Трясина [Перевод с белорусского]

35

Обновилась, ожила земля.

Многоголосый, бурный поток жизни мчался по ней, бурлил на полях и в лесах, наполнял несмолкаемым звоном прозрачный весенний воздух. Леса нарядились в яркие зеленые одежды и вели мудрую беседу — перекликались деревья и листья, былинки и травы, птицы и букашки, и все эти голоса сливались в могучую симфонию возрождающейся жизни.

Невысокий, худощавый человек прислушивался к многоголосому звону, пению, музыке, сопровождавшим его всюду, где только ступала его нога. Вся эта симфония, если внимательно вслушаться в нее и ближе присмотреться к бурлящему жизненному потоку, была лишь отголоском затаенной, а иногда и явной жестокой борьбы за существование. Неутомимый путник, сеятель бури и борьбы был уверен в этом — перед его глазами раскрылись правда жизни и ее движущие силы. Вот почему он так смело колесил по дорогам оккупированного Полесья и возбуждал ненависть к врагам среди угнетенных и обездоленных тружеников. Он крепко верил в свое правое дело. И уже видел богатые всходы — от этого радостно становилось на его душе.

Жизнь товарища Невидного была полна опасностей и тревог. Каждый день, каждый час поджидали его неожиданности. И много было таких минут, когда его свобода и жизнь висели на волоске. Он мог бы рассказать немало любопытных историй о своих странствиях и нелегальной работе в подполье. Легионеры и шпионы расставляли всюду сети, чтобы поймать его. Но его охраняли те многочисленные друзья из народа, за счастье которых он боролся. Они его любили, верили, как своему человеку. Они предупреждали его о грозящих опасностях, прятали от вражьих глаз, от добровольных сыщиков, как Василь Бусыга, которым несло гибель правдивое слово Невидного. Он знал, чего ему ждать, если панской агентуре удастся захватить его. Но это не пугало Невидного — он верил в свое дело, его окрыляли идеи партии большевиков, светлая правда новой жизни. Эта вера придавала ему силы, смысл его работе, связанной с мытарствами, лишениями, опасностями. Новее это заставляло его быть зорким и бдительным. Хотелось увидеть будущий богатый урожай — ведь и его рукой посеяно немало семян любви к народу и ненависти к врагу. Хорошо жить и бороться за новый строй жизни и верить в победу. Невидный вспоминал митинг на опушке леса, встречу с дедом Талашом. Перед его глазами вставали колоритные фигуры партизан. Разве эти люди, отдавшие все свои силы борьбе за правое дело, — не залог успеха великой партии коммунистов? Все это радостно волновало Невидного. Потом он стал думать о поджогах панских имений. В конечном счете и это ведет к росту партизанского движения. Против этого бурного движения не устоят захватчики, народ и Красная Армия сметут их с лица земли, как мусор.

Он шел по тропинке, а вокруг шумел на все лады разноголосый поток жизни, кажущийся гармоническим, но, если внимательно прислушаться, содержащий ноты напряженной и неукротимой борьбы.

Лесная дорога спустилась в лощину, потом снова поднялась в гору. Невидный продолжал путь. Перед ним открылась широкая поляна, за ней хутор или средней руки поместье. Невидный хотел свернуть с дороги, чтобы не быть замеченным. Но вдруг навстречу ему выступили трое мужчин. По одежде их можно было принять за местных жителей. Невидный, однако, встревожился: в выражении лиц неизвестных, глядевших на него слишком уж внимательно, он заметил что-то подозрительное. Но сворачивать в лес теперь было уже поздно. Невидный шел навстречу незнакомцам, стараясь ничем не выдать своей тревоги.

— Паничок, нет ли у вас огня? — с вкрадчивой почтительностью спросил его один, с рябым лицом, держа в руках скрученную из газетной бумаги козью ножку. Все остановились, причем двое других оказались по обе стороны от Невидного.

«Шпики», — мелькнуло у него.

— Огонь должен быть, — с невозмутимым спокойствием ответил он и стал шарить в карманах, задержав правую руку на рукоятке браунинга.

Стоявшие по бокам многозначительно переглянулись.

— Бери его!

И сразу набросились на Невидного. В мгновение ока Невидный выхватил браунинг и выстрелил, не целясь, в стоявшего слева. Тот упал на землю. Но это было только хитростью: пуля пролетела мимо, чуть поцарапав кожу на боку. Другой шпик в то же мгновение схватил Невидного за руки ниже локтей и крепко сжал их. Рябой бросился бежать. Упавший быстро вскочил, схватил руку Невидного, в которой был браунинг, и так стиснул ее, что пальцы разжались и браунинг упал. Тогда началась отчаянная, неравная борьба.

Невидный вырывался изо всех сил, стараясь высвободить руки. Но сыщики держали его крепко, пытаясь повалить на землю.

— А, проклятый большевик! Ничего тебе не поможет! — хрипел один.

Другой рванул Невидного за ногу, и тот упал. Тогда вернулся рябой. Из лесу показались еще двое, в форме легионеров. Невидного топтали ногами и били, но с таким расчетом, чтобы он остался живым. Избитый и окровавленный, Невидный лежал неподвижно. Его обыскали, надели наручники. Из усадьбы подъехала подвода. Невидного бросили в нее и повезли.

Немного спустя он очнулся, но оставался недвижимым, чтобы сидевшие рядом сыщики ничего не заметили. Видно, они мало заботились о своей жертве. Превозмогая саднящую боль во всем теле, Невидный припоминал, какие документы попали в руки охранников. Ни одной бумаги, которая могла бы стать уликой против Товарищей, Невидный никогда с собой не носил. На этот раз у него было несколько брошюр, описывавших бесчинства оккупантов, и воззвания к бедноте с призывом вступать в партизанские отряды и организовывать революционные комитеты. Таким образом, ни одного документа, который мог бы расшифровать подпольную организацию, в руках врагов не было. Это несколько успокоило Невидного. Его мучила жажда. Агенты пробовали заговаривать с ним, но он не отвечал на их вопросы и даже не глядел на них.

Полиция распорядилась доставить Невидного в глубокий тыл. Несколько дней его перевозили из одной тюрьмы в другую под усиленным конвоем.

Наконец его посадили в старую каменную темницу. В тюремной конторе его сдали по документам, в которых он был охарактеризован как преступник, замышлявший свержение власти оккупантов, организатор нападений и возмутитель народных масс. Невидного снова обыскали, потом тюремная стража повела его в одиночную камеру, которая помещалась в нижнем этаже угловой тюремной башни. Сотни арестованных за участие в революционном движении наполняли тюрьму. Их бледные, изможденные лица виднелись за железными решетками во всех этажах тюремного здания.

— Откуда, товарищ?

— За что?

— С Полесья, — откликнулся Невидный.

— Не разговаривать! — крикнул стражник и больно толкнул его в спину, а часовые во дворе тюрьмы, угрожая винтовками заключенным, обливали их площадной руганью и приказывали отойти от окон.

С ржавым скрипом распахнулись железные тюремные ворота. Темными подземными коридорами, где мелькали огни фонариков, а по бокам размещались клетушки-камеры карцера, повели Невидного в угловую башню. Миновали коридор и повернули в узкий проход, похожий больше на щель, прошли еще через какие-то двери, и Невидный очутился в круглой маленькой камере. Там было пусто, холодно, сыро. На цементном полу стоял деревянный топчан, а под самым потолком было небольшое углубление, закрытое железной решеткой. Сквозь него в камеру пробивались скудные лучи света. Тюремщики ушли. Загремел ключ в замке, дверь захлопнулась, и Невидный остался один. Он сел на топчан, оглянулся… Теперь идти некуда!.. Конец!

Невидный не тешил себя иллюзиями. Тоска охватила его. Один, совсем один. Жуткая тишина, и в этой тишине плыли далекие, глухие звуки и терялись тут… Там, на Гомельщине, осталась старуха мать. Никогда в жизни он не чувствовал такой острой жалости к ней, как сейчас. Она так берегла его. Два сына ее погибли на войне. Две взрослые дочери умерли. Теперь наступила его очередь, а мать останется одна-одинешенька. Она не видела радости в жизни и не знает, что ее единственный сын и надежда сидит в этом гробу… Считанные дни, а может быть, и часы отделяют его от смерти.

Он опустил голову. Сердце сжалось от боли, и поток мрачных мыслей захлестнул его… Прочь, прочь, слабость и малодушие! Он порывисто встал с топчана. Лицо его сделалось суровым и упрямым. Невидный твердо зашагал по камере. Раз, два, три… Раз, два, три… Камера была тесная — три шага в длину. Движение немного успокоило его нервы. Он думал о том, что происходит там, на Полесье, и как отразится на работе его отсутствие. Конечно, работа не остановится. Его место займут сотни, тысячи новых борцов, рожденных в буре войны и революции.

Долго ходил он взад и вперед, погруженный в глубокие думы. Утомленный всем пережитым за последние дни, он присел на топчан и уснул тяжелым сном человека, измученного физически и морально.

Скрип ключа в замке разбудил Невидного. Жуткая действительность снова предстала перед ним во всем своем неприглядном виде. В камеру вошли три тюремщика.

— А ну, поднимайся! — крикнул один, грубо толкнув Невидного.

Его повели на допрос.

Невидный с любопытством смотрел на следователей. Физиономии их были неприятны. Их было двое. Один приготовился записывать. Невидный поглядел на него и подумал: «Много ты не напишешь».

— Фамилия, имя и отчество, чем занимаетесь? — был первый вопрос.

— Революционер.

— Невидный — ваш псевдоним?

— Так меня называют.

— А фамилия?

— Вам она ни к чему.

— О том, что нам нужно, судить не вам.

— Почему же?

— Что можно пану, того нельзя Ивану, — ответил следователь.

— Поистине демократическая поговорка, — усмехнувшись, сказал Невидный.

Следователь заметно терял спокойствие.

— У нас в руках большой обвинительный материал против вас, подтвержденный документами, — начал он сердито, — ваши преступления нам достоверно известны, и отказываться бессмысленно. Нам известно все про вашу подрывную работу против власти. Эту работу вы вели в полосе, объявленной на военном положении. Тяжесть вашей вины может быть уменьшена, если вы назовете ваших сообщников.

— Вы хотите это знать? — подчеркнув слово «это», спросил Невидный.

— Да.

— Сообщников у меня много. Если бы я назвал вам тех, которых знаю лично, это была бы только миллионная часть их. Мои сообщники — весь народ наш, восставший против извечного гнета. Мои сообщники — миллионы трудящихся Польши…

— Здесь не митинг, — прервал Невидного следователь. — Нас интересуют имена тех сообщников, которых вы знаете лично по вашей преступной деятельности.

— Их я вам не назову.

У следователя сверкнули глаза:

— У нас кроме слов имеются и другие способы заставить говорить.

— Слыхал я о них.

Тогда следователь сказал:

— Подумайте. Даю вам десять минут на размышление.

Невидного вывели в коридор.

Через десять минут его снова привели. На повторный вопрос следователя Невидный спокойно ответил:

— Испытайте свои другие способы. Больше я вам ничего не скажу.

И Невидный сдержал свое слово.

От побоев и пыток он так обессилел, что с трудом реагировал на окружающее.

Через три дня на рассвете заключенные услышали шум, доносившийся из угловой башни.

Десятки бледных лиц приникли к железным решеткам, глядя на худенького, невысокого человека, шедшего под усиленным конвоем в свой последний путь.

Заметив людей у тюремных решеток, он нашел в себе еще силы крикнуть им:

— Прощайте, товарищи, да здравствует советская власть!