«Из показаний»…

Судя по времени, которое понадобилось «рафику» для того, чтобы покинуть место преступления и добраться до логова Хозяина, до одной из его гостиниц, она должна была находиться километрах в семидесяти от города. Впрочем, можно и нужно было попетлять по улицам, покрутить «динамо».

Дом этот был совсем не таким, как в прошлый раз. Неприметная дача в чащобе, одноэтажная, без затей. Да и дорога не столь отчетливая и отлаженная. При подъезде к объекту, впрочем, не обошлось без элитарной бетонки. Последний километр ехали, как по аэродрому, — ни толчка, ни потряхивания.

Референт-душеприказчик тот же, остальные товарищи новые. По всей видимости, никто не знал, как им нужно вести себя со Зверевым: то ли как с преступником, то ли как с героем, вернувшимся после трудной и не совсем удачной работы.

Его отвели в комнату, где диван, медвежья шкура на полу, стол, два стула. На стене литография в раме — Брейгель.

Принесли чай с лимоном, сервелат на тарелочке, хлеб. И все…

Зверев разулся, свитерок снял, лег на диван. Потолок деревянный, набранный из вагонки, лаком покрыт. Можно разглядывать фактуру или текстуру древесины. Так-то вот. Один сучок, второй, третий.

…Тогда в Литве он допрашивал Ларинчукаса прямо в машине, стоявшей на обочине. Такой же примерно фургончик, только с другой символикой. Их оставили наедине. За Йонасом были некоторые мелкие грехи как в новоиспеченном суверене, так и на «Большой земле», в России. Коллеги Зверева устроили балаган, куражились, стращали телепинского подельника, а под конец объявили, что сейчас просто-напросто передадут его сопредельной стороне и спецрейсом из Паланги отправят в Петербург, в подвалы русского уголовного розыска. Ларинчукас видал виды, но на него этот демарш подействовал. Он стал говорить.

— …С Валерой мы знакомы почти с детства. Лет с четырнадцати. Рок-фестивали на побережье, тусовки в Питере, потом, когда посыпалась империя, вместе пили пиво на собраниях аномального клуба. НЛО, снежные люди, поиски Создателя, палеоконтакты и прочее. Клубов тогда таких по стране было много. Наш работал в Клайпеде, вел его серьезный мужик — офицер в отставке. Какой офицер — узнали позже.

Слушали лекции, конспектировали, рассматривали фотографии, менялись текстами. У всех много вырезок скопилось, слайдов, прочего всего. Выезжали на практику, работали с лозой. Потом получили свидетельства об окончании курсов всесоюзного образца от общества «Знание».

Народ там был разнообразный. Ну, просто идиоты, девки, любопытные до всяких утех, серьезные мужики. Таким оказался и Валера. С ним руководитель наш, Сидоров, работал после в неформальной обстановке. У Валеры были явные способности к парапсихологии. Немного умел гипнотизировать, всякие фокусы с чтением мыслей проделывал. Ну, на уровне кружка «Умелые руки». От природы дано, навыка нет. Вот Сидоров и предложил ему эти навыки развить. Поговорить со специалистами. Валера страшно обрадовался. И потом он поехал в Москву. Совершенствоваться.

Встретил я Валеру потом уже через год. О московской поездке вспоминал он нехотя. По его словам, попал он в какой-то солидный институт, только секретный. С него взяли подписку о неразглашении.

Ну, изучали его паранормальные особенности. Приборы, гипнотизеры, лаборанты, датчики и так далее и тому подобное.

Здесь нужно сказать вот о чем. У Валеры еще до секретных эскулапов была книга. Настоящая волшебная книга. Ну вроде практического-руководства по магии. Но только в тех, что на прилавках валяются, на лотках, ни шиша вы не найдете. Баловство, на уровне кружка того же самого. Та, что была у Валеры, досталась его родителям по наследству. Дед шатался где-то по лесам и весям. Семейное предание. Книг таких в мире наперечет. Он мне показывал. Денег она столько стоит, что можно квартиру купить. Я ему советовал сдать ее, избавиться. Тем более что книга с характером. Если не признает хозяина нового за человека, со свету сживет. Это тоже Валериному деду передали в качестве напутствия. Дело древнее и темное. Валера продавать отказался, хотя покупатели были. Он книгу засветил с моей помощью, и ее попробовали у него украсть. Но не вышло. Воры эти, фарца питерская, разбились на машине. На ровном месте в светлое время суток. Один жив остался, только расшибся сильно. Когда вышел из больнички, повторил попытку. И все. Возле дома Валериного нашли его без чувств. Но живого. Сердечный приступ. Живой укор совести. Пошел по Питеру звон, и книгу эту фарца из планов своих списала. Вроде как предупреждение им вышло. Книга Валеру признала за хозяина.

— И что там такое? Что там, Йонас, кроме рецептов для порчи и напутствий для проникновения в тонкие миры?

— Там заклинания. Ну, про волшебные слова слышали? Сказки читали?

— То есть как «заклинания»?

— А вот так. Как слышали. Чтобы превращать, например, мента в жабу или наоборот.

— Ладно. Оставим личности. И что? Любой может превращать?

— Нет. Не любой. Тот, кого книга признает за хозяина. То есть опыт какой-то надо иметь и чтобы жизненное предназначение соответствовало.

— Опыт чего?

— Опыт интуитивного общения с князем Тьмы. Очень хотеть и иметь способности.

— Телепин имел?

— Получается, что так.

— А через книгу он общается с ним напрямую…

— Так точно.

— Ладно. Это мы выяснили. Что же теперь он делает? Где находится?

— Князь Тьмы?

— Нет, это круто. Валера Телепин где?

— Живет в городе Питере. Адрес скажу, но чтобы вы мне больше вопросов потом не задавали и не приезжали больше.

— Это хорошо ты решил. Совесть решил очистить?

— Именно.

— Ну, излагай дальше.

— Никто в той секретной лаборатории не знал, что у Валеры есть книга. Он, понятно, помалкивал. И однажды понял, что те, кто с ним работает, посвящены… То есть они тоже в заклинаниях разбираются. У них это называлось как-то вроде эмоционально смыслового кода. Валера на слух знал эту тарабарщину. Помнил…

С Валерой работали как с ретранслятором. То есть он должен был произносить колдовскую формулу, переводить ее на свой уровень и ретранслировать. Потом в виде импульсов она снималась датчиками с коры головного мозга и они получали спектр частот. Ну примерно что-то такое. И вот просто-напросто, накладывая эти частоты на какой-то текст, добивались посыла информационного.

— То есть воздействовали на окружающих.

— Колдовали. И, как понял Валера, использовали телекартинку.

— И как же он ушел оттуда? Как его отпустили?

— Он стал косить под психа. Старо как мир, но получилось. Наверное, использовал что-то из заклинаний. А потом просто сбежал. Его бы нашли и уничтожили, будь он хоть трижды колдун. Но началась у вас в Москве заваруха, потом продолжилась, и опыты эти как бы свернули. Ведомство-то было военное. Недофинансирование и прочее.

— Так это было до встречи Нового года со стариком Хоттабычем?

— До. Он тогда и квартиры-то часто менял оттого, что боялся.

— А после того как вы расстались, когда ты сбежал с той квартиры, вы не встречались?

— После нет. Я хотя и был в Питере, но с Валерой не встречался. Не удалось. И если честно, то и не хотелось.

— Ну живи покуда. А скажи еще, фамилию такую, Бухтояров, ты не слышал?

— Нет.

— А Охотовед? Кличка такая есть?

— Нет, начальник. Я все сказал. Теперь жить хочу. С чистой совестью в свободной Литве.

— Ну, будь свободен.

— Постараюсь.

Зверев вернулся тогда в комнату к Гражине. Про нее-то он и вовсе не спросил у Ларинчукаса. Все равно тот бы ничего более не сказал. Оставалось совсем немного времени до возвращения в Питер, и к тому же выпал преждевременный снег.

* * *

Вошел референт-душеприказчик. Он был не очень весел.

— Пойдемте.

Зверев встал, надел ботинки, поправил воротничок рубашки. Референт пропустил его вперед.

Они спустились в подвал. Цементный пол, стены в крупной кафельной плитке, белой, без орнамента. Лампа мощная на штативе, кресло зубоврачебное посредине. Рядом стол. На нем нечто такое, что Звереву сразу не понравилось. Цилиндр осциллографа, пультик какой-то, провода, клеммы.

— А где же Хозяин? — поинтересовался он.

— Какой Хозяин?

— Обыкновенный. Повелитель судеб.

— Вы что-то путаете, господин Зверев. Не было здесь никогда никакого Хозяина. Ни здесь, ни тем более в другом месте. А вот вы-то зачем сюда пожаловали?

— А вы зачем мне телефон прямой связи давали? Из озорства?

— Мы вас принимали за серьезного человека. Но вы наших надежд не оправдали.

— Я хочу сделать официальное заявление.

— Вам сейчас будет предоставлена такая возможность. В кресло сядьте.

— Кресло — это несколько навязчиво.

— Тем не менее сядьте.

Зверева подхватили услужливые руки, повели, посадили. Легли на запястья ремешки, затянулись как бы сами собой, прилепились пластинки датчиков. То же проделали и с лодыжками. На голову надели ему кольцо, от него еще нашлепки на виски.

— Вы не очень были с нами искренни, Юрий Иванович.

— Я ведь к вам в прошлый раз не напрашивался.

— Но сейчас-то сами пришли?

— Но вы же этого хотели?

— Вы нам как бы больше уже не интересны. Все, что могло произойти, произошло. Люди погибли, министры полетели, в стране вот-вот чрезвычайка. Вы же совсем рядом шли все это время. Руку на пульсе держали. Что ж на связь-то не выходили?

— Отчего же? Я докладывал руководству. Оно с информацией не справилось.

— Да вас как ребенка провели. Пока эту пусковую установку брали, пока людей отвлекли, он баржу подтянул к морвокзалу и выстрелил. Один офицер в коровнике готовит оружие возмездия, другой с баржи стреляет. Бред полный. И только потому, что бред, состоялось.

— Я хочу сделать заявление.

— Кому, интересно?

— Официальному представителю государственной власти.

— Все шутите? Вот чтобы шутить было неповадно, отвечайте на вопросы. Потом, может быть, разрешим. Все разрешим. Фамилия.

— Зверев.

— Имя.

— Юрий.

— Какой сегодня день недели?

— Среда.

— Когда у вас день рождения?

— Летом.

— Хорошо. Пусть будет так. Ваше отчество?

— Иванович.

— Фамилия.

— Зверев.

— Где вы работали до встречи с нами?

— В милиции.

— Где Вакулин?

— Погиб.

— Где Бухтояров?

— Не знаю.

— Где Охотовед?

— Не знаю.

— Это одно лицо?

— Да.

— Какой сейчас месяц?

— Ноябрь.

— Вы были на подводной лодке К-67?

— Был.

— Вы убили Костромичева?

— Нет. Разве он убит?

— Отвечать односложно. Вы женаты?

— Нет.

— Вас привезли сюда на автомашине?

— Да…

Примерно через час Зверева отстегнули от кресла, разрешили встать, размять руки.

— Идите пока к себе. Отдохните.

— А я не устал.

— Отведите его на диван. Чаю дайте.

— Водки нельзя?

— Нельзя.

— А жаль…

На настоящий допрос Зверева повели ночью.

— Зачем ты пришел к нам?

— Сделать заявление.

— Делай.

— Только Хозяину.

— Сейчас ты сделаешь нам все заявления, какие нужно.

Его били недолго. Просто от каждого удара ломались ребра, стальные костяшки пальцев безошибочно находили те точки, которые как бы многократно усиливали с виду легкие тычки и подзатыльники, толчки и затрещины. Кровь стекала тонкой струйкой изо рта его и капала на пол, недавно вымытый, еще влажный, прохладный и зовущий. Его поднимали и били снова, как бы невзначай. Потом усадили в кресло.

— Настоящую фамилию Охотоведа знаешь?

— Да.

— Назови.

— Бухтояров.

— А твоя фамилия как?

— Зверев.

— Какой сегодня день недели?

— Среда.

— Уже четверг. Где сейчас Бухтояров? Где Охотовед?

— Не знаю.

— Зачем пришел сюда?

— Сделать заявление.

— Делай.

— Только представителю власти.

— Какой власти?

— Законной.

Первый укол ему сделали под утро…

Три красных солнца поднялись над соснами, повисли, стали приближаться, опалили верхушки деревьев, и нестерпимо жаркий туман принял Зверева в свое лоно. Наконец, три светила, три угля горящих, три горелки газовых, вдруг оторвавшихся от плиты вместе с пламенем, образовав нестерпимый букет, вошли, приблизились к его лицу, опалили ресницы, пламя нашло глазницы и потекло в них…

— Ну, хорошо тебе, Зверев? Комфортно?

— Хо-ро-шо…

— Ты меня видишь?

— Вижу.

— Молодец. Значит, и слышишь. Тогда, чтобы видеть и слышать в дальнейшем, скажи, зачем пришел к нам, где сейчас Бухтояров, хотя у него другое имя, что ты хотел сказать Хозяину.

— За-я-вле-ние…

— Так заявляй!

— Только ему.

— Вот видишь, и речь вернулась. Что там с ним? Продолжим? Хорошо. Уведите его. Чаю. Пусть поспит немного. Следить за пульсом. Чтобы не откинулся.

Примерно в полдень его повели в подвал опять.

— Юрий Иванович, делайте ваше заявление.

— Только Хозяину.

— Ценю вашу настойчивость.

Укол.

На этот раз горели только две лампы в подвале, и оттого, наверное, ему легче было переносить это адово пламя. Только вот ему ввели еще что-то. Ему нестерпимо хотелось говорить, петь, общаться. И чем больше он говорил, тем легче было переносить жар, как будто язык его вырос, вывалился и превратился в чудесное опахало. Ветром спасительным овевало его от движений языка.

— Где Охотовед?

— Ага! Он недалеко, он скоро будет, не расстраивайтесь, он недалеко! Ха-ха-ха-ха! Он непременно будет.

— Как его фамилия настоящая? Ты знаешь? Ты давно его знаешь? Где вы должны встретиться? Говори адрес!

— Есть, есть адрес! Только не уходите! Я знаю адрес. Мне нужно с кем-то говорить. Я скажу адрес.

— Говори!

— Гороховая, два, а может быть, четыре.

— Так два или четыре?

— Четыре. Конечно, четыре. И квартира сорок шесть!

— Что ты несешь, Зверев? Что ты хотел сказать Хозяину?

— Сделать заявление!

— Делай!

— Только ему.

— Ты понимаешь, он тебя выслушает. Ему только сейчас недосуг. Ты мне скажи. Ну, брат, что ты хотел ему сказать?

— Сделать заявление.

Из доклада командира поисково-спасательной группы непосредственному начальнику.

«В район катастрофы я попал в 05 часов 37 минут, то есть через два часа после катастрофы. К тому времени в районе работали вертолеты МЧС, Ленинградского военного округа, рыбаки. Количество людей и плавсредств было достаточным, но ситуация усугублялась сильным туманом и резким похолоданием, наступившим накануне вечером. Со времени катастрофы до времени прибытия первых спасательных судов прошло порядка полутора часов. Все это время рядом находился катер сопровождения, который принимал пострадавших.

Пассажиры „Репина“, как потом выяснилось, находились в состоянии сильного алкогольного и наркотического опьянения, что привело к очень большому количеству жертв. Команда, очевидно, поддалась всеобщей эйфории и также участвовала в оргии. К моменту моего появления в месте катастрофы было поднято на борт всего пять членов команды и семь пассажиров. Некоторые члены команды заявили, что „Репин“ был потоплен в результате торпедной атаки. Вначале никто не обратил внимания на эти реплики, их списали на стрессовую ситуацию.

После первого же погружения оперативной водолазной группы ЛенВО водолазы заявили, что ниже ватерлинии в корпусе „Репина“ обнаружены пробоины как по левому, так и по правому борту. Внутренности теплохода разворочены взрывом, и почти все пассажиры, таким образом, погибли, так как „Репин“ затонул практически мгновенно. Мною был вызван представитель военного командования, который отнесся к сообщению с недоверием, но после изучения всех обстоятельств доложил вышестоящему начальству. Дополнительные вертолеты приступили к осмотру акватории озера, специальные катера, оборудованные аппаратурой противолодочного поиска, вошли в озеро. Утром туман рассеялся, и в девять часов ноль семь минут в сорока километрах южнее Олонца была обнаружена на мели подводная лодка К-67. Поскольку к тому времени я находился в помещении объединенного спасательного штаба на о. Коневец, то слышал запрос военного командования по месту приписки лодки. Это был город Балтийск. После этого меня попросили покинуть помещение. К вечеру, точнее, к девятнадцати часам оперативные мероприятия по спасению пассажиров и членов команды „Репина“ были прекращены».

Из доклада старшего лейтенайта Кузнецова, воинская часть… откомандированного для прочесывания района Свирица — Сясьстрой.

«В полдень мы получили вводную — приметы членов экипажа лодки К-67. По оперативному запросу выяснилось, что последние члены экипажа, уволенные в запас, до мест проживания так и не добрались. По факсу были получены их фотографии и приметы. В состав группы ввели офицеров-подводников, знавших экипаж „летучего голландца“ лично и сейчас проходивших службу в Кронштадте. По всей видимости, экипаж К-67 вступил в преступный сговор с некоторыми руководителями базы в Балтийске и далее вместе со своей лодкой, числившейся списанной и утилизованной, совершил тайный переход в Ладожское озеро, хотя как такое можно было осуществить, представляется с трудом. Также непонятна была их мотивация. Предполагалось, что уничтожение „Репина“ — не что иное, как заказное крупномасштабное убийство. В связи с этим предполагалось, что среди членов экипажа К-67 могли находиться граждане, ранее проходившие по делу об убийстве эстрадных звезд. Их фотографии и приметы также были розданы личному составу. В тринадцать часов мы приступили к прочесыванию района силами одной роты. Успех дела был сомнителен, так как прошло уже достаточно много времени с момента, когда преступники покинули лодку.

В четырнадцать часов в глухом лесу в сорока километрах юго-восточнее Сясьстроя было обнаружено свежее захоронение. При вскрытии его обнаружилось тело мужчины предположительно тридцати пяти лет, в парадной форме балтийского моряка, по приметам опознанного как бывший механик лодки К-67 Костромичев. Смерть наступила от пулевого ранения в правый висок из огнестрельного оружия. После чего доставленные вертолетом кинологи со служебными собаками приступили к дальнейшему поиску. Собаки взяли след, и через час тридцать минут уже в пригороде Сясьстроя был взят и опознан старшина второй статьи Грязнов, осуществлявший все последнее время командование лодкой К-67. По его показаниям, все находившиеся с ним на лодке давно уже покинули район и находились предположительно в Санкт-Петербурге. Сам же он задержался для захоронения своего товарища Костромичева, который, по его словам, покончил жизнь самоубийством. Документы Костромичева находились у Грязнова. Он немедленно был передан сотрудникам ФСБ и доставлен в Петербург. Прочесывание района не дало более никаких результатов, и в восемнадцать часов рота вернулась в расположение части».

Из показаний старшины второй статьи Грязнова Михаила Андреевича, подводная лодка К-67, воинская часть… Балтийск, числившегося уволившимся в запас и после — пропавшим без вести.

— В ту зиму я понял, что приходит мне конец. Лодки со всех баз притащили в Тильзит, извиняюсь, в Балтийск. Селедки в бочке — не то слово. Поставили на погибель. Дизеля, те, что раньше нашего тут поставили, уже гнить начали. А иные и сгнили. Экипажи списывались на берег. Жить негде. Кто мог и хотел, уволились. На берегу смертоподобное пьянство. Офицеры как с цепи сорвались. Крушение империи, другими словами. А мне и увольняться-то некуда. Я вообще детдомовский. На фабрике в общежитии жил, потом, когда на флот пошел, жизнь увидел. А когда перестройка началась, жизнь эта самая от меня все дальше и дальше покатилась. Полетела жар-птицей. Я контрактник. На третий срок остался. Окончил курсы дважды. Представлялся трижды на мичмана. Но их как собак теперь нерезаных. То есть продвижение по службе стало невозможным. Увольняться некуда. А здесь хоть спать есть где и пожрать чего Бог послал. Кап-два наш мужик свой. Лодка в образцовом состоянии. Мы на ней дни и ночи. А осталось нас на ней треть состава. Потом еще меньше. Только лишь посты заполнить в случае выхода в море.

Так вот. Приходит однажды Ваня наш, кап-два, и говорит: «Все. Капец. Списывают всех. И лодку тоже. Как мы ни корячились, как веревочка ни вилась, а конец». Выпили мы спирта, проспались, стали шмотки собирать. Сувениры снимать с лодки разные вроде медных штучек и манометров. Много там добра разного. Все равно под распил пойдет. И тут-то и появился Охотовед.

— Вы сказали — «Охотовед». А звали его как?

— Для нас он Охотоведом остался. Кап-два, Иван Владимирович, понятно, с ним по имени разговаривал.

— И что? Имени этого вы не запомнили?

— Не запомнил.

— А узнать сможете?

— Ивана Владимировича?

— Не дурите, Михаил Андреевич. Охотоведа вашего.

— У меня зрительная память слабая. Точнее, память на лица. Но, пожалуй, смог бы. Однако не ручаюсь.

— Хорошо. Дальше что? Появился он и позвал вас в даль светлую?

— Именно так. Нас четверых и командира. Контракт предложил.

— И что же в этом контракте?

— Перейти вначале в Кронштадт, а потом в Ладогу.

— А зачем?

— Для учебных целей. Он хотел на этой лодке молодежь из военно-исторического клуба ремеслу учить. Дело-то хорошее.

— И как это выглядело дальше?

— Лодку списали. Нас уволили. Только положено по акту демонтировать все, что нужно, — в боевой части, приборы снять, нарушить гидравлику. А потом в очередь на металлолом.

— И сделано это было?

— Нет, конечно. Охотовед деньги привез. Заплатили кому нужно. А на лодку акт составили, будто она затонула. Там таких на дне немерено лежит.

— Где это там?

— На дне. На нем, родимом. Приборы как бы сняты, а металлолом затонул.

— И потом?

— И потом получили мы полную загрузку топлива. И боезапас.

— То есть?

— Торпеды. Две штуки.

— Для учебных целей?

— Для них, родимых.

— А вы не задумывались, что там, на другой стороне, в Кронштадте том же, легче было такую же лодку взять для постижения ремесла малолетками? И что там есть уже такие же? В училище, к примеру?

— А почему «ножки Буша» из Америки можно возить, а лодку в своем же собственном море перегнать нельзя?

— Какое же оно собственное? Ваше оно, что ли?

— Но не ваше, точно.

— Да вы не обижайтесь, успокойтесь. Подумайте. У вас теперь, чтобы подумать, много времени будет.

— Я не сомневаюсь.

— Ну и что дальше? Как перешли?

— Тяжело переходили. Лодка-то не подвела. Чего там. По пути дозаправились. На каком-то островке чухонском. Как воры. С их стороны чухонцы были чистокровные. Деньги им Охотовед отстегнул. Там раньше каша перевалка была, советская. И тут до слез мне стало нехорошо. Как воры позорные, на своей же земле…

— Какая же она своя?

— Понятно, для вас она не своя. Вы, гражданин начальник, откуда родом?

— Не важно.

— То-то же.

— Ну, положим. Дальше что?

— А дальше ночью в Кронштадт пришли. Пришли да пришли. Лодкой больше, лодкой меньше. У нас сейчас с этим все нормально. У кап-два, Ивана нашего, здесь дружков полно. Постояли мы, естественно, не рассказывая всего, не открывая обстоятельств. Подчинились несколько. Посмотрел я, что там делается. На берегу мы отдельно жили. В городе, на квартире знакомого капитановского. Потом вернулись во чрево своей субмарины и пошли.

— Куда?

— В Неву.

— Вы не могли бы технологию этого перехода до нас довести? Это же невозможно!

— Отчего же? Шли в надводном положении, ночью. Уровень воды был хороший. Еще в заливе подошла к нам баржа. Док плавучий. Это как квадрат такой. Внутри дыра. Тельфера, кранчик. Скорая помощь. Мы аккуратно снизу рубку просунули. Сверху замаскировались брезентом. Будто баржа эта тащит чепуху какую-то. Тем более, ночью.

— С лоцманом?

— А как же?

— То есть вы хотите сказать, что про лодку вашу многие знают?

— Ну, не многие, а кое-кто знает.

— И вы бы смогли лоцмана этого и других опознать?

— Я же говорил, что со зрительной памятью у меня не все в порядке.

— На лица…

— На них, родимых.

— И как прошли, гладко?

— Да нет. На порогах, пониже Шлиссельбурга, подсели.

— И что?

— Часа три возились. Потом тросами подцепили лодку и кран ее чуть приподнял. И прошли.

— Это же черт знает что такое. И что, никто при этом не проходил мимо?

— Проходили. Любопытствовали. Да ночи под зиму темные. А утром в Ладогу вошли, дотелепали с баржей нашей до глубины подходящей и легли на дно. Отлежались, а потом пошли в настоящий док.

— А разве есть такой?

— Конечно, есть. И неплохой. С той стороны до войны финны сидели. У них там чего только не было! После наши спецы опыты какие-то ставили. Радиация. Местные в тот угол не суются. Хотя рыба там знатная.

— А вы, стало быть, сунулись?

— А нам терять нечего. Мы в походах рентгенов поболе набрали. Так-то вот.

— И в док этот как прошли?

— Элементарно. В шхерах аккуратно пришлось идти. А после вошли в канал, там боксы с потолками высокими. Гидравлика по сей день работает. Там и встали на прикол. Получили зарплату, суточные, прогонные. Подписали контракты.

— То есть Охотовед с вами оформил сделку по трудоустройству?

— Именно так.

— А жили где?

— Жили на «НП» финском. Там комфорт и электричество.

— На берег сходили?

— Конечно. Нас Охотовед возил на катерке. Потом забирал.

— И что?

— А то, что на лодке или на «НП» лучше.

— Вот тут подпишите. Да прочтите прежде, что вы так.

— И что изменится, если не так?

— Вы мне кажетесь человеком разумным.

— А я и есть человек разумный. Правда, русской национальности.

— А вы думаете, это на разум влияет?

— Еще как влияет.

— Ну, хорошо. Отдыхайте.

Из допроса Грязнова Михаила Андреевича. Часть вторая.

— Теперь объясните, пожалуйста, что, действительно на лодке обучались какие-нибудь трудные подростки, или, скажем, взрослые люди, или другие?..

— Никто обучиться ничему не успел. Дела у Охотоведа шли не так быстро. А люди эти должны были из бомжей быть.

— То есть как из бомжей?

— Это была одна из ступеней возрождения духа. И я это поддерживаю.

— То есть бросил, скажем, пить, ну, Константин какой-нибудь, оттянулся на торфоразработках, пришел в человеческий облик. А потом его на подводную лодку? Но зачем? Зачем и кому это нужно? Вы что там, к новой войне готовились?

— И к этому тоже. Ведь военных сборов давно не проходил никто. Даже тем, кто на службе, из живого ружья стрелять редко приходилось, если только в Ханкале.

— Вот-вот. А к этим территориям имел отношение-Охотовед?

— Да вот не имел, к сожалению. Если бы имел, то сейчас бы в Грозном другие начальники сидели. У Охотоведа ум государственный. И воевать он умел, как вы уже убедились.

— Ну, мы отвлеклись. Значит, должны были бомжи учиться мастерству подводника. А потом что? Неужели еще должны были лодки появиться? Или они на другие водоемы должны были отбыть в командировки?

— Это нам неведомо. Вы, наверное, про торпедную атаку хотите узнать? Так это я потопил «Репина».

— То есть как? А господин капитан второго ранга?

— Пал смертью храбрых при защите острова. Там и похоронен.

— И место можете указать?

— Могу. Да не укажу. Его потом перезахоронят. С почестями.

— В Союзе Советских Благодарных Бомжей? Или как вы хотели это назвать?

— Это нам неведомо.

— А скажите… Может быть, еще такие базы есть на Ладоге? Или на Балтике? Вот вы про островок какой-то изволили говорить. В Эстонии. Место можете по карте указать?

— Я тогда спал после вахты. Даже примерно не могу. Знаю, что маленький.

— А выглядит как? Ландшафт какой? Есть ли сооружения, дома? Другие острова рядом? Далеко ли от материка?

— Ночь была. Ничего не помню.

— А эстонских товарищей не запомнили?

— У меня зрительная…

— …Память плохая. Особенно на лица.

— На них, родимых.

— Хорошо. Давайте попробуем послушать про торпедную атаку.

— Вот это дело. До этого я только учебные цели поражал. А тут целый корабль. После того как спецназ штурмовал остров и мы отошли к доку, то хотели дождаться Ивана Владимировича. Он под конец один отход прикрывал.

— А что вы в этом бункере делали?

— Беседовали, ужинали. По вечерам.

— У вас что, был клуб?

— А почему нет? Культурно все было и чисто. А уж умных людей послушать было приятно.

— К этому мы еще вернемся. Давайте завершим рассказ о потоплении. Вижу, вам не терпится.

— Мне совесть очистить не терпится. Вертолеты над нами висели уже, но канал глубокий. Можно в погруженном состоянии выходить. Тем более, раннее утро. Глубина не просматривается. А так, естественно, увидели бы с воздуха. Вышли мы, через фиорды двинулись. Там в двух местах нужно было в надводном положении идти, метров по сто или сто пятьдесят, но Бог миловал. На острове бой еще шел. Отвлекся спецназ и летуны их. Потом отошли мы и на дно легли. Стали думать, как дальше быть. Отлежались. И все бы обошлось, если бы ночью, когда всплывали, по радио не услышали, что «Репин» с шоблой этой намеревается прибыть к месту погибели наших товарищей и надежд. Мы когда уходили, боезапас весь приняли. И для пушчонки, и обе торпеды. Я их перебирал накануне, профилактику проводил. Так что они были в порядке. Как знал.

— Так. Услышали. И решили топить. Кто был на лодке?

— Это я, естественно, знаю и помню, но только лучше убейте сразу, а не скажу. И пытку любую выдержу.

— Не сомневаюсь. Значит, о сообщниках рассказывать не собираетесь?

— Нет. Только не о сообщниках, а о товарищах. Точнее надо быть, гражданин начальник.

— У вас судимостей не было?

— Я из ПТУ сразу на флот. И так в нем по сей день нахожусь.

— Вы же списаны.

— Я начальниками списан. Бог им судья. А так я на флоте.

— Хорошо. Дальше.

— «Репин» судно старое. Еле живое. Еще год-другой, и все. Его не жалко.

— А людей? Команду? Охрану?

— Рейс был коммерческим. Значит, люди эти добровольно поплыли с попсовиками на костях плясать. Ритуал, стало быть. Так они сами себе и выбрали планиду.

— У них же семьи. Детки.

— Они вроде полицаев. И деткам их лучше про их родителей забыть.

— Круто. Значит, и я полицай?

— Насчет вас не могу сказать. Время покажет.

— Экий вы, брат, бескомпромиссный.

— Какой есть. Дождались мы «Репина».

— А перепутать не могли?

— Этот плавучий бордель перепутать было ни с чем невозможно. Весь в огнях. На верхней палубе концерт. Внизу, по всей видимости, блуд.

— Вы что же, всплывали?

— А кто нам мог помешать? Перископ аккуратно высунули, всплыли чуть позади. И я стал готовить атаку.

— Значит, вы приняли на себя командование.

— Так точно. Катер с охраной петлял вокруг да около. Когда он ушел на левый борт, я всплыл и из надводного положения точно в середину. Распорол «Репина». Потом погрузился, перешел ему под левый борт. Суденышко то охранное несуразное перешло на правый. «Репин» уже горел, он сразу остановился. Запаниковал, но на плаву держался. И тогда я из-под воды вторую им в левый борт вложил. Примерно в то же самое место. И расколол его. Быстро потом потоп «Репин».

— И дальше вы что стали делать?

— А дальше начались дела серьезные. Катера к утру вошли в Ладогу. Стали нас искать. Вертолеты.

Дно ладожское все в покойниках. В прошлую войну много нашего брата потопло. Да и раньше. Самолетов немерено. Отлежались бы. Но современное оборудование, которое на катерах, нам недолго давало прыгать. А пока была возможность, решили бросать нашу лодку, чалиться к берегу и уходить. Пока нам не перекрыли все ходы и выходы. Часу в девятом всплыли, осмотрелись и легли на мель. И ушли. Мне Бог не дал.

— И куда же вы хотели уходить? Где потом собраться?

— А этого от меня не услышите. Теперь товарищей моих вам не достать.

— А того, что вы похоронили?

— А что же я его брошу? Вам на растерзание?

— А убил его кто?

— Самострел. Нервы не выдержали. Слезу пустил и застрелился.

— Как докажете?

— Доказывать вы должны. В камеру меня отведите…

Загрузка...