Тщеславная мачеха

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Фарши обычно приготовляются из нескольких сортов мяса с добавлением мелко нарубленной зелени и хорошо приправляются специями; фаршей этих огромное разнообразие, и некоторые из них выделяются своими названиями: например, фарш для кнелей, фарш с луком и уксусом, фарш для пупетона, с грибами и т.д.

– И понимаете, графиня, я видела, как она спускалась по лестнице всего за несколько минут до того, как закричала герцогиня. Она была закутана в плащ и казалась сильно встревоженной. – Элпью примостилась напротив своей госпожи за столиком в ее комнате в мансарде. – Может, она убегала после совершения преступления?

– Знаешь, Элпью, мы можем говорить о разных ужасах, шипящих змеях и червях пожирающих, но, полагаю, человеческий язык не способен описать муки совести. – Графиня задумалась. – Однако жаль, что ты не выведала поточнее, в чем именно заключалась ее роль. По-моему, если она физически совершила убийство, ее исповедь была бы более ясной или она вообще не стала бы исповедоваться.

– Вы считаете, что автором записок с угрозами, возможно, была леди Прюд? Она говорила, что кого-то преследовала, а потом упрятала за решетку.

– Нас, между прочим, упрятали за решетку. И Изабеллу. Но, по словам Изабеллы, она тоже получала письма. Давай-ка поищем их.

– Значит, вы решили, что письма исходили от Прюд и в них она в чем-то обвиняла леди Мердо-Мактавиш? – Элпью попыталась восстановить в памяти разговор, который они вели поздно ночью в Бастилии. – По-моему, Изабелла считала автором писем Аурелию. И в них содержались угрозы убить.

– Что ж, давай найдем и посмотрим их. Кто знает? Изабелла говорила о двух сериях записок, написанных разными почерками. – Сев на кровать, графиня нагнулась за туфлями. – Элпью, дорогая, перенеси сюда коврик от двери. Вид пятен крови нервирует меня. Я, сколько могла, отскребла, но, видит Бог, здесь было море крови. Смотри, как она впиталась в дерево.

Элпью подвинула коврик к кровати.

– Вам не будет страшно спать здесь одной, миледи? Мы же не знаем, вдруг леди Мердо-Мактавиш убили по ошибке, а подлинная цель убийцы – вы. Ее убили в вашей комнате. И вы сами сказали, что кто-то отравил пишу, предназначавшуюся только для вас двоих.

– Эту загадку нужно разрешить как можно скорее. – Графиня схватила Элпью за руку. – Зачем вообще Изабелла пришла в мою комнату? Мы должны были встретиться в лесу. Я ушла немного раньше, а она задерживалась и зашла за мной, думая, что я еще здесь. Убийца явился сюда и убил ее по ошибке, либо Изабелла неспроста оказалась в моей комнате, например, прячась от убийцы?

– Могла быть и иная причина. Если вы назначили встречу с Изабеллой в другом месте, она знала, что эта комната будет пустой. Возможно, она заглянула с какой-то целью: что-то украсть, оставить вам записку с угрозой. Кто знает? – Элпью села на кровать рядом с графиней. – Еще раз, медленно, восстановим ход событий.

– Мы с Изабеллой сидели внизу и болтали. Вошла Прюд и впала в ярость из-за того, что мы играли в карты… ну, на самом деле Изабелла учила меня азам гадания на картах. Но Прюд вела себя очень странно и напряженно, в глазах у нее застыл ужас. Не подозревая о яде, мы с Изабеллой спрятали поданную нам за ужином еду в сумки и вместе поднялись наверх, карманы у нас тоже были набиты битком.

– Кто приносил блюда? Кто вам прислуживал?

– Какая-то девушка. Я никогда ее раньше не видела. Мавританка. Опустив голову, она ставила блюда на столик в углу и уходила.

– Вы вообще ничего не ели, миледи?

– Съела только булочку, – ответила графиня. – Ну вот, мы поднимались, смеясь и хихикая, как школьницы, со всей этой едой в карманах и сумках, потому что по плану собирались встретиться позже, когда все уснут. Мы добрались до последнего пролета лестницы. Тут Изабелла стукнула себя по лбу и сказала, что должна вернуться: она что-то забыла.

– Интересно что.

– Я пошла к себе, приготовила плащ и сидела на кровати, пока часы не пробили половину двенадцатого. Тогда я на цыпочках спустилась вниз…

– Вы не зашли за Изабеллой в ее комнату?

– Нет, мы так не договаривались.

– Поэтому она могла вернуться к себе, а могла и не вернуться.

– Я спустилась и снова повстречалась с юным принцем. Мы поговорили с четверть часа, и я заторопилась на встречу с Изабеллой. Я ждала, ждала. Потом эта история с волком. Затем я вернулась к замку и услышала крик герцогини, обнаружившей тело. Ты на этот крик выскочила из комнаты Изабеллы.

– Сколько времени прошло после того, как вы в последний раз видели леди Мердо-Мактавиш?

– Приблизительно час, – сказала графиня. – Достаточно времени для злодеяния.

– Пойдемте, поищем письма, о которых она говорила.

Они перешли на другую сторону коридора и прислушались у двери.

Тишина. Элпью осторожно повернула ручку и приоткрыла дверь. Графиня оглянулась, нет ли кого в коридоре, и сыщицы прошмыгнули в комнату.

– Ничего себе! – Элпью прикрыла дверь и обвела комнату взглядом. – Что за ураган здесь пронесся?

Все ящики были выдвинуты, одежда разбросана по полу. Кровать отодвинута, кресла опрокинуты.

– Кто-то что-то искал. – Графиня осмотрелась. – И решил действовать наверняка.

– В смысле?

– А где все бумаги? Я видела ее комнату, она походила на нашу. Изабелла писала, делала пометки, у нее тут лежали стопки бумаги – ее сказки, стихи, пробы пера членов писательского кружка. А теперь не осталось ни клочка бумаги.

Элпью вскрикнула, когда из-за кровати поднялся герцог де Шарм.

– Я одолжил леди Мердо-Мактавиш книгу. – Он размахивал томиком стихов Саклинга. – Хотел забрать ее.

Улыбнувшись, герцог вежливо поклонился и нетвердой походкой направился к двери.

– Не так быстро, мистер. Зачем вы здесь? – спросила Элпью, бросаясь ему наперерез. – И что значит для вас эта книга?

– Это наша собственность. – Герцог пожал плечами. – Она принадлежит моей жене. Я должен вернуть ее герцогине. – Открыв дверь, он остановился на пороге. – Я мог бы задержаться и поинтересоваться, что вы здесь делаете. Но не стану. – И он ушел, бросив напоследок продолжительный взгляд на декольте Элпью.

– Хитрый дьявол, – проворчала Элпью, намереваясь последовать за ним.

– Постой! – Графиня схватила ее за рукав. – Успокойся. – Она вполголоса досчитала до пяти. – Вот теперь пойдем за ним.

– Хорошо. – Элпью выглянула в коридор. – Но он уже скрылся из виду, мадам.

– На таких-то каблучишах? – удивилась графиня. – Он не мог далеко уйти. Идем. Только тихо.

Они прокрались по коридору и уже хотели спускаться по лестнице, как вдруг из комнаты Уиппингема донеслись громкие крики.

– Убери от меня свои руки, хлыщ!

– Вы ее отдадите. И немедленно.

Раздался страшный грохот: казалось, опрокидывали столы и стулья.

– Ладно! – крикнул Уиппингем. – Толку-то тебе от этого.

– Отлично. Теперь все кончено. Больше этого не будет.

– Шарм, – прорычал Уиппингем, – ты круглый дурак.

– Произнесенное вами, месье, – парировал герцог, открывая дверь и все той же нетвердой походкой выходя на лестничную площадку, – можно расценить только как комплимент. – Ничуть не смутившись, он улыбнулся графине и Элпью. – Mesdames! Abientot. – Шарм галантно раскланялся и пошел вниз по лестнице.

– Ни за что не угадаете! – Пайп принимала солнечную ванну, сидя на бочонке у двери в кухню. – Что тут творится! Сначала на нее раскричался лорд Уэкленд, грозя закрыть кухни. Он, дескать, не желает стать козлом отпущения и все такое прочее. Потом пришли gensd'armes и увезли ее в большом фургоне.

В нескольких ярдах от них лежала и, видимо, спала мадемуазель Смит.

– Помедленнее, помедленнее, Пайп. Мы ничего не понимаем. – Графиня взяла табурет и тоже села на солнце. – Кого увезли?

– Леди Прюд! – воскликнула Пайп. – Ей связали руки за спиной, как настоящей преступнице, мадам. Вряд ли мне еще когда случится увидеть что-либо подобное. Видели бы вы ее – да вы бы со смеху померли.

– Но если кухни закроют, как будут питаться обитатели замка? – Графиня вздохнула с облегчением и вместе с тем огорчилась. Это положит конец опасности быть отравленной во время общей трапезы, но не позволит нормально поесть.

– Его светлость говорит, что люди сами могут покупать продукты и готовить себе. Он не желает, чтобы его обвиняли во всех бедах, творящихся тут, так он сказал.

– Не представляю себе, как здешние обитатели хлопочут над горшками с похлебкой, – заметила Элпью. – Что они будут делать?

– Лорд Уэкленд говорит, что, если они не умеют готовить сами, пусть пороются в своих карманах и отправятся в город – в таверну или кофейню.

– А маркиз де Бешамель? – спросила графиня, готовая участвовать в любом из его экспериментов. – Он будет продолжать здесь свою практику?

– О да, – отозвалась мадемуазель Смит. – Где еще он найдет столько жаждущих подопытных кроликов? Я жду его с минуты на минуту.

– Маркиз готовит здесь сегодня вечером? – уточнила графиня. – Как чудесно.

Элпью пнула ее.

– Расскажи им о пропавшем браслете, Пайп. – Мадемуазель Смит перевернулась на живот.

– Ах это, – пожала плечами Пайп. – Наверху пропало еще одно украшение.

– Лорд Уэкленд сказал, что это красивое ожерелье. – Мадемуазель Смит оперлась подбородком на руки. – По описанию роскошное. Из прекрасных сапфиров и жемчуга, по его словам.

Элпью не сводила глаз с Пайп, а та рассматривала булыжники у себя под ногами и постукивала нога об ногу.

– Ты знаешь, куда увезли леди Прюд? – По тому, как был обставлен арест, графиня предположила, что осуществляли его сен-жерменские жандармы, а не посланцы Бастилии.

– Нет, – ответила Пайп, вскакивая и весело потирая руки. – Но в любом случае это означает, что она пропустит свой драгоценный маскарад, который так давно готовила.,

– Наверняка его отменят. – Графиня была шокирована. – Леди Мердо-Мактавиш только вчера погибла, и завтра ее похоронят.

– «Жизнь продолжается», – сказал Уэкленд. Мы должны жить как ни в чем не бывало. – Пайп снова села на бочонок и закрыла глаза. – Поэтому завтра вечером наверху, в большом бальном зале, состоится маскарад.

– Пайп, ты ведь служила у Уиппингемов? – с деланным безразличием спросила графиня. – Как имя Люси Уиппингем?

– Вы что, шутите, графиня? – Пайп уставилась на леди Анастасию как на помешанную. – Ну, имя Люси Уиппингем – Люси, Люсиль. А какое же еще?

– Ее никогда не звали Денизой?

– Нет. – Пайп бросила на графиню еще один озадаченный взгляд. – Люси.

– А как зовут новую девушку? – Элпью решила зайти с другой стороны. – Мавританку?

– Спроси чего полегче! – Пайп пожала плечами. – Я такой девушки не видела, но ведь ты, Элпью, сама знаешь, какая здесь обстановка – люди постоянно сменяют друг друга.

– Вчера вечером тебя здесь не было?

– Так как все отравились устрицами… – Пайп кашлянула, избегая смотреть на Элпью, – делать было почти нечего. Я подготовила несколько блюд с едой, потом пришла леди Прюд. Она была очень взволнованна. Лорд Уэкленд отпустил меня на весь оставшийся вечер. Поэтому меня здесь и не было.

– Где мы так быстро найдем маски? – Графиня шла торопливо, опережая Элпью и заглядывая во все витрины. – Везде уже побывали до нас.

Часы пробили очередной час.

– По-моему, не стоит тратить время на подобные вещи, когда нам нужно идти по следу.

– Чепуха, Элпью! Во-первых, о каком следе ты говоришь? Что у нас есть, кроме подозрений против всех и каждого? Во-вторых, неужели не понимаешь, какие возможности открывает для нас маскарад? Кто узнает нас под масками? – Элпью посмотрела на дородную приземистую женщину, ковылявшую впереди, и подумала, что вряд ли кто ее не узнает. – Кроме того, моя дорогая, через минуту все магазины закроются. Поспеши. – Элпью считала, что они вполне обошлись бы куском картона и лентой, но графине требовались маски со стеклярусом, перьями и всевозможными блестками. – Интересно, где они держат Прюд? Город не так уж велик. Мы должны найти местную тюрьму. – Подбоченившись, графиня огляделась. – Хотела бы я знать, за что ее арестовали – за убийство?

– Возможно, когда она исповедовалась, в часовне был кто-то еще и подслушал ее?

– О, это исключено, – пропыхтела леди Анастасия. – Должны же быть магазины подержанных вещей в этом Богом забытом городишке. – Внезапно графиню окружили необычайно жирные утки, которых гнали на продажу, и все вместе, переваливаясь с боку на бок, они двинулись дальше по улице Пуасси. – И даже больше, чем в Лондоне, если судить по той нужде, которую я здесь увидела. Ищи вывеску с тремя золотыми шарами. – Она остановилась и припала к очередной витрине. – Ах, Элпью, какие очаровательные шляпки делают французы! А какие великолепные ткани в соседнем магазине! Если бы мы умели шить, то подобрали бы отрез.

– Но мы не умеем. И вы сами сказали, что магазины сейчас закроются. – Элпью оттащила графиню от витрины.

– Я вижу лавку ростовщика. – Леди Анастасия указала вперед.

– А что вы хотите заложить, миледи? – Элпью окинула свою госпожу взглядом – ничего у нее нет, даже и шиллинга им не выручить.

– Купить, Элпью. Легче всего найти дешевые украшения у ростовщика, ибо у многих так и не находится денег, чтобы выкупить вещи, снесенные в заклад. Поэтому в Сен-Жермен-ан-Лэ можно отыскать весьма недурные вещицы. Так что какие-нибудь украшения у нас обязательно будут.

Они подошли уже довольно близко к витрине, когда черная входная дверь открылась и, натягивая перчатки, из лавки, вышел барон Люневиль.

– О, смотри, Элпью! – воскликнула графиня. – Это барон Люневиль, один из тех джентльменов, которые повадились ездить из Версаля в Сен-Жермен лишь ради достойного обеда.

Люневиль вздрогнул, прижал руки к груди и улыбнулся.

– Vous m'avez donne un choc! [101]

Графиня радостно улыбнулась нескладному французу.

– Как поживает горошек? – Она изобразила процесс еды. Мужчина приподнял шляпу и поспешил прочь.

– Типичный француз! – вскричала графиня. – Такой грубый, но всегда прекрасно одет. – Она вошла в лавку.

Когда графиня приблизилась к прилавку, ростовщик рассматривал в лупу ювелирное украшение. Леди Анастасия уже открыла рот, но ахнула и потянула Элпью за руку, не отводя глаз от украшения в руках владельца лавки.

Это было роскошное ожерелье из сапфиров и жемчуга.

– Ох, мадам, кто бы мог подумать?… Я прослежу за ним.

Элпью опрометью выскочила на улицу и помчалась в ту сторону, куда ушел барон.

– C'est tres beau, ca, [102] – произнес ростовщик, любуясь ожерельем.

– Немного слишком «tresbeau» для меня, месье, – сказала графиня. – Если вы parlez Anglais, я хотела бы подобрать несколько дешевых вещиц из невыкупленного – что-нибудь блестящее, сверкающее, подходящее для маскарадного костюма.

Элпью металась взад-вперед по запруженной повозками улице, пытаясь найти барона Люневиля. Она уже почти отчаялась, когда заметила его в дверях кофейни. Спрятавшись у входа в конюшню, Элпью следила за бароном. Тот вынул часы, сверился с ними и посмотрел в обе стороны вдоль улицы. Он явно волновался.

Через несколько мгновений барон успокоился. Элпью проследила за его взглядом. По улице не спеша шествовал Роджер, лакей. Тепло поздоровавшись с Люневилем, он обнял его, прижимая к себе чуть дольше, чем следовало бы, по мнению Элпью. Господи, ох уж эти французы!

Затем без лишних слов мужчины попрощались и отправились в разные стороны. Вот это да! То, что на первый взгляд казалось встречей любовников, видимо, было сбытом краденого. А чем же еще? На глазах у Элпью предположительно произошла передача денег, вырученных от продажи украденного ожерелья.

Элпью решила проследить за Роджером. Он шел вперед не оглядываясь и через несколько минут оказался у замка. Элпью помедлила: на открытой площади перед воротами она будет слишком заметна. Но Роджер свернул ко входу в кухонный двор.

Элпью кинулась через площадь, едва не попав под большой фургон, груженный бочками, и успела увидеть, как лакей входит внутрь.

Оправив одежду, сыщица проскользнула следом и тут же заметила Пайп. Сунув руку в карман, та сказала слишком громким, ненатуральным голосом:

– Герцог и герцогиня гуляют на террасе, Роджер.

Лакей развернулся, поднял бровь и, оттолкнув Элпью с дороги, вышел тем же путем, которым только что вошел.

– Никогда его особо не жаловала, – заявила Пайп, взяв котелок с водой и повесив его на крюк над огнем. – Хочешь печенье?

– Нет, спасибо, Пайп, я пока не голодна. – Элпью опустилась на скамью. – Не одолжишь ли мне ливр или два? Я верну вечером, когда увижу миледи.

– Извини! – Пайп раскинула руки. – У меня и су-то своего нет, не то что ливра. Могу предложить только печенье.

Графиня запаслась картоном, лентами, отрезом муарового шелка, страусовыми перьями и целой горстью разнообразных блесток.

Она сидела в комнате Элпью и раскладывала свою добычу по цветам, пока та дополняла записи.

– Я всегда подозревала, что Пайп ворует по мелочи и распространяет сплетни. – Элпью писала так быстро, что чернила с пера забрызгали ей все пальцы. – Однако каким образом Пайп использует французского барона из Версаля в качестве ширмы для своих делишек, еще предстоит выяснить.

– Тебе оставить зеленого муара или красной чесучи? – Графиня подняла два куска ткани, которые взяла в магазине бесплатно, сказав, что хочет подобрать ткань в тон к обивке своей мебели.

– Прюд призналась, что замешана в этих двух смертях Или хотя бы в одной из них. – Элпью перебрала выписки из Библии. – И еще она цитировала из Апокалипсиса. Вот: «Ибо истинны и праведны суды Его: потому что Он осудил великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от руки ее».

– Что бы это ни означало, – сказала графиня, пососав кончик нитки и вдев ее в иголку, – нам не известно, говорила она о себе или о ком-то другом.

– Прюд – дама пик? Или любовница, потаскуха? – Элпью грызла перо. – И как это узнать, не попав ночью в спальню лорда Уэкленда?

– Ты ничего не знаешь о законах любви, Элпью. Встречи с любовницами никогда не назначают по ночам. Тайное свидание скорее состоится днем. Но тут мы ничего не выясним, пока ее светлость будет сидеть за решеткой.

– Против леди Прюд у нас только подозрения. – Элпью нарисовала на странице ряд ромбиков. – А вот валет у нас есть, или Джек, он же Джон. – Элпью завела отдельный лист. – Грум – или, лучше сказать, виконт Вептнор.

– Бедная Вирджиния! Она прогнала его и, к ее изумлению, он ушел. Ах, любовь юных! Слава Богу, мы уже слишком стары для подобных вещей. Мне кажется, перья бирюзового цвета хорошо сочетаются с зеленым, а ты возьмешь белые. – Графиня разложила в ряд большие жесткие белые перья, затем начала кромсать картон огромными ножницами, которые Элпью стащила на кухне. – Интересно, увижу ли я короля Якова? Знаешь, Элпью, он мне не нравился. Когда я встречалась с ним раньше, он был еще герцогом Йоркским, но уже тогда этот жалкий лицемер вел распутную жизнь, постоянно разглагольствовал о религии в отличие от своего брата, короля Карла, который всегда…

– Графиня, прошу вас. Давайте займемся нашим делом.

– Прости. – Графиня возобновила вырезывание. – Жизнь нахлебника при этом несчастном дворе – сущий ад. Здесь все один другого стоят. А знаешь, как говорят – рыба гниет с головы. У тебя нет тут ненужной бумаги, Элпью, чтобы проклеить маски с обратной стороны? – Элпью указала пером на ящик у окна. Графиня покопалась среди китового уса для корсетов, шпилек и других женских вещиц. – А клей и кисточка у тебя есть?

– Конечно, нет. – Элпью стряхнула перо и снова обмакнула его в чернильницу. Но едва поднесла перо к бумаге, как на листке расползлась большая клякса.

– Ну и ну! – удивленно воскликнула графиня, вытаскивая обрывок бумаги. – Это ты ее сюда положила?

– А что это? – Элпью чистила перо шпилькой графини.

– Это ты, Годфри и Джермен-стирт. – Графиня подняла листок. – Это расписка, которую я дала Изабелле Мердо-Мактавиш.

– Как она сюда попала? – Выронив перо, Элпью повернулась к графине. – Должно быть, кто-то ее сюда подложил.

– Ты не запираешься?

– Консьержка считает, что в этом нет необходимости, – сказала Элпью. – Но я просила ключ.

– По моим наблюдениям, запертая дверь еще ни разу не послужила для вас препятствием, мадам Проныра. – Графиня подала расписку Элпью. – Но подобный случай у нас впервые: проникновение со взломом, чтобы вернуть некую вещь. Держи ее при себе.

– Интересно, куда делась леди Уиппингем? Похоже, до нее никому нет дела. А ведь ее вполне могли убить, пока мы сидели в Бастилии. Но никто о ней даже не вспоминает.

– Твоя приятельница-воровка говорила о ее шашнях с доктором, и ты сама стала свидетельницей подобия героической драмы, разыгравшейся между ними. – Сев к столу, графиня придвинула к себе записи Элпью. – Какой странный, непостижимый человек этот доктор! По-прежнему утверждает, что смерть Аурелии была вызвана естественными причинами. И красивый к тому же. А почему Уэкленд не возражал против поспешных похорон девушки? Уж точно не только из-за того, чтобы защитить свою кухню. – Леди Анастасия толкнула в сторону Элпью маленькую стеклянную бусинку, откатившуюся от общей кучки. – Полагаешь, они действительно похоронили ее? Не оставили ее тело для какого-нибудь безобразия?

– Ну уж не с мертвым же телом этим заниматься! – Элпью отпрянула от стола. – О мадам!

– Я вообще-то думала не об этом, но теперь, когда ты упомянула…

– А о чем же вы думали?

– Об анатомии. Разве ты не слышала рассказы о врачах, которые выкапывают трупы, чтобы посмотреть, как устроены вены, сердце, кости и все прочее?

– И вы считаете, что он занимается своими анатомическими изысканиями вместе с Уэклендом?

– Все может быть. Мужчины иногда так странно себя ведут. Я же видела прошлой ночью Уэкленда. Ты как раз обнаружила тело Изабеллы. Так вот, он выходил из комнаты Уиппингема, надевая камзол. Мы уже обсуждали возможность того, что они с Уиппингемом…

– Ну да, понятно. – Элпью поморщилась. Ей ничуть не хотелось углубляться в подобные мысли об Уэкленде и Уиппингеме. – Но если так, то кто из них дама пик?

– Элпью… – Графиня уже стояла у двери. – Давай-ка сходим в замок и сварим на кухне клей для наших масок. Если повезет, урвем толику фантастической стряпни Бешамеля себе на ужин.

– Слуги знали бы, если б Уэкленд и Уиппингем разыгрывали из себя мужа и жену. – Элпью распихала по карманам свои мелочи и вышла вслед за графиней, закрыв за собой дверь. – В конце концов, им же приходится менять простыни.

– А какое к этому имеют отношение простыни?

– Самое прямое…

– Прекратите, мисс. Ты же знаешь, как я чувствительна. – Глубоко вздохнув, графиня шагнула на улицу. – Доктор Стикуорт! – Доктор поднимался к входной двери. – Вы пришли навестить Элпью?

– Простите, графиня… – Стикуорт кашлянул и огляделся. – Я задумался. – Он посмотрел на фасад здания. – Я не знал, что вы снимаете здесь комнату. – Он похлопал по своей сумке. – Я пришел к пациенту.

– Маркиз сегодня экспериментирует на кухне, – заметила графиня. – Мы надеемся что-нибудь там отведать. Вы придете?

– Мне жаль, графиня, но после визита к пациенту я поеду в Париж на встречу.

– Что-нибудь интересное?

– Медицинские вопросы, мадам, – рассмеялся доктор. – Ничего важного. Я предпочел бы хороший ужин.

– Анатомические вопросы?

– Атомические?

– Да нет, не атом, а анатомия… – Графиня мелодично рассмеялась. – Исследование человеческого тела.

– Сегодня я занимался этим весь день, – сказал доктор. – Сердце, печенка, кишки – все по отдельности. И рад сообщить, что все надежно опечатано. – Он двинулся вперед. – Я вернусь поздно.

Графиня и Элпью смотрели, как доктор исчез в доме.

– Ты слышала? – прошептала графиня, чуть не попав под проезжавший мимо фургон. – Он занимается анатомией. Я считаю, что он сохранил тело Аурелии для своих гнусных целей.

– Jamais! Jamais! Jamais! – верещал Бешамель, глядя в кипящий горшок. – Ne jamais mettre de farine dans une sauce! [103]

Пайп попятилась, прижимая к груди большой горшок с мукой. Элпью знала, что, пока на кухне колдует француз, с Пайп ей пообщаться не удастся, поэтому покинула кухню, оставив графиню варить клей.

– Je vais commencer par une sauce blanche traditionnelle, compose d'amandes blanches et poitrine d'une capon. Mais sans les epices habituelles.

– Он хочет сделать обычный белый соус. – Мадемуазель Смит листала свою книжечку. – Без муки. Вот… белый соус: бланшированный миндаль, грудка каплуна, имбирь, гвоздика, корица, розовая вода и никаких специй.

– Ну и чего сразу не сказать? Он все бормотал «бланш, бланш», я знаю, что это «белый», а что на кухне белого? Мне только мука на ум и пришла.

– Мадемуазель Смит, вам не нужна помощь? – спросила графиня, взяв ложку.

– Месье Бешамель страстно желает создать новый соус к горошку, чтобы порадовать его величество в Версале. Он уже давно работает над ним и опасается, что его кто-нибудь опередит. Или что мода на горошек пройдет. Он пытается убедить короля, чтобы тот сделал его кавалером ордена Святого Духа, и боится, что время работает против него.

– Ах! Это чудесно. Ты не возражаешь, если я покашеварю тут немного сама? – Графиня опустилась на лавку рядом с большим столом. – Пайп, дорогая, я хочу сварить немного клея для наших масок. Не возражаешь?

– Des tripes? – крикнул Бешамель.

– Рубец, – перевела мадемуазель Смит.

Пайп поставила муку на стол и плюхнула рядом белую стопку рубца.

– Coupez!

– Нарежь его.

Пайп принялась за работу, орудуя большим ножом.

– Ничего, если я сама? – спросила графиня, открывая горшок с мукой.

– Chaudrons! – Бешамель протянул руку, продолжая помешивать другой рукой в котелке.

– Смесь потрохов, – перевела мадемуазель Смит.

У графини свело желудок легкой судорогой. Возможно, снять пробу с французского варева не такая уж удачная мысль. Особенно после разговора с доктором Стикуортом.

– Одно слово – французы! – Пайп принесла миску, наполненную скользкими, неразличимыми на вид внутренностями животных. – Он делает соус из свиных рубцов.

Нарезав очередной компонент, Пайп подала миску Бешамелю. Тот вывалил ее содержимое на сковородку и глубоко вдохнул пар, поднявшийся, когда потроха зашипели.

Графиня искала под столом кастрюлю. Вытащила большую черную, в которой тушили мясо, и поставила на стол, затем принялась за поиски большой ложки.

– Beatilles!

– Жуки! [104] – взвизгнула графиня, отшатываясь. – Что-то новенькое по части соусов.

– Это beatilles, – пробормотала Пайп, высыпав на стол пригоршню смеси из петушиных гребешков, печени и желудков и торопливо нарезая их. – Он делает соус из всего того, что мы обычно выбрасываем!

– Месье Бешамель будет на маскараде, мадемуазель? – Графиня насыпала в кастрюлю муки.

– Уверена, что да. Ему по душе любое событие, где его могут похвалить. – Пайп повернулась и пригляделась к кастрюле графини. – Вы взяли ее под столом? – Леди Анастасия кивнула. – Там на дне топленое масло. – Графиня заглянула в кастрюлю и помешала муку – нижний слой муки слипся с коричневым жиром. – Это была первая попытка маркиза. Я положила масло, думая, что он хочет жарить, но не тут-то было, поэтому я убрала кастрюлю до того раза, когда ему захочется что-нибудь поджарить.

– Не важно, – заявила графиня. – Я всего лишь клей готовлю. – Она размешала муку с маслом до получения однородной массы. – Вы прекрасно говорите по-английски, мадемуазель. Полагаю, и ваш французский таков же. Вы здесь родились?

– Et maintenant un peu d'epice. [105] – Бешамель промчался по кухне, отламывая веточки трав, растирая их в ладонях и нюхая, прежде чем бросил на стол перед Пайп пучок шалфея и знаком приказал измельчить его.

– Мы переехали сюда, когда мне было шесть лет. Вскоре мой отец погиб в ирландской кампании. Моя мать не могла прожить одна и боялась, что маленький ребенок помешает ей найти нового мужа, который содержал бы ее. Поэтому меня отправили в монастырь. Кажется, таких там было немало.

Бешамель взял большую ложку и зачерпнул немного соуса.

– Parfait. – Он пригубил белую густую жидкость и причмокнул. – II faut attendre une heure, et le plat sera pret pour le Roi. La sauce Bechamel est arrivde [106].

Элпью уже хотела войти в комнату для игр, когда услышала голос Уэкленда.

– Не забудьте принести орудия пытки.

Замерев, Элпью приложила ухо к двери.

– И нашу повелительницу. Как обычно, надеюсь.

– Леди Прюд! – Уэкленд рассмеялся. – Как только ее освободят завтра днем. Мы можем снова воспользоваться вашей комнатой для наших упражнений?

– Не вижу к тому никаких препятствий, – усмехнулся Уиппингем. – Теперь, когда моя жена благополучно освободила путь.

Элпью не верила своим ушам. Она старалась не дышать, чтобы не пропустить ни слова.

– Стикуорт тоже придет?

Уэкленд засмеялся.

– Он когда-нибудь пропускал заседания нашего инженерного общества? – Элпью показалось, что Уэкленд как бы поставил слово «инженерного» в кавычки.

– Счастливчик барон Люневиль! – Уэкленд сдавленно засмеялся, и Элпью услышала шаги в комнате. – Он и не подозревает, что мы для него придумали.

– Однако и времени у нас не слишком много. Все должно быть готово к завтрашнему вечеру.

Элпью вертелась у двери, пытаясь получше прижать ухо к филенке.

– Мадам? – Рядом с ней возник грозно взиравший на нее лакей Роджер. – Вы настолько не вышколены, что опускаетесь до подслушивания у дверей?

– Роджер! – Элпью улыбнулась. – Я услышала голоса и, прежде чем войти, хотела убедиться, там ли моя госпожа.

– Наиболее простой способ выяснить, кто находится в комнате, таков… – Безмятежно улыбаясь, Роджер сделал шаг вперед и открыл дверь. – Нет. – Он повернулся к Элпью: – Вашей госпожи там нет. Моей тоже.

Лорд Уиппингем стоял у камина, Уэкленда не было.

– Если вы ищете свою госпожу, мисс Ищейка, рекомендую пройти на кухню. Именно там я видел вас обеих не далее как пять минут назад.

Когда Элпью вошла в кухню, Уэкленд дружески беседовал с графиней и мадемуазель Смит.

– За водой нужно выйти на улицу и накачать ее, – сказал Уэкленд. – Но у меня тут избыток молока, если оно подойдет.

– Не беспокойтесь. Я варю лишь клей для маски.

– Молоко до завтрашнего утра скиснет.

Графиня налила в кастрюлю молока и помешала. Оценила полученный результат.

– Не очень хорошо перемешивается.

– Немного нагрейте. – Мадемуазель Смит подвесила кастрюлю над огнем. – Обычно так растворяют в воде любой порошок.

– Вас многому научили в ордене дочерей Богоматери.

– Да. Всему, что имеет отношение к стряпне, починке одежды и ведению хозяйства. – Мадемуазель Смит рассмеялась, помешивая. – Монахини хотели, чтобы мы наверняка поймали себе мужей. – Она перевесила кастрюлю на другой крюк, подальше от прямого огня. – Хоть они были и монахини, но видели, что некоторые из нас могут на это рассчитывать, а другие – нет. Одной маленькой девочке, лет четырех, темнокожей, надеяться было не на что, поэтому через пару лет они ее пристроили.

– Куда?

– Думаю, куда-то на работу. Ночевала она в монастыре, но на весь день уходила. Потом однажды она не вернулась. Монахини сказали, что она умерла.

– Какая ужасная история! – воскликнула графиня. – Бедная крошка.

– Занятно, что вы так сказали, – заметила Леонора Смит. – Однако она походила на дикую кошку, всегда плевалась и царапалась, поэтому, к своему стыду, должна признаться, мы были не так к ней добры, как следовало бы.

Графиня понизила голос.

– Вы видели сен-жерменских бедняков, людей, которые живут в покосившихся развалюхах и питаются одной тюрей? Иногда мне кажется, что им лучше умереть, чем влачить эту жизнь, исполненную боли и страданий…

– Но та девочка не умерла. Нет, монахини сказали так, поскольку для них она все равно что умерла. Но моя лучшая подруга видела ее несколько раз в Париже, размалеванную как шлюха. Она слонялась по набережным Сены, предлагая свои услуги.

– А как же отец ребенка? Как он мог оставить ее там?

– Так и оставил.

– Видимо, он аристократ, не пожелавший запятнать свою репутацию?

– Вовсе нет. По словам монахинь, ее мать, мулатка, была служанкой и умерла во время родов. Ее отец, англичанин, помощник повара, какое-то время заботился о девочке, а потом сбежал с важной дамой. Но при этом монахини солгали нам, что она умерла.

Смертельно побледневший Уэкленд встал из-за стола. Он не сводил глаз с мадемуазель Смит.

– Зачем вы сюда приехали? – прохрипел он. – Что вы делаете в Сен-Жермене?

– Я работаю переводчицей для тех, кто перемещается между здешним двором и Версалем. – Мадемуазель Смит настороженно смотрела на лорда Уэкленда. – Я чем-то обидела вас?

– Вы интриганка, да? Шпионка, возмутительница спокойствия? – Не сводя глаз с мадемуазель Смит, лорд Уэкленд попятился к двери. – Тут что-то не так, и я выясню это. А теперь вон из моей кухни – все вы!

Он вышел, хлопнув дверью.

– Пойдемте. Уже пора спать. Он просто переутомился. – Графиня похлопала мадемуазель Смит по руке. – Всем ясно, что у него приступ раздражительности. – Она поднялась и скорчила Элпью гримасу. Затем, ведя девушку к двери, попросила Элпью: – Забери кастрюлю с клеем к себе.

– Которую из кастрюль, мадам?

– Ту, что висит над огнем.

Элпью сняла кастрюлю с крюка и ушла.

– Что ж, Леонора, вы устали, я устала. Предлагаю разойтись по комнатам и лечь спать.

– Почему он принял меня за шпионку?

– Он перевозбудился.

– Тут что-то другое. – Леонора схватила графиню за руку, – я хочу знать, что я не так сделала. До того, как стража увезла леди Прюд, она все требовала от меня признания.

– Признания в чем?

– Она не говорила. Только все повторяла: «Признайся. Скажи правду. Тебе ничто не грозит, если ты признаешься. Я знаю, с тобой плохо обращались. Я прослежу, чтобы ты получила то, чего заслуживаешь…»

Прижимая к груди кастрюлю, Элпью торопилась к своему дому. Она толкнула дверь, но та оказалась закрыта. Элпью постучала. Никто не вышел. Она постучала снова и барабанила до тех пор, пока в замке не повернулся ключ, дверь приоткрылась и в образовавшуюся щелочку выглянула консьержка.

– Мадам, – сказала Элпью, – я иду в свою комнату.

– Уже поздно, – ответила женщина. – Я устала от всех этих хождений.

– Мадам, – рассердилась Элпью, – я вышла, теперь вернулась. На что тут жаловаться?

– Весь день по этой лестнице топали: мужчины на высоких каблуках, мужчины с докторскими сумками. Вы, часом, не проститутка?

Элпью вздохнула.

– Я похожа на проститутку?

Женщина молча окинула ее взглядом.

– В комнатах готовить нельзя. – Она указала на кастрюлю. – Я не хочу, чтобы пожар уничтожил дом.

– Это не еда, а клей.

– А я – королева Ниневии.

– Так как, ваше величество, можно войти? – Элпью толкнула дверь.

– Мне платят за то, чтобы я следила за комнатами. – Консьержка посторонилась, и Элпью вошла. – Я не хочу, чтобы меня обвинили, будто я превратила дом в бордель.

– Что тут у вас за шум? – На первой лестничной площадке открылась дверь, и высунулась голова. – Я пытаюсь уснуть. Некоторым из нас с утра на работу.

– Вы! – Сыщица мгновенно узнала женщину, передавшую ей записку в приходской церкви. Взбежав по лестнице, Элпью сунула в дверь ногу. – На какую работу? У вас же как будто нет средств? Вы все время клянчите деньги.

– Это моя работа, если хотите знать! – крикнула женщина, пытаясь вытолкнуть ногу Элпью и захлопнуть дверь. – Кто-то занимается грабежом на дорогах, кто-то шарит по карманам. Я тоже облегчаю кошельки, но хотя бы делаю это благопристойно.

– Зачем вы написали записку, которую передали мне в церкви?

– Я не писала, – ответила женщина. – Передача записок – это побочный заработок. Обычное дело в Сен-Жермене.

– Хорошо, вас попросили передать ее мне. Тогда скажите, кто вам заплатил?

– Вы оставите меня в покое, если я скажу вам?

Элпью кивнула.

– Леди Прюд. – Элпью убрала ногу, и женщина захлопнула дверь, крикнув напоследок: – Скряга! Всего пятьдесят су заплатила.

Графиня поднималась на чердак, напевая себе под нос, чтобы было не так страшно в темноте. В голове мелькал образ мертвой Изабеллы, лежавшей на полу. От каждого скрипа леди Анастасия замирала, в ужасе озираясь по сторонам. Нервы ее были натянуты до предела.

Свернув в чердачный коридор, она увидела, что из-под ее двери пробивается неровный свет свечи. Графиня подкралась и приложила к двери ухо. Из комнаты доносился едва различимый звук, похожий на всхлипывание.

В этот момент на лестнице послышались чьи-то торопливые шаги. Свет не появился, следовательно, у этого человека, как и у нее, свечи не было. Графиня метнулась в сторону и спряталась в дверной нише комнаты Изабеллы Мердо-Мактавиш.

Это оказался Роджер. Тоже заметив свет в комнате графини, он послушал под дверью.

Решительно распахнул дверь и вошел.

Последовала какая-то возня, стоны усилились. Через минуту дверь снова открылась. Потом свет погас, и вышел Роджер, неся на руках герцогиню де Шарм.

Графиня наблюдала, как Роджер осторожно спускается по лестнице, прислоняясь к стене, чтобы удержать равновесие. Герцогиня как безжизненный груз лежала у него на руках, ее голова покоилась на груди лакея. На мгновение графиня увидела ее лицо. Подобно лицу Ниобеи, [107] оно было залито слезами, прочертившими вертикальные дорожки на пухлых щеках, покрытых белилами.

Когда шаги Роджера стихли в отдалении, графиня вошла к себе и зажгла свечу. Все вещи лежали на своих местах. Все, кроме коврика, которым она прикрыла кровавое пятно на полу. Коврик был сдвинут и измят.

Графиня накинула пеньюар и прошлась по комнате. Здесь ей не уснуть. Тихо выйдя в коридор, леди Анастасия проверила, не горит ли где свет, не слышен ли разговор. Дошла до последней пустующей комнаты, куда они ворвались всего сутки назад, грубо прервав развлечения Вирджинии.

Графиня скользнула в комнату, притворив за собой дверь, легла на кровать и закрыла глаза.

Ну и местечко! И зачем только она взяла деньги у мачехи Вирджинии?! Спала бы сейчас в тепле, в собственной постели на кухне, на Джермен-стрит. Ей недоставало успокаивающего храпа Годфри и даже подпускаемых им голубков, не хватало простой радости – смотреть, как в кухонном очаге гаснут угольки, и постепенно проваливаться в уютный сон, находясь в безопасности, среди друзей.

Но едва графиня почувствовала, что засыпает, ее вырвал из дремы скрип половицы у двери.

Господи, спаси и сохрани! Кто-то хочет войти.

Она быстро залезла под кровать, подоткнув под себя ночную сорочку, чтобы ничего не торчало.

Дверь открылась.

Графиня замерла.

Кто-то подошел к прикроватному столику. Графиня видела мужские башмаки. Дверь закрылась. Прозвучали другие, более легкие шаги.

– Не надо! – В шепоте прозвучал приказ. – Свет может выдать нас.

Графиня закрыла лицо руками и поморщилась. Кто это? Не собираются же они совокупляться прямо над ней?

– Эта консьержка не дает мне навещать тебя по ночам, понимаешь?

– Мне не составляет труда приходить к тебе.

Матрас прогнулся – кто-то сел на кровать.

– Ты готова?

– Как всегда.

Матрас провис еще больше.

Графиня тоже приготовилась – к худшему.

Элпью поставила кастрюлю с клеем в шкаф – завтра графиня займется их масками.

Ей же ничего так не хотелось, как вернуться в Лондон.

Элпью посмотрела в окно на замок, возвышавшийся по другую сторону главной городской площади. В лунном свете угловые башни отбрасывали длинные тени. Каким, наверное, величественным было это сооружение в прошлом. Могучая крепость и вместе с тем историческое место.

Пьяно покачиваясь, площадь пересекла небольшая компания мужчин. Спотыкаясь о булыжники мостовой, они шикали друг на друга и цеплялись один за другого, чтобы устоять на ногах.

Элпью уже хотела отвернуться и начать раздеваться, когда увидела лорда Уэкленда, бежавшего через парк в сторону города.

Схватив ботинки и плащ, Элпью задула свечу и метнулась вниз по лестнице, преисполненная решимости выяснить, что заставило Уэкленда покинуть замок в столь поздний час. Выйдя на улицу, она плотно прикрыла входную дверь, подложив кусок картона и надеясь, что консьержка не поднимется и не запрет ее.

– Не останавливайся. – Это сказала женщина, вслед за чем последовало шуршание одежды. – Покажи мне свое оружие.

Забившаяся под кровать графиня поморщилась. Какой еще разврат вот-вот начнется над самым ее ухом?

– О! – Женщина ахнула. – Не слишком ли оно велико для меня? Посмотри, как оно топорщится в твоих брюках.

– У меня большой опыт, поверь мне. Никаких трудностей еще ни разу не возникало. – Снова шуршание одежды. – Вот!

Дама опять ахнула.

– Боюсь, после столь затянувшейся стимуляции достижение вершины не приведет, как бы это выразиться, к желаемой нами кульминации.

Графиня почесала нос. Все эти словесные игры! Почему бы им не перейти сразу к делу, а затем поскорее уснуть и дать ей возможность выбраться отсюда.

– А сколько еще к нам присоединится?

Графиня чуть не взвыла. Ей предстоит пережить оргию!

– Я решила, пусть это останется между нами. – Мужчина засмеялся; дышал он с присвистом. – И нашей жертвой, разумеется…

– Вечер пятницы, – прошептал мужчина.

– Вечер пятницы, – эхом отозвалась женщина. – Ты подготовил побег? Я не могу допустить, чтобы нас поймали. Потому что нас наверняка ждет виселица.

– Меня беспокоят эти две женщины. В какой-то момент я испугался, что своим любопытством они все погубят.

– Нам ничто не помешает. Даже две мертвые ведьмы.

– Мертвые?

– Если понадобится. – Снова шуршание одежды. – Для дела.

Звук поцелуя.

– Виселицы не будет, обещаешь? И костра тоже? Я слишком молода, чтобы умереть.

– И слишком красива.

– Я люблю тебя.

– А я – тебя. – Новый поцелуй. – Я, пожалуй, пойду, пока меня не хватились.

– А я должен вернуться к великому проекту. – Мужчина снова засмеялся. – Какими дураками мы их выставим.

Они встали и долго целовались, а графиня между тем пыталась разглядеть их обувь, но почти полная темнота позволила разобрать только, что у мужских туфель красные каблуки, а женские сшиты из атласа.

Графиня наблюдала, как обе пары ног на цыпочках подошли к двери и покинули комнату.

Леди Анастасия успокоилась и перевела дух, не двигаясь в своем убежище.

О каких присоединившихся они говорили, о каких жертвах и проектах, за которые грозит виселица? И о двух мертвых ведьмах. Кто бы это мог быть? Конечно, не Аурелия и Изабелла, поскольку мужчина говорил об этом как о будущем событии, а не прошедшем. Перекрестившись, графиня ударилась локтем о каркас кровати. Она боялась двинуться, поэтому повернулась на бок.

Часы пробили полночь.

Графиня лежала среди хлопьев пыли и размышляла, пока не заснула.

Прячась за каждым углом, Элпью следила за Уэклендом. Стараясь держаться в тени, укрываясь в аллеях и дверных нишах, она кралась за ним, пока он не дошел до цели своего путешествия.

Уэкленд стоял перед грязным старым домом на окраине города. Опустив голову, Элпью прошла мимо Уэкленда и остановилась за ближайшим углом, откуда могла подслушать.

Должно быть, это тюрьма; она заметила зарешеченное окно, и именно с узником в этом окне горячо переговаривался Уэкленд.

До Элпью доносились лишь отдельные фразы.

– Почему ты не сказала, что она здесь? – дышал Уэкленд со свистом. – Я думал, мы похоронили ее.

– Я тоже так думала. Даже дважды. Как это могла быть она? – Голос Прюд дрожал. – Все казалось так легко. Все словно подали нам на блюде. – Леди Прюд осеклась. – О Господи, я не это имела ввиду… не в буквальном смысле, но… я не сомневалась, что это она. Снова мертва.

– Следовало убедиться. Ты имела средства…

– Ты тоже.

– Это ты заставила меня…

– Не верится, что ты по-прежнему обвиняешь в этом меня. – Леди Прюд всхлипнула. – Ты мог не делать всего, о чем я просила тебя. В конце концов, она твоя. Ко мне не имела никакого отношения…

По главной улице проскакал всадник, и слова потонули в стуке копыт. Элпью затаила дыхание, пытаясь расслышать хоть что-то сквозь шум. Всадник свернул за угол.

– Если б это была она, то все уже кончилось бы, – поспешно произнесла Прюд; таким тоном она никогда раньше не говорила. – Что нам делать?

Бормотание.

Элпью показалось, что леди Прюд плачет.

– …сообщила, кто я? – Голос Уэкленда тоже задрожал.

– Нет! – В голосе Прюд зазвенел металл. – Но она написала, что ее отец был слугой…

– А кто была женщина… об этом ты тоже ей не сказала?

– Только намеками, – плакала Прюд. – И посмотри, что из этого вышло. Ты все взвалил на меня.

– Я забрал бумаги из комнаты шотландки. Я был уверен, что она разоблачила нас…

– Куда ты их спрятал?

– Они сгорели в кухонном очаге.

– Почему ты так слаб, Уэкленд? – вопрошала леди Прюд. – И почему не хочешь подумать? Ты один способен положить конец этому бедствию.

– Прекрати! – со злостью оборвал ее Уэкленд. – Прекрати!

– Я никогда не прощу себе того, что случилось с Изабеллой Мердо-Мактавиш. Я следила за ней. Искала как могла.

– Она была дурой, – отозвался Уэкленд. Прюд в ответ всхлипнула. Элпью опустилась на четвереньки, продвинулась до угла и, низко нагнувшись, выглянула. Она увидела, что Прюд сквозь прутья решетки схватила Уэкленда. Он попятился, потом небрежно потрепал ее по рукам. – Я не могу уладить все это один, – сказал он. – Что мне сделать, чтобы тебя выпустили?

– Даже не пытайся. Я донесла на себя. Передала в жандармерию записку, где сообщалось, что я воровка, и, когда они пришли допросить меня, призналась. Если я могу добиться ареста других, чтобы защитить их, то почему не защитить и себя? Здесь мне по крайней мере ничто не грозит, разве ты не понимаешь? Я облегчила тебе задачу. Поэтому скажи ей. Скажи ей правду.

В нос Элпью ударила вонь. Она принюхалась и опустила взгляд – одна ее рука погрузилась в кучу собачьего дерьма. Не издав ни звука, Элпью вытащила руку, по-прежнему выглядывая за угол.

– Девушка знает о своей ошибке? Почему она не уехала? – Уэкленд говорил сквозь зубы. – Последуют новые смерти? Я – тоже цель? – Из-за угла выкатила карета, заглушив все звуки. Когда она затихла под горой, Уэкленд говорил: – Мы должны разобраться с этим завтра. – Голос его звучал твердо. – От нее надо избавиться. Что это за запах? – спросил он, отодвигаясь. – Здесь кто-то есть.

– Вероятно, одна из этих двух ищеек, наглых лондонских лгуний.

Элпью села на корточки и прижалась к стене.

– Не знаю, что они тут ловят, но я всей душой желал бы увидеть их отъезд.

– Я пыталась устранить их, – сказала леди Прюд. – И до сих пор не знаю, каким чудом им удалось выбраться из Бастилии. Я состряпала два следа, ведущих к ним: памфлет против короля Франции и воровство.

Элпью встала во весь рост.

– Постой. Здесь точно кто-то есть. – Он направился к углу здания, и Элпью бросилась бежать, надеясь завернуть за следующий угол раньше, чем ее увидит Уэкленд.

Она выскочила на главную улицу, потом свернула в какой-то переулок, где, скорчившись, отсиделась в грязной подворотне за кучей ящиков с мусором, пока не стихли шаги Уэкленда.

Кляня собаку, нагадившую на мостовой, Элпью вымыла руки в общественном фонтане и пошла домой.

Поднявшись в темноте по лестнице и уже собираясь войти в комнату, Элпью заметила пробивающийся из-под двери свет. Она помнила, что задула свечу, значит, кто-то приходил к ней или до сих пор находится в комнате.

Элпью приложила ухо к двери и прислушалась. Тишина. Элпью опять опустилась на четвереньки и попыталась заглянуть в комнату через щель под дверью.

Когда она прижалась щекой к полу, дверь открылась.

Перед глазами Элпью оказался подол дорогого платья. Не успела она поднять взгляд, как дверь захлопнулась.

Элпью осталась на полу.

Что теперь? У нее не было желания ни сидеть здесь и слушать, ни спать на лестнице.

Она медленно встала, прислушалась, но не услышала ничего, кроме шороха ткани.

Элпью повернула ручку, открыла дверь и вошла с таким видом, словно не подозревала ни о какой встрече.

На пороге она ойкнула и вздрогнула, схватившись за грудь.

– Вы удивили меня.

Перед ней стояла мадемуазель Бонтем, управляющая мастерской Уиппингема по производству изделий из папье-маше. Она была одна.

– Я испугалась, – сказала Элпью. – Осторожность никогда не помешает. – Быстрый взгляд сказал Элпью, что женщина не обыскивала комнату либо сделала это очень осторожно. – Так что случилось? – спросила Элпью, опустившись в кресло. – Уже за полночь. Какое срочное дело, мадемуазель Бонтем, привело вас сюда среди ночи?

– Творится что-то неладное. – Бонтем присела на край кровати Элпью. – И в этом замешан герцог де Шарм. Роджер, как вы знаете, его лакей. А как управляющая компанией лорда Уиппингема по производству изделий из папье-маше, я много раз общалась с герцогом, когда мы вместе ездили водной карете в Версаль. За последние дни он очень изменился.

– Как вы попали в мою комнату? – спросила Элпью.

– Парадная дверь была открыта, – ответила Бонтем. – Я постучала, но, не получив ответа, рискнула войти. Признаться, я дрожала при каждом шаге, боясь наткнуться на нового убийцу, как вчера вечером.

– Откуда вы узнали, где я живу?

– Мне сказали и мадемуазель Смит, и Роджер. Видите ли, в Сен-Жермене все всё друг о друге знают.

Элпью села к столу.

– Вы намерены сообщить мне что-то столь интересное, что не может подождать до утра?

– Со мной пришел бы Роджер, но он на дежурстве в замке. Роджер считает, что в такое время опасно оставлять герцогиню одну. Особенно когда герцог в столь странном настроении. По словам Роджера, состояние у герцогини весьма неустойчивое. Она боится его.

– Вы хотите сказать, что герцог – убийца? – спросила Элпью. – Он такой жеманный, изнеженный и совсем не похож на злодея.

– Роджер одевает и раздевает его. У герцога, оказывается, великолепное тело. Мышцы так и бугрятся под тугой кожей. У него тело борца. И он очень взволнован после смерти леди Мердо-Мактавиш.

– Он был близок с ее светлостью?

– Да, они много времени проводили вместе.

– Это вам Роджер сказал?

– Нет, моя подруга Леонора Смит. Она считает, что герцог проводил с Изабеллой Мердо-Мактавиш слишком много времени. В тот день, когда она исчезла, он бегал по замку, искал ее и к вечеру был совсем уж не в себе.

– А как же герцогиня?

– На нее он не обращал никакого внимания. Они с Изабеллой занимались своими делами под носом у бедной женщины. Чаще всего прямо у нее на глазах.

– И все же это не объясняет, почему вы пришли ко мне с этой историей.

– Все говорят, что вы с графиней сыщицы, присланные разгадать эту тайну.

– Кто это – все?

– Леонора Смит.

– Как у вас возник разговор на эту тему?

– Мы с Леонорой встречались в воскресенье в Версале. Она рассказала о вас; по ее мнению, вы и ваша госпожа – своего рода шпионки. Сначала я думала, что вы приехали выведать секрет изготовления папье-маше, но теперь полагаю, вы охотитесь за чем-то другим.

– Меня интересует один вопрос, связанный с герцогом и герцогиней, и, возможно, вы сумеете удовлетворить мое любопытство. Обычно жены живут там, где удобно мужу; и хотя герцог – француз, как получилось, что герцогиня обитает в сен-жерменском замке, со всеми его мелочными ограничениями и благочестием, хотя они могли бы жить в поместье герцога или в Версале?

– Однажды Роджер задал тот же самый вопрос, после того как мадам Прюд выбранила его. Герцог вспылил и сказал, что это не его ума дело и нечего, мол, интересоваться подобными вещами. Затем немного успокоился и объяснил, что поселился здесь из-за леди Мердо-Мактавиш, хотел быть поближе к ней.

Элпью изумилась жестокости этого человека. Щеголь герцог и его дурнушка жена!

– Как ужасно, когда муж подобным образом демонстрирует свою неверность, – заметила она. – Возможно, теперь, когда леди Мердо-Мактавиш больше нет с нами, положение герцогини изменится?

– Тут не все так просто. Я заметила, что герцог уделяет все больше и больше внимания Леоноре Смит.

– Да что вы! И что об этом думает мадемуазель Смит?

– Она наотрез отказывается обсуждать данный вопрос. Меня это серьезно беспокоит. Что, если он избавился от Изабеллы, чтобы заменить ее более молодой и красивой женщиной, моей старой школьной подругой Леонорой Смит? И если она падка на лесть и слишком глупа, то, вероятно, не отдает себе отчета в том, что человек, убивший один раз, способен сделать это снова.

Или, горя желанием сменить любовницу, герцог составил заговор, подумала Элпью. И герцог, и Леонора Смит вполне могли убить Изабеллу вдвоем. Тогда в картах есть смысл: дама пик и валет бубен. Знак бубновой масти, напоминающий ограненный бриллиант, очевидно, указывает на герцога, любителя драгоценностей и блеска.

– Я рада, что вы зашли ко мне, – сказала Элпью. – Утром я сообщу о ваших сомнениях по поводу герцога моей госпоже. А пока буду признательна, если вы ответите на несколько вопросов. Мисс Бонтем, вы сказали, что мадемуазель Смит – ваша школьная подруга. Что вы о ней знаете?

– Мы с ней полные противоположности. – Мадемуазель Бонтем улыбнулась. – У меня отец – француз, а мать – англичанка, у Леоноры – наоборот. Она родилась во Франции, но фамилия ее Смит, я же появилась на свет в Англии, но фамилия моя – Бонтем. Однако по воле судьбы мы обе оказались в одной школе. Правда, она чуть старше меня.

– Значит, вы учились в одной школе и с Аурелией?

– С Аурелией? А кто это?

– Вы жили при монастыре ордена дочерей Богоматери?

– Да.

– Вы знали девушку по имени Аурелия?

– Нет.

– А вы помните девочку-полукровку? Она умерла.

– Нет, не умерла. Монахини сказали так, но они нам солгали. Бедная малышка. Теперь, когда я стала старше и понимаю, что к чему, мне ее очень жаль. Мы ужасно к ней относились. Но полагаю, таковы все дети. Мы называли ее Пусель, как Орлеанскую деву, поскольку девочка казалась нам обгоревшей на костре. – Элпью поморщилась. – Да, вы правы. В школе она пробыла недолго. А потом до меня дошел слух, что она стала проституткой в Париже, покрыв лицо толстым слоем белил, как комедиантка на ярмарке.

– Сколько ей тогда было лет?

– Около двенадцати. Вот ужас, правда? Монахиням следовало оставить ее. Но нет денег – нет и крыши над головой. Вот как в действительности обстоят дела.

– Последний вопрос. – Элпью встала и направилась к двери. – Вы знаете, что случилось с Пусель?

– Вероятно, она умерла лет в четырнадцать. Обычная история для этих детей. Или умерла во время родов. Уличным малолеткам, промышляющим этим ремеслом, надеяться почти не на что.

Элпью открыла дверь, и мисс Бонтем медленно спустилась по лестнице.

Провожая гостью взглядом, Элпью размышляла, какая часть ее ночной истории правда, а какая – ложь и зачем вообще она все это ей рассказала.

Элпью отломила от буханки кусок, положила на него ломоть мяса и села на кровать подумать.

Прюд и Уэкленд. Герцог и Леонора Смит.

А сама герцогиня? Вполне вероятно, что со смертью Изабеллы ее положение изменится к лучшему.

Элпью размышляла о судьбе невзрачной герцогини, терзаемой ревностью к Изабелле Мердо-Мактавиш, и о том, как легко это могло привести ее к убийству. В конце концов, она же была там, стояла на пороге, а за спиной у нее лежало еще теплое тело погибшей. Если герцог и Изабелла были любовниками, а бедная некрасивая герцогиня – ревнивой женой, разве это не классический сценарий для убийства? Называется crime passionnel. [108] Но все равно преступление.