Трусливый Лев из Страны Оз

Глава двенадцатая. Бегство на гуселёте

Лев отчаянно стонал, обвиняя во всем себя. Как он мог заснуть, забыв о коварстве птицеголовых! Он обежал лужайку, заглядывая за все валуны и деревья. Сомнений не было: его спутников столкнули с вострова, пока он спал.

Его внимание привлекло дерево, нависающее над самым краем. Оно как-то странно подрагивало. И тут снова раздался приглушенный крик, похожий на тот, который его разбудил. Подскочив с замиранием сердца к дереву, Лев увидел, что к его стволу привязаны туго натянутые шнурки из сложенной в несколько раз лески. Обернув для надёжности свой хвост вокруг тонкого ствола, Лев оперся задними ногами в землю и изо всех сил потянул за один шнурок. Ему пришлось нелегко, и несколько раз он чуть не слетел в воздух, но он, сжав зубы, продолжал вытягивать тяжёлую ношу и наконец вытащил Воттака. Бедный клоун слабо пошевелил рукой, упал ничком на землю и тяжело задышал, раскрывая рот, как вытащенная из воды рыба. Трусливый Лев, отложив все разговоры и проявления сочувствия на потом, ухватился за второй шнурок, и вскоре Боб, обессилевший и задыхающийся, лежал на траве рядом с Воттаком. Оба были совершенно мокрые, потому что попали в облачко. Лев, который и сам с трудом дышал после тяжких усилий, с тревогой смотрел на друзей.

Наконец Воттак сел, оглянулся по сторонам и глубоко вздохнул. Это был вздох облегчения.

— Ты во второй раз спасаешь мне жизнь, друг, — проговорил он слабым голосом.

— Что же произошло? — спросил Лев.

— Ну, сначала я заснул, — сказал Воттак. Через каждые два-три слова он делал паузу и гладил по спине Боба. — А потом проснулся, но уже в подвешенном виде. И если бы не все эти костюмы за комбинезоном, верёвка разрезала бы меня пополам!

— Нейцы? — спросил Лев, широко раскрывая глаза.

— Кто же ещё! Подкрались тихонько и столкнули нас во сне, да, спасибо, не заметили, что мы привязаны. Великая все же вещь страховка, верно? А тебя тронуть побоялись — вот ты какого страху на них нагнал. Боб! Ну как ты? Получше?

Боб неуверенно потряс головой. Он ещё не до конца пришёл в себя, да и неудивительно — ведь мальчик несколько часов провисел в воздухе, раскачиваясь на врезающейся в тело верёвке.

Звезды уже потускнели, но солнце ещё не поднялось, и в воздухе стоял холодный серый туман. Друзья тесно прижались друг к другу, чтобы согреться, и стали думать, что делать дальше.

— Для начала давайте все же уйдём подальше от края, — предложил Трусливый Лев.

Воттак разрезал спасшие им жизнь верёвки, подсадил Боба на львиную спину, и они медленно побрели в глубь вострова, пока не выбрали удобное местечко для привала. Нейцы, видимо, разошлись по домам, и вокруг царило полное безлюдье. У Воттака нашлись за пазухой спички, друзья запалили небольшой костерок. Вскоре они обсушились и обогрелись, и на душе у них слегка повеселело. Боб снова заснул, но Воттак и Лев спать не стали. Они сидели у костра, тихонько переговаривались и зорко смотрели по сторонам.

Около часа все было тихо. Затем до них явственно донеслось жужжание пилы. Оставив Трусливого Льва оберегать Боба, Воттак отправился на разведку. Он тихонько пробирался среди деревьев, решив про себя, что если сейчас увидит нейца с пилой, немедленно отправит его в Маджистан. Звуки пилы делались все громче и громче. Наконец, подойдя к источнику звуков совсем близко, Воттак осторожно выглянул из-за дерева, но увидел совсем не нейца с пилой, а какую-то странную большую птицу. Птица лежала, распластав крылья, на большом валуне и громко храпела.

Клоун осторожно подошёл поближе. Птица открыла один глаз, поскребла когтями камень и снова захрапела. Воттак сдвинул на затылок колпак, почесал ухо, а потом ему стало так смешно, что он неудержимо захохотал, не думая о возможной опасности. Птица мгновенно перестала храпеть и открыла оба глаза.

— Ты зачем меня будишь? — сердито спросила она. — Только-только удалось уснуть!

— Уж больно ты громко спишь, — сказал Воттак, подмигивая странному пернатому. — Я думал, тут кто-то дрова пилит.

— Что верно, то верно, — самодовольно сказала птица, поглаживая перья и прихорашиваясь, — громче меня никто на небе не храпит. Меня и зовут Храпуша. Поэтому-то у меня и клюв такой.

Клюв у неё действительно был необыкновенный — он-то и насмешил Воттака больше всего. Он был длинный, синего цвета, загибался к уху и висел там на крючке, причём кончик его имел вид расширяющейся трубки.

— Клюв красивый, но почему он у тебя так изогнут? — спросил клоун, усаживаясь на траву.

— А чтобы я слышала собственный храп, — ответила Храпуша. — Я его как услышу, просыпаюсь и перестаю храпеть. — Она поправила клюв, как мы поправляем очки, и дружелюбно посмотрела на собеседника. — Правда, я очень необычная?

— Ещё бы! — воскликнул тот и даже присвистнул. — Да здесь все необычное, удивительная страна, я таких никогда не видел. Эх, кабы можно было захватить домой кой-кого отсюда!

Он задумался, потирая лоб. Ему вспомнились синебородые маджи, полулев… А теперь ещё эта странная птица!

Она была величиной с пятилетнего ребёнка. Крылья у неё были розовые, ножки коротенькие, а пальцы с когтями, наоборот, огромные. Голова напоминала журавлиную, только глаза и удивительный клюв были ярко-синие.

— А почему ты живёшь на вострове Не? — спросил клоун.

— А где же мне жить, раз я такая необычная! — гордо ответила птица. — А ты почему тут оказался?

— Я так думаю, потому что я невезучий, — ответил Воттак, грустно вздыхая. — Пошли со мной, познакомишься с моими друзьями.

— С удовольствием, — ответила Храпуша. Она наклонила голову к плечу и застенчиво взглянула на Воттака. — Знаешь, а ты очень красивый. Я тебя люблю!

Воттак чуть было снова не расхохотался, но, взглянув на Храпушу, понял, что она говорит серьёзно. Поэтому он подавил смех, чтобы не обидеть птицу, и неловко потрепал ее по голове. Потом он повернулся и пошёл назад, а птица радостно запрыгала за ним следом.

— Кого это ты привёл? — спросил Трусливый Лев, подозрительно глядя на странную спутницу клоуна. Боб, который только что проснулся, невольно рассмеялся.

— Ничего, — прошептала Храпуша Воттаку, — я понимаю и не обижаюсь. Это все потому, что я необычная.

Воттак торжественно представил друзьям новую знакомую. Храпуше опять пришлось объяснять, почему у неё такой удивительный клюв. Трусливый Лев и Боб смотрели на неё во все глаза, а она с таким же интересом рассматривала их.

— А ты случайно не знаешь, как можно выбраться с этого вострова? — спросил Лев сдавленным голосом. Дело в том, что каждый раз, когда он бросал взгляд на Храпушу, его разбирал смех.

Прежде чем птица успела ответить, Боб, который в это время смотрел на Льва, вдруг звонко расхохотался.

— В чем дело? — обиженно спросил Лев.

— Ты что смеёшься? — спросил и Воттак. Но тут он тоже поднял глаза на Льва и, зажав обеими руками рот, чуть не повалился на землю. — Перья! — воскликнул он, задыхаясь от сдерживаемого хохота. — У тебя в гриве вырос целый пучок синих перьев!

— Что-о?! — возмущённо зарычал Лев, ощупывая свою пышную гриву.

— Ничего особенного, на вострове Не все обрастают перьями, — невозмутимо прочирикала Храпуша. — И вы не исключение. Снимите шапки — и убедитесь сами.

Боб торопливо сорвал шапочку и пробежался рукой по волосам. О ужас! На самой макушке у него действительно торчали длинные жёсткие перья — не меньше десятка. Перья, как тут же сообщил ему Воттак, были ярко-красные, что удачно сочеталось с рыжими волосами. У самого Воттака перья выросли ярко-изумрудные и ничуть не жёсткие, так что, когда он стащил колпак, перья красиво нависли над правым глазом.

Всякое желание смеяться над Храпушей мгновенно исчезло у троих друзей. Да, одно дело смеяться над кем-то, кто кажется вам смешным, и совсем другое дело, когда смешными оказываетесь вы сами!

— Скоро вы полностью покроетесь перьями, не хуже меня, — усмехнулась птица, склонив голову к плечу. — Кстати, вам всем они очень идут!

— Идут?! — оглушительно заревел Лев. Вернее, он хотел зареветь, но от сильного огорчения у него получился не грозный рёв, а скорее пронзительный визг. — Ну уж нет, не желаю! Мало мне трусости, так ещё с перьями прикажете расхаживать, как курица? Нет, ни за что! — Он попытался выдернуть перья, но они держались прочно — с тем же успехом он мог попытаться оторвать себе уши.

— Нет, нам немедленно надо убираться с этого дурацкого вострова! — продолжал бушевать Лев. — Если вы ничего не придумаете, я просто спрыгну, и будь что будет! Все лучше, чем такой срам!

Боб задумался. Его-то как раз перья не слишком огорчили, и он даже решил, что при игре в индейцев они могут оказаться кстати.

— Что же, может, если у нас отрастёт побольше перьев, мы сможем улететь, — пошутил Воттак, пряча своё зелёное оперение под колпак. — Храпуша, ты не знаешь, как нам отсюда выбраться?

— Я только одно знаю, — прошептала птица, придвигаясь к клоуну поближе. — Ты ужасно, ужасно красивый! — Она закатила глаза от восторга.

— Ну, если ты не хочешь, чтобы моя красота пострадала от падения с большой высоты, придумай, как нам покинуть востров, — сказал клоун и с опаской посмотрел в сторону полянки, с которой его сбросили ночью.

— Покинуть востров можно только одним способом, — спокойно ответила Храпуша. — На королевском гуселёте.

— Что-что? — переспросил удивлённый Воттак.

— Где он? — зарычал Лев.

— Он привязан к дереву поблизости от дворца. Но нам придётся подождать, пока нейцы не пойдут на кричалку. — И птица нежно прижалась головой к Воттакову плечу.

Трое путешественников в изумлении воззрились на Храпушу, думая, что плохо расслышали. И Храпуше пришлось рассказать им кое-что об обычаях обитателей вострова Не.

Оказывается, никто из нейцев никогда не работает. Они просто не знают, что такое труд. Зато каждое утро они собираются вместе и в течение трех часов громко выкрикивают свои пожелания. В это время их нельзя беспокоить и отвлекать. Каждый старается выкрикнуть своё заветное желание как можно громче. В частности, Еслиб Дакабык потому и стал королём, что успел выкрикнуть это желание быстрее и громче всех.

— Скоро вы услышите их крики, — сказала в заключение Храпуша, поправляя клюв. — И в это-то время лучше всего вам и улететь. Потом они займутся рыбалкой, а вечер они отводят для ссор и драк. У них тут довольно однообразная жизнь — кричалка, рыбалка, перепалка — вот и вся программа.

Все это было так странно, что Воттак даже встал на голову, чтобы привести в порядок разбежавшиеся мысли.

— Но ведь не могут же они совершенно ничего полезного не делать? — недоумевал он.

— Прекрасно могут, — спокойно ответила Храпуша. — У них во всем сплошные недохватки и недоделки, и ничего, живут. И кстати, насчёт перьев, — и она указала когтем на гриву Трусливого Льва. — У каждого из вас вырастало по перу всякий раз, как с вами приключалось что-нибудь нейское. Явившись сюда, вы были неразумны, потом неосторожны, потом…

— Недогадливы, недальновидны, недовольны, незадачливы… — договорил за неё клоун, кувыркаясь на каждом слове. — Все ясно! Веди нас скорее к этому твоему гуселёту! А то мы сами тут в гусей превратимся.

— Хорошо, — согласилась Храпуша, — только не торопитесь и делайте все так, как я скажу.

— А хорошие нейцы бывают? — спросил Боб с лёгким вздохом.

— Был один. Не помню, как его звали. — Храпуша ненадолго замолчала, чтобы снова поправить свой клюв, который завернулся не в ту сторону. — Остальные были к нему очень несправедливы и относились не по-дружески, и он в конце концов ушёл от них в какую-то пещеру на дальнем конце вострова. Но я слышала, что если он когда-нибудь вернётся и станет королём, все нейцы исправятся и заживут хорошо.

Боб не выспался и был голоден, но, шагая со своими спутниками по каменистой тропке, он думал не о себе, а об этом хорошем нейце. Ему очень хотелось бы увидеть его, пока они ещё не улетели. А Воттака так радовала мысль о скором расставании с Не, что он на каждом шагу кувыркался и прыгал через спину Трусливого Льва. А у Льва настроение было отвратительное. Он не мог забыть о своих перьях. Он угрюмо шёл, повесив голову и опустив хвост, и никакие шуточки Воттака не могли его развеселить.

— Хорошо вам с Бобом, вы в шапках, — ворчал он. — Ваших перьев и не увидит никто. А я своих и спрятать не могу, потому что лев в шапке — это ещё смешнее, чем лев в перьях. Надо мной вся Страна Оз будет потешаться, от мала до велика.

— А что в этом плохого? — сказал Воттак. — Я всю жизнь стараюсь насмешить кого только могу, это моё ремесло. А если хочешь, поехали с нами в Америку. Там ты сразу разбогатеешь.

Но Трусливому Льву не хотелось в Америку. Он угрюмо покачал головой и молча зашагал дальше по серым камням.

«Поделом мне, — думал бедный зверь. — Это мне наказание за то, что я хотел съесть храбреца. И ведь знал же я, что это нехорошо, а все равно собирался. Так мне и надо».

Кто знает, может быть, он был и прав.

Впереди показался дворец, и Храпуша подняла лапу, призывая к тишине. Друзья спрятались за большим валуном и смотрели, как нейцы вылезают из своих домов и спешат на кричалку — так же, как обычные люди торопятся по утрам на работу.

— Эх, жаль, я Дакабыка этого в Маджистан не отправил, — вырвалось у Воттака.

— Тихо! — прошептала Храпуша. — Значит, так услышите крики — бегите скорее к той сосне. Вот видите? — она указала лапой на высокую пушистую сосну.

Наши путники нетерпеливо ждали. Наконец все нейцы скрылись с глаз, а ещё через минуту до друзей донёсся оглушительный разноголосый шум, от которого, как рассказывал впоследствии Воттак, даже слон бы оглох. Каждый птицеголовый выкрикивал пожелания во всю мощь своих лёгких.

Сначала Воттак, Боб и Лев вздрогнули и зажали уши, потом спохватились и быстро побежали к сосне. Храпуша летела впереди, указывая им путь.

К верхушке сосны был привязан канат, на котором весело колыхался гуселёт. Следуя инструкциям Храпуши, Воттак вскарабкался на вершину дерева и, повиснув на верёвке, постарался опустить гуселёт как можно ниже. Боб обнял Храпушу за шею, и она помогла ему влезть на дерево и сесть в гуселёт, отчего он ещё немного опустился. Но для Льва он висел все ещё слишком высоко — ведь львы не умеют лазать по деревьям.

— Скорей, скорей! — торопила Храпуша, взволнованно хлопая крыльями. — Нас заметили!

Действительно, какой-то дюжий птицеголовый с удивлением смотрел на них из дверей своего домика. Опомнившись, он пронзительно завопил, вмиг скатился по лестнице и кинулся за подмогой. Взъерошив от страха гриву, Лев снова и снова подпрыгивал, но не мог допрыгнуть до гуселёта. И с каждым новым неуспешным прыжком у него появлялось новое перо на голове!

— Может, улетим без него? — прошептала Храпуша. Боб и Воттак с негодованием зашикали на неё. Они стали подпрыгивать, чтобы воздушный экипаж ещё немного опустился.

— Бросьте меня и спасайтесь сами! — предложил Лев после десятой неудачной попытки. Он с силой тёр себе голову лапой — каждый раз, когда пробивалось новое перо, ему было ужасно щекотно. Тревожный крик клоуна заставил его обернуться. К ним бежала толпа нейцев, возглавляемая королём Еслибом. Лев сделал последнее отчаянное усилие, подпрыгнул — и на этот раз ему удалось зацепиться лапой за покрытое перьями колесо гуселёта. Боб и Воттак, вцепившись ему в гриву, рывком втащили его в экипаж. Нельзя было терять ни минуты — нейцы окружали дерево. В последний момент, когда Еслиб уже успел вскочить на нижний сук, Храпуша перерезала верёвку клювом, и гуселёт взмыл ввысь, словно воздушный шар.

Все выше и выше поднималась воздушная повозка, содрогаясь и раскачиваясь. У Воттака, Боба и Льва так кружилась голова, что они уже не могли ни думать, ни волноваться.

Но Храпуша, более привычная к полётам, не теряла хладнокровия. Она ухватилась лапой за рычаг, свисающий с передней стенки гуселёта. Умной птице раньше не приходилось пользоваться этим транспортным средством, но она сообразила, что этот рычаг предназначен для управления полётом.

Так и оказалось. Как только она взяла рычаг в лапу, тряска прекратилась и гуселёт полетел спокойно и плавно.

— Мы все ещё поднимаемся? — с трудом проговорил Воттак, не открывая глаз. Он лежал навзничь, а на груди у него лежал Боб, которого бросило туда качкой. Трусливый Лев забился под сиденье и сжался там, весь дрожа и тяжело дыша.

— Пока да, но пора идти на снижение, — ответила Храпуша. — Взгляни-ка, тут какие-то кнопки. Я умею летать сама, а вот управлять гуселётами не умею.