Божидар (1894–1914)*

Готовя публикацию для журнала, я в очередной раз перестрадал судьбу этого необычного юноши — Божидара (в 1965 году я посвятил его памяти одно из моих стихотворений).

Все в нем необычайно: и ранняя творческая зрелость (в этом он напоминает замечательного французского поэта и романиста Реймона Радиге, умершего тоже в возрасте 20 лет), и широта его интересов: был прекрасным рисовальщиком, серьезным лингвистом, — перед смертью завершил высококвалифицированный труд по стиховедению «Распевочное единство» (издано посмертно в 1916 году), получивший горячее одобрение Велимира Хлебникова.

Еще доныне продолжает поражать его самоубийство, которому предшествовали загадочные, до сих пор не выясненные обстоятельства. «Он разбился, летя, о прозрачные стены судьбы, — писал Велимир Хлебников, — мы постигаем Божидара через отраженное колебание в сердцах, знавших его».

В связи с этой темой я хотел бы высказать свое твердое убеждение: самоубийства поэтов — любые — бывают, прежде всего, следствием или выражением их творческой самоисчерпанности, творческой катастрофы. Заново вчитываясь в произведения Божидара, я убедился: путь юного поэта оказался тупиковым. Хорошо знавший (для того времени) творчество Хлебникова, поддерживаемый Николаем Асеевым, Божидар рано задался целью — возродить древнеславянский звук в родном поэтическом мелосе. По его черновикам можно проследить, как обдуманно ковал он это странное архаичное звучание, видя свою новаторскую задачу в таком неимоверном труде.

«Всеславянские» языковые опыты и достижения Хлебникова известны (как и его недолгое мировоззренческое «панславистское» увлечение). Для универсального Хлебникова — это лишь одно из его проявлений.

Божидар не смог разорвать «магический круг», созданный славянско-языческим звуком собственной поэзии, не смог выйти в универсально-русский поэтический простор. Но, по выражению Фолкнера, — «лучше блестящее поражение, чем рассчитанная победа». Самобытная языковая «русскость» Божидара видится сегодня, пожалуй, более глубокой, чем у того же Николая Асеева.

По-новому, весьма актуально воспринимается сегодня и главная мысль упомянутого «Распевочного единства», — в этом труде Божидар доказывает, что цельностью любого поэтического произведения управляет не заданный «метр», а «внутренний», «скрытый» единый перворитм, называемый им распевом (что это означает, хорошо знают поэты, занимающиеся верлибром).

Божидар — псевдоним Богдана Петровича Гордеева. Родился в Харькове в профессорской семье (прадед по отцу — потомок казаков из города Умани, прабабка, рожденная Бакаева, — из знатного татарского рода).

Серьезное творчество Божидара начинается в гимназические годы под влиянием Эдгара По. Тогда же поэт работал в студии художника Е. А. Агафонова, увлекаясь старонемецкой гравюрой, в особенности творчеством Дюрера. По окончании гимназии Божидар предполагал поступить на историко-филологический факультет университета для изучения сравнительного языковедения и санскритологии.

Покончил с собой в ночь на 7 сентября 1914 года в лесу около селения Бабки под Харьковом.

Божидар входил в авангардистскую группу «Центрифуга», возникшую в начале 1914 года (кроме него, наиболее заметными «центрифугистами» были Н. Асеев, Б. Пастернак и С. Бобров). Напечатал при жизни «автографический» сборник стихов «Бубен» (1914). Более полное собрание его стихов под тем же заглавием издали в 1916 году друзья поэта — Сергей Бобров и Николай Асеев.

Остается добавить, что непривычные типографические знаки, часто встречающиеся в предлагаемых стихах, означают длительные паузы.


Обложка единственной прижизненной книги Божидара «Бубен» (1914)


А теперь — предоставляем слово самому Божидару. Вот — блестящий фрагмент из его прозы, из вступления к книге «Распевочное единство»:

«Познавательная сноровка: единый снаряд познавания обращать во множество познавательных орудий, дабы так познать предмет во всех его мелочах, — лежит в природных свойствах человека и, если вообще всякая жизнь есть уже познавание, или собирание внечувственных добыч опыта, то все окружающее нас бытие, без конца дробящееся, ведет рядом огромные примеры той же сноровки <…> На деле мы всуществляем прообраз в любое из орудий, обращаем его так в образчик, к которому единством задачи действия сводим все иные; впрочем, для такого объединения необходимо бывает перекидывать наичудеснейшие мосты отправных точек.

Так действуя, мы якобы обедняем наш собор орудий, но — въявь: целостно многообразно обогащаем весь орудийный двиг. Тогда мы властны говорить о том, что не к постижению только идем мы, как будничные и досущие поискива-тели, но и не на ходулях учености, — легкими летчиками к познанию крылим мы — все единя для единого покрывала ВСЕВЕДЕНИЯ».

Пресс-Папье

Сквозь стекло куклятся

— Так не ты ли — землистый? —

Три — в плясе — паяца,

   Листы

    И

  Травки || буклятся.

Куклы остёклившись,

— Дух паяцнувший в воздух —

Порывничают в высь,

  Но стух

   У

Кукл дух, поблёклившись.

Стеклянюсь (манекен)

 — Пресс-папьиный спит клоун

Троичный, бабушкин —

  Зову,

   У

Всех прошу: «В земле — плен?»

В воздуха пресс-папье

— Паяцы льют слезины —

Впаян дух в пленение

  И сны,

   И

Жизнь: || бред на копье

  Души

Прободённовоздетой

  И

Остеклетой.

Студент спятил, он воображает, что сидит в стеклянной бутылке.

Э.Т.А. Гофман.

Уличная

Скука кукует докучная

И гулкое эхо улица.

Туфельница турчанка тучная

Скучная куколка смуглится

«Не надо ли туфель барину?»

Но в шубу с шуткой || тулится

Цилиндр, глотая испарину.

Углится кровлями улица.

Улица, улица скучная:

Турка торгующая туфлями —

Кукушка смерти послушная,

Рушится, тушится углями.

Улыбаясь над горбатыми

Туркой и юрким барином,

Алыми ударь набатами

Дымным вздыбься маревом!

Вея неведомой мерностью,

Смертью дух мой обуглится

Вздымится верной верностью —

Избудутся будни и улица.

Солнцевой хоровод

Кружись, кружа мчись || мчительница

Земля, ты || четыревзглядная!

Веснолетняя, нарядная,

Смуглая || мучительница!

   Осеньзимняя

  Кубарь кубариком

  Жарким || шариком

    В тьме

     Вей,

    Полигимния,

     Сме —

     лей!

Ты солнь, солнь, || солнце — золото,

В пляс пойди по пусти трусистой,

Пусть стучит времени долото

Пусть планет поле прополото

Звездодейкой || || бусистой. —

  Ты солнь, солнь

  Звезды по́солонь,

  Небосвод промолнь

  Рдяным посохом —

Мчись, мчительница, || кружись,

Четыревзорная земля, —

Нарядная веснись, летнись,

Мучайся || Смугляна.


Разворот из книги Божидара «Бубен» (1914) со стихотворениями «Пляска воинов» и «Солнцевой хоровод»

Пляска воинов

Ропотных шпор приплясный лязг

В пляс танками крутит гумна

Бубны, трубы, смычный визг

  Буйно, шумно

  Бубны в пляс

Жарный шар в пожаре низк

Одежд зелень, желть, синь, краснь

В буйные, бурные пёстрья

Трубящий плясун, сосвиснь!

  Вейте, сёстры,

  Трубных баснь

Ярую, кружительную жизнь!

Парами, парами, парами

Ярини, в лад, влево щёлкотью,

Вправо шпорами, бряц || шпорами

  Яричи мелкотью

  Парами, парами

По под амбарами, по под заборами.

Григорию Петникову

В шуршании шатких листьев —

Ренаты шлейф || багреца || пламенного.

Коснись || костлявою кистью

Лба жалкой усталостью раненного.

Ах, жилки || жидкою кровью

Устали пульсировать прогнанною;

В глазах: || вслед || нездоровью

Ангел заклубит тенью огненною.

Тогда, || тогда, || Григорий, —

Мечта || взлетит лихорадочная —

И средь брокенских плоскогорий

Запляшет Сарраска || сказочная.

В небесах прозорных

В небесах || прозорных как во́лен я

С тобой, || ущербное сердце —

Утомился я, утомился от во́ленья

И ты на меня || не сердься

Видишь, видишь || своды || о́гляди

В нутренний сви́лись || крутень,

Холодно в моросящей мокряди,

Холодно || в туни буден.

Небесами моросящими выплачусь —

Сжалься, сердце, червонный витязь,

В чащи сильные || синевы влачусь,

Мысли клубчатые, рушьтесь || рвитесь!

Витязь мается алостью истязательной,

Рдяные в зенках зыбля розы,

Побагровевшими доспехами вскройся,

Брызни красной || сутью живительной

В крутоярые стремнины || затени

Затени, || затени губительной.

26. VII.1914

Загрузка...