Тверской гость

ЭПИЛОГ

Минуло три года. Шла зима тысяча четыреста семьдесят пятого года. Лютые морозы раскалывали в садах Московского кремля столетние вязы, выписывали на цветной слюде дворцовых окошечек затейные узоры. Снег лежал сухой, скрипучий. Из труб валил плотный дым. У дьяков посольского приказа по утрам, пока не растопились печи, мерзли руки. Дьяки дышали на пальцы, поругивались. В приказе была спешка. Готовили великому князю Ивану Васильевичу летописный список. Начинали затемно и кончали затемно. После трапез ведено было мыть персты, чтобы не насажать, упаси бог, жирных пятен на бумагу. Виноватых не щадили.

За всем наблюдал Василий Мамырев — старый, не по годам зоркий и поворотливый государев дьяк.

Вот и нынче, расхаживая по горнице за спинами пишущих, Мамырев внезапно остановился и сильно ударил тяжелым перстнем по приплюснутому темени тощего дьяка.

— Спишь, сатанинское семя?

Дьяк втянул голову в плечи, молчал. Цепкая рука Василия выхватила лист.

— Ты что пишешь так? Сказано же было — ни единой буквы не менять! Сам государь приказал! А это что? Да ты помыслил, каково твоя брехня вредоносна здесь? Ведь сие потомкам предназначено, кои судить о пытливости ума русского и бесстрашии нашем будут… Перепиши!

Недовольно ворча, приглядываясь к торопливо бегающим перьям, Василий Мамырев дошел до своей лавки, присел, привалившись грудью к столу. Сухое лицо с подрагивающим веком хмурилось.

Сегодня дьяки переписывали в летопись тетради тверского гостя Афанасия Никитина, ходившего в Индию. Государь Иван Васильевич о сих записях особо заботился. Передавая тетради Мамыреву, молвил с издевкой:

— Самого гостя не сыскали и не сберегли, так хоть тетради сберегите.

Легко сказать — не сыскали! А как найти? Доставлены были тетради сии литовскими купцами из-под Смоленска, но напрасно учинял Василий Мамырев розыск гостя Никитина: никаких концов найти не удалось.

Словно наваждение какое! Литовские купцы записки от пономаря некоей церковки получили, а тому пономарю богомолец какой-то перед кончиной вручил.

Искали Никитина и в Твери, и в Новгороде, и по прочим городам русским нигде и слуха не было.

А гость нужный. Давно пути на Восток проложить пора, а он, вишь, уже открыл их. Иноземные послы, пронюхав о записях, просили на прочтение. Как же! Ни одному их не видать.

Ах, беда! Темна судьба никитинская. Или порешили его лихие люди, на богатство позарясь, или своей смертью умер?

Того никому уже не узнать. А большой муж был, великую службу Русской земле сослужил.

…Тоненько скрипели перья. За окнами синело.

Углубившись в думы о далекой Индии, государев дьяк Василий Мамырев не замечал, что пора бы зажечь светильники. Но никто не смел потревожить его.