Глава 9 Одним негром больше, одним меньше

В это время дня шоссе 94, ведущее в город, было почти свободно, поэтому уже в половине второго я оказалась у себя в офисе и связалась с автоответчиком. Меня разыскивал Мюррей. Я немедленно позвонила репортеру.

— Что у тебя стряслось, Вик? Разнюхала что-нибудь про смерть Келвина?

— Ничегошеньки. Но я надеюсь, что ты поможешь даме и поручишь кому-нибудь из своих парней кое-что для меня выяснить.

— Вик, когда ты обращаешься ко мне с такими просьбами, это обычно означает, что ты села на хвост большой сенсации. Почему бы не рассказать об этом старому другу?

— Стыдись, Мюррей. Кто тебе преподнес историю Аниты Мак-Гро? А про Эдварда Пёрселла ты забыл? А про Джона Коттона? Разве это были плохие сенсации?

— Хорошие. Но ты очень долго водила меня за нос. Так выяснила ты что-нибудь про Келвина или нет?

— Пока не знаю. Мне нужны сведения о Пейдж Каррингтон.

— Кто это?

— Танцовщица. Она хороводилась с Бум-Бумом в последние месяцы его жизни. На днях была у него в квартире, разыскивала какие-то любовные письма. Потом там убили Келвина. Тот, кто сделал это, перевернул квартиру вверх дном. Это наводит меня на кое-какие мысли. Хочу выяснить, что за птица эта Пейдж Каррингтон. Может, кто-нибудь из вашего отдела сплетен — например, Грета Саймон — уже разнюхал что-нибудь об отношениях Пейдж с Бум-Бумом.

— Ах, ну да, ведь Бум-Бум Варшавски — твой двоюродный брат. Я мог бы и догадаться. Вы — единственные Варшавски, о которых я слышал. Прими мои сожаления. Я всегда был поклонником Бум-Бума... А что, в его смерти есть что-то подозрительное?

— Пока не знаю. Говорят, что он поскользнулся на мокром причале и угодил под корабельный винт.

— Господи Боже! Трудно представить, что спортсмен мог так оплошать... Ладно, раз уж я старый поклонник Бум-Бума, попробую тебе помочь. Но учти — если что-то раскопаешь, я на очереди первый. Итак, Пейдж Каррингтон... Как фамилия ее отца?

— Понятия не имею. Она сказала, что выросла в Лейк-Блаффе.

— О'кей, Вик. Через пару дней позвоню.

Я взяла пакет, который приготовила для меня Жанет, и разложила папки на столе. Их было три. Озаглавлены: «Июнь», «Июль», «Август». В каждой — несколько сотен страниц, ксерокопий, компьютерные распечатки. Прежде чем углубиться в работу, я спустилась вниз, в ресторанчик, съела сандвич и выпила стакан лимонада. Проглядывая «Геральд стар», я наткнулась на заметку о похоронах Генри Келвина. Панихида сегодня, в четыре часа, в ритуальном зале на южной окраине города. Надо бы съездить.

Вернувшись в офис, я свалила все свои бумаги в нижний ящик стола и разложила папки попросторнее. Все компьютерные распечатки были похожи одна на другую: дата заключения сделки, пункт отправки зерна, назначение, название судна, объем контракта, вес груза, тип груза, цена за бушель, дата доставки. Итак, передо мной лежали сведения о судовых перевозках зерна, принадлежащего компании «Юдора Грэйн», за трехмесячный период. Это были не юридические документы, а справочный материал по осуществленным сделкам. Каждая из распечаток имела заголовок: «Форма подтверждения контракта».

Я уныло почесала в затылке, но все же приступила к чтению. Иной раз в одной распечатке значился не один корабль, а два, три или четыре. Например, я прочла, что некий груз должен был попасть из Тандер-Бея в порт Святой Екатерины пятнадцатого июня на судне компании «ПКГ», но контракт был отменен, заключен новый, с компанией «ПЗ», тот; в свою очередь, тоже был отменен, и в конце концов груз был доставлен к месту назначения какой-то третьей компанией. Надо было захватить с собой список пароходств Великих озер. Я нахмурилась. «ПЗ» — это, очевидно, «Полярная звезда», компания Бледсоу. Что такое «ПКГ»? Очевидно, «Пароходная компания Грэфалка». Остальные аббревиатуры мне ничего не говорили. Без гида тут было не разобраться.

Я открыла ежедневник Бум-Бума и стала разыскивать даты за июнь, июль и август, которые он почему-то подчеркнул. Выделенных дня было три. Им соответствовало четырнадцать перевозок. Определить это было нетрудно, но, как выяснилось, на каждый конкретный день приходилось по несколько контрактов. Я пересчитала — не четырнадцать контрактов, а тридцать два. При этом двадцать один — с расторжением и перезаключением. В результате восемь контрактов достались «ПКГ». Из остальных одиннадцати контрактов пять тоже были заключены с компанией Грэфалка. Что это означало? Лишь то, что «Юдора Грэйн» предпочитает иметь дело с Грэфалком. Но ведь он сказал мне, что у него самое большое пароходство. Чему же тут удивляться? В семи случаях «Полярная звезда» лишилась контрактов, которые достались «ПКГ», но в августе Бледсоу все-таки заключил с «Юдорой Грэйн» две сделки. Еще я выяснила, что расценки в августе были ниже, чем в июне. На этом, должно быть, Бледсоу и сыграл.

Я посмотрела на часы. Скоро три. Если я собираюсь на панихиду по Келвину, пора двигать домой — нужно переодеться. Папки я отнесла на пятый этаж, где находится канцелярская контора по обслуживанию таких одиночек, как я. Попросила сделать ксерокопии и разложить их по порядку. Приемщица жизнерадостно улыбнулась, но зато из соседней комнаты, где находился копировальный аппарат, раздался жалобный вздох.

Я заехала домой и быстро переоделась в синий костюм, в котором ходила на похороны Бум-Бума. В южную часть Чикаго я добралась быстро и уже в половине пятого входила в ритуальный зал. Это было мрачное кирпичное здание на углу Семьдесят пятой улицы и Дэмен. Перед ритуальным залом зеленела крошечная лужайка с аккуратно подстриженной травкой. Рядом — автостоянка, густо заставленная машинами. Я кое-как втиснула свой «линкс» и вошла в зал. На панихиде я была единственной белой.

Тело Келвина лежало в открытом гробу, обложенном искусственными лилиями и обставленном свечами. Я подошла поближе. Убитый охранник был одет в свой выходной костюм. Лицо такое же невозмутимое, как во время нашей последней встречи.

Я произнесла слова соболезнования членам семьи. Миссис Келвин держалась с большим достоинством. Она была одета в черное шерстяное платье, рядом стояли дети. Я пожала руку самой миссис Келвин, потом женщине моего возраста в черном костюме и жемчугах, а также двум молодым людям.

— Спасибо, что пришли, мисс Варшавски, — звучным голосом произнесла вдова. — Это мои дети, а вон там мои внуки.

Она назвала всех по имени, и я еще раз сказала, что очень сожалею о случившемся.

В тесном зале собралось много родственников и друзей — грудастых женщин с мокрыми от слез платками, мужчин в темных костюмах, неестественно притихших детишек. Они придвинулись поближе к вдове, словно желая защитить ее от белой женщины, виновницы гибели Келвина.

— Я вчера была немного не в себе, когда говорила с вами, — сказала вдова. — Мне казалось, что вы знали о взломщиках. — В толпе зашептались. — Я и сейчас думаю, что вы о чем-то подозревали. Но какой смысл винить вас? Мужа это не вернет. — Она печально улыбнулась. — Он был ужасно упрямый человек. Ведь кто мешал ему вызвать полицию, позвать кого-нибудь на помощь? — В толпе снова зашушукались. — Но Генри решил, что справится с грабителями сам. Уж в этом-то я обвинить вас не могу.

— У полиции есть что-нибудь? — спросила я.

Молодая женщина в черном костюме горько улыбнулась. Я так и не поняла, кто она — дочь или невестка.

— А они и не будут ничего делать. Телекамера запечатлела убийц, когда они взламывали дверь, но их лица и руки были прикрыты. Поэтому полиция говорит, что вряд ли удастся найти преступников.

— Мы говорили им, что в квартире происходит что-то странное, — печально вставила миссис Келвин. — Говорили, что вам об этом известно. Но они не слушают. Для них дело не представляет интереса. Подумаешь — негра убили. Ничего они не сделают.

Я обвела взглядом собравшихся. Присутствующие смотрели на меня не то чтобы враждебно, а как-то выжидательно, будто я представитель малоизученного вида животных.

— Вы знаете, миссис Келвин, что на прошлой неделе погиб мой двоюродный брат. Он упал с пристани и попал под корабельный винт. Свидетелей не было. Я пытаюсь выяснить, сам ли он упал, или его столкнули. Гибель вашего мужа наводит меня на мысль, что моего брата убили. Если я выясню, кто это сделал, наверняка окажется, что те же самые люди убили мистера Келвина. Знаю, что поимка убийцы — слабое утешение, но ничего лучшего предложить вам не могу. И себе тоже.

— Белая девчонка найдет убийц, которых не может найти полиция! — фыркнул кто-то, и в толпе засмеялись.

— Амелия! — резко сказала миссис Келвин. — Не смей грубить. Эта женщина старается быть доброй.

Я обвела толпу холодным взглядом.

— Я — детектив, причем с очень хорошей репутацией. — Я обернулась к миссис Келвин: — Если что-нибудь выясню, сообщу.

Я пожала вдове руку, вышла и направилась к Дэн Райен и по нему в Луп. Был шестой час, машины еле ползли. Шоссе на четырнадцать полос было сплошь забито автомобилями. В неподвижном воздухе витали ядовитые испарения. Я закрыла окна и сняла пиджак. На берегу озера было холодно, а здесь, в бензиновом царстве, я задыхалась от духоты.

Кое-как я добралась до центра и у Рузвельт-роуд съехала с магистрали. Штаб-квартира чикагской полиции находится именно там. Очень хорошее место — преступлений в этом районе хоть пруд пруди. Я намеревалась выяснить, не удастся ли мне что-нибудь разузнать по делу Келвина.

Мой отец был сержантом полиции, почти всю свою жизнь проработал в южной части Чикаго, в двадцать первом участке. Коричневый корпус полицейского управления вызвал у меня приступ ностальгии: те же линолеумные полы, желтые облупившиеся стены, в приемной — пузатые, затравленные полицейские, перед каждым из которых целая очередь из водителей, пришедших за отнятыми водительскими правами, жен грабителей и прочей разношерстной публики. Я пристроилась в хвост.

Когда в конце концов подошла моя очередь, дежурный выслушал меня и сказал в микрофон:

— Сержант Мак-Гоннигал, вас хочет видеть дама по делу Келвина.

Несколько минут спустя вышел сам Мак-Гоннигал — здоровенный, мускулистый детина в мятой белой рубашке и коричневых брюках. Мы встречались с ним пару лет назад, когда он еще работал в южном Чикаго, и сержант сразу меня вспомнил.

— Рад вас видеть, мисс Варшавски.

Он повел меня по линолеумным коридорам в свой рабочий кабинет, где сидели еще трое полицейских.

— И я рада видеть вас, сержант. Когда вас перевели в управление?

— Шесть, нет, семь месяцев назад. А дело Келвина поручили вчера ночью.

Я объяснила, что убийство произошло в квартире моего двоюродного брата и что мне нужно вернуться туда и просмотреть кое-какие бумаги. Мак-Гоннигал произнес обычные соболезнования по поводу гибели Бум-Бума — он, оказывается, тоже был поклонником покойного и все такое прочее. В квартиру меня скоро пустят — экспертиза почти закончила свою работу.

— Что-нибудь нашли? — спросила я. — Я слышала, что телекамера запечатлела двоих. Отпечатки пальцев есть?

Сержант поморщился:

— Нет, преступники оказались слишком хитрыми. На одном из листков бумаги мы нашли отпечаток ботинка. Альпинистские бутсы фирмы «Арройо» двенадцатого размера. Это мало что дает.

— Отчего погиб Келвин? Ведь в него не стреляли, верно?

Мак-Гоннигал покачал головой:

— Его очень сильно ударили в челюсть. Так сильно, что не выдержали шейные позвонки. Вероятно, преступник хотел всего лишь вырубить его. Господи, ну и кулак у него, должно быть. Но мы не можем найти ничего подобного в нашей картотеке.

— Вы по-прежнему считаете, что это обычный взлом?

— А что же еще, мисс Варшавски?

— Однако ничего ценного не взято. У Бум-Бума была дорогая стереосистема, несколько золотых запонок и всякая прочая дребедень. И все цело.

— Очевидно, Келвин застиг их врасплох. А когда они поняли, что убили охранника, то перепугались, запсиховали и смылись. Возможно, они боялись, а вдруг кто-нибудь заявится посмотреть, что с парнем, если он не возвращается так долго на свое место?

Что ж, логично. Возможно, я делаю из мухи слона. Смерть Бум-Бума слишком сильно меня расстроила, и я пытаюсь на пустом месте сочинить целую криминальную историю. Кто знает?

— Уж не интересуетесь ли вы этим делом профессионально, мисс Варшавски?

— Интересуюсь, сержант. Ведь это произошло в квартире моего брата.

— Лейтенант не обрадуется, когда узнает, что вы пытаетесь вмешаться в расследование. Сами знаете.

Да, я это знала. Лейтенант Бобби Мэллори терпеть не мог, когда я совала нос в полицейскую работу, особенно если речь шла об убийстве.

Я улыбнулась:

— Если я наткнусь на что-нибудь важное, копаясь в бумагах Бум-Бума, вряд ли это расстроит лейтенанта.

— Просто не мешайте нам работать, мисс Варшавски.

— Я сегодня разговаривала с семьей Келвина. Они считают, что полиция не слишком-то надрывается.

Мак-Гоннигал сердито шлепнул ладонью по столу. Остальные трое полицейских сделали вид, что не прислушиваются к нашему разговору.

— Какого черта? Зачем вам понадобилось с ними разговаривать? Мало того, что один из сыновей убитого приходил сюда и устроил мне целый скандал. Мы делаем все, что можем. Но у нас нет никаких следов — лишь фотографии, на которых ни черта не видно, да отпечаток ботинка двенадцатого размера!

Он яростно выхватил из кипы бумаг на столе папку и сунул мне под нос фотографии. Это был кадр с фотопленки. Двое мужчин — один в джинсах, другой в комбинезоне, при этом оба в спортивных куртках, а лица закрыты лыжными шапочками. Сержант показал мне еще пару снимков. Вот преступники выходят из лифта — спинами вперед. Вот идут по коридору, согнувшись в три погибели, чтобы труднее было определить рост. Видно, что у обоих на руках хирургические перчатки.

Я вернула сержанту фотографии.

— Желаю удачи. Если что-нибудь выясню, сообщу... Когда вы вернете мне ключи от квартиры?

Мак-Гоннигал сказал, что я смогу получить ключи в пятницу утром, и посоветовал соблюдать осторожность. Полиция вечно говорит одно и то же.

Загрузка...