Туз пятой масти

ПРОКУРОР

Под утро из постели меня вытащил телефонный звонок – звонил начальник райотдела милиции.

– На шоссе сбили женщину, виновник аварии сбежал. Приедете?

Я прекрасно знал, что шефу милиции мои выезды на место преступления что кость в горле, тем не менее он исправно сообщал мне о каждом новом деле.

– Что за вопрос, конечно, приеду!

Когда я, одевшись, сбежал вниз, патрульная милицейская машина уже тормозила у моего дома.

Погибшая лежала в пятнадцати метрах от щита, обозначающего границу города. Когда мы с начальником райотдела прибыли, вокруг места происшествия уже горели прожекторы дежурной бригады, а сами криминалисты занимались осмотром.

Услышав про эти самые пятнадцать метров, я крепко выругался.

– Судьбина наша горбатая, – согласился со мной шеф милиции.

На сей раз мы прекрасно поняли друг друга. Сшиби чертова тачка бедолагу на пятнадцать метров дальше, уже наши коллеги из варшавского воеводства мучились бы с «висяком». На первый взгляд дело казалось безнадежным.

Женщина лежала ничком, раскинув руки. Когда ее перевернули, специалист по трупной косметике лишь беспомощно пожал плечами. Он должен был приготовить лицо погибшей к фотографированию, но на сей раз мог не утруждать себя – лица попросту не было.

Раздавленное, вбитое в гальку и изуродованное до неузнаваемости. Это наводило на единственную гипотезу: речь идет не о дорожном происшествии, а об убийстве. О том же свидетельствовало еще одно обстоятельство: на убитой не нашли ничего, что позволило бы установить личность, никаких драгоценностей, на запястье нет часов, при этом погибшая одета в роскошную шубу.

– Норка, – сказал сержант. – Светло-бежевая норка, ее еще называют «опаловой». Шубка-то потянет тысяч на сто злотых.

В карманах шубы стоимостью в хороший автомобиль не обнаружилось даже трамвайного билета. Рядом с убитой валялась сумочка из блестящей коричневой кожи, очень элегантная и наверняка дорогая. Сумка, как и карманы шубы, была пуста – ни клочка бумажки, ни всех тех мелочей, которыми обычно набиты сумочки всех женщин мира. Только в боковом кармашке, как сюрреалистическая метафора, торчала игральная карта. Туз пик!

Таких мне видеть не доводилось. Карта была уже и длиннее обычных карт, яркая рубашка переливалась красными, золотыми, синими и черными арабесками. Такой же орнамент вился по периметру лицевой стороны. Сами пики ничем не отличались от обычной масти: одна пика в центре, четыре по углам. Карта была новехонькая: скользкая и жесткая.

С лакированной кожи удалось снять несколько отпечатков пальцев, скорее всего владелицы сумочки. Чуть в стороне, на обочине, обнаружили осколки от фары. Должно быть, машина задела бетонный столбик ограждения.

На этом находки исчерпывались. Единственным и весьма сомнительным свидетелем, да и то не самого происшествия, был абсолютно пьяный хозяин пары тяжеловозов и телеги.

Этот наш, прости господи, свидетель, Феликс Мачко, прославился в местном отделении милиции фантастическими выходками, которые учинял всякий раз, когда бывал в подпитии. Фелюсь, как его фамильярно именовали милиционеры, на рассвете подкатился к дежурному и долго что-то бормотал, прежде чем тот понял, о чем речь.

Поначалу дежурный не поверил: Фелюсь тем и снискал себе славу, что рассказывал небывальщины, порожденные алкоголем, и при этом клялся, что видел все своими глазами.

– Пан начальник, человек подыхает, а пан тут задницу греет! – начал бушевать Фелюсь, чего с ним в участке вообще-то не случалось. – Коли вру, пан меня может запереть, как последнюю суку, и под суд отдать за хиханьки над народной властью… А теперь пошли, может, еще дышит…

Фелюсь рассказывал, что до утра пировал в придорожной забегаловке. Когда же выехал с боковой дороги, которая ведет в деревню, и свернул на шоссе, сразу же заприметил машину.

Обнаружив труп, дежурный уже не отпустил Фелюся домой, тот мог куда-нибудь запропаститься. Сейчас этот оригинальный свидетель трезвел в камере.

Утром Фелюся доставили ко мне. Похмелье у него было жуткое, даже глаза был не в силах открыть.

Допрашивать стал начальник местного отделения милиции.

– Небось допился до провалов в биографии, а, Фелюсь? – заботливо спросил он.

– Никак нет, пан начальник, только трясет меня, впору по стеночке ходить… Пивка глотнуть дайте, а? Сразу в башке прояснится, а то сейчас у меня не мозги, а студень… Жизнь отдам за пузырек пивка, пан прокурор! – Он умоляюще уставился на меня опухшими глазками.

Я разрешил принести пиво, рассудив, что в таком виде от свидетеля толку мало.

Фелюсь жадно открыл бутылку и в один присест вылил содержимое себе в глотку. И прямо на глазах начал оживать. Он повторил то же, что ночью рассказывал милиционерам.

– …сначала-то услышал, как взвыл мотор, а потом уже машину увидел, она никак с места тронуться не могла. Когда я из-за поворота выкатился, она как раз дернулась. Ка-а-ак газанет! Я и номера не заметил, грязью все заляпано, но буковки-то были точно варшавские. Чтоб я сдох, пан прокурор, ежели это мне приблазнилось. Факт! Ну, выпимши я был, но в состоянии… Загадка человеческой природы, понимаешь, никогда не ведомо, как человек назюзюкается. Один раз все в мозги шибает, а по половице пройти можешь, хоть и не знаешь, как до дому добрался. А иным разом башка– чисто компьютер, все видишь и помнишь, а ноги – как пришитые или вовсе чужие. А меня Господь таким уж создал, что я напиваюсь только половиночкой, когда верхней, когда нижней!

Сведения Фелюся нельзя было отмести – вполне могло статься, что наблюдения его трезвой половины заслуживали доверия. К тому же больше машину никто и не видел.

Протокол вскрытия ничего не прояснил: женщина в возрасте около пятидесяти лет, в организме – следы алкоголя, причина смерти – скорее всего, удушение, наступившее незадолго до того, как колесо размозжило голову. Эксперт был осторожен в своих выводах.

Убийца мог выволочь свою жертву и бросить под колеса еще живую, но без сознания.

Следы пальцев на сумочке принадлежали убитой, все, кроме одного. Милиция перевернула всю дактилоскопическую картотеку – впустую.

Одежда погибшей тоже мало что дала для опознания. Шуба, сумочка и высокие коричневые сапоги из мягкой замши не были ширпотребом, это единственное, что можно было утверждать наверняка.

На шубке ни одного ярлыка. Эффектными итальянскими сапогами забиты все варшавские комиссионки, в них щеголяла каждая вторая модница.

Постепенно выявились четыре направления работы для следственной бригады, все невероятно трудоемкие. Проверка автомашин марки «Варшава» со столичными номерами, просмотр объявлений о пропавших без вести, отслеживание пикового туза: эксперты решили, что работа ручная и изготовил карту настоящий профессионал.

Четвертую надежду я возлагал на сумочку, выполненную по индивидуальному заказу дорогую игрушку. Пластмассовый замок – имитация черепахового панциря – также был итальянского происхождения, подобные безделицы закупали мастера, работающие на заказ.

Началась сущая каторга. Тысячи проверок, во все концы страны полетели директивы и фотографии вещей, найденных на убитой.

Художникам показывали фотографию игральной карты. Увы, автора мы не нашли. Ну что ж, не все, кто умеет рисовать, состоят в Союзе художников.

Объявление о розыске прошло по радио, телевидению и в газетах. Я особо напирал на шикарную шубу, не у каждой женщины есть такая.

Автомобили… Это уж было и вовсе форменное безумие. Если б марка не такая популярная, но «Варшава»!.. В столице их несколько тысяч, невозможно же каждую тщательно осмотреть или исследовать в лаборатории.

Чтобы убедиться, что эта деятельность имеет хоть какой-то смысл, я старательно подверг Фелюся испытаниям: в условиях, максимально приближенных к настоящим, показывал ему номерные знаки автомобилей с различных расстояний. Должен признаться, что он ни разу не ошибся.

– Надо бы влить в него минимум литр, – на голубом глазу посоветовал мне начальник отделения милиции.

– С удовольствием! – возрадовался Фелюсь. – Сколько живу, а за счет народной власти еще не пил!

– А если на сей раз, как назло, наклюкается твоя верхняя половина, все пойдет насмарку. – Я не воспользовался его готовностью пострадать во имя благого дела.

Вскоре начали поступать сведения о «Варшавах».

Мы пытались решить, как взяться за эту целину. Надо было найти некий ключ для отбора, определить круг подозрительных машин для более детальной обработки.

– Работаем по районам?

В конце концов поделили автовладельцев на группы. Первая – организации, работа сравнительно легкая, поскольку в бухгалтерии есть путевые листы. Конечно, с поправкой на то, что там могут оказаться неточности и даже подделки. Особенно если водитель причастен к убийству на шоссе.

Вторая группа – таксопарки, та же самая картина. Третья группа – частные такси, здесь уже нужна другая тактика работы.

Четвертая группа – автовладельцы, в прошлом судимые. Этих надо было проверить внимательнее.

Еще одна группа – не судимые автовладельцы и, наконец, последняя – женщины. Нет, я отнюдь не женоненавистник. Женщин же выделил в отдельную группу лишь потому, что нужно было выяснить, не давали ли они машину кому-нибудь в тот роковой день.

Без посторонней помощи ни одна женщина не могла бы совершить этого убийства, если, конечно, она не скандинавская валькирия. Задушить, связать и бросить под колеса гражданку крепкого телосложения весом в добрых восемьдесят килограммов не каждый мужик способен…

Так по всему городу разошлось оперативное задание. Как всегда и бывает, оно породило самые фантастические сплетни, множество ненужных конфликтов, но при этом нашли несколько ранее угнанных машин и выявили немереное количество нарушений в использовании государственных легковушек.

Особенно важен был первый отбор, первая сеть с крупными ячейками. Я отдавал себе отчет, что дальнейшие наши действия будут совершенно бессмысленными, если преступник проскользнет через эту сетку.

В те дни не позавидовал бы я милиции. По приказу Главного управления были задействованы городские отделения, уголовный розыск и даже часть разведки. Надо признать, все действовали быстро и слаженно.

Автомобилями, на которые обратили особое внимание, в дальнейшем занимались специально сформированные группы профессионалов.

Как-то мне позвонил начальник одного из городских отделений:

– Пан прокурор, у меня тут на участке есть одна маркиза-каприза, которая не пожелала снизойти до беседы с участковым. Жена какого-то типа из международного трибунала, а у меня из-за этой чертовой работы не голова, а Белый дом. – Не преминул-таки уколоть. Мол, вся работа им, а все лавры нам. – Кроме того, эта штучка аккурат для пана прокурора, я человек темный и простой, могу ненароком обидеть ясновельможную пани, особенно после того, как она обошлась с моим сотрудником. Поговорите с ней, пан прокурор.

Я понял, что как нельзя лучше подхожу на роль укротителя очередной строптивой.

– Вообще-то вопрос ерундовый, но никого нельзя исключить из проверки, – продолжал начальник. – А она готова нажаловаться на моего бедного парня во все верхи, даже Конституцией потрясала…

Я велел отправить дамочке повестку и безмерно удивился, когда она явилась по вызову. Ожидал увидеть тупую вульгарную бабу, полную спеси, сварливую и презирающую весь род человеческий, но в кабинет вошла элегантная и очень красивая женщина с прекрасными манерами. Она исчерпывающе и любезно отвечала на все вопросы.

Неужели возможна такая разница в поведении? С участковым – мерзкая мегера, с прокурором – само очарование?

Может быть, обиженный участковый слегка и преувеличил, но врать-то не стал бы… Я с самого начала знал, что это жена профессора Заславского, но не подавал виду. Меня интересовало, воспользуется ли она положением своего мужа. Однако снобизма в посетительнице не было ни на грош, она лишь мимоходом упомянула мужа в разговоре.

Вызов в прокуратуру носил скорее формальный характер, не было никаких поводов для подозрений, но все же меня насторожило ее намерение продать машину именно сейчас. Вроде бы все естественно, и все же…

Гораздо позже возник вопрос, кому она эту машину продала. Только тогда это уже не имело никакого значения.

В связи с опубликованным объявлением об опознании и фотографией шубы нас погребла лавина писем и анонимок, а то и обычных телефонных доносов. В головокружительном темпе множилось количество женщин в норковых шубках, которые куда-то пропали.

«Эта – трам-тарарам! – Ковальская воровала, тащила, крала, на людской беде наживалась, купила, сволочь, себе такую шубу, но уже две недели ни Ковальской, ни шубы не видать: дай Бог, шею себе сломала. Добропорядочный сын отечества».

Проверяли мы и такие сведения. Выяснялось, что шею Ковальская не сломала, просто лечила ревматизм в Крынице. Шуба тоже не пропала, к тому же шуба не из опаловых норок, а из бежевой стриженой нутрии, куплена в кредит за пятнадцать тысяч злотых.

Это была олимпиада завистников, конкурс бескорыстных недоброжелателей, лишь бы только подложить свинью коллеге из конторы, доставить неприятности соседке. Море лишней работы пожирало время, а время в этом деле играло решающую роль.

А вот телефонный звонок из ресторана, расположенного у шоссе, на котором нашли тело, показался очень интересным.

– Это официантка, – представился женский голос. – В тот день, о котором вы в газете написали, у нас обедала женщина в такой шубке… – Мы осторожно выразили недоверие: она уверена, что именно в такой? – Я в норках понимаю, у меня воротник норковый и шапка такая же, – с оттенком превосходства сообщила официантка.

Я достал из сейфа драгоценную шубку, и мы со следователем помчались в ресторан. Как множество других, и этот след оказался ложным.

Долгожданные сведения пришли совсем с другой стороны и не вязались ни с сумкой, ни с шубкой, ни с пиковым тузом.

Откликнулась варшавская гостиница «Саксонская».

– Может, это не имеет значения, – заранее оговорился портье, – но мы прочли в газетах объявление прокуратуры… День сходится. У нас остановилась одна дама и исчезла, забыв оплатить счет. Такое случается, причем не всегда это мошенничество. В подобных случаях мы высылаем на адрес, указанный в паспорте, платежное поручение… Вчера оно вернулось к нам с пометкой, что адресат там ранее проживал, но теперь куда-то выехал…

Марыля Кулик, родилась в Посвентном, в 1920 году, прописана в Свиноустье, улица…

В тот же день следователь, вооружившись фотографиями, которые могли помочь в идентификации тела, найденного в пятнадцати метрах от границы Варшавы, самолетом вылетел в Свино-устье.

Вечером мне позвонили оттуда, а на следующий день и я оказался в этом городе.

Марыля Кулик была владелицей виллы и содержала пансионат «Русалка», на который несколько лет назад получила лицензию.

Вилла, расположенная в тихом месте, гарантировала своим гостям полный комфорт. К владелице не было никаких претензий, налоги она выплачивала исправно, в темных делах замешана не была, но местная милиция, точнее, отдел нравов, серьезно присматривалась к пансионату мадам Кулик.

Имелись основания предполагать, что «Русалка», помимо прочих, оказывает гостям услуги, имеющие мало общего с гостиничными, а его хозяйка живет главным образом сводничеством.

«Русалкой» особо заинтересовались после того, как некий швед, Олаф Петерсен, по пьянке разнес номер, в котором жил.

Портье «Русалки», здоровенный бугай, все же не смог справиться со шведом. Когда подданный короля Густава Адольфа принялся крушить гостиную, перед виллой собралась внушительная толпа зевак, так как швед виртуозно выкрикивал польские ругательства. Кто-то из соседей оказал мадам Кулик медвежью услугу и вызвал милицию.

Швед орал, что его обокрали, а мебель он ломает от возмущения, поскольку в родной стране с такими нравами не сталкивался.

Как выяснилось, шведа обокрала горничная, которая за вполне определенную цену помогла постояльцу скоротать ночь. Гонорар гость из Скандинавии выплатил ей в шведских кронах.

Владелица пансионата по настоянию милиции немедленно привела всех горничных, но швед не признал среди них той, с которой провел ночь.

Мадам Кулик потребовала извинений и возмещения материального и морального ущерба, но швед продолжал уверять, что его обокрала девушка, представившаяся горничной.

Скандал на этом и закончился, однако патрульный милиционер передал протокол в отдел нравов, где провели деликатное расследование и выяснили, что в «Русалке» проживала некая дама из Щецина, известная там проститутка. В день скандала со шведом дамочка эта исчезла.

После этого происшествия за «Русалкой» установили наблюдение, и быстро выяснилось, что пансионат очень популярен у девушек от восемнадцати до двадцати пяти лет. А также у мужчин, преимущественно иностранцев.

Девушки приезжали из разных концов Польши, и в восьми случаях из десяти это были особы, хорошо известные милиции своих родных городов как жрицы древнейшей профессии. Для отдела нравов все было совершенно ясно, но, чтобы обвинить владелицу пансионата в сводничестве, этих сведений не хватало.

И вдруг мадам Кулик в одночасье продала дом и ликвидировала свой бизнес. У «Русалки» появился новый владелец. Он рассчитал всех «горничных» и оставил лишь старого портье.

Мы захватили из Варшавы вещи убитой, старик портье тут же признал шубу и сумочку своей бывшей хозяйки.

Знает ли он, куда она уехала? Нет. Надолго ли? Этого он тоже не знает. Какие планы у нее были на будущее? Она не говорила. Видел ли он счет, присланный из варшавской гостиницы «Саксонская»? Не видел. Запомнил ли он, кто из гостей пансионата приезжал автомобилями марки «Варшава»? Нет, не запомнил.

Многоопытный вышибала и, скорее всего, доверенное лицо сводницы, портье отличался поразительным склерозом.

Новый владелец пансионата, Эмиль Лисачек, очень нервничал. Да, конечно, он помнит норковую шубку, она принадлежала Марыле Кулик. И все.

– Сколько вы заплатили за виллу?

– Сколько записано в договоре: миллион сто тысяч. – Он подсунул мне договор купли-продажи.

Наверняка указали заниженную цену, чтобы уменьшить налог, но мы все знаем, что это недоказуемо. Единственный человек, который мог бы возразить, уже на том свете. Почему же Лисачек так трясется?

– Всю сумму выплатили наличными?

– А как же? Сейчас никто векселей не берет. – Вы давно знакомы с пани Кулик?

– С тех пор, как прочитал в газете объявление о продаже виллы.

Знал ли он, куда выехала бывшая владелица пансионата? Нет. Она не рассказывала.

В договоре Марыля Кулик оговорила право пользоваться своей комнатой еще полгода. Не обеспокоило Лисачека ее долгое отсутствие? Нет…

Почему же, отсылая счет гостиницы «Саксонская», он указал, что такая особа здесь больше не проживает, коль скоро Марыля Кулик пока еще прописана по этому адресу?

Он просто не собирался оплачивать ее долги, поэтому такой ответ показался ему самым простым. Чертова гиена и без того вытянула из него кучу денег. Он-то полагал, что покупает «Русалку» со всем оборудованием, а эта гадюка так хитро сформулировала договор, что чуть ли не за каждую тарелочку и пепельницу ему пришлось платить отдельно. Лисачек оплевывал бывшую владелицу «Русалки» почище верблюда.

Он читал газеты в последнее время? Да, он всегда читает прессу. А объявление прокуратуры не вызвало у него никаких ассоциаций? Объявления он не встречал, по телевидению тоже ничего подобного не видел.

Обыск комнаты и вещей Марыли Кулик не помог ответить на вопрос, с какой целью она отправилась в Варшаву, на два дня поселилась в гостинице «Саксонская» и почему уехала оттуда, не уплатив по счету.

А куда девались деньги, официально – миллион сто тысяч злотых, которые она получила при продаже дома?

Я проверил в Свиноустье, в Щецине, даже в Варшаве. Марыля Кулик не открывала счетов в банках. Были, конечно, еще счета на предъявителя. Хотя если в долларах, то это сравнительно небольшая пачка…

Следствие распадалось в руках. Милиция проштудировала огромную книгу регистрации гостей пансионата – на случай, если убийца когда-нибудь там останавливался, хотя шансы на успех были ничтожны.

Откуда у Марыли Кулик такое состояние? Она построила и обставила виллу, получила лицензию и… наняла девочек. Одни девушки были действительно горничными, другие – пансионерками, но и те, и другие составляли бордель шефини.

Она наверняка старательно подбирала персонал, но все равно одна из девушек воспользовалась случаем и обокрала клиента.

Шефиня наверняка согласилась бы, чтобы тот пьяный швед разнес в щепки весь дом, лишь бы не выносить сора из избы. С тех пор она не ведала ни минуты покоя, хотя понимала, как трудно доказать блудодейство, поставленное на конвейер.

Но в отделе нравов Свиноустья сидят особы, которые считают свою работу миссией, ниспосланной свыше. Словом, нашла коса на камень и началась тихая, но яростная война. Мадам Кулик прекрасно знала женскую природу и понимала, на что способны женщины, коли заупрямятся.

Бизнес продолжал процветать, но превратился в бочку с порохом, которая грозила взорваться в любой момент. Финал мог быть только один – тюрьма и конфискация в пользу государства, поскольку источником дохода являлась преступная деятельность.

Дамы из отдела нравов очень самолюбивы. Вопрос ликвидации притона стал для них делом чести. А то как же! Чтоб эта старая бандерша безнаказанно, зная, что они знают, и дальше содержала свой позорный бордель?!

Сотрудницы милиции по всей Польше гонялись за горничными мадам Кулик. Просьбы, угрозы – ничто не действовало, девушки молчали, как заколдованные. Страх? Профессиональная солидарность? Ни одна из них не спешила облаять владелицу «Русалки», а уж об официальных показаниях не могло быть и речи.

Эта война нервов все длилась и длилась, и мадам Кулик наконец наелась ею досыта. Она попросту испугалась и решила не перегибать палку. Слишком уж много теряла в случае поражения.

И хозяйка борделя в одночасье выбила из рук противника все карты. Взяла и ликвидировала свой пансионат, да еще и удрала с Побережья. Здесь ей все равно рассчитывать было не на что.

В Варшаву она прибыла, скорее всего, имея при себе все свое состояние, и остановилась в «Саксонской». Возможно, приехала на разведку, а возможно, уже и присмотрела дом в окрестностях столицы или в самом городе.

И эта миллионерша не заплатила по счету в гостинице? Жалких сто с хвостиком злотых? Почему?

Потому что, уходя на встречу – быть может, с потенциальным сообщником, с посредником или с кем-то, кто помогал ей устроиться, – она была уверена, что вернется. Об этом свидетельствовали хотя бы пожитки, оставшиеся в номере.

Неужели эта хитрая, прожженная баба таскала при себе такую сумму? А если вложила деньги в драгоценности или золото? Тогда ей действительно некуда было спрятать свое имущество и могла решить, что самое безопасное – держать богатство при себе.

Надо обязательно разыскать тех, с кем она контактировала в Варшаве в последние два дня своей жизни. Пока мы об этих людях ничего не знали, а персонал «Саксонской» не мог ничем помочь. Никто не помнил, приходили к ней в гостиницу знакомые или нет.

Сотрудниц из отдела нравов это убийство страшно удивило. Такого финала никто из них не предвидел, и смерти мадам Кулик они не желали, хотя и добрых чувств к этой даме, разумеется, не питали. Теперь отдел нравов всем составом мучился совестью, что они каким-то образом причастны к столь мрачной концовке их войны с Марылей Кулик.

Конечно, это было иррациональное чувство, но я сам когда-то испытал такие же муки совести, поэтому от души сочувствовал коллегам.

Из досье мадам Кулик, собранного милицией в те времена, когда над «Русалкой» сгущались черные тучи, я знал, что двадцать лет назад, прежде чем стать бандершеи, дама сама занималась древнейшей профессией.

В архивных материалах мы раскопали протоколы и рапорты, где Марыля Кулик значилась одной из первых дам щецинского дна. А что, если это давние счеты?

Неутомимые архивистки снова углубились в старые дела. Среди пожелтевших, потрепанных бумаг были и листки с фамилиями, датами. Список, дополненный нынешними именами и адресами, получился внушительный.

Когда я просматривал этот материал, меня терзали горькие размышления. В те времена это были молодые красивые девушки, теперь им уже под пятьдесят. Плеяда призраков, спившихся, больных и испуганных. Только очень немногие жили в приличных условиях, но и из этих счастливиц лишь маленькая горстка осталась связана с профессией своей молодости.

От большинства не осталось ни слуху ни духу, их попросту нельзя было найти. Возможно, они порвали связь с этой средой и наладили нормальную жизнь.

Да, случалось и такое. Но из опыта людей, которые мучаются над решением этой безнадежной проблемы, старой, как само человечество, известно, что у девушек редко хватает силы воли, чтобы бросить свое ремесло. Причин много: трудно адаптироваться в новом обществе, на новом месте работы, бывшая среда, окружение, – это, конечно, тоже играет роль! Но есть еще и собственная натура, отклонения в характере, атрофия воли, уже сформированная предрасположенность к такому ремеслу.

Вот так, благодаря титаническим усилиям щецинского отдела нравов я напал на след Жемчужины, в миру Марии Козярек.

Некая Мелания Словик из Щецина, подозреваемая в незаконной торговле водкой, бывшая проститутка, не открещивалась от послевоенного знакомства с Кулик, но утверждала, что мадам, которой повезло в жизни больше, не желала иметь ничего общего со старыми подругами. А Мария Козярек уже много лет не контактировала с той средой.

– Их собственные дочки их ищут и ничего о них не знают, так откуда же я могу знать? – Речь шла о дочери Жемчужины, которая несколько месяцев назад приехала в Щецин в поисках матери.

Жемчужина – это было прозвище. В протоколах 1946 года она фигурировала как Мария Козярек, подозреваемая в проституции.

Наверное, я не обратил бы особого внимания на эту фамилию, если бы Мария Заславская в девичестве тоже не звалась Козярек. Стечение обстоятельств? Вскоре я убедился, что нет.

Жена профессора Заславского – бывшая портовая девка! Нет, это меня не слишком потрясло, я свободен от предрассудков и почувствовал что-то вроде уважения к женщине, которая в молодости нашла в себе силы, чтобы подняться с этого дна, получить профессию, создать семью.

Двадцать лет отделяло Марию Заславскую от Жемчужины. Теперь она была зрелой женщиной и наверняка совершенно другим человеком. Может быть, о той девушке она вспоминала – если вспоминала, – как о ком-то постороннем, а может, ей удалось и совсем забыть об унизительном прошлом? Нет, если только обстоятельства не вынудят, никогда не напомню ей об этом…

Я ни с кем не поделился своим открытием. Не собирался посвящать в него и начальника райотдела милиции. Я знал, что он скажет. «Шлюха всегда остается шлюхой, надо ее допросить. Она ведь могла знать эту Марылю Кулик».

Но я не желал вторгаться в чужое прошлое и не стал вызывать Марию Заславскую на повторный допрос. Вместо этого поручил милиции как можно деликатнее проверить ее теперешний круг общения, особенно вероятные контакты с Щецином, если таковые существуют. Через своих начальников я сделал все, чтобы это задание выполняли работники Главного управления.