Весна следующего года

Холод глубин и небес нашел Зверева. Тот холод, что жаден. Тот, что ожидает заблудшую плоть, иссушает ее, проникает внутрь и становится самой плотью, холодной и бесчувственной.

Вместе с креслом своим, последним земным пристанищем, к которому был привязан постыдными ремешками, вместе с уже не нужными датчиками, свисавшими с него подобно корням злого дерева, поджидавшего его так долго и наконец доставшего грязными щупальцами, он поднимался вверх, и стены с потолком, служившие ему застенком, тюрьмой добровольной и бесславной, не могли помешать этому парению.

Ветер с небес, ветер Млечного Пути, долгожданный, несущий избавление от боли, шевелил слипшиеся волосы на непокрытой голове Зверева, и спекшиеся губы кривились в усмешке, благодарной и жуткой.

И странным было то, что он обретал с каждым мигом силы и желание встать на ноги и идти — туда, вверх, где звездный путь источался, становясь пылью времен, пылью смысла и желания. Он приподнял руки, оторвал их от подлокотников, повернул ладонями вверх и осмотрел с удивлением. А потом вдруг встал, и жуткий трон его отлетел, как простой табурет. Зверев пошел…

Времени не было. Был только Млечный Путь и истерзанный милиционер, уходивший на свое последнее дежурство. Потом он понял, что уже не один на этой зыбкой и прекрасной тропе, и оглянулся. Женщина шла чуть позади и держала в руке яблоко. Он знал ее имя, но не мог вспомнить его, как ни старался.

Зачем она здесь? Звереву не нужен был больше никто. Он, как зверь, обиженный хозяином, уходил по зимней лесной дороге. Так-то вот. Хозяином. Он зацепился за это слово. Оно что-то значило. Оно могло ему сейчас помочь. Только он же не просил ни от кого помощи.

Гражина, по щиколотку утопая в звездах, тянулась к нему, протягивала яблоко, а он не хотел этого, не должен был соприкасаться с плодом земным и необъяснимым. Он знал, что произойдет сейчас, и оттого закричал, но это было бесполезно и неостановимо… Она бросила яблоко, но как-то неудачно, оно медленно плыло мимо Зверева, уходило в сторону, уменьшалось, и он все же потянулся за ним. И сорвался вниз, напоследок пытаясь ухватиться за зыбкие перила, но не смог и, кувыркаясь, захлебываясь абсолютным холодом и мраком, стал исчезать.

…Бухтояров вел «рафик» все семьдесят километров, до поворота к объекту «Клен», куда и доставили Зверева люди Хозяина. «ЗИЛ» бухтояровский остановиться у этого поворота не мог, могло возникнуть недоразумение, и потому они проехали еще километра два и только потом остановились. За рулем Хохряков, в крытом кузове шесть бойцов его «сопротивления». Сейчас Хозяина на даче не было. Значит, объект охранялся по облегченному режиму. Это давало шанс. Бухтояров решил готовить штурм. Поставив аккуратно посты на выезде с объекта на трассу и организовав связь, он стал перебрасывать в район силы, достаточные для штурма. На уцелевшие после карательной акции объекты «Трансформера» поступил сигнал «Гвоздика».

* * *

Бухтояров ждал Хозяина двое суток. И совершеннейшей насмешкой стало сообщение по «Маяку» о том, что Хозяин вылетел по государственным делам в Брюссель. Значит, Зверев более не был для него интересен. Иначе только вселенская катастрофа могла бы помешать этому высокопоставленному чиновнику, непосредственно курировавшему нечистую программу, широкомасштабные опыты с применением психотропных средств, глумление над собственным народом, выполнить свое обещание — растворить милиционера, отбившегося от рук, в соляной кислоте. И это не было аллегорией…

Зверев стал тем слоном в лавке (где на полках реторты и волшебные порошки), который произвел в ней разгром. Причем дверь в эту лавку древностей ему показал и приоткрыл не кто иной, как бывший резидент советской разведки в одной из восточных стран, отказавшийся воссоединиться с облаками над вишневыми деревьями, не принявший «достойную» возможность ухода — измену, а вместо этого тайно вернувшийся в Россию и построивший какое-то несуразное подполье из человеческого полуфабриката, предназначенного для цивилизованного устранения с помощью лицемерного уюта теплотрасс и обильного технического спирта, разлитого в бутылки со слезоточивым названием — «Русская».

Все было просто как апельсин, как ежик в тумане, как пуля в затылке после контрольного выстрела. Жители чердаков и подвалов были вне колдовского поля — они не смотрели телевизор или смотрели редко и нерегулярно по той простой причине, что смотреть было просто нечего. Свет в подвальном оконце — свет в конце туннеля, на другом конце которого выход. Зверев по стратегическому замыслу Хозяина должен был вывести его на Бухтоярова.

Кандидатура этого то ли опера, то ли следователя обсуждалась на Совете безопасности и была принята после некоторых колебаний. Этим и объяснялось беспрецедентное нарушение субординации и уголовно-процессуального кодекса, когда грандиозное дело общероссийского масштаба вел простой Юрий Иванович. Даже когда он был как бы искоренен, кремирован и захоронен, он все равно вел это дело.

Бухтоярову удалось поставить коммерцию так, ввести в дело ни о чем не подозревающих партнеров настолько удачно, что его предприятие могло еще долго оставаться на плаву. Даже сейчас, после разгрома всей структуры, какие-то сегменты, осколки и очаги продолжали работать автономно. На ту работу, которой он занимался, кандидатов утверждали не у пивного ларька в парке им. Горького. По сей миг в нескольких известных и не очень банках мира он мог бы получить наличность, стоило ему только покинуть пределы державы. Естественно, эти деньги работали на его идею. Он получал их через осторожные проводки, через череду стран и нарочных, проведенных им через все семь кругов чистилища «Трансформера».

Устранение Хозяина должно было стать его ответом колдунам из высокостоящего учреждения, из структуры, впаянной во власть. Это должно было дать сбой в отлаженной адской машине, а по тому месту в табели о рангах, которое занимал Хозяин, уронить многие косточки домино с труднопредсказуемым результатом. Бухтояров брал на себя колоссальную ответственность, и тем не менее решился. Но видимо, в небесной канцелярии решили по-другому. Теперь нужно было спасать Зверева. Пожертвовав многими своими товарищами, подобно ротному, прикрывавшему танкоопасное направление на подступах к городу, Зверевым он жертвовать не мог. Теперь Зверев стал символом этого сопротивления, и в многоходовой игре, которую продолжал Бухтояров, Юрий Иванович должен был сыграть еще далеко не последнюю роль.

По закону сообщающихся сосудов, в которых перетекала колдовская жидкость, однажды в гостинице «Соломинка» на собеседование к Охотоведу-Бухтоярову попал Телепин. Бухтояров уже знал тогда из баек бомжовских о существовании этого «мракобеса» и не принимал их всерьез. Теперь, получив колдуна в свое временное подчинение, а он нуждался в такой простой вещи, как крыша на головой, создатель «Трансформера» провел несколько ночей в беседах и диспутах с Телепиным, прокачивая его, «проявляя», укладывая в рамки, пытаясь приспособить к своей модели, определить его функцию. Книга Телепина содержала в себе, кроме прочего, рецепты и способы приготовления старинных ядов. Бухтояров знал толк в ремесле отравителя. А применить их на деле предложил сам Телепин. Раздираемый между добром и злом, пытающийся спасти душу в прямом смысле этого слова, он затеял с начальником «Трансформера» разговор о том, может ли, имеет ли право быть убийство во благо. Бухтояров аккуратно подвел его к идее уничтожения носителей зла. Человек имеет право продать свою душу, как имеет он право на что-либо другое. Так и тот, кто покупает этот эфемерный, но необходимый для него предмет, имеет право покупать ее, и сделать все возможное для того, чтобы сделка состоялась. Такова природа человека, такова природа зла, таковы мотивации добра, противостоящего злу и иногда становящегося как бы злом. Также и зло может работать на добро, и грань эта, зыбкая и неверная, будет необъяснимой всегда. Но не имеет права на существование посредник между человеческой душой и тем, кто эту душу намерен приобрести. Можно перепродавать сахар, пиво, воздух в контейнерах. Можно из денег делать деньги. Хотя это уже ближе к сделкам с душами. Но получать дивиденды на оптовой продаже душ есть грех. В этом Телепин и Бухтояров нашли точку соприкосновения и единомыслия. Те, кто кривлялся и приплясывал, те, кого называли попсой, могли не знать, на кого работают. Возможно, некоторые из них знали и о подкладке с заклинаниями в видеоклипах. Нет Абсолютных тайн. Но подкоркой своей, интуитивно, подспудно, все они понимали, на чью мельницу льют воду, от кого получают «талоны на питание». Телепин предложил устранить самых отвратительных, на его взгляд. Бабетту и Кролика. Бухтояров решил, что это целесообразно. Орудием убийства должна была стать стреляющая жалом авторучка — атрибут разведчика. Орудия эти он изготовил лично в тихой мастерской на Лиговке. Когда дело удалось, Бухтояров и выстроил окончательно свою доктрину. Свой стратегический план.

Элементами гипноза, азами науки подчинения и внушения Бухтояров владел по долгу службы. Из надежных источников он знал и о существовании целой колдовской отрасли в структуре ГРУ. Институты, лаборатории, полигоны. Еще с шестидесятых годов велись работы, которые официально были признаны бесперспективными. То, что осталось после разгрома коммунизма на шестой части суши, должно было быть взято на баланс если не нынешней властью, то теми, кто около этой власти находился. Без сомнения, психотропное оружие существовало и использовалось не раз. Но в условиях нынешней нестабильности нужна была постоянная подпитка. Истинное промывание мозгов. И она началась. Бухтояров знал о том, что в других странах подобное уже испытывалось. Все старо как мир. Абсолютным оружием двадцать первого века должны были стать колдовские заклинания, за использование которых восходили на костры «жертвы мракобесия» в средние века. Инквизиция оказалась очистительной силой, инструментом, который остановил тогда сатанинское наступление. Теперь ему не могло противостоять ничто. Только колдун в «отказе» Телепин, только беглый резидент Бухтояров, только мент вне закона Зверев. И пленники трущоб с городских теплотрасс.

Перед появлением обитателя дачи такого уровня должно было прибыть из города пополнение, охрана переходила на режим боевого дежурства. Однако все оставалось по-прежнему, никаких перемещений и передвижений живой силы и техники не наблюдалось. Бухтояров провел разведку. Сразу за въездом в лес — поворот. Там шлагбаум и два человека. Далее два километра обычной лесной дороги и километр бетонки. Перед бетонкой еще шлагбаум и еще двое. По периметру участка, в центре которого дача Хозяина, — четыре человека, каждый со своей зоной ответственности. На чердаке — «НП» с круговым обзором. Там еще двое.

В распоряжении Бухтоярова было сейчас шесть человек, сидевших в брезентовом кузове «ЗИЛа», и водитель Хохряков, горевший желанием ответить взаимностью спасшему его милиционеру. Оружие — автоматы «Калашников» и гранаты РГД. Успех операции зависел только от внезапности и сумасшедшего везения. В случае, если Зверев будет найден мертвым, решено было вывозить тело, с тем чтобы избавить его от надругательств и захоронить после в укромном месте. В случае успеха предприятия начинал работать план «Эвакуация».

…На подъезде к повороту «ЗИЛ» был остановлен нарядом милиции. Хохряков с Бухтояровым сидели в это время в глубине кузова. Их фотографии имелись на постах в изобилии, и провоцировать крутые ситуации не следовало. В глубине фургона, где были свалены посередине лопаты и телогрейки, стояла бадья для растворо-бетонных работ и лежало сито. По легенде, ее бригада ехала на халтуру в соседний поселок. Там действительно строился особняк. Оружие — в нишах под лавками. Только один ствол на коленях Бухтоярова, укрыт телогрейкой. В кабине — личности с настоящими правами на вождение автотранспортных средств, с путевкой, с накладными.

Сержант поднялся на подножку, откинул брезент, хотел было перелезть в кузов, но передумал. С краю посадили Онуфриенко, который полоскал только что рот вонючим портвейном. Дело обычное. Мастеровые едут на работу. Дело нужное и общественно полезное. Коттедж абы кто строить не станет.

Немного не доезжая до поворота к объекту, Бухтояров с Хохряковым вернулись в кабину. Хохряков был лучшим водителем в команде Бухтоярова на сегодняшний день.

…Свернули с трассы плавно, аккуратно и так же солидно и неотвратимо подъехали к первому посту, после чего Хохряков утопил педаль газа. Шлагбаум отлетел в сторону, как сломанная ненароком ветка. Можно было из кузова положить этих двоих стражей порядка, что пока, парализованные беспрецедентностью ситуации, занимались мгновенной переоценкой ценностей. Да пожалели бедолаг.

Когда «ЗИЛ» на полной скорости атаковал второй шлагбаум, его уже встретили пулями. Личный состав в кузове распластался между сиденьями, прижимая к животам автоматы, готовясь в три пары спрыгнуть за борт, на снег, и открыть огонь на поражение. Хохряков вел машину классно, виляя, но не теряя спасительной скорости, а движок был прикрыт стальными листами и уже после — ватой и кожей. Бухтояров, отменный стрелок, распахнул дверь и, свесившись, положил мужика справа, а вывалившаяся из кузова первая пара прижала второго, и вот уже сзади все чисто, но стреляют с крыши.

Вторая пара и третья выкатились наружу и подавили огневую точку на наблюдательном пункте. Дверь дачи была заперта, и связку гранат уложил под нее Бухтояров и рванул кольцо, а потом упал за угол дома, туда, куда уже поставил «ЗИЛ» Хохряков. Никакого боя внутри дачи не было. Обслуга сдалась…

* * *

Он вплывал в этот мир нехотя, против своей воли, но не вернуться было нельзя. Млечный Путь не принял его сегодня. Значит, он еще был нужен зачем-то там, где пытливые и внимательные палачи, где безнадежность и тоска, где боль и ярость.

Лица над ним расплывались, медленно возвращались зрение и слух. Только очертания предметов вокруг неуловимо изменились, как изменились и сами лица. Наконец он пришел в себя.

— Ну вот и славненько, — объявил Бухтояров, — идти можешь?

— Ты-то здесь откуда?

— Ты мне помог однажды. Теперь я тебе помогу. Ты не обращай внимания на поломанную мебель. Быстро, быстро, берите его под руки, мужики. Уходим.

Дневной свет резанул по глазам. Зверев зажмурился. Хохряков выкатил «ЗИЛ» с пробитым левым передним скатом и с выбитым лобовым стеклом на бетонку. Зверева подхватили, приподняли, положили в кузов.

— Держись, брат. Проедем немного. Впрочем, не очень долго, — сказал напоследок Бухтояров, прыгнул в кабину, и «ЗИЛ» рванул с места…

«Рафик», реквизированный на даче Хозяина, стоял уже возле трассы, за соснами. Возле него и хлопотал Хохряков. Бухтояров проделал этот отрезок пути на грузовике, чтобы в случае блокирования было больше шансов прорваться. Тяжелый «ЗИЛ» — это не малолитражка. Но пока дорога была свободна. И вот опять Зверева берут под руки, снимают, переносят, кладут в другой кузов головой по ходу движения.

— Узнаешь брата Хохрякова, брат Зверев? — не унимается Бухтояров. — Он-то тебя узнал. — И снова с места, теперь по шоссе, в сторону города.

Впрочем, до города они не доехали.

Свалку огромную, дышавшую смрадом, фигурки муравьиные ловцов удачи увидел Зверев, снова оказавшись на земле. Езда утомила его. Его растерзанная плоть требовала покоя.

Примерно с полкилометра они шли среди дерьма большого города, пока Бухтояров не приказал остановиться. Он осмотрелся, с неудовольствием пнул какую-то коробку. Обитатели свалки, слизь земная, добытчики, неподвластные Охотоведу, давно исчезли из прямой зоны видимости. Люди с оружием на помойке — это страшно.

— Завалили, суки. Ну что, посиди пока, Юрий Иванович, отдохни. А мы поработаем.

Свалка неумолимо приближалась к опушке леса, и чувствовалось, что между ней и лесом идет беспрерывная борьба за выживание. Видимо, мусор неоднократно наползал на опушку, и раз за разом бульдозер, а то и просто чьи-то руки отбрасывали его назад. А может быть, это сам лес делал такую важную и посильную работу. Его обитатели — духи светлые и темные — духи земли, вод и деревьев, объединялись в этой работе. Они были здесь всегда. Свалка появилась недавно. Лет так с пятнадцать. И если бы не люди, эти беспечные и хлипкие создания, раз за разом посылавшие сюда бесчисленные контейнеры с жестяными баночками, пластмассовыми баллонами и картофельной кожурой, лес бы давно пересилил, отторг от плоти земли эти кучи мусора, разъял бы их на молекулы и развеял во вселенной. Но люди были упрямы.

Теперь до земли нужно было добраться Бухтоярову. В «рафике» оказалась лопата.

Зверев наблюдал примерно час, как восемь мужиков, только что выигравших сложный бой, при этом не потеряв ни одного человека, разгребали мусорную кучу, составив автоматы в пирамиду. Как будто собирались на этом месте похоронить кого-то. Например, его, Юрия Ивановича, не то следователя с замашками опера, не то опера, так и не ставшего следователем. А впрочем, какая разница, кем умирать и когда? Написано на роду, значит, не миновать этого. А раскрыл ты дело или подвесил — не имеет значения. Теперь уже другой надзор, покруче прокурорского, найдет и правых и виноватых.

Под мусором оказался ровный дерн, девственно нетронутый. Бухтояров взял лопату, погрузил ее на полштыка в одном месте, в другом, отошел на полшага вправо, снова утопил штык и, наконец, удовлетворенно хрюкнул:

— Здесь.

Он наметил квадрат примерно метр на метр и стал его аккуратно вырезать.

— Поспешай, Охотовед, гости к нам. — Это кто-то из команды заметил фигурки вдалеке, идущие цепью. Это уже были не помойные люди.

— Нам бы только внутрь пролезть, а там фига с два они нас достанут, — сказал он, открывая крышку люка.

Первым пошел Хохряков, за ним трое обитателей трущоб, потом в люк опустили Зверева, потом спустились остальные.

Через трубу диаметром примерно в метр Зверева тащили попеременно. Когда он понял, что они выбрались в какое-то помещение и можно распрямиться, тугая волна дальнего взрыва достала их. Это Бухтояров взорвал туннель недалеко от люка.

— Так и было задумано, Юрий Иванович. Не дрейфь. Есть отсюда другие выходы.

Они отдышались. Камера бетонная пообширней колодца коллекторного. На стенах шкафчики электрические, трубы, уходящие в бетон. Какие-то кабели.

— Идти можешь? — поинтересовался Бухтояров у Зверева.

— Уже могу. Но вот куда?

— Туда, где нас никто не достанет. Это место находится ниже уровня городского дна. Это мое самое надежное укрытие. А теперь и твое.

— И надолго?

— Пожалуй, до весны, мил человек. На солнце-то поглядел напоследок?

— Забыл.

— Ну ладно. Еще увидишь.

Они шли не пригибаясь. Скудный свет каких-то дежурных ламп отмечал их путь. Потом Зверев услышал как бы звук приближающегося поезда. Потом звук пропал, но вскоре появился снова.

— Тут недалеко метро. Мы уже под городом, — пояснил Бухтояров.

Еще минут через сорок они добрались до тупиковой двери.

— Теперь слушайте все меня внимательно. Там, за дверью, — туннель техобеспечения метрополитена. Возможно, в нем сейчас никого, возможно, там люди. Свидетели нам не нужны, но и лишней крови тоже не хочется. Сейчас мы войдем в туннель, по нему пройдем метров триста и в другую дверь выйдем. Я иду первым, остальные за мной. Замыкающий Хохряков. Зверев идет следом за мной. Стрелять только по моему приказу.

Им опять повезло сегодня. Они не встретили никого.

Позже, уже в древнем лабиринте, в который протискивались через какую-то щель, совершенно узкую и невыносимую, Зверев потерял сознание. Очнулся, увидел склонившегося над ним незнакомого мужика с нашатырем, а на сумке рядом с ним — шприц, ампулки.

— Помирать нам, Зверев, рановато, — пропел Бухтояров, появившийся тут же. Он и не уходил никуда.

Лет двести назад другие беглецы и паломники жили здесь, наверное, долго и основательно. Зал с высоким потолком, разгороженный на комнатки. Чувствуется ток свежего воздуха, значит, есть какие-то трубы или ходы наверх, замысловатые и надежные. Старая деревянная мебель — нары, столы, шкафчики. Такие Зверев видел на экскурсиях в казематы — в Петропавловке и Шлиссельбурге. Вполне приличная и надежная обстановка. Электричество — это уже знамение времени. Значит, и сюда завел Охотовед какой-то кабель. А может, и был он здесь. Веди после этого оперативно-розыскные мероприятия, пиши протоколы. А впрочем, это уже в той, закончившейся жизни. Теперь наступала другая.

Наконец Зверев лег на матрас, покрытый чистыми простынями, укрылся солдатским одеялом.

Гражина появилась нельзя сказать чтобы неожиданно. Зверев знал, что увидит ее здесь.

— Привет, Зверев. Говорят, надо присмотреть за тобой. Где это тебя так угораздило?

* * *

Шли дни, проходили ночи, текло время.

— Что над нами? — спросил он Гражину.

— Над нами не то чтобы центр города, но почти он. Историю этого подземелья тебе расскажут потом.

— Ну что за конспирация? Нельзя, что ли, по-человечески говорить?

— Зверев! Было столько потерь у тебя. Есть, наверное, свое персональное кладбище?

— Еще кого похоронить? Места там достаточно.

— Тебе, конечно, будет жаль этого старика.

— Какого?

— Хоттабыча. Его вывезли твои коллеги.

— Что-нибудь известно?

— Тот отдел, откуда не возвращаются.

— Значит, не дополз до Хабаровска…

— Да и не надо было ему туда. Айболиту тоже взяли. А обратно не вернули.

— Это все?

— Если бы. Пуляев с Ефимовым.

— Взяли?

— Не смогли. Убиты при задержании. Они купили стволы. Убиты прямо на перроне. На Московском вокзале.

— Все?

— Пока да.

— Поминать когда?

— Сегодня девятый день. Это касательно Московского вокзала. А со стариком, сам понимаешь, неизвестно. Может быть, еще зубы выплевывает в камере.

— Помянуть есть чем?

— Сегодня у нас большие поминки. По всем, кто не добрался до подземелья. Здоровье-то позволяет?

— Позволяет, не позволяет — какая разница… Охотовед где?

— Ждет тебя. В ритуальном зале.

— Тогда идем.

— Идем.

Этот отсек, комната эта, наверное, служил столовой обитателям подземелья. Длинный стол, скамьи. На столе вареная картошка, огурцы соленые на тарелках, сало, тушенка.

— Выпьем спирта, брат Зверев, — поприветствовал его Бухтояров.

— А где личный состав?

— Наверху. Частью наверху. Это дело серьезное. А частью занимается ремонтом коммуникаций. С вентиляцией были проблемы, пока ты отлеживался. Господин Хохряков с нами посидит. Ребра-то твои как?

— Бандаж вовремя наложили. Вроде не очень болит и дышать ничто не мешает.

Спирт чистый, неразведенный, обжег и очистил Зверева изнутри. Картофелину он разломил, посолил, покатал во рту кусочек, проглотил.

— Ты вот лук бери. Витамины. К весне можем заболеть.

— К весне которого года?

— Следующего.

— И что? Не станут нас здесь искать?

— Уже не ищут. Там, наверху, другие проблемы. У Хозяина в том числе.

— А радио здесь есть?

— Может быть, ты еще телевизор хочешь?

— Не отказался бы.

— Ты так долго шел к нам, Юрий Иванович, что цель твоя потерялась в конце концов. Давай выпьем за цель.

Зверев выпил еще и не опьянел ничуть. Таковы волшебные свойства спирта. А может быть, это воздух, какой-то сухой и неожиданно для подземелья свежий, был тому виной.

— Тебя вел сюда Телепин. Его больше нет.

— Более кривой и долгий путь трудно было придумать. Морок. Исчезающие из морга головы. Взорванные автобусы.

— Длинный путь самый надежный. Ты, конечно, слышал про его книгу.

— Наслышан достаточно.

— Ты знаешь, — что книга эта родовая. Что она не пойдет в чужие руки. Просто убьет того, кто захочет воспользоваться ею вопреки желанию.

— Желанию кого?

— Желанию того, с кем Телепин обсудил твою кандидатуру.

— На что?

— На обладание книгой. Она твоя.

— То есть?

— Она твоя.

— Хотите меня колдуном сделать?

— Не всякое колдовство есть зло абсолютное. Оно является злом в принципе, если ты человек верующий.

— Трудно сказать, какой я человек.

— Есть ложь во благо. Есть малое зло, для предотвращения большего. Ты выдержал проверку. Книга твоя.

— И что я буду с ней делать?

— Она сама тебе подскажет. До весны еще далеко. Ты прочтешь ее. Что-то поймешь, чего-то тебе не дано. И ты должен решить, заключать ли тебе контракт.

— Кровью, что ли, подписывать договор с сатаноидом?

— Поостерегся бы таких слов. Тот мир, что наверху, во власти злых колдунов. Мы тебе предлагаем стать колдуном добрым.

— Ты мне спирта лучше предложи еще.

— Пей, Зверев. Сегодня он тебя не возьмет.

Зверев пил и не пьянел. Тушенка настоящая, из армейских запасов. Лук сладкий, синий.

— А ты, дамочка, что думаешь? — спросил он Гражину.

— Пробовали меня. Я на колдунью похожа с детства. Книга не хочет.

— Да что за книга такая? Других, что ли, нет?

— Это главная колдовская книга на всем пространстве от Вислы до Ангары. Есть и покруче, но не у нас. А эта наша. В свое время она была в работе у царственных особ. Потом потерялась. И нашлась.

— Вы мне колдуном предлагаете стать? Жителем подземелья?

— А ты уже стал им. Подумай получше.

— Ты же культурный человек, Бухтояров. В разведке работал. Неужели ты веришь во все это?

— Так ведь и ты веришь и знаешь, товарищ следователь.

— А если я не соглашусь?

— Ты не можешь, к сожалению. Книга уже тебя выбрала. Она тебя не отпустит.

— И где она?

— Пошли.

Бухтояров прошел через центральный зал, поманил за собой Зверева. Опять люк, опять ступеньки, журчание воды.

— Наш ручей. Старое русло Фонтанки. Он же уносит, извините, фекалии. Продумано идеально. Про эту пещеру знал ограниченный круг лиц. Я не мог рисковать. Придется и их помянуть.

— Ты страшный человек, Охотовед.

— Ты уж позаботься, гражданин начальник, чтобы меня не очень поджаривали на том свете.

— А со мной что там будет?

— А это зависит от тебя. Поможешь одолеть колдунов наверху, все тебе спишется.

Они прошли по каким-то ступенькам наверх. Бухтояров отыскал в щели ключ, огромный и ржавый, всунул в скважину, повернул. Повернулась на петлях скрипучих дверь. Вроде как склеп или камера одиночная открылась перед Зверевым. Бухтояров щелкнул выключателем, затлела скудная лампочка. На каменном столе лежала книга.

И Зверев взял ее…

* * *

Наступила весна следующего года.

* * *

Телеведущий популярной программы «Знаменатель» Николя Кисляков получил странное письмо. Отпечатанное на струйном принтере, без орфографических ошибок, грамотное, но вместе с тем совершенно не дающее повода даже догадаться о том, кто бы мог быть автором его, гласило и предупреждало. Кисляков должен был прекратить свои выступления в телеэфире, по возможности вообще сменить профессию, торговать чем-нибудь начать или что-либо подобное делать. А на досуге ловить рыбу и ни в коем случае не писать никаких мемуаров.

Николя получал такие письма во множестве. Для него не была новостью нелюбовь определенной части телезрителей. Он отложил это письмо и забыл про него. Но где-то в подкорке остались воспоминания об этом недоразумении. Программа его шла раз в неделю. И когда до нее остались ровно сутки, Николя вдруг о письме вспомнил и передал его в службу безопасности телекомпании.

За три часа до эфира черная «Волга» подъехала к телецентру, и Николя пригласили в нее. Следователь ФСБ, причем не из маленьких, а по делам особенно важным, положил перед Кисляковым акт экспертизы. Письмо оказалось напечатанным на той же самой бумаге и на том же самом принтере, на котором производились в прошлом году послания для поп-звезд, почивших ныне, перебитых каким-то фантастическим подпольем. Остался ли кто-то после его разгрома, оставалось только предполагать. Еще во времена осенних событий ходили слухи, что уцелело руководство и непосредственные исполнители.

— Что собираетесь делать, Николя?

— А вы что мне посоветуете? Бросить работу?

— Этого я вам советовать не могу. Но жизни вашей угрожает опасность. И не только вашей. Такие письма получили уже многие ваши коллеги.

— Что-то я ничего такого не слышал.

— И не услышите. Мы ведь в прошлый раз упустили их…

— Неужели?

— Так что будьте предельно осторожны. И охрана уже работает на предельном режиме, хотя вы этого не замечаете. А вообще-то мой вам совет: возьмите отпуск. Уезжайте куда-нибудь.

— Ну уж нет.

— Ну, на нет и суда нет. Ничего необычного не замечали в последнее время?

— Да нет. Думаю, это все пустые хлопоты.

— Ну, доброго вам здоровья.

— Спасибо.

Кисляков все же несколько потерял вальяжность и бодрый вид. На нем по большому счету замыкалась сейчас идеология государства. Он разжевывал и доводил до аудитории политику «партии и правительства». И уж они-то его не подставят. Вся мощь государства станет его защитой.

…Зверев нервничал. Он стоял возле двери, ведущей в квартиру Кислякова, уже сорок минут. Скоро перестанет действовать защитное поле, делавшее его невидимым. А хозяин квартиры запаздывал. График его, распорядок дня, отрабатывался уже месяц. Сразу после программы Кисляков садился в служебный автомобиль и отправлялся домой. Там, видимо, напивался, потому что утром выходил со всеми признаками похмельного синдрома. Охрана прихватила под контроль подъезд, чердак, лестничную клетку. Дом Кислякова был особенным. Вводить охрану внутрь было совершенно не нужно. Камеры контролировали все пространство на лестницах. Но по паническому приказу начальства людей все же расставили.

Оператор на пульте видел, как подошел к двери Кисляков, как искал ключи в кармане, в квартире сейчас никого не было, как открывал дверь. Потом дверь закрылась. Минут через пять открылась опять, но из квартиры никто не вышел. По крайней мере так ему казалось. Дверь так же совершенно самостоятельно захлопнулась. Выполняя установку на отслеживание всего необычного, оператор позвонил Кислякову. Трубку не взял никто. Решив, что тот принимает ванну, повторил звонок немного погодя с тем же результатом…

Когда контрольным ключом открыли дверь квартиры звезды эфира, то увидели, что звезда эта лежит в коридоре, сжавшись калачиком, натянув на голову пиджак, как будто желая согреться. Признаков жизни уже не наблюдалось. Причина смерти осталась невыясненной…

Зверев покинул подъезд, дважды чуть не столкнувшись со встречными. Он старался не делать резких движений, дабы не создавать движения воздуха, и это несколько мешало его передвижению.

«Жигули» Хохрякова стояли в условленном месте. Там, на заднем сиденье, лежала одежда Зверева.

— Ты, Юрий Иванович, не одевайся, пока не проявишься. Мне это видеть тяжело. Никак не привыкну.

— Не можешь — не смотри. А мне холодно…

Машина медленно двигалась по направлению к Садовому кольцу. Зверев согревался еще долго. Этот холод был неземного свойства.

Загрузка...