серванта, вернулся в коридор, сказал:

— Проходите, — и кивнул в сторону кухни.

Здесь он плеснул в бокалы коньяку, присел за стол, двинул тарелочку с нарезанным лимоном на середину, посмотрел на Гену.

— Прямо даже не верится, что это все не во сне происходит.

— Всякое в жизни случается, — философски заметил Гена, присаживаясь. — Ну что, за знакомство?

— Угу, — хмыкнул глубокомысленно Алексей Алексеевич и выпил. Гена выпил вместе с ним, легко и непринужденно. — А вы любите коньяк, как я погляжу…

— Грешен, — ответил тот. — Особенно хороший. А у вас хороший.

— Что, простите?

— Я говорю, коньяк хороший.

— Это я знаю, сам покупал. Еще хотите?

— С удовольствием.

Григорьев наполнил рюмки, выпил почти залпом, помусолил дольку лимона.

— Удивляюсь, как этот хромой горбатый уродец додумался до такого трюка? Выкупить голландцев, чтобы зажилить «Данаю». Сам бы он такого не сочинил. Вы, что ли, помогли?

— Да господь с вами, Алексей Алексеевич. Мы люди маленькие. Нас пригласили — мы пришли.

— Что?

— Пригласили, говорю, мы и пришли. А планы пусть Петя строит.

— Петя Савинков — ваш человек?

— Планы строит, говорю.

— А…

— Спасибо за коньяк. — Гена отставил рюмку. — Давно такого не пил.

— Не за что, — рассеянно пожал плечами Алексей Алексеевич.

Гена вытер пальцами уголки губ.

— Только вы уж глупостей не делайте, Алексей Алексеич. Не стоит портить отношения с людьми, которые к вам неплохо относятся.

— Я догадался. Да что я с вами сделать-то могу? Вы вон какой здоровый, а я?

Гена засмеялся.

— Ну и правильно. Сидите себе, пейте коньяк. Смотрите телевизор.

— Хорошо. — Алексей Алексеевич поднялся, подхватил со стола бутылку и блюдце с лимоном. — Пойдемте в комнату.

Они прошли в комнату. Алексей Алексеевич плюхнулся в кресло, обвел рукой вокруг:

— Располагайтесь.

Гена присел на край дивана. Несколько минут он смотрел в экран телевизора, затем спросил:

— Как же вы смотрите? Не слышно же ничего.

— А я его не слушаю, — ответил Григорьев. — Я его смотрю.

И улыбнулся.

Козельцев специально встал пораньше. Он чувствовал себя так, словно у него за ночь отросли крылья. Казалось, стоит сделать пару быстрых шагов — и неведомая сила поднимет его в облака. «Все закончилось, — твердил он себе по дороге в банк. — Все закончилось». В банке он выставил два депозита на предъявителя. На триста тысяч и на пять миллионов долларов. Затем созвонился со Специалистом и Мало-старшим и назначил обоим встречу на Пушкинской площади. С разрывом в десять минут.

Затем прокатился по авиакомпаниям и приобрел авиабилет Стамбул — Москва на послезавтра, четырехчасовой рейс компании «Туркиш эйрлайнз». Судно приходит в Стамбул утром, он вполне успеет.

Первым приехал Специалист. Он посмотрел на депозитные бумаги, хмыкнул, спросил:

— Неужели наличных денег не нашлось?

— Увы, — развел руками Козельцев. — Да не волнуйтесь. Я не собираюсь вас обманывать.

— Ну, еще бы, — ответил тот. — Ладно, приятно было с вами иметь дело. Кстати, хотите совет? Уезжайте из Москвы на недельку. Переждите. Просто так, для собственного спокойствия.

— Именно это я и собираюсь сделать, — ответил Козельцев.

— И правильно.

Специалист направился к стоянке. Мало-старший появился через четыре минуты после его ухода. Вячеслав Аркадьевич был очень серьезен. Он взял депозит, просмотрел мельком, сунул в карман.

— Вам повезло, — буркнул он. — Самого Смольного мы пока не нашли, но хозяин квартиры подтвердил, что он там был. Вчера днем Смольный застрелил четверых бойцов из своей же бригады. Его объявили все структуры в городе. Поимка — вопрос нескольких часов. Вы вовремя решили мне позвонить. Не сделай вы этого вчера, сегодня ваша жизнь не стоила бы и двух копеек.

— Я понимаю, — ответил Владимир Андреевич.

— Если Смольный вдруг нарисуется на вашем горизонте, дайте мне знать.

— Обязательно, — пообещал Козельцев.

— Всего доброго.

— Вам тоже.

Когда «БМВ» Крохи отвалил от тротуара, Владимир Андреевич рассмеялся с облегчением. Он даже купил и выпил бутылку пива. Отечественного и прямо из горлышка, чего никогда не делал. Он вновь стал свободным человеком. Владимир Андреевич точно знал, что будет делать дальше. Главное, добраться до корабля и дождаться вечера.

Вячеслав Аркадьевич подошел к своему «БМВ», сел на заднее сиденье, посмотрел на Козельцева, бодро шагающего через площадь.

— «Папа», ты думаешь, этот кадр знает, где Смольный? — спросил Вадим.

— Если и не знает, то скоро узнает. Для Смольного Козельцев — самый лучший вариант прикрытия. — В этот момент зазвонил телефон. Вячеслав Аркадьевич взял трубку. — Алло, да.

— «Папа», — услышал он встревоженный голос Боксера, — на Алексея Алексеевича наехали.

— Кто?

Вячеслав Аркадьевич мгновенно преобразился. Стал собранным и страшным.

— Какие-то типы. Их несколько, но с Алексеем Алексеевичем остался один. За «папу» у них какой-то хромой горбун. Зовут Петр, фамилия Савинков. — Вячеслав Аркадьевич мгновенно понял, о ком идет речь. — Он хочет выкупить голландцев, чтобы оставить у себя какую-то «Данаю».

Вячеслав Аркадьевич ощерился, выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.

— Откуда ты это знаешь?

— Алексей Алексеевич позвонил девчонке своей на трубу. Они сидят с одним из этих «махновцев» на кухне, базлают. Алексей Алексеевич номер на мобиле набрал, а трубу в халат сунул. Теперь косит — с понтом тетерев. Остальные с хромым в аэропорт поехали.

— Поезжай к Алексею Алексеевичу. И смотри, осторожно там. Чтобы все было тихо и пристойно. Без жмуров.

— Понял, «папа». Все сделаю.

— И направь ребят в аэропорт.

— Уже поехали. Я им описание этого Савинкова дал.

— Все, действуй. Я подъеду.

Вячеслав Аркадьевич представил себе, что сейчас испытывает Женя, сидя в номере аэровокзальной гостиницы и вслушиваясь в голос Алексея Алексеевича. Только этого ей сейчас и не хватало. Он отвернулся к окну, выматерился сквозь зубы, чем поверг Вадима и шофера в состояние грогги. Он никогда не ругался. Если уж Кроха начал материться, значит, дело пошло совсем наперекосяк.

Как только раздался протяжный звонок в дверь, Гена мгновенно оказался на ногах. В руке у него, как по мановению волшебной палочки, появился пистолет. Налетчик прижал палец к губам, спросил шепотом:

— Кто это?

— Это? — Алексей Алексеевич пожал плечами. — Наверное, обмерщик. Я же предупреждал!

— Да не кричите вы так, — раздраженно прошипел Гена.

— Что?

Налетчик приложил палец к губам. В дверь позвонили снова. Гена поманил пальцем Алексея Алексеевича. Тот торопливо сунул в рот дольку лимона, плеснул в рюмку коньяку, пошел в прихожую следом за налетчиком.

Тот остановился у двери, приставил пистолет к груди Алексея Алексеевича, наклонился к глазку.

— Девка какая-то.

Григорьев сразу понял, что за «девка» стоит на площадке. Глазок у него был хороший, «панорамный». Всю лестничную клетку видно. Она была пуста. Не считая хрупкой, похожей на подростка, девушки.

— Кто такая? — спросил Гена у Алексея Алексеевича.

— Понятия не имею. Обмерщик и есть, наверное. Откройте, спросите.

Гена кивнул Алексею Алексеевичу.

— Простите за неудобство. Пройдите пока в комнату. Не люблю, когда за спиной стоят.

— Конечно, я понимаю, — тот кивнул. — Вы бы ее впустили, пусть обмерит что надо. Вы пришли и ушли, а я без шкафов останусь.

Сказал и пошел в комнату.

Гена же наклонился к двери.

— Кто?

— Обмерщик, — пискнула девушка.

Гена повозился с замками, но справиться с хитроумной системой запоров не смог. Вздохнул тяжко:

— Алексей Алексеевич! — И снова двери: — Минуточку, девушка. Алексей Алексеевич! — Он прошел в комнату и остолбенел. Григорьев дремал, сидя в кресле. Бокал в руке опасно наклонился, вот-вот коньяк прольется. Гена тронул Алексея Алексеевича за плечо. — Проснитесь.

— А? — встрепенулся тот.

— Откройте, я с вашими замками справиться не могу.

— Да, конечно. — Алексей Алексеевич поднялся, глотнул коньячку, взял бутылку, пошел в прихожую, наполняя бокал на ходу. — Обмерщик? Я так и думал. Пусть обмеряет, что ли?

— Нет, — покачал головой Гена. — Простите, но не могу. Потом вызовете еще раз.

— Неужели вы, такой здоровый кабан, боитесь девицы метр пятьдесят ростом?

— Дело не в ней.

— А в ком же?

— В вас.

— Ах, вон что… Ну, ладно тогда. Если во мне, то ладно. Я просто подумал…

— Вы дверь откройте, — напомнил Гена.

— Да, хорошо. — Алексей Алексеевич принялся поворачивать замки. — Все.

Гена протиснулся к двери, держа пистолет на изготовку. Подергал ручку.

— Не открывается.

— А вы засовчик поверните.

— Какой еще засовчик?

— Вон тот, внизу…

Алексей Алексеевич наклонился вперед, наваливаясь грудью на пистолет. Гена подался назад, механически повернул голову, отслеживая движение руки Григорьева к «засовчику», и в этот момент ему на голову обрушилась коньячная бутылка. Гена рухнул, как подкошенный.

Алексей Алексеевич повернул засов, толкнул дверь.

— Привет. — За несколько секунд он вдруг постарел и осунулся. — А ко мне тут Холтофф зашел. Мы с ним коньячку выпили, — кивнул на распростертое под ногами тело Гены.

Женя повисла у него на шее, принялась покрывать поцелуями лицо.

— Как ты?

— Нормально.

Следом за Женей в квартиру ввалились Боксер и Вячеслав Аркадьевич. Боксер, вытащив пистолет, прошелся по комнатам.

— Там чисто, — сказал Алексей Алексеевич. — Остальные в аэропорт поехали. Петя Савинков, гад…

Он сунул руку под халат, помассировал грудь, потом прислонился к стене, начал вдруг заваливаться на бок. Вячеслав Аркадьевич едва успел подхватить Григорьева. А тот ловил воздух широко раскрытым ртом. Глаза у него были белыми.

— «Скорую»! — крикнул Мало-старший, укладывая Григорьева на пол.

— Адрес… — хрипел Григорьев. — Новоарбатский переулок…

— Молчи, — говорил быстро Вячеслав Аркадьевич. — Тебе сейчас вредно говорить.

— Художник… Новоарбатский… восемь…

— Я понял, понял.

Алексей Алексеевич боготворил свое дело и, даже умирая, не мог позволить, чтобы такой красивый план сорвался из-за пустяка вроде сердечного приступа.

Прибывшая через семь минут «Скорая» увезла Алексея Алексеевича в больницу с диагнозом «обширный инфаркт на фоне острой сердечной недостаточности».

Женя потерянно стояла в углу, повторяла только:

— Я не могу ехать. Теперь я не могу ехать. Я должна быть рядом. Я не могу ехать.

Вячеслав Аркадьевич подошел, обнял девушку за плечо:

— Женя, я вас понимаю. И заменил бы, если бы была возможность, но сейчас переигрывать что-либо уже поздно. Помогите мне. Сделайте одолжение. С Алексеем Алексеевичем все будет в порядке. Самые лучшие лекарства, самые лучшие врачи. Я обещаю. Вы сможете звонить ему в больницу, как только он немного оправится. Не волнуйтесь. Кстати, вы ему кто? Дочь?

— Жена, — ответила тускло девушка.

Завозился лежащий у стены Гена.

— Боксер, отвези Женю в аэропорт. А с этим, — Вячеслав Аркадьевич кивнул на окровавленного налетчика, — я сам разберусь.

В аэропорту, перед самым досмотром, Паня отозвал Владимира Андреевича в сторону. Щелкнув замками кейса, поднял крышку.

— Смотрите, Владимир Андреевич, и решайте.

— Я посмотрю, — кивнул Козельцев, улыбнувшись. — Но не потому, что не доверяю вам или сомневаюсь. Просто хочу увидеть икону.

Паня не соврал. В чемоданчике действительно лежали только икона и пасхальный Фаберже в красивой коробочке. И насчет иконы не соврал тоже.

— Начало века, — не без некоторого пренебрежения заметил Козельцев. — Дешевка.

— Для кого как. Тот, кому она нужна, платит. Дело заказчика — заказать, наше дело — удовлетворить спрос.

Козельцев захлопнул крышку кейса.

— Если вашему заказчику понадобится еще что-нибудь подобное, дайте мне знать. Десятка два-три я ему легко обеспечу. Оптом.

— Хорошо, — серьезно кивнул Паня.

— Ну что, пошли? — мотнул головой Владимир Андреевич.

Когда Паня поднялся на борт самолета, Козельцев уже сидел в кресле и улыбался. Кейс лежал в багажном отделении для ручной клади.

— Вот так, — не без некоторой рисовки заметил Владимир Андреевич.

Паня серьезно кивнул:

— Надеюсь, что и в Одессе все пройдет гладко.

— Пройдет, не беспокойтесь.

За время полета они успели обсудить достоинства нескольких авиакомпаний, в частности «Туркиш эйрлайнз», самолетом которой Козельцеву предстояло лететь в Москву.

— Все-таки взяли билет? — искренне удивился Паня. — Я за вас рад.

Через два с половиной часа он имел возможность убедиться в том, что Владимир Андреевич не преувеличивал собственное влияние. Глядя, как Козельцев, благополучно миновав таможню, поднимается по трапу круизного лайнера, Паня набрал номер мобильного и сказал всего одну фразу:

— Он на борту.

Стюард, стоявший у входа и державший в руке пачку буклетов, улыбнулся Козельцеву. Он был не слепой и не дурак и прекрасно видел, какие люди плывут этим рейсом.

— Позвольте, я вам помогу? — Он взял билет, посмотрел номер каюты. — Палуба «С». В центре, по правому борту. Спуститесь по трапу на одну палубу, затем направо, к корме. Каюта 16-С. Полулюкс. На случай, если вы собираетесь принять участие в аукционе, — стюард протянул буклет.

— Простите, а нельзя ли доплатить и поменяться на люкс? Или на полулюкс, но палубой выше? — Козельцев взял буклет и сунул в карман.

— Извините, — вежливо улыбнулся стюард. — Ничем не могу помочь. Все каюты заняты.

Козельцев вздохнул, развел руками:

— Видно, судьба. Ничего не поделаешь.

Он спустился на палубу «С», отыскал свою каюту — двухкомнатную, приятную, но менее престижную, нежели такие же каюты палуб «А» и «В».

Лайнер ему понравился. Помимо того, что здесь подбиралась неплохая компания, на судне можно было очень недурно провести время.

Владимир Андреевич открыл чемодан и принялся распаковывать вещи, когда в дверь постучали.

— Войдите!

В каюту заглянул подтянутый молодой человек в штатском костюме.

— Добрый вечер, — поздоровался он.

— Добрый, — кивнул Владимир Андреевич. — Чему обязан?

— У вас должен быть кейс для меня, — сообщил молодой человек.

— Кейс? Не понимаю, о чем вы.

Парень в штатском улыбнулся.

— Не беспокойтесь. Моя вахта начинается в полночь, поэтому я в штатском. Кейс вам должен был передать некий Слава. Прозвище — Паня. В кейсе пара предметов антиквариата.

Козельцев кивнул, положил чемоданчик на кровать.

— Пожалуйста. Только тут всего один предмет антиквариата. Второй можно отнести лишь к «новоделам».

— Я знаю, — кивнул молодой человек. — Но об этом необязательно говорить вслух. — Он забрал чемоданчик, улыбнулся еще раз. — Желаю приятного путешествия.

— Спасибо. Да, когда устроители намереваются провести аукцион?

— Завтра вечером.

— Хорошо. Благодарю.

Молодой человек кивнул и вышел из каюты. Если бы Козельцев мог проследить его дальнейший путь, он очень удивился бы. Офицер поднялся на верхнюю палубу, прошел на корму, открыл кейс. Подождав, пока луч прожектора, обшаривающего ночной порт, уйдет в сторону, он бросил яйцо и икону в воду. Отменная копия Фаберже стоила дорого. Икона-«новодел» куда дешевле. Но деньги сейчас не играли роли.

После этого молодой человек спустился в люкс, расположенный прямо над каютой Козельцева. Здесь он застал Пепла и Женю.

— Пожалуйста, — сказал молодой человек, протягивая старичку пустой кейс. — Если вам что-то понадобится, я в каюте 8-Р.

— Второй класс? — удивился Пепел.

— Так безопаснее, — ответил спокойно молодой человек. — Не волнуйтесь, мы присматриваем за вами.

— Вы нашли Петра Савинкова? — спросил афезко Женя.

— Да. — Молодой человек серьезно взглянул на девушку. — Он не попадет на аукцион.

Женя поджала губы.

— Я бы сбросила этого ублюдка за борт.

— Нельзя, к сожалению, — возразил молодой человек. — Во-первых, возникнет слишком много вопросов. Во-вторых, он нам еще понадобится. «Даная» до сих пор у него.

— Я знаю, — с огромным сожалением ответила Женя.

— Я сам займусь им, — сказал вдруг Пепел. — Главное, покажите мне этого человека.

Говоря это, он ловко вспорол второе дно кейса и извлек оттуда копии голландцев. Те самые, что отдал Владимир Андреевич Пане.

Смольный подъехал к известному зданию на Пушкинской улице к половине восьмого вечера. Он не был мастером плести интриги. Если уж надо вывести человека из игры, то лучше всего укатать ему в лоб. Да так, чтобы не встал.

Сейчас он подобным образом и поступил. Подойдя на вахту, он назвал фамилию, имя и должность Паши.

— Скажите, — заявил Смольный, — что к нему пришел посыльный от Владимира Андреевича Козельцева. Я его за воротами подожду.

Единственное, о чем жалел Смольный, так это о том, что остался без «колес». Отсутствие машины лишало его свободы передвижения.

Паша объявился через несколько минут. Как будто только и ждал звонка. Огляделся, направился к Смольному.

— Это вы меня спрашивали?

— Я, — подтвердил Смольный.

— Что случилось?

— Я от Владимира Андреевича.

— Это я понял. Что дальше?

— Ты — Паша?

— Ну, допустим.

— У меня к тебе дело. Владимир Андреевич поручил мне убить тебя.

— Как? — Паша усмехнулся нервно. — Это что, шутка такая?

— Нет, — покачал головой Смольный. — Это не шутка. Откуда бы я взял твои данные? Мне дал их Козельцев.

Паша оглянулся в сторону вахты. Милиционер рядом, в двух шагах. Если что, примчится немедленно.

— Да успокойся, я не собираюсь тебя убивать. Что я, псих, что ли?

— Володя, сволочь! — белея от злости, прошептал Паша. — Гад, тварь паскудная.

Смольный наклонился к Паше.

— В общем, предлагаю сделать так. Мы с тобой сейчас сядем в машину, отъедем в какой-нибудь двор. Оттуда я позвоню Козельцеву. Ты что-нибудь вякнешь в трубку, а потом пальнешь в воздух. Ты сохранишь жизнь, я получу то, что нужно мне. Но ты дашь мне пару дней форы. Козельцев вернется в Москву через неделю. Здесь ты его и цепляй. Идет?

— А откуда мне знать, что ты меня в этом дворике не… того?

— А на фиг мне жмура такого авторитетного на себя вешать? — Смольный усмехнулся. — Меня же по всей стране искать будут, найдут и ж…у на фашистский знак порвут.

— Это верно, — кивнул Паша.

— К тому же ты возьмешь с собой ствол. Я палить не стану. Очень мне надо гильзы свои оставлять.

— Ладно, — согласился Паша. — Жди меня здесь. Я сейчас.

Дима, Настя и Катя вышли из первой проходной «Мосфильма». День выдался суетливым. Подбирали костюмы. Потом приехал Северьян Януарьевич и притащил с собой оператора. Тот был изрядно навеселе.

— Дмитрий Вячеславович? — изумился он. — Вы живы? А я как раз за упокой души…

Расспросы Дима пресекал на корню. Посуетились, конечно, маленько, побегали. Миша по случаю столь радостного события смотался в бутафорский цех и притащил оттуда нечто экзотическое, Древнеримское. Смесь трона и скамьи. Лежать на нем было жутко неудобно. Сидеть тоже.

Потом бегали, в проявочную выяснять насчет проб. Потом просматривали эти самые пробы в кинозале. Без звука, правда, звук наложить еще не успели. Дима порадовался. Честно, без дураков. Настя в кадре смотрелась очень естественно.

— Я тебе говорил, что девчонка хорошая, — пьяно бормотал оператор. — И, главное, без гонора этого сволочного. Хорошая девчонка, я сразу сказал. Еще в школе. Мишка меня слушать не хотел, дурак. Молодой. Я двадцать лет уже кино снимаю, а он только пришел. Сам еще ребенок. Тоже характер тот еще. Сволочной, прямо скажу, у нашего Миши характер.

Оператор стенал бы еще долго, но Дима отправил его спать. Оператор пообещал выпить за долгую Димину жизнь, а с утра явиться на площадку трезвым как стеклышко.

Только в пять вечера Дима, Настя и Катя вышли за проходную.

— Девушки, — Дима поправил наброшенный на плечи пиджак, — а не поужинать ли нам?

— Не получится. — Катя вздохнула. — Я не одета.

— А я вас в «Метрополь» и не зову, — улыбнулся Дима. — Мне нынче это не по карману. Я вас приглашаю в «Макдоналдс». Кроме того, — он подмигнул Кате, — мне было бы очень любопытно посмотреть на тебя с майонезом на подбородке. Забавно должно выглядеть. Такая строгая — и майонез на подбородке.

Катя улыбнулась.

— Ну не знаю. Плохо представляю себе это. Майонез…

Настена принялась подпрыгивать на месте, выражая готовность немедленно ринуться хоть на край света, лишь бы в «Макдоналдс».

— Ма-ам, ну пошли в «Макдоналдс», а? — Она захлопала в ладоши. — Там в «хэппи миле» из «Винни-Пуха» игрушки. Я давно хотела.

— Ладно, — кивнула Катя.

Они доехали до Пушкинской, зашли в «Макдоналдс». Катя и Настя заняли столик, затем Катя вернулась к Диме.

— Слушай, — сказала она, — у меня с деньгами швах. Правда. Ей-богу, стыдно признаваться, но…

— Кать, — Дима картинно нахмурился, — ну перестань. Уж за котлету-то с булкой я могу заплатить.

Он взял пару биг-маков, пару картошек, «хэппи мил» для Насти и лимонад.

В «хэппи миле» попался желтый в красной маечке Винни-Пух, что привело Настю в восторг.

— Дядя Дима, — спросила Настена, когда они, сытые и умиротворенные, вышли из ресторанчика на улицу, — а почему вы не живете в Москве? Все богатые люди живут в Москве.

— С чего ты взяла? — удивился Дима.

— Все так говорят. Дядя Антон так говорил. Еще директриса наша. Сказала: «Перебрался в Москву, сразу человеком себя почувствовал».

— Это ваша директор так сказала? — улыбнулся Дима.

— Ага, — кивнула Настя серьезно.

— Так, Насть, сейчас я тебе открою большой секрет. Между нами, взрослыми людьми. Маме говорить не будем, ладно?

Настя кивнула очень серьезно. Дима опустился на корточки.

— Взрослые далеко не всегда говорят правильные вещи. Они ошибаются ничуть не реже детей. Ага? — Настя кивнула. — Вот так… — Дима поднялся. — Скажу тебе еще одну вещь, и тоже по секрету: у меня есть квартира в Москве. Только я в ней не живу. Мне не очень нравится Москва.

Дима вдруг вспомнил, что дома остался Степан. С голода, конечно, брат не помрет, продукты в холодильнике имеются. Но вот как бы не учудил чего.

— Кстати, если хотите, могу пригласить вас в гости. Чай попить там можно. Заодно брата проведаем.

— А у вас есть брат?

— Да, старший, — ответил Дима, доставая из кармана телефон. — Он как раз сейчас на этой квартире думал ремонтом заняться. Вот и живет. Так как насчет гостей?

Катя посмотрела на Настю. Она бы с большим удовольствием поехала домой, но… Неловко.

— Ма-ам, — привычно сказала Настя, — поехали, а? Квартиру посмотрим…

— Ну, поехали, — согласилась со вздохом Катя.

Дима подал Насте ладошку.

— Спасибо. Если бы не ты, мама никогда бы не согласилась.

Он вышел на кромку тротуара, поднял руку.

Смольный позвонил в половине девятого вечера, за полчаса до отплытия.

— Вова? — услышал Владимир Андреевич голос в трубке. — Слушай внимательно.

— Володя, тварь бешеная! — услышал Козельцев в трубке голос Паши. — Я тебя с того света достану.

— Ты слышал, Вова? — вновь возник голос Смольного. — Тот «клиент»?

— Да, тот, — ответил Козельцев.

— Ага. Тогда слушай дальше. — В трубке глухо хлопнул выстрел. Затем еще один. — Сука, — пробормотал Смольный. — Весь костюм кровью испачкал, падло. Ну что, Вова, — после короткой паузы сказал он, — твоя очередь. Адрес огольца давай.

— Фрунзенская набережная… — Козельцев назвал номер дома и квартиры.

— Ага, понял. Ладно. Спасибо, Вова. Квиты теперь.

— Смольный, только учти. К моему возвращению твоего духу в моей квартире быть не должно.

— Да знаю, — ответил тот. — Помню. Ну, давай, братан. Счастливого путешествия.

— И тебе, Смольный.

Владимир Андреевич опустил трубку, перевел дух. Вот и все. Осталась всего одна мелочь, и эта история уйдет в прошлое. Владимир Андреевич набрал номер.

— Алло, да? — услышал он знакомый тяжелый голос.

— Вячеслав Аркадьевич?

— Да. Кто это?

— Это Козельцев.

— А… — В голосе Мало-старшего прозвучало такое презрение, словно он наступил на крысу. — Что вам нужно?

— Вячеслав Аркадьевич, мне только что звонил Смольный.

— Где он? — Голос Вячеслава Аркадьевича вспыхнул словно огонь.

— Он как раз сейчас собирается к вам домой. В смысле к Диме. На Фрунзенскую набережную.

— Откуда у него адрес?

— Я дал, — замирая от собственной наглости, признался Козельцев.

— Ты?

— Да. Поймите правильно, только так я мог гарантировать его местоположение.

— Верно, — согласился Мало-старший. — Ладно. Спасибо, что предупредил.

— Не за что. Теперь, надеюсь, мы покончили со взаимными претензиями?

— Покончили, — буркнул Мало-старший. — Живите спокойно. Все.

Владимир Андреевич закрыл телефон, подошел к бару, оглядел содержимое. Вполне приличный набор. Он взял бутылочку «Джека Дэниэлса», откупорил ее, поднял вверх.

— Прощай, Смольный. Ты злой и глупый, но я к тебе даже привык. Хотя скучать не буду.

Он опустошил бутылочку прямо из горлышка. Задохнулся, почувствовал, как по щекам текут слезы.

— Все, — сказал Владимир Андреевич. — Все, все, все. Все уже закончилось.

Дом, красивый, как океанский лайнер, был виден издалека.

— Вон в том доме у меня квартира, — сказал Дима Насте.

— Ух ты! — восхищенно прошептала девочка, завороженно глядя в окно. — Здоровско! А на каком этаже?

— На девятнадцатом.

Машина остановилась у ворот комплекса.

— Хорошие квартиры? — спросил водитель.

— Отличные, — признался Дима. — Только очень дорогие.

Он расплатился, выбрался на улицу первым, открыл дверцу Кате и Насте.

— Пошли проведаем моего братца. — Дима достал из кармана телефон, набрал номер. — Степан? Я внизу. Сейчас поднимусь. Учти, я не один. — Он состроил трагичную физиономию. — Я понимаю. А чего ты такой запыхавшийся-то? Случилось что-нибудь? Все нормально? Хорошо.

Они вошли в подъезд. Дима назвал охраннику этаж и номер квартиры.

— Я же здесь не живу, — объяснил он в лифте. — Остальных-то, наверное, уже в лицо помнят. А я — изгой.

— Что такое «изгой»? — тут же спросила Настя.

— Человек, чужой для всего мира.

— Вы — чужой для всего мира? — недоуменно поинтересовалась девочка.

— Насть, смотря для какого. Для этого — чужой.

Мелодично пропел колокольчик, открылись створки лифта.

— Прошу. — Дима указал на дверь нужной квартиры.

Он нажал кнопку звонка. За дверью послышались далекие шаги. Щелкнул замок. Створка пошла в сторону, и Дима увидел бледное лицо Степана.

— Привет, — сипло сказал брат и… подмигнул.

— Привет, — Дима смотрел на него. — Что случилось, Степан?

— Беги, Димка! — вдруг взвизгнул Степан.

Настена еще не успела ничего сообразить, а Катя уже подхватила ее на руки. Сказывалась ментовская закваска. За дверью хлопнул выстрел. Степан дернулся, но все еще продолжал удерживать створку, закрывая проход тому, кто находился в квартире.

Катя плохо знала дом. Дима лучше. Он четко понимал, что по лестнице им не уйти. Слишком широкие пролеты. Сверху стрелять удобно, прямо как в тире. Он и не собирался уходить. В квартире ведь оставался Степан. Дима хотел только одного: спасти Катю и Настю.

Он нажал кнопку вызова лифта. За спиной что-то загрохотало, распахнулась дверь. Трель звонка и стук роликов катящейся створки слились со вторым выстрелом. Лифт открывался жутко медленно.

Дима здоровой рукой обнял Катю, закрывая ее своей спиной. Так и принял две первые пули. В спину. Пронзило огнем легкие. Диму толкнуло вперед, но он устоял. Он просто не мог упасть до тех пор, пока женщины не окажутся в безопасности. Наконец створка дошла до конца, дрогнула, мягко ткнувшись в стопор. Дима толкнул Катю и Настю в кабину, крикнул:

— Уезжай!

Обернулся. Увидел Смольного, стоящего в дверном проеме, и Степана, лежащего на площадке. А еще увидел лужу крови, быстро расплывавшуюся по красивому плиточному полу. Зрелище было завораживающее. Катя попыталась втянуть Диму за собой, но пиджак сполз с его плеч, оставшись в ее пальцах.

Дима шагнул навстречу Смольному. И получил еще одну пулю в грудь. Его отбросило назад. Дима ухватился за стену, оставив на крашеной поверхности смазанный кровавый след. Выпрямился, сделал еще шаг и услышал, как, замедляя твердый часовой ход, бьется сердце.

Смольный выстрелил снова. Но промахнулся. Пуля, выбив из стены кусок бетона, ушла в потолок. Створка лифта захлопнулась. Дима пошел вперед. Еще одна пуля взвизгнула возле самой щеки. Смольный попятился. Еще выстрел. На этот раз точно. Дима словно споткнулся. Ему будто бросили на плечи мешок с песком. Он опустился на колено. Смольный нажал на курок, но вместо выстрела услышал сухой щелчок. Затвор застыл в открытом положении. Уже опрокидываясь на пол, Дима увидел бегущих по лестнице людей. Их было много. Очень много. А потом он услышал выстрел. Это было его последнее восприятие мира. Холодная, отблескивающая бриллиантовыми искрами пустота засосала его как болото. Он перевернулся на спину и закрыл глаза.

У подъезда собралась толпа. Отплясывали на краснокирпичной стене синие протуберанцы маячков. «Скорая» забирала тела. Катя, стоя в стороне, курила. Она видела, как вынесли накрытое простыней тело Смольного, закинули в труповозку. Потом вынесли Диму. Белого, тонкого, какого-то жутко вытянувшегося. Как ветка ольхи, покрытая наледью. Наверное, она должна была подойти к носилкам, может быть, сказать что-то, попросить, чтобы ее взяли в больницу. Но Катя не могла. Она просто стояла и курила. Настена спала на заднем сиденье «БМВ» Вячеслава Аркадьевича.

Третьим из подъезда вынесли Степана. Он был в сознании, но лежал с закрытыми глазами, стонал страшно, от живота.

— Морфин ему сделали? — кричал кто-то. — Морфин ему вколите. Кто делал? Кто? Сделай еще один!

Тут же крутились опера из местного отделения. Уважительно крутились. Кате очень помогло ее удостоверение. К «своим» всегда относятся с доверием. С нее сняли показания. Да, она пришла вместе с Дмитрием Вячеславовичем Мало. Да, тот человек, Смольный, начал стрелять первым. Нет, она не знает, как он попал в квартиру. Нет, оружия у Дмитрия Вячеславовича не было. Нет, он не бандит и к криминальному миру никакого отношения не имеет. Он — кинопродюсер. Нет, она не знает, за что гражданин Смолянов мог стрелять в Дмитрия Вячеславовича. Куча никчемных вопросов.

Катя отвернулась. Спиной к дому, лицом к набережной. Воя сиреной, отваливали «скорые». И только машина, увозящая тело Смольного, уехала тихо. Сзади подошел Вячеслав Аркадьевич. Постоял за спиной, спросил:

— Екатерина Михайловна, сигаретой не угостите?

Катя молча достала из куртки пачку, протянула. Мало-старший выудил сигарету, прикурил, закашлялся.

— Давно не курил, — сказал он, глядя на мерцающую в свете фонарей гладь Москвы-реки. — Дима про вас рассказывал.

— Дима говорил, что я работаю в милиции? — жестко спросила Катя.

— Говорил, — кивнул Мало-старший.

— Вас это не смутило?

— А почему меня это должно было смутить? У Димы своя жизнь.

— Не совсем, как видите, — сказала жестко Катя.

— Да. Иногда такое случается, — вздохнул Вячеслав Аркадьевич. Он выглядел подавленным. — Пойдемте, я отвезу вас домой.

— Я хочу поехать в больницу.

— Не стоит, — покачал головой Вячеслав Аркадьевич. — Вас все равно не пустят. В реанимацию не пускают, пока состояние не стабилизируется. Я буду держать вас в курсе дела. Как только врачи разрешат навестить Диму, я сразу скажу, даю слово. Он будет рад, если вы приедете.

Вячеслав Аркадьевич говорил так, словно был стопроцентно уверен в том, что оба его сына выживут. Но Катя-то слышала, как один фельдшер сказал другому, кивнув на Диму: «Этот стопроцентно не жилец».

Катя глубоко затянулась.

— Это сделали те же люди?

Мало-старший кивнул.

— Екатерина Михайловна, вам не стоит вмешиваться. Я сам с ними разберусь.

— Нет, — жестко ответила Катя. — Дима бы этого не одобрил. Полагаю, ему не составило бы труда самому разобраться со Смольным. Да и с Козельцевым, наверное, тоже. Но он этого не сделал. Как вы думаете, почему?

Вячеслав Аркадьевич задумался, наконец кивнул:

— Возможно, вы правы. Но теперь это стало моим семейным делом.

— Это стало и моим делом, — ответила Катя и посмотрела Мало-старшему в глаза. — Ваш сын за вас получил четыре пули. А мне и моей дочери он спас жизнь. Если бы не Дима, эти четыре пули достались бы нам.

— Вы уверены в том, что хотите это сделать? — спросил Вячеслав Аркадьевич.

— Уверена.

— Вам скорее всего придется уйти из органов. Покровители Козельцева постараются лишить вас любой возможности наступить им на хвост.

— Я не собираюсь наступать на хвост им. Я хочу достать Козельцева, — упрямо ответила Катя. — И я это сделаю, чего бы мне этого ни стоило.

— Хорошо. — Мало-старший бросил окурок на асфальт, раздавил носком туфли. — Дима вам доверял. Не вижу причин, почему бы и мне не доверять вам. В городе говорят, что вы «честный мент». — Он выдержал паузу. — Мне удалось кое-что выяснить о Козельцеве. Я не собирался вмешиваться в это дело, но Дима решил по-другому.

— Что именно вам удалось узнать?

— Две вещи. Во-первых, Козельцев собирается продать за бугор три миниатюры голландских мастеров пятнадцатого века. Второе — по заказу Козельцева из городского музея Энска совершено похищение картины. «Спящей Данаи» Рембрандта.

— Вы можете это доказать?

— Нет, конечно. Я просто доверяю своим источникам информации. Как вы доверяете своим, — ответил Малостарший. — «Даная» была похищена вчера ночью. Голландцев он собирается взять на аукционе. Сложность ситуации заключается в том, что мне неизвестно, когда и как Козельцев планирует продать голландцев. Можно еще сигарету?

— Пожалуйста.

Катя протянула пачку. Заодно закурила сама.

— Если взять его раньше, он от всего открестится, — продолжал Вячеслав Аркадьевич, глубоко затягиваясь. — И заодно даст знать людям, похитившим «Данаю», чтобы те залегли на дно. Чтобы доказать причастность Козельцева, нужно позволить ему отдать голландцев. Потом его можно будет арестовать. Похитители Рембрандта не будут знать, что произошло, и, возможно, раскроют себя. Но… голландцев мы скорее всего потеряем. Как видите, выбор невелик. Либо вы арестуете Козельцева, примирившись с потерей голландцев, либо оставьте это дело мне. Я разберусь с этим человеком своими методами.

Катя думала недолго.

— Если эти картины не вывезет Козельцев, их вывезет кто-нибудь другой. Я согласна. Только… Мне еще никогда не приходилось «работать» с людьми подобного ранга. Нужно сообразить, что тут можно сделать.

— Ну, прижать его не так уж сложно, — заметил Малостарший. — Конечно, вам придется посмотреть, как это оформляется с точки зрения закона, но примерный порядок действий должен быть таков… — Он в двух словах объяснил Кате, что она должна делать. — Как видите, ничего сложного.

— Вы что, заранее все продумали? — спросила Катя, нахмурившись.

— Честно говоря, я думал над тем, как прищемить этой сволочи хвост, — сказал Мало-старший, бросая второй окурок рядом с первым. — Но подобная процедура одинакова в отношении как преступника, так и финансового магната. Вы просто никогда не сталкивались с нарушениями в финансовой области.

— Да, не приходилось, — призналась Катя. — Это по линии налоговиков. А каковы гарантии того, что Козельцев не использует свои знакомства, чтобы выйти на свободу?

— Его «лапой» в прокуратуре мы займемся завтра утром, — ответил Вячеслав Аркадьевич.

— В связи с незаконным освобождением Смольного? — спросила Катя.

— Именно. — Вячеслав Аркадьевич посмотрел на часы. — Давайте, Катя, я отвезу вас домой. Уже поздно. Насте нужно спать дома, а не в машине.

— Откуда вы знаете, как зовут мою дочь?

— Дима рассказывал. Он очень высоко отзывался о девочке. Она ему нравится.

— Дима Насте тоже, — призналась Катя. — Но… Вы мне позвоните, как только что-то прояснится с Димой?

— Конечно, — кивнул Вячеслав Аркадьевич. — Даю вам слово. Я отправил людей в больницу. Если там что-то изменится… в любую сторону, они тут же мне сообщат.

— Я рассчитываю на ваше слово, — сказала Катя.

Мало-старший открыл заднюю дверцу «БМВ». Катя устроилась в кресле, положив голову Насти на колени.

Вячеслав Аркадьевич занял место рядом с водителем. За рулем сидел Вадим.

— Здравствуйте, Екатерина Михайловна, — кивнул он.

— Здравствуйте. Такое ощущение, Вячеслав Аркадьевич, что меня знает вся ваша… Я хотела сказать, знают все ваши сотрудники.

— Примерно так оно и есть, — тускло улыбнулся Мало-старший. — Но Вадим — ближайший помощник и друг Димы, а ребята… Кого-то вы задерживали, кто-то просто слышал о вас. Чему удивляться?

Судно отошло глубокой ночью. Загудели где-то в утробе гиганта мощные машины. Просигналил подошедший буксир. Многоэтажный плавучий дом дрогнул. Владимир Андреевич стоял у иллюминатора и смотрел на россыпь ночных золотых огней — Одессу. Море было, как на заказ, спокойным, качки совершенно не ощущалось.

Владимир Андреевич вернулся к бару, взял еще одну бутылочку, наполнил бокал. Достал из кармана буклет, пробежал взглядом. Стало быть, если он собирается принять участие в аукционе, ему придется утром отыскать на палубе «В», сразу за рестораном, отделение банка и выставить депозит в размере… в размере… Ага, вот. Все, что касалось голландцев, было напечатано на отдельной вкладке. Ну вроде как организаторы круиза не знали заранее о выставляемых на торги шедеврах. Козельцев в это не верил. Наверняка листочки эти заготовили заранее, чтобы все выглядело убедительно. Так. «Лицо, собирающееся принять участие в торгах, обязано выставить в качестве гарантии своей платежеспособности депозит в размере двух миллионов долларов…» Хм… Смешно. Голландцы пойдут вдвое дороже, «…на предъявителя на все время проведения аукциона». На сутки, короче. Так бы и написали. Далее правила… Ага. «Лицо, не успевшее либо не пожелавшее внести залоговую сумму, до торгов не допускается». Как они собираются это проверять? Как входные билеты? «Лицо, не сумевшее оплатить покупку, удаляется с аукциона без права…» Это понятно. «…По окончании торгов лицо, купившее картины, обязано выставить остаток суммы на депозит, либо, по желанию продавца, на его фамилию, либо…» Тоже ясно. Если продавец не захочет светить свои данные, он имеет право взять бумаги на предъявителя. А кто захочет рисоваться с такой суммой? Что еще? «В сумму не включен комиссионный сбор в размере десяти процентов……покрывается за счет покупателя……Без права вывоза за границу РФ». Обычный для таких случаев запрет. Народное достояние можно купить, а вот вывезти собственность из страны — это извините. Никак. Впрочем, черт с ним. Главное, купить, а там видно будет.

Владимир Андреевич швырнул буклет на стол, вернулся к иллюминатору. Он стоял, открыв круглое окошко, наслаждался морским ветром, пил виски и размышлял о том, сколько человек из числа плывущих на этом судне сейчас не спят. Наверняка большинство. Если подняться на открытые площадки палубы «В», то выяснится, что там половина пассажиров. Есть, конечно, и праздные зеваки, просто наслаждающиеся роскошной картиной отплытия, но большая часть ждет завтрашнего вечера.

Аукцион — одна из самых азартных игр, мало чем отличающаяся от покера. То же умение держать себя в руках, запах побед и горечь разочарования. И в конце — вожделенный приз. Владимир Андреевич допил виски, прошел в спальню, достал из чемодана деловые бумаги. Если все будет в порядке, послезавтра днем он вылетит из Стамбула в Москву.

Козельцев не хотел выглядеть на завтрашних торгах сонной мухой, поэтому разделся и отправился спать.

Утро в УВД началось с большого сюрприза. В самом-то утре ничего необычного не было. Утро как утро. Необычности начались, когда дверь здания открылась и на пороге появилась внушительная фигура Мало-старшего. За плечами у него маячили двое: Боксер и Пестрый. Все трое выглядели спокойно. На редкость спокойно для людей их рода деятельности, оказавшихся в УВД.

Мало-старший осмотрелся, затем поинтересовался у дежурного:

— Где кабинет Екатерины Михайловны Светлой?

— Прямо по коридору и направо, — ответил тот, тихо фигея.

— Благодарю, — ответил Вячеслав Аркадьевич и зашагал в нужном направлении.

Боксер и Пестрый пошли следом.

В это же самое время Вадим заглянул в мастерскую художника и забрал копии голландцев. Художник обеспокоился, почему не заехал сам Алексей Алексеевич.

— Он попал в больницу, — ответил Вадим. — С сердечным приступом. В Первую градскую. Если хотите, можете его навестить. Еще просьба. Пожалуйста, сотрите все файлы голландцев из компьютера.

— Конечно, — кивнул художник. — Я как раз собирался вечером…

— При мне, пожалуйста, сотрите, — настаивал Вадим.

Художник посмотрел на визитера и понял, что лучше не спорить. Вообще-то он хотел повнимательнее изучить фотографии, пока есть возможность, благо качество снимков было отменным, но гость не был настроен на переговоры. Художнику пришлось удалить все копии.

— Благодарю.

Вадим открыл кейс, вытащил четыре бандерольки стодолларовых купюр и положил на стол. Затем аккуратно спрятал в чемоданчик копии голландцев и покинул мастерскую. После этого Вадим отправился в представительство Аэрофлота и выкупил заранее заказанные билеты на рейс Москва — Стамбул. Обратно он летел чартером по маршруту Стамбул — Берлин — Москва. Закончив с приготовлениями, позвонил Вячеславу Аркадьевичу и доложил, что у него все в порядке.

— Как Дима? — задал последний вопрос Вадим.

— В реанимации, — ответил Мало-старший. — Но состояние стабильное.

— Хорошо, — кивнул Вадим.

В увэдэшном кабинете Вячеслав Аркадьевич положил трубку в карман пиджака, взглянул на Катю.

— Дима сильный, — сказал он. — Я верю, что он выкарабкается. У моего сына невероятная воля к жизни. Если бы Степка получил четыре пули, он бы умер еще на лестничной площадке. А Димка выживет.

— Я тоже в это верю, — кивнула Катя. — Правда.

— Это хорошо. — Вячеслав Аркадьевич подал знак Пестрому. Тот открыл кейс, который держал в руках, достал стопочку документов, положил на Катин стол. — Здесь показания двух свидетельниц, которые утверждают, что Владимир Андреевич их похитил, увез на какую-то дачу и выбивал показания против моего сына. Здесь также заявления о том, что девушки видели Смольного в кабинете своего шефа незадолго перед его смертью. Смольный был последним, кто заходил в кабинет продюсера. Этих девушек, секретарш, не допрашивали. Сочли достаточным наличие пистолета в руках у Смольного. Алиби представить он не мог. Я в присутствии сотрудника ФСБ взял у них показания на случай, если вдруг выяснится, что в деле образовались нестыковки. Знаете, как это бывает. Пистолет потерялся. Свидетели всплыли.

Катя взяла показания, прочла внимательно.

— Это правда? — спросила она, кивнув на листки. — Эти девушки говорят правду?

— А если бы это были фальшивые показания, вы бы отказались их принять? — спросил жестко Мало-старший.

— Нет, — твердо ответила Катя. — Но мне нужно знать, чтобы планировать дальнейшие действия.

— Это правда, — кивнул Мало-старший.

Несмотря на решимость, Катя почувствовала облегчение. Нет, она не соврала. И даже если бы сейчас Вячеслав Аркадьевич сказал, что свидетельства девушек — липа, она бы все равно использовала их, чтобы достать Козельцева. Иногда приходится пользоваться подобными мерами… «Вор должен сидеть в тюрьме». Знаменитое изречение братьев Вайнеров, претворенное в жизнь. Но теперь ей стало легче.

— Эти девушки готовы дать показания в суде?

— Сейчас они на отдыхе за границей, — ответил Малостарший. — Мера предосторожности. Если бы Владимир Андреевич разыскал их, они бы уже никогда никаких показаний не дали.

— Понятно.

— У меня еще есть заявление киллера, которого нанял Смольный, чтобы застрелить моего сына.

— Вы нашли его? — спросила удивленно Катя.

— Через пару часов после покушения. Он засветился на вокзале. Но, боюсь, заявление не сработает без Смольного. А Смольный, как вам известно, мертв.

— Пока и заявлений секретарш должно быть достаточно. — Катя поднялась из-за стола. — Мне нужно сходить к начальству. Подождите в коридоре.

— Хорошо, — покорно согласился Мало-старший. Он и его спутники вышли в коридор. — Учтите, ваше начальство может отказаться выписать нужные постановления и ордера.

— Выпишет, — твердо пообещала Катя. — Не волнуйтесь. Это моя проблема.

Владимир Андреевич начал утро с того, что спустился в ресторан, выпил чашечку кофе и съел яичницу из двух яиц, бифштекс и салат из свежих овощей. Он ощущал себя очень хорошо и торжественно. С таким чувством дети ждут начала празднования Нового года или дня рождения.

Затем он поднялся на палубу «В», заглянул в местное отделение банка.

В небольшом зальчике народу почти не было. Два молодых клерка и одна девушка-служащая, в белых рубашках, черных брюках, при галстуках, сияли улыбками. Козельцев огляделся. Порядок абсолютный; на конторках терминалы компьютеров. Лет десять назад ничего подобного и представить себе было нельзя.

Владимир Андреевич направился к девушке. Не только потому, что она как раз закончила обслуживать очередного клиента, а просто если уж день торжественный, то торжественный во всем. Девушка была красива. Очень красива. Одета тщательно, но в то же время свободно, с продуманной легкостью. На лице улыбка.

— Доброе утро, пожалуйста, садитесь, чем могу вам помочь?

— Я хотел бы выставить депозит.

— На голландцев?

— Да. — Владимир Андреевич улыбнулся. — Как вы догадались?

— Сегодня с самого утра идут люди.

— И много?

— Человек пятнадцать.

— Вот как? — Владимир Андреевич изумленно изогнул бровь. — И все утром?

— С открытия.

Девушка принялась заполнять бумаги.

— Пожалуйста, заполните бланк.

— Хорошо.

Владимир Андреевич четырежды заполнял аналогичные бланки в течение двух последних дней, посему проблем это не вызвало.

— Вам часто приходится пользоваться депозитом? — улыбнулась девушка. — Я это сказала потому, что тем, кто был до вас, приходилось объяснять, как заполнять форму.

— Постоянно, красавица, — ответил Козельцев. — Постоянно.

Владимир Андреевич был так увлечен девушкой, что не заметил шедшего за ним крепкого парня. Собственно говоря, Черепаха с шести утра торчал у лестницы на палубе «В». Как только Козельцев покинул номер, он пошел следом, доставая на ходу сотовый телефон. Набрав код, Черепаха произнес всего одну фразу:

— «Клиент» вышел из номера.

В люксе, расположенном палубой выше, Пепел открыл иллюминатор, высунул в него голову, посмотрел вниз.

— Все в порядке, — сказал старичок, оборачиваясь к девушке. — Ни пуха ни пера, Женечка.

Девушка положила на стол кейс, открыла его. В чемоданчике оказались пара маек, рубашка, лифчик, трусики, моток медицинского пластыря, катушка трехмиллиметровой лески и швейцарский перочинный нож. Затем Женя взрезала подкладку. Ухватилась за подложку, проходящую между подкладкой и стенками, и резко потянула ее на себя. Та легко отделилась от корпуса. Пепел вдруг понял, что это постромки. Наподобие тех, которыми пользуются парашютисты.

— Любопытно, внученька, — уважительно хмыкнул он. — Какие еще козыри имеются у нас в рукаве?

Женя мельком взглянула на «дедушку», но ничего не сказала. По углам кейса был протянут серый нейлоновый трос, не слишком толстый, но способный выдержать вес человека. Девушка вытянула и его. Затем выщелкнула лезвие ножа. Отогнув ограничители, сняла ручку кейса, взрезала оплетку. Ручка оказалась сложенным пополам карабином.

Пепел только качал головой. Он уважал профессионализм и рациональность. К тому же теперь он в полной мере оценил тонкость замысла Димы Мало. Заставить врага пронести твое оружие на борт — это надо суметь.

Женя натянула постромки, пропустила трос в специальные петли, защелкнула карабин. Разрезав обтяжку корпуса кейса, она сдернула дерматиновое покрытие и вышвырнула его в иллюминатор. Подцепив кончиком лезвия заклепку в нижнем углу боковой стенки, вытянула ее и сняла боковые панели крышки и корпуса — четыре прочных титановых полосы одинаковой, длины. В нижней части каждой имелось заранее просверленное отверстие. Соединив полосы, Женя вогнала заклепку в отверстие и раздвинула полоски. Получилось подобие якоря. Девушка закрепила на якоре свободный конец троса, затянула его замысловатым узлом. Затем отрезала трехметровый кусок лески и сунула в карман. За леской последовал пластырь. За пластырем — нож.

— Подожди. — Пепел сходил в спальню, принес копии голландцев. — Не забудь.

В юности девушка занималась спортивной гимнастикой. Потом два года отучилась в цирковом училище. Потом осталась без работы. С Алексеем Алексеевичем Григорьевым они познакомились случайно, на дне рождения одного приятеля из «околобогемных» кругов. Григорьев оценил навыки Жени и предложил поработать вместе. Она согласилась, в основном от вечного безденежья. Потом ей стало нравиться то, чем они занимались. Риск, игра, шахматная партия.

Женя сунула копии картин под жилет и направилась к иллюминатору.

— Подожди, внучка, не торопись. — Пепел поднял телефон. — Где он? Завтракает? Хорошо.

— Вы пока лучше займитесь Савинковым, дедушка, — жестко ответила Женя.

Она закрепила зубья «якоря» за край иллюминатора и легко выскользнула наружу.

В этом и заключался фокус. Иллюминатор был недостаточно велик, чтобы в него протиснулся взрослый человек. Но миниатюрная девушка, обладающая хорошей спортивной подготовкой, проделала это без особого труда.

Она повисла над бездной, глядя вниз, на бегущую вдоль борта волну. Путь не длинный, всего два с половиной метра, но полетишь вниз — мало не покажется. До берега, во всяком случае, ей не доплыть.

Женя начала спуск. Осторожно, медленно, не позволяя себе ошибаться. Это только в кино все проходит молниеносно и гладко, а тут — нет.

В каюте Пепел придерживал «якорь». Он предлагал Вячеславу Аркадьевичу вытащить ключ из кармана Козельцева и войти в номер обычным порядком. Но Женя не согласилась. Их могли увидеть, Козельцев мог обнаружить пропажу ключа, да мало ли что могло случиться. А тут два с половиной метра вниз и — добро пожаловать. На юге еще жарко, наверняка Козельцев откроет иллюминатор. А если нет, у них запланирован запасной вариант. Но он не понадобился.

Оказавшись на уровне палубы «С», Женя без проблем пролезла в иллюминатор. Она не стала снимать жилет, просто освободила карабин. Привязав к нему конец лески, дернула два раза.

Наверху Пепел перевел дух. Честно говоря, он очень боялся услышать за бортом крик «внучки». Но… слава богу, все обошлось.

Пепел вытянул трос, оставив лишь самый кончик за бортом. Затем закрыл иллюминатор, прижав конец троса стальной рамой.

В каюте Козельцева Женя высунулась из иллюминатора и приклеила конец лески к борту лейкопластырем. Достаточно было потянуть за леску, и трос вновь оказался бы за окном.

Как и предполагала девушка, Владимир Андреевич был человеком рациональным. Вещей с собой взял немного и не стал распаковывать чемодан. Какой смысл раскладываться, если сегодня вечером снова придется все собирать? Независимо от исхода. Он ведь летит из Стамбула самолетом. Как, впрочем, и большинство присутствующих на борту коллекционеров.

Полулюкс отличался от люкса лишь отсутствием третьей комнаты. В каюте имелись два шкафа — широкий одежный и узкий, у двери, для верхней одежды и обуви. В нем-то и спряталась Женя.

Паша не ждал неприятностей. Поэтому, когда в его кабинет вошли двое молодых людей в штатском, он только нахмурился:

— Вы ко мне, товарищи? А почему без стука?

Признаться, он уже понял почему.

— Павел Вениаминович, пойдемте с нами, — сказал Гриша Панкратов. — Вот повестка.

— Погодите минутку. — Паша недоуменно посмотрел на оперативников. — А вам известно, что сотрудник прокуратуры может быть арестован только по ордеру Генеральной прокуратуры?

— Нам известно, — согласился Панкратов. — Но вы пока не арестовываетесь, а вызываетесь на допрос в качестве свидетеля по делу Козельцева Владимира Андреевича.

— А вот дальнейшие процессуальные действия будут вытекать из результатов нашей с вами беседы. Пойдете вы как соучастник или только краем зацепитесь. — Володя Паничев был суров и непреклонен, как и положено сотруднику органов.

Вместо Володи порывался поехать Антон Лемехов, но Катя не позволила. С синяками на физиономии тот смотрелся довольно странно.

— Но… Я сейчас занят, — ответил с достоинством Паша. — У меня куча дел.

— Вам известно, что отпущенный вами Смолянов совершил вчера тройное убийство? — спросил Панкратов. — Нет? А о показаниях двух свидетелей, утверждающих, что в момент убийства продюсера именно Смольный находился с ним в одном кабинете, известно? Тоже нет? Так вот, в связи с особой сложностью расследуемых деяний Смолянова, а также в связи с особой ценностью свидетельских показаний у нас имеется указание непосредственного начальства доставить вас для снятия показаний.

Паша понял, что это финиш. Он добежал до конца пути. Впереди замаячил пьедестал в виде лагерных нар и охранный забор, изящно инкрустированный колючей проволокой и сторожевыми вышками. Подставил его Владимир Андреевич. И главное, все ведь придется тянуть ему одному. Свидетелей-то нет, что Смольный отпущен по просьбе Козельцева. А показания против показаний не сыграют. Особенно если кое-кто из высокостоящих покровителей Владимира Андреевича нажмет на нужные рычаги.

— Он хотел меня убить. — Паша поднялся. — Вчера ко мне приходил человек и заявил, что Козельцев сделал на меня «заказ».

— Там разберемся, — привычно откликнулся Гриша Панкратов. — Пойдемте.

Это «разберемся» яснее ясного нарисовало Паше ближайшее будущее. Обрадованные его появлением «болельщики» в серой форме бережно подхватят Пашу, падающего от усталости и страха, и так же бережно понесут к «пьедесталу», на котором крупно выведено: «10 лет».

— Пойдемте. — Паша снял с вешалки плащ.

Через два часа в кабинете Екатерины Михайловны Светлой Паша начнет давать показания и порасскажет про Владимира Андреевича Козельцева столько всяких интересных разностей, что стоящий у дверей Антон Лемехов будет со счастливой улыбкой на разбитом лице потирать от удовольствия руки.

Вытянув трос, Пепел присел на стул и вытер со лба пот. Давненько он так не волновался. Пожалуй, с тех самых пор, как последний раз сидел в кабинете опера. Из сообщений Черепахи Пепел узнал, что Козельцев зашел в банк и выставил депозит, затем спустился на палубу «С». Ну и наконец прошел в свою каюту.

Минут через сорок телефон вновь ожил:

— Савинков на палубе. Направляется к банку.

Пепел поднялся. Именно этого сообщения он и ждал.

Заперев каюту, старик поднялся на прогулочную палубу. Он не любил гулять. Но ему было необходимо находиться здесь, чтобы наблюдать за расположенным палубой ниже банковским залом. Стеклянный потолок позволял. Появившийся через минуту на верхней палубе Черепаха продефилировал мимо, сказав негромко:

— Хромой горбун.

— Он уже завтракал?

— Нет. И, похоже, не собирается.

Черепаха оказался прав. Петя Савинков экономил деньги и не намерен был завтракать в баснословно дорогом ресторане, когда можно было прекрасно поесть в каюте предусмотрительно прихваченными с собой бутербродами с чайной колбаской, яйцом вкрутую и йогуртом. Петя вообще не покидал бы каюты во избежание соблазнов, но депозит, хотел он того или нет, выставить было надо.

Пепел подождал, пока Петя заполнит бланки и направится к выходу. Следом за ним шагал внушительного вида охранник. Несмотря на преклонный возраст, Пепла нельзя было обвинить в недостатке бодрости. Он довольно шустро достиг лестницы и неторопливо начал спускаться, минуя палубу за палубой, следом за Савинковым, пока наконец не достиг палубы «Р». Самой нижней. К немалому удивлению Пепла, выяснилось, что Петя разместился в каюте третьего класса, самой дешевой из-за близости машинных отделений.

— Вот жлоб! — Пепел изумленно покачал головой.

Аукцион был назначен на семь вечера, сразу после торжественного обеда. Пепел не сомневался, что на этот-то обед Петя придет, поскольку стоимость его была включена в оплату тура.

Начало обеда объявлялось в пять. Пепел спустился в каюту, принял душ, тщательно причесался, привел себя в порядок. Ему не требовалась роскошь. Старик изо всех сил старался выглядеть достойно. Как может выглядеть профессор университета на пенсии? И как он должен хотеть выглядеть в «высшем» обществе?

Закончив этот своеобразный маскарад, Пепел спустился на палубу «С» и прогулялся по коридору от носа до кормы и обратно. Он заметил двоих наблюдателей, страховавших Женю, — Черепаху и Борика. Если бы Козельцев ненароком обнаружил девушку, Черепаха и Борик должны были прийти ей на помощь. На судне плыли еще трое пацанов Крохи. Одного из них, того, что принес хитрый кейс, Пепел знал, остальных нет. На палубе «С» было спокойно. До начала обеда оставалось чуть меньше четверти часа.

Пепел поднялся в ресторан, расположенный на корме. Здесь был накрыт «шведский стол» — сдвинутые полукругом столы протяженностью метров пятнадцать, сплошь заставленные закусками, выпивкой, едой.

Народу в зале пока было немного. Устроители круиза, кое-кто из именитых гостей. Несколько девиц, явно прихваченных гостями для антуража и не отличавшихся особой тяжеловесностью поведения. Несколько очень представительных мужчин стояли особой группой, беседовали неторопливо. «Новые» вели себя более непринужденно и жизнерадостно. Пили водочку и шампанское. Пепел помялся на пороге. Ему навстречу двинулся плечистый паренек, явно из службы безопасности, но того опередил один из устроителей круиза.

— А вот и наш почетный гость! — радостно воскликнул он.

Пепел сделал вид, что крайне смущен. Представительные мужчины, коллекционеры тут же потянулись поближе, поздороваться, высказать свое восхищение редкими полотнами и надежду на будущее сотрудничество. Пожимали руку и оставляли визитки. «К чему вам эта суета? Я всегда готов приобрести серьезную вещь по аукционной цене…»

Пепел только кивал. Он ждал Савинкова. Тот появился около шести, когда ресторанный зал уже был заполнен народом. И в сопровождении плечистого охранника. Но не того, который был утром в банке, а другого, совершенно незнакомого.

— Они что, живут втроем в двухместном номере? — изумился еще больше Пепел. — Ну это… Это уже ни в какие ворота.

Петя сразу стал пробираться к столу. Пепел наметил точку пересечения и двинулся параллельным курсом. Хромому горбуну было тяжело лавировать в толпе, он постоянно натыкался на людей, извинялся злобно, шипел что-то себе под нос. С Пеплом они сошлись в самом центре зала, где народу было больше всего. Причем Петя сам налетел на старика, отстранился, гавкнул:

— Простите. Укачивает меня.

— Ничего-ничего. — Пепел улыбнулся беззащитной улыбкой пожилого человека. — Все в порядке, меня, знаете ли, тоже слегка укачивает.

— Да. — Петя снова врубился в толпу, раздвигая людей плечами.

Охранник следовал за ним, как лайнер за буксиром. Пепел добрел до двери, поинтересовался у метрдотеля, где здесь найти туалет.

— Гальюн, — участливо поправил тот. — Как выйдете, первая дверь направо.

— Спасибо.

Пепел скрылся за нужной дверью. Заперевшись, он достал из-под пиджака документы, минуту назад вытащенные из кармана Пети, просмотрел. Помимо депозита, здесь были паспорт и авиабилет.

— Дьявол! — выдохнул Пепел.

Он тщательно порвал все финансовые бумаги и спустил их в сортир. Спрятав паспорт и билеты, направился обратно в ресторан. Прошелся по залу, разыскивая взглядом Савинкова. Тот стоял у стола и накладывал в тарелку еду. Гору еды. Монблан.

— Боже мой! — удивился Пепел в третий раз. — Неужели он все это сожрет? Не может один человек столько сожрать. Даже на халяву.

Пепел потолкался по залу, подождал, пока Петя отойдет от стола, протиснулся ближе, притерся к Савинкову со спины, толкнул не очень сильно, обрадованно воскликнул:

— Снова вы! Как я рад! Скажите, друг мой, а эта еда… За нее надо платить?

— Бесплатно, — окрысился Петя.

Он явно чувствовал себя не слишком уютно в многолюдном ресторане, но бесплатность еды перевешивала все прочие соображения.

— Я, кажется, помял ваш пиджак, друг мой. — Пепел поправил Петин пиджак, улыбнулся благодарно. — Если, как вы утверждаете, еда бесплатна…

— Абсолютно, — рыкнул Савинков.

— Ну, тогда я тоже, пожалуй, положу себе что-нибудь.

— Все бесплатно. Берите что хотите. — Савинков, не дослушав благодарностей Пепла, начал пробивать себе дорогу к эстраде. Там было посвободнее.

— Ну вот. — Пепел подошел к столу, взял маленький бутербродик с красной икрой, пожевал. — Вкусно, — оценил он и поспешил прочь из зала.

В это самое время на таможне рейса Москва — Стамбул остановился молодой человек с небольшим кейсом в руках. Улыбнувшись, он протянул таможеннику паспорт, билеты, декларацию. Неулыбчивый таможенник проверил документы. Вздохнул, сдвинул фуражку на затылок.

— Та-ак… — протянул он. — Вот у вас тут указаны копии голландских миниатюр пятнадцатого века. Это на продажу везете?

— Нет, — покачал головой парень. — Везу знакомым показать. Видите ли, я увлекаюсь живописью. Наш профессор недавно уехал в Стамбул на ПМЖ. Прислал приглашение. Я решил взять свои работы, показать ему.

— Пройдите, пожалуйста, в сторонку. Сейчас разберемся.

— Ради бога. — Парень взглянул на часы. — Только, если не сложно, побыстрее, пожалуйста. У меня самолет…

— Успеете, — многозначительно пообещал таможенник, вызывая по телефону старшего смены. — Тут у нас инцидент с картинами. Товарищ везет три холста пятнадцатого века. Говорит, копии. Надо бы удостоверить.

Старший смены появился через несколько минут. Три холста пятнадцатого века — это вам не шутки. Следом за ним брел невысокий лысый очкарик в штатском.

— Добрый вечер, — козырнул старший и невнятно представился. — Будьте добры, покажите нам копии, заявленные в декларации.

— Конечно, пожалуйста.

Парень открыл кейс и достал три полотна. Разложил на столе. Старший зло взглянул на вызвавшего их таможенника. Все три полотна представляли собой замечательные копии, но без явных признаков старения и с незаконченными краями.

Штатский вздохнул.

— Я же говорил. Копии. Причем явные. Вы думаете, кто-то повезет такие ценные полотна через таможню в чемодане? — Он поправил очки, наклонился, вгляделся в картины попристальнее. — Хорошая техника, молодой человек. У вас большое будущее. — Он с уважением пожал парню руку. — Учились у Арашина? В МГАХИ?

— Да, — подтвердил парень. — В девяносто втором закончил.

— Сразу видно школу, — похвалил штатский. — Вот человек, сколько талантов выпестовал! — Извините, — попросил парень. — Вы не могли бы пометить в сопроводительных документах, что это копии? Обратно ведь полечу, снова придется объяснять.

— Конечно. — Штатский сделал соответствующую пометку в декларации. — Приятного пути. И передавайте наилучшие пожелания профессору.

— Хорошо, конечно.

Вадим убрал копии в кейс, защелкнул замки, вернулся к стойке. Таможенник поставил необходимые печати, кивнул:

— Всего доброго. Извините за накладочку.

— Да ничего. Все в порядке.

Вадим спрятал документы в карман и направился к накопителю.

Первая часть аукциона мало кого интересовала. Выставлялись безделицы, «новоделы», рассчитанные исключительно на «новых русских». Настоящих коллекционеров подобные работы не интересуют. Собственно, и торговались только «новые», поражая собственной крутизной самих себя и своих подруг. Поэтому в зале царила легкая скука. И лишь под конец, когда девушка-помощница вынесла на столик три миниатюрных полотна голландцев, зал вздрогнул и как-то разом напрягся. Смолк благодушный треп. Коллекционеры-друзья мгновенно превратились в соперников.

— Выставляются три работы голландских мастеров… — начал зачитывать ведущий, старательно проговаривая каждую фразу.

Пепел с любопытством озирался. Коллекционеры заволновались, тянули шеи.

— Экспертное заключение прилагается. Без права вывоза за пределы Российской Федерации.

У дверей возник шум. Все начали оборачиваться.

— У меня был депозит! — орал кто-то в дверях, сдерживаемый парой дюжих охранников. — Его украли! Его украли! Эта потаскуха из банка может подтвердить! Я требую… пустите меня…

Пепел усмехнулся. Савинков. Урок на будущее. Хочешь сделать ближнему гадость? Сделай. Но тихо. Чтобы он не знал, кто эту самую гадость подстроил. А кавалерийский нахрап — признак ограниченности и недальновидности. Вот так, родной. Сиди теперь в каюте, отдыхай.

Петю вытолкали из зала, закрыли дверь.

— В торгах имеет право принять участие только ложа «А». — Ведущий очертил круг «избранных». Тех, кто пришел с депозитами. — Начальная цена за комплект… — Ложа «А» отчаянно выдохнула. «Комплект». Как печенье в коробке. — Два миллиона долларов. Кто больше?

— Три! — подал голос кто-то из задних рядов.

У «новых» от таких цифр глаза полезли на лоб. Вот где крутость-то!

— Четыре.

Настоящие знатоки понимали, что цена полотен около пяти миллионов, посему торговаться тысячами и даже сотнями тысяч пока не имело смысла.

— Четыре пятьсот.

Пепел обернулся. Ага, прорезался Козельцев.

— Шестьсот!

— Четыре семьсот!

— Семьсот пятьдесят.

Остальная часть зала повернула головы. За прыжками цен следили, как за полетом мяча на финальном матче Уимблдона.

— Четыре восемьсот.

— Восемьсот пятьдесят.

— Пять! — Снова Козельцев.

Умница, порадовался Пепел. Это был единственный момент, когда он всей душой, абсолютно искренне болел за Владимира Андреевича. Давай дави их.

— Пять сто!

— Пять сто пятьдесят!

— Двести!

— Триста!

— Триста двадцать!

Так, перешли на десятки.

— Пять пятьсот, — и опять Козельцев.

Спокойный, хладнокровный, как игрок в покер. Зал притих.

— Пять миллионов пятьсот тысяч долларов справа — раз! — крикнул ведущий азартно. Народ быстро прикидывал. Вместе с процентами устроителям уже получается шесть миллионов пятьдесят тысяч. — Пять миллионов пятьсот тысяч долларов справа — два! Пять миллионов пятьсот тысяч долларов справа…

— Шесть!!! Я даю шесть!!! — донесся из-за двери каркающий выкрик Пети Савинкова.

— Шесть, — «перебил» кто-то.

— Шесть пятьсот. — Козельцев казался непробиваемым.

— Шесть миллионов пятьсот тысяч долларов справа — раз, — захлебывался восторгом ведущий. — Шесть миллионов пятьсот тысяч долларов справа — два!

— Семь!!! Семь!!! — бесновался за дверью Савинков.

— Шесть миллионов пятьсот тысяч долларов справа… — Ведущий занес молоток. — Прекрасные миниатюры голландских мастеров конца пятнадцатого века! Шесть миллионов пятьсот тысяч долларов справа — три!!! — Молоточек ударил по подставке. — Продано!!!

— Поздравляю, Владимир Андреевич, — донеслось из-за спины Пепла. — Очень удачное приобретение.

— А ты-то чего отказался?

— Да я бы не отказался, но у меня сейчас денег — хрен и дыра от бублика. Все в деле крутится. Зараза…

— М-да. Если бы горбатый оказался в зале, пришлось бы Андреичу до «чирика» подняться.

— А чего он так орал-то?

— Да депозит свой умудрился посеять где-то, растяпа.

За спиной засмеялись не без злорадства.

Пепел слушал разговоры и улыбался, словно это он только что приобрел заветных голландцев за семь миллионов сто пятьдесят тысяч долларов, включая процент.

Это был триумф. Владимир Андреевич ввалился в каюту и тут же направился к бару. Он чувствовал себя вымотанным и опустошенным. Ему было просто необходимо выпить. Немедленно. Козельцев и вовсе напился бы, если бы не завтрашний самолет.

В дверь деликатно постучали.

— Да?

Он знал, кто это. Собиратели, собратья по хобби. С поздравлениями. От концертного зала до своей каюты он добирался минут сорок. Его постоянно останавливали, жали руки, говорили слова восхищения. Теперь это его голландцы. Владимир Андреевич ощущал благодарность к Пане, человеку, который уступил ему свой тур. Пусть по баснословной цене, но оно того стоило.

Дверь открылась, и в каюту заглянул один из устроителей круиза, моложавый улыбчивый мужчина. В руке он держал аккуратную кожаную папочку.

— Добрый вечер еще раз, Владимир Андреевич. Я хотел лично поздравить вас с шикарным приобретением.

— Спасибо. Вы, наверное, пришли по поводу оплаты?

— Э-э-э-э… Ну, скажем, обсудить порядок наших дальнейших действий.

— Не проблема. — Козельцев положил на стол депозит. — Это два миллиона. Остальное я положу завтра утром.

— У меня к вам следующее предложение. — Устроитель достал из папочки документы. — Здесь все необходимые бумаги. Вы можете заполнить их сейчас, а завтра утром, чтобы вам понапрасну не беспокоиться, я схожу в банк и осуществлю перевод указанной суммы.

— Отлично, — согласился Владимир Андреевич. — Так и поступим.

— Подтверждение вашей платежеспособности у нас есть, — пробормотал устроитель, выкладывая бумаги на стол. — Это депозит на оставшиеся четыре миллиона пятьсот тысяч долларов, на предъявителя. А это, на шестьсот пятьдесят тысяч, на нашу фирму. Реквизиты я уже внес. Вам осталось только поставить подпись. Так. И еще это… Расписка, что вы извещены о запрете продажи данных полотен за границу Российской Федерации.

Козельцев подписал нужные бумаги.

— Это все?

— Да, — вежливо улыбнулся мужчина и слегка поклонился. — Приятно иметь с вами дело.

— Во сколько мы прибываем в Стамбул?

— В семь.

— Ну, это слишком рано. Я рассчитываю встать часиков в одиннадцать, выпить кофе, позавтракать, а где-нибудь к часу дня сойти на берег. — Владимир Андреевич улыбнулся.

— Насчет картин… Вы хотите, чтобы мы положили их в сейф?

— Принесите их, — Козельцев не мог удержаться, чтобы еще раз не взглянуть на теперь уже свои шедевры. — И вот еще что. У меня к вам будет просьба. Поставьте у дверей пару охранников, если это не трудно. Не то чтобы я боялся, но береженого бог бережет.

— Конечно. Никаких проблем.

Он едва успел выйти, как в дверь снова постучали.

— Войдите!

На сей раз стучавшим оказался старый владелец голландцев. Подслеповатый забавный старикан в дешевом костюме. Он вошел в каюту как-то бочком, остановился у дверей.

— Добрый вечер.

— Добрый, — улыбаясь, шагнул навстречу старику Владимир Андреевич. — Рад вас снова видеть. Что это вы так скромно стоите? Вы у нас теперь миллионер. И не какой-нибудь, а долларовый. Поздравляю.

— Благодарю, — кивнул Пепел. — Очень непривычное ощущение.

— Ничего. Привыкнете, — заверил его Козельцев.

— Послушайте… — Старичок замялся. — Мне, право, несколько неловко, но… Дело в том, что я пока не платежеспособен. А мне хотелось бы как-то отметить… Такие случаи не часто бывают.

— Я понимаю. — Козельцев полез в карман за бумажником.

— Вы меня немного неправильно поняли, друг мой. Дело в том, что я никого не знаю на этом корабле. Я первый раз плыву на таком огромном судне. Может быть, вы составите старику компанию? Хотя бы ненадолго.

Владимир Андреевич незаметно вздохнул. Не то чтобы ему было жаль старика, но… Он чувствовал себя почти счастливым. Наверное, таким же счастливым, как в тот день, когда купил свою самую первую картину. Как сейчас помнил, это был Шишкин.

Да и действительно не мешало бы отметить. Каждому свое. Старику — продажу. Ему — покупку, а заодно и окончание того кошмара, который происходил с ним на протяжении недели.

— Но только ненадолго.

— Конечно, конечно, — заверил его старик. — Мне много и нельзя. Врачи не позволяют. Выпьем немного хорошего коньяку и скушаем что-нибудь… что-нибудь… экзотическое. Кстати, как вы относитесь к коньяку?

Владимир Андреевич мог бы сказать, что терпеть не может коньяки, но только махнул рукой.

— Мне кажется, уместнее было бы выпить шампанского.

— К сожалению, мне шампанское противопоказано. Углекислота, знаете ли, не способствует…

— Прекрасно. Выпьем коньяку и съедим что-нибудь экзотическое. Только давайте дождемся, пока принесут голландцев и поставят пару охранников у дверей.

— Разве вы не собираетесь сдать их в сейф? Впрочем, — старик махнул рукой, — я тоже сорок лет хранил их дома. Представляете? И ничего. Не украли.

— Вам повезло, — искренне признался Владимир Андреевич.

— Да, очень. Очень повезло, — понял его по-своему старик.

В дверь постучали.

— Войдите! — откликнулся Козельцев.

Вошел давешний улыбчивый организатор, неся в руках кейс. За ним следом топали двое дюжих охранников.

Устроитель торжественно поставил чемоданчик на стол. Щелкнул замками, поднял крышку. Козельцев невольно залюбовался полотнами.

— Ну, разве они не прекрасны? — прошептал он.

— Они восхитительны, — подтвердил устроитель.

Владимир Андреевич покачал головой.

— Даже поверить трудно, что мне удалось их приобрести.

Он еще несколько минут любовался голландцами, затем вздохнул, повернулся к старику. На глазах у того были слезы.

— Шедевры. — Козельцев приобнял старика. — Спасибо. Искреннее спасибо.

Тот махнул рукой.

— Знаете, а ведь я к ним привык… — прошептал старик.

— Ну, что же делать… — Владимир Андреевич похлопал его по плечу. — Пойдемте выпьем коньяку. Отметим торжественное событие.

Устроитель благоговейно опустил крышку кейса.

— Заключение эксперта о подлинности, а также договор о продаже — в чемоданчике, — негромко сказал он.

Владимир Андреевич нахмурился, давая понять, что рядом с прекрасным меркантильные вопросы обсуждать неуместно. Устроитель закивал поспешно.

— Пойдемте, — предложил Козельцев, и они вышли из каюты.

Женя выждала несколько минут, затем осторожно отодвинула дверцу шкафа. Слава богу, что еще был этот обед и аукцион. Она смогла размяться, не опасаясь быть услышанной. Если бы ей пришлось сидеть неподвижно на протяжении полусуток, даже при всей своей спортивной закалке она сейчас вряд ли сумела бы подняться на ноги, не устроив настоящего тарарама.

Она слышала слова Козельцева об охране и понимала, что за дверью каюты сейчас топчутся двое громил. Нужно быть предельно осторожной. Женя достала из кармана нож, прошла к столу, подняла крышку кейса. Козельцев не преувеличивал. Миниатюры были восхитительны. Женя начала вытаскивать холсты из подрамника. Действовать приходилось быстро. Пепел не может удерживать Козельцева в ресторане слишком долго. Это будет выглядеть подозрительно. А ей предстояло не только снять полотна, но и вставить на их место копии.

Женя старалась. Руки ее тряслись от волнения. Одно полотно, второе.

Первая копия. Вторая. С третьей вышла заминка. Подрамник никак не хотел вставать на место. Девушка сдавленно выругалась. Черт! Складка на полотне. Пришлось натягивать третью копию снова. Теперь рама встала без проблем.

Женя засунула голландцев под рубашку, отошла к иллюминатору, высунула руку в темноту, нащупала пластырь, леску. Потянула. Трос упал сверху, карабин пребольно ударил ее по кисти.

Из коридора донесся громкий кашель. Козельцев и Пепел возвращались из. ресторана. Женя быстро пропустила карабин сквозь петли, дернула за трос, проверяя, прочно ли укрепился «якорь». Ухватилась за верхний край иллюминатора, подтянулась, начала протискиваться наружу.

— Все спокойно? — услышала она голос Козельцева.

— Все тихо.

Сейчас они войдут в номер и увидят торчащие из иллюминатора ноги. То-то потеха начнется… Женя, извиваясь, словно змея, протаскивала тело через иллюминатор. Она представила себе, как Козельцев берется за ручку двери, — рывок! — поворачивает ее — еще рывок!

Женя внезапно провалилась в небесно-морскую пустоту, чуть не выпустив трос из рук. Цонг! — со звонким щелчком карабин лопнул и улетел куда вниз. Женя едва успела ухватиться за край иллюминатора одной рукой. Она услышала, как открывается дверь. Повиснув на правой руке, Жена начала шарить левой вдоль борта, отыскивая выскользнувший из петель трос.

— Иллюминатор распахнут, — сказал Козельцев. — Ну и ветер сегодня.

— Да, — согласился Пепел. — С самого утра.

— Я прикрою, если вы не возражаете?

— Нет, ничуть, пожалуйста, мой друг. Это ваша каюта.

Женя лихорадочно искала трос и не находила его. Звук приближающихся шагов, перекрываемый плеском воды внизу. Сейчас створка ударит ее по пальцам, и она сорвется вниз. Прямо в эту черную, отблескивающую электрическим светом воду. Она увидела, как ладонь Козельцева ложится на стекло.

— Послушайте, Владимир Андреевич. Вы милейший человек, не откажите в любезности, позвольте представить вас моей внучке, — услышала Женя голос Пепла.

Таков был план. Козельцев поднимется в их каюту и увидит внучку спокойненько читающей Уайльда в подлиннике. Что бы он потом ни подумал, но только не то, что эта девушка его ограбила. Кто угодно, только не она.

Проблема заключалась в том, что никакой внучки в номере не окажется.

Козельцев толкнул створку. В это мгновение трос хлестнул ее по руке. Женя Инстинктивно вцепилась в него, успев разжать пальцы за долю секунды до того, как створка иллюминатора захлопнулась.

Теперь она должна подняться в каюту. По тонкому тросу и без страховки. Женя стиснула зубы. Ей приходилось взбираться на одних руках. Ветер толкал ее, тащил по борту. Девушка отсчитывала секунды. Вот ее пальцы коснулись края иллюминатора. Она подтянулась, с трудом, закусив губу, протиснула плечи через круглое окно. Шаги в коридоре. Козельцев согласился? Сволочь! Одиннадцать вечера! Приличные мужчины отказываются от поздних визитов.

Женя протолкнула тело в иллюминатор, отцепила «якорь» и бросила его вниз, за борт, метнулась в спальню. Она успела нырнуть под одеяло как раз в тот момент, когда открылась входная дверь.

— Милочка, внученька…

Пепел ожидал увидеть «Милочку-внученьку» в кресле с книгой и, не увидев, растерялся. Впрочем, нормальное дедовское беспокойство.

— Я здесь, деда, — подала голос Женя.

Пепел открыл дверь в спальню. С облегчением перевел дух.

— Что с тобой, милая? — Пепел торопливо подошел, пощупал лоб. — Да ты вся горишь. Что такое, Милочка, девочка?

— Знобит что-то.

— Может быть, вызвать доктора? — озаботился Владимир Андреевич, появляясь в дверях. — Здравствуйте, Мила.

— Здравствуйте, — кивнула Женя. — Ничего, спасибо. Не надо. Само пройдет.

— Милочка, — Пепел указал на Козельцева, — это… Впрочем, ладно. Отдыхай.

Женя с облегчением вздохнула. Услышала, как старик извиняется перед Козельцевым.

— Ничего, — отвечал тот. — Я понимаю. Доброй ночи. Передайте внучке, чтобы поправлялась.

— Спасибо. Конечно. И вам доброй ночи.

— Кстати, для профессора на пенсии у вас неплохая каюта.

— Это предоставили устроители. За их счет. Сказали, что мы сделали им рекламу.

— Понятно. Еще раз спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Хлопнула дверь. Пепел вошел в спальню, спросил встревоженно:

— Что случилось?

— Карабин лопнул. Чуть не сорвалась.

— А картины?

— Бесчувственный ты старик, дедуля, — улыбнулась Женя. — У меня картины. У меня.

Пепел расплылся в восторженной улыбке и поцеловал Женю в лоб.

— Спокойно, родственник, — устало улыбнулась девушка. — Кровосмесительные связи осуждаются церковью.

— Да ладно, — отмахнулся Пепел и снова чмокнул «внучку» в щеку.

Но очень целомудренно чмокнул. По-родственному.

В Шереметьеве редко встречались такие рейсы. Цвет советского коллекционирования и добрая сотня «челноков», возвращавшихся из турецкого шопинга. У таможенного контроля возникло небольшое столпотворение.

Были, правда, среди участников круиза и люди более дальновидные. Понимая, что в аэропорту возникнет суета, они предусмотрительно забронировали билеты на чартерный рейс через Берлин. Чуть дороже, чуть дольше, зато куда меньше проблем. «Челноки» не станут на чартер тратиться, им копейка дорога. И таможня, кстати, не так тщательно проверяет.

Среди пассажиров чартера были старик с молоденькой девушкой и парень с кейсом. Видимо, эти трое познакомились в полете, поскольку к таможенному контролю подошли вместе, весело болтая. Багажа у девушки и старика практически не было. Парня же остановили.

— У вас тут указаны три копии голландских мастеров, — сказал таможенник.

— Да, верно, — кивнул парень. — Но их уже проверял ваш эксперт, когда я летел «туда». И старший смены присутствовал. Там пометка внизу имеется. Но, если хотите, давайте вызовем их, пусть еще раз проверят.

Таможенник и сам видел пометку, посему, посомневавшись минуту, попросил:

— Чемоданчик откройте.

— Пожалуйста. — Парень открыл кейс.

Таможенник убедился, что полотен в чемоданчике действительно три, а не два или не четыре, поставил штамп.

— Проходите.

— Спасибо. — Парень догнал старика и девушку уже в зале.

Они вместе вышли из здания аэропорта и направились к припаркованным поодаль машинам — черному «БМВ» и «Ниссану».

Пепел первым забрался в «БМВ», вздохнул с облегчением:

— Ну и поездочка была. Кошмар.

Сидящий на переднем сиденье Мало-старший обернулся, протянул руку:

— Депозит.

— Ах да…

Пепел достал из кармана депозит на предъявителя. На шесть с половиной миллионов долларов. Вячеслав Аркадьевич взял его, внимательно рассмотрел, сунул в карман. Достав из-под ног кейс, передал его Пеплу.

— Там твоя доля и доля Жени. Шестьсот пятьдесят тысяч.

Пепел открыл чемоданчик, отсчитал свои триста двадцать пять тысяч долларов, выудил из кармана полиэтиленовый пакет, аккуратно встряхнул и сложил деньги внутрь.

— Ну, так я тут и выйду, — заявил он, подмигнул девушке. — Внучка, мы с тобой теперь состоятельные люди. Не закатиться ли нам в Ялту?

— Хватит с меня моря, — ответила Женя и обратилась к Вячеславу Аркадьевичу: — Что с Лешей?

— Пока еще лежит, — ответил серьезно тот. — Но врачи говорят, с ним все будет в порядке. Через неделю сможет вставать, через две можно будет забрать Алексея Алексеевича домой.

Женя вдруг заплакала. Почти беззвучно, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

— Ну-ну-ну, — Мало-старший протянул мощную руку, слегка сжал плечо девушки. — Что плакать-то? Раньше надо было плакать. Теперь радоваться нужно.

— Я и радуюсь, — улыбнулась она. — Я от радости плачу.

— Все. Терпеть не могу женских слез, — категорично заявил Пепел и полез из машины. — Пойду пивка выпью.

— Удачи, — кивнул ему Вячеслав Аркадьевич.

— И тебе. — Старик озорно, совсем не по возрасту, подмигнул. — Понадобится «дедушка» — обращайся. Я завсегда пожалуйста.

— Спасибо, — улыбнулся Мало-старший.

Пепел побрел к аэропорту. Стоявший у машины Вадим просунул в окно кейс.

— «Папа», голландцы.

— Отлично, — кивнул Кроха. — Савинков летит этим рейсом?

— Да. Стамбульским.

— Как выйдет, давай его сюда.

— Хорошо, «папа».

Петя Савинков чувствовал себя убитым. Он проворонил голландцев. Мало того, умудрился посеять все финансовые документы. Между тем за спиной его топтались двое «быков», а в квартире Григорьева поджидал третий. И каждому из них Савинков должен был заплатить по миллиону за сделку, которой так и не совершил.

Только полные лохи попадают так, как умудрился попасть он. Полные и безбашенные.

Петя поспел к таможенному контролю одним из первых. Получил багаж, вышел в зал.

— Ну, чего, хорек? — ласково взял его за плечо один из «быков». — Когда рассчитываться думаешь?

— Да за что рассчитываться? — злобно каркнул Петя. — Дело-то сорвалось.

— А это твои проблемы, дундучара. Лучше надо было за карманами смотреть.

— Так я и документы потерял, — оживился Петя. — Денег-то теперь у меня нет.

— Да? — озадачился первый «бычок», но тут же нашел выход: — Тогда картинками возьмем. По двести тыщ, как ты и говорил.

— Не надо картинками. — Савинков испугался, потому что понял: эти возьмут. Обломы здоровые. — Я придумаю что-нибудь.

— Ну давай придумывай, — согласился «бычок». — А мы пока за тобой присмотрим. А не надумаешь, завтра к вечеру заберем картинки.

Они вышли из аэропорта, остановились, озираясь.

— Левака возьмем? — спросил первый «бычок».

— Какого еще левака? — возмутился Петя. — Я и так потратился на вас. По круизам с собой таскаю, в самолете за билеты плачу. На автобусе поедем!

— Здорово, братва, — раздалось сзади.

«Бычки» оглянулись, и в этот момент Петя бросился бежать. С его ногой и комплекцией это было не слишком разумно. Дверца стоящего чуть впереди «БМВ» распахнулась, и Савинков увидел огромного, как скала, мужчину. Тот выбрался из машины, остановился, загородив собой половину тротуара.

— Здравствуй, Петя, — сказал мужчина. — Ты меня не знаешь, зато я тебя знаю. Ты остался кое-что должен моему хорошему знакомому. Алексею Алексеевичу Григорьеву. Из-за тебя он сейчас лежит в больнице с сердечным приступом. Залезай в машину.

— Погодите, погодите, — взмолился Савинков. — Мы же договаривались… «Данаю» в обмен на голландцев.

— Правильно, — кивнул мужчина. — Тогда за каким хреном тебя, сука, на корабль понесло, а?

Петя оглянулся. Не надо было обладать могучим интеллектом, чтобы понять: он влип окончательно. За подляну, которую он собирался кинуть Леше Григорьеву, платить придется по полной программе. И «бычкам» нанятым, и этому гороподобному.

— Садись в машину, если жизнь дорога, — предложил мужчина.

Пете ничего не оставалось делать, кроме как забраться в машину. Но, едва он плюхнулся на заднее сиденье, Женя словно кошка, зашипев, вцепилась ему в лицо.

— А-а! — заверещал Петя. — Спасите!!!

— Оп-па! — озадаченно заметил Мало-старший. — Об этом я как-то не подумал. — Он заглянул в салон, схватил Женю за руки. — Тихо. Тихо, девочка, тихо. Успокойся.

Глаза Жени сверкали яростью, на лице застыла гримаса отвращения. Петя, всхлипывая, зажимал желтыми ладошками окровавленное лицо.

— Вадим, — обернулся Вячеслав Аркадьевич, — забери его в джип. А то он до дома не доедет. А «быков» этих сюда гони.

Сопровождаемые Боксером, Паней и Пестрым, «бычки» подошли к «БМВ».

— Здорово, братва, — оглядел обоих боевиков Малостарший. — Вы меня знаете?

— А это зависит от того, кто ты, — ответил первый «бычок».

Он раньше приятеля сообразил, что, кажется, дело закончится чистым базаром.

— Я — Кроха. Слыхал?

— Слышал, — согласился «бычок».

— В общем, так, братва. Алексей Алексеевич — мой «клиент». Вы к нему никаких дел больше не имейте, иначе конкретно поссоримся.

— Да мы без наездов, — пожал плечами второй «бычок». — Нас горбатый навел. Сказал, мужика наказать надо.

— Кинул вас, как лохов, ваш горбатый, — серьезно заявил Пестрый. — И чуть под разбор реальный не подвел.

— Мы с него спросим конкретно за это, — пообещал первый «бычок».

— Короче, братва, — сказал Мало-старший. — К вам конкретно у нас предъяв нет. Сейчас подъедем к горбатому домой, мы заберем то, что он должен нашему человеку, а потом он ваш. Делайте с ним что хотите. Идет?

— Базара нет, Кроха, — ответил первый «бычок». — Поехали. А этот фуфлогон нам ответит. Конкретно. Гад буду.

Владимир Андреевич продолжал улыбаться, даже когда к нему подошли двое в штатском и, показав удостоверения, сказали негромко:

— Владимир Андреевич, пойдемте с нами, пожалуйста.

— А что такое? — Козельцев все еще пребывал в благодушном настроении. — Что-то не так? Я что-нибудь неправильно заполнил?

— Пройдемте с нами, мы вам все объясним.

Они прошли в помещение для личного досмотра. Штатские открыли дверь, пропустили Козельцева. Тот шагнул в комнату и замер на пороге. Слишком много тут было народу. Несколько сотрудников таможни, еще двое в штатском. Женщина какая-то. Козельцев обернулся:

— Я не понимаю…

— Проходите, — с ледяной вежливостью попросил Гриша Панкратов.

Катя поднялась со стула.

— Владимир Андреевич Козельцев?

— Да, это я, — подтвердил тот.

— Вы арестованы.

— Постойте… Как арестован? На каком основании?

Катя шлепнула на стол ордер.

— Ты обвиняешься, — жестко сказала она, — по статье сто двадцать шестой — «похищение людей». По статье сто двадцать девятой — «клевета». По статье… В общем, статей с десяток наберется, а пока, чтобы у тебя не возникало вопросов… — Катя повернулась к таможенникам. — Начинайте.

Таможенник подозвал двоих штатских:

— Товарищи понятые, подойдите, пожалуйста. — И повернулся к Козельцеву. — Это ваш кейс?

— Мой, — кивнул тот.

— Что в нем?

— Картины. Три голландские миниатюры пятнадцатого века.

— Вам известно, что картины, представляющие собой особую историческую ценность, запрещены к продаже за границу Российской Федерации без специального разрешения?

— Конечно, — кивнул Владимир Андреевич.

— Вы по-прежнему настаиваете, что в кейсе подлинные картины?

— Разумеется.

— Откройте, пожалуйста, чемодан.

— Да ради бога. — Козельцев отщелкнул замки, поднял крышку.

Таможенник повернулся к штатскому:

— Посмотрите, пожалуйста.

Тот достал из кармана лупу, склонился над картинами. Он долго рассматривал полотна, наконец выпрямился, спрятал лупу в карман.

— Это копии. Правда, самые лучшие из всех, что мне доводилось видеть. Но копии.

— Как копии? — Владимир Андреевич даже взмок. — Я не… — Он ошарашенно обвел взглядом присутствующих. — Постойте, там же заключение эксперта о подлинности есть. Мне его выдали на корабле. Я купил подлинники.

— Купил-то ты подлинники, — язвительно заметил стоящий у дверей Володя Паничев. — Вопрос в том, что ты привез домой.

Гриша Панкратов деловито присел за стол, принялся заполнять шапку протокола.

— Одну секундочку. — Катя открыла дверь соседней комнаты. — Зайдите, пожалуйста.

В комнату для досмотров вошел седоватый подтянутый мужчина. Козельцев узнал его. Это был Криштников. Один из самых дорогих копиистов в стране. Именно Криштников писал для Владимира Андреевича копии всех голландских миниатюр.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросила Катя.

— Криштников Олег Евгеньевич. К вашим услугам.

— Кто вы по профессии?

— Копиист. — Мужчина посмотрел на понятых и специально для них пояснил: — Я пишу копии известных полотен.

Катя указала на Козельцева:

— Вы знаете этого человека?

Да, конечно. Это Козельцев Владимир Андреевич. Один из моих клиентов.

— Посмотрите, пожалуйста, полотна, лежащие в чемоданчике.

— С удовольствием. — Криштников склонился над кейсом. — Можно снять подрамники?

— Конечно.

Криштников ловко снял холсты с подрамников, улыбнулся:

— Хороши, правда? Эти копии я писал почти полгода.

— Для кого вы их писали?

— Для Владимира Андреевича. — Копиист кивнул на Козельцева.

— Спасибо, — кивнула Катя. — Подождите, пожалуйста, в соседней комнате. Наш сотрудник вас отвезет немного позже.

— Хорошо.

— Владимир Андреевич, — холодно спросила Катя, вновь поворачиваясь к Козельцеву, — каким образом эти копии попали в чемоданчик?

— Я понятия не имею, но это… Это… — Он вдруг запнулся.

— Как вы проходили таможенный контроль? — вдруг резко спросил Володя Паничев.

— Да не проходил я его, — упавшим голосом ответил Козельцев. — В том-то и дело. Через VIP-зал прошел. Ах, как купился! — Он покачал головой и засмеялся устало. — Как купился! Как дитя малое. А-а… — Владимир Андреевич выдохнул, опустился на стул.

— Вы признаетесь, что пронесли эти копии на борт с целью продажи оригиналов картин за границу? — спросила Катя жестко.

— Нет, конечно. Только, боюсь, это уже ничего не изменит. Впрочем… Позвоните Грише Ефимову. Он свел меня с этой сволочью.

— Обязательно позвоним, обязательно, — заверил Козельцева Володя Паничев. — Все проверим.

Владимир Андреевич усмехнулся. Он почему-то был уверен, что, если Ефимов и вспомнит Паню, то самого Паню им найти уже не удастся. Это была грандиозная комбинация. Тот, кто спланировал и осуществил ее, конечно же, предусмотрел исчезновение и Пани, и его таинственного приятеля-«офицера». Владимир Андреевич снова засмеялся.

— Как кинули! — пробормотал он. — Как пацана сопливого.

— Владимир Андреевич, вы признаете, что по вашему поручению в Энске из государственного музея была совершена кража картины Рембрандта «Спящая Даная»?

— Что? — У Козельцева глаза полезли на лоб от возмущения. — Ну, знаете. Вы еще скажите, что и ледниковый период мамонтам я устроил. И татаро-монгольское иго организовал.

— Значит, не признаете.

— Это чушь. Полная и беспросветная ахинея.

— Ладно, — кивнула Катя. — Посмотрим.

В комнату заглянул таможенник.

— Там репортеры. В зале. Толпа прямо.

— Какие репортеры? — не поняла Катя.

— Ну, из газет. С телевидения даже есть. Говорят, насчет какого-то Козельцева.

Катя хмыкнула, обвела взглядом присутствующих. Не то чтобы она злилась. Новость и правда остренькая. Но ведь можно было хотя бы не сегодня. Завтра бы сообщили. А спроси, кто слил информацию, промолчат. Пойди дознайся. На полиграфе можно проверять — ничего не покажет.

— Ладно, — сказала Катя. — Поступим так. Гриша, Володя, вы тут заканчивайте с протоколом. Потом быстренько выводите гражданина Козельцева на улицу. На вопросы репортеров не отвечать. А я пока распоряжусь, чтобы машину к входу подогнали.

— Хорошо, Кать, — механически кивнул Гриша и вдруг улыбнулся. — Мать, поздравляю. Такого зубра завалила. Тебе теперь прямая дорога в Москву.

— Расскажи это его друзьям, — Катя указала на Владимира Андреевича. Затем толкнула дверь и вышла в зал.

Первая ночь всегда самая трудная. Владимир Андреевич прочувствовал это на собственной шкуре. Именно в первую ночь приходит осознание того, что тебя больше нет. Для всего мира. Козельцев успел о многом подумать за эту ночь. Он уже понял, что никто не станет за него заступаться. Тот, кто организовал всю эту аферу, точно просчитал реакцию покровителей. В этой странной стране тебе могут простить убийство. Даже два. Могут простить воровство в грандиозных масштабах, но такую мелочь, как публичный скандал, не простят никогда. Побоятся, что репортеришки накинутся и на них. Заступаешься? Значит, тоже замешан. Рыло в пуху по самые уши.

Вот и все. Вот он и сел. Владимир Андреевич уснул только под утро. Разбудили его в восемь, принесли что-то очень странное в миске. Похожее на клейстер. А еще кусок сырого черного хлеба. Владимир Андреевич от еды отказался. В нем еще теплилась слабая надежда, что что-то переменится. Возможно, кто-то все же, несмотря на скандал…

В полдень грохнула, открываясь, дверь. Скучный сержант сказал протяжно:

— Козельцев, на допрос.

Как будто кроме него в камере еще кто-то был.

Владимир Андреевич кряхтя сполз с нар. Бока ломило. Понятно, кроватка-то не из испанского гарнитура.

В кабинете, куда его привели, сидел один из давешних оперативников. Володя Панкратов, вспомнил Козельцев. Та же женщина, Катя, и еще один оперативник. Широкоплечий, зато с разбитой мордой.

— А вот и Владимир Андреевич! — заголосил тот, что с разбитой мордой. — Садитесь, Владимир Андреевич, не стесняйтесь. «Присаживайтесь» не говорю, поскольку сидеть так и так придется. Лет десять-двенадцать. Зависит от уровня чистосердечности.

— Антон, — сказала Катя, — хватит. Работай.

— Хватит так хватит! — так же весело завопил Антон. — Гражданин Козельцев, вам знакома вот эта вещица?

Он кивнул на лежащий на столе ключ.

— Да. Это ключ от депозитного банковского сейфа, — кивнул Владимир Андреевич.

— А посмотрите-ка на него внимательно, — продолжал балагурить Антон. — Ключик ваш?

— У меня много подобных ключей, — ответил с достоинством Козельцев. — Я храню в банке свою коллекцию картин и копии. — И не удержался, съязвил: — Не очень я доверяю нашим правоохранительным органам.

— Ну, это понятно, — легко согласился Антон. — Но вы все-таки посмотрите ключик внимательнее.

— Чтобы вы потом с него мои пальчики откатали? — усмехнулся Владимир Андреевич. — Поищите другого дурака.

— Так в том-то и дело, дорогой гражданин Козельцев, что пальчики уже откатали. Ваши пальчики на этом ключике. Ваши и еще одного не установленного пока… я подчеркиваю, пока… лица. И как вы думаете, где мы взяли этот ключик?

— В помойке нашли, — мрачно буркнул Козельцев.

— А вот хамить не надо, — вдруг посуровел Антон. — А то я тоже хамить начну, и, уверяю, тебе это очень не понравится. Так вот… Ключик этот принес сегодня один гражданин совершенно «синюшного» вида и отдал консьержке. Консьержка сразу позвонила нам, поскольку разрешение прокуратуры на изъятие твоей личной корреспонденции у нас имеется, — продолжал Антон. Он взгромоздился на стол, закурил, выпустил дым к потолку. — Мы, памятуя о связке, найденной вчера у тебя на квартире во время обыска, ключик этот взяли и поехали в банк. Там при двух понятых из числа работников банка сейф этот вскрыли. И, как ты думаешь, что мы в нем обнаружили?

— Я так думаю, что… — начал было безразлично Козельцев, но осекся. Это был тот самый ключ, который он отдал Пане. А Паня этот, сволочь, сделал так, что его толком-то никто в банке и не разглядел, а теперь пришел, положил ему в ящичек… Что? — Пистолет? Наркотики?

— Бросьте ваньку-то валять, гражданин Козельцев, — спокойно сказал Володя Паничев. — Зачем бы вам, собирателю картин, кто-то стал передавать пистолет или наркотики? Да еще таким экстравагантным способом.

И тут Козельцев сообразил, что могло быть в сейфе собирателя картин. И почему вчера его спрашивали о похищенной «Данае». Конечно. Топить лоха, так уж по полной. Они не хапали. Они мстили. И, когда краденая картина стала им не нужна, вернули. Потому что месть, их месть, стояла выше воровства.

Заодно и ему, Владимиру Андреевичу, лишнюю статью накинули. Козельцев вдруг понял, что ему никогда не выйти из тюрьмы. Нет, его не станут «заказывать» или намеренно «опускать». Просто сделают так, что он останется за колючкой навсегда. Владимир Андреевич не знал, откуда взялась эта уверенность. Просто понял, что так и будет. Это и есть месть. Он пытался отнять чужую жизнь. Взамен отняли его. Все по справедливости. Око за око.

— «Даная», — сказал Владимир Андреевич равнодушно. — В сейфе была «Даная».

— Ну вот, — расплылся удовлетворенно Антон. — Начали колоться помаленьку. Ну так как, чистосердечное сейчас писать будем или еще поломаемся для вида?

Вячеслав Аркадьевич выбрался в больницу только к ночи. Улаживал проблемы. Сначала отыскал режиссера и директора картины, которую снимал Дима.

— Представьте мне бухгалтерию, — сказал Северьяну Януарьевичу Мало-старший. — Я дам денег, чтобы вы не останавливали съемку. Когда мой сын выпишется из больницы, дело должно делаться. Иначе он расстроится. Это понятно?

Последний вопрос поверг директора в легкий ступор. Когда тебе не дают снимать кино, это логично, но когда говорят, что ты должен снимать во что бы то ни стало… Это уже из области фантастики. Особенно в этой стране.

После встречи с кинодеятелями Вячеслав Аркадьевич заехал в больницу к Алексею Алексеевичу. Тот полулежал на кровати и наворачивал больничный обед.